И вдруг всё стихло. Давление сверху исчезло. Я потряс головой, сплёвывая траву и песчинки. Человек встал и помог мне подняться. В слабом свете звёзд я разглядел юное безусое лицо, волевое, с крупным подбородком.
      – Романтик? – неприветливо спросил он.
      – Нет-нет, – на всякий случай поторопился откреститься я, смущённо отряхивая рубашку на животе и джинсы.
      – Ну да, вы ещё молоды, – согласился он, присмотревшись. – Как же вы очутились на поле?
      – Да я заснул в мусорном бачке, и ребята приволокли…
      Наклонив голову, он изучил мои ноги.
      – С Луны свалился? – с подозрением спросил он, отступая на шаг.
      – Да нет же! – Я даже руки поднял для убедительности. – Я из этих, как их… свободный я, во.
      – Бомжатник… – скривился парень. – Ну да чего теперь. Давай тогда зайдём чайку дёрнем. Я раньше пришёл, экипаж ещё не подъехал, скоротаем времечко. Небось давно нормально не ел?
      Через каких-то двадцать шагов по полю он толкнул дверь – и я зажмурился от яркого света. Это была ракета. А я даже не заметил её корпуса: он сливался с темнотой. Перед тем как шагнуть через порог, я отступил, запрокинул голову и вроде бы разглядел. Она уходила вверх, узкая, стройная, чуть серебрящаяся по контуру, красивая, как детская мечта.
      Мы попали в небольшую уютную комнатку. Стены, пол, потолок – всё металлическое, посередине стоит деревянный стол, вокруг пластиковые стулья, и у входа – глубокое кожаное кресло. Хозяин гостеприимно усадил меня туда, сам начал открывать встроенные шкафчики, методично доставая оттуда и ставя поочередно на стол термос, стаканы в подстаканниках, кусковой сахар в хрустальной сахарнице, алюминиевые чайные ложки. Потом достал ещё хлеб, масло, колбасу и сыр.
      – Странно, что вы о них не знаете, – рассказывал он, подавая мне дымящийся стаканчик. – Они лет двадцать как появились, даже больше. – (Ему самому было от силы девятнадцать, мне же – к тридцати.) – Романтики – это старики, которые летать сами уже не могут, тяги не хватает. Но ещё хотят. Вот и приходят сюда, смотрят, как мы стартуем. Их притягивает к ракете воздушным потоком и уносит в открытый космос.
      Я поёжился, сообразив, чего избежал, и искренне поблагодарил юношу. Он тем временем нарезал бутерброды.
      – Вам повезло, что я как раз шёл, – спокойно отозвался он.
      – А куда летите? – поинтересовался я.
      – К М51 Гончих Псов.
      – Ого! И что там? – Название ничего не говорило ни уму ни сердцу.
      Он прищурился, высокий лоб его пересекла морщина.
      – Да вы точно не свалились? Об этом только все и говорят. Нашли там несколько планет предположительно земного типа. Вот, будем исследовать на предмет внеземного разума…
      Я почувствовал, что совершенно теряюсь в мире. Везде меня принимали за чужака, негде было приткнуться, не о чем поговорить – может, я и впрямь с Луны свалился, да так головой приложился, что всё забыл? Только вот что тут делают с этими свалившимися?
      – Да что вы, что вы!
      – А не то я и врача могу вызвать… – Он потянулся к столу, поставил наполовину опустошённый стакан. Красновато-коричневая поверхность заходила мелкой рябью.
      – Да что вы, что вы!
      – Ну вы смотрите, если вдруг…
      Взглянув на дверь – успею ли в случае чего выскочить, – я постарался сменить тему:
      – Так с вами можно попрощаться? Больше не увидимся…
      – А вы приходите встречать. – Он поднялся, подошёл к шкафчику. – Всё-таки, может, по глоточку чего покрепче не помешало бы, – пробормотал он, поворачиваясь ко мне с металлической фляжкой в руке. – Будете?
      – Конечно! – Я напряг остатки памяти. – Когда встречать? – Межзвездные полёты – это ж годы или столетия… – На каком принципе, кстати, работает ваш корабль? – Я начинал склоняться к тому, что попал в параллельный мир.
      Он замер, держась за крышечку фляги.
      – Что значит «на каком»? – И обежал взглядом всю мою скрючившуюся в кресле фигуру, от пыльных кроссовок до взъерошенной макушки. – На собственной тяге, как обычно… – Парень сделал шаг к дверям.
      – Я не понял. Ведь есть же земное притяжение, и, чтобы его преодолеть, требуется приложить огромную силу, потратить массу энергии, сжечь тонны топлива… Вы летите через ноль-пространство или через гиперпространственные туннели?
      – Зачем же, просто летим, – промямлил он, передвигаясь к выходу. – Погружаемся с командой и летим себе.
      – Но какая же сила вас движет? – допытывался я.
      – Да обычная же, сила тяготения, – вяло отбивался он. Его волевой подбородок как будто сник. – Нас просто тянет туда, потому что мы хотим туда попасть.
      – А я, положим, тоже хочу?
      – Если тяга достаточная… – бормочет он, – то, конечно… Вы не против, если я сбегаю за ребятами? Вам будет интересно познакомиться с ними.
      И сбежал. Небось за ментами помчался, падла. Но они меня фиг найдут! Пока прочёсывают космодром, я уж улечу вместе с ребятами, и никакие сволочи в форме потом меня не достанут!
      Я выбрался из помещения и пошёл искать укрытие. Внутри ракеты был небольшой лабиринт коридоров, что вверх-вниз, что влево-вправо, и помещения все как кубики. Побродил я там, в дальней комнатке открыл какую-то дверцу, залез и затаился. Никакого центра управления, приборов никаких не нашёл, только жилые помещения. Полки с книгами обычными, шведские стенки… Всякое.
      Ноги замёрзли. Мне показалось, что я задремал. И – голоса, теперь снаружи звучали голоса, они были отлично слышны. Я насчитал человек семь – веселая компания, молодые пацаны.
      – Давайте осмотрим, – предлагал один.
      – Пора лететь, бросай свои шутки, штурман, – говорил другой.
      – Кроме шуток, он с Луны свалился! – клялся мой голубоглазый спаситель.
      – Капитан, ты ему веришь? – возражал кто-то ещё. – Всех лунных отлавливают ещё на улице!
      Капитан приказал:
      – Три минуты на обыск! Время!
      И пацаны забегали, начали хлопать дверями, топать, переговариваться… Я затаился.
      Получилось, что я хорошо спрятался. Через три минуты капитан отзвонился в диспетчерскую, и ему скомандовали старт. Юнцы собрались в соседнем помещении и трепетно дышали. Я прислушался, поднеся ладони к ушам: сейчас как заведут двигатель, он взревёт…
      Ничего не происходило.
      – Почему не взлетаем? – вякнул кто-то.
      Первым сориентировался капитан.
      – На борту посторонний! – крикнул он. – Прочесать корабль ещё раз! Проверить все системы жизнеобеспечения! Быстро!
      – Я вам говорил, говорил! – Судя по голосу, штурман бежал впереди всех.
      Захлопали двери. Я вжался в стену. По ногам сквозило. Осторожно, почти не дыша, я пошарил справа и слева. Там было пусто. Не забрался ли я в какую-нибудь вентиляцию? Задравши голову, разглядел сеточку светлых полос. Я вытянул руки и поводил ладонями по металлу. Пальцы нащупали холодные скобы по сторонам от входного отверстия.
      – Тут смотрел? – спросил голос у самого моего виска.
      Заскрежетала, поворачиваясь, ручка. Я сжался, вцепившись в скобы. Одна нога норовила соскользнуть. Если дверь откроется, я попаду вошедшему пяткой в глаз.
      – Доктор, его нигде нет! – крикнули подо мной.
      Я вздрогнул и поджал ногу. Они что, вызвали… психиатра?
      Дверца открылась. Я видел, как всунулась в мою темноту кудрявая голова, видел её силуэт на фоне жёлтого прямоугольника на полу, видел розовое ухо.
      Голова покрутилась и исчезла.
      – Тут никого! – отрапортовал юнец подо мной.
      – А это что? – спросил его капитан.
      Мы одновременно посмотрели на пол. Там, на пыльной решётке, остались два моих следа.
      – Все сюда! – разнеслась команда по открытым настежь помещениям и коридорам.
      Сжав зубы, я пополз вверх. Железо скрипело под ногами.
      – Он движется в сторону камбуза!
      Я с размаху влетел макушкой в преграду. Мир наполнился звоном.
      – Остановился!
      Десяток бегущих топочут как будто по ушам. Судорожно вцепившись в скобу, я шарю по стенам и по решётке над головой. Подо мной металлический колодец глубиной в несколько метров. И снизу кто-то лезет! Хоть какое-нибудь бы отверстие, хоть малюсенькое, хоть защёлка или замок – я сломал бы их голыми руками!
      – Успокойтесь, вам не причинят вреда, – говорит голос снаружи.
      В стене открывается окошечко, сквозь дырочки я могу разглядеть лицо человека в белом халате, который, наклонившись, высматривает меня сквозь множество мелких отверстий.
      – Бревед! – гнусавит санитар.
      Я отшатываюсь, теряю равновесие, соскальзываю…
      Темнота выползла из углов, разлеглась вокруг тусклого круга света от торшера; она ждала момента, когда можно будет вонзить зубы в это пространство, чтобы съесть, поглотить его без остатка, зажевать и выплюнуть комком смутных теней. А за спиной темноты присела, сложив лапки на груди, прикрыв красные глазки, хмурая беспробудная тоска.
      Санёк вошёл тихо, стараясь двигаться осторожно, но всё равно задел стул, и тот с грохотом полетел на пол. Во всей квартире было темно, только у матери из-под двери выбивалась полоска света. Там едва слышно играла музыка и переговаривались почти шёпотом. Перед глазами ходили круги. Из глубин организма поднимался вал тошноты, давя органы, просился наружу. Санёк держался. Он рухнул на диван и затих, бессознательно шаря вокруг. Случайно задел выключатель торшера, и слабенькая сороковаттка, будто охнув, погасла.
      И тогда темнота сделала шаг вперёд, и заполнила комнату, и села на грудь, а тоска, подобравшись с полу, забралась в голову.
      – Меня никто не лю-убит… – простонал Санёк, слепо вглядываясь перед собой. Постепенно глаза привыкали, и он разбирал в слабом свете фонарей за окном очертания громоздкой мебели.
      Туша давила на виски и глаза, застилая взгляд. Тоска была всегда, всегда, когда он оставался в комнате один. Даже телевизор не помогал. Санёк нашарил наконец «ленивку». Засветился экран, замелькали на нём люди, лица, огни, жёлтое, красное, синее, звуки, формы – там была жизнь, там были счастливы, улыбались и пели, а тут… тут была тьма, и одиночество, и ничтожество, и бессилие – все насели на человека, царапая мозг острыми злыми когтями.
      Санёк скатился с дивана, на карачках подобрался к окну, подтянулся к подоконнику и положил лицо на него, щекой к прохладной шершавой поверхности. Он вдыхал свежий воздух и не мог надышаться, он пил ветер, впитывал шорох машин и цокот каблучков, голоса поздних прохожих, которые и не знали, что он страдает тут, наверху. Никто не знал, что он есть, мир отверг его, забыл про Санька, плюнул, а он, Санёк, утёрся, потому что делать – что он мог сделать, когда вместо приветливого ласкового лика давно уж видел злобный оскал?
      Голова кружилась, пол поднимался и опадал, стены клонились в разные стороны, в такт дуновению ветра. Сквозняк развозил грязь по морде мира, в морщинах его скопились злобные чертенята, они показывали розовые языки, тянули, вытягивали, будто хотели достать до Санька.
      Что он мог?
      Санёк подтянулся выше, цепляясь за карниз. Металлическая полоса отогнулась, царапнув большой палец.
      Только ответить тем же. Поднявшись во весь рост, Санёк забрался коленями на подоконник, упираясь ладонями в проём, высунулся на улицу. Внизу стоял киоск, где продавали водку, пиво, сигареты и чипсы; огни его перегораживали тротуар. Из-за поворота, визжа шинами, вывернула чёрная иномарка и, набирая скорость, проехала мимо. Санёк, покачиваясь, выдвинулся дальше, копя во рту слюну.
      Потом нагнулся и плюнул.
      Шатнулся, пальцы заскребли по дереву, собирая занозы под ногти, – и улица приняла его. Подхватила полными руками ветра, нежно, как когда-то мать, с любовью и заботой. Санёк расслабился и улыбнулся, отдаваясь последней ласке.
      Но напоследок его всё-таки больно толкнули в спину.
 
      – Но штурман ловит вас и живым и невредимым доставляет к санитарам, а они привозят вас к нам. Ну что, теперь укольчик? Успокоительный.
      – И так я попал к вам, – закончил Санёк и с укоризной посмотрел на врача, который в свою очередь с сочувствием изучал покрытого синяками и ссадинами пациента: молодой человек в грязной клетчатой рубашке и в синих джинсах, держась за бок, сидит над кушеткой, парит в двух-трёх сантиметрах над простынёй.
      – Только не укол, – стоит он на своём. – Мало ли как ваши лекарства на меня подействуют. Вон, видите, я уже тоже летать начинаю… Доктор, это что, заразно?
      – Вам просто необходим отдых. – Полная рука тянется к шприцу, который давно лежит на салфетке рядом с карточкой Санька, куда доктор записывал его рассказ. – Но вы настолько возбуждены, что вряд ли заснёте самостоятельно. Вы изведётесь, растратите нервы… Один укол – и наконец отдохнёте.
      Санёк смотрит в окно. В кабинете горит электричество, поэтому молодой человек не заметил, что за белыми ситцевыми занавесками светает. Солнце ещё не взошло, но небо уже голубое, почти как днём. Санёк поникает и позволяет доктору приблизиться. Двигаясь мягко, как умеют иногда именно такие грузные врачи, доктор подносит шприц, и Санёк подставляет под иглу руку.
      – Может, и впрямь перебрал? И мне только кажется, что я летаю? – спрашивает он покорно.
      Рука доктора дрогнула.
      – Да нет же, не кажется, вы действительно куда-то тяготеете, но, видимо, никак не решитесь.
      – Тяготею? Но, доктор…
      – Иван Борисович.
      – Я не понимаю, ну как желание чего-то может пересилить притяжение земли?
      – Да ведь на тяге весь мир держится, молодой человек.
      – Саша. Меня зовут Саша.
      – Оглянитесь, Саша. Посмотрите же вокруг. Юноша так любит, что летит к возлюбленной: его тянет к ней. Как магнитом. Что такое хотя бы магнит, вы знаете?
      Санёк кивает. Глаза у него красные, лицо осунулось, но он слушает, покачивая ногами и сам покачиваясь над кушеткой.
      – А как же иначе? Как бы иначе они жили друг с другом? А те же космонавты как летали бы к звездам? – Иван Борисович, крупный, седой уже мужчина, отступил на шаг, сунув руки в карманы белого халата.
      – На топливе!
      – Не смешите, Саша! Как иначе, если бы сила притяжения имелась только у планеты, поклонники находили бы талант, музыкант – слушателей, артист – зрителей? Вот где тяготение! А вы говорите – земля. Как по-другому люди избирали бы себе дело по душе, если бы существовало одно ваше земное притяжение? Как изучали бы поведение перелётных птиц?
      Санёк задумался.
      – А вас куда тянет, доктор? – спросил он, потирая глаза и сонно моргая.
      – Честно? Сейчас – в кровать.
      – Почему же вы сидите здесь, со мной?
      Доктор присел на стул возле окна. Из форточки дуло, и занавеска слегка колыхалась на свежем предутреннем ветру. Белый медицинский шкаф у другой стены поблескивал стеклами, за которыми выстроились шеренгами разные пузырьки.
      – Вы мой пациент, – ответил он, поглаживая подбородок.
      – Ну и что? Вы так любите свою работу?
      – Да я, собственно…
      Доктор отвёл глаза и положил шприц на стол. Санёк висел уже в центре комнаты. Один шнурок у него развязался и болтался над кушеткой.
      – Но вы же видите, что вас куда-то тянет? – обратился к нему врач.
      Молодой человек, обхватив себя руками, зябко поёжился. Там, в воздухе, без опоры под ногами, он чувствовал себя очень неуютно.
      – А знаете, Саша, давайте проверим, – оживился вдруг доктор. Уставшие глаза за толстыми стеклами заблестели. – Когда у нас сомневаются, то делают так. – Он начал отпирать окно.
      – Эй, зачем это?! – испугался Санёк. – Я прыгать не буду! Я не самоубийца!
      – Когда вы окажетесь за окном и отпустите себя, вас утянет в нужную сторону, – объяснил доктор, убирая с подоконника на стол бегонию и раскрывая створку. – Может, не сразу, правда…
      – Я же упаду! – заверещал пациент, забиваясь под потолок.
      – С чего же? – Доктор попытался поймать его за штанину. – Ведь не падаете же вы сейчас! Не дурите, Саша, идите за окно!
      Как только Санёк оказался наверху, он вдруг ощутил, что чувство, которое он испытывал сегодня целый день, – будто его рвёт изнутри на части, тащит во все стороны сразу, – изменилось.
      – Или укольчик, – предложил доктор снизу.
      – Иван Борисович, меня, кажется, тянет! – крикнул Санёк. – Помогите!
      – Куда, куда тянет?!
      – Не знаю! Но если вы немедленно не схватите меня за ногу!..
      Он как будто снова оказался на космодроме. Кругом нарастал рёв воздушных струй, Санёк становился всё легче…
      – Спасите! – закричал он.
      И его утянуло.
 
      Санёк лежал на полу.
      Он огляделся.
      Дома, конечно же, он дома! Вот недавно купленный новый диван, вон трюмо и тумбочка, вон стол с остатками пиршества, за ним свисает родной обрывок обоев, у стены шеренга пустых бутылок, они стоят навытяжку, как оловянные солдатики. И запах, тяжёлый запах застоявшегося воздуха, пустоты и одиночества.
      Санёк вскочил. За окном виднелась звёздная ночь, фонари не горели. На полу лежал квадрат лунного света, в углу валялся одинокий носок. Санёк поспешил открыть окно, впустить в комнату ночную прохладу и свежесть. За стеной негромко играла музыка, приглушённо звучали голоса. Санёк вдохнул полной грудью. Значит, он хотел домой?
      Он перегнулся через подоконник, посмотрел вниз. Куда теперь его тянет?
      Седьмой этаж. Под ним, почти у самого подъезда, стоит круглосуточный ларёк. Если высунуться подальше, то можно разглядеть чёрную крышу и полоску света на асфальте.
      Раздался нерешительный тихий стук в дверь. Санёк отпрыгнул от подоконника.
      – Да! – крикнул он. Сердце бешено колотилось. Что его притягивало, когда он выглядывал, – киоск с водкой или земля?
      Дверь приоткрылась, показалось мятое лицо. Музыка стала громче. Пьяный, будто простуженный, голос произнёс:
      – Я не поме… шала? Санёк, у тебя не оста… лось водочки? После друзей-то…
      – Одни пустые бутылки, можешь посмотреть. – Санёк пропустил мать в комнату.
      Она вошла, пошатываясь, с виноватым лицом. Придерживая подол полурасстёгнутого грязного халата, надетого поверх спортивных штанов, мать присела на корточки около посуды. Она приподнимала бутылку и разглядывала в свете тусклой лампы, просачивающемся через щель в дверях, наклоняла каждую и трясла. Но все были пусты.
      – Ничего… нет, – запинаясь, произнесла мать и поглядела жадно на стол, но там только расплывалось пятно от пролитого вина. – Ниче… го. – Держась за стенку, она с трудом поднялась. – Прости, сынок. Я не помеша… ла? Ты же знаешь, что я тебя… оч… очень люб… ик! Тебе не скучно? Приходи к нам…
      – Нет, не хочу, иди!
      Она покинула комнату, осторожно, двумя руками прикрыв дверь. Санёк залез на подоконник. Уж лучше земное притяжение, чем беспросветная тоска.
      И шагнул в окно. Земля стремительно затягивала, ветер свистел в ушах…
      Санёк вспомнил. Вот как он там оказался, в том странном мире! Вот так же просто сошёл с подоконника. Но не умер, а… Куда его затянуло? Эх, жаль, что он не успел там ничего сделать! Наверное, это прикольно – изучать в небе перелётных птиц…
 
      На городской свалке было тихо, только ветер шуршал старыми пакетами. Одна из куч мусора приподняла голову, приставила руку к уху, оттопыренному заметно более другого. Ни звука не доносилось от мусорного вала, ни звука, свидетельствующего, что тут есть люди. Тогда старик, кряхтя и постанывая, выбрался из-под завала.
      Он отлежал себе ногу, однако переждал стычку в безопасности. Милиционеры и бандиты столкнулись прямо над его головой, схватка была жаркой и быстро закончилась. Почти все участники были повержены, один оставшийся в сознании раненый милиционер вызвал по рации подмогу. Никто из приехавших служителей порядка старика не заметил, как и водитель старенькой санитарной линейки, что следовала за тачками милиции. Тела погрузили и увезли; люди в форме ещё долго стояли, переговариваясь, а бомж всё лежал под перевернутым диваном, куда заполз в самом начале столкновения, лежал и прижимал к груди две бутылки.
      И вот наконец всё стихло. Старик выждал ещё для верности, затем вылез, поднялся, оглядываясь. Мусор вокруг был изрыт, потревожен, на высыпавшихся из пакета исписанных рваных бумагах виднелась кровь.
      – От так, – сипло пробормотал бомж, поглаживая наполненные ярко-оранжевой жидкостью сосуды.
      Сел, вытянув ноги в безразмерных кедах, и начал терпеливо выколупывать пробки. Как только справился с этим – перевернул каждую из бутылок. Жидкость, пузырясь, с журчанием пролилась в мусор, впиталась в него, как в песок, просочилась вниз, к земле. Старик пристально, придирчиво осмотрел бутылки, глянул на просвет – стекло блестело в густых маслянистых лучах заходящего солнца. Поднялся, покряхтывая, и побрёл в глубь свалки.
      За грудами старой, изъеденной жучками и грибком мебели стояла сколоченная из обломков шифера хижина.
      Из-за неё высунулась трясущаяся голова с длинными седыми космами.
      – Ну что, есть добыча? – пропитым тенором спросила голова.
      – Таких у меня ещё нету! – ответил бомж, светясь от неприкрытой радости. – Ты глянь тока, шо за экзимплярчики! – И продемонстрировал бутылки, в том числе похожий на стеклянную лампу Аладдина сосуд.
      – Блеск… – протренькала голова, выходя из-за хижины. Она принадлежала худой высохшей старухе, длинной, но согнутой почти вдвое и потому едва достающей бомжу до плеча. – Ну покажь, покажь всё-то…
      Бомж бережно, любовно отодвинул грязную тряпку, прикрывающую маленькую хижину. Там оказалось много полок – и все они были заставлены самыми разными бутылками: богатство форм, размеров и окраски поражали воображение.
      – Знатная коллекция… – вздохнула старуха. – А этикетки мне, да?
      Старик добавил новоприобретённые экземпляры в коллекцию и отступил на шаг, любуясь.
      – А то, – просипел он.
      И они замолчали, погрузившись в лицезрение. Низкое тёмное солнце играло на стеклянных боках и горлышках.
 
      Доктор задёрнул занавески, но окно закрывать не стал. Белая ткань шевелилась на ветру. Доктор выкинул одноразовый шприц, снял халат и повесил в платяной шкаф у двери, вымыл руки. Перед тем как выключить свет, он обвёл кабинет долгим взглядом. Он проработал здесь пятьдесят лет и ни минуты не пожалел о том. Но сейчас… сейчас он больше не чувствует тяги. Полвека он почти не выходит из клиники, даже квартиру купил в доме напротив, чтобы ни секунды не отрывать от дела, от работы. Неужели вся жизнь была ошибкой?
      Тяжело как никогда спускался доктор по лестнице. Ему показалось даже, что он ощущает ту неведомую силу земного притяжения. Как будто на плечи навалилась глыба, к ногам привесили чугунные гири…
      Тяга не ошибается!
      Но человек меняется.
      И, в конце концов, возраст. Наверное, пришла старость.
      Доктор вышел из клиники, запер дверь. Опустил ключ в карман и медленно зашагал через улицу домой. Просто сейчас его зовёт постель, и ужин нашептывает что-то заманчивое…
      Остановившись на середине улицы, по которой тянулись первые прохожие, доктор понял, что он прямо сейчас может повернуться и уйти куда глаза глядят – и даже не вспомнит о постели. Если тяги больше нет, он стал свободен. И может распоряжаться своим временем как хочет!
      Тогда он развернулся и пошёл. Тяжело переставляя ноги, направился вдоль улицы. Куда? Его ничто не держало и не тянуло – ни назад, ни вперёд, ни вверх, ни вниз. Доктор просто шагал. Его обгоняли, кто-то нёсся навстречу, огибая грузную фигуру, бредущую посередине тротуара. Пять лет не ходил доктор ни в ту сторону, ни в другую, а только ровно поперёк. Три метра от крыльца до крыльца, от подъезда до подъезда – вот и вся улица. За это время появились новые магазины, вывески, даже, кажется, новый дом – или это старый отремонтировали?
      Улица закончилась, началась другая – совсем незнакомая. Доктор шагал и шагал. Ещё одна улица, и ещё… и ещё… Да вот вроде и город кончился, а ведь есть и другие города. Там, впереди, не лес ли? Он не видел леса двадцать лет!
      И доктор, покинув город, направился туда.
      Как много деревьев! Трава, кусты, папоротник – это же папоротник? А что тут растёт? Да посмотрите, разве это не земляника? Доктор присел, осторожно сорвал толстыми пальцами крохотную алую ягодку и сунул в рот. Покатал языком, надавил… В груди, в районе солнечного сплетения, возникла давно забытая лёгкость. Она стремительно нарастала, охватывая тело целиком. Доктор не успевает распрямиться, повернуться – всё это он делает на лету.
      – Хо-хо! – кричит доктор в восторге. Расталкивая замешкавшихся прохожих, он мчится по улицам к клинике.
      – Совсем спятил! – кричат вслед.
 
      Санёк поднимается, отряхивает колени. Он всё ещё жив – да сколько же можно! Сколько можно влачить это жалкое существование и когда же оно закончится? Обида и злость одолевают Санька…
      И тут его больно толкнули в спину. Молодого человека закрутило, он зашатался, взмахнул руками, ища, за что бы схватиться, но его бережно поддержали под локоть.
      – Вы тут? – удивлённо спрашивает Иван Борисович. Он светится и движется дальше, не шевеля ногами, увлекая за собой и Санька. – Вы нашли то, что искали?
      Глаза против воли наполнились слезами.
      – Не только не нашёл ничего, но ещё и потерял! Себя! – пожаловался Санёк.
      – Ну что ж, отлично! – вскричал доктор. – Это повод ещё раз обрести! Вам нужно срочно чем-нибудь заняться. Не хотите ли зайти со мной в клинику и за завтраком обдумать…
      Его неудержимо влекло по улице.
      – Быть может, я мог бы попробовать медбратом? – застенчиво спросил Санёк.
      – Хо-хо! – воскликнул Иван Борисович и понёсся пузом вперёд.
      Криво, шатко и валко, но Санёк тоже летит, поспевая следом.