…а потом вся нетронутая эта благодать обрушилась на него: щедрое лоно земли, не имеющие конца реки, бездонные пропасти, мохнатые, колючие, поросшие соснами горы…
Вновь он видел маленькие круглые камни, по которым так трудно ходить, и больших козерогов, чье мясо, как ни вари, все равно остается жестким, диких индеек, напоминающих вкусом сапожную кожу; дни, измеряемые усталостью, когда тащишь неуклюжую лодку вверх по течению; москитов, высасывающих из человека жизнь; солнце, иссушающее душу; ночи, наполненные дикими, свирепыми снами…
…ясное утро, холодная ночь, тяжелый долг, подавляющий порывы духа – завтрак из бизоньих кишок, обжаренных на костре по манданскому обычаю. Леса с деревьями-стрелами, леса красные, ивовые и тополиные, и люди, кто – с опухолью, кто – с лихорадкой…
…Льюис, думая, что целится в волка, выстрелил в кошку тигровой желто-коричневой окраски, что притаилась у норы, готовясь к прыжку; выстрелил-то он точно, но, когда я подбежал, чтобы посмотреть, раненое животное исчезло, а ведь кошка была единственной в своем роде, такую мы раньше не видели; мы потом пробовали зарисовать ее по памяти, но рисунок имел мало общего с оригиналом…
…холодная ночь, тяжелая, долгая, тянем лодки по реке, оступаемся на скользкой гальке, тащим наши замерзшие души вниз, вниз, вниз…
– …в ад? – спрашивает Поттс с волокуши.
– Нет, – отвечаю.
– Как же так, – говорит он, – разве по мне не видно…
– Нет, – говорю, – ад нужно заслужить… туда по своей воле не попадешь…
– Одно, – говорит, – знаю: этот берег не похож на рай…
По обыкновению перебивая, в разговор влезает Льюис:
«Попал я в эту тигровую кошку или нет, точно сказать затрудняюсь, но думаю, что попал; мое ружье пристреляно, к тому же я пользовался сошками, которые считаю весьма полезным устройством при стрельбе на открытой местности. Последнее время у меня вообще складывается впечатление, что все звери в округе словно сговорились разделаться со мной. А может, некая безумная судьба имеет намерение позабавиться на мой счет…»
…о, скалистые обрывы, и речные утесы, и сырые тени вымокших, усталых путников, которым не хочется ничего, кроме домашнего уюта, но ветер приносит болезни, и дождь ранит кожу, и звери в округе находятся в сговоре, находятся в сговоре, точно вам говорю…
Джон повернулся во сне, поудобнее устраивая голову на руках. Мальчик встал от костра, подложил еще полено, укрыл вспотевшего Кольтера своей волчьей шкурой, прислушался к ночным призракам, к свисту и визгу кипящей воды. А Кольтер слышал мужские голоса между столбами пара. Мелькающие факелы. Они приближаются, идут к губам гейзера. Утром они убьют его. Ему снилось…
Проповедь среди дымных колонн, освещенных четырьмя лунами. Льюис, покачиваясь на пятках, смотрел на людей, скрестив на груди руки. Позади него взмыл вверх фонтан спермы, забрызгав деревья. Люди закрыли лица платками. Льюис, тоже забрызганный извержением, не шевельнулся, только продолжал маниакально покачиваться на пятках, сжав губы и готовясь, словно тигровая кошка, к броску.
– …Наполнил землю и покорил ее, – гласит Библия. – И властвовал над рыбами морскими, и птицами небесными, и над всеми тварями живущими, что движутся по земле…
Кольтер вскочил на ноги, исполненный праведным гневом.
– Мы, – возопил он, – поклонились Зверю, печать его на наших лбах. Мы испили крови его. И пришел Судный час. Посмотрите на это место, оглянитесь вокруг – адский гнев, вино Зверя. В Библии сказано: «И дым мучений их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его, принимающие начертание имени его».
Толпа заревела и взлетела в воздух множеством хлопающих крыльев – вороны, взбивающие крыльями серные испарения.
А уж у Роуза печать Зверя просто была отчетливо выжжена на лбу. А все потому, что все они, невзирая на неодобрение Льюиса, катались по полу с манданскими женщинами.
Джон молился над убитой дичью и над дичью, которая должна была быть убита; он убивал и убивал, и то же делали остальные. И не было конца крови, в которой они купались.
И четыре луны затмили солнце. И было великое землетрясение. И унесло людей ветром, и обросли они вороньими крыльями, и покрылись власяницами, и луны окрасились кровью. А из чаши изошли гром и молния, и возникло сверкающее хрустальное море, и вышли из него звери, вернувшиеся из страны мертвых, рогатые звери серных озер, и глаза их горели.
Джон проснулся, дрожа. Мальчик, полуобнаженный, сидел, скрестив ноги. Костер догорал, рассыпаясь искрами. Юный индеец смотрел на него с доброжелательным равнодушием; на губах его играла слабая улыбка.
– Знал бы ты, что мне привиделось, ты бы так не улыбался, – проворчал Кольтер, яростно протирая глаза.
– Тебе было видение?..
– Да, видение… Ведаешь ли ты, мой друг, что когда-нибудь все исчезнет? Не останется ничего? Что жизни твоя и моя не стоят той искры, из которой они родились…
Мальчик слушал внимательно, временами губы его изгибались в радостной улыбке, только лицо оставалось непроницаемым, неподвижным, лишь дымный огонь мягко играл его юными чертами.
– Мне тоже было видение, – наконец сказал он.
Кольтер поднял глаза, покачал головой:
– Когда?
– Этой ночью.
Кольтер внимательно разглядывал круглую мальчишескую голову. Почувствовал на плечах волчью шкуру.
– Это ведь твоя? Без нее я бы умер…
Мальчик холодно смотрел сквозь него, в темное небо, расчерченное дымными столбами. Слабая кошачья усмешка исчезла. Спокойное лицо стало старым, усталым, сморщенная черепашья шейка еле поддерживала голову, готовую вот-вот упасть и скатиться по ступенькам в булькающие воды. Кольтер даже подался вперед, чтобы удержать ее.
Небо, усыпанное звездами. Под ним – земля, измученная отрыжкой. А между ними два окаменевших человека – Кольтер и мальчик. Джону вдруг показалось, что они сидят тут вечно, с первого дня творения.
– И что сказало тебе видение? – спросил он мальчика. Мальчик раскрыл рот. Пар заструился вокруг него, заволакивая лицо.
– Пришли белые медведи, – начал он шепотом. – Они унесли меня далеко в горы. И оставили меня и отдали боевым орлам, а те подняли и понесли дальше. И оказался я на вершине гор, там, где они соединяются с небом. И голос попросил меня дать немного крови. И я это сделал.
И там, куда упали капли моей крови, в горах открылись пещеры. И я вошел в одну и шел далеко, очень далеко. И пришел я в то место, глубоко под землей, где живут мертвые. И подошел там ко мне вождь бизонов с огромными изогнутыми рогами и сказал так: «Мы все мертвы. Когда-то мы были живы, и не было нам числа. Но теперь мы мертвы».
И сказал я ему, что не верю, будто почти весь его народ исчез с лица земли. И заверил он меня, что так оно и есть. И глаза его горели во тьме, как маленькие огоньки.
– Идем, – сказал вождь бизонов, – я покажу тебе… И он позвал свой народ из глубин земли, и земля задрожала и загрохотала от топота их копыт. И я не мог сосчитать, так много их было. Копыта, головы и рога проносились мимо, грохоча по земле.
– И вот все они выбежали из пещеры… Мальчик показал на дымящийся рот троглодита.
– Вот, – прошептал он опасливо, – вот то отверстие, из которого они вышли…
Кольтер посмотрел на круглую дыру, из которой поднимался нежный серный дымок.
– И все? – спросил он.
– То были не настоящие звери, – ответил мальчик. – То были твари из мира мертвых. Они вернулись в мир живых, но двигались по земле как-то странно. Они паслись, как бизоны, но не поднимали голов, когда я проходил мимо. Многие легли, но не так, как ложатся бизоны. Их было много, и все в пятнах, и все такие странные. Они не издавали звуков, тех, что издают бизоны. Когда они говорили, это был какой-то тихий, неясный шум. Рога на их головах были маленькие и короткие, а глаза большие и круглые. Головы маленькие, зато хвосты длинные, с кисточками на конце. Звери, которых я видел, пришли из других времен. Я думаю, это дурное предзнаменование.
Мальчик умолк. Отвернулся. Кольтер заметил в его глазах слезы, но тот даже не пытался вытереть их.
Дым змеился между голыми холодными деревьями. Дрожащая земля испускала дыхание смерти. Ночь, полная ледяных звезд, была туманной, как сон. Кольтер протер глаза, фыркнул.
– Значит проклятые бизоны исчезли, – пробормотал он. – Интересно, не с ними ли сейчас Поттс… Тебе не встречался там, на адских тропинках, такой чудной парень, похожий на подушечку для булавок?
Маленький индеец смотрел в сторону корявых деревьев с призрачными змейками, струящимися между ветвями.
– Они придут за нами утром. Они убьют нас, – мягко сказал он. – Я должен приготовить свое лицо смерти.
Кольтер заметил, что небо посерело. Утро спешило на смену ночи.
– Не бойся за свою жизнь, мою юный спаситель, – сказал он, когда мальчик начал спускаться по скользким ступеням. – И добавил: – Не наступи на корку, лишь дюйм отделяет тебя от огненной могилы…
Мальчик пошел дальше, и вдруг рот троглодита изрыгнул фонтан горячей пены. Кольтер перегнулся через уступ, подцепил мальчишку за талию и успел отшвырнуть его от второго фонтана раскаленного пара. На этот раз плевок вылетел высоко, но Джон, обняв мальчика, уже упал и откатился в сторону, свалившись в небольшую пещеру, оказавшуюся поблизости. Горящие капли забрызгали вход, не задев людей. Они еще долго прислушивались к реву троглодита, который заливал теперь всю округу своей грязной блевотиной.
– Тут на каждом шагу ловушка, разве не видишь… Мистер Дьявол завел будильник, вот так-то. Если бы ты только знал, куда мы попали…
Индеец смотрел на него, явно не понимая, что происходит; похоже, он был убежден, что они оба уже умерли.
– Ну ладно, иди и готовь свое лицо смерти, а я тут подожду твоих родичей.
Когда небо стало бледнеть, Кольтер закричал петухом. Вскоре солнце залило свежей кровью это нечистое место. Тут и там извергались гейзеры, двигалась земля, сравнивая холмы и заливая поляны ядовитой грязью. Безбожная какофония звуков радовала ухо лихорадочно возбужденного Кольтера, который приплясывал на вершине своего облепленного водорослями трона.
Он вновь кричал петухом. Издалека, от другого костра, пришел ответный крик. Мальчик вздрогнул, словно проснувшись, поднял голову, прислушался.
Они пришли с рассветом. Кольтер, впавший в возбужденное безумие, подготовился к встрече. Задрапировал спину и плечи прядями водорослей, обмотал ими голову. В руках он держал веревку, сплетенную из водорослей. Ловушки для болванов были расставлены. Он ждал.
И они пришли. Первым шел Каменное Лицо. Выглянув из-за голых деревьев, он увидел вдалеке пляшущего человека, крутящего над головой веревку. Стрелять из лука он не стал, отбросил его, отвязал колчан. Кивнув своим спутникам, их было человек пятнадцать, двинулся вперед.
Кольтер заревел от радости и скрылся в пещере. Минут через пятнадцать, пробираясь по поваленным окаменевшим деревьям, Каменное Лицо добрался до подножия холма, на котором ночевал Кольтер. Вокруг поднимался зловонный пар. Каменное Лицо острием ножа указал на дыру, в которой исчез Кольтер, и один из его людей, согнувшись, вошел туда.
«Давай же, – шептал Джон сквозь зубы, – пройди сквозь кишки ада, и я научу тебя дьявольской игре в шахматы…»
Туннель уходил вниз, стены пылали жаром. Кольтер услышал, как воин потерял равновесие, поскользнувшись на слизистых камнях.
«Слизь немного смягчит твою шкуру», – проворчал он, готовя веревку. Воин завернул за неровный угол, повернувшись спиной к свету. В пещере было темно, индеец прошел совсем рядом с Джоном, который стоял неподвижно, весь зеленый, как колонна, облепленная водорослями.
Вдруг колонна рванулась вперед, накинула веревку на горло индейца. Они сцепились. Задрожали стены подземной пещеры. Близилось время, когда должна была сработать адская машина. Они катались по полу, зеленое облачение Кольтера расползлось под руками воина, веревка лопнула во время схватки. Теперь они бешено извивались, обхватив друг друга. Стены пещеры все громче возвещали о приближении грома.
Снаружи, на ярком солнце, индейцы бросились в укрытие. Троглодит выбросил предупредительную струю дыма, затем последовал фонтан ртутных капель, и наконец заключительная конвульсия извергла основную струю – тысячи галлонов обжигающей серной воды.
Трое индейцев в панике забежали на беловатую корку, она тут же проломилась под их весом, и серное озеро поглотило несчастных вместе с предсмертными криками. Остальные бросились врассыпную и, скользя по коварным водорослям на ступенях и падая, побежали под защиту деревьев, где и припали к земле, наблюдая оттуда за происходящим.
А в это время в чреве пещеры, забыв обо всем, кроме схватки, Кольтер и его противник награждали друг друга мощными ударами. Один раз Кольтер попал индейцу в горло, правда, не очень точно, и кулак соскользнул по грудине, противник увернулся и в свою очередь провел хук, сбив Джона с ног. Руки индейца тут же намертво обхватили Кольтера, и тот услышал треск собственных ребер. Он застонал и стал проваливаться в черноту.
Трепыхаясь, завис между мирами. Его соперник был крупнее и сильнее; позвоночник, прижатый к раскаленной стене, казалось, вот-вот расплавится. Из последних сил Кольтер использовал свой последний шанс. Большими пальцами рук он уперся под челюсть индейца, пытаясь добраться до аорты. Надавил, вогнал их в мягкую плоть, как гвозди.
Противник издал вопль. Тиски, сжимавшие ребра Кольтера, ослабли, индеец ловил ртом воздух. Оба рухнули на пол. Джон схватил соперника за уши и, держа его голову, словно кочан капусты, трижды ударил о выступ скалы. Без сознания тот откатился в пенную лужицу на полу пещеры.
Несмотря на отчаянное жжение в ладонях, Кольтер стоял на четвереньках, не в силах подняться. Дыхание вырывалось из него судорожным лаем. Легкие, на время лишенные воздуха, болели. Пошатываясь, он наконец поднялся и, спотыкаясь, словно вместо ног у него были водоросли, добрел до мглистого выхода из пещеры.
Черноногие отошли подальше от троглодита и наблюдали из-за белых костяных деревьев, как Кольтер, шатаясь, выбрался из пещеры и повис, уцепившись за скалистый выступ. Один из индейцев поднял лук, тщательно прицелился и послал стрелу. Кольтер заметил ее слишком поздно, пригнулся, принял ее в грудную мышцу и упал назад в пещеру.
Каменное Лицо в гневе ударил стрелка кулаком.
– Ты не должен был этого делать, – сказал он злобно.
Когда он вновь посмотрел в сторону пещеры, Белобрового уже не было видно.
Кольтер пошатнулся, изумленно глядя на торчащую из груди стрелу, сделал три неуверенных шага в темноту, упал. Секунду спустя, придя в сознание, увидел, что человек, которого он ударил, поднимается на ноги, неловко пытаясь найти какую-нибудь опору. Двигался он очень медленно.
Превозмогая боль, Джон перевернулся на живот; потом очень осторожно подался вперед, подняв одно колено.
Воин теперь стоял, выпрямившись, протирая глаза. Весь в щелоке, он блестел, как мраморная статуя.
Кольтер прижал согнутое колено к животу и перекатился так, что теперь оба колена оказались под ним. Человек все еще стоял спиной к нему. Голова Джона повисла, словно стала вдруг весом в тысячу фунтов. Пошатываясь, он тихонько поднялся на ноги, и все же не удержал сдавленного стона.
Пещера поплыла, закружилась перед глазами. Кольтер взмахнул руками, цепляясь за воздух. Земное притяжение заставило его вновь рухнуть на колени. Теперь индеец стоял лицом к нему, сжимая томагавк.
Шаря руками по полу пещеры, Джон вдруг нащупал нечто скользкое. Набухшие обрывки веревки из водорослей. Собрав их в комок и крепко зажав в кулаке, он уперся пятками в каменистый пол и начал поворот.
Воин, полагая, что Кольтер абсолютно безоружен, быстро подошел и низко – слишком низко – наклонился; Кольтер поднял кулак, полный горячих мокрых водорослей, и с силой ударил индейца в лицо.
Удар отбросил того назад. Он сделал полшага в сторону, широко размахнулся томагавком, но Кольтер отбил удар предплечьем и шагнул вперед, нанеся хук справа. Голова индейца запрокинулась, и Джон ударил его ребром ладони по кадыку.
Щелкнув челюстью, индеец тяжело рухнул на пол. Голова его ударилась о камень, глаза закатились, веки сомкнулись. Кольтер тяжело дышал, стоя на коленях. Вдруг он заметил, что оперение стрелы щекочет нос. Встал, дернул за отточенный кремневый наконечник и протащил оперенную стрелу сквозь тонкую ткань грудной мышцы. Лоскутик кожи вырвался вместе со стрелой, издав треск лопнувшего полотна.
Выдернув стрелу, Джон швырнул ее на пол. Пришло время бежать. Словно спохватившись, пещера загрохотала и наполнилась паром. Троглодит собирался выплюнуть очередную порцию сернистой воды.
Интересно, куда ведет эта дорожка, пробормотал Кольтер, устремляясь в глубь пещеры. Она ушла вниз, нырнула в водоем с прохладной водой, сделала поворот и наконец впереди забрезжил свет. Теперь Кольтер бежал по прямому туннелю, который становился все светлее.
Возможно ли это?.. Туннель вдруг наполнился солнечным светом. Кольтер выбрался из пещеры и стоял теперь перед ее широко раскрытой пастью; под ногами был скалистый обрыв. Внизу раскинулось устье Зловонной реки. Он проследил глазами, как она разливалась широкими озерцами, а затем, влившись в быстрый белый поток, стала частью Большой Двойной Развилки, которая текла к подножию Шошонских гор.
Шошоны были последним препятствием, отделявшим его от форта Мануэля Лизы; стоит перевалить через них, и останется преодолеть только большую скалистую долину. Несколько секунд Джон смотрел на солнце и сосны долины, не окутанной дьявольскими испарениями горячих скал; наконец-то он вернулся обратно в страну, еще не забытую Богом. Небо было голубым и чистым, только перистые облака время от времени закрывали солнце. Кровь текла по груди из недавней раны; но он не обратил на нее внимания.
Джон Кольтер прыгнул.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
ГЛАСС
…Сон. Он лежал весь переломанный возле собственной могилы, а друзья седлали коней, собираясь на запад. Он слышал, как они говорили об этом, но не мог ничего сказать в ответ. Стук копыт. Удаляясь, он отдавался в земле. Слова стали еле слышны.
Хью проснулся, прислушиваясь. Слова замерли вдалеке. Над головой висела усталая луна, подернутая дымкой. Рассвет робко просачивался через полосы тумана. Не было ветра, чтобы разогнать его. Стук копыт в голове не стихал. Хью припомнил вкус крови, дыхание медведя. Пополз…
Тут он окончательно проснулся и обнаружил себя на вершине своего утеса. Понял, что стук копыт ему не снится. повернулся и стал вглядываться вдаль. Пробираясь сквозь плотный туман, три индейца ехали по следам бизонов. Хью чуть было не окликнул их, это могли быть сиу, с которыми он поддерживал хорошие отношения. Но могли оказаться и ри, а он проделал весь этот путь не для того, чтобы преподнести себя на блюдечке врагам. Хью замер и вскоре они растворились в тумане на западе.
Это вполне могли быть разведчики целого племени. кочующего вслед за бизонами. Лучше немного подождать я посмотреть, как будут дальше разворачиваться события И подготовиться к встрече с большим отрядом, независимо от того, враги это или друзья. Тогда… Если это окажутся сиу. его накормят, станут ухаживать за ним, лечить. Он будет рассказывать им сказки у костра, расплачиваясь звонкой монетой удивительных историй. А потом вновь отправится в путь, пробавляясь охотой.
Так он и лежал, вслушиваясь и вглядываясь, а туман вокруг уже начал золотиться. Солнце медленно вставало на востоке, прошло уже около часа. Вдруг ниже по течению реки порскнула стая черных птиц, каркая и хлопая крыльями, и упорхнула к западу, рассевшись на ветвях тополей. Послышались лай собак и ржание лошадей. Чуть погодя появилась группа конных воинов. Они ехали недалеко от подножия утеса, направляясь на запад.
Хью всматривался, стараясь сдержать биение сердца. Впереди на пегом жеребце восседал старик с тяжелым морщинистым лицом, с сединой в волосах; Хью узнал его. Это был Язык Лося, вождь ри, вслед за ним из тумана. появлялись все новые и новые воины, огибая утес в лавинообразном движении на запад.
Потом пошли старики и женщины, дети, больные и здоровые. Это было нечто большее, чем просто охота, ибо за Языком Лося следовало не менее сорока родов, и они везли с собой все свое имущество, а не только охотничьи принадлежности. Сиу, похоже, одержали верх в войне, вытеснив соперника с восточных стойбищ. Ри отступали, пони тащили повозки, на которые были навалены меха, котлы, барабаны, корзины с едой, немногочисленные металлические инструменты; поверх скарба сидели маленькие дети; на других повозках можно было различить распростертые тела дряхлых стариков и раненых. Вот мимо проследовала группа кормящих скво с детьми на спинах. Все они выглядели измученными. Хью почудилось, будто они принесли с собой запах горящих кукурузных полей. Они идут за стадом бизонов, чтобы добыть себе пропитание, а потом скорее всего направятся к землям своих родичей пауни на Платте.
Хью фыркнул. «Рид – сокращение от „арикара“. Они несколько раз нападали на мирные торговые караваны, что и привело к Ливенвортской кампании, в ходе которой сиу вступили с союз с белыми, ибо познали бессмысленную жестокость этого племени. Пауни, родичи ри, были более терпимы и менее склонны нападать без веской причины. Хью сам считался членом племени пауни и говорил на их языке так же свободно, как на диалекте ри, но все же не был уверен, что ри признают его кровную связь со своими родичами.
По правде сказать, пауни тоже были не слишком-то добродушны…
Когда племя прошло, Хью позволил мыслям уплыть в далекое прошлое. Когда же это началось? То, что привело его сюда? Не на той пенсильванской равнине, где он родился и вырос, много раньше. Это была судьба. Судьба и человеческая подлость – подлость белого человека, француза, такого же проклятого, как и любой из тех, кого он встречал на земле, неважно, белого ли или индейца. Ни одна раса, ни одна нация, ни одно племя не имело монополии на проклятие; оно было неотъемлемым свойством человека. Он вспомнил море.
После войны 1812 года он служил на торговых судах в Карибском море. У него никогда не было настоящего желания лазить в горах или скитаться по равнинам. Он посещал тропические порты, выпивал свою порцию рома, выходил невредимым из жестоких штормов. Ему нравилось море, его запах и дух, нравились яркие птицы, цветы и девушки в портах, нравился вкус экзотической пищи и вин. Он и сейчас предпочел бы плавать, если бы не тот случай в заливе.
Когда щеголеватое судно со множеством парусов показалось на горизонте, никто особенно не беспокоился до тех пор, пока оно не выбросило свой настоящий флаг, дав предупредительный выстрел.
Капитан попытался удрать, и это было ошибкой. Пиратское судно оказалось быстроходнее. Тогда он решил принять бой, вторая ошибка. Пираты были лучше вооружены, у них было больше людей, а судно маневреннее. Теперь-то ясно, что он тогда ничего не мог сделать правильно, подытожил Хью. Просто сдаться без боя после первого предупредительного выстрела тоже было бы ошибкой. Хью смог убедиться в этом позже, и это лишь подтвердило слухи, годами ходившие среди моряков. Капитан в любом случае не смог бы спасти команду от Джина Лафитта, который не имел привычки оставлять живых свидетелей своих деяний.
Хью видел, как зарезали капитана и всех офицеров. А потом принялись за матросов. Хью решил не сдаваться в плен и вознамерился продать свою жизнь как можно дороже. Стоя спина к спине с другим матросом, Томом Дикенсом, с абордажной саблей в одной руке и крепежным шкворнем в другой, он рубил каждого, кто пытался приблизиться, выпускал им кишки, дубасил по голове, резал руки и лица. Палуба под ними стала скользкой от крови, и сам он обливался кровью из множества ран. Чуть погодя интенсивность атак стала ослабевать; пираты старались держаться подальше, опасаясь подходить слишком близко. Вдруг Хью заметил долговязого субъекта, который стоял и спокойно наблюдал за бойней.
Неожиданно человек заговорил: «Довольно! – приказал он. – Я сам поговорю с ними». Хью различил французский акцент и понял, что это и есть капитан пиратов, о котором ходило столько жутких историй.
– Вы, двое, – сказал капитан, – жить хотите?
– Глупый вопрос, – отозвался Хью. – Разве бы мы стали драться, если бы не хотели жить? Француз улыбнулся.
– Я могу приказать своим людям заколоть вас или вызвать стрелков и просто расстрелять вас, – перечислил он. – А могу взять вас в свою команду и сохранить вам. жизни. У меня сейчас ощущается нехватка людей, отчасти благодаря вашим усилиям. Я бы не отказался от пары хороших бойцов.
– Предпочитаю жизнь, – быстро сказал Том.
– Я тоже, – кивнул Хью.
– В таком случае сложите оружие – можете сохранить его – и помогайте таскать груз на мой корабль. Если хотите взять что-то себе, ради Бога. Мы все равно затопим эту посудину, как только выгребем добро.
– Есть, сэр, – отсалютовал Хью, опустив саблю и засунув дубинку за пояс.
В то время штаб-квартира Джина Лафитта находилась на острове Гальвестон. Там они и получили свое новое пристанище. Том держался особняком, а Хью вскоре перезнакомился со всей пиратской командой. Поначалу новички вызывали неприязнь, но память об их стойком сопротивлении на палубе злополучного судна удерживала большинство от того, чтобы перейти от слов к делу; исключение составляли лишь два головореза. Это были хорошо вооруженные, широкоплечие скандалисты с лицами, иссеченными шрамами. Как-то раз перепалка все же закончилась дракой. Коренастый Хью быстро повалил своего противника и лежачего избил до бесчувствия. Том боксировал сое время.
– Но ты же не сможешь украсть лодку, Хью. С них глаз не спускают.
Хью покачал головой:
– Думаю дождаться темноты и пуститься вплавь до материка.
– Это очень далеко.
– Я хороший пловец.
– А как же акулы?
– Ну, акул может и не быть, а здесь наверняка пропадешь.
– И что ты будешь делать, если тебе повезет и ты доберешься до берега?
– Отправлюсь пешком в Новый Орлеан.
– Я с тобой, Хью. Мне здесь тоже не нравится. Рано или поздно он велит мне сделать то же самое, и я попаду в аналогичную передрягу.
– Собери маленький узелок. Я дам тебе знать, когда тронемся в путь.
Хью дождался, пока пираты начали свою ежевечернюю пьянку, и, кивнув Тому, сказал: «Пора».
Они поодиночке пробрались на северный берег острова, освещенный ущербным месяцем и звездами. Легкие волны танцевали в их слабом свете, когда Хью и Том подошли к воде.
– Путь неблизкий, – сказал Том. – Как ты думаешь, скоро нас хватятся?
– Утром, если повезет. Или совсем скоро, если уже сегодня ночью кто-нибудь придет по мою душу. Но и в этом случае они ничего не смогут сделать до утра, а утром нас либо утопят, либо мы сможем достаточно далеко уплыть.
Том кивнул.
– Я готов.
– Тогда вперед.
Они разделись, завернули в одежду свои пожитки, привязали узелки на спину и вошли в воду. Она оказалась прохладнее, чем ночной воздух, но начали они энергично и спустя короткое время согрелись. Теперь они размеренно плыли к материку, и Хью вспоминал месяцы пиратства. Он давно хотел бежать, но его удерживал страх. Теперь он жалел, что не сделал этого раньше. Воровать, убивать, ежедневно напиваться и вместе с тем чувствовать себя пленником – все это наводило его на мысли о подлости этого мира. Она была всюду, куда ни кинь взгляд. Ему хотелось остаться одному, подальше от ненадежных друзей, хотелось стать свободным. Он задумался, была ли у убитого матроса семья. Сам он не был уверен, хочет ли жениться. Пожалуй, это тоже своего рода плен.
Скользя в воде, он потерял ощущение времени. Осталась только монотонность волн, равномерные взмахи рук Тома, да ночная темнота, в которой сливалось все окружающее. Оба берега давно стали мечтой, реальность свелась к мерному движению в воде.
Ему отчетливо запомнилось, как они добрались до берега. Теперь воды залива Гальвестона казались сном, а реальностью была земля, завоеванная с таким трудом. До сих пор в ушах стоял его смех и смех Тома. Они растянулись на берегу, тяжело дыша, кожу покалывало от переутомления, и не заметили, как уснули.
…Теперь, лежа на утесе, он разглядывал сквозь дымку тумана и пыли хвост уходящей процессии – хромые и старые шли, опираясь на палки или плечи родных, скво тащили ребятишек и мешки с припасами. Они заботятся друг о друге, отметил он, и в душе шевельнулось что-то, похожее на сочувствие к ним, бегущим от сиу, хотя на эту тропу их привела собственная жестокость. Как-то, скитаясь по Техасу, они с Томом попали в лапы ри, но тогда им удалось сбежать. Индейцы замучили их до полусмерти. Но никакие страдания не сравнятся с тем ужасом, который они испытали, когда отряд всадников вновь заприметил их на равнине.
Они попытались спрятаться в кустах, но воины знали, что они там и быстро выкурили их оттуда. Хью попытался произнести несколько слов на диалекте ри, которые запомнил во время недолгого плена, и индейцы, похоже, поняли их, так же, как и миролюбивые жесты. Однако недвусмысленно дали понять, что Хью и Том являются пленниками, отобрали у них ножи и отвели в лагерь.
Их связали и охраняли всю ночь и, хотя и дали воды, но не покормили, разрешив тем не менее закусить собственными припасами из фруктов и корешков, которые они раздобыли во время бегства. На следующий день их оставили в покое, хотя свободно перемещаться не разрешили, а ночью опять приставили охрану. Каждый вечер из соседней палатки допоздна раздавались звуки жаркого спора на незнакомом языке.
На следующий день им принесли поесть и стали относиться более дружелюбно: дали чистую одежду и показали лагерь. К концу дня Хью попытался наладить контакт с охранниками в надежде на некоторые послабления, но ему только намекнули, что им будет разрешено поучаствовать в празднике этим вечером.
На закате их отвели туда, где собралось все племя. Повсюду пылали костры и разносился запах жареного мяса бизонов, оленей и птицы. Им пришлось попробовать каждое блюдо, как на том настаивали хозяева, ибо на главном празднике племени каждый должен был наесться до отвала.