Глава 1

Он обитал в Непостижимых Полях, но присутствие его простиралось и за их пределы, проникая в самые дальние уголки Вирту. И являлся он, в некотором смысле. Властелином Всего Сущего, хотя у других также имелись основания претендовать на сей титул. Впрочем, его права были ничуть не менее прочными и обоснованными, чем у остальных, поскольку никто не мог отрицать факта существования его владений.

Он двигался среди обломков разбитых фигур – в прошлом обитателей Вирту. Те приходили сюда, подчиняясь его призыву или по собственной воле, когда конец их существования становился неопровержимым фактом. Порой он использовал определенные части для своих целей, но многие оставались лежать... пока не сровняются с землей; впрочем, некоторые их компоненты сохранялись достаточно долго. И когда он шагал мимо, обломки поднимались – в человеческом обличье или каком-нибудь ином, – чтобы пройти несколько шагов, произнести какие-то слова, сделать характерный жест, а затем вновь превратиться в мусор и пыль. Порой – как сейчас – он шевелил груды хлама посохом и смотрел, что будет. Если ему удавалось натолкнуться на какой-нибудь фокус или обрывочную информацию, ключ или код, имеющие некий интерес, он забирал их в свою обитель-лабиринт. Он мог превратиться в мужчину или женщину, отправиться в любое место, но неизменно предпочитал черный плащ с капюшоном, скрывающий поразительно хрупкую фигуру – мельтешение белого в мрачных тенях.

Обычно в Непостижимых Полях царило величественное молчание. Иногда возникали диковинные, невнятные звуки, исходившие словно из самых глубин огромных куч мусора – стоны энтропии; а когда они затихали, тишина становилась еще глубже. Чаще всего он покидал свои владения, чтобы услышать что-нибудь осмысленное – музыку, например.

Вселенная не знала подобного существа. Ему давали тысячи имен и прозвищ, однако самым распространенным стало Танатос.

Так он обходил свои владения, помахивая посохом, обезглавливая алгоритмы, вычленяя личности, открывая окна в другие ландшафты. А вослед ему из земли тянулись руки, пальцы судорожно сжимались в немой мольбе... но муаровый ореол окутывал их покрывалом, и они снова погружались в пыль. В Непостижимых Полях всегда царили сумерки, однако Танатос отбрасывал непроницаемую, нереальную тень, словно за ним неизменно следовал кусочек вечной ночи. А сейчас возник еще один элемент нетленной тьмы – оседлав своевольный северный ветер, прилетел черный мотылек и легко вспорхнул на вытянутый палец хозяина; быть может, это часть его самого возвратилась, исполнив очередную миссию. Сложив крылья, мотылек издал короткий, лишенный гармонии звук.

– Незваные гости с севера, – тоненько пропел он, окруженный хрупким муаровым облачком.

– Должно быть, ты что-то напутал, – отозвался Танатос, Его голос прошелестел мягко, точно шорох сумрака, и едва слышно, точно умирающий рокот созидания.

Мотылек опустил крылышки и снова взметнул их вверх.

– Нет.

– Никто сюда не приходит, – сказал Танатос.

– Они копаются в кучах, ищут…

– Сколько?

– Двое.

– Покажи.

Мотылек взлетел с его пальца и устремился на север, Танатос последовал за ним. Их сопровождали нестройные, дикие звуки, поражающие воображение элементы самых разных реальностей возникали и тут же исчезали, проносились мимо необычные пейзажи. Мотылек уносился все дальше, Танатос поднялся на холм и остановился на вершине.

Внизу, в долине двое мужчин – нет, мужчина и женщина – выкопали довольно глубокую траншею и теперь медленно шли вдоль нее. Мужчина держал фонарь, а его спутница поднимала с земли какие-то предметы и складывала в мешок.

Танатос, естественно, знал, что находится в том месте.

– Как это понимать? – осведомился Танатос, воздев руки, и его тень скользнула к пришельцам. – Вы посмели вторгнуться в мои владения?

Женщина с мешком выпрямилась, а мужчина уронил фонарь, который сразу погас. Словно демонстрируя силу гнева Танатоса, тишину разорвали диковинные голоса и пронзительные крики. В траншее промелькнула золотая вспышка, накрытая его тенью.

Затем открылись врата, и обе фигуры прошли сквозь них, еще миг – и мрак поглотил траншею.

Трепещущая черная тень приблизилась к вершине холма.

– Ключ, – сказал мотылек. – Теперь у них есть ключ.

– Не имею привычки раздавать ключи к своим владениям, – промолвил Танатос. – Я встревожен. Ты можешь сказать, куда его доставили мои врата?

– Нет, – ответил мотылек.

Танатос сдвинул ладони, повел ими влево, а потом раскрыл их, словно отдавая приказ.

– Гончий пес, гончий пес, из-под земли… – пробормотал он.

Прямо перед ним начала медленно подниматься груда скелетов и металла – кости, пружины, ремни, подпорки постепенно превратились в чудовищную конструкцию, к которой притягивались и занимали свои места, словно части головоломки, куски пластика, металла, плоти, стекла и дерева; неожиданно на них хлынул поток зеленых чернил и клея, потом добавились обрывки каких-то шкур, и вспышки пламени высушили лишнюю влагу.

– Ты должен кое-что найти, – закончил фразу Танатос. Гончий пес смотрел на своего хозяина красным правым глазом и зеленым левым, причем правый был на дюйм выше левого. Пес помахал сразу несколькими хвостами из кабеля и двинулся вперед.

Добравшись до вершины, пес приник к земле и заскулил, как пробитый воздушный вентиль. Танатос протянул левую руку и слегка погладил голову гончей. Бесстрашие, безжалостность, умение преследовать явились из-под земли и окутали странное существо вместе с аурой ужаса.

– Гончая Смерти, я нарекаю тебя Мизаром, – молвил Танатос. – Ступай за мной, сейчас ты возьмешь след.

Он повел пса к траншее, где Мизар опустил голову и принюхался.

– Я отошлю тебя в высокие земли Вирту, чтобы ты нашел тех, кто побывал здесь. Если ты не сможешь привести их сюда, тебе следует вызвать меня к ним.

– Как я призову вас, господин? – спросил Мизар.

– Ты должен взвыть особым образом. Я научу. А сейчас я хочу послушать, как ты воешь.

Мизар закинул голову, и вой сирены превратился в свисток локомотива и предсмертные крики десятков жертв, в тоскливое пение волка зимней ночью, и лай гончих, взявших след. В долине среди мусора, жертв войны, червей и разбитых ящиков для голосования зашевелились легионы мертвых тел, сервомеханизмов, пришедших в негодность разнообразных устройств, разбросанных повсюду. Потом Мизар опустил голову, и все успокоилось; тишина вновь наполнила Непостижимые Поля.

– Недурно, – заметил Танатос. – А теперь я покажу тебе, как ты меня призовешь.

В тот же миг воздух разорвали вопли, крики и вой, и содрогнулись Непостижимые Поля. Пульсирующий ритм вызвал к жизни новые, дикие существа, которые поднимались, шаркали ногами, содрогались в черной пыли, окутавшей долину… Чудовищная какофония длилась всего несколько мгновений, а затем стихла.

– Я услышу твой призыв, где бы ни находился, – заявил Танатос, – и приду к тебе.

Пятнышко тьмы опустилось на нос Мизара, и его несимметричные глаза уставились на мотылька.

– Я Алиот, гонец, – заявил мотылек. – Мне просто хотелось представиться. У тебя прекрасный голос.

– Привет, – ответил Мизар. – Благодарю тебя. Алиот упорхнул.

– А сейчас следуй за мной, – сказал Танатос и спустился в траншею.

Чернильная, похожая на обезьяну тень свесилась со сломанного бревна и стала за ними наблюдать.

Танатос подвел Мизара к тому месту, где работали двое непрошеных гостей и откуда они исчезли. И приказал:

– Запомни этот запах, и ты сможешь следовать за ними повсюду.

Мизар опустил голову.

– Запомнил, – доложил он.

– Я открою серию порталов. Понюхай каждый, чтобы выяснить, нет ли там их следов. И скажи мне, если что-то учуешь.

Похожее на обезьяну существо поспешно подбежало к краю траншеи, присело на корточки и стало с любопытством следить за происходящим.

Танатос поднял правую руку, и его плащ повис перед мордой пса пологом непроглядного мрака, который тут же превратился во врата, выходящие в яркий городской ландшафт. Картина немедленно исчезла – вместо нее возник ослепительный город со стройными башнями и изящными минаретами, соединенными бесчисленными мостами и галереями; вокруг клубились тучи, но никаких следов земли видно не было.

Потом мимо пронеслись луга и длинные коридоры с бесчисленными дверными проемами, темными и освещенными, открытыми и закрытыми, напоминающими изломанные гроты в стиле Эшера; прикрытые куполами города в океане; медленно вращающиеся спутники; сферические вселенные, обитатели которых скользили в открытых кораблях от одного мира к другому… Однако Мизар сохранял неподвижность, молча наблюдая и принюхиваясь.

Скорость смены миров увеличилась. Теперь сцены под рукой Смерти мелькали так быстро, что за ними не могли уследить обычные глаза. Апиот нетерпеливо взмахивал крылышками, порой замечая цветы – живые или искусственные.

Танатос остановил процесс, и перед ними застыли классические руины – разбитые колонны, упавшие стены, расколотые постаменты – на зеленом, усыпанном цветами склоне холма, залитом ярким солнечным светом, под нереально синим небом, где с пронзительными криками носились чайки. Все тени имели четкие границы, сквозь врата долетал терпкий запах моря.

– Ты нашел хоть что-нибудь? – спросил Танатос.

– Нет, – ответил Мизар, когда Алиот влетел во врата и опустился на цветок, который сразу же увял.

– Я перебрал самые простые варианты. Придется заглянуть подальше, так просто не доберешься. Подожди.

Идиллическая картинка исчезла, а на ее месте снова возникла стена непроглядного мрака. Вскоре появился свет, постепенно набрал силу и залил призрачным сиянием траншею и окружающий пейзаж. Когда сгустки разноцветных лучей и самые невероятные геометрические фигуры вдруг начали случайным образом вращаться под аккомпанемент шипящих металлических звуков, черная обезьянья тень, застывшая у края ямы, шарахнулась в сторону. Вспыхнула молния, затем другая, а за ней третья разгорелась и погасла, оставив за собой ослепительный, пылающий хвост.

И опять, всего на несколько мгновений, опустилась тьма, разом поглотив яркие разноцветные лучи.

Мизар пошевелился.

– Да, – проговорил он, и его острые металлические зубы сверкнули в мерцающем сиянии. – Кажется, что-то похожее.

– Найди их, – приказал Танатос. – Призови меня, если тебе будет сопутствовать успех.

Мизар закинул голову и завыл. Затем помчался вперед, через портал Смерти, в темно-светлый абстрактный мир, окруженный крыльями муара.

Танатос опустил полу плаща, врата схлопнулись и исчезли.

– Возможно, вы больше никогда его не увидите, – сказала обезьяна. – Он отправился в очень высокие царства. А если окажется, что тот мир для вас недоступен?..

Танатос повернул голову; его губы дрогнули.

– Да, погоня может занять много времени, Дьюби. Однако терпение всегда было главным моим достоинством, а мое имя известно даже тем, кто обитает в самых высоких царствах.

Дьюби устроилась на плече Танатоса, когда тот выбрался из траншеи.

– Похоже, кто-то решил немного поиграть, – заметил Танатос, шагая по черной луговой траве, усыпанной агатовыми маками, которые качали своими хрупкими головками, когда их касались развевающиеся полы его плаща, – а если не считать музыки, это мое самое любимое занятие. Знаешь, Дьюби, прошло немало времени с тех пор, как мне довелось принять участие в хорошем представлении. Мой ответный ход окажется для них полной неожиданностью; посмотрим, у кого терпения больше. Придет день, когда они убедятся в том, что я всегда нахожусь в нужном месте и в нужное время.

– Когда-то я тоже так думала, – заметила обезьяна, – пока ветки, к которой я потянулась, не оказалось на месте.

Какофония звуков, возникшая после ее слов, могла быть смехом или всего лишь случайными стонами энтропии. Какая разница?

Джон Д'Арси Доннерджек любил всего однажды, но, увидев муар, сразу понял: все кончено. Он осознал и многое такое, о чем до сих пор даже не догадывался; поэтому его сердце разрывалось, а разум устремился туда, где еще никогда не бывал.

Он взглянул на Эйрадис – темноволосую темноглазую девушку, стоявшую под деревом на вершине холма, где они всегда встречались. Муар окутывал ее, делая милые черты более утонченными. Доннерджек всегда чувствовал, что стоило им захотеть, и они могли бы встретиться в его мире, однако их свидания окутывала сказочная дымка романтической любви, для которой волшебная страна была, единственно подходящим местом. Они никогда об этом не говорили, но теперь ему открылась правда, и боль сковала льдом его грудь, а в голове запылал огонь.

Доннерджек знал Вирту гораздо лучше, чем многие другие, и не сомневался, что его любимая заметила первое движение муара, означавшее скорый конец. Лишь сейчас он догадался, что Эйрадис не была гостьей в Вирту, гостьей, спрятавшейся за экзотическим именем и приятными формами. Она принадлежала этому миру – красивая и потерянная.

Доннерджек обнял ее за плечи и прижал к себе.

– Джон, что случилось? – спросила она.

– Слишком поздно, – ответил он. – Слишком поздно, любовь моя. Если бы только я понял раньше…

– Что понял? – спросила Эйрадис. – Почему ты так крепко меня держишь?

– Мы никогда не говорили о том, где родились. Вирту – твой настоящий дом?

– О чем ты, Джон? Какая разница?

И снова у нее над головой затрепетал муар. На сей раз Доннерджек почувствовал, как напряглись плечи Эйрадис – она увидела.

– Да, обними меня покрепче, – сказала она. – Почему ты жалеешь, что не знал раньше?

– Я мог бы попытаться что-нибудь сделать, – проговорил он. – А теперь слишком поздно. Да и идея чересчур неопределенная. Вполне возможно, что у меня ничего не вышло бы. – Эйрадис задрожала, и он поцеловал ее. – Я любил тебя. И не хотел, чтобы наша любовь кончалась.

– А я тебя, – ответила она. – Мы столько всего могли бы делать вместе.

Доннерджек надеялся, что муар еще долго не вернется – иногда так бывало, но неожиданно он возник снова, и лицо Эйрадис окутала дымка. Резкий, неприятный звук... и Джон понял, что уже с трудом удерживает призрачное тело Эйрадис в своих объятиях. Оно вдруг начало меняться, постепенно становясь все меньше и меньше.

– Это нечестно, – сказал он.

– Так было всегда, – ответила Эйрадис, и ему показалось, будто он ощутил на губах ее последний поцелуй.

Тело девушки поникло.

Снова этот глухой невнятный звук, и в воздухе заплясали крошечные частички сверкающей пыли.

Доннерджек стоял, вытянув вперед пустые руки и глядя перед собой ничего не видящими глазами. Потом он опустился на землю и спрятал лицо в ладонях. В какой-то момент его скорбь вобрала в себя все, что ему было известно о Вирту – величайшем артефакте, созданном его соплеменниками, – и он в который раз принялся перебирать свои теории последних лет и вспомнил все гипотезы, выдвинутые им за долгую и блистательную карьеру.

А потом он поднялся на ноги, чтобы найти последнюю пылинку Эйрадис и начать новое путешествие по гипотетическим дорогам, ведущим к концу всего сущего.

Транто почувствовал приближение приступа, когда руководил работой прогов в лесу неподалеку от деревушки. Знакомая боль, которой он никогда не понимал, вновь атаковала его – она появилась после столкновения с браконьером. Транто так и оставил его лежать отсоединенным: браконьеру так и не удалось воспользоваться трофейным ружьем или вернуться обратно в Веритэ.

Неприятное чувство заставило Транто взреветь, и остальные фанты отошли в сторону, закатывая глаза и неловко переминаясь с ноги на ногу.

Нужно уйти отсюда прежде, чем он полностью потеряет контроль над собой. Транто даже в лучшие периоды своей жизни не задумывался о природе наслаждения и страданий – тем более теперь, когда ему становилось все труднее мыслить рационально. Для его соплеменников понятие удовольствия было напрямую связано с обработкой данных, а боль возникала при появлении факторов хаоса. Много лет назад выстрел охотника оставил след, который периодически оказывал на Транто воздействие, разрушая его контакты с другими фантами и вызывая многочисленные сплетни.

Транто фыркнул и топнул ногой. Однажды он работал – как пленник – в засекреченном любовном гнездышке высокого правительственного чиновника с Веритэ, чья виртуальная спутница заявила, что желает повсюду видеть беседки, увитые никогда не вянущими цветами. Ее экстравагантное требование привело к тому, что сложная экология данного района была нарушена окончательно и бесповоротно, а виртуальное пространство не выдержало перегрузок и перестало выполнять половину своих функций. Транто, против воли попавший в рабочую команду, вспомнил болезненные уколы стрекала Фактора Хаоса в руках надсмотрщиков леди Мей (а иногда и самой леди); ими фантов заставляли восстанавливать выведенных из строя прогов. Никто не отрицает, что стрекала ФХ – страшное оружие, однако их воздействие не имело таких тяжелых последствий, как эти странные приступы. В конечном счете во время одного из них Транто и уничтожил большую часть тайного убежища чиновника. Когда выяснилось, что Моррис Ринтал расходует правительственные фонды не по назначению, его с позором уволили, а вскоре после того, как жена узнала о существовании виртуальной любовницы, состоялся громкий бракоразводный процесс.

Транто почувствовал новую вспышку боли. Он заревел, вытянул передний отросток и вырвал одно из посаженных им растений. Затем с силой ударил его о землю и отшвырнул в дальние кусты.

«Очень неприятный знак, – отметило ускользающее сознание. – Похоже, дело совсем плохо».

С диким ревом Транто налетел на своих товарищей, которые неожиданно резво бросились наутек, несказанно удивив остальных работников, привыкших к тому, что фанты отличаются исключительной медлительностью. Впрочем, они и сами быстро разбежались кто куда.

Транто вырвал с корнем несколько деревьев и отвернулся. Его горяшие глаза сфокусировались на деревне, и он помчался туда, ничего не замечая на пути и чуть не растоптав какого-то прога, оказавшегося поблизости.

Угрожающе размахивая вырванным стволом, Транто сломал одну хижину, а затем всей своей массой налег на соседнюю; послышался ласкающий слух скрежет падающей стены. Еще один удар – и стена рухнула. Транто взревел и стал яростно топтать ее ногами.

Когда Транто оказался возле следующей хижины, в его сознании вспыхнула искорка воспоминаний – скоро жители набросятся на него со стрекалами ФХ, а потом с оружием, несущим смерть. Транто топтал рухнувшее строение, прислушиваясь к крикам рабочих и десятников и понимая, что пора уносить отсюда ноги. Нужно спрятаться где-нибудь в глуши и переждать, пока не прекратится приступ и не начнется исцеление.

Он сломал еще одну стену, пронзил стволом другую, а потом обрушил дерево на крышу очередной хижины. Да, действительно пора убегать. Только почему-то всякие мерзкие штуки все время оказываются у него на пути.

С трубным ревом Транто выскочил на улицу, переворачивая тележки и растаптывая их содержимое. Он не сомневался, что его уже ждут на транзитной станции. И если не остановят, то попытаются отправить в безопасное место, где психиатр станет причинять ему боль, как в прошлый раз. Лучше выбрать другое направление и разбить собственные ворота, когда он окажется на свободе. Ему и раньше удавалось преодолеть поле камеры.

Его бешенство нарастало, и этот выход казался все более реальным и простым.

Выскочив за территорию, где производились работы, Транто обследовал окрестности, ощущая растущее сопротивление, когда он пытается перемещаться в пространстве, – его чувства в подобных ситуациях всегда резко обострялись. Вскоре он уже отчаянно сражался с преградой, расположенной посреди самого обычного поля. Задача оказалась непростой, но ему почти сразу удалось пробить небольшое отверстие и взглянуть на новый ландшафт – полно зданий, транспортных средств и каких-то массивных устройств. Тогда Транто поменял направление и попробовал отыскать какое-нибудь другое место.

Поле. Отлично. Он надавил посильнее. Три мощных толчка, и вот он уже выскочил в какой-то сад. По дороге он нанес страшный урон Хранителю – не имеет значения! Продолжая трубить, фант помчался вперед.

Восемь раз Транто преодолевал барьеры, разрушил специализированную ферму, комнаты для заседаний правления, лабораторию, занимавшуюся изучением поверхности Марса, кегельбан, бордель, помещение федерального суда, виртуальный кампус и только после этого оказался в зеленой долине, неподалеку от джунглей.

Там, посчитал Хранитель, его поведение никому не причинит вреда, – и продолжал спокойно дремать.

Транто снова стал отшельником.

Прихожане вышли из часовни в Веритэ, где после недолгой молитвы они привели в порядок заднее помещение, разделись и распростерлись на погребальных плитах, дабы поразмыслить о муках существования в период тьмы, а затем воспарили духом и прошли сквозь стену пламени на священные поля. Там они запели песнь Энлиля и Нинлиль, и оказались в коридоре между зиккуратами, над которыми возникли духи с телами львов и головами мужчин и женщин, и присоединились к общему хору со своими благословениями. Вскоре путники оказались в преддверии храма и постепенно заполнили двор.

Далее проведение церемонии взял в свои руки священник в таком же, как у всех, одеянии, если не считать наплечников и роскошного головного убора из золота и полудрагоценных камней, окруженного слабым голубоватым ореолом. Он рассказал прихожанам о том, как на Вирту уцелели Боги и вся остальная жизнь, и о том, что сейчас, когда в людских сердцах возрождается вера в высший разум, ранние божественные проявления в индо-европейской культуре должны стать центром поклонения, поскольку они сохранились в глубинах человеческого подсознания, где еще жива память о великих покровителях человечества. Эа, Шамаш, Нинурта, Энки, Нинмах, Мардук, Инанна, Уту, Думузи и многие другие – метафоры, как и все, кто пришел вслед за ними, воплощение лучших и худших человеческих качеств, но надо признать, что это самые древние и могущественные метафоры. И естественно, они космоморфны – олицетворение сил природы, подверженное эволюции, как и все в Вирту и Веритэ. Их суть распространяется как на количественный, так и на релятивистский уровень.

А потому молитесь, продолжал священник, древним богам кварков и галактик, богам небес и морской стихии, гор и огня, ветра и плодородной земли. Пусть возрадуется весь мир, ведь мы превратим истории о творениях великих в священные ритуалы. Священник заявил, что один из богов и сейчас находится в храме, принимая поклонение и даруя свое благословение.

После легкой трапезы люди быстро обнялись, а затем, воспользовавшись электронными карточками, имевшимися у каждого, кто отправлялся в Вирту, поспешили сделать новые перечисления в фонд церкви.

Церковь Элиш… В месопотамской истории сотворения мира энума элиш в приблизительном переводе означало: «Когда наверху» – а слова «элишизм» и «элишит» явились производными, хотя люди, исповедующие более традиционные религии последних тысячелетий, часто называли их «элши-сами». Сначала элишиты смешались с недолго просуществовавшими культами Вирту – гностическим, африканским, спиритуалистическим, карибским, – однако элишизм выдержал испытание временем благодаря изощренной теологии, привлекательным ритуалам и четкой структурированной организации. Его возросшая популярность говорила о том, что элишизм выйдет победителем в священных войнах. Эта религия не требовала умерщвления плоти – исключение составляли всего несколько дней священного поста. Кроме того, в элишизме присутствовали некоторые «ритуалы орги-астического характера» – определение, данное некоторыми антропологами. Элишизм использовал традиционные понятия рая и ада, где тех, кто перемещался между Вирту и Веритэ в сторону неизбежного перевоплощения, требующего лучших черт обоих миров поджидали инкарнации. Элишизм имел своих представителей как в Вирту, так и в Веритэ. Элишиты называли другие религии «поздними».

Время от времени, обычно в дни праздников, некоторым приверженцам религии, достаточно продвинувшимся по дороге духовного совершенствования, разрешалось входить в храм, где они поднимались на более высокую ступень посвящения, дарующую абсолютно новые удивительные и пьянящие сексуальные впечатления. В результате они получали некоторые незначительные преимущества в жизни, физические или психологические, которые безотказно действовали в Вирту, но иногда распространялись и на Веритэ. Данный феномен являлся объектом изучения антропологов в течение последнего десятилетия, хотя единственный вывод, к которому им удалось прийти, заключался в ключевой фразе: «психосоматическая перестройка».

На самом деле Артур Иден – высокий человек, с очень черной кожей и бородой, в которой проскальзывала седина, мускулистый, похожий на атлета, пережившего свои лучшие времена, – работал профессором антропологии в Колумбийском университете в Веритэ. Он стал элишитом, чтобы изучить символы веры и обычаи, поскольку специализировался на сравнительном анализе разных религий. Артур был потрясен тем, насколько его увлекла подготовительная работа: оказалось, что церковь создана настоящими знатоками своего дела.

Артур возвращался по дороге, вьющейся между пирамидами по полям и лесам, и тихонько напевал, размышляя о том, кто здесь управляет ландшафтами. Во время ночной службы его поразило небо, которое он довольно долго разглядывал в поисках знакомых созвездий. Позднее, при помощи простого прога, замаскированного под браслет, ему удалось записать картинку. Впоследствии он перенес изображение на экран компьютера и после долгих мучений установил, что ему показали современное звездное небо, только сдвинутое во времени на шесть с половиной тысячелетий назад. И снова Иден поразился усилиям, которые предпринимала церковь для доказательства законности своих притязаний на древнее происхождение. Естественно, он не мог не заинтересоваться священниками, стоящими у истоков элишизма.

Через некоторое время впереди возникла стена пламени, и Артур присоединился к остальным прихожанам в молитве перехода. Он не почувствовал жара, лишь легкое покалывание, да еще услышал громкий свист и шипение – такие звуки издает могучий костер под порывами ветра. Видимо, организаторы зрелища намеренно усилили эффект, чтобы произвести на паству более сильное впечатление. Затем наступила темнота, в которой Артур различил центральный проход между скамейками, и принялся считать шаги, как его учили – вперед, направо, налево, – пока наконец не оказался возле своей плиты, где ему предстояло улечься.

Идену не терпелось начать диктовать заметки, но он лежал и изучал окружающую обстановку. Да, во взгляде элишитов на мир прослеживаются и этический кодекс, и сверхъестественная иерархия, и понятие загробной жизни; кроме того, у них есть священные тексты, система ритуалов и отлаженная организационная структура. Правда, получить о ней хоть какую-нибудь информацию достаточно трудно. Все его осторожные расспросы встречали совершенно одинаковую реакцию духовенства, у которого была единая основа для принятия решений – естественно, инспирируемая свыше. Артур Иден все еще оставался неофитом и потому наталкивался на известную сдержанность, когда речь заходила о церковной политике. Приходилось надеяться, что, как только изменится его статус, ему откроют и некоторые тайны.

Лежа в темноте, Артур вспоминал ритуалы, свидетелем которых ему пришлось стать.

«Интересно, – думал он, – заложен ли в них особый смысл? И если да, то пользовались ли создатели археологическими находками или заново все придумали, чтобы произвести максимальное впечатление на своих прихожан. Если верно первое предположение, то необходимо ознакомиться с ключевыми работами и выводами, сделанными из них. Если же имеет место последний вариант, следует выяснить, какие идеи лежат в основе мышления руководителей церкви. Не так уж часто удается проследить за возникновением новой религии».

Артур понимал, что желательно почерпнуть как можно больше сведений и записать все свидетельства.

Он отдыхал – кожу все еще немного покалывало – и размышлял о том, что создателям элишизма нельзя отказать в наличии эстетического чувства, не говоря уже о многом другом.

Сейджек вел свой клан в другую часть леса, поскольку район, где они обитали в последнее время, не изобиловал пищей; кроме того, им стали попадаться следы икси. Не стоило самому напрашиваться на неприятности, а необходимость заботиться о пропитании позволяла сохранить лицо. Сейджеку уже приходилось сталкиваться с икси, он давно сбился со счета, пытаясь вспомнить, скольких прикончил. От тех схваток остались боевые шрамы – любой мог увидеть. За долгие годы его шкуру украсили следы пуль, так и не попавших в голову или сердце.

Сейчас Сейджек сидел под деревом и подкреплялся фруктами. Его клан, как и многие другие, появился на свет в результате повреждений сложных прогов, неисправности в программах которых стали заметны далеко не сразу. А когда серьезные недостатки стали бросаться в глаза, проги предпочли сбежать, не дожидаясь ремонта или уничтожения. Их волосатые человекообразные фигуры являлись сознательной попыткой адаптации к окружающей среде. Сконструировать прогов мужского и женского пола оказалось довольно легко – сейчас большую часть клана составляли далекие потомки тех, первых прогов; они не знали иного существования, кроме свободной жизни на деревьях. Поскольку случайные разрушения жизненных программ приводили к старению на Вирту точно так же, как и на Веритэ, Сейджек уже пережил пору своего расцвета, но все еще оставался хитрым, могучим и жестоким, вполне способным управлять Народом – так они себя называли.

Да, хитрость помогала Сейджеку выжить, поскольку им постоянно угрожали другие кланы и эйоны; они могли погибнуть от естественных причин, не говоря уже о Корпусе Экологии и Охраны Окружающей Среды, представители которого периодически пытались сбалансировать население, чтобы оно соответствовало их моделям. Кроме того, нельзя забывать об охотниках за головами – они приходили сюда в надежде получить на Веритэ вознаграждение за свои труды, впрочем, среди них встречались и самые обычные любители острых ощущений… Да, и еще ученые – для них кланы являлись предметом чисто академического интереса и каждый старался заполучить хотя бы один экземпляр для личной коллекции или экспериментов…