1

Подложив под голову левую руку, я лежал на покатой черепичной крыше. И вдруг, случайно взглянув на рваные клочки облаков, разбросанные тут и там в голубой небесной луже, заметил в тени фронтона у себя над головой и над университетом буквы:

«ТЫ УЧУЯЛ МЕНЯ, ДЕД?»

Всего одна секунда, и надпись исчезла. А я пожал плечами. Затем, правда, решил принюхаться к легкому ветерку, который несколько секунд назад промчался мимо.

– Извини, приятель, – пробормотал я, обращаясь к таинственному любителю письменных сообщений, – что-то я ничего не чувствую, никаких особенных запахов.

Потом зевнул и потянулся. Наверное, задремав, я ухватил конец какого-то причудливого сна; пожалуй, мне повезло, что я не могу вспомнить, о чем он был. Бросил взгляд на часы и обнаружив, что опаздываю на назначенную мне встречу. Впрочем, часы вполне могли показывать и неправильное время. По правде говоря, это было их обычное состояние.

Я сел на корточки, упираясь ногами в карниз, который удерживал лед на крыше, а правой рукой ухватился за фронтон. С крыши пятиэтажного дома площадь внизу казалась мне изысканным пейзажем – бетон и зелень деревьев, замысловатое переплетение теней и солнечного света, люди, чьи движения напоминают актеров во время замедленной съемки в кино, фонтан, похожий на фаллос, конец которого получил изрядную дозу картечи. За фонтаном стоял Джефферсон-холл, где на третьем этаже располагался кабинет моего нового куратора Дениса Вексрота. Я похлопал себя по карману брюк – карточка с расписанием на месте. Отлично.

Спускаться вниз, идти через площадь, а потом снова подниматься на третий этаж – пустая трата времени, я ведь все равно уже наверху. И хотя путешествовать по крышам до захода солнца не принято и считается нарушением установленных давным-давно традиций, да и в мои привычки тоже, как правило, не входит, добраться до нужного здания – учитывая, что все они соединены друг с другом, – будет легко, да и вряд ли меня кто-нибудь заметит.

Я прошел по фронтону и оказался у его дальнего края. Оттуда спрыгнул на плоскую крышу библиотеки. Никаких проблем – всего шесть футов. И отправился дальше по крышам жилых домов, до церкви, словно Квазимодо, осторожно ступая, прошел по карнизу, спустился по водосточной трубе; еще один карниз, потом большой дуб, и еще карниз – вот тут пришлось призвать на помощь ловкость и умение. Великолепно! Наверняка сэкономил шесть или даже семь минут.

Когда я заглянул в окно, часы на стене показывали, что у меня еще в запасе целых три минуты, и я остался очень доволен собой.

Голова Дениса Вексрота, с выпученными глазами и широко открытым ртом, приподнялась от книги, медленно повернулась, на мгновение оказалась в тени, а потом, не совсем уверенно, потащила за собой все остальное тело. И вот уже мой куратор стоит на ногах возле стола и смотрит на меня.

Я бросил взгляд назад, через плечо, стараясь понять, что же его так ужасно разозлило, но в этот момент он поднял раму и сказал:

– Мистер Кассиди, что, черт подери, вы тут вытворяете?

Я снова повернулся к Денису Вексроту, который вцепился в раму так, словно я собирался ее у него отнять, а она представляла для него самую главную ценность в жизни.

– Ждал, когда подойдет время, на которое мы договорились с вами встретиться, потому что немного не рассчитал и пришел на три минуты раньше, – ответил я.

– Знаете что, спуститесь-ка вниз и поднимитесь сюда по лестнице, как полагается нормальным… – начал он. А потом вдруг выкрикнул: – Нет! Подождите! Так я могу стать соучастником какой-нибудь гадости. Давайте заходите!

Вексрот отступил в сторону, а я вошел в его контору. Он не захотел подать мне руку, несмотря на то что я тщательно вытер свою о собственные брюки. Мой куратор отвернулся от меня и медленно сел за свой стол.

– Существует правило, запрещающее лазать по крышам зданий, – сообщил он мне.

– Да, – согласился я, – но это правило всего лишь формальность. Администрации было просто необходимо придумать что-то в этом духе. Никто не обращает ни малей…

– Ведь именно вы, – сказал Вексрот, качая головой, – именно из-за вас и было придумано это правило. Я здесь совсем недавно, и все же успел самым тщательным образом изучить все, что вас касается.

– По правде говоря, – заявил я, – если я не очень лезу на рожон и веду себя скромно, никого особенно не беспокоит моя любовь к крышам…

– Акрофилия! – фыркнул Вексрот и хлопнул рукой по папке, которая лежала перед ним на столе. – Вы сумели найти и купить парочку беспринципных кретинов-врачей, чьи заключения помогли вам избежать ареста, вам даже стали сочувствовать и вы превратились в своего рода местную знаменитость. Я только что прочитал эти бумаги. Куча навоза – и больше ничего. Лично меня они ни в чем не убедили. Я считаю, что это даже не смешно.

– Мне нравится лазать, – пожав плечами, сказал я. – Мне нравится забираться туда, где высоко. Я никогда не утверждал, что в этом есть что-то смешное, а доктор Марко вовсе не беспринципный кретин.

Вексрот издал какой-то неопределенный звук и принялся листать бумаги в папке. Я же почувствовал, что он мне не нравится. Коротко подстриженные, песочного цвета волосы, аккуратная бородка и такие же усы, скрывающие тонкие злые губы. Похоже, ему лет двадцать пять или около того. Грубит, держится высокомерно и важничает, даже сесть не предложил, хотя я, наверное, на парочку лет его старше, к тому же спешил, старался не опоздать на встречу.

Я уже видел его один раз – мельком, на какой-то вечеринке. Он тогда как следует надрался и вел себя куда дружелюбнее; вероятно, еще не видел папки с моими бумагами. Впрочем, это не должно было бы иметь принципиального значения. Он обязан вести себя со мной de novo1, а вовсе не основываясь на всякого рода сплетнях.

Ладно, кураторы приходят и уходят – университетские, факультетские, специальные. Мне доводилось иметь дело с самыми лучшими и с самыми отвратительными. Сейчас я, пожалуй, и не смог бы сходу сказать, кто из них мне нравился больше всего. Может быть, Мерими. Или Крофорд. Мерими помог мне, когда меня хотели упрятать за решетку. Очень приличный человек. Благодаря Крофорду я чуть было не закончил университет. Если бы ему удалось этого добиться, он бы получил специальный приз, как Куратор Года. Хороший он был парень. Только вот слишком уж развита у него творческая жилка. Интересно, где они сейчас?

Я пододвинул к столу Дениса Вексрота стул и устроился на нем поудобнее, зажег сигарету и воспользовался корзиной для бумаг вместо пепельницы. Казалось, он ничего не замечает, только сидит и задумчиво просматривает бумаги в моей папке.

Так прошло несколько минут, а потом он сообщил:

– Что ж, теперь я готов к разговору с вами.

Посмотрев на меня снизу вверх, мой новый куратор победно улыбнулся:

– Мистер Кассиди, в этом семестре вы закончите обучение в нашем университете.

– В этот день, мистер Вексрот, в аду сильно похолодает, – не удержавшись от улыбки, ответил я.

– Я думаю, что подготовился к встрече с вами более тщательно, чем это делали мои предшественники, – заявил он. – Насколько я понимаю, вам известны все университетские правила?

– Я регулярно их изучаю.

– Кроме того, уверен, вы знаете, какие курсы предлагает наш университет и этом семестре?

– Вы и тут не ошиблись.

Вексрот достал из кармана пиджака кисет и трубку и стал медленно набивать ее табаком, делая это с необычайной тщательностью и явно наслаждаясь процессом. Я уже давно понял, что он курит трубку. Вексрот прикусил мундштук, поднес к табаку спичку, сделал несколько пробных затяжек, вынул трубку изо рта и посмотрел на меня сквозь дым.

– В таком случае, вы должны понимать, что получите диплом в принудительном порядке, в соответствии с одним из основных законов факультета.

– Вы же еще не видели карточку с моим предварительным выбором предметов.

– А она не имеет никакого значения. Я перебрал все варианты сочетания курсов, которые вы могли бы взять, чтобы сохранить свой нынешний статус, и обработал данные вместе с программистами. А потом сверил их с теми курсами, которые вы успели прослушать, и в каждом случае я придумал надежный способ от вас избавиться. Вне зависимости от того, что вы выберете, вам не избежать завершения какого-нибудь основного курса.

– Похоже, вы всерьез относитесь к своей работе.

– Вот именно.

– Может, скажете, почему вы так стремитесь от меня избавиться?

– Конечно, скажу, – заверил Вексрот. – Дело в том, что вы трутень.

– Трутень?

– Самый настоящий. Вы ничего не делаете, только зря здесь болтаетесь.

– А что же в этом плохого?

– Вы тяжким грузом давите на весь преподавательский состав университета, попусту тратите их эмоции и интеллект.

– Чепуха, – заметил я. – Я написал несколько отличных статей.

– Совершенно верно. Вы уже давно должны были бы преподавать или заниматься самостоятельными исследованиями – получив не одну научную степень, – а не занимать место, которое предназначается какому-нибудь бедняге.

Я усилием воли заставил себя не думать о бедном отвергнутом претенденте на мое место – худой, с ввалившимися глазами, нос и кончики пальцев прижаты к стеклу, запотевшему от его дыхания, мучительно страдающий от того, что из-за меня он лишился возможности получить хорошее образование – и сказал:

– Опять чепуха. Почему вам так хочется от меня избавиться?

Вексрот некоторое время задумчиво смотрел на свою трубку, а потом ответил:

– Если коротко – вы мне не нравитесь.

– Почему? Вы ведь меня совсем не знаете.

– Я знаю о вас – этого более чем достаточно. – Он постучал пальцем по папке с моим досье. – Здесь все написано. К таким людям, как вы, я не испытываю ни малейшего уважения.

– Вы не могли бы немного конкретизировать?

– Хорошо, – согласился Вексрот, раскрыв досье на одной из многочисленных закладок. – Судя по этим записям, вы провели в нашем университете – сейчас уточню – около тринадцати лет.

– Похоже на правду.

– Причем все это время вы продолжали учиться на дневном отделении, – добавил он.

– Да, я всегда посвящал свое время учебе.

– Вы поступили в университет в весьма юном возрасте. Способностей вам было не занимать. Ваши оценки постоянно оставались довольно высокими.

– Благодарю вас.

– В мои намерения не входит делать вам комплименты. Это всего лишь констатация факта. Однако для получения диплома вам каждый раз не хватало самой малости. На самом деле, у вас накопилось столько самых разнообразных данных и материалов, что их хватило бы на несколько докторских диссертаций. Вам не раз предлагали объединить ваши работы…

– Объединенные работы не подпадают под действие правила о получении диплома.

– Да, мне это хорошо известно. Нам обоим это хорошо известно. За прошедшие годы стало очевидным, что вы намерены оставаться студентом дневного отделения как можно дольше и не собираетесь писать дипломную работу.

– Я этого никогда не утверждал.

– И не нужно, мистер Кассиди. Ваше личное дело говорит само за себя. Вы весьма хитроумно справлялись с главными требованиями, с легкостью избегали получения диплома, время от времени меняя один основной курс на другой и получая таким образом новый набор: требований, выполнение которых необходимо для получения диплома. Впрочем, через некоторое время курсы начали перекрывать друг друга, и вам пришлось менять их каждый семестр. Закон о принудительной выдаче диплома после завершения одного из основных факультетских курсов, насколько я понимаю, был принят исключительно из-за вас. Вам очень ловко удавалось обходить все острые углы, только на этот раз вряд ли что-нибудь получится, потому что острых углов больше не осталось. Ваше время истекает и часы обязательно пробьют. Для вас это последнее интервью подобного рода.

– Я очень на это рассчитываю. Я зашел к вам, чтобы подписать карточку.

– Вы же задали мне вопрос.

– Да, но теперь я вижу, что вы очень заняты, и решил отпустить вас на свободу.

– Все в порядке. Я здесь как раз для того и сижу, чтобы отвечать на ваши вопросы. Надо сказать, что, услышав о вас впервые, я, естественно, заинтересовался причинами вашего столь необычного поведения. А когда мне предложили стать вашим куратором, я постарался выяснить…

– Вам «предложили»? Вы хотите сказать, что делаете это добровольно?

– Совершенно. Я решил стать тем, кто поможет вам распрощаться с университетом и отправит вас в реальный мир.

– Не могли бы вы подписать мою карточку…

– Подождите еще чуть-чуть, мистер Кассиди. Вас интересовало, почему вы мне на нравитесь. Когда вы покинете этот кабинет – через дверь, а не через окно, – вы будете это знать. Во-первых, мне удалось добиться успеха там, где потерпели поражение мои предшественники. Я знаком с условиями завещания вашего дядюшки.

Я кивнул, поскольку уже раньше понял, куда он клонит.

– Мне кажется, вы несколько вышли за рамки своих обязанностей, мистер Вексрот. Это мое личное дело.

– Поскольку вопрос касается вашей деятельности здесь, он входит в круг моих профессиональных интересов – и заставляет меня пораскинуть мозгами. Насколько я понимаю, ваш дядя оставил вам значительную сумму, из которой вам выдается приличное содержание, пока вы остаетесь студентом дневного отделения и работаете над завершением диплома. Как только вы получите хоть какую-нибудь степень, деньги перестанут поступать вам, а то, что останется, будет распределено между представителями Ирландской Республиканской Армии. Я правильно описал ситуацию?

– Думаю, да, если вообще можно правильно описать несправедливую ситуацию. Бедный старый дядюшка Альберт, он, наверное, совсем спятил, когда писал свое завещание. На самом деле, это мне надо сочувствовать, а вовсе не ему.

– Складывается впечатление, что старик хотел обеспечить вас возможностью получить приличное образование – не более и не менее того – а затем предоставить вас самому себе, чтобы вы самостоятельно искали место в жизни. Мне представляется, что это вполне разумное намерение.

– Я уже понял, как вы относитесь к данному вопросу.

– А вы со мной не согласны.

– Точно. Речь идет о двух абсолютно разных философских взглядах на образование.

– Мистер Кассиди, я совершенно уверен, что в данном случае скорее экономика, а не философия определяет ситуацию. Вам удавалось в течение тринадцати лет оставаться студентом дневного отделения университета и при этом не получить никакой степени и диплома – вы это делали для того, чтобы продолжать получать стипендию, назначенную вашим дядей. Вы с наибольшей выгодой для себя воспользовались не совсем точной формулировкой завещания, потому что вы бездельник и дилетант и у вас нет ни малейшего желания работать и служить обществу, дабы возместить тот урон, который ему наносит сам факт вашего существования. Вы авантюрист. Безответственный тип. Вы трутень.

– Ну хорошо. – Я кивнул. – Вы удовлетворили мое любопытство на предмет вашего образа мыслей. Спасибо.

Вексрот нахмурился и внимательно посмотрел на меня.

– Поскольку вам придется быть моим куратором в течение довольно длительного времени, – сказал я ему, – мне хотелось знать, как вы относитесь к некоторым проблемам. У меня нет к вам больше никаких вопросов.

– Вы блефуете, – хихикнул Вексрот.

– Как только вы подпишете мою карточку, – пожав плечами, проговорил я, – меня здесь не будет.

– Мне даже не нужно заглядывать в вашу карточку, – медленно начал мой наставник, – чтобы убедиться в том, что мне не придется быть вашим куратором в течение длительного времени. Пришел конец вашему безделью, Кассиди.

Я достал из кармана карточку и протянул ее Денису Вексроту. Не обращая на нее никакого внимания, он продолжал:

– Вы оказываете деморализующее влияние на многих в нашем университете… Мне ужасно любопытно, что сказал бы ваш дядя, если бы узнал, каким образом вы исполняете его волю. Он…

– Я спрошу его, когда он тут появится, – успокоил я Вексрота. – Впрочем, я навещал его в прошлом месяце, и у меня не сложилось впечатления, что он намерен сделать это в ближайшее время.

– Простите? Что-то я не…

– Дядя Альберт – один из тех счастливчиков, что оказались замешанными в скандале Поживем-Еще-Капельку. Около года тому назад. Помните?

Вексрот задумчиво покачал головой:

– Боюсь, что нет. Я думал, ваш дядя умер. По правде говоря, он должен быть мертвым. Если завещание…

– Это деликатный философский вопрос, – начал я. – С точки зрения закона он, конечно же, умер. Только дядя Альберт велел заморозить себя и положить в Поживем-Еще-Капельку – один из центров криоконсервации. Однако владельцы центра оказались, мягко говоря, не совсем честными людьми, и дядю перевели в другое учреждение подобного рода вместе с еще несколькими счастливчиками.

– Счастливчиками?

– Мне кажется, это самое подходящее слово. В книгах Поживем-Еще-Капельку числилось более пятисот клиентов, а на самом деле заморозили только около пятидесяти. Они получили огромные барыши таким способом.

– Послушайте, мне кажется, я чего-то не понимаю. А что стало с остальными?

– Самые лучшие части их тел и органы оказались на рынке. Еще одно поле деятельности, которое принесло центру Поживем-Еще-Капельку приличные деньги.

– Теперь, по-моему, я что-то припоминаю. А как же… останки?

– Один из партнеров владел еще и похоронным бюро. Он помогал избавляться от тел.

– О! Да… Подождите минутку. А что они делали, если приходили посетители с требованием показать им своего замороженного друга или родственника?

– Меняли таблички с именами. Одно замороженное тело очень похоже на другое, если смотреть на него через покрытое инеем стекло – что-то вроде леденца в целлофановой обертке. Короче говоря, дядя Альберт оказался одним из тех, кого они держали для демонстрации. Ему всегда везло.

– А каким образом удалось вывести их на чистую воду?

– Уклонение от налогов. Их погубила жадность.

– Понятно. Значит, ваш дядя может спросить у вас отчета – когда-нибудь?

– Такая возможность существует. Если честно, успешных возрождений было совсем немного.

– Ваш дядя объявится в один прекрасный день и попросит у вас отчета о вашей деятельности, а вас это совершенно не беспокоит?

– Я всегда решаю проблемы по мере их возникновения. Насколько мне известно, дядя Альберт пока еще не возник.

– Учитывая волю университета и вашего дяди, я считаю своим долгом указать вам, что вы наносите вред еще в одной области.

Я внимательно изучил кабинет. Даже под стул заглянул.

– Сдаюсь, – признал я свое поражение.

– Вы наносите вред себе.

– Себе?

– Вот именно, себе. Согласившись на легкую в экономическом смысле жизнь, вы поддаетесь инерции. Собственными руками лишаете себя возможности занять достойное положение в обществе. И замыкаетесь в своем безделье.

– Безделье?

– Безделье. Вы же болтаетесь здесь без дела целые годы.

– Получается, что вы действуете в моих интересах, стараясь выкинуть меня из Университета, так что ли?

– Точно.

– Мне очень неприятно вам это говорить, но история знает множество людей, подобных вам. Их принято судить достаточно строго.

– История?

– Не факультет истории. История как наука.

Вексрот вздохнул и покачал головой. Потом взял мою карточку, откинулся на спинку стула, подымил немного трубкой и начал внимательно изучать то, что я написал.

«Интересно, он действительно считает, что делает мне добро, стараясь разрушить мою жизнь? – подумал я. – Вполне возможно».

– Минутку, – проговорил вдруг Вексрот. – Здесь ошибка.

– Там нет ошибок.

– Количество часов проставлено неверно.

– Нет, верно. Мне нужно двенадцать. Там стоит двенадцать.

– Я ничего не имею против этого, но…

– Шесть часов на мой собственный проект, соединяющий в себе несколько дисциплин, изучение предмета на месте, в моем случае речь идет об Австралии.

– Знаете что, на самом деле это должен быть курс антропологии. Один из основных курсов. Но я имел в виду не это…

– Далее, три часа сравнительной литературы, вместе с курсом, посвященным изучению творчества трубадуров. Тут для меня все совершенно безопасно, к тому же я смогу воспользоваться видео – и еще один час на общественные науки, так же по видео я буду следить за текущими событиями. Здесь тоже все в порядке. Получается уже десять часов. Еще два часа на продвинутый курс плетения корзин – итого, двенадцать. Я свободен?

– Нет, сэр! Ни в коем случае! Последний курс предполагает три часа занятий – и, следовательно, считается основным!

– Похоже, вы еще не видели циркуляр номер пятьдесят семь, не так ли?

– Что?

– В него были внесены изменения.

– Я вам не верю.

Я посмотрел на его корзинку с корреспонденцией.

– Почитайте свою почту.

Вексрот схватил корзинку, перебрал то, что там лежало. Где-то в самой середине стопки бумаг нашел листок. На лице у него сначала появилось недоверие, потом ярость и озадаченность – и все это в течение всего пяти секунд. Я очень рассчитывал на отчаяние, но полного счастья не бывает.

Когда мой куратор снова повернулся ко мне, у него был очень расстроенный и удивленный вид.

– Как вам это удалось? – спросил он.

– А почему вам в голову лезут самые отвратительные подозрения?

– Потому что я читал ваше личное дело. Вы каким-то образом добрались до преподавателя, не так ли?

– И не стыдно делать такие предположения? Кроме того, я был бы полнейшим кретином, если бы ответил на ваш вопрос, разве не так?

– Да, наверное. – Вексрот вздохнул.

Он достал ручку, с силой щелкнул кнопкой – непонятно зачем – и написал свое имя в самом низу карточки на строке «Утверждено».

Возвращая мне карточку, он заявил:

– Надеюсь, вы понимаете, что мне почти удалось вас поймать. Однако вы опять ускользнули. Что же дальше?

– Насколько я понимаю, в будущем году планируется ввести два новых основных курса. Я думаю, мне следует поговорить с каким-нибудь другим факультетским куратором, если я собираюсь поменять поле деятельности.

– Вам придется иметь дело со мной, – сказал Вексрот. – А уж я сам свяжусь с теми, кто будет отвечать за новые курсы.

– У каждого есть факультетский куратор.

– Вы являетесь особым случаем, требующим особого внимания. Вы должны сообщать мне о своих дальнейших намерениях.

– Хорошо, – согласился я, потом встал и положил карточку в карман брюк. – В таком случае до встречи.

Кода я шел к двери, Вексрот бросил мне в спину:

– Я найду способ справиться с вами.

– Вы, – остановившись на пороге, нежным голосом заявил я, – вы и Летучий Голландец.

А потом я осторожно прикрыл за собой дверь.

2

Происшествия и фрагменты, время, разбитое на отдельные эпизоды.

Вот например…

– Ты не шутишь?

– Боюсь, что нет.

– Меня бы больше устроило, если бы этот беспорядок был естественного происхождения, – сказала она. Глаза у нее были широко раскрыты, и она упорно отступала к двери, через которую мы только что вошли.

– Ну, то, что здесь произошло, уме произошло. Мы уберем все и…

Она открыла дверь. Ее длинные, великолепные волосы взметнулись, когда она отчаянно покачала головой.

– Знаешь, я хочу обдумать все это еще разок, – сказала она мне и вышла в коридор.

– Да брось ты, заходи, Джинни. Ничего страшного не случилось.

– Я сказала, что хочу подумать.

Она начала закрывать за собой дверь.

– Позвоню тебе попозже?

– Не стоит.

– Завтра?

– Знаешь, я сама тебе позвоню.

Клик.

Проклятье. Она могла бы с таким же успехом и хлопнуть дверью.

Первая фаза моих поисков соседа по квартире закончилась. Хал Сидмор, который жил со мной вместе в течение некоторого времени, женился несколько месяцев назад. Я скучал по нему – с ним было легко, он хорошо играл в шахматы, был известным в городе буяном и прекрасно умел разъяснять массу самых разнообразных вопросов. Впрочем, занявшись поисками нового соседа, я решил, что было бы неплохо найти кого-нибудь, кто не был бы похож на Хала.

Мне казалось, что я обнаружил необходимые качества в Джинни, однажды ночью, когда взбирался по радиобашне, находившейся рядом с домом, на третьем этаже которого она жила. С этого момента события развивались стремительно. Я встретился с ней на первом этаже, и с тех пор мы много времени проводили вместе. Так прошло около месяца, мне как раз удалось убедить ее составить мне компанию на следующий семестр. И тут…

– Проклятье! – решил я, лягнув ящик письменного стола, который валялся на полу. Нет никакого смысла идти за ней прямо сейчас. Нужно сначала навести порядок. Дать Джинни возможность все обдумать. Повидать ее завтра.

Кто-то и в самом деле весьма старательно разворотил всю мою квартиру. Мебель была сдвинута со своих мест, покрывала сорваны с дивана и кресел. Я вздохнул, глядя на это разорение, – похлеще, чем после развеселой вечеринки. К тому же они выбрали самое неподходящее время. Конечно, это был не шибко респектабельный район, но, с другой стороны, и не худший. Ничего подобного со мной раньше не случалось. Теперь же я лишился замечательного, теплого и стройного компаньона. Можно было не сомневаться, что, ко всем прочим неприятностям, я чего-нибудь не досчитаюсь.

Я держал наличные деньги и кое-какие ценные вещи в верхнем ящике бюро, которое находилось в моей спальне. Еще несколько банкнотов я прятал в старом башмаке, небрежно брошенном в углу у входа. Хотелось думать, что вандал удовольствовался деньгами из бюро – я как раз на это и рассчитывал, пряча большую часть наличных денег в башмак.

Я пошел проверить.

В спальне тоже пронесся небольшой ураган, но его ярость уже явно пошла на убыль. Простыни были сорваны, а матрас перевернут. Два ящика бюро остались открытыми, но их содержимое не было выброшено на пол. Я пересек комнату, открыл верхний ящик и заглянул в него.

Все оказалось на месте, даже деньги. Я вернулся в прихожую, чтобы проверить башмак. Банкноты были там, где я их оставил.

– Вот и молодец, а теперь брось это сюда. – Голос показался мне знакомым, но я никак не мог сообразить, кому он может принадлежать.

Повернувшись, я увидел Пола Байлера, профессора геологии, который только что выбрался из чулана. В руках у него ничего не было, однако он не нуждался ни в каком оружии, чтобы его угрозы звучали вполне серьезно. Хотя Байлер и был невысокого роста, он отличался мощным телосложением, а шрамы на костяшках его пальцев всегда производили на меня сильное впечатление. Австралиец по происхождению, Байлер начинал свою карьеру инженером на рудниках в довольно глухих местах, лишь много позднее он занялся геологией и физикой, получил степень и начал преподавать.

Однако у меня всегда были с ним превосходные отношения, даже после того как я не стал заканчивать основного курса по геологии. Мы были знакомы с ним вот уже несколько лет. Правда, последние пару недель мы совсем не встречались, поскольку он куда-то уезжал. Я думал, что его нет в городе.

– Пол, что здесь происходит? – спросил я. – Только не говори мне, что это твоих рук дело.

– Башмак, Фред. Дай мне башмак.

– Если тебе нужны деньги, я с удовольствием одолжу…

– Башмак!

Я подошел к нему и протянул башмак. А дальше мне оставалось только стоять и смотреть, как он засовывает руку внутрь и вытаскивает свернутые банкноты. Сердито фыркнув, профессор резко сунул мне обратно башмак и деньги. От неожиданности я уронил и то, и другое.

Прежде чем я успел выругаться, Пол схватил меня за плечи, развернул и усадил в кресло, стоявшее возле открытого окна, где ветерок раздувал занавески.

– Мне не нужны твои деньги, Фред, – сказал он, свирепо глядя на меня сверху вниз. – Я хочу получить то, что мне принадлежит. Для тебя же будет лучше, если ты дашь мне совершенно честный ответ на следующий вопрос: знаешь ли ты, о чем я сейчас говорю?

– Не имею ни малейшего представления. У меня нет ничего, что могло бы тебе принадлежать. Позвонил бы и спросил по телефону. Не было никакой необходимости вламываться сюда и…

Он отвесил мне оплеуху. Не слишком сильную. Но достаточно увесистую, чтобы заставить меня замолчать.

– Фред, – сказал он, – заткнись! Заткнись и слушай. И отвечай на вопрос, когда я тебе его задам. Больше ничего. Комментарии оставь для другого случая. Я тороплюсь. Мне совершенно точно известно, что ты лжешь, потому что я видел твоего бывшего соседа по квартире, Хала. Он сказал, что это у тебя, потому что он оставил модель у тебя, когда переезжал. Я имею в виду одну из копий звездного камня, которую он взял после партии в покер в моей лаборатории. Помнишь?

– Да, – ответил я. – Если бы ты просто позвонил мне и спросил…

Он отвесил мне новую оплеуху.

Я потряс головой, чтобы она побыстрее прояснилась, ну и конечно, чтобы выиграть время.

– Я… я не знаю.

Он снова занес руку.

– Подожди! Я все объясню! Он держал ту штуку, которую ты ему дал, на письменном столе, в качестве пресс-папье. Я уверен, что он взял ее с собой – вместе с остальными своими вещами, – когда выезжал отсюда.

– Что ж, значит, один из вас лжет, – заявил Пол. – В данный момент под рукой у меня ты.

Он замахнулся в третий раз, но на этот раз я его ждал. Уклонившись от удара, я лягнул своего незваного гостя в пах.

Зрелище получилось впечатляющим. Даже захотелось остаться и посмотреть – ведь до сих пор мне еще не приходилось никого бить ногой в пах. Самым разумным было сейчас врезать ему по шее, пока он стоял согнувшись, или дать от души локтем по его мясистому носу. Однако в тот момент мое состояние не слишком располагало к разумным, осмысленным поступкам. Если уж быть честным до конца, я боялся этого человека и мне совсем не хотелось подходить к нему близко. К тому же недостаточный опыт по нанесению ударов в пах не позволял мне даже предположить, через сколько времени он оклемается и снова на меня набросится.

Поэтому вместо того чтобы стоять и смотреть на него, я решил заняться тем, что получалось у меня гораздо лучше.