4

Адский Колодец лежит на вершине мира и ведет вниз, к его корням.

Он, вероятно, так же стар, как и сам мир; а если и нет, то выглядит таким.

Он начинается с двери. Это громадная, из закаленного металла дверь, воздвигнутая Первыми, тяжелая, как грех, втрое выше человека и в половину этого расстояния шириной. Она в полный локоть толщиной, на ней медное кольцо размером с голову, сложная давящая пластина замка и надпись, говорящая, примерно, следующее: «Уходи. Здесь тебе не место. Если попробуешь войти — пропадешь, а также будешь проклят. Если тебе каким-то образом удастся войти — не жалуйся, что тебя не предупреждали, и не докучай нам своими предсмертными молитвами». Подписано: «Боги».

Вход расположен близ пика очень высокой горы, называемой Шенна, в центре района очень высоких гор, называемых Ратнагарис. В этом месте на земле всегда лежит снег и радуга поднимается как мех на спинах сосулек, висящих на замерзших шапках утесов. Воздух здесь острый как меч. Небо сверкает, как кошачий глаз.

Очень немногие ноги когда-то ходили по тропе, ведущей к Адскому Колодцу. Те, кто посещал это место, в основном приходили только взглянуть, существует ли дверь на самом деле; вернувшись домой и рассказывая о виденной ими двери, они обычно подвергались насмешкам.

Разговоры насчет пластины замка свидетельствовали, что кто-то действительно нашел вход. Однако, оборудование, достаточное, чтобы осилить громадную дверь, нельзя было транспортировать или правильно установить: тропа к Адскому Колодцу в последних трехстах футах ее подъема была в ширину меньше десяти дюймов, а на том месте, которое осталось от некогда широкого уступа против двери, едва ли поместилось бы в ряд шесть человек.

Говорили, что Пенналал Мудрый, обострив свой мозг медитацией и аскетизмом, предугадал действия, открывающие замок, и вошел в Адский Колодец. После того он был известен как Пенналал Безумный.

Пик, называемый Шенна, который держит огромную дверь, находится в пяти днях ходьбы от небольшой деревушки далекого северного королевства Мальва. Сама эта горная деревня, ближайшая к Шенне, не имеет названия и населена свирепыми и независимыми людьми, у которых нет особого желания, чтобы их городок был нанесен на карту и в налоговые списки раджи. О радже достаточно сказать, что он средних лет, умный, довольно крепкий, не слишком религиозный и сказочно богатый. Богат он потому, что налагает на своих подданных высокие налоги. Когда подданные начинают жаловаться и шептаться о мятеже, идущем по королевству, он объявляет войну соседнему королевству и удваивает налог. Если война идет плохо, он казнит нескольких генералов и велит своему министру заключить договор о мире; если же, по счастью, она идет хорошо, он накладывает дань за какое-нибудь оскорбление, бывшее причиной всего дела. Обычно же война кончается перемирием, и подданные, озлобленные военными действиями, примиряются с высоким налогом. Зовут раджу Видегха, у него много детей. Он любит грак-птиц, которых можно выучить петь непристойные песни, змей, которых он время от времени кормит грак-птицами, не могущими держать мелодию, и игры в кости. Детей он не очень любит.

Адский Колодец начинается с громадной двери высоко в горах самого северного угла королевства Видегхи, дальше которого больше нет королевств. Он начинается там и по спирали ввинчивается вниз, через сердце горы Шенна, пробиваясь, как штопор, по многочисленным пещерам, не известным людям, и тянет далеко под грядой Ратнагарис глубочайшие переходы все вниз и вниз, к корням мира.

К этой двери пришел путник.

Он был просто одет и путешествовал один, и, казалось, точно знал, куда он идет и что делает.

Он карабкался по тропе на Шенну, прокладывая себе путь по ее мрачному лицу.

Ему потребовалась большая часть утра, чтобы достичь цели — двери.

Остановившись перед ней, он немного отдохнул, выпил воды из фляги, вытер рот тыльной стороной руки и улыбнулся.

Затем он сел, прислонившись к двери спиной, и поел. Закончив, он бросил листья, в которые была завернута еда, и смотрел, как они падают, покачиваясь из стороны в сторону на воздушных течениях, пока они не скрылись из виду. Он набил трубку и закурил.

Отдохнув, он встал и снова посмотрел на дверь.

Рука его легла на закрывавшую пластину и медленно двинула ее серией резких жестов. Когда его рука отпустила пластину, за дверью раздался мелодичный звук.

Затем он взялся за кольцо и потянул; его плечевые мускулы напряглись. Дверь поддалась, сначала медленно, потом быстрее. Он отступил в сторону и распахнул дверь, отведя ее за уступ.

На внутренней поверхности двери было второе кольцо, вдвое больше первого. Он схватил кольцо, когда оно проходило мимо него, и затормозил пятками, чтобы дверь не отлетела слишком далеко.

Из отверстия за его спиной шел поток теплого воздуха.

Подтащив дверь, чтобы она снова закрылась за ним, он остановился и зажег один из маленьких факелов, которые принес с собой. Затем он пошел по коридору, расширявшемуся по мере его продвижения.

Пол начал резко спускаться, и после сотни шагов потолок стал таким высоким, что его не было видно.

После двухсот шагов путник остановился на краю колодца.

Теперь его окружала тьма, простреленная огнем его факела. Стены исчезли — кроме одной, позади и справа. Пол кончался на небольшом расстоянии от него.

За краем было что-то вроде бездонной шахты. Он ничего не видел там, но знал, что она приблизительно круглая по форме; он знал также, что по мере углубления она расширяется по окружности.

Он стал спускаться вниз по выступу, идущему винтом вокруг стены колодца. Из глубины поднимались потоки теплого воздуха. Этот выступ был явно искусственного происхождения. Это чувствовалось, несмотря на его крутизну. Он был опасным и очень узким; во многих местах он треснул, и на нем накопились камни. Но его ровный спиральный спуск доказывал, что его существование имело цель и систему.

Он осторожно шел по этому выступу. Слева от него была стена, а справа — пустота.

Когда протекло, казалось, полтора столетия, он увидел далеко внизу крошечный мерцающий огонек, висевший в воздухе.

Однако, кривизна стены постепенно отклоняла его путь, так что этот огонек больше не висел в пространстве, а лежал внизу и чуть справа.

Еще один изгиб выступа поставил этот свет прямо впереди.

Когда он миновал нишу в стене, где скрывался огонек, он услышал голос в своем мозгу, выкрикивающий:

— Освободи меня, Мастер, и я положу весь мир к твоим ногам!

Но он поспешил дальше, даже не взглянув на почти-лицо в отверстии.

Теперь стало больше видимого света, плывущего по океану мрака, что лежал под ногами путника.

Стена продолжала расширяться и была полна ярким мерцанием вроде пламени, но не пламени, полна фигурами, лицами, полузабытыми образами. И от каждой шел крик:

— Освободи меня! Освободи меня!

Но он не останавливался.

Наконец он спустился на дно колодца и пошел через трещины в каменном полу. Он достиг противоположной стены, где плясало огромное оранжевое пламя.

При его приближении огонь стал вишнево-красным, а когда он остановился перед ним, огонь стал голубым с сапфировой сердцевиной. Он поднимался на высоту удвоенного человеческого роста, пульсировал, изгибался. От него исходили маленькие язычки, тянулись к путнику, но втягивались обратно, как бы натолкнувшись на невидимый барьер.

Во время спуска путник прошел мимо такого количества огней, что потерял им счет. Он знал также, что еще больше их сокрыто в пещерах, которые открывались в дно колодца.

Каждый огонек, мимо которого он проходил на своем пути, обращался к нему, используя собственные манеры общения, так что слова в его голове звучали как барабаны, слова угрожающие, умоляющие, обещающие. Но от этого голубого слепящего огня, который был больше всех других, никакого послания не пришло. В его яркой сердцевине не крутилось, не изгибалось ни одной фигуры. Это было пламя, пламенем оно и оставалось.

Путник зажег новый факел и закрепил его между двумя камнями.

— Итак, Ненавистный, ты вернулся!

Слова упали на него, как удар кнута. Укрепившись сам, он повернулся лицом к голубому пламени и сказал:

— Тебя звали Тарака?

— Тот, кто привязал меня здесь, должен знать, как меня звали, — пришли слова. — Не думай, о Сиддхарта, что в другом теле ты неузнаваем. Я смотрю на волны энергии — твое настоящее существо — а не на плоть, что маскирует их.

— Понятно.

— Ты пришел насмехаться надо мной в моей темнице?

— Разве я насмехался над тобой в дни Связывания?

— Нет.

— Я делал то, что должен был сделать, чтобы сохранить свою расу. Люди ослабели и уменьшились в числе. Твой род напал на них и собирался уничтожить.

— Ты украл у нас мир, Сиддхарта. Ты приковал нас здесь.

— Может быть, есть способ как-то возместить это.

— Чего ты хочешь?

— Союзничества.

— Ты хочешь заставить нас участвовать в твоей борьбе?

— Именно.

— А когда она кончится, ты снова свяжешь нас?

— Нет, если мы заранее выработаем какое-то соглашение.

— Скажи мне свои условия, — сказало пламя.

— В прежние времена ваш народ ходил, видимый и невидимый, по улицам Небесного Города.

— Это права.

— Теперь город укреплен гораздо лучше.

— В каком смысле?

— Вишну-Хранитель и Яма-Дхарма, Бог Смерти, закрыли все небо, а не только Город, как было в старину, каким-то, как говорят, непроницаемым куполом.

— Нет такой вещи — непроницаемый купол.

— Я говорю только то, что слышал.

— В Город есть множество путей, Господин Сиддхарта.

— И ты найдешь их все для меня?

— Это будет ценой за мою свободу?

— За твою личную свободу, да.

— А как другие из моего рода?

— Если их тоже освободить, вы все должны будете помочь мне осадить Город и взять его.

— Освободи нас, и Небо падет!

— Ты говоришь и за других?

— Я — Тарака. Я говорю за всех.

— Какую гарантию ты дашь, Тарака, что этот договор будет выполнен?

— Мое слово! Поклянусь чем захочешь.

— Легкость в клятве — не самое надежное качество договаривающегося. И твоя сила является также твоей слабостью в любом договоре вообще. Ты так силен, что не можешь дать другому власть контролировать себя. Ты не можешь поклясться богами. Ты чтишь только одну вещь — игорный долг, а здесь не место для игры.

— У тебя есть власть контролировать нас.

— Индивидуально — возможно. Но не коллективно.

— Это трудная проблема, — сказал Тарака. — Я отдал бы все, что имею, за свободу, но я имею только силу, чистую энергию, которую, в сущности, нельзя передать. Я, по правде говоря, не знаю, как дать тебе удовлетворительную гарантию, но сдержу свое обещание. На твоем месте я бы, конечно, не поверил.

— Есть кое-что в качестве дилеммы. Я освобожу тебя сейчас — одного, — чтобы ты посетил Полюс и сделал разведку защиты Неба. В твое отсутствие я рассмотрю проблему глубже. Ты сделаешь так же, и, возможно, когда ты вернешься, мы устроим подходящую договоренность.

— Согласен! Освободи меня от этой участи!

— Тогда помни мою силу, Тарака. Как я развязываю, так могу и связать.

Пламя отошло от стены.

Оно свернулось в огненный шар и взвилось над стеной, как комета. Оно горело, как маленькое солнце, освещая темноту; поднимаясь, оно меняло цвета, так что камни сверкали то призрачно, то приятно.

Затем оно повисло над головой того, кого звали Сиддхартой, и послало вниз, на него взволнованные слова:

— Ты не представляешь, как я рад чувствовать свою силу свободной. Я хотел бы еще раз испытать твою мощь.

Человек пожал плечами.

Огненный шар сжался. Съеживаясь, он стал ярче и медленно опустился на пол.

Он лежал, дрожа, как лепесток гигантского цветка; затем медленно потянулся через пол Адского Колодца и вернулся в нишу.

— Ты удовлетворен? — спросил Сиддхарта.

— Да, — через некоторое время пришел ответ. — Твоя сила не ослабла, Связующий. Освободи меня снова.

— Мне надоел этот спорт, Тарака. Я, пожалуй, оставлю тебя как есть и поищу помощи в другом месте.

— Нет! Я обещал тебе! Чего тебе еще надо?

— Мне нужно отсутствие спора между нами. Либо ты служишь мне в этом деле, либо нет. Только и всего. Выбирай и будь верен своему выбору… и своему слову.

— Прекрасно. Освободи меня, я побываю в Небе на его ледяных горах и сообщу тебе о его слабостях.

— Тогда иди!

На этот раз пламя возникло более медленно. Оно качалось перед ним, приняв грубо-человеческие контуры.

— В чем твоя сила, Сиддхарта? Как ты делаешь то, что делаешь?

— Можешь назвать это энергоуправлением, — сказал Сиддхарта. — Мысль над энергией. Это определение не хуже всякого другого. Но как бы ты ни назвал эту силу, не старайся встретиться с ней снова. Я могу этим убить тебя, хотя никакое оружие на тебя не действует. А теперь отправляйся!

Тарака исчез, как горящая ветка, опущенная в воду, а Сиддхарта остался среди камней, его факел освещал тьму вокруг него.

Он спал, и его мозг наполнялся бормотанием голосов — обещающих, искушающих, умоляющих. Видения богатства и роскоши плыли перед его глазами. Изумительные гаремы проходили перед ним, банкетные столы стояли у его ног. Ароматы мускуса и магнолии и голубоватая дымка горящего ладана, смягчающая душу, обволакивала его. Он шел среди цветов, сопровождаемый светлоглазыми девушками, которые улыбались и несли чаши с вином; серебряный голос пел ему, и нечеловеческие создания танцевали на поверхности озера…

— Освободи нас, освободи нас, — пели они.

Но он улыбался и смотрел, но ничего не делал.

Постепенно мольбы и молитвы и обещания сменились хором проклятий и угроз. Бронированные скелеты с наколотыми на мечи младенцами наступали на него. Вокруг него появлялись шахты, откуда вырывались огни с запахом серы. Змея свешивалась с ветки перед его лицом и плевалась ядом. Дождь пауков и жаб падал на него.

— Освободи нас, или агонии не будет конца! — кричали голоса.

— Если вы будете упорствовать, — сказал он, — Сиддхарта очень рассердится, и вы лишитесь единственного шанса на освобождение, какой у вас еще есть.

Затем все стихло; он опустошил свой мозг и задремал.

Он два раза поел там, в пещере, потом опять спал.

Позднее вернулся Тарака в виде птицы с громадными когтями и сообщил:

— Создания моей породы могут пройти через вентиляционные отверстия, но люди не могут. Внутри горы много лифтов. В более крупных клетках легко может подняться сразу много людей. Лифты, конечно, охраняются. Но если перебить стражу и отключить сигналы тревоги, то подняться можно. И бывает такое время, когда сам купол открыт в разных местах, чтобы впускать и выпускать летательные аппараты.

— Отлично, — сказал Сиддхарта. — В нескольких неделях пути отсюда у меня есть королевство. На моем месте много лет сидит регент, но если я вернусь, я могу собрать армию. По земле идут теперь новые религии. Теперь люди меньше думают о богах, чем раньше.

— Ты хочешь разграбить Небо?

— Да, я хочу открыть миру его сокровища.

— Это мне нравится. Победа нелегкая, но с армией людей и с армией моего народа мы сумеем это сделать. Освободи мой народ сейчас, чтобы мы могли начать.

— Наверное, проще будет поверить тебе, — сказал Сиддхарта. — Так что, давай начнем. — И он пошел по дну Адского Колодца к первому глубокому туннелю, идущему вниз.

В этот день он освободил шестьдесят пять демонов, наполнив пещеры их цветом, движением и светом. В воздухе звучали их мощные радостные крики и шум, с которым они кружились вокруг Адского Колодца, все время меняя форму и радуясь своему освобождению.

Затем один принял форму летающей змеи и бросился на Сиддхарту, вытянув когти. На секунду все внимание Сиддхарты сосредоточилось на демоне.

Демон издал короткий крик, отлетел в сторону и рассыпался потоком голубовато-белых искр.

Затем искры погасли, и демон исчез окончательно.

В пещере стояла тишина, огоньки пульсировали и прижимались к стенам. Сиддхарта направил свое внимание на самую большую точку света — Тараку.

— Не для того ли этот демон атаковал меня, чтобы проверить мою силу? — спросил он. — Посмотреть, могу ли я убить, как я тебе говорил?

Тарака приблизился и повис перед ним.

— Он напал не по моему приказу. Я чувствую, что он наполовину спятил в своем заключении.

Сиддхарта пожал плечами.

— Некоторое время развлекайтесь, как хотите, а я отдохну, — сказал он и ушел в маленькую пещеру.

Он вернулся на дно колодца, лег на свое одеяло и уснул.

Он увидел сон.

Он бежал.

Его тень ложилась перед ним и росла по мере того, как он бежал по ней.

Она росла до тех пор, пока стала уже не его тенью, а гротескным контуром.

Внезапно он понял, что его тень покрылась тенью его преследователя: покрылась, переполнилась, затопилась.

На миг он впал в страшную панику там, на неизвестной равнине, через которую он пронесся.

Он знал, что отныне она стала его собственной тенью.

Смерть, преследовавшая его, больше не была за его спиной.

Он знал, что был своей собственной смертью.

Сознавая, что он в конце концов схватится с самим собой, он громко захохотал, хотя испытывал желание завопить.

Проснувшись, он обнаружил, что идет.

Он поднимался по изогнутому выступу стены Адского Колодца.

Он шел мимо плененных огней. И снова каждый из них кричал ему:

— Освободите нас, Мастера!

И край льда, который был его мозгом, медленно начал таять.

Мастера.

Во множественном числе. Не в единственном.

Они говорили — мастера.

И тогда он понял, что идет не один.

Ни вокруг него, ни под ним не было ни одного танцующего, мерцающего образа.

Те, кто был пленен, так и остались плененными. Те, кого он освободил, исчезли.

Теперь он поднимался по высокой стене Адского Колодца. Ни один факел не освещал его путь, но он все-таки видел.

Он видел детали скалистого выступа как бы в лунном свете.

Он знал, что его глаза неспособны на такой подвиг.

И к нему обращались во множественном числе.

И его тело двигалось, но не по его воле.

Он старался остановиться, не двигаться, но продолжал идти по выступу. И тут его губы задвигались, выговаривая слова:

— Я вижу, ты проснулся. Доброе утро!

В его мозгу сам собой сформулировался вопрос, и ответ немедленно последовал через его же собственный рот:

— Да. И каково же тебе самому оказаться связанным, Связующий, в своем же собственном теле?

Сиддхарта сформулировал другую мысль:

— Не думаю, чтобы кто-нибудь из твоей породы способен взять контроль надо мной против моей воли, даже когда я сплю.

— Честно говоря, — сказал демон, — я не могу. Но я имел в своем распоряжении объединенную силу многих из моего народа. Похоже, попытка оказалась стоящей.

— А другие? Где они?

— Ушли. Бродят по миру, пока я их не позову.

— А как насчет тех, которые еще связаны? Ты не дождался, чтобы я освободил их тоже?

— Какое мне дело до остальных? Я теперь свободен и снова в теле. Что мне нужно?

— Значит, твое обещание помочь мне ничего не стоит?

— Почему же, — ответил демон, — мы вернемся к этому вопросу, скажем, через месяц или около того. Мне пришла идея… Я чувствую, что война с богами будет отличной вещью, но сначала я хочу на некоторое время предаться радостям плоти. Чего тебе скупиться на небольшие развлечения для меня после столетий скуки и пленения, причиненных мне тобой?

— Должен сознаться, я не хочу, чтобы ты пользовался для этого моей особой.

— Как бы то ни было, тебе пока придется смириться с этим. Ты ведь тоже будешь радоваться тому, чему радуюсь я, так почему бы тебе не взять лучшее из этого?

— Ты утверждаешь, что намерен воевать с богами?

— Да. Жаль, что я не подумал об этом сам в прежние времена. Тогда, наверное, мы никогда не были бы связаны. Возможно, что в этом мире не осталось бы ни людей, ни богов. Хотя мы никогда не были склонны действовать сообща. Независимость духа естественно сопровождает независимость личности. Каждый сражался за себя в общем конфликте с человеческим родом. Правда, я вождь — благодаря факту, что я старше, сильнее и умнее других. Они идут ко мне за советом, они служат мне, когда я прикажу. Но я никогда не приказывал им в сражениях. Но в дальнейшем буду. Новизна покажется разнообразием после монотонности.

— Я бы советовал тебе не ждать, потому что «дальнейшего» не будет, Тарака.

— Почему не будет?

— Когда я шел в Адский Колодец, гнев богов роился и жужжал за моей спиной. А теперь в мир выпущены шестьдесят шесть демонов. Их присутствие будет обнаружено очень скоро. Боги поймут, кто это сделал, и выступят против нас. Элемент неожиданности пропадет.

— В древности мы бились с богами…

— Теперь не те времена, Тарака. Теперь боги стали сильнее, много сильнее. Вы очень долго были связаны, и их мощь за столетия увеличилась. Даже если бы ты командовал первой в истории армией Ракшей и послал их помогать в битве мощной армии людей, и то финал был бы неопределенным. Отсрочка погубит все.

— Я не хочу, чтобы ты говорил мне такое, Сиддхарта, потому что это тревожит меня.

— Именно это я и имел в виду. Как ты ни силен, но, если ты встретишь Бога в Красном, он выпьет твою жизнь своими глазами. Он придет сюда, на Ратнагарис, потому что он идет за мной. Освобождение демонов направит его, как указательный столб. Он может привести с собой и других. Их может оказаться больше, чем вас.

Демон не ответил. Они достигли вершины колодца, и Тарака прошел двести шагов до двери, которая теперь стояла открытой. Он перешагнул на уступ и посмотрел вниз.

— Ты сомневаешься в силе Ракши, о Связующий? — спросил он. — Смотри!

Он шагнул за край.

Они не упали.

Они плыли, как листья, которые он бросил — давно ли это было?

Вниз.

Они приземлились на тропу, на полпути вниз с горы, называемой Шенна.

— Я не только занял твою нервную систему, — сказал Тарака, — но я распространился по всему твоему телу и обернул его в энергию моего существа. Так что пришли мне своего Бога в Красном, кто пьет жизнь глазами. Я хотел бы встретиться с ним.

— Хоть ты и можешь ходить по воздуху, — сказал Сиддхарта, — но тут ты говоришь опрометчиво.

— Принц Видегха держит свой двор недалеко отсюда, в Паламайдсу, — сказал Тарака. — Я посетил его, когда возвращался с Неба. Как я понимаю, он обожает игру. Значит мы идем туда.

— А если Бог Смерти придет и вступит в игру?

— Пусть его! — закричал демон. — Ты перестал развлекать меня, Связующий. Уходи спать!

Настала небольшая темнота и великая тишина, растущая и давящая.

Последующие дни были яркими фрагментами.

Они приходили к нему обрывками разговора или песни, цветными видами галерей, комнат, садов. А однажды он увидел себя в башне, где люди висели на дыбах, и услышал собственный смех.

Между этими фрагментами приходили сны и полусны. Они освещались огнями, сопровождались кровью и слезами. В затемненном бесконечном соборе он кидал кости, которые были между солнцем и планетами. Метеоры рассыпались огнем над его головой, кометы вычерчивали сияющие дуги на своде черного стекла. Затем приходили вспышки радости сквозь страх, и он понимал, что это в основном радость другого, но частично и его тоже. Страх же был только его.

Когда Тарака выпивал слишком много вина или лежал, запыхавшись на своем широком низком ложе в гареме, захват украденного им тела несколько ослабевал, но измученный мозг Сиддхарты был слаб, а его тело было либо утомленным, либо пьяным, и он понимал, что еще не настало время для состязания в мастерстве с демоном-хозяином.

Случалось, он видел, но не глазами тела, когда-то принадлежавшего ему, а как видел демон — во всех направлениях, и сдирал плоть и кость с тех, мимо кого проходил, чтобы видеть пламя их сущности, окрашенное цветами и тенями их страстей, вспыхивающее скупостью и вожделением или завистью, пронзенное жадностью или голодом, тлеющее ненавистью, ослабевшее от страха или боли. Для него ад был местом многоцветным, иногда только смягченным холодным голубым сиянием ученого интеллекта, белым светом умирающего монаха, розовым ореолом благородной дамы, попавшейся ему на глаза, и танцующими простыми красками играющих детей.