— Что ты делаешь? — яростно кричит Пропп.

— Через несколько минут обход. Как только откроют двери, смываемся.

— Не раньше чем ты скажешь мне кто заграбастал денежки!

Разочарование взбесило обоих. Через кабинет они несколько мгновении смотрят друг на друга злющими глазами. Легионер стоит в дверях, в идущем из коридора желтоватом свете. И вот Барран неторопливо снимает с запястья часы и кладет их на операционный стол. Пропп следует его примеру.

Одни в подземелье, где им совершенно нечего делать, где они идиотским образом угодили в западню, они доводят идиотизм ситуации до конца начинают драку.

Первым бьет Барран. Свингом в челюсть он отправляет Проппа на пол в коридор. Когда легионер пытается подняться, Барран уже на нем.

Силы у них примерно равны, и оба привычны к драке. Они колошматят друг друга почем зря, лица у обоих разбиты в кровь.

И вдруг Барран летит в открытое хранилище, Пропп кидается за ним, перепрыгивая через черный чемодан, в коридоре зажигаются все лампы и у обоих выходов из подземелья грохочут двери обход. Поначалу дерущиеся, нанося один другому удар за ударом, даже не замечают этого.

В конце белого квартала уже появились двое охранников они приближаются, открывая кабинеты, выключая и снова включая за собой ключом фотоэлементы.

Легионер первым обнаруживает, что свет стал ярким.

— Смотри! — кричит Пропп.

Барран, не успев остановить свой удар, сбивает его с ног. С искаженным, разбитым лицом, задыхаясь, он поворачивается к открытой двери. Времени остается только— только, чтобы схватиться за чемодан и рвануть его к себе.

Тяжелая бронированная дверь бесшумно задвигается, запирая их в хранилище.

В коридоре охранники 112 и 708 проходят мимо панно «Все вместе!» Ничто не может вызвать их подозрений. Грузной, размеренной поступью роботов они удаляются по направлению к красному кварталу.

Четверть часа спустя, закончив обход, оба охранника присоединяются к третьему номеру 627, который поджидает их у выхода из подземелья со стороны лифтов. Ни слова не говоря, они выходят из подземелья. Дверь за ними с грохотом закрывается. За дверью остались пустынные, холодные кварталы лабиринта. Теперь их населяет лишь тишина.

В белом коридоре зримее, драматичней стало присутствие застывшей безглазой толпы на панно «Все вместе!»

За тяжелой бронированной дверью заперты во мраке двое.

Освещение в коридоре переключается на дежурное. И тогда из-за бронированной двери начинает доноситься стук — приглушенный, почти неразличимый, жалкий.

Внутри хранилища.

Под оглушительный грохот Барран включает налобный фонарь, который лежит на полу. На потолке появляется большой неровный круг света.

Грохот производит Пропп — он как бешеный дубасит кулаками в несокрушимую стальную дверь.

— Уймись, вспотеешь! — бросает Барран.

Пропп останавливается и озирается кругом, не в силах поверить в случившееся. Они заперты в бетонной коробке размерами четыре на четыре шага, с пустым сейфом в качестве утешения. Без воды, без пищи, без часов, а вскоре

— когда истощатся батареи фонаря — и без света.

На обоих следы прерванной драки физиономии расквашены, рубашки изодраны руки в крови.

Пропп разражается безумным смехом Барран не в силах этого вынести. Размахнувшись как следует, он влепляет ему в челюсть удар от которого тот отлетает к стене и сползает на пол.

— Если б ты меня послушал, мы были бы уже снаружи! — кричит Барран.

Поднявшись на ноги Пропп медленно очень медленно — оба зверски устали — примеряется и возвращает Баррану удар. Тот, в свою очередь летит к бетонной стене.

— А если б ты меня послушал, мы никогда не оказались бы здесь! — орет Пропп.

Барран встает и орет еще громче, с бешеной яростью:

— А где бы мы оказались? В тире с мишенями-неграми? Ты мне омерзителен! Все прохвосты твоей породы мне омерзительны! От тебя смердит!

И снова бросается на легионера Пропп еще не совсем выдохся. Бетонная коробка, освещенная лучом фонаря, превращается в боксерский ринг, в арену гладиаторов, где двое мужчин поочередно бьют и падают, встают и бьют, шатаясь от усталости, но продолжая бессмысленную драку.

Позже.

Свет фонаря потускнел. Взобравшись на чемодан, Барран уцепился обеими руками за край вентиляционного отверстия, чтобы посмотреть, нет ли возможности выбраться из западни. Но отверстие узко, бетонная стена толста, решетка прочна.

Медик с трудом соскакивает на пол Пропп тем временем обнаружил на бетонной стене у двери заштукатуренную полосу. Бритвой он выскребает в ней ложбинку.

— Что надумал? — спрашивает Барран.

— Одно я об электричестве знаю точно — что должны быть провода, — не отрываясь от работы, отвечает Пропп.

Оба растерзаны, окровавлены, но спокойны. Они делают минимум движений— прежде всего экономят силы, но еще и знают, что рано или поздно в закупоренной комнатушке станет не хватать воздуха.

— Ни замка, ни ключа, ни окна, ни денег в сейфе, зато проводов тьма!..

— злобно бурчит себе под нос Пропп.

В этот миг лезвие его бритвы и в самом деле касается вмурованных в стену проводов.

Короткое замыкание. Сноп искр, и бритва летит к потолку, а Пропп, пораженный током, обрушивается на пол.

Барран бросается к нему, усаживает у стены, массирует ему плечи и затылок.

Наконец легионер открывает глаза и еле слышно бормочет.

— Дверь?

— Нет.

Оставив своего компаньона, медик садится у стены напротив.

Немного позже.

В комнатушке невыносимая жара. Фонарь освещает стены лишь до половины высоты, и воздух заметно оскудел. Оба узника сидят на прежних местах, только Барран снял изодранную рубашку. Легионер стаскивает свою руку, в которую ударило током, он прижимает к груди. Он оглядывает потолок, потом стены вокруг.

— Видно, я кондиционер вырубил, — замечает он.

— Что, что, а подгадить ты мастак, — беззлобно отзывается Барран.

Долгие секунды они молчат, истекая потом.

— Однажды в Индокитае я просидел восемнадцать часов в воронке, — задумчиво произносит Пропп. — Полной воды! — Помолчав, он добавляет. — Один.

Барран слушает его не шевелясь, лицо его в крови.

— Батарейки садятся, — замечает он.

Прошли часы.

В бетонной коробке свет стал еще тусклее, жара — нестерпимей. Сидя друг напротив друга, Барран и Пропп молчат Медик подтаскивает к себе чемодан, открывает его и достает оттуда пачку акций Изабеллы. Рассматривает одну из акций в свете лежащего на полу фонаря.

— Они фальшивые? — спрашивает Пропп.

— Нет.

— Тогда они тухлые. Номера записаны в банке или что-нибудь в этом роде.

Барран резким движением подбрасывает пачку в воздух. Листы рассеиваются и, как птицы, порхают меж четырех стен.

— Ты целил на двести миллионов, док?

— Вот уж нет.

Пропп поднимается на ноги, всматривается в медика, пытаясь понять. Акции Изабеллы разлетелись по всей комнате и устилают пол вокруг них.

— Тогда почему ты здесь? — не унимается Пропп.

— Это целая история, папаня. Меня нет здесь! Ей нужен был олух в этом подземелье, и я подрядился быть этим олухом. Я двойник, фантом.

— Но почему?

— Потому что есть вещи, которые человек должен сделать, — помолчав, отвечает Барран.

Пропп недоуменно хмыкает. В этот момент под бронированной дверью появляется яркая черта, коридоры лабиринта осветились.

Барран, вскочив на ноги, бросается к фонарю и выключает его.

— Обход! — восклицает он.

В прорезанной светлой чертой комнате, где угадывается присутствие двоих, ненадолго воцаряется тишина. Потом вновь раздается голос Проппа, почти такой же громкий, как раньше, словно ему совершенно безразлично, что охранники близко.

— Сейчас полдень или полночь, док?

— Я уже сбился.

Спустя некоторое время яркая черта тускнеет, Барран включает фонарь. Они с Проппом неподвижно.

Сидят по обе стороны от бронированной двери, привалившись к бетонной стене.

— Если снаружи полночь, то все сейчас за столом, встречают рождество, — мечтательно произносит Пропп.

— Как ты там говорил! Гусиная печенка, устрицы, индейка… И девчонка в халате? Пропп улыбается:

— С пингвином на нем… И без ничего под ним… Оба молча грезят об этой девчонке с пингвином, хотя медик ее никогда не видел.

— Счастливого рождества, мосье Пропп, — дружески, без всякой иронии говорит Барран.

— Merry Christmas? Mister Barran[5], Свет фонаря, слабеющий, неверный, адская жара, жажда.

Пропп, сидя на полу, с блестящим от пота торсом, по одной швыряет в сторону открытого сейфа скомканные акции Изабеллы, монотонно повторяя при каждом броске:

— Я богат… Я богат… Я помещаю свой капитал… Барран лежит на боку, прижавшись животом к стене. Припав ртом к бетону и раскинув руки, словно цепляясь за кого-то живого, он слизывает со стены капли сконденсировавшейся влаги.

— Скажи, док… Как мы выйдем отсюда во вторник утром?

— Ногами вперед.

— Сколько времени человек может продержаться без воды?

— Только не до утра вторника.

Свет фонаря мигает необычно долго. Оба смотрят на него внимательно, но с покорностью. Свет гаснет. В темноте раздается голос Проппа:

— Теперь, когда это уже не имеет значения, док… Почему в твоем револьвере не хватало одной пули?

Пляшущий свет внезапно освещает комнату. Это Барран поджег одну из акций Изабеллы. Медик протягивает этот импровизированный факел Проппу и готовит другие, тщательно свертывая листы.

После некоторого молчания, стоя на полу на коленях, он начинает рассказывать спокойным, непринужденным голосом, как если бы это признание и в самом деле уже не могло иметь значения:

— …Его звали Моцарт, как композитора. Он был медик, как и я… Мы все делали сообща: сдавали экзамены, развлекались с девчонками, пьянствовали, дрались. У него были способности ко всему, ты даже представить себе не можешь… Особенно ко всяким проделкам… Вполне допускаю, что для остальных он был не подарок. Но зато какой парень!.. И потом, для меня он был… ну, в общем, как брат. Больше, чем брат…

Когда Барран рассказывает о Моцарте, у него даже голос совсем другой. Чувствуется, что он погружается в воспоминания, которые его терзают, и делает это с угрюмой и полной искренностью.

Пропп слушает его, зажигая факел за факелом и бросая на пол догорающие обрывки, которые уже невозможно держать. Лица обоих освещены теперь движущимися огнями. Барран продолжает:

— …Однажды ночью в Алжире, близ Сетифа, атаковали наш пункт первой помощи… Я принял Моцарта за одного из нападавших и выстрелил… — Медик прижимает палец к середине лба. — Сюда!

Внезапно он встает на ноги, словно вырастает посреди бетонной коробки. Он весь лоснится от пота.

— Спустя час я отвез его труп на. базу, в вертолете… Самое смешное, что за ту ночь меня наградили!.. — Потухшим голосом он добавляет. — Вот так оно было.

Он отворачивается к стене, на которой конденсируется влага, и водит по ней правой рукой, пытаясь обнаружить влажный островок.

— Кто друг, кто враг. не всегда различишь, док… — глубокомысленно замечает Пропп. — А может, по сути дела, особой разницы и нету.

Он тоже встает, с факелом в руке. Когда он пересекает комнату, между стенами колышется слой дыма. Легионер несколько раз машет факелом сквозь дым:

— Совсем как это, взгляни: и освещает, и убивает.

Он занимает место медика у стены, ища на ней конденсат.

— Так, значит, в Марселе девчонка ждала Моцарта? — уже другим тоном спрашивает Пропп.

— Да. Ей я не хотел о нем говорить.

— А он тебе про нее что-нибудь говорил? Пока Пропп лижет стену, изгибаясь, чтобы дотянуться до влажных участков, медик поджигает очередную скрученную в фитиль акцию и отвечает.

— Он рассказывал мне про странное обещание, которое дал ей… Что-то вроде рождественского подарка… , Он умолкает.

— И что дальше?

— А ничего.

— Ты хочешь сказать, — недоверчиво спрашивает Пропп, — что вместо него вляпался в это тухлое дело?

Двое стоят лицом к лицу в неровном свете подожженных листков бумаги, и голоса их снова звучат агрессивно.

— Я не дешевка! — с вызовом бросает Барран.

— Какая разница раз он все равно на том свете?

— Он бы никогда не отрекся от меня, ни от живого ни от мертвого! — кричит Барран — И я не собираюсь от него отрекаться! А теперь заткнись, ты расходуешь кислород!

Клокоча от ярости медик поворачивается идет к стене и садится подле нее не глядя на легионера.

Пропп тоже съехал на пол — изнуренный измученный, но улыбающийся С иронической покорностью он оглядывает стены освещаемые факелом в руке Баррана потом говорит.

— Чертов Моцарт! Но раз уж он был такой головастый скажи что бы он сделал сейчас чтобы вытащить нас отсюда? Скажи док!

Барран поворачивается к нему собираясь послать его куда подальше. Но слова сами застревают у него в горле словно споткнувшись о вопрос легионера. На протяжении нескольких секунд в бетонной коробке почти зримо присутствует третий — Моцарт.

Пропп естественно не ждет от медика ответа на свои вопрос но взгляд его вдруг останавливается на стене к которой он прижимает правую руку. Легионер смотрит на ладонь она совершенно суха.

Отнимает от перпендикулярной стены левую руку она влажная от конденсата.

Пропп оглядывает другие стены и поспешно вскакивает. — Посвети-ка мне,

— говорит он.

Он стоит перед той частью стены которую они с Барраном лизали как звери Барран поджигает новый листок. Пропп ощупывает стену сверху донизу.

Конденсация ~ теперь это отчетливо видно по блеску мельчайших капелек — происходит строго на полосе стены шириной около метра по всей ее высоте.

— Ну что там у нас? — нетерпеливо спрашивает Барран.

— Там холод!

Медик стучит кулаком по бетону в разных местах. Сомнении нет за прохладной влажной полосой — полость.

— Тут за стеной шахта! — кричит Барран.

И бросается к сейфу. Пока Пропп раскладывает на полу костерок из бумаг он вынимает оттуда одну из тяжелых стальных полок. Возвращается к влажной полосе стены и принимается изо всех оставшихся сил долбить в стену полкой. Грохот стоит такой, что того и гляди лопнут барабанные перепонки.

— You crazy![6] — орет Пропп.

— Сегодня нас сцапают или во вторник это все равно! — кричит в ответ Барран не переставая лупить в стену. — Разница одна сегодня — живыми! Давай-ка за дело!

В пляшущем свете горящих на полу акций Барран, тяжело и часто дыша отходит в сторону и передает стальную полку легионеру. Тот занимает устойчивую позицию расставив ноги и начинает наносить весомые удары в то же место стены куда бил его напарник.

Прошло время.

Барран стучит и стучит, но уже гораздо медленней.

Его сменяет Пропп. Он тоже валится с ног от усталости и облизывает языком пересохшие губы. Теперь каждый из них держит в руках по полке. Словно обезумевшие дровосеки с побитыми, покрытыми щетиной и бетонной пылью физиономиями.

Результат их усилий обескураживает: на стене наметилось что-то похожее на трещину видны следы ударов, но кажется невероятным чтобы ее можно было пробить.

Барран по спине и груди которого струится пот, разгоняет рукой стоящий в комнате дым и говорит.

— Лучше долбить впотьмах! Иначе сдохнем от этого дыма!

Он принимается в свою очередь бить в стену стальной полкой а Пропп ногой давит догорающие на полу обрывки.

Сколько часов они уже здесь?

Темнота прорезаемая полоской яркого света под бронированной дверью. И вот этот свет гаснет. Барран устало произносит во тьме.

— Обход кончился давай.

Медик поджигает скрученную в фитиль акцию. Он сидит у стены которую они пытаются пробить. От места ударов по стене разбегаются уже несколько трещин.

Оказывается Пропп спит растянувшись на полу.

Барран берет свое орудие и шатаясь поднимается на ноги. Он наносит удар за ударом, в промежутках между ними собирая последние остатки сил Легионер открывает глаза тянется за своей стальной полкой и с усилием встает опираясь о стену. Становится рядом с Барраном и они начинают лупить в одно и то же место поочередно.

Факел на полу гаснет. В этот же миг бетон поддается слышен грохот рушащейся стены.

Барран поджигает новый лист.

В стене зияет дыра за которой — пустота. Судя по всему воздуховод. Барран и Пропп расширяют пролом яростно отбивая по краям куски бетона.

Воздуховод достаточно широкий чтобы в него мог влезть человек, идет отвесно вверх. С факелом в руке Барран просовывается в него по пояс. Вверху, на уровне, потолка, — загиб.

За все это время никто из двоих не проронил ни слова. Пропп все так же молча сторонится, пропуская напарника в трубу, потом сам втискивается туда наполовину и помогает ему вскарабкаться наверх.

Освещая загиб воздуховода танцующим в руке факелом, Барран подтягивается к нему на руках, помогая себе ногами. Наконец он взбирается на горизонтальный участок. Он ползет, задыхаясь, и его учащенное дыхание отдается в узкой трубе подобно хрипу кузнечных мехов.

Несколькими метрами дальше он обнаруживает на полу воздуховода металлическую пластинку, закрывающую отверстие, и вышибает ее. Отверстие выходит в одно из помещений подземелья на уровне потолка.

Похоже, это склад канцелярских принадлежностей с рядами стеллажей. Он освещен такой же желтоватой лампой, какие установлены в коридорах.

С первого же взгляда туда у Баррана перехватывает дух прямо под ним между двумя рядами стеллажей на полу лежит человек — лицом к земле, неестественно скрюченный мертвый. На нем черная униформа охранников СИНТЕКО. В спине — несколько зияющих кровавых дыр.

Полуголый Барран спрыгивает на пол рядом с трупом и приподнимает его голову за волосы. Мертвец холодный, окоченевший. Нет сомнения, что охранник умер много часов тому назад. Около него валяется транзисторный приемник размерами с пачку сигарет. Барран машинально включает и выключает его.

Выпрямляясь, медик невольно цепляется взглядом за початую бутылку виски, стоящую на стеллаже между стопками писчей бумаги. Хватает ее и жадно пьет из горлышка, не отрывая непонимающего взгляда от кошмарного видения — лежащего на полу у его ног охранника.

Стоя в белом коридоре, Барран опускает рубильник, отключающий питание от замка бронированной двери. Не закрыв панно «Все вместе!», он идет к хранилищу, неся в руке полупустую бутылку виски. Сдвигает бронированную дверь, открывая доступ в полное дыма помещение.

Пропп, смеясь и хлопая в ладоши, сидит на полу посреди бетонных обломков и сожженных акций. Он словно рехнулся от радости.

Барран протягивает ему бутылку. После нескольких жадных глотков легионер начинает ясно осознавать происходящее.

— Ну что, снова как в старое доброе время? — спрашивает Барран.

— Еще и лучше, док!

— Самое веселенькое у тебя впереди Пошли, взглянешь, — говорит Барран, направляясь к двери.

Спотыкаясь от усталости, то и дело прикладываясь к бутылке, Пропп бредет за Барраном по коридору. Полуголые, покрытые потом и пылью, они входят на склад канцелярских принадлежностей. Пропп безмолвно замирает у трупа охранника.

Барран наклоняется над мертвецом и поворачивает его на бок. Это охранник номер 555 — тот самый, что стоял у застекленной кабины гаража в пятницу вечером, когда Барран выходил из СИНТЕКО на встречу с Изабеллой.

Медик рассматривает его раны — на груди и на спине, потом заключает.

— Убит больше двух дней тому назад. Четыре пули сорок пятого калибра. — Поразмыслив, он добавляет. — Стрелять можно было только в пятницу вечером, в предпраздничном гвалте…

Он выпрямляется Пропп подобрал с пола транзистор охранника.

— Когда все выходили. Изабелла оставалась в кафе. Значит, это сделала не она, — продолжает Барран.

— Тогда кто же?

— Спроси у него, — кивает Барран на мертвеца.

Медик выходит в белый коридор и направляется в кабинет для медосмотра Пропп идет за ним следом, не расставаясь с бутылкой виски и с транзистором охранника 555 — он включил его и слушает, прижав к уху. Барран, остановившись перед электрическими часами, отбирает у него бутылку.

— Если сегодня вторник, то они откроют двери в восемь часов, — говорит он в перерыве между глотками.

— Сегодня вторник, — уверенно заявляет легионер.

— Кто тебе сказал?

— Вместо ответа Пропп до отказа поворачивает ручку громкости приемника. Раздается голос диктора — он рассказывает слушателям, как прошло рождество. Оказывается, французы побили свой же рекорд: раскупили 2584 тысячи кукол.

Барран поворачивается к хранилищу:

— У нас есть три часа, чтобы стереть отпечатки пальцев.

Барран сидит на своем чемодане у выхода из подземелья со стороны гаража.

Поверх изодранной рубашки он надел пиджак, повязал галстук. Насколько это было возможно при покрывающей его лицо трехдневной щетине, он сумел придать себе более или менее приличный вид. Неподвижный и молчаливый, он ждет, положив пальто на колени.

В другом конце лабиринта, у одного из лифтов, Пропп тоже ждет, когда откроются двери. Морщась, он скребет щеки своей бритвой, без воды и без зеркала. Издалека, через все коридоры, до него доносится свист Баррана.

Он смотрит на наручные часы: ровно восемь. В ту самую секунду, когда он собирается свистнуть в ответ, во всем здании раздается оглушительный звонок, уже звучавший здесь в пятницу вечером. Почти одновременно с грохотом открываются двери всех входов в подземелье.

Барран надел пальто. С чемоданом в руке он входит в гараж и тут останавливается как вкопанный спиной к нему в стеклянной кабине стоит охранник номер 315.

Согнувшись пополам, медик пробирается между машинами, оставленными на стоянке. Не спуская глаз с охранника, он незамеченным достигает выхода из гаража.

Перед ним — длинный крутой подъем на улицу, в конце которого освещенное солнцем отверстие. Держа в руке чемодан, Барран начинает восхождение.

Он преодолел уже треть подъема, когда впереди, на фоне выхода, внезапно зажигаются два ослепляющих огня фар — навстречу на полной скорости катит автомобиль. Сообразив, что этот снаряд нацелен в него, Барран падает на землю и откатывается к стене. Машина проносится в нескольких сантиметрах от него, не тормозя, и заезжает внутрь гаража.

Звонок, возвещающий о начале рабочего дня, по-прежнему звенит в здании.

Не оглядываясь, Барран подбирает чемодан и продолжает восхождение к свету дня. Когда он выходит на улицу, свет режет ему глаза. В этот день, 26 декабря, над Парижем по-летнему яркое солнце.

Посреди толпы служащих СИНТЕКО, спешащих на рабочие места, — некоторые оборачиваются ему вслед, — Барран широкими шагами удаляется от здания.

Примерно в то же самое время у дверей лифтов подземелья Пропп с нетерпением ждет, чтобы к нему спустилась кабина.

Наконец одна из дверей с гудением открывается.

Толчок в сердце: легионер оказывается нос к носу с охранником номер 112. Тот смотрит на него с безразличием, не замечая его смятения. Он явно принимает Проппа за служащего, который успел приехать на машине и оставить ее в гараже. Легионер входит в кабину, стараясь держаться естественно.

Все время, пока кабина идет вверх, охранник не сводит с него взгляда. Неожиданно его лицо оживляется каким-то подобием человечности.

— Хорошо провели уик-энд? — спрашивает номер 112.

Пропп с трудом сглатывает слюну.

— Потрясающе.

Полицейские сирены рвут холодный, пронизанный ярким светом воздух утра.

С подоконника квартиры Баррана шумно взлетает голубь. Внизу у тротуара останавливаются две полицейские машины и фургон. Полицейские в штатском спрыгивают на асфальт и устремляются в подъезд. Другие полицейские, в форме, образуют кордон, сдерживая стекающихся отовсюду зевак.

Все это происходит очень быстро. На другой стороне улицы — Франц Пропп. Он только что появился здесь. Бессильный что-либо сделать, он стоит неподвижно и с тревогой наблюдает за развитием событий. Вот он снова поднимает глаза к окну Баррана. Потом, пятясь задом, медленно отходит.

В нескольких шагах позади него, на углу улицы, кто-то скребет по стеклу. Легионер оборачивается это Барран, жуя бутерброд, подает ему знак изнутри кафе.

Убедившись, что его заметили, медик тотчас уходит в глубь зала, к стойке. На лице Франца Проппа появляется его обычная ухмылка.

— Йеа-а-а! — вопит он.

Уборщица на коленях моет пол кафе тряпкой. Подняв голову, она видит Франца Проппа — тот входит вразвалку, держа руки в карманах помятого пиджака, и направляется к Баррану, облокотившемуся о стойку. Она вновь принимается за работу. В углу зала стоит наряженная рождественская елка.

Двое мужчин у стойки — единственные пока посетители. Держась как нельзя более естественно, они ведут негромкий разговор.

— Плохие новости разносятся быстро, док.

— Если б не это, они сцапали бы меня наверху, — говорит Барран, указывая на свой бутерброд с ветчиной.

Он разламывает бутерброд и протягивает половину легионеру.

Перед ним стакан и полбутылки вина. Он перегибается через стойку и достает еще один стакан — для Проппа.

Легионер жадно уминает бутерброд.

— Что собираешься делать? — спрашивает он.

— Разыщу Изабеллу.

Пропп в знак неодобрения качает головой. Оба смотрят сквозь витрину кафе на проезжающую мимо с воем сирены полицейскую машину.

— Через час вокзалы и аэропорты будут перекрыты. Айда со мной, док.

Не получив ответа, легионер запускает руку во внутренний карман пиджака, достает оттуда пачку купюр и, не считая, делит ее пополам.

— Нынче я при деньгах, продал одну куколку!.. Если тебе что-нибудь понадобится, приходи в больницу Валь-де-Грас, на восемнадцатый пост. Меня там уважают.

Он сует половину пачки Баррану в наружный карман пальто. Медик долго смотрит на него и наконец принимает решение.

— Слушай. Ты садишься на самолет в Марсель, я тоже. Встречаемся в пивнушке напротив лагеря Святой Марты.

Пропп согласно кивает, запихивая оставшиеся деньги назад в карман.

— И запомни, — продолжает Барран, — ты никогда не бывал в этом подземелье, и меня ты не знаешь.

— За меня не переживай, док.

— Да я не только за тебя. Если они узнают, что мы были вдвоем, схлопочем лет по десять.. Ты умеешь держать слово?

— Нет.

— Тогда дай мне его.

Пропп прикрывает глаза в знак того, что дает слово. Потом, взяв со стойки свои стакан, он придвигает его к стакану Баррана — чокнуться.

Какое-то время они молча смотрят друг на друга. Наконец на лице легионера появляется улыбка. Серьезная, приветливая. И он говорит:

— Прощай, друг.

Часом позже все в то же солнечное утро.

Барран с черным чемоданом в руке входит в просторный аэровокзал Орли. Первое, что он замечает, окинув взглядом суетливую толпу прилетевших и улетающих на другой край света, что Пропп уже тут.

Легионер стоит у автомата для продажи сигарет. Забирая свою пачку, он наблюдает за Барраном в зеркало автомата.

Легионер тотчас замечает в зеркале, что несколько человек в штатском медленно стекаются к его напарнику, стягивая вокруг него кольцо. Он быстро оборачивается. Полицейские в форме занимают места у выходов из аэровокзала.

Легионер не колеблется ни секунды. Он с размаху всаживает кулак в зеркало автомата и орет что-то, чтобы привлечь к себе внимание.

Реакция Баррана мгновенна. Не оборачиваясь, чтобы поглядеть, что творится сзади, он перемахивает через стойку «Эр Энтер», приземляется у ног двух всполошившихся стюардесс и стрелой мчится через багажное отделение.

Пропп тем временем бежит через весь зал, по пути хватает в охапку какую-то стюардессу и швыряет ее в полицейских, преграждающих ему дорогу. Насмерть перепуганная девушка истерично визжит, будоража весь аэровокзал. Повсюду раздаются пронзительные свистки.

Мчась по таможенному залу, Барран перепрыгивает через движущуюся ленту с зарегистрированным багажом. Там он оставляет среди прочих чемоданов свой.

Полицейские в штатском, потерявшие драгоценные секунды из-за устроенного Проппом переполоха, преследуют медика. Тот уже достигает открытой к солнечному свету двери, когда двое служащих аэропорта пытаются его задержать. Он пробивает себе между ними дорогу ударами кулаков — по одному левым, по другому правым — и выскакивает наружу.

В тот же момент Пропп левым и правым кулаками разделывается с двумя другими служащими, попытавшимися остановить его бегство в противоположном конце аэровокзала.

Легионер несется во весь дух, петляя, как слаломист, между машинами на стоянке. И тут он натыкается на громадный кулачище, с треском обрушившийся ему промеж глаз.

Все вдруг становится зыбким перед глазами Проппа, рухнувшего оземь. В этом нереальном, совершенно беззвучном мире к нему склоняется здоровенный черноволосый детина в плаще, и постепенно восстанавливающийся слух доносит до него скрипучий, не сулящий ничего хорошего, голос:

— Старший инспектор Мелутис… Антуан-Пьер-Эмиль. Брось свою бритву!

И когда Пропп, оглушенный, но не покоренный, встает на колени, он видит, как навстречу ему снова летит громадный кулак. На этот раз — непроглядная тьма.

На другом конце стоянки Барран, оторвавшись от преследователей, в последнем, отчаянном броске плюхается на заднее сиденье крытого брезентом джипа.

Водитель, уже собравшийся было отъезжать, с недоуменным видом оборачивается.

— Трогай, сволочь! — задыхаясь, кричит Барран.

Повторять дважды ему не приходится. Через заднее стекло уносящегося джипа Барран видит, как от него удаляется удручающая картина: Франц Пропп, распростертый на асфальте стоянки посреди обступивших его полицейских.