. Вот именно, когда человек страдает, тогда-то он и должен питать доверие к тем, кто его любит. Ну, успокойтесь, я понимаю ваше положение. Вы не хотели бы просить у ваших родных сразу такую большую сумму, не так ли? Так вот, идите к себе домой, велите себе сделать ванну, отдохните, затем приходите ко мне в десять часов, и я вам одолжу эту сумму на какое угодно время.

— Ах, мой дорогой! — отвечал молодой человек, с чувством пожимая ему руки, — вы спасете мне жизнь, мне достаточно будет несколько месяцев, чтобы вернуть вам все. Спасибо! В несколько часов мне было бы невозможно достать целый миллион!

— Так решено, в десять часов, — повторил португалец своим мягким и звучным голосом, повернувшись к дому Д'Альпухары.

Обрадованный де Марсэ сел в проезжавший мимо фиакр и велел везти себя домой. Ровно в десять часов он явился в отель де Кастро.

— Ах! Какое несчастье, господин, — сказал ему привратник. — Господин де Кастро, пробуя сегодня утром револьвер, нечаянно выстрелил и сильно поранил правую руку. К счастью, напротив живет доктор, который и поспешил перевязать ему рану, а то бы я не знаю, чем это все кончилось, так как он мог потерять массу крови. Господин де Кастро лежит теперь в постели и не велел никого пускать к нему, за исключением вас!

Во время этого разговора, в продолжение которого несчастный де Марсэ чувствовал, что им попеременно овладевают то ужас, то надежда, подошел спустившийся на звонок негр, настоящий Геркулес, пользовавшийся полным доверием Эммануила, и сделал де Марсэ знак, — он был немой, — что его господин ждет гостя. Де Марсэ вздохнул свободно.

Эммануил де Кастро, полулежал, откинувшись на подушки, с забинтованной правой рукой. Протянув гостю левую руку, сказал ему:

— Это пустяки, мой друг, доктор уверил, что у меня останется лишь едва заметный шрам на руке. Но могло бы быть и хуже: пуля снесла у меня с головы шляпу, на один дюйм пониже — и она раздробила бы мне череп.

— Ну, слава Богу, — сказал весь бледный де Марсэ, — я думал, что рана гораздо опаснее!

— Как я рад вас видеть! — продолжал Эммануил. — Мне уже стало скучно лежать одному в постели. Кстати, я сейчас избавлю вас от тех хлопот, которые так занимают вашу голову. Этот проклятущий инцидент не дает мне возможности писать, но вы это сделаете для меня. Дайте мне, пожалуйста, мою чековую книжку, которая лежит вот на этой этажерке.

— Вот она! — ответил довольный де Марсэ, передавая ему книжку.

— Нет, возьмите ее сами. Садитесь за этот маленький столик, на котором имеются все принадлежности для письма.

Де Марсэ машинально исполнял все, что ему приказывали.

— Так, — продолжал португалец, — хорошо! Какую же мы сумму проставим?

— Только один миллион, так как двести тысяч франков у меня есть.

— Нет, это вас не устраивает. Ну, будьте откровенны: по вашей манере играть я понял, что вы нуждаетесь в деньгах.

— Уверяю вас…

— Вы не доверяете мне?

— Ну, хорошо, да! Мне нужно было пятьсот тысяч франков, но без них я вполне могу обойтись.

— А если я не хочу, чтобы вы лишали себя чего-нибудь! Ну, пишите: «Выдать Полю де Марсэ один миллион пятьсот тысяч франков»… Готово.

— Право, я не решусь писать.

— Пишите, я хочу этого!

— Ну, если это так необходимо!

— Хорошо! Передайте мне бумагу, и я попробую подписать левой рукой… Невозможно… Вот никогда не думал, что так трудно писать левой рукой, не привыкнув к этому… Вы будете добры подписать чек за меня.

— За вас?! Но это же будет подлог.

— Как подлог!.. С моего согласия это не будет подлог, мой дорогой: это мое право.

— Разве ваш брат не мог бы подписать?!.

— Нет, я бы хотел, чтобы это дело осталось между нами… Уверяю вас, я не понимаю вашей щепетильности. К тому же вы еще поставите мою печать, что я всегда делаю при более значительных суммах. А чтобы вас окончательно успокоить на этот счет, в документе, который мы составим после завтрака, ведь вы вернетесь составить мне для этого компанию, мы напишем, что чек подписан вами по моей просьбе.

Таким образом все устраивалось, — и де Марсэ уступил.

Эммануил показал ему свою подпись на одной из книг своей библиотеки, и заместитель прокурора вывел такую же внизу чека, вовсе не стараясь скопировать ее в точности, затем была приложена и печать. Чек был готов. Эммануил позвонил.

— Вели заложить карету, — сказал он вошедшему негру, — и проводи господина де Марсэ к Евсебио Миранда, нашему банкиру, затем ты поедешь, куда он тебе прикажет, и проводишь сюда к завтраку.

— Меня ждет внизу карета! — сказал де Марсэ.

— Отошлите ее, вы сегодня мой пленник до вечера: можете немножко и поскучать со мной, черт возьми!

— О! Можете ли вы думать…

— Поезжайте скорее. Несмотря на рану, я чувствую уже волчий аппетит.

В половине первого, как назначил Эммануил де Кастро, Поль де Марсэ уже вернулся, его лицо сияло счастьем, и он с чувством стал благодарить своего друга не только за оказанную услугу, но и за ту чисто рыцарскую манеру, с какою она была оказана.

— Не говорите больше об этом, если не хотите меня рассердить, — отвечал благородный португалец. — А теперь пусть нам подадут завтрак, очевидно, ничто так не возбуждает голода, как выстрел из револьвера в свою собственную руку!

Когда уже в конце завтрака Поль заговорил со своим другом о том документике, который они должны были составить, де Кастро ответил ему:

— Но мы хорошенько не подумали об этом, мой дорогой, ведь мы будем абсолютно в том же самом положении.

— Как так?

— А разве вам не придется еще раз подписаться за меня, что вовсе не достигало бы нашей цели?

— Вы правы!

— Подождем до моего выздоровления, которое не заставит нас долго ждать.

— От всей души желаю вам скорейшего выздоровления. Однако, по народному выражению *note 6, «никто не знает, кто живет, кто умирает», и я хотел бы дать вам расписку на ту солидную сумму, которую получил от вас.

— Как хотите, мой друг!

— Теперь, когда этот документ может послужить нам гарантией, мы могли бы пригласить нотариуса, который выслушал бы ваши объяснения перед своими свидетелями, и тогда вам не нужно бы было и подписываться.

— Вы забываете, мой дорогой друг, что тогда пришлось бы посвятить нотариуса в это дело, а я вам уже говорил, что хотел бы, чтоб оно осталось между нами. Мы все это устроим, повторяю, после моего выздоровления.

Де Марсэ принужден был уступить и с восторгом думал •-о великодушии и щедрости своего друга, в тот же вечер он отправился в Палезо, счастливый снова вернуться в круг маленькой семьи Шарлотты и ее детей. Однако, он не был бы так спокоен, если б мог видеть ту сцену, которая произошла тотчас же по его отъезде в отеле де Кастро!

Не успел он еще выйти за дверь, как Эммануил вскочил с кровати, далеко отбросил бинты и повязки, которыми была обернута его правая рука, и принялся одеваться. В это время вошел его брат.

— Ну? — сказал вошедший. — Как все сошло? Он ни о чем не подозревает?

— Абсолютно ни о чем! — он у нас в руках, как и его негодяй-папаша, — отвечал Эммануил.

Тогда старший брат с блестевшими ненавистью глазами загадочно произнес:

— Месть стоит дорого, но она приносит наслаждение… На другой день начальник полиции безопасности Фроле был конфиденциально приглашен к Евсебио Миранда и К0, банкирам с улицы Кастильон, с целью сообщить ему дело чрезвычайной важности. Фроле поспешил на приглашение и там узнал от директора банка, что накануне утром была уплачена Полю де Марсэ сумма в миллион пятьсот тысяч франков по предъявлении чека, снабженного подложной подписью Эммануила де Кастро, и его, в качестве начальника полиции безопасности, просили взять на себя обязательство секретно заставить семью уплатить эту сумму под угрозой принести жалобу на упомянутого де Марсэ в суд или даже главному прокурору по обвинению его в подлоге.

Фроле с радостью взялся за это дело и тотчас же отправился к старому советнику Кассационного суда, отцу обвиняемого, которому и сообщил о том поступке, в котором обвиняется его сын, не преминув довести до его сведения и последствия, какие имел бы для Поля де Марсэ отказ семьи уплатить эту сумму в миллион пятьсот тысяч франков банкирам, владельцам этого чека. Их клиент, Эммануил де Кастро отказался принять на свой счет указанную сумму, в виду подложности подписи, имеющейся на бланке чека.

Прежде, чем предъявить ему претензию, банк Евсебио Миранда и К0 подверг документ экспертизе, которая, признав грубую подделку подписи де Кастро на бланке чека, тем самым устанавливала небрежность кассира, уплатившего всю сумму, и ответственность банка перед его клиентом, Эммануилом де Кастро.

Узнав об этом, де Марсэ-отец думал сначала, что его мистифицируют, ко Фроле показал ему чек и так уверенно говорил о деталях этого дела, что несчастный отец должен был поверить очевидности, и просил только отсрочки на один месяц, чтоб рассчитаться. Но, несмотря на все его просьбы, ему удалось добиться отсрочки лишь на сорок восемь часов. Тогда он послал экстренно вызвать своего сына, который был в суде и по окончании заседания поспешил на зов отца.

— Ах, несчастный, что ты наделал?! — вскричал бедный отец, увидев его.

— Объясните, ради Бога! Вы меня пугаете, отец!

— Разве ты не получил вчера утром миллион пятьсот тысяч франков по чеку у португальского банкира Евсебио Миранда?

— Как, вы знаете?!

— Отвечай!

— Да, отец, карточный долг! Я совсем потерял голову и увлекся игрой.

— До того, чтоб сделать подлог, несчастный!

— Подлог! Что вы говорите? Ведь сам же Эммануил де Кастро предложил мне необходимую сумму, которую я, действительно, и получил у Евсебио Миранда по его чеку.

— Ты клянешься мне?

— Я, отец, не лучше, чем три четверти мужчин нашего круга, которые готовы пожертвовать всем ради своих удовольствий, но я никогда не запятнал своей чести и не лгал!

— Уф! Гора с плеч! Надо думать, что это Фроле преувеличил важность этого дела для того, чтобы…

— При чем тут Фроле, отец? — прервал его молодой человек.

— А притом, что он приходил сюда сказать, что против тебя будет подана жалоба по обвинению в подлоге, если миллион пятьсот тысяч франков не будут уплачены Евсебио Миранда в продолжение сорока восьми часов.

При этих словах Поль де Марсэ побледнел, однако, еще не понимал всего ужаса страшной действительности.

— Подлог! Я сделал подлог! Это невозможно, отец!

— О! Надеюсь, что это невозможно! О! О Де Марсэ… и подлог! — И старик разразился нервным смехом. — Негодяй, — продолжал он, — хотел одурачить нас. Но я пойду к де Вержену, и его уволят тотчас же… Ну, мой сын, расскажи-ка, как все это произошло!

— А очень просто, отец…

Но вместо того, чтобы продолжать, молодой человек вскрикнул и закрыл лицо руками… Теперь он начал понимать ужасную действительность.

— Нет! Нет! — вскричал он, — Эммануил не способен на подобное злоупотребление доверием: это было бы чудовищно!

— Что ты хочешь сказать? — спросил отец. — Умоляю тебя, не оставляй меня в этом ужасном положении неизвестности!

Поль немного успокоился и откровенно рассказал отцу все, что произошло, начиная с его прибытия в отель Д'Альпухары и до сцены на другой день у Эммануила де Кастро.

Пока его сын рассказывал, старый советник понемногу овладевал собой, и по мере того, как рассказ подвигался вперед, ему становилось ясно, что необходимо собрать всю свою энергию, чтобы отпарировать тот ужасный удар, который хотели нанести его сыну.

— Поль, — уверенно сказал он, когда сын его окончил рассказ, — боюсь, что ты сделался жертвой гнусного заговора!

— О! Я уже об этом подумал, отец: но смотрите, как мало логики во всем этом. Для того, чтобы мстить подобным образом, нужно иметь весьма веские причины для ненависти против кого-нибудь. Ничего подобного нет между мной и Эммануилом де Кастро, наоборот, у нас имеются лишь доказательства дружеских отношений. Подобный образ действий мог бы быть понятен только при желании делать зло просто из любви к нему, но в наш век так не делается, отец.

— Я в самом деле не вижу, почему эти португальцы стараются тебя погубить, однако, должен тебе сообщить нечто важное… настолько важное, что заставляет меня содрогнуться, так как, если не ошибаюсь, это служит очевидным доказательством, что тебя завлекли в западню.

— А это нечто, отец? О, как вы мучаете меня вашим молчанием!

— Ну, хорошо: это присутствие вчера вечером твоего друга Эммануила де Кастро в опере.

— Вас обманули, отец, он не мог встать с постели из-за своей раны!

— Я говорю вовсе не с чужих слов: я сам его видел.

— В таком случае он был с перевязанной рукой!

— Ничуть не бывало!

— Здесь кроется какая-то ошибка, это невозможно! Мало зная их, вы приняли старшего брата за Эммануила…

— Это еще возможно, но есть средство решить этот вопрос — это отправиться в отель де Кастро.

— Я хотел предложить это вам, отец, моя карета готова уже.

Несколько минут спустя они с удивлением узнали, что оба португальца отправились в путешествие на несколько месяцев.

— Как! Несмотря на рану Эммануила де Кастро? — спросил Поль де Марсэ.

— Вы ошибаетесь, — отвечал слуга, принявший их, — господин Эммануил де Кастро совершенно здоров, как вы и я, и никакой раны у него нет!

Несчастный заместитель прокурора не знал, что и подумать, слыша все это.

— Нет раны! — повторил он машинально. — Но тогда!..

— Тогда, мой дорогой сын, — с достоинством проговорил старый советник, — ты стал жертвой аферы международных авантюристов, которые теперь подло скрылись, чтоб у них нельзя было потребовать отчета в их действиях… Когда приходится иметь дело с подобными людьми, то им только платят, не вступая в пререкания… Подожди, мой сын… завтра эти люди получат деньги.

— Милостивый государь, — сказал в это время человек, который их принимал, — не разрешите ли вы мне сказать вам пару слов по секрету?..

— Слуга этих…

— Я вовсе не слуга их.

— Так кто же вы?

И старый советник заметил, что, благодаря своему нервному состоянию, он не разглядел, что незнакомец выглядел весьма солидным и изящным господином.

— Я — первый секретарь при португальском консульстве.

Старик раскланялся и прошел в маленький кабинет, который указал ему собеседник. Когда он вышел, то был страшно бледен и держал спрятанный под сюртуком какой-то предмет, которого его сын не мог видеть.

— Что с вами, отец? — спросил молодой человек, энергия которого еще не ослабела, благодаря клокотавшему в нем бешенству…

— Ничего, сын мой! Я только убедился, что эти люди способны на все… Не заботься ни о чем, я беру на себя найти необходимую для уплаты сумму!

— Я должен герцогу Дампнар лишь один миллион, отец, у меня оставалось пятьсот тысяч франков, которые я предназначал на другую надобность и которых не трогал. Я вам их пришлю!

— Хорошо, мой сын, остальное будет еще легче достать. Теперь я должен тебя просить кое о чем: мне нужно кое-куда съездить… одному.

— И вы хотите, чтобы я вам предоставил свою карету? Старик сделал утвердительный знак.

— В котором часу я вас увижу, отец?

— Приходи не раньше, как завтра утром, я думаю, что смогу тогда тебе сообщить приятную новость, что ты уже вне опасности.

Старик помчался скорей домой, он спешил узнать, что заключал в себе маленький пакет, который ему передал секретарь посольства в качестве оставленного для него умирающим.

Едва он вскрыл его, как тотчас же с глухим стоном выпустил из рук.

— А! — вскричал он. — Это месть… — Затем, придя в себя, добавил тихим голосом: — Нет, это пробил час суда!..

Пакет заключал в себе обыкновенную визитную карточку, большого формата, как следовало по моде, на которой было два имени и следующая надпись: — Помни же!

КАРЛ ЛЕФЕВР

ЭРНЕСТ ДЮТЭЙЛЬ

Помни же!

Остров Привета (Кайенна).

— О! Мне не нужно было этих слов, чтобы вспомнить, — продолжал старик, — ибо это воспоминание душит меня. За свою жизнь я сделал только один этот бесчестный поступок. Нужно было спасти свою семью от позора… и я не устоял… Теперь мстят моему сыну… Но я его буду защищать. Он не виноват. Прежде всего, Трэнкар должен дать миллион, который мне нужен. Разве не для него я забыл свой долг, не его спас, добившись осуждения двух его, ни в чем не повинных служащих?.. Так пусть же он мне поможет теперь спасти сына, а иначе!.. — и старик угрожающе тряхнул головой, взял карточку, выпавшую из его рук, и тщательно уложил ее в свой бумажник…

В тот же день еще до четырех часов дня де Марсэ передал в банк Евсебио Миранда, под расписку за надлежащими подписями, один миллион пятьсот тысяч франков. Немедленно ему было дано письмо на имя Фроле, предлагающее начальнику полиции безопасности передать де Марсэ-отцу советнику Кассационного суда чек, который был передан Фроле лишь на хранение.

Старик отправился в префектуру во время присутствия и, прося, чтоб для него не беспокоили его зятя, прямо прошел в кабинет начальника полиции безопасности. Предупрежденный об этом Фроле принял его снисходительно, но несколько уклончиво, и извинился за ту ужасную миссию, которую ему пришлось выполнить по отношению к господину де Марсэ единственно ради того, чтобы избежать в этом деле огласки, что неминуемо случилось бы, если б оно было передано кому-нибудь другому. Что же касается чека, то, если он не передаст его господину де Марсэ тотчас же, то только потому, что он не хотел оставлять его в префектуре в руках первого встречного. Требования службы не позволяют ему немедленно идти за ним к себе домой, но если советник согласился бы еще прийти вечером часов в одиннадцать, то документ был бы к его услугам.

Де Марсэ нашел извинение достаточным, ибо не хотел обнаруживать тех чувств, какие ему внушало поведение Фроле, до того времени, пока компрометирующий честь его сына чек не будет в его руках, а затем можно уже было вы— " вести начальника полиции безопасности на чистую воду и попросить его отставки.

Фроле, у которого тоже были свои планы, назначил такой поздний час для того, чтоб можно было свободно переговорить с де Марсэ, так как тогда уже все служащие, за редким исключением, уходили из префектуры.

Советник был пунктуален: ровно в одиннадцать часов он тихонько постучал в дверь кабинета Фроле, выходящую в коридор, ведущий в свою очередь в канцелярию префекта.

Таким образом он избегал прохода через переднюю, где находилась часть полицейской бригады. Фроле тотчас же предложил ему кресло около себя… В это время он забавлялся великолепным кинжалом малайского производства, который показал и де Марсэ.

— Я большой любитель оружия, — сказал он, — и у меня имеется его полная коллекция. Не хватало только малайского кинжала с клинком в форме пламени, снабженного желобком, с кураре, и мне вот только что сегодня подарили этот самый кинжал!

Начальник полиции безопасности поостерегся сказать, что его дали ему в отеле де Кастро, куда он сегодня ходил около полудня, и что оба португальца просили его сделать все возможное, чтоб удержать у себя чек еще на сорок восемь часов, так как эта отсрочка нужна для их дальнейших планов. Фроле, со своей стороны, хотел воспользоваться этим удобным случаем, который ему больше никогда, несомненно, не представится, и променять свою полицейскую службу на более обеспеченное положение члена Государственного Совета. И вот, чтоб не терять времени, он с редким бесстыдством поставил вопрос ребром.

— Мне очень жаль, — сказал он старому советнику, — но я должен сообщить вам об одном досадном обстоятельстве, которого, однако, вы как судья должны бы ожидать!

— Я вас совершенно не понимаю, будьте добры объяснить! — отвечал господин де Марсэ, глядя с неподдельным изумлением на своего собеседника.

— Это очень просто, однако. Вам известно, что делопроизводство по жалобе не прекращается, если даже причиненные убытки возмещены или жалоба, поданная на обвиняемого, взята обратно, — и один лишь главный прокурор во всем государстве может прекратить дело вашего сына. Я, — прежде всего, раб долга, который говорит мне, что я должен передать в суд подложный чек и жалобу, которая была мне подана Евсебио Миранда.

— Вы серьезно это говорите? — спросил де Марсэ, отчеканивая каждое слово своей фразы и меряя с головы до ног Фроле полным презрения взглядом.

— Совершенно серьезно, — отвечал Фроле, просматривая свои бумаги и что-то напевая себе под нос, как бы с целью дать понять де Марсэ, что последнему остается лишь уйти.

— Ну, так вы — негодяй! — отвечал де Марсэ.

— Милостивый государь!

— Низкий негодяй и наглец, которого я сейчас же заставлю выгнать из префектуры.

— При помощи вашего зятя, чтоб спасти вашего сына! Сделайте одолжение, дорогой мой, ни негодяй, ни наглец, а папаша фабриканта подложных документов, сделайте одолжение: хоть посмеемся. Посмотрите, как все оппозиционные газеты завтра будут рассказывать, что префект уволил начальника полиции безопасности, потому что его шурин совершил подлог на безделицу — всего миллион пятьсот тысяч франков. А упомянутый начальник полиции, получив жалобу, отказался положить ее под сукно, считая, что равенство всех перед законом не должно быть пустым звуком, и что сильный точно так же должен быть наказуем, как и слабый, раз он совершил то же самое преступление… Эге! Какая каша тут заварится: декларация прав человека, нравственные начала, — все выйдет на сцену, и правительство принуждено будет уволить от должности префекта и передать этот пост начальнику полиции безопасности, под давлением общественного мнения и прессы, сопротивляться которому будет бесполезно… Ну-с, господин де Марсэ, идите предупредить господина де Вержена, который теперь в театре. Придется чересчур долго ждать его возвращения, чтоб избавиться от такого негодяя, как я!

— Это правда, негодяй держит нас в руках, — пробормотал уничтоженный де Марсэ, затем, озаренный какой-то внезапной мыслью, он встал и проговорил. — Ладно, пусть будет так! Исполняйте свой долг! — и он направился к двери.

— Постойте! — вскричал Фроле, когда уже судья готов был выйти.

— Что вы еще от меня хотите? — с достоинством ответил последний.

— Вы слишком спешите и вздохнуть людям не даете! Вернитесь, черт возьми! Можно ведь сговориться!

— Сколько же? — спросил презрительным тоном старик.

— О, не говорите о взятках! — возразил полицейский. — Ах! Простите мое выражение.

— К чему извиняться? Так принято в вашем кругу!

— Довольно! Дело не в словах. Вы прекрасно понимаете, что я не буду у вас требовать денег…

— А что же еще другое можно вам, Фроле, дать?

— Можно, ибо я богат!

— Доказательство, что вам их часто предлагали…

— Я удовольствуюсь назначением членом Государственного Совета!

— И ничем больше?!

— Бог мой, ну, да! У меня честолюбие скромное! Судья подошел. Внезапно у него явилась какая-то мысль и так овладела им, что он не мог уже ей противиться.

— А если б я даже согласился на вашу сделку, то вы должны понять, что у меня нет с собой в кармане бумаги о назначении членом Государственного Совета и что мне нужно время для того, чтоб пустить в ход связи своих друзей… Это невозможно потому, что чек моего сына мне нужен сегодня вечером, завтра требования возрастут. Мои страдания доставляют вам удовольствие, но ведь мое терпение имеет границы… Я завтра отправлюсь в сопровождении де Жерси во дворец, расскажу все откровенно, буду просить на коленях, и вы увидите, удастся ли мне заткнуть вам рот и спасти моего сына… Итак, если я получу чек сегодня вечером, то сделаю все возможное, чтоб удовлетворить вас, или же позвольте мне уйти!

Фроле понимал, что найденный господином де Марсэ способ непременно удастся, раз деньги были уплачены. Кроме того, произвели бы расследование: узнали бы, что черный слуга португальца сопровождал молодого заместителя к банкирам и к Дампнар-Конти, о чем Поль еще не имел времени сообщить своему отцу, и тогда обвинение показалось бы сомнительным. Затем, подпись была сделана почерком сына де Марсэ без всяких изменений, и показалась бы странным, что банк Миранда сразу уплатил по какой-то фантастической подписи. Благодаря всему этому, дело могло принять совсем другой оборот, и потому предпочтительнее было бы пользоваться тем, что есть. Серьезное обещание де Марсэ являлось еще лишним к тому мотивом и было достаточно ценным, чтоб на нем можно было уже остановиться, таким образом, решение Фроле было быстро принято.

— А кто вам сказал, что вам не возвратят чек сегодня вечером?

— Вы возвратите?

— Да, за простое обещание с вашей стороны.

— Господин Фроле, я забуду все, если вы способны таким образом поправить то зло, которое вы мне причинили, и дам вам слово…

— О, погодите одну минутку! Мне нужно письменное обещание. Я не так наивен… Теперь вы говорите: и мой дорогой Фроле, и то, и другое, а после: Фроле! Что это такое… Ничего не знаю!

— О! Негодяй! Негодяй! — про себя пробормотал старик. — Нет в нем ни капельки сердца, ничего человеческого, кроме оболочки.

И своей судорожно сжатой рукой он схватился за грудь. Еще несколько минут, — и он не в состоянии будет владеть собой… Зверь, в известные периоды просыпающийся в каждом человеке, готов был совершенно овладеть им. Берегись, Фроле, бывают минуты, когда укротитель не может справиться со своими львами!..

Но Фроле ничего не видел!

— Посмотрим это обещание, — проговорил де Марсэ, подходя к нему с ужасающим спокойствием мелкими шагами.

— Это очень просто! — отвечал Фроле. — Вы заявите: чтобы приостановить ход дела по жалобе, пустить которую было вполне в моей власти и которая была принесена на вашего сына по обвинению его в подлоге, вы берете на себя исхлопотать мне назначение членом Государственного Совета в срок до пятнадцати дней.

— И это все?

— Ах, Боже мой, ну да! — отвечал саркастически Фроле. — Я удовольствуюсь этим. Если слово не будет сдержано, то мы пустим в ход документик.

— Ну, пишите! — отвечал старик таким спокойным тоном, что становилось страшно. — Я подпишу!

— В добрый час! Нет ничего лучше, как хорошенько сговориться! — и Фроле, взяв предусмотрительно приготовленный лист гербовой бумаги, принялся писать только что высказанное обязательство.

Де Марсэ так близко подошел к нему, что слегка касался Фроле, как будто для того, чтобы следить через плечо за тем, что писал последний. Он был мертвенно бледен, а его рука медленно и постепенно приближалась к малайскому кинжалу, лежавшему все на том же месте в конце стола… Вскоре он уже коснулся его, схватил правой рукой и быстро поднял его вверх.

— Вот, готово! — проговорил Фроле, громко читая написанное. «Я, нижеподписавшийся советник Кассационного суда, чтоб избежать судебного преследования, которое могло бы иметь место для моего сына, обвиняемого в подлоге… »

— Так умри же, негодяй! — вскричал в этот момент де Марсэ сдавленным голосом!

В то же время кинжал исчез, погруженный в спину Фроле. Удар был нанесен ниже плеча, так что задето было легкое, и Фроле упал, как подкошенный, не успев даже вскрикнуть. Убийца, не теряя времени, завладел чеком и обязательством, только что написанным Фроле, и бросился к двери, противоположной той, которая вела в переднюю, где находились люди полицейской бригады, открыл ее с быстротой молнии и пробежал в коридор, ведущий в канцелярию. Но быстрые шаги слышны в кабинете убитого, если бежать в этот громадный коридор, то его заметят и будут преследовать… Он чувствовал себя погибшим и угрюмо остановился, не зная, что делать… Еще две секунды, — и дверь будет открыта… О, счастье! Он заметил наружную задвижку, которую де Вержен приказал приделать, чтоб воспрепятствовать людям полицейской бригады проходить в коридор, ведущий в его квартиру, и которую де Марсэ должен был отодвинуть несколько минут тому назад, когда он шел к Фроле… Он быстро протянул руку и задвинул засов, как раз вовремя, так как сейчас же ручка у двери повернулась, и чей-то громкий голос крикнул из кабинета:

— Он запер на задвижку! Скорей идите кругом по главной лестнице.

Не торопясь, так как ему нужно было меньше времени для своего пути, чем преследующим, де Марсэ направился к квартире своего зятя. Да и кто бы его посмел подозревать, если даже бы и встретил? Но он все-таки поплел в сторону, противоположную той, куда должны были прийти бросившиеся преследовать убийцу люди полицейской бригады.

Прийдя к квартире зятя, он позвонил с таким хладнокровием, которое удивило его самого… Открывшая ему дверь горничная радостно вскрикнула, ибо старика очень любили все в доме:

— Ах! Это вы, господин де Марсэ!.. Все сегодня в опере!

— Я знаю это, милая, но подожду дочь, представление должно сейчас кончиться! — • И де Марсэ направляется в гостиную, запирая за собой дверь… При помощи лампы он начинает осматриваться: ни одной капли крови на нем, кинжал остался в раке и помешал кровоизлиянию… Пока ему нечего бояться… Он спасен.

Но силы его истощились, и он, дрожа всем телом, упал на диван… Он задыхался.

— Убийца! Я — убийца! — бормотал он.

Но сейчас же ему снова пришлось собрать все свои силы: послышался шум голосов из передней, это вернулись госпожа де Вержен и ее дочь…

Почти в тот же час, когда Поль де Марсэ исчез так странно при проезде через Кожевенную набережную, два каких-то человека подъехали в карете к вилле Палезо и выразили желание поговорить с госпожой Сеген по поручению ее мужа: Поль и молодая женщина в этом маленьком местечке считались мужем и женой.

Слуги сначала отказались будить свою госпожу, но Шарлотта, услышав шум, поспешно оделась и сошла вниз. Оба посетителя были великолепно одеты и выглядели чрезвычайно солидно, так что Шарлотта ни минуты не сомневалась, что они посланы Полем. Она была так взволнована, что не заметила, с каким особенным волнением смотрел на неё один из незнакомцев. Как только посетители прошли в гостиную, старший из них, не дав времени Шарлоте спросить у них о причине их визита в подобное время, сам поспешил объяснить ей цель их прихода.

— Мы посланы, действительно, вашим супругом, — сказал он, раскланиваясь, — с поручением проводить вас к нему.