Я продолжал вглядываться. Все, что мне удалось увидеть, было крохотное пятнышко на голубом фоне неба — может, птица, летящая вдали, а может, просто зарябило в глазах от напряжения.

— А вокруг него — черная лента, а на ней — еще что-то вроде серебряной пряжки.

— Ты на самом деле все это видишь?

— Правда. Это там, Эдди.

Я стал воскрешать в памяти истории об удивительных видениях, которые являлись индейцам прерий.

— Ты говоришь, что видишь это, — сказал я. — А что там есть еще?

Он продолжал смотреть.

— Кажется, в корзине — человек, — наконец сообщил он.

Я сам продолжал вглядываться в этом направлении. Пятнышко стало больше.

— Миша пис-с, — прокомментировал Грин, когда мы миновали льдину, на которой один из огромных зверей с красными клыками справлял нужду.

— Вот молодчина, Гриник, — похвалил Петерс, пошарив в карманах в поисках крекера, потом протянул ему. — Хороший ученик.

— На, — сказал ворон.

Оно стало еще больше, хотя прошло еще несколько минут, прежде чем стало возможным различить признаки, указанные Петерсом.

— Этот отчаянный человек знает свое дело, — заметил Петерс.

— Посмотрим, что он будет делать дальше, — согласился я.

Предмет все приближался, и я стал припоминать статьи о воздушных шарах с корзинами, которые назывались гондолами и были расположены под баллоном с воздухом. Еще ближе, и я увидел, что там действительно был человек. Устройство явно двигалось в нашем направлении, причем начинало снижаться. Во мне возрастало опасение, что среди мачт и парусов, которые у нас еще остались, этот летательный аппарат непременно потерпит крушение. Когда он подлетел совсем близко, я услышал шипящий звук. Потом он скользнул мимо нас и мягко опустился на воду по правому борту корабля.

Мы с Петерсом в рекордное время спустили лодку и подплыли к нему. Буквально в течение минуты с тех пор, как баллон коснулся воды, мы были рядом. Человек говорил немного по-английски и немного по-французски. Он едва сумел объяснить нам, что он — Ганс Поль из Роттердама, после чего Петерс признался, что может говорить на «уличном» голландском, который освоил, выполняя поручения мистера Элисона в Нидерландах. Заручившись согласием обеих сторон, мы решили, что, если Петерс будет переводить, это ускорит переговоры.

Воздухоплаватель объяснил, что он начал свое путешествие несколько недель назад в Роттердаме. Он утверждал, что его вынесло из Европы воздушными потоками невероятной силы.

Капитан Гай, Лиги и команда были на палубе. Баллон еще был частично надут, и его владелец ужасно боялся его потерять. Капитан дал указание медленно и осторожно отбуксировать воздушный шар и поднять на палубу вместе с гондолой, в которой находилось какое-то загадочное оборудование.

На палубе под наблюдением хозяина багаж был просушен, сложен и убран на нижней палубе вместе с огромной плетеной корзиной и другими частями аппарата.

Мы все очень сомневались в правдивости фантастической истории мистера Поля. Но как никак, этот человек преодолел огромное расстояние над просторами океана.

Наш маршрут, почти не управляемый, шел все дальше и дальше на юг. Дни шли, и случайные маленькие островки, дрейфующие льды, даже вода, которую мы видели, становилась все более странной.

Мы осторожно подплыли к одному из айсбергов и от его выступающей части, нависшей над палубой, откололи кусочки, чтобы получить питьевую воду. Растопив лед, мы обнаружили, что эта свежая вода имела удивительную стратификацию. Сначала из-за этого мы даже боялись ее попробовать. Она была слоистой и имела обманчивый розоватый оттенок. Мы дали ей как следует отстояться в свежем сосуде. В ней образовались ясно различимые прожилки, и мы обнаружили, что стоило опустить между ними лезвие ножа, как в воде образовывался след, который немедленно затягивался, когда убирали нож. А если лезвие разделяло две соседние прожилки, между ними образовывалась щель, которая долгое время не восстанавливалась.

Пока мы обсуждали визуальные характеристики воды, Петерс со смехом зачерпнул пригоршню и проглотил. Он объявил, что это отличный прохладительный напиток. И поскольку с ним не произошло ничего непредвиденного, некоторые из нас тоже отважились попробовать его и остались довольны. Петерс потом объяснил, что все дело в запахе, а эта вода пахла хорошо. Нюхать воду он научился в прериях.

Между тем, течение несло нас все быстрее и быстрее, пока мы не оказались совершенно беспомощными в его власти.

Спустя два дня мы проснулись от того, что я вначале принял за снегопад, но сходив наверх, понял, что это был вулканический пепел, от которого палуба стала серой. Мы оказались поблизости от легендарной горы Лапек, выбрасывающие серые облака, словно капустные листья, прорезаемые ярким свечением огня, — случайные импульсы горячего сердца, бьющегося внутри. Отдаленные шумы вулкана доносились как раскаты грома. Когда мы проходили мимо, активность вулкана была умеренной, ничего, кроме пепла, нам не угрожало.

Некоторое время я избегал посещать Вальдемара, так как это косвенным образом напоминало мне о ночи торжества Красной смерти в аббатстве Просперо.

Однако становилось все более очевидным, что мы неуклонно приближались к воронке Симмеса, поэтому, не зная что делать дальше, я решил, что маленький совет из потустороннего мира вовсе не будет лишним. Температура становилась выше, океан был почти горячим, исчезли все признаки плавающих льдов и снега. Все это вселяло в меня уверенность, что настало время действовать.

Лиги, кажется, еще спала, но поскольку у меня был второй ключ от каюты Вальдемара, я просто вошел, прихватив с собой горящую масляную лампу.

Я сделал необходимые пассы и опять начались сопутствующие шумы, сам гроб медленно поднялся. При этом Вальдемар сел и подался вперед, открыв и нижнюю половину ящика. Не остановившись на этом, он свесил ноги, усевшись на краю, как жуткого вида пугало.

— О, Эдди! — сказал он. — Опять? Вы подарили мне в этот раз еще больше жизни, чем в прошлый, дитя земли!

— Извините, — сказал я. — Срочное дело. Я думаю, мы приближаемся к воронке Симмеса на Южном полюсе.

— И нельзя сказать, что вы ошибаетесь! — согласился он. — В какое славное место мы отправимся! Я недооценивал вас. Спасибо, за то, что вы принесли мне это известие. Это почти единственное, что может доставить мне нечто вроде удовольствия.

— Вынужден разочаровать вас, — сказал я, — но мне бы хотелось найти способ избежать этого.

— Нет! — Он встал и весь затрясся. — Я отказываюсь помогать вам избежать такой прекрасной и благородной смерти!

— Не хотелось бы нарушать правила, — сказал я, — но я могу заставить вас сделать это.

Я начал приготовления к применению большего количества месмерической энергии.

— Остановитесь! Вы не можете быть таким бессердечным!

Он склонился ко мне, вытянув руки вперед.

— Вы скажете, что вам известно об этом, — сказал я, — или я приступлю к более глубокой анимации.

— Спросите меня о чем-нибудь другом, — ответил он.

— Секреты столетий для меня — открытая книга. Какие подробности вам нужны? Неизвестные трагедии Софокла? Доказательство последней теоремы Ферма? Точное археологическое местоположение Трон?…

Вы тянете время, — сказал я. — Ну что ж, тогда приступим. Что же делать?

Он опустил руки.

— Хорошо, сказал он.

— У нас есть шанс избежать этого не так ли? Ведь мы приближаемся и уже так близко, что минуты могут решать, какой путь нам выбрать.

— Вы проницательнее, Перри, чем я о вас думал.

— Не надо мне льстить, лучше — факты. Воздушный шар может быть нашим единственным спасением. Сколько времени потребуется, чтобы надуть его?

— Около двух часов, — ответил он.

— Сколько времени осталось до того, как мы начнем погружаться в воронку?

— Может часа три.

— Скольких человек он может поднять?

— Четверых.

— Это не годится. Ведь нас двенадцать.

— Это годится, — ответил он, показывая все свои зубы.

— Я не понимаю.

— Объяснить?

— Уверен, что вы сделали бы это с удовольствием, но у меня нет времени. До свидания.

Я повернулся и побежал к двери.

— Эдди, подождите!

Я остановился, услышав нотки тревоги в его голосе, которых раньше никогда не слышал.

— Что? — спросил я.

Возьмите с собой оружие.

— Почему?

— Ничего особенного. Просто наденьте свою саблю и не расставайтесь с ней.

— Хорошо, — сказал я. — Спасибо.

Я выскочил из двери и побежал.

Я вышел из своей каюты, пристегнув на место саблю, когда услышал крики, доносившиеся сверху, и лязганье металла о металл. Вместо того, чтобы направиться в грузовое отделение, где лежал воздушный шар, я стал подниматься вверх по лестнице, чтобы узнать, что происходит.

Когда мои плечи и голова оказались на уровне палубы, матрос, который очевидно руководил всем этим, ткнул в меня палкой. Я отклонился назад, вынул саблю и ударив по палке, выбил ее у него из рук. Он снова поднял ее, тогда я выполнил простой удар в грудную клетку, рассекающий ребра. Он вскрикнул. Тогда я трезво оценил ситуацию.

Капитан Гай, Петерс и Ганс Поль были на корме, их окружили члены команды, которые, очевидно, решили, что настало время для мятежа. Я заметил кучу припасов рядом с одной из лодок, пятна крови на палубе неподалеку. Грудь капитана Гая тоже была в крови и он стоял, облокотившись на перила, словно слегка оглушенный. У меня возникло подозрение, что он застал команду в тот момент, когда она собиралась покинуть корабль, это и послужило толчком к бунту.

Петерс в каждой руке держал по фут-штоку. У Поля была сабля, похожая на мою. Пятеро оставшихся матросов повернулись назад и смотрели на того, которого я только что сразил. Мое присутствие в тылу, очевидно повлияло на их решение броситься в атаку. С боевым криком они бросились на троих человек, стоявших перед ними.

Петерс бросил одну из жердей в того, который с ножом нападал на капитана. Он ударил нападавшего по голове, и он упал. Другой, подняв саблю, бросился на самого Петерса. В это время Поль поднял саблю в защитную позицию и широко раскрыв глаза смотрел на атаковавшего его дородного парня со стилетом в одной руке и дубинкой — в другой.

Я издал отчаянный крик, когда преодолел последние ступеньки, и направился к ним, размахивая саблей. В это время я скорее почувствовал, чем услышал низкий грохочущий звук, похожий на затихающий шторм, идущий откуда-то издалека по ходу движения судна. Это было больше, чем настойчивое напоминание, так как сопровождалось вибрацией, которая была ощутима физически и пробирала до корней волос. К своему ужасу я понял, что это могло означать. Я снова испустил клич и один из матросов повернулся, приготовившись принять бой. Это был высокий сухощавый человек с бельмом на глазу. Он размахивал дубинкой, утыканной гвоздями, которая вполне могла противостоять моей сабле.

Я видел, как Петерсу удалось избежать удара саблей, отступив назад, а потом ударить атаковавшего по запястью. Потом он дал волю своим мощным кулакам. На какое-то время его заслонила от меня фигура его соперника. Но вдруг соперник оказался в воздухе. Он согнулся пополам, когда Петерс держал его, изо рта его текла кровь. С другой стороны от меня я увидел, как упал Поль с окровавленным плечом.

Потом мне уже некогда было обращать внимание на что-либо, кроме своих собственных проблем. Я приостановился, когда дубинка моего противника, раскачиваясь, нацелилась на меня. Я опустил свое ружье и отступил, решив не рисковать своей сталью против такой сокрушительной силы. Он опять размахнулся, я снова отступил, наблюдая за его движениями и ожидая, когда он раскроется.

Я услышал, как вскрикнул Ганс Поль, с очень сильным акцентом, и его сабля загремела по палубе.

Стая птиц пролетела над нами с северо-западной стороны, крича «э-теке-лили!»

Мой противник поднял дубинку к правому плечу и обеими руками опустил ее по диагонали, нацелившись мне в грудь. Он рассмеялся, когда я опять увернулся, и выкрикнул: — Ну прислонись к чему-нибудь! Хватит бегать! Тогда я тебя достану! — На это я мог только вежливо кивнуть и улыбнуться, так как заметил, что после удара вниз от плеча он медленнее группируется, чем после горизонтальных взмахов.

Я услышал, как новый противник капитана Гая, На которого обратил внимание Петерс, разделавшись с собственным — принялся кричать, так как Петерс, вывернув ему руку, толкнул вперед и зубами оторвал ему ухо. Пока это происходило, матрос, которого Петерс послал в нокдаун, стал подниматься.

— Э-теке, э-теке, пис-с! — кричал Грин, летая вокруг и нагадив на матроса, атаковавшего Петерса.

В это время «Эйдолон» подпрыгнула, словно нас целиком вытолкнуло из воды, — я не мог не вспомнить о своем путешествии на призрачном «Дискавери» — а когда судно опустилось, то скорость его как-будто увеличилась. Я инстинктивно ожидал, что вслед за этим на моем клинке запляшут зеленые огоньки.

И они внезапно заплясали. Неужели моя мысль каким-то образом воспроизвела их? А может, в этом месте я обладал силой более мощной, чем память, которая связывала меня с предметами из прошлого?

Глаза высокого матроса расширились, когда он увидел загадочное мерцание на наконечнике моего оружия. Но он занес дубинку над левым плечом и снова махнул ей. Я опять отступил. Но не так, как прежде. Вспомнив дорогой урок одного знаменитого французского фехтовальщика, который однажды был проездом в нашем городе, я отступил только на один шаг левой ногой, правую очень быстро поставил назад, поднял сабля вверх, вперед, по кругу и над головой, превратив ее в рапиру, чтобы после выпада нанести удар, которым успел ранить противника в руку прежде, чем он сгруппировался после своей промашки. Немедленно после этого я сделал еще один выпад и нанес колющий удар в шею противника.

Потом я взглянул на Петерса и увидел, как он швырнул своего безухого оппонента на того, который стал подниматься. Человек, которого он ударил в грудь, упал плашмя, из его ушей, носа и рта лилась кровь. На всякий случай я взглянул назад. Матрос, которому я рассек грудь, так и лежал возле трапа. Он не дышал.

Трое из шести были повержены, двое атаковали Петерса, а последний в это время вынимал своей стилет из левого подреберья Ганса Поля. Он перевел свое внимание на Петерса, который, пригнувшись, вытянул обе руки вперед в направлении двоих, которые, придя в себя, вновь напали на него. Улыбаясь, дородный матрос двинулся им на помощь, размахивая своей дубинкой в левой руке, держа нож в правой пониже, на уровне бедра. Когда он перешагивал через бездыханное тело капитана Гая, я услышал короткий выстрел из пистолета. Дубинка выскользнула из его руки, и он припал на колено, зажимая левой рукой живот.

За нескончаемым ревом воронки Симмеса я услышал, как он сказал: — Я думал, что ты мертв!

Потом он опустился на второе колено и я смог увидеть капитана Гая, который опершись спиной о швартовную тумбу, держал в правой руке небольшой крупнокалиберный пистолет, на губах его была еле заметная улыбка.

— Ты ошибся, — сказал капитан.

Я бросился на тех двоих, которые атаковали Петерса. Один из них поднял саблю, оставленную кем-то. Когда он почувствовал мое приближение, то повернулся ко мне лицом. Он согнулся в талии и выставил оружие вбок под углом, направленным на меня, размахивая при этом другой рукой, выставленной вперед, — очевидная и неумелая попытка перенести технику ножевого боя на более тяжелое оружие. Тогда, испытывая к нему почти презрение, я сделал выпад вперед. Для опытного фехтовальщика тут не было проблем.

Пяткой я угодил в птичий помет и поскользнулся. Таким образом моя гордыня была наказана. Мой противник мигом наскочил на меня, пытаясь направить лезвие своего оружия поперек моего горла. Каждый из нас, конечно, пытался угодить другому коленом в пах, но оба успешно подставляли при этом бедро. В процессе этого я смог высвободить свою правую руку с саблей, которую мой противник прижал коленом после моего падения. Но в этой позиции я не мог размахнуться, притом мешала тяжесть навалившегося на меня неприятеля. Молниеносным движением руки я подставил ее под клинок, направленный на меня. К несчастью, мне пришлось отражать лезвие. К счастью, оно не было слишком острым. К несчастью, оно все же было острым…

Я почувствовал, как оно коснулось моей ладони, и он улыбнулся, когда побежала кровь и закапала мне на рубашку; он дышал мне прямо в лицо, что было явным предзнаменованием моей гибели. Его зубы были в очень плохом состоянии.

Я слышал, как Петерс все еще сражался со своим противником. Корабль опять «нырнул», и лезвие еще глубже вошло в ладонь моей левой руки. Раскаты Симмеса грохотали теперь, словно тысячи Ниагар. В маленьком просвете, который открывался в моей неловкой позиции, я мог видеть слева от себя уходящую высоко в небо огромную башню из белого тумана, плывшую, маячившую, склонявшуюся к нам, как огромная человеческая фигура, покрытая саваном, белая, как кость, снег или кожа мертвеца…

Я смачно плюнул в лицо своему противнику, что было против правил джентльменства и санитарии. Это не был один из тех приемов, которым научил меня знаменитый французский фехтовальщик. Этот урок мне преподал молодой английский офицер по имени Флет, с которым мы пьянствовали однажды ночью. Этот трюк произвел на него настолько обескураживающее действие, что чуть не стоил ему жизни во время дуэли. С тех пор это запомнилось мне как пример чудовищного нарушения этикета. К счастью, я и не офицер, и не джентльмен, поэтому прием сработал превосходно. Он отшатнулся назад, этого мне было достаточно, чтобы сцепив зубы, сделать бросок, сжать, превозмогая боль, в кулак правую руку и направить удар туда, где был источник зловонного дыхания. Но он не отшатнулся назад, как я надеялся, своим весом он все еще держал меня. В это время тощая мертвенно-белая Фигура, словно земное воплощение туманного призрака, схватила его за шею и повернула, отпрыгивая от меня.

Моего противника качнуло в сторону Вальдемара, когда он оказался на ногах. Он отставил назад правый локоть, нацелившись своим оружием прямо в живот Вальдемару; потом он дал ему ход, проткнув насквозь моего спасителя. Вальдемар свернул ему шею, и я услышал треск. Потом он оставил его и опустил глаза.

— О! Ирония судьбы! — заметил он. — Отправлять других к тому берегу, которого не могу достичь сам!

Он вытащил из себя саблю и бросил ее.

— Спасибо, — сказал я. — Постараемся что-нибудь сделать для вас в один из ближайших дней. Ей богу.

В это время справа от меня раздался отрывистый лающий смех, и я посмотрел туда как раз в тот момент, когда Петерс правой рукой поднял с палубы окровавленный клинок, а в левой держал скальп.

— В ознаменование маленького успеха, — заметил я.

— Это был двойной успех, Эдди, — ответил он, и мы оба повернулись в сторону капитана и Поля.

Оба были еще живы, но в очень плохом состоянии. Мы постарались помочь им, как могли. Ни один из бунтарей не выжил. Поль бормотал что-то на своем непонятном языке.

— Он говорит, чтобы мы быстрее принесли воздушный шар сюда, и он скажет, как с ним обращаться, — перевел Петерс.

— Хорошо, — ответил я. — Пошли.

Мы пробежали мимо Лиги, которая стояла улыбаясь. Могу поклясться, что в какое-то мгновение я увидел кровь в уголке ее рта, но она провела по губам языком, и видение исчезло, осталась только улыбка.

Мы вытащили шар наверх и развернули его, не зная, сколько времени осталось.

Поль указывал, что надо делать, чтобы надуть его. Петерс вынужден был наклоняться к нему, чтобы услышать инструкции, так как голос его совсем ослаб, а грохот Симмеса все наращивал силу. Вальдемар и Лиги тоже помогали нам; когда же Поль, отдав последние распоряжения, испустил дух, Вальдемар горько проклял судьбу за то, что еще один человек помимо своей воли отправился туда, куда он стремился всей душой.

Капитан Гай сделал мне знак и я подошел к нему, так как ничего больше не оставалось делать, как ждать, когда шар достигнет нужных размеров.

— Эдди, — сказал он еле слышно. — Хочу попросить вас об одном одолжении.

— Все, что хотите, сэр, — ответил я.

— Перенесите меня в носовую часть корабля, чтобы я мог видеть то место, куда провалится «Эйдолон».

Мы с Петерсом взяли из моей каюты удобное кресло и укрепили его на палубе. Усадив в него капитана, мы для безопасности привязали его веревками.

— Это гораздо больше того каньона на Западе, — объявил Петерс, когда мы увидели огромную темную грохочущую пропасть, начинавшуюся там, где заканчивалась подвижная башня из белого тумана.

Пока мы еще более тщательно привязывали кресло, капитан Гай вынул свою трубку, набил ее табаком и достал кремниевую зажигалку откуда-то из недр своего окровавленного костюма.

— Позвольте вам помочь, — предложил я.

— Я сам.

— Вы серьезно решили остаться здесь?

— Не думаю, что мне осталось много времени, — ответил он, сделав первую затяжку, — и я не променяю это ни на что другое. Много ли найдется капитанов, которым удалось таким образом проводить свое судно в последний путь? — Он сделал еще одну затяжку. — А теперь, оставьте меня. У вас есть работа, а я хочу полюбоваться зрелищем.

Я нежно стиснул его плечо, оставив отпечаток кровавой ладони.

— Да поможет вам бог, Капитан, — сказал я. — Вы были поддержкой для нас. Спасибо.

Петерс тоже что-то сказал, но я не смог разобрать слов. Когда мы повернулись, чтобы пойти на корму, я понял, как сильно накренилось судно. Я снова взглянул вперед по курсу и увидел, что мы погрузились еще глубже в воронку. Надо было торопиться.

Лиги и Вальдемар были уже в корзине, держась за веревки, которыми шар был прикреплен к рым-болтам на палубе.

— Пора, — сказала леди, я отрубил веревки и мы взмыли в небо.

Несколько секунд мы еще могли видеть «Эйдолон», которую швыряло по краю бездны Симмеса, изобретения человеческого разума, позволяющего погрузиться в вечность. На мгновение я вспомнил По.

Вальдемар издал странный шипящий звук, потом заметил: — Подумать только, что я мог бы быть живым.