Владимир Карпович ЖЕЛЕЗНИКОВ
      Девушка в военном
      Рассказ
      В своих произведениях известный детский писатель рассказывает о жизни современных мальчишек и девчонок, о сложных жизненных ситуациях, в которые попадают герои, о том, как важно для людей взаимопонимание.
      Почти целая неделя прошла для меня благополучно, но в субботу я получил сразу две двойки: по русскому и по арифметике.
      Когда я пришёл домой, мама спросила:
      - Ну как, вызывали тебя сегодня?
      - Нет, не вызывали, - соврал я. - Последнее время меня что-то совсем не вызывают.
      А в воскресенье утром всё открылось. Мама влезла в мой портфель, взяла дневник и увидела двойки.
      - Юрий, - сказала она. - Что это значит?
      - Это случайно, - ответил я. - Учительница вызвала меня на последнем уроке, когда почти уже началось воскресенье...
      - Ты просто врун! - сердито сказала мама.
      А тут ещё папа ушёл к своему приятелю и долго не возвращался. А мама ждала его, и настроение у неё было совсем плохое. Я сидел в своей комнате и не знал, что мне делать. Вдруг вошла мама, одетая по-праздничному, и сказала:
      - Когда придёт папа, покорми его обедом.
      - А ты скоро вернёшься?
      - Не знаю.
      Мама ушла, а я тяжело вздохнул и достал учебник по арифметике. Но не успел я раскрыть его, как кто-то позвонил.
      Я думал, что пришёл наконец папа. Но на пороге стоял высокий широкоплечий незнакомый мужчина.
      - Здесь живёт Нина Васильевна? - спросил он.
      - Здесь, - ответил я. - Только мамы нет дома.
      - Разреши подождать? - Он протянул мне руку: - Сухов, товарищ твоей мамы.
      Сухов прошёл в комнату, сильно припадая на правую ногу.
      - Жалко, Нины нет, - сказал Сухов. - Как она выглядит? Всё такая же?
      Мне было непривычно, что чужой человек называл маму Ниной и спрашивал, такая же она или нет. А какая она ещё может быть?
      Мы помолчали.
      - А я ей фотокарточку привёз. Давно обещал, а привёз только сейчас. Сухов полез в карман.
      На фотографии стояла девушка в военном костюме: в солдатских сапогах, в гимнастёрке и юбке, но без оружия.
      - Старший сержант, - сказал я.
      - Да. Старший сержант медицинской службы. Не приходилось встречаться?
      - Нет. Первый раз вижу.
      - Вот как? - удивился Сухов. - А это, брат ты мой, не простой человек. Если бы не она, не сидеть бы мне сейчас с тобой...
      * * *
      Мы молчали уже минут десять, и я чувствовал себя неудобно. Я заметил, что взрослые всегда предлагают чаю, когда им нечего говорить. Я сказал:
      - Чаю не хотите?
      - Чаю? Нет. Лучше я тебе расскажу одну историю. Тебе полезно её знать.
      - Про эту девушку? - догадался я.
      - Да. Про эту девушку. - И Сухов начал рассказывать: - Это было на войне. Меня тяжело ранили в ногу и в живот. Когда ранят в живот, это особенно больно. Даже пошевельнуться страшно. Меня вытащили с поля боя и в автобусе повезли в госпиталь.
      А тут враг стал бомбить дорогу. На передней машине ранили шофёра, и все машины остановились. Когда фашистские самолёты улетели, в автобус влезла вот эта самая девушка, - Сухов показал на фотографию, - и сказала: "Товарищи, выходите из машины".
      Все раненые поднялись на ноги и стали выходить, помогая друг другу, торопясь, потому что где-то недалеко уже слышен был рокот возвращающихся бомбардировщиков.
      Один я остался лежать на нижней подвесной койке.
      "А вы что лежите? Вставайте сейчас же! - сказала она. - Слышите, вражеские бомбардировщики возвращаются!"
      "Вы что, не видите? Я тяжело ранен и не могу встать, - ответил я. Идите-ка вы сами побыстрее отсюда".
      И тут снова началась бомбёжка. Бомбили особыми бомбами, с сиреной. Я закрыл глаза и натянул на голову одеяло, чтобы не поранили оконные стёкла автобуса, которые от взрывов разлетались вдребезги. В конце концов взрывной волной автобус опрокинуло набок и меня чем-то тяжёлым ударило по плечу. В ту же секунду вой падающих бомб и разрывы прекратились.
      "Вам очень больно?" - услыхал я и открыл глаза.
      Передо мной на корточках сидела девушка.
      "Нашего шофёра убили, - сказала она. - Надо нам выбираться. Говорят, фашисты прорвали фронт. Все уже ушли пешком. Только мы остались".
      Она вытащила меня из машины и положила на траву. Встала и посмотрела вокруг.
      "Никого?" - спросил я.
      "Никого, - ответила она. Затем легла рядом, лицом вниз. - Теперь попробуйте повернуться на бок".
      Я повернулся, и меня сильно затошнило от боли в животе*.
      "Ложитесь снова на спину", - сказала девушка.
      Я повернулся, и моя спина плотно легла на её спину. Мне казалось, что она не сможет даже тронуться с места, но она медленно поползла вперёд, неся на себе меня.
      "Устала, - сказала она. Девушка встала и снова оглянулась". - Никого, как в пустыне".
      В это время из-за леса вынырнул самолёт, пролетел бреющим над нами и дал очередь. Я увидел серую струйку пыли от пуль ещё метров за десять от нас. Она прошла выше моей головы.
      "Бегите! - крикнул я. - Он сейчас развернётся".
      Самолёт снова шёл на нас. Девушка упала. Фьють, фьють, фьють просвистело снова рядом с нами. Девушка приподняла голову, но я сказал:
      "Не шевелитесь! Пусть думает, что он нас убил".
      Фашист летел прямо надо мной. Я закрыл глаза. Боялся, что он увидит, что у меня открыты глаза. Только оставил маленькую щёлочку в одном глазу.
      Фашист развернулся на одно крыло. Дал ещё одну очередь, снова промазал и улетел.
      "Улетел, - сказал я. - Мазила".
      Потом девушка потащила меня дальше. Когда она меня дотащила до железнодорожной станции, было уже темно. Мы ползли десять часов.
      * * *
      - Вот, брат, какие бывают девушки, - сказал Сухов. - Один раненый сфотографировал её для меня на память. И мы разъехались. Я - в тыл, она обратно на фронт.
      Я взял фотографию и стал смотреть. И вдруг узнал в этой девушке в военном костюме мою маму: мамины глаза, мамин нос. Только мама была не такой, как сейчас, а совсем девчонкой.
      - Это мама? - спросил я. - Это моя мама спасла вас?
      - Вот именно, - ответил Сухов. - Твоя мама.
      Тут вернулся папа и перебил наш разговор.
      - Нина! Нина! - закричал папа из прихожей. Он любил, когда мама его встречала.
      - Мамы нет дома, - сказал я.
      - А где же она?
      - Не знаю, ушла куда-то.
      - Странно, - сказал папа. - Выходит, я зря торопился.
      - А маму ждёт фронтовой товарищ, - сказал я.
      Папа прошёл в комнату. Сухов тяжело поднялся ему навстречу. Они внимательно посмотрели друг на друга и пожали руки. Сели, помолчали.
      - А товарищ Сухов рассказывал мне, как они с мамой были на фронте.
      - Да? - Папа посмотрел на Сухова. - Жалко, Нины нет. Сейчас бы обедом накормила.
      - Обед ерунда, - ответил Сухов. - А что Нины нет, жалко.
      Разговор у папы с Суховым почему-то не получался. Сухов скоро поднялся и ушёл, пообещав зайти в другой раз.
      * * *
      - Ты будешь обедать? - спросил я папу. - Мама велела обедать, она придёт не скоро.
      - Не буду я обедать без мамы, - рассердился папа. - Могла бы в воскресенье посидеть дома!
      Я повернулся и ушёл в другую комнату. Минут через десять папа пришёл ко мне.
      - Юрка, - голос у папы был виноватый, - как ты думаешь, куда пошла мама?
      - Не знаю. Оделась по-праздничному и ушла. Может быть, в театр, сказал я, - или устраиваться на работу. Она давно говорила, что ей надоело сидеть дома и ухаживать за нами. Всё равно мы этого не ценим.
      - Чепуха, - сказал папа. - Во-первых, в театре в это время спектаклей нет. А во-вторых, в воскресенье не устраиваются на работу. И потом, она бы меня предупредила.
      - А вот и не предупредила, - ответил я.
      После этого я взял со стола мамину фотографию, которую оставил Сухов, и стал на неё смотреть.
      - Так-так, по-праздничному, - грустно повторил папа. - Что у тебя за фотография? - спросил он. - Да ведь это мама!
      - Вот именно, мама. Это товарищ Сухов оставил. Мама его из-под бомбёжки вытащила.
      - Сухова? Наша мама? - Папа пожал плечами. - Но ведь он в два раза выше мамы и в три раза тяжелее.
      - Мне сам Сухов сказал. - И я повторил папе историю этой маминой фотографии.
      - Да, Юрка, замечательная у нас мама. А мы с тобой этого не ценим.
      - Я ценю, - сказал я. - Только иногда у меня так бывает...
      - Выходит, я не ценю? - спросил папа.
      - Нет, ты тоже ценишь, - сказал я. - Только у тебя тоже иногда бывает...
      Папа походил по комнатам, несколько раз открывал входную дверь и прислушивался, не возвращается ли мама. Потом он снова взял фотографию, перевернул и прочёл вслух:
      - "Дорогому сержанту медицинской службы в день её рождения. От однополчанина Андрея Сухова". Постой-постой, - сказал папа. - Какое сегодня число?
      - Двадцать первое!
      - Двадцать первое! День маминого рождения. Этого ещё не хватало! Папа схватился за голову. - Как же я забыл? А она, конечно, обиделась и ушла. И ты хорош - тоже забыл!
      - Я две двойки получил. Она со мной не разговаривает.
      - Хороший подарочек! Мы просто с тобой свиньи, - сказал папа. Знаешь что, сходи в магазин и купи маме торт.
      Но по дороге в магазин, пробегая мимо нашего сквера, я увидал маму. Она сидела на скамейке под развесистой липой и разговаривала с какой-то старухой. Я сразу догадался, что мама никуда не уходила. Она просто обиделась на папу и на меня за свой день рождения и ушла.
      Я прибежал домой и закричал:
      - Папа, я видел маму! Она сидит в нашем сквере и разговаривает с незнакомой старухой.
      - А ты не ошибся? - сказал папа. - Живо тащи бритву, я буду бриться. Достань мой новый костюм и вычисти ботинки. Как бы она не ушла, волновался папа.
      - Конечно, - ответил я. - А ты сел бриться.
      - Что же, по-твоему, я должен идти небритым? - Папа махнул рукой. Ничего ты не понимаешь.
      Я тоже взял и надел новую куртку, которую мама не разрешала мне ещё носить.
      - Юрка! - закричал папа. - Ты не видел, на улице цветы не продают?
      - Не видел, - ответил я.
      - Удивительно, - сказал папа, - ты никогда ничего не замечаешь.
      Странно получается у папы: я нашёл маму и я же ничего не замечаю.
      Наконец мы вышли. Папа зашагал так быстро, что мне пришлось бежать.
      Так мы шли до самого сквера. Но, когда папа увидел маму, он сразу замедлил шаг.
      - Ты знаешь, Юрка, - сказал папа, - я почему-то волнуюсь и чувствую себя виноватым.
      - А чего волноваться, - ответил я. - Попросим у мамы прощения, и всё.
      - Как у тебя всё просто. - Папа глубоко вздохнул, точно собирался поднять какую-то тяжесть, и сказал: - Ну, вперёд!
      Мы вошли в сквер, шагая нога в ногу. Мы подошли к нашей маме.
      Она подняла глаза и сказала:
      - Ну вот, наконец-то.
      Старуха, которая сидела с мамой, посмотрела на нас, и мама добавила:
      - Это мои мужчины.