В последние годы Фридрих очень страдал от недуга, выражавшегося в недостаточной способности сконцентрировать внимание на окружающих предметах, но он не собирался сдаваться, пытаясь продать свои валки монетным дворам не только Германии, но и Европы. Иногда слабеющему Круппу приходили мысли даже о строительстве сталелитейной фабрики в России. Но неудачи продолжали преследовать Фридриха.
      Так, в 1824 году его прекрасный особняк "Ам Флаксмаркт" стал собственностью тестя, старого скряги Вильгельми, который даже собирался упечь своего зятя в долговую тюрьму. С этого времени убежищем Фридриха Круппа и его семьи стал небольшой домик, который он назвал "постоянным домом". Он находился рядом с плавильной мастерской. Сюда и переселился Крупп со своей женой и четырьмя детьми. Сначала это жилище предназначалось для служащего фабрики. Здесь было мало места даже для одного холостяка. Дом был наполовину бревенчатым. Окна украшали зеленые ставни с характерными прорезями в виде сердечек. В будущем, когда Круппы взойдут на вершину славы и земного могущества, это жилище будет мифологизировано и получит статус "родового гнезда" знаменитой династии. Со временем сюда потянутся толпы поклонников со всех концов Германии. В 1944 году во время бомбежки от дома Фридриха Круппа не останется и следа, но в мирное время его вновь отстроят и даже украсят той мебелью и утварью, которая когда-то и принадлежала семье Фридриха.
      Но это все будут потом, а когда в апреле 1824 года Круппы вынуждены были переселиться из огромного дома, в котором жили в течение последних двухсот тридцати семи лет, в маленькое убогое жилище, то оно не казалось тогда уж столь очаровательным.
      Прихожая была слишком тесной, и три комнаты на первом этаже, которые разделили между собой Фридрих и его супруга Тереза, оказались также малы и неудобны. Завтракать, обедать и ужинать приходилось прямо на кухне, располагаясь вокруг железной плиты, которая являлась единственным источником тепла для всех живущих в этом доме.
      Рядом с плитой в современном доме-музее до сих пор стоят тяжелые черные башмаки на деревянной подошве ручной работы. Фридрих непременно надевал их на кожаную обувь вместо галош, появившихся гораздо позднее, когда ему следовало отправляться на работу.
      По другую сторону плиты находилась лестница, ведущая на чердак, где прямо на полу под низкими сводами до сих пор лежат четыре соломенных тюфяка, принадлежащих, соответственно, Иде, 14 лет, Альфреду, 12 лет, Герману, 10 лет и Фрицу, 4 года.
      Находясь на грани банкротства, Фридрих препоручил все свои дела герру Гревелю, своему бухгалтеру. Ходили слухи, что этому самому Гревелю частенько приходилось искать своего хозяина где-нибудь в таверне, чтобы тот поставил подпись под очередным неоплаченным счетом.
      Мать Фридриха вынуждена была взять на себя руководство кассовыми делами. Она была испугана постоянными процессами, которые возбуждались вокруг имени её сына, и всерьез опасалась, что может оказаться без средств к существованию, хотя в её руках находилась ещё значительная часть фамильного состояния. Отношения между матерью и больным неуравновешенным сыном стали напряженными. Фридрих не понимал значения материнской опеки, она его явно раздражала. В 1821 году Петронелла Крупп погасила долговые обязательства сына на сумму 15000 талеров и 20000 прямо или косвенно вложила в фабрику. Оставшуюся часть состояния она решила закрепить за собой и, действую со спокойной решительностью, лишила сына права наследства.
      Петронелла взяла к себе в дом и дочь Фридриха, Иду. Свою внучку бабушка обучала ведению хозяйства и двум языкам: родному немецкому и французскому. На больного сына уже не приходилось надеяться. Приходилось срочно спасать детей, по одному выхватывая их с этого тонущего семейного корабля. Казалось, что несчастливая судьба Фридриха может оказать пагубное влияние и на его детей.
      К этому времени фабрика давно бездействовала. Фридрих сложил с себя все обязанности, которые в течение многих веков выполняли его предки в городском управлении Эссена. Дело дошло даже до того, что Фридриха Круппа вычеркнули из списка лиц, подлежащих обложению налогами. Это было равносильно тому, что его вычеркнули из списка живых.
      С осени 1824 года Фридрих Крупп оказался прикованным к своей постели. Известно, что в течение последних двух лет своей жизни он лежал в комнате, находящейся рядом с кухней, тупо уставившись в потолок. Его тяжелые башмаки на деревянной подошве уже успели покрыться толстым слоем пыли, на водяном мельничном колесе птицы успели свить себе гнезда, глиняные тигли дали трещину, а рабочие разбежались. На всем лежала печать уныния, и "мерзость запустения" властвовала на некогда процветающей фабрике.
      Смерть физическая не заставила себя долго ждать: Фридрих тихо скончался в своем "постоянном доме" 8 октября 1826 года. Все проигравший в своей попытке найти секрет литой стали, он тихо уткнулся в наволочку, набитую соломой и скончался. Ему исполнилось всего тридцать девять лет. Врач сказал Терезе, что её супруг стал жертвой "грудной водянки".
      Три дня спустя вдова обняла всех родственников, заполнивших убогую гостиную. Невзрачный гроб снесли на семейное кладбище, что располагалось невдалеке от бывшего фамильного дома. Присутствующие не могли не осознавать, что вместе с останками романтика Фридриха они хоронят и всю династию Круппов, и все необузданные мечты покойного.
      Однако жизнь брала свое. Французы активно начали скупать рурский уголь, и река была переполнена гружеными баржами. А всего за несколько недель до похорон несчастного Фридриха первый поезд спугнул в этих местах покой девственных лесов своим гудком, увозя за собой платформы, груженые все тем же углем.
      Технический аспект производства литой стали был очень трудным; не менее трудным было и его финансирование. Необходимость решить наряду с технической задачей и финансовую проблему и привела Круппа к разорению. Нужно к тому же добавить, что этот человек по своему сознанию полностью принадлежал тому веку, в котором ему и суждено было жить, в душе он до конца дней своих оставался романтиком, верившим во всевозможные магические тайны. Методы, которыми он пользовался, не могли приблизить его к намеченной цели, но как истинный романтик Фридрих Крупп обладал даром предвидения, что и позволило ему сориентировать семейный бизнес с бакалейной торговли на производство собственной стали. И это была Судьба, и Судьба не только семьи Круппов, но и всей дальнейшей Германии. Фридрих Крупп сделал в этом направлении первый шаг. Его сын, Альфред, с успехом продолжил дело отца, и постепенно Германию вновь стал побаиваться весь окружающий мир. Можно сказать, что сталь и стала тем детонатором, с помощью которого в сознании некогда добропорядочного немца взорвалось его древнее тевтонское "я", его мрачное коллективное бессознательное, унаследованное ещё от готов и вестготов, разрушивших некогда могущественную Римскую империю. Немецкое коллективное бессознательное увидело в литейной стали не просто металл, добытый в результате кропотливого процесса плавки, а нечто большее. Может быть в этом завораживающем блеске немецкой душе виделся вызов, вызов всесильной судьбе. Ведь не случайно своего национального героя, который и объединил Германию, немцы назвали Железным Канцлером. Значит, для этого народа Слава, Власть, Железо и Сталь представляются чем-то единым.
      Но будущему королю пушек, деятельность которого во многом и подготовила по крайней мере две мировые бойни, в самом начале своей карьеры пришлось очень не сладко. Альфред начал свое восхождение, находясь на грани полного разорения.
      Пожалуй, обретшему покой духу Фридриха было приятно поведение его старшего сына на похоронах. Нервный, болезненно застенчивый, сжигаемый внутренними противоречиями подросток четырнадцати лет от роду с нетерпением ждал конца панихиды. Казалось, смерть для него не поставила точки, казалось, что вопреки всему она ничего не определила и не закрыла. Если Мефистофель хотел всеми силами остановить Жизнь, то тем самым он лишь помогал Богу, через необходимое сопротивление увеличивая космическую мощь Создателя и человека.
      Не дожидаясь конца панихиды, Альфред, улучив подходящий момент, тайком сбежал на фабрику, чтобы стать у колдовского тигля, чтобы согнать птиц с иссохшего колеса водяной мельницы и вновь раздуть в топке жаркий пламень, в котором он первым делом сжег книги отца. В этом аутодафе горели мысли романтиков, горела эпоха.
      Глава III
      Пришествие Короля
      Прямо скажем, король был весьма странным. Если Альфреда Круппа, старшего сына и наследника Фридриха, и нельзя было назвать сумасшедшим в полном смысле этого слова, то под характеристику чудаковатого или с легким приветом он вполне подходил. Это его знаменитая конная статуя в поверженном Эссене лежала на земле и после смерти продолжала вселять в правнука надежду на будущее. Высокий, худой, с вытянутым лицом и с длинными кривыми ногами, похожими на лапки паука, он производил на окружающих довольно странное впечатление какой-то скрытой, уродливой силы. Он был упорным до самозабвения, и в то же время слабым и подверженным неврозам. При всей знаменитой твердости характера, о которой ходили легенды, Альфред, подобно безвольному отцу, любил прятаться от невзгод за наглухо закрытой дверью своей комнаты, где он мог провести целые недели, а иногда и месяцы, ни с кем не общаясь, лежа в постели и тупо глядя в потолок. На протяжении всей жизни этот человек поражал окружающих своими причудами и многочисленными фобиями, которые в дальнейшем стали предметом сплетен во многих столицах Европы. Крупп вырос среди пламени, всю жизнь он был связан со сталелитейным производством и при этом больше всего на свете боялся именно огня. Вид бушующей огненной стихии вселял в него панический ужас. Только благодаря своей железной воле Альфред каждый раз брал себя в руки и приходил утром на фабрику.
      Запахи также не давали покоя королю пушек. Он разделял их на добрые и злые. Зло, как и добро, имело свой специфический аромат, следовало лишь только хорошенько принюхаться. Так, запах конского навоза необычайно возбуждал Круппа. Он считал его особенным и подолгу мог стоять рядом со свежевываленной кучей, испытывая при этом блаженство. Запах конского навоза обладал для Круппа мощной творческой энергией. Именно в такие минуты ему в голову приходили самые неожиданные и яркие идеи. И, напротив, запах собственного дыхания был просто омерзителен и ядовит. Эта фобия так завладела сознанием Круппа, что он, дабы избежать скорой смерти, заставлял себя постоянно двигаться и проводить как можно больше часов на свежем воздухе. Но это хорошо было днем, а ночью дело обстояло куда хуже. Сон, по мнению Альфреда, даже самый короткий грозил стать вечным. Такое положение вещей привело к тому, что у Круппа с годами развилась хроническая бессонница. Любого другого человека подобный недуг давно бы сломил физически и морально, лишив необходимой преуспевающему промышленнику энергии, но в случае с Альфредом дело обстояло совсем иначе. Бессонные ночи лишь возбуждали короля пушек ещё больше, вселяя в него уверенность в абсолютном собственном превосходстве над всеми остальными представителями рода человеческого, которые так бездарно тратят половину отпущенного им Богом и судьбой времени, уткнувшись носом в подушку.
      Альфред обладал таким комплексом отклонений, он был такого сорта невротиком, что все его фобии и неврозы, все его бесчисленные причуды и мелкие помешательства не столько уничтожали его личность, сколько дополняли и поддерживали друг друга. Эта зыбкая, на первый взгляд, почва, этот невротических хаос в случае с Альфредом непостижимым образом создавал довольно твердый личностный костяк.
      Ночами Альфред Крупп любил писать всевозможные инструкции и меморандумы, касающиеся его бизнеса. Эту страсть вполне можно было бы назвать графоманией. Общий объем так называемого письменного наследия Альфреда Круппа насчитывает более 30 000 архивных единиц.
      В качестве эксперимента Крупп приучал себя писать в полной тьме, порой забираясь с головой под одеяло. Покрываясь потом, в слепую, он упорно выводил одну строчку за другой. Судя по всему, это была тренировка, преследующая сразу две цели: научиться писать, не видя лист бумаги, и одновременно с этим выработать силу воли, преодолевая отвращение от запаха собственного ядовитого дыхания. Но чаще всего Крупп занимался своими ночными литературными бдениями на свежем воздухе.
      С восходом солнца, когда рабочие вылезали из своих теплых постелей и шли на завод, они частенько могли видеть своего хозяина, который, скрючившись, сидел в неестественной позе на одной из лавок, продолжая в слепую лихорадочно делать какие-то бессмысленные записи. Вид этого зрелища поражал неискушенных рабочих. Перед ними было реальное воплощение Недреманного Ока Хозяина. Дисциплина на заводах Круппа всегда была образцовой. Рабочих буквально очаровывала эта неиссякаемая энергия Альфреда, которую они воспринимали не иначе, как чудо. Но настоящим чудом было то, что на протяжении пятидесяти лет их неутомимый хозяин так и не был ни разу госпитализирован, так и не погостил в течение хотя бы короткого периода времени в какой-нибудь дорогостоящей психиатрической клинике.
      Впрочем, таланты Альфреда развивались достаточно медленно: в унисон неторопливой поступи германского промышленного прогресса. Однако, несмотря на все свои видимые и скрытые странности, Альфред Крупп ещё подростком сумел проявить свои незаурядные способности. Так, 26 ноября 1825 года, когда ему исполнилось 13 лет, учитель из города Эссена послал Фридриху Круппу табель с отметками за четверть, добавив к нему собственный комментарий, написанный красными чернилами: "Я горжусь им и выражаю свое уважение относительно того, что касается успехов вашего сына в математике. Альфреду следует продолжить свое образование в том же духе к нашему общему удовлетворению (Befriedigung finden)".
      Но продолжить свою учебу Альфред так и не смог. Еще до конца следующей четверти он навсегда покинул школу. Домашние неприятности прервали систематическое образование. "Наковальня стала моим письменным столом", скажет впоследствии этот странный и необычный человек.
      Нужно сказать, что вступление в самостоятельную жизнь Альфреда Круппа было похоже на мелодраму популярного в то время Виктора Гюго. Во всяком случае здесь присутствовали все необходимые составляющие этого жанра: безутешная вдова, беспомощные дети и утраченное состояние некогда благополучной семьи. По прошествии ста лет этот эпизод историки и биографы изрядно покроют позолотой и приукрасят. Юный Альфред предстанет перед восторженными немцами в облике легендарного Зигфрида, бросившего вызов самому дракону, охраняющему золото Нибелунгов. Несколько поколений немецких школьников будет воспитано на светлом образе подростка Круппа, который своим невероятно упорным трудом, своим непомерным усердием смог добиться успеха и стать одним из самых уважаемых представителей целой нации. Но если заглянуть за эту официальную вывеску, то картина предстанет в совершенно ином свете.
      Так, будущий могущественный магнат свое детство и особенно отрочество и раннюю юность будет вспоминать как "время нищеты и скорби". По его собственным словам, "дневные заботы были посвящены тому, как прокормить семью, а ночные - раскрытию секретов производства". Он жил "на хлебе и картошке, лишь изредка позволяя себе мясо". Вспоминая об этом мрачном периоде, Альфред очень часто будет упоминать о "чувстве растущего страха перед тотальным разорением" о непрекращающемся страдании, о тяжелой работе, которая должна была "хоть на короткий период отсрочить гибель семьи". Будущий магнат будет вспоминать также и свои бесконечные бессонные ночи, когда, лежа на чердаке и уставившись в потолок, Альфред не раз ощутит, как на него обрушится откуда-то сверху гигантский груз нечеловеческой усталости. Круппу приходилось делать все самому. На своей разоренной фабрике он был и кассиром, и ночным сторожем, и сталеваром, и инженером.
      Читая письма Альфреда в течение 30-х, 40-х и 50 - х годов девятнадцатого столетия, может сложиться впечатление, будто жизнь этого человека в указанный период большее походит на метания затравленного зверя.
      В отличие от отца Альфред решил дойти до конца и в совершенстве овладеть всеми премудростями плавки. Но его признанию, он обязан был не просто понять, а ощутить всем существом своим процесс, должен был почувствовать саму природу стали. Версия Альфреда знаменитой шеффилдской стали напоминала приготовление искомого металла в небольшом шестифунтовом графитовом горшочке. Одно неловкое движение и... - все приходится начинать сначала. Чтобы достичь нужного результата, самому Альфреду следовало полностью изменить свою человеческую природу. Сталь, её особая природа, неизбежно проникала в душу того, кто с ней соприкасался. Альфред прекрасно мог видеть это на несчастном примере отца, когда процветающий торговец бакалейными товарами вдруг неожиданно занялся какими-то странными опытами в крошечном сарае рядом с домом. Но Альфреда этот печальный пример ничему не научил и ни от чего не предостерег. Наоборот, он пустил сталь в свою душу полностью и предался ей настолько, что она не только стала частью его характера, но и на каком-то этапе начала восприниматься Круппом как вполне реальное существо. Со временем Альфред так сросся с собственным производством, что был уверен, что фабрика стала частью его самого. Все чаще и чаще в своих письмах он будет оговариваться и писать "моя фабрика", "мой магазин", "мой молот", иногда прибегая к более нежным выражениям: "мое дитя" и даже "моя невеста".
      Производство стали за этот период развивается и набирает обороты, но сам Альфред постоянно оказывается в очередном тупике, его надежды одна за другой превращаются в ложные мечтания. Идиосинкразия молодого Круппа, от которой он страдал с самого детства, как и производство стали, также набирает силу. Он страдает почти физически от различных запахов. Его мучают бесчисленные фобии. Огонь все больше и больше внушает панический страх. Все труднее и труднее становится молодому промышленнику преодолевать себя и вновь вставать у тигля, чтобы получить долгожданную сталь. Однако жестокая экономия позволила содержать семерых рабочих. Альфред даже набрался наглости и разослал партнерам отца письма одного и того же содержания: "Неудачи остались в прошлом, мать продолжит семейный бизнес с моей помощью. Надеюсь, Вас заинтересует сталь, которую мы предлагаем, - она самого высокого качества. У фирмы есть столько заказов, что мы не успеваем их выполнять". Последнее являлось чистейшим вымыслом, но упрекнуть одинокого подростка из последних сил сражающегося с собственной судьбой, было некому. Игры, книги - все было заброшено. Альфреда не волновало ничего, кроме заказов. Отец был мечтателем, он пописывал даже стихи в подражание Гете и Шиллеру, сын же не любил стихов, и тому были весьма существенные причины.
      Так, Фридрих Крупп лишь к концу своей жизни после знаменитой битвы при Ватерлоо стал гражданином Пруссии. Альфред же прожил под прусским владычеством всю свою сознательную жизнь, и поэтому жесткая дисциплина и практицизм стали для него частью характера. Еще со времен прусского короля Фридриха Великого эта страна именно железную дисциплину поставила во главу угла своей государственности, заставив всех своих граждан жить по формуле: "не армия в государстве, а государство в армии".
      Пруссия и сталь были просто необходимы друг другу. Эти два начала не могли существовать порознь. И именно железная прусская дисциплина, которую он вобрал в себя с самого детства, и позволила юному Альфреду Круппу совершить то, что так и не удалось совершить его отцу, боготворившему Наполеона, заклятого врага немецкой династии Гогенцоллернов. Но эти отношения будущего пушечного короля и правительства складывались весьма сложно.
      Не раз шестнадцатилетний Альфред Крупп обращался за финансовой помощью к правительству Пруссии, неизменно получая отказ. Молодой предприниматель был взбешен. В это время он писал, что протестует против "устойчивого предубеждения властей относительно того, будто английская сталь не знает себе равных".
      Альфред предупреждал прусское правительство и пророчествовал, что как только его государство "обратит внимание на рост отечественных мануфактур, на рост производства собственной стали, то в недалеком будущем это все может оказаться весьма полезным". Но прусское правительство думало иначе. И когда мать Альфреда, Тереза, по настоянию сына обратилась к королю с просьбой о кредите в размере 15 000 талеров на срок в 12 лет, Берлин вновь оказался безучастным к просьбе вдовы.
      Как мы видим, государственная власть, в отличие от эпохи Фридриха Круппа, и не собиралось никого поощрять, как это делал в свое время Наполеон. Наоборот, Пруссия заняла весьма жесткую позицию по отношению к собственным предпринимателям. Эта жесткая позиция и была одним из проявлений той железной армейской дисциплины, которая насаждалась в этой стране на всех уровнях социальной системы. Это была знаменитая политика кнута и пряника. Альфреду казалось, что ему достается только кнут. Но именно жесткие условия выживания и должны были выявить в нарождающейся прусской промышленности самых стойких, самых сильных бойцов. Сталь не могла стать достоянием слабых личностей, она могла подчиниться лишь тому, кто по своему характеру в чем-то должен был ей соответствовать.
      В ту далекую эпоху Альфред в свои шестнадцать лет и предположить не мог, что у его правительства имеется далеко идущая стратегия, направленная не только на развитие промышленности, но и на дальнейшее неизбежное объединение всей Германии. Так, не давая кредитов промышленникам, Пруссия пришла к утверждению Немецкого таможенного союза, устранявшего многолетние препятствия, стоявшие на пути торговых отношений внутри самой страны. Эта мера способствовала подъему экономики и давала шанс молодому Круппу. Денег как таковых не ссужали, но создавали при этом благоприятные условия для конкурентной борьбы, в которой мог выжить только сильнейший.
      У тех же Круппов в качестве конкурента на протяжении многих лет был металлургический завод "Гуте Хоффнунг", который на определенном этапе, сумев воспользоваться неудачами отца Альфреда, достиг высоких показателей и, соответственно, получил высокие прибыли. И прусское правительство милостиво каждому предоставляло шанс выжить в этой жестокой гладиаторской схватке.
      Для того, чтобы глубже понять, что же из себя представляла прусская монархия, которая и смогла выковать не одно поколение немцев, наделенных общими национальными чертами, обратимся к истории.
      Известно, что между двумя выдающимися монархами этой страны, между отцом Фридрихом I и его сыном, Фридрихом Вильгельмом, прозванным в дальнейшем Великим, существовала непреодолимая пропасть. Эти отношения между отцом и сыном для нас в данном случае представляются весьма показательными. В соответствии с самой идеей монархии, король, или царь, является отцом для своих подданных. Взаимоотношения подданного и верховного властителя - это в какой-то мере взаимоотношения между отцом и сыном. Жесткий, но мудрый монарх-отец наказывает своего подданного-сына для его же блага. Посмотрим, как же могли складываться весьма непростые отношения между королем и наследником престола, между отцом и сыном в широком понимании этого слова. Подобные отношения в какой-то мере можно рассматривать как своеобразную модель поведения всего прусского правительства по отношению к своим подданным.
      Так, по свидетельству очевидцев, жизнь прусской королевской семьи лет за 80 до начала активной деятельности Альфреда Круппа как промышленника проходила в ненависти, страхе, притворстве и лжи. Причем, историки отмечают, что для Гогенцоллернов вообще был свойственен непримиримый конфликт поколений, который, чаще всего, жестоко подавлялся тем, в чьих руках была сосредоточена высшая власть. Обладавший Властью, а, следовательно, отмеченный Судьбой, словно не собирался добровольно передавать её даже своему законному наследнику. Архетип поведения, характерный для поведения древних германцев, будто сумел сохраниться в веках и стал одной из черт национального характера.
      Отношения между королем-отцом и будущим Фридрихом Великим ухудшились настолько, что отец даже обдумывал возможность лишить своего наследника права на престол.
      Тогда, воспользовавшись путешествием, которое они совершали вместе с отцом по различным германским "столицам", сын Фридрих договорился с лейтенантом Катте, с которым имел дружеские отношения, об организации побега из Пруссии. Однако заговор раскрыли. Фридрих был взят под стражу. Отец настоял на смертном приговоре и лейтенант Катте был осужден на смерть. По приказу короля два капитана подвели наследного принца к окну, чтобы он мог видеть казнь друга собственными глазами. Как утверждают некоторые историки, именно такому жестокому воспитанию из мятежного наследника престола, начитавшегося в избытке французских просветителей, получился в будущем властитель, правление которого привело к милитаризации всей общественной жизни в Пруссии.
      С этого момента офицеры нередко пополняли ряды высших государственных служащих, перенося военный образ мышления и действий в сферу гражданской администрации.
      Во времена Альфреда Круппа прусская монархия почти не изменилась. Общественная система воспитывала молодого предпринимателя приблизительно так же, как в свое время король Фридрих Вильгельм I воспитывал своего непокорного сына.
      Если имя и есть миф, то немецкий миф нового времени выразился в названии фирмы "Фридрих Крупп", в котором слились воедино и легендарные прусские короли и короли пушек и стали. Жестокая система выживания, в которой пришлось бороться с всесильной судьбой молодому промышленнику, впитала в себя бессмертный дух прусских правителей восемнадцатого столетия. А бороться за выживание Альфреду приходилось чуть ли не ежедневно, ни на минуту не теряя бдительности.
      Так, начиная с ноября 1829 и до февраля 1830 года, когда из-за холодной погоды остановилась работа кузницы, единственного источника дохода, он оборудует на верхнем этаже дома в Валькмюле токарную и шлифовальную мастерские. Несмотря на всю простоту этого замысла, у Круппа появляется возможность перейти от изготовления полуфабриката к готовой продукции. В августе 1830 г. ему удается изготовить для частной фирмы первую пару полностью отшлифованных и закаленных валков. В 1831 году он продает первые литые валки монетным дворам городов Гота и Эйзенаха. Цена, 100 талеров за пару, была достаточно высокой, поэтому можно было начинать переход от ручного производства к механическому. В шестидесятые годы двадцатого столетия биограф семьи Круппов, Уильям Манчестер, решил сам проверить качество одного из произведенных в ту эпоху валков и нашел эту деталь в прекрасном состоянии. Причем сточен был упомянутый валок за всю свою долгую жизнь лишь на четверть.
      Однако ни на сталелитейной фабрике в Эссене, ни в Валькмюле начинания Альфреда с механическими мастерскими не будут успешными. Тогда он вновь потребует кредита у правительства и вновь получит отказ. Надеяться приходилось только на себя.
      Приобретение паровой машины стало просто необходимо. Но кто в этом районе Рура производил паровые молоты? Этим занималась враждебная фирма "Гуте Хоффнунг". Следовало ради интересов дела идти на поклон к своим заклятым врагам. Прусская система была в действии. Альфреду предстояло до дна испить из чаши унижения и страдания, как некогда Фридриху Великому пришлось стать свидетелем казни единственного и самого преданного ему друга.
      Но к этому времени Альфред уже хорошо усвоил жесткие правила игры, повсеместно принятые в его родном государстве: чтобы управлять - научись подчиняться. Прежде, чем стать твердой, сталь течет по желобу в виде податливой раскаленной массы, но в конце процесса она становится крепче гранита.
      Однако даже на покупку паровой машины в фирме "Гуте Хоффнунг" у Альфреда не оказалось достаточно денег. И ему дважды вновь пришлось обратиться за помощью к правительству, чтобы ещё раз пережить отказ и в 1835 и в 1837 гг. Альфреду на этот раз объяснили, что казначейство не собирается рисковать и предоставлять денежную сумму человеку, отец которого уничтожил собственную репутацию надежного промышленника и партнера. Над головой молодого Круппа словно высветилась страшная печать неудачника, причем неудачника во втором поколении. Похоже было, что судьба окончательно отвернулась от этой семьи.
      Но Альфред не собирался сдаваться. Несмотря на невзгоды он продолжал активно искать своих будущих заказчиков: где пешком, а где и на извозчике Альфред обошел и объездил все окрестности Эссена. Затем его путешествия становились все дольше и дольше. Круппы все дальше приходилось уезжать в поисках заказов от родимых земель. Каждую забракованную деталь Альфред воспринимал как выпад лично против него. Его токарные резцы, стамески, напильники, инструменты для обработки кожи и валки для монетных дворов раз от разу становились все лучше и лучше, привлекая покупателей своей надежностью.
      Конечно, среди рабочих Круппа были очень опытные специалисты, работавшие на фабрике ещё при Фридрихе. По своей квалификации они намного превосходили Альфреда и не нуждались в его советах. Но производству нужен был талантливый менеджер, и молодой Крупп успешно справлялся с этой задачей. Его можно было видеть и у плавильной печи, и в кузнице, и у тигельного пресса, и на дорогах страны. Несмотря на ранний возраст, Альфред уже обладал жизненным опытом зрелого человека. Он хорошо понимал, сколько сил нужно было потратить, чтобы организовать производство, точно рассчитать и максимально использовать все ресурсы.
      К тому времени, когда умер Фридрих Крупп, на фабрике оставалось всего двое рабочих, которым к тому же нечем было платить. В течение следующих трех лет число возросло до 8 человек, а в 1831 году - до 9. Производство литой стали в период до 1830 года колебалось между 6000 и 9500 фунтами, в 1830 году оно снова упало до 8000 фунтов. Все усилия, словно волны, разбивались о непреодолимое препятствие.
      И вот наступил канун рождества 1836 года. Именно в это время кузен Альфреда фон Мюллер согласился разделить судьбу беспросветного неудачника, согласился довериться тому, на ком лежала печать семейного проклятия. Заслуга фон Мюллера заключалась лишь в том, что он решил подтвердить подпись Альфреда и дал под эту подпись свои собственные гарантии.