- А ещё, ещё у нас... - Я никак не мог придумать, чем бы её сразить.
      - Не уговаривай, у меня в Москве муж и двое детей, - сказала женщина. - А в министерство я обязательно зайду. До свидания.
      - Жалко, что отказываетесь, - сказал я. - У нас бы для всех нашлось дело - и для вашего мужа, и для ваших детей.
      Потом мы разошлись. На душе у меня было спокойно. Жалко, конечно, что я не уговорил эту женщину приехать к нам. Это была бы победа, если бы она со всей семьёй прикатила в совхоз; интересно, что тогда про меня сказал бы Шерстнёв?
      А у "Богини Саваофы" вот бы вытянулось лицо. А то она считает, что совершила героический поступок, приехав на целину. Самый настоящий героический поступок, ну вроде впрыгнула на ходу в горящий поезд и спасла десять грудных детей, которые вот-вот должны были сгореть в этом пламени.
      А тут приезжает целая семья; и никакого геройства в этом не видят... Да, геройство. Как же! У нас в школе три учителя немецкого языка. Одного прислали из Барнаула. Одну привезли трактористы, когда ездили на выставку в Москву. А следом за ней приехал ещё один: как выяснилось, её бывший однокурсник.
      Он хотел работать именно в нашей школе, и баста. Директор сначала не соглашался его оставлять, а потом почему-то оставил. Именно он и преподавал физкультуру.
      Я успокоил себя, что не очень-то соврал, сказал только наоборот, что у нас физкультурник преподаёт немецкий, а нужно было сказать, что "немец" преподаёт физкультуру. Да ещё такой свирепый: все команды отдаёт по-немецки. "Лёйф!" - кричит он. А я: "Что такое?" Притворяюсь, что не расслышал его команды. А он: "Шприх дейч!" Значит, говори по-немецки. А я: "Вас ист дас?" У меня из-за этого на физкультуре всё не так получается. Он приказывает: "Ложись!", а я стою. Он говорит: "Бегом!", а я иду шагом. Раньше для меня физкультура была отдыхом, а теперь я даже не понимал: не то я на уроке физкультуры, не то на уроке немецкого.
      9
      Целых двадцать минут я стоял на углу Хомутовского тупика. Ноги у меня тряслись от страха, и руки тоже тряслись: чуть не уронил вазу. Казалось, стоит мне войти в этот Хомутовский тупик, как я сразу столкнусь с отцом.
      Я думал, что буду искать тупик ну хотя бы два часа, а он вот, передо мной: маленькая, совсем не московская улочка в старых домах, изогнутая змейкой. Я помнил адрес на память: дом пятнадцать, квартира шесть.
      Сколько раз я представлял, как приду к отцу и скажу: "Ну, хватит! Не знаю там, что у вас с мамой случилось, но тебе пора возвращаться. А то что же получается? На весь наш класс я один без отца. А "Богиня Саваофа" даже крикнула мне: "Безотцовщина!" Как, по-твоему, хорошо это?" - "А за что она тебе это крикнула? Небось нахулиганил?" - спросит он. "Может, и нахулиганил, я не отказываюсь. Приедешь - и разберёшься. Если надо, можешь меня наказать, я не возражаю".
      "Эх, - подумал я. - Скандал теперь будет. Наташа, видно, уже спохватилась, и началась паника, а я тут стою, точно присох к месту".
      Я вошёл в этот несчастный тупик и стал искать дом пятнадцать. Прошёл раз: нет дома пятнадцать. Прошёл второй раз: снова нет. Дом тринадцать, потом небольшой сквер, а потом сразу дом семнадцать.
      В сквере на скамейке сидел старик и читал газету. Я сел рядом. Старик посмотрел на меня, и я сказал просто так, неизвестно кому:
      - Странная улица: дом тринадцать, а потом сразу семнадцать.
      - М-да... - промычал старик. - Сейчас много странного. Вот, к примеру, я вчера прочёл в журнале, что профессор Чумаков испытал действие лекарства против полиомиелита на себе. Страшная болезнь, при ней ноги отнимаются. Он двойную порцию этой вакцины принял, жизнью рисковал. Вот это странно, удивительно и достойно восхищения. А то, что нет дома пятнадцать, в этом ничего странного нет.
      - А по-моему, странно, - сказал я.
      - Дом этот снесли, - сказал старик. - Старый был, ветхий. Его построили после наполеоновского пожара. В тысяча восемьсот тринадцатом году! Значит, стукнуло ему сто пятьдесят лет. Его и снесли. Скоро всю нашу улицу снесут, и не будет Хомутовского тупика. А то ведь какое унизительное название придумали: "Хомутовский тупик!" А ты сам где живёшь?
      - Далеко, я приезжий, - ответил я.
      - Ах, ты приезжий! Для тебя здесь много интересного. Видал, как Москва строится?
      - У нас в совхозе тоже строятся.
      - Что ты, что ты! Сравнил! - сказал старик. - Масштабы не те.
      - А где же все жители дома пятнадцать?
      - Переехали в новые дома. Одни - в Измайлово, другие - в Мазилово, третьи - на Ленинские горы.
      - А как же теперь быть? - спросил я. - У меня в этом доме жил знакомый. Мне необходимо его повидать.
      - Очень просто, - ответил старик. - Выйдешь на большую улицу, найдёшь справочное бюро и узнаешь.
      Я вышел на большую улицу и нашёл справочное. Перед окошком справочного стояла женщина, и в справочном сидела женщина. Они разговаривали на посторонние темы, это было сразу ясно. У нас в совхозе женщины тоже любили поговорить, но они всегда говорили о важных делах: о том, какой намечается урожай, о своих детях, о новых людях в совхозе, о том, чей муж хороший, а чей плохой. А эти разговаривали о танцах - чего только не придумают москвичи! - про какое-то "па-де-де" и про какую-то "польку через ножку". Ну прямо как наши девчонки.
      Мне надоело их слушать, я спешил, а они - "па-де-де", и я сказал:
      - Скоро у вас кончится перерыв?
      Они замолчали, и та, что стояла рядом со мной, сказала: "Извините", и мелким-мелким шагом, как-то смешно ставя ноги, почти побежала по тротуару. А та, что сидела в справочном, посмотрела на меня, как "Богиня Саваофа", поджала губы и прищурила глаза, выпустила в меня электрический заряд силой в несколько ампер.
      Я сказал ей, что мне надо, и она начала приставать: где он родился, когда родился, где жил последнее время. В общем, ясно, что нарочно придиралась. Хотела отомстить, что прервал разговор. Смешно, когда люди злятся, а тебе хоть бы что.
      - Ах, какая персона! - сказала она. - Персона грата без пяти минут.
      Я не знал, что такое персона грата, но на всякий случай сказал:
      - А вы меня не оскорбляйте.
      - Если не знаешь, что значит "персона грата", лучше помолчи, сказала она.
      - Я спешу. - И добавил: - Я приезжий.
      - Ну и что же? Это не даёт тебе права врываться в чужой разговор. Все спешат. И, между прочим, у каждого человека есть своя жизнь. Об этом всегда надо помнить. Женщина, которую ты сейчас прогнал, да, да, прогнал, я не боюсь резких слов, - нежнейшее существо, героиня! Она была балериной, и какой!
      - Я не хотел её обидеть, - сказал я. - Просто у меня сегодня тяжёлый день.
      - Вот-вот, я же говорю, ты эгоист! В первую очередь думаешь о себе. Она сняла трубку телефона и стала передавать всё об отце: и фамилию, и когда родился, и где жил последнее время. Выходит, она ко мне не придиралась, когда всё выспрашивала. Потом она подняла глаза, в них не было уже никаких электрических зарядов, и сказала: - Придёшь через двадцать минут.
      Я отошёл в сторону и подумал: "Неплохо бы сейчас догнать балерину и вернуть её обратно. Пусть себе поговорят ещё немного, раз у них свободное время, раз им так интересно разговаривать про свои танцы". Потом посмотрел на толпы людей, шагающих по тротуару, и понял, что мне уже никогда её не найти. Стало как-то не по себе. Появился перед тобой человек и пропал. Ты его больше никогда не увидишь, и он, может быть, тебя не запомнил. А ты его запомнил, и тебе неприятно, что ты с ним плохо обошёлся.
      Да, хорошо бы найти балерину, но разве в этой толпе кого-нибудь разыщешь? Здесь люди перед тобой пролетают, как падающие звёзды в небе. Мелькнут и пропадут навсегда. И мне вдруг стало не по себе. Показалось, что никогда не найти в этом чужом и громадном городе отца. Наскочил на меня страх. Вернуться бы к ребятам, и сразу всё стало бы просто и легко, и через какие-нибудь шесть часов я сидел бы в поезде и катил в Артек.
      Ну нет, этого сделать я не мог, хоть убей, хоть разорви на мелкие кусочки, чтобы я отступил от своего. Вспомнил мать, вспомнил длинные зимние вечера, когда мы сидели вдвоём и она вдруг просто переставала разговаривать. Думала о чём-то своём и не разговаривала. А я тогда изо всех сил старался её развлечь и выдумывал для неё смешные истории и выполнял в одну секунду её приказы.
      Решил вернуться к старику на сквер. Но старика уже не было. На самом краешке скамейки спиной ко мне сидела девушка. Я поставил вазу на скамейку и сел рядом.
      - Здесь был старик, - сказал я. - Вы не видели, куда он ушёл?
      - Не видела. - Она явно была не расположена к разговору.
      - Жалко, - сказал я. - Интересный человек. Я хотел его к нам на целину пригласить.
      - А ты что, с целины?
      - Да. Из совхоза "Новый". У нас знаете какой совхоз? Лучший в республике. Нет, пожалуй, первый во всём Советском Союзе.
      - Так уж и первый? - не поверила девушка.
      - Конечно, первый. Вот я сегодня ехал в троллейбусе, и меня контролёр хотел отвести в милицию за то, что я был без билета. А почему я был без билета? Потому что у нас автобусы бесплатные. По привычке не взял билет.
      - А что ещё удивительного в вашем совхозе?
      - Разве всё сразу вспомнишь, - сказал я, а сам потихоньку, незаметно скосил на неё глаза: надо было решить, стоит ли на неё тратить порох. - Вы не немка?
      - Почему немка? - удивилась девушка.
      - Нет, я понимаю, что вы русская, но вы не учительница немецкого языка?
      - Я врач, - сказала девушка.
      - Вот здорово! - закричал я. - Нам знаете как врачи нужны? Позарез! Неплохо бы её уговорить, очень неплохо. - У нас женщины нарасхват, сказал я. - Только приедут, сразу замуж выходят. Мужчин у нас много: трактористы, строители.
      - А мне на мужчин наплевать.
      - Каждую субботу в клубе танцы, - продолжал я. - Под радиолу.
      Нет, танцы на неё тоже не подействовали. Удивительно, до чего трудно угодить человеку: одному подавай одно, другому совсем другое. Одни девчонки дня прожить не могут без танцев, прямо млеют от музыки, а другие презирают.
      - Самое главное, - сказал я, - работать там, где ты нужен людям.
      - Ты просто агитатор, - сказала девушка.
      - Это не я, это наш директор так говорит. Он вам руки будет целовать, когда приедете.
      - Куда это ты собралась ехать? - услышал я незнакомый голос.
      Позади скамейки стоял мужчина. Молодой, высокий, ну прямо артист или спортсмен. Нетрудно было догадаться, кто это. Здесь уж ничего не скажешь, здесь надо молчать.
      - Уезжаю в совхоз на целину, - сказала девушка.
      - Ну, брось сердиться, - сказал мужчина. - Я взял билеты в кино.
      - Пойдёшь один, - ответила девушка. - А мне надо собираться в дорогу.
      Я подумал, что она шутит, но посмотрел ей в лицо и увидел, что она совсем не шутит. Глаза у неё вдруг стали узкие и злые. Не люблю я, когда люди ссорятся. Конечно, приятно, если бы она поехала к нам в совхоз: и Шерстнёв был бы рад, и все бы на каждом углу говорили, что Севка Щеглов привёз "врачиху", но всё равно я не любил, когда ссорились.
      - А знаете что, - предложил я мужчине, - поезжайте вы к нам тоже. У нас для всех найдётся работа.
      Он резко повернулся в мою сторону:
      - Слушай, не лезь не в своё дело. И вообще катись отсюда подальше, пока не схватил по шее!
      Я повернулся и пошёл. Потом вспомнил, что забыл вазу, и вернулся. Спокойно подошёл, взял вазу. Нарочно медленно так её брал, чтобы он не думал, что я испугался.
      Плевать мне было на его угрозы - подумаешь, по шее! Легче всего дать другому по шее, если у тебя такой рост и такие длинные руки. Это не большая хитрость. Но только мне было обидно: думал, что девушка заступится за меня, а она даже бровью не повела. Не понимаю я таких людей, просто не понимаю. Хорошо, что она не приедет к нам в совхоз. Вот если бы меня кто-нибудь так обидел при Шерстнёве, он бы в обиду меня не дал.
      Взял вазу и пошёл, потихоньку так пошёл. Думал, ну вдруг она окликнет меня и скажет: "Прости, парень, за грубость". Но никто меня не окликнул. На углу я оглянулся. Они уходили в противоположном направлении. И разговаривали и даже смеялись.
      Я подождал, пока они отошли подальше, и крикнул:
      - Мы ещё с вами встретимся... Вот я приведу отца...
      Эх, жалко, что я не знал его имя, а то бы ославил на всю страну. Везде бы рассказывал, какой он "герой". Размахался руками. Потом я начал представлять себе, как встречу отца, пойду с ним гулять и случайно приведу сюда, а на этой скамейке будут сидеть и чирикать эти двое. Тогда-то он сразу станет повежливее: увидит отца и спрячет свои длинные руки. А я скажу: "Не трогай его, отец, видишь, у него губы дрожат от страха".
      Самое главное - найти отца. Это было самое-самое главное. Тогда бы я успокоился, а то сейчас я совсем растерялся. Может быть, если бы я был девчонкой, я бы даже заплакал.
      10
      Прямо на меня из-за угла выскочила "Волга". Неизвестно, как я очутился на середине улицы. Я прыгнул в сторону, и машина повернула в ту же сторону. А в следующий момент она ударилась крылом о столб. Из машины выскочил шофёр и стал кричать диким голосом, что мне нужно оторвать уши, выпороть ремнём, обзывал дураком. Кричал, что из-за таких, как я, честные люди могут угодить в тюрьму.
      Ну что он так кричит, точно я нарочно прыгнул под машину?
      Вокруг нас собралась небольшая толпа. Только что во всём переулке не было ни одного человека, а тут, на тебе, уже стояла толпа.
      Шофёр влез в машину и завёл мотор, а я потихоньку пошёл дальше. Честно говоря, я не прочь был пуститься бежать, чтобы поскорее скрыться из этого несчастного тупика. Но я боялся, что они тогда подумают, что я струсил.
      И вдруг слышу - меня нагоняет машина. А я иду своей дорогой, делаю вид, что всё это ко мне не имеет никакого отношения. Губами шевелю, вроде песенку пою. А машина медленно едет рядом. Шофёр опустил боковое стекло и высунул голову.
      - Ну, хватит притворяться! - У него было большое мрачное лицо и громкий голос. - Лучше полюбуйся на свою работёнку.
      Я посмотрел: на переднем крыле была сильная вмятина. Краска в этом месте облупилась, и виднелось ржавое железо.
      - Три годика проездил без единой аварии, - сказал шофёр. - А теперь влип. На двадцатку ты меня нагрел.
      Я молча шёл рядом, от машины ведь не убежишь.
      Наконец он отстал от меня, остановился, вылез из машины и стал снова рассматривать вмятину на крыле. А я пошёл дальше.
      - Эй, малый! - крикнул шофёр. - Постой!
      Я пошёл быстрее. Слышу, он догоняет меня. Тогда я припустил бегом, но не прошло и десяти секунд, как он схватил меня за шиворот.
      - Легко ты решил отделаться! - крикнул он. - Я тебе покажу, я тебя проучу!
      - Не имеете права! - крикнул я. Это было унизительно, он тащил меня за шиворот, точно я какой-то бандит.
      - Ничего, ничего. Сейчас подъедем к твоим родителям, с них я получу денежки. - Он втолкнул меня в машину. - Где живёшь? - спросил он. - И не вздумай врать, а то я сейчас включу счётчик, и мы покатим за твой счёт. Ему понравилась эта идея, и он даже издал звук, что-то вроде смеха. - Ты тогда можешь весь день петлять, а домой меня приведёшь.
      - Я живу не в Москве, - сказал я.
      - А где же?
      - На целине, в Алтайском крае.
      - Ври, ври, да не завирай. Ишь, хитрая бестия, как ловко вывернулся. На патриотизме хочешь сыграть: целинник, хлебопашец, наш кормилец, мол, придётся тебе, дорогой дядя, меня простить.
      - Честное слово, - сказал я. - Честное пионерское под салютом.
      - Под салютом, говоришь? А что же ты делаешь в Москве, с кем ты приехал?
      - Я проездом, еду в Артек.
      - В Артек?
      - Да. Знаете? Всесоюзный пионерский лагерь Артек.
      - Я-то знаю, - ответил он. - Что же, ты едешь в Артек один?
      - Нет, у нас целый отряд. И вожатая Наташа. Уезжаем в десять часов вечера, - сказал я. - А сейчас иду по личным делам.
      Мы помолчали.
      - Да, выходит, все же ты нагрел меня на двадцатку.
      - У меня только три рубля. - Я вытащил три рубля и показал ему.
      - Ну что ж, давай твои три рубля. - Он взял у меня деньги и положил в карман. - А теперь вываливайся и считай, что легко отделался.
      Я открыл дверцу машины, взял вазу и вылез. Что теперь делать, неизвестно. Денег ни копейки, а мне надо доехать до новой квартиры отца, а потом добраться до Курского вокзала.
      Нечего сказать, распорядился я деньгами: два рубля вбухал в вазу, а три рубля забрал шофёр. А ещё директор школы говорил: "Счастливый Щеглов!" Со стороны все счастливые. А где он, этот счастливый Щеглов, что-то его не видно. Может быть, наш директор счастливее меня, хотя он и оторвался от народа. Ему что, научится запоминать фамилии, и дело в шляпе. А мне теперь просто неизвестно, что делать.
      Не успел я дойти до конца переулка, как шофёр снова догнал меня.
      - Эй, путешественник, как там тебя? - крикнул он.
      - Севка.
      - Ну, так вот, Севка, три рубля маловато. У меня семья, детишки, им на лето надо дачу снимать.
      - У меня больше нет. - Видно, он был здоровый жадюга. Ну конечно, я виноват, но я ему честно сказал, что у меня нет больше денег, а он не верит. - Вот только эта ваза. - Я показал ему на вазу.
      - Ваза ничего. - Он посмотрел на моих петухов. Взял в руки и повертел: сначала на одного петуха посмотрел, потом на другого. - Для ребятишек ничего.
      - Я не могу вам её отдать, - сказал я. - Везу в подарок одному человеку. - Взял вазу за край и потянул к себе. Он всё ещё не выпускал её из рук.
      - Какому человеку? - спросил он.
      - Чужому, просили передать, - ответил я.
      Не хватало только, чтобы я приехал к отцу на этой разбитой машине.
      - Вот что. - Он выпустил вазу из рук. - Садись-ка в машину. Поедем в гараж, там ты всё чин чином расскажешь нашему завгару, и он - официальное письмецо твоим родителям. А они нам - денежки.
      - Пожалуйста, - сказал я. - Готов поехать к вашему завгару. Мне только надо выйти на углу, чтобы взять адрес в справочном.
      Шофёр подозрительно посмотрел на меня, но на углу остановился.
      - Вазу оставь, - сказал он.
      Я ничего ему не ответил, раз он так унижается и трясётся из-за этих несчастных денег. Если бы у меня сейчас были деньги, к примеру сто рублей, я бы ему сразу отдал. Я бы ему тысячу рублей отдал, пусть радуется. И я стал думать, как я заработаю много-много денег и всё буду присылать, присылать ему эти деньги, пока он сам не откажется от них.
      Подошёл к справочному и постучал в окошко.
      - Вот твоя справка, - сказала женщина из справочного. У неё в руке была полоска бумаги. - Плати пять копеек.
      Это для меня было как взрыв атомной бомбы. Она держала в руках тоненькую, почти папиросную бумажку с адресом моего отца, но я не мог её получить. У меня не было пяти копеек. Какие-то несчастные пять копеек, одна круглая монета, а где её взять?
      - У меня нет денег, - сказал я.
      - А зачем жы ты заказывал справку? - спросила она.
      Я мог бы ей сказать, что у меня были деньги, когда я заказывал справку, а за эти двадцать минут я остался без денег. Мог бы рассказать про шофёра и про свои три рубля, но мне надоело унижаться и просить. Я стоял и молчал, понимал, что она сейчас разорвёт мою справку, а всё равно молчал.
      - Возьми, - сказала она и протянула справку. - На проспект Вернадского надо ехать на метро до станции "Университет".
      ...На бумажке было написано: "Щеглов Михаил Иванович, 1930 года, проспект Вернадского, 16, подъезд 8, кв. 185". Я спрятал бумажку с адресом и вернулся в машину. Там уже сидел какой-то мужчина.
      - Теряю из-за тебя время, - сказал шофёр.
      Он крутнул ручку счётчика, машина тронулась, на счётчике стали быстро меняться цифры.
      Все молчали. Я видел в шофёрское зеркальце лицо мужчины. Он надел большие роговые очки, достал из толстого портфеля газету и стал читать.
      - Придётся ехать переулками, - сказал шофёр. - А то милиционер может задержать за аварийный вид. Всё из-за этого героя.
      Мужчина оторвался от газеты. Теперь я увидел, что он читал газету "Советский спорт".
      - Приехали, - сказал он. - Вот, вот около этого подъезда. - Ему трудно было выходить из машины. - А этого героя ремешком бы, ремешком.
      Шофёр посчитал мелочь, которую ему уплатил этот пассажир, и сказал:
      - Солидный человек. А то другой жмётся, считает, считает, копейка в копейку платит. А я думаю так: раз нет лишних денег, нечего лезть в такси.
      - Это до революции воспитывали ремешком, - сказал я. И подумал: "Да, хорош ты гусь. Шерстнёв таких презирает".
      Я теперь совсем почему-то перестал его бояться.
      - Поехали, что ли, в ваш гараж, - сказал я. - У меня своих дел полно.
      - Не хочется порожняком, - ответил он. - Может быть, подхватим какого-нибудь "чижика". А насчёт воспитания ремешком ты, пожалуй, прав. Нехороший этот метод, неправильный. У меня два сына, двойняшки; я их пальцем ни-ни. Убеждением действую.
      Я промолчал, не хотелось с ним разговаривать.
      - Свободно? - Перед машиной стоял высокий, худой мужчина. - Отвезёте на Сокол?
      Он сел в машину и с интересом посмотрел на меня.
      - Сынок? - спросил он.
      - Какой там сынок! Этот парень меня наколол на двадцатку, - сказал шофёр. - Видели вмятину на левом крыле? Он виновник аварии. В гараж его везу, а там письмо напишут родителям, чтобы деньги прислали за аварию.
      - А ты, парень, издалека? - спросил мужчина.
      - С Алтая, - ответил я. - Мы в совхозе живём.
      - Далековато. А родители в совхозе работают?
      - Мать - зоотехник.
      - А отец?
      Я промолчал.
      - А отец? - снова спросил он.
      - Мы вдвоём живём, - ответил я.
      Шофёр скосил на меня глаза, он первый раз скосил на меня глаза. До этого он не смотрел в мою сторону.
      - Эх, отцы, отцы! - сказал мужчина. - Понятно, понятно.
      Шофёр снова покосился.
      - "Понятно, понятно"! - сказал шофёр со злостью. - Лучше скажите, где остановить машину.
      - Вот здесь остановите, - сказал мужчина. Он вышел из машины. - Прошу на меня не кричать.
      - Давай, давай шагай! - сказал шофёр.
      Мужчина ушёл, а шофёр ещё долго что-то недовольно бубнил себе под нос.
      - Ну, развернулись, - сказал он. - И в гараж.
      В это время к машине подлетел паренёк лет двадцати.
      - Шеф, - сказал паренёк, - подбрось на улицу Горького. Спешим.
      Шофёр посмотрел на меня и сказал:
      - Ну ладно.
      - Сейчас, у нас здесь небольшая компания. - Он протяжно свистнул и закричал: - Ребята!
      К машине подлетели ещё паренёк и девчонка, вроде Наташи. Худенькая, высокая, но только Наташа была не такая красивая.
      - Полетели, шеф, - сказал первый паренёк. - Кафе "Космос". Гуляем. Представляете, спихнули физику. - Это он сказал нам.
      - Когда он у тебя спросил, что такое "нормальный металл", - сказала девчонка, - я решила, ты сгорел.
      - Это я? - удивился первый паренёк. - Да я эти "нормальные металлы", как орехи...
      - А вчера что говорил? - спросил второй паренёк.
      - Вспомнил про вчерашнее! - Он засмеялся. - Вперёд надо смотреть, вперёд!
      - Мальчики, - сказала девчонка, - отвернитесь. Я приму божеский вид, а то я как общипанная курица.
      Она достала из сумки расчёску и начала чесать волосы. Схватит пук волос и начинает остервенело чесать: сверху вниз, сверху вниз. Никогда не видел, чтобы так причёсывались. А потом она уложила волосы руками, и получилось даже хорошо. А потом достала карандашик и начала водить им около глаз.
      - Ну, я готова, - сказала она.
      - Блеск! - сказал первый паренёк.
      И мне тоже очень понравилось. А второй паренёк мрачно заявил:
      - Ничего не блеск. Нет, Ленка, из тебя явно не выйдет физик, ты очень интересуешься своей персоной.
      - Выйдет. А Лиза Мейтнер? Все пишут, что она была красивой женщиной, модно одевалась и так далее, а сделала больше некоторых мужчин в ядерной физике.
      - Синий чулок, - сказал первый паренёк. - Ты на него, Ленка, не обращай внимания.
      Лена ничего не ответила, и они все трое замолчали. Видно было, что второй паренёк обиделся и не хотел начинать разговор. А первому молчать было трудно, он посмотрел на меня и подмигнул. А я ему улыбнулся: почему не улыбнуться хорошему человеку.
      - Ты где живёшь? - спросил он меня.
      - Далеко, - ответил я. - В Алтайском крае, на целине.
      - Крепко, - сказал он. - Я в прошлом году тоже был на целине. Здорово поработал.
      - Ты? - переспросил второй паренёк. - Леночка, ты слышала? А мы как будто не работали. Он, видите ли, поработал.
      - Ладно вам, ребята, из-за ерунды... - сказала Лена.
      Совершенно ясно было, что между ними назревал конфликт.
      - А вы ещё поедете на целину? - спросил я.
      - Может быть, поедем, - ответила Лена. - А что?
      - Приезжайте к нам, - сказал я. - У нас совхоз первый на весь край. А директор, он вам руки целовать будет.
      - Мальчики не любят, когда мне целует кто-нибудь руки, - сказала Лена.
      - Он не целует, он только так всем говорит, кто хорошо работает. "Вы, - говорит он, - молодец, увижу, буду руки целовать".
      - Это человек! - сказал первый паренёк. - А ты, между прочим, в кафе "Космос" был?
      - Не был, - ответил я.
      - Упущение, шеф, - сказал он шофёру. - Паренёк приехал с целины, а ты его даже не сводил в кафе "Космос". Там ведь мороженое знаменитое.
      Видно, он принимал меня за родственника шофёра. Я промолчал, и шофёр промолчал. Почему-то не сказал свою любимую фразу: "Он виновник аварии, нагрел меня на двадцатку".
      Мы подъехали к кафе, и они выскочили из машины.
      - Шеф, у нас идея, - сказал первый паренёк. - Мы забираем твоего племянника в кафе.
      - Нет, - запротестовал шофёр.
      - Не волнуйтесь. Доставим домой в лучшем виде.
      - У него дело поважнее, чем ваше мороженое, - сказал шофёр.
      - Жаль, - сказал паренёк.
      - Приезжайте к нам! - крикнул я.
      Мне хотелось, чтобы мои слова услыхала Лена. Она засмеялась и помахала мне рукой.
      - Ещё одна жертва твоей красоты, - почему-то сказал второй паренёк.
      Я хотел вставить ещё какое-нибудь слово, но шофёр резко тронул машину вперёд.
      - Ишь ты, добряки, - сказал шофёр. - Пожалели. Пожалел мужик волка... Жалостливые какие нашлись. Накрыл бы ты их на двадцатку, что бы они тогда запели?
      - Но они ведь ничего не знали, - сказал я. - Просто они весёлые и добрые.
      - А, замолчи ты! - крикнул он. - За чужой счёт все добрые.
      - Скоро мы приедем в гараж? - спросил я. - Надоело мне!
      - Подождёшь, невелика птица, - ответил шофёр.
      Почему-то у него снова испортилось настроение.
      Он резко свернул с улицы Горького в переулок, проехал немного и остановился.
      - Пошли, - сказал он. - Надо съесть пару сосисок. Вазу возьми с собой.
      - А можно, я посижу в машине? - попросил я.
      - Нет, нельзя. Такие номера у нас не проходят.
      Мы вошли в закусочную. Там было много народу, и вкусно пахло сосисками, и все стояли за высокими столиками и ели эти сосиски. По-моему, здесь были одни шофёры такси. Они громко разговаривали и смеялись.
      - А, Фёдоров появился, - кивнул кто-то на моего шофёра. - Как дела?
      - А... - отмахнулся Фёдоров.
      - Опять недоволен, - сказал другой шофёр.
      - Что это у тебя за адъютант с вазой? - крикнул первый шофёр.
      - Машину из-за него раскокал, сам еле цел остался, - сказал Фёдоров.
      Это он-то еле цел остался? Ну и силён привирать! Но я промолчал. Здесь все, конечно, были на его стороне.
      Фёдоров пошёл к стойке за сосисками, а я остался стоять у столика.
      - Эх, малыш, нехорошо. - Рядом со мной стоял мужчина. В одной руке он держал тарелку с тремя сосисками, а второй руки у него не было - пустой рукав от пиджака был засунут в карман. - Нехорошо у тебя вышло, малыш. Жизнью надо дорожить, особенно в мирное время.
      Первый раз мне так сказали: "Жизнью надо дорожить". До сих пор все жалели машину или деньги, которые надо истратить на её ремонт. А этот однорукий вдруг пожалел меня.
      Подошёл Фёдоров.
      У него на тарелке возвышалась целая гора сосисок. Ну, штук десять.
      - Привет, Фёдоров, - сказал однорукий. - Как пацаны?
      - Ничего, растут. - Фёдоров улыбнулся. Видно, пацанов он своих любил: как заходил про них разговор, он даже в лице менялся.
      Я стоял, а они ели свои сосиски. Фёдоров отправлял в рот сразу по целой. Мне так захотелось есть, что голова закружилась.
      Однорукий посмотрел на меня, потом на Фёдорова, который уничтожал свои сосиски, и сказал:
      - Эй, малыш, может быть, сделаешь одолжение ради компании? - Он кивнул на последнюю сосиску на своей тарелке.
      Фёдоров перестал жевать. Он даже покраснел, честное слово. А я повернулся и вышел из закусочной. Не хотел я есть их сосиски.
      Вышел на улицу и остановился около машины. Стою и смотрю на вмятину на крыле. А тут появился однорукий. В руках у него ломтик белого хлеба и сосиска.
      - На, съешь, - сказал он.
      Я сначала не хотел брать, и есть мне уже не хотелось. Я когда расстроюсь, у меня аппетит пропадает. Но неудобно было отказаться, взял хлеб и сосиску и начал есть.
      - Ты сам откуда приехал? - спросил однорукий.
      - С целины. - Надоело мне всем объяснять, откуда да зачем.
      - Слыхал, мне Фёдоров рассказал, но я решил переспросить, - сказал он. - Ну, и как у вас виды на урожай?
      Когда он спрашивал, то видно было, что он делает это не из вежливости и любопытства, а по-настоящему интересуется. Чем-то он был похож на Шерстнёва. И ростом намного ниже, и на лицо другой, а чем-то похож.
      - Хорошие виды, - ответил я. - У нас в совхозе всегда хороший урожай... - Хотел добавить, что он может поехать к нам в совхоз, что для него и без руки найдётся там хорошая работа, но прямо так не скажешь. Я решил начать издалека: - Наш директор Николай Павлович Шерстнёв, так у него нет пальцев на одной ноге, и ничего, работает.