Следует прибавить, что Англия является сознательной причиной ужасного голода, который опустошает Индию через каждые пять-шесть лет.
      С одной стороны, она отказывается исправить громадную систему орошения прудов и каналов, устроенных еще при браминах, для сбережения воды при ливнях и для поливки полей в сухое время года, а с другой стороны, она позволяет своим купцам спекулировать на народном бедствии. Они вывозят в громадном количестве хлеб, не заботясь о тех миллионах индусов, которые умирают от голода.
      Для компатриотов Дарвина это называется борьбой за жизнь, и тем хуже для того, кто падает.
      Два слова о прудах орошения.
      В течение девяти месяцев в году Индия не видит ни капли дождя со своего вечно голубого неба. Ужасные засухи опустошили бы страну и в конце концов сделали бы ее необитаемой, если бы еще в древности брамины не заставили покрыть всю Индию сетью прудов, резервуаров, каналов, сообщающихся между собой, и, вообще, не устроили бы водохранилищ, которые собирают в себе воду в период дождей. И в каждой провинции имелось столько искусственных бассейнов, сколько воды ей требовалось. В период засухи вода бежит по каналам и распределяется так, что каждый клочок поля имеет ежедневно свою порцию воды.
      Во французских владениях эта система орошения поддерживается идеально, и здесь вы не встретите ни одного заброшенного и запущенного пруда, результатом чего и является то, что на французской территории индусы встречают периодический голод без того ужаса, который царит в английской Индии... На нашей территории от голода не умирают.
      Что же касается английских владений, то многие древние прекрасные пруды погибли из-за того, что их не поддерживали и не исправляли. Например, в Понэри, в Трихнаполийском округе, был пруд в сорок восемь километров длины и площадью в двести квадратных километров, и он погиб.
      Что скажете вы на это, мои милые английские журналисты и критики, забрасывающие меня грязью только потому, что я говорю правду, потому что в противном случае вы оставили бы меня в покое?
      А как вы думаете, сколько рисовых полей мог оросить хотя бы этот Понэрийский пруд, занимавший двести квадратных километров?
      В Индии признано, что одного квадратного километра пруда достаточно, чтобы полить десять квадратных километров земли.
      Следовательно, Понэрийский пруд орошал две тысячи квадратных километров полей.
      Отвечай честью, Джон Булль, это таким образом ты приносишь в страны, на которые ты обрушиваешься, прогресс, благоденствие и цивилизацию?
      И ведь дело идет не об одном этом пруде.
      Вся Индия покрыта развалинами, и каждые пять лет индусы умирают от голода в количестве двухсот-трехсот тысяч человек; гибнут они на дорогах, на уединенных тропинках, в джунглях, где дикие звери пожирают их еще живыми.
      В бытность мою судьей в Пондишери, в 1866 году, я видел английских подданных, заполонивших французскую территорию и приносивших своих умирающих с голоду детей к дверям наших жилищ.
      "Возьмите их, ? говорили несчастные, ? я вам отдаю их совсем, только дайте им немного риса, чтобы они не умерли с голоду."
      Было бы слишком дорого поддерживать обширную систему орошения, устроенную браминами. Ведь погибают лишь индусы! Честный Джон Булль, который их грабит, давит своими налогами, не вытащит ни одного шиллинга из своей кассы.
      Почитайте еще того же де Варрена, вот страница двести тринадцатая:
      "Индусам очень трудно добиться благосостояния одним земледелием, потому что английское правительство берет себе треть чистого дохода, то есть две трети с валового, а агенты, служащие посредниками при сборе налогов, берут себе еще добрую часть. Так что мелким земледельцам едва остается столько, чтобы не умереть с голоду."
      Нет, господа англичане, вы можете пускать пыль в глаза дуракам или буржуям, сидящим за своими конторками, но тот, кто видел вас в работе, никогда не скажет, что вы благородная и великодушная нация.
      Я знаю, что вы обладаете прекрасно вышколенной прессой, которая, как только дело коснется национальной чести, так вместо того, чтобы открыть недостатки, наоборот, начинаете кричать утром и вечером от Темзы до Желтой реки, до берегов Ганга, Инда и до самых отдаленных островов Океании: "Англичане ? самый храбрый народ, самый честный, самый великий, самый бескорыстный и самый цивилизованный во всем свете!" И это кричат пятьдесят тысяч разных газет и обозрений. А это громадная сила, и одинокий голос не слышен в этом концерте, но телеграф и пароход делают свое дело, и европейские народы начинают мало-помалу вникать в действия громадной пиявки, которая зовется Великобританией и которая протянула над миром свои ненасытные щупальца и сосет кровь и мозг из всего, что живет и работает под солнцем.
      Но на горизонте есть две точки, которые, по моему мнению, вырастут и лавиной обрушатся на этот новый Карфаген.
      Не пройдет и века, как Россия отнимет у Англии Индию, а Америка ? ее первенствующую роль на море. Если Франция сумеет преградить ей дорогу на крайнем востоке и завладеть Сиамом, Аннамом и Китаем, то Англии останется одно ? сидеть на своем острове, солить треску и коптить селедки. Это будет часом правосудия!..
      Я передаю слова того же де Варрена:
      "Когда в феврале 1856 года лорду Дальгузи пришла фантазия аннексировать королевство Ауд, то он затруднился найти предлог для подобного насилия над существующими договорами, долго думал, и, вспомнив, очевидно, басню о волке и ягненке, решил упрекнуть короля Аудского, сына и внука верных союзников английской короны, в том, что своим дурным управлением тот допустил в своей стране беспорядки, которые могли обеспокоить английских подданных. Действительно, в течение нескольких дней было несколько ссор между фанатиками-мусульманами и браминами одной из пагод.
      Дети Пророка обвиняли браминов в том, что те будто бы бросили в их мечеть внутренности дохлой кошки. Индусы защищались против этой клеветы, но мусульмане напали на пагоды, бранились, кричали, и даже обе стороны стреляли друг в друга, но жертв почти не было. Резидент придрался к этому случаю, и сейчас же повысил тон и начал требовать удовлетворения.
      Говорят, что бедный король осмелился заметить то, что и во владениях английской королевы бывают случаи ссор между мусульманами и индусами.
      Ему ответили, что такие замечания с его стороны неприличны, и что он должен был принять меры к тому, чтобы не беспокоить своих соседей.
      ? Но ведь командирами моих войск состоят ваши же офицеры, ? отвечал несчастный король, ? приказания они принимают лишь от вас, так и прикажите им, чтобы они лучше несли свою полицейскую службу, чтобы и я сам мог спать спокойно.
      Чтобы прекратить ту драку, довольно было бы трех-четырех солдат с капралом.
      Но лорд Дальгузи не из тех людей, которые отказываются от раз принятого ими решения.
      Несколько дней спустя появилась прокламация, в которой в целом ряде параграфов говорилось, что королевство Аудское очень плохо управляется вот уже тремя поколениями королей, то есть нынешним, его отцом и дедом, что их управление вредит не только их собственным подданным, но грозит беспокойством соседям, и что законы нравственности и человечности настоятельно требуют от английского королевства, чтобы оно положило конец всем этим неурядицам и не конфисковало, нет, но аннексировало королевство Аудское.
      И лишь из великодушия и в память былых хороших отношений англичане согласились выдавать радже приличную пенсию, но при условии немедленного послушания, то есть он должен был без малейшего сопротивления и, не показывая недовольства, покинуть свой трон. Если раздастся хотя один выстрел, то он не получит ни гроша.
      Угрозы были бесполезны, бедный король и не думал сопротивляться. Он был для этого слишком апатичен, толст и неподвижен. Он благородно сошел со своего трона, говоря, что для сохранения его он не желает проливать кровь своих подданных, но что он будет взывать к справедливости английского народа, и что если понадобится, то он готов броситься к ногам королевы и на коленях защищать свои права перед лордами и парламентом.
      И это не было пустыми словами: свергнутый король Аудский отправился в Калькутту с твердым намерением сесть на корабль, уходящий в Англию, но у него украли половину багажа и почти все состояние, которое он вез в драгоценностях и в наличных деньгах.
      Он резонно побоялся, что у него будет слишком мало денег для того, чтобы жить с многочисленной семьей в Англии и вести бесконечный политический процесс, очевидно, очень дорогой. После долгих колебаний он отказался ехать сам и послал в Лондон жену и сына. Кстати можно сказать, что, пока бывший король вел свое дело в Калькутте, он передавал, как его отец и как его дед, несколько миллионов почтенным губернаторам каждый раз, как те делали вид, что находятся в затруднительных обстоятельствах.
      Потом, в то время, как он смиренно ожидал ответа на свою петицию, поданную в парламент, и тихо жил под бдительным оком властей, вдруг явились сбиры, схватили его и заключили в тюрьму, сообщив ему, что он заговорщик, что он поднял свой народ, который действительно восстал как один человек, но по своему собственному почину, требуя обратно своего короля.
      И пока бедный раджа умирал в одном из фортов Калькутты, бывшая королева Ауда умирала в Лондоне от горя и негодования при виде отвергнутой Палатой Общин петиции, которая вернула ее, даже не прочтя.
      Принятие этой петиции было отложено на неопределенное время, потому что адвокат, составлявший ее, забыл в нее внести установленную формулу: "Смиренно умоляет Палату Общин".
      Итак, шайка бандитов выгоняет вас из жилища предков, грабит вас, расхищает ваше имущество... И если вы вынуждены обратиться к ней с просьбой вернуть несколько крох из того, что у вас аннексировали, то надо выразиться так: смиренно умоляю вас, достопочтенные бандиты. Только Джон Булль способен на такое лицемерие и на такую подлость.
      Неоспоримо, что кража королевства Аудского явилась причиной заговора, последствием которого явилось восстание всей Бенгалии против насильников. Англичане не могут отрицать этого.
      Королевство Аудское конфисковано в 1856 году, восстание произошло в 1857 году.
      Из восьмидесяти тысяч восставших сипаев семьдесят тысяч были подданными бедного короля Аудского.
      Едва прошло шесть месяцев после аннексии Ауда, как повсюду начали появляться странного вида разносчики, которых раньше никто не видел.
      Один из таких разносчиков являлся к старшине каждой деревни и не продавал, а передавал ему шесть пирожков и говорил: "Эти шесть маленьких пирожков для вас, и взамен я ничего не прошу, будьте только любезны послать в следующее селение шесть точно таких же пирожков".
      И странное явление, старшина принимал эти пирожки без всяких расспросов и, согласно приказанию, делал такие же шесть пирожков и передавал их по назначению. Кто первый сделал их, откуда было положено начало этим пирожкам, так никто и не узнал. Но доказано, что разносчики эти ходили от одного старшины к другому, от одной деревушки к другой, и все получали одно н то же распоряжение ? отправить дальше шесть пирожков. Но губернаторы не обратили внимания на такое странное явление.
      Это еще не все; кроме этих подозрительных симптомов среди населения, были и другие среди армии, по которым нетрудно было догадаться, что готовятся военный заговор. В военную ставку являлся сипай и шел прямо к старейшему из туземных офицеров. Он являлся специально, чтобы передать тому цветок лотоса.
      Взглянув на цветок и не говоря ни слова, офицер передавал его другому, тот третьему, следующий нижнему чину, а этот рядовому и так далее, пока этот цветок не побывал в руках каждого туземного солдата. И когда цветок попадал к последнему солдату в полку, тот незаметно исчезал, чтобы передать лотос в другой ближайший полк или отряд. Не было ни одного полка, ни одной роты или взвода, где бы не побывали цветы лотоса. И это началось сейчас же вслед за аннексией Ауда.
      Сам старый, честный король был тут не замешан. Сипаи хотели защитить своего короля и отстоять независимость родного края.
      Пусть англичане не говорят в извинение тех постыдных зверств, которым они предавались в течение целого года усмирения, что восстание было против их законной власти...
      Вся Бенгалия соединилась в одно, и паролем было: "Изгнать чужеземцев".
      Но это кроткое и робкое население, хотя и объединенное общей ненавистью, все еще не решалось взяться за оружие, и возможно, что обойдись с ним английское правительство разумно, все бы мало-помалу улеглось.
      Но святые бодрствовали.
      Политики подготовили восстание.
      Святые заставили его вспыхнуть.
      Возвращаюсь к словам де Варрена, напоминая, что это англичанин и бывший офицер индийских колониальных войск. Эти святые забрали себе в головы, что надо обратить индусов в христианство, и все равно как, убеждением или силой, с Библией или с саблей в руках. Для такой благородной цели можно было рискнуть всем, даже самым лучшим украшением английской короны, богатой Индией. Чтобы достигнуть этого, требовалось лишь одно средство. Главным препятствием к обращению являлись предрассудки каст.
      Индус не особенно-то предан своим двуглавым и двадцатируким богам, но лишиться своей касты, это значит лишиться всего: семьи, жены, детей, поддержки родных. Пока существует каста, обращение невозможно. Прекрасно! Надо, значит, уничтожить это препятствие, уничтожить касты и сравнять всех! Война кастам!
      В индусском обществе военный элемент имеет первенствующее значение. Если уничтожить военную касту, то все будет выиграно.
      Преступник, совершивший целый ряд самых отвратительных преступлений, умрет как мученик, испытывая все мучения голода, лишь бы не осквернить свое тело пищей, воспрещенной религией.
      Полки сипаев, преданные своим офицерам, и которые никогда нельзя было упрекнуть в каком-либо проступке против дисциплины, лучше позволили бы себя расстрелять, но ни за что не сели бы на судно, чтобы переплыть Кала-паниа (лазурную воду моря), и не потому, что они боятся бури, но потому, что одна мысль ? готовить свою пищу на глазах европейцев, показалась бы им невыносимой и горше смерти. Правда, потом некоторые из полков согласились на это испытание, но чего оно им стоило?
      Во время всего перехода эти несчастные питались лишь сырыми зернами риса и пряностями, которые они потихоньку носят при себе. Было ужасно видеть их по прибытии в гавань после долгого пути, ? длинные, тощие, изможденные, точно потерпевшие кораблекрушение.
      Для испытания попробовали на первый раз давать общую пищу в тюрьмах. Но всюду, где это предложили, поднялся форменный бунт между заключенными. Сила осталась за новым законом (странный закон), но кровь полилась в изобилии, и узники предпочитали умирать голодной смертью. Везде, где судьи оказывались упорными, тюрьмы быстро освобождались от своего населения, брамины и кшатрии предпочитали смерть; лишь парии пережили и приняли предложенную пищу потому, что касте их терять было нечего.
      Другое обстоятельство позволило святым проделать новый эксперимент над армией.
      При пополнении военного снаряжения для думдумского парка все патроны, с целью вызвать кризис, были смазаны говяжьим или свиным салом; известно, какой ужас питают индусы ко всяким останкам животных, и какое непреодолимое отвращение имеют магометане к свиньям; тут было и для индусов, и для мусульман.
      Девятнадцатый пехотный туземный полк первый получил эти патроны и заявил, что пользоваться ими не будет, так как нечистое прикосновение сала заставит его лишиться касты. Ему разрешили не откусывать патроны зубами, но он ответил, что это все равно, и отказался принять патроны. Весь полк был разжалован и заключен в тюрьмы, а опыт продолжался с тридцать четвертым пехотным полком. Полковник Уэллер, командовавший этим полком, был чуть не сумасшедшим, охваченным религиозной мономанией. Он вдруг начал проповедывать перед полком, что браманизм и мусульманство должны скоро пасть, что все они будут скоро обращены, и тому подобное, так что высшее начальство было принуждено отнять у него командование полком.
      Но вся армия уже была заражена этим усердием прозелитизма, все высшие офицеры принадлежали к святым, и все туземные полки получили эти знаменитые патроны при приказе употреблять их; вся Бенгалия отказалась принять оскверняющие ее патроны; сипаи поняли, что хотят поколебать их верования, и что пресловутые патроны были лишь первым шагом на пути обращения их насильно.
      Вопрос был поставлен так, что надо было уступить, если не хотели довести дело до открытой революции. Лорд Каннинг, честный и порядочный человек, бывший тогда генералом-губернатором, склонялся на сторону уступок, но он не смог противостоять главнокомандующему и окружавшим его лицам и предоставил все военной власти, а та решила действовать строгостью. Первая рота третьего кавалерийского полка, отказавшаяся принять патроны, была судима военным судом и приговорена к кандалам и к десятилетней каторге. Несмотря на крики и просьбы несчастных, указывавших на свои прошлые заслуги, приговор был приведен в исполнение, и осужденные разжалованы и закованы в кандалы перед своим полком, негодование которого сдерживалось батареей европейской артиллерии с зажженными фитилями у заряженных пушек.
      Когда несчастные прошли мимо своего полка, то многие из их европейских офицеров не могли сдержать слез.
      Какое безумие ? разрезать армию надвое, угрожать двумстам пятидесяти тысячам сипаев горстью европейских солдат!
      Таким образом, вся туземная армия в Индии была предупреждена, что у нее один выбор ? или повиноваться и лишиться касты, и пасть в ряды парий, или сопротивляться и идти на каторгу. Согласиться с легким сердцем на лишение касты бедные сипаи не могли, не могли явиться ужасом для своей семьи, для своих жен и детей, для отцов и матерей, для всех родных и друзей; это было бы гражданской смертью, которую им навязывали. Они принуждены были выбрать другое.
      Десятого мая 1857 года три кавалерийских полка, стоявших гарнизоном в Мирате, подали сигнал. В семь часов вечера из своих казарм бросились на тюрьму, сняли часовых, освободили осужденных товарищей, посадили их на лошадей и уехали под командой своих туземных офицеров, с криками: "Дели! Дели!"
      Накануне, орган святых, газета "Friend of India" ("Друг Индии") восклицала: "Пусть лучше погибнет наша колония... Надо, чтобы она падала или возвышалась, но в христианской религии, к которой мы имеем честь принадлежать!"
      Теперь святые могли быть довольны, это уже было не возмущение, а настоящая революция. Это поднимались не одни сипаи, а вся Бенгалия восстала против иностранцев. Если бы только громадные провинции империи последовали за ней, то через две недели во всей Индии не осталось бы ни одного англичанина.
      Надо прибавить, что англичане объясняют свои зверства после победы тем, что при начале восстания сипаями было пролито много крови европейцев. Это неправда.
      В тюрьмах Мирата, Дели, Агры и Аллахабада было до десяти тысяч преступников и убийц, принадлежавших к шайкам тутов и фанзигаров, которые не преминули воспользоваться своей свободой и безжалостно умерщвляли всех европейцев, попадавших им в руки.
      Чтобы читатель имел точное представление о характере индусских сипаев и об истинной картине начала восстания, я приведу здесь выдержки из письма жены капитана третьего полка, подавшего сигнал к восстанию; заподозрить ее в пристрастии нельзя, так как эта дама англичанка по рождению и жена английского офицера.
      "При первом сигнале тревоги мой муж, оставив меня, бросился в казармы, где полка он уже не нашел, а оттуда к тюрьме, поняв, что сипаи отправились туда, чтобы освободить товарищей.
      Первые, кого он встретил, были именно вчерашние осужденные. Они были верхом и в форме. Товарищи не только освободили их, но привели им коней и привезли их одежду и оружие; теперь они направлялись в Дели. Их было около тридцати человек, а мой муж был один. Когда они встретили Генри, они остановились отдать ему честь и послать ему свои благословения. Один из них приблизился к мужу и голосом, дрожавшим от волнения, проговорил: "Сэр, я свободен. Добрый капитан, позвольте мне перед разлукой прижать вас к сердцу". Действительно, он так и сделал, и после этого объятия вся группа ускакала галопом с криком: "Бог да благословит вас!" И на самом деле, муж был их другом, и если бы его захотели тогда выслушать, то всех этих ужасов никогда бы и не было.
      Прошло много часов, пока Генри вернулся, а тем временем мы слышали страшную перестрелку; вокруг нас начали гореть дома. Из окон нам было видно их восемь-десять, и все они пылали. Мы дрожали. Элиза и я, мы не смели выйти без моего мужа. Наконец я увидела несколько туземных кавалеристов, входивших в наш сад: "Сюда, сюда, спасите нас, спасите меня!" ? крикнула я им, узнав форму нашего полка.
      "Не бойтесь ничего, ? отвечал мне тот, который шел впереди, ? никто не нанесет вам ни малейшего вреда!" О! Как я их благодарила. И минуту спустя они уже были в доме, в гостиной нижнего этажа. Я хотела пожать им руки, но они опустились передо мной на колени и коснулись лбом моей руки. Имя одного из них Мадба, и этого имени я никогда не забуду.
      Они умоляли меня не выходить из дома. Но возможно ли это было, раз мой муж был на улице? Сначала вернулся Альфред, который сказал, что Генри жив и здоров. А наши четыре защитника выбегали каждую минуту в сад, чтобы прогнать поджигателей, которые собирались поджечь и наш дом. Потом выстрелы стали слышаться уже совсем близко, и вдруг вернулся муж в страшном испуге за нас. Он заставил нас покинуть дом из боязни, что он будет окружен.
      Закутанные в черные покрывала, чтобы скрыть наши легкие одежды, которые были бы хорошо видны при свете пожаров, мы пробирались за мужем и сначала спрятались в темной купе деревьев, а потом в одной из отдаленнейших беседок нашего сада. Стены этого маленького здания были страшно толсты, и так как вход был один, то можно было немного отдохнуть. Здесь мы пробыли очень долго, говоря между собой шепотом и прислушиваясь к каждому шороху. По шуму было слышно, что толпа то приближалась, то удалялась. Но никто на нас не нападал, и еще многие из наших кавалеристов пришли присоединиться к нам и дали клятву отдать жизнь за нас. Банда вооруженных разбойников бросилась было в наш дом, но двое из них были тотчас же убиты, а остальные разбежались. В эту минуту Ромон Синг, туземный капитан, принес нам четвертое знамя полка. Бедный друг, одна из жертв полковника! Он не покидал нас ни на минуту.
      Генри дождался рассвета, чтобы отправить нас в европейские казармы. Но кавалеристы дрожали при мысли проводить нас туда. Все наши конюхи разбежались, и потому Генри сам должен был запрячь лошадей. Мы с Элизой сели в коляску, а на козлы сел один из кавалеристов. Генри и Альфред собрали вокруг нас девятнадцать солдат третьего полка, а во главе полка пал Ромон Синг. Пришел один из бывших осужденных и стал проситься к нам в провожатые. Но муж отказался взять его, говоря, что по долгу он должен был бы препроводить его обратно в тюрьму. Бедняга ушел огорченный.
      По дороге нам встретился стрелок из шестого гвардейского драгунского полка. Его преследовало несколько сипаев; он был без оружия и весь в крови, раненый в голову и в руки; мой муж убил из пистолета одного из нападавших и посадил стрелка к нам в коляску. А тем временем наши провожатые держали других сипаев на почтительном расстоянии, но не стреляли. Очевидно, они разделяли их отвращение к европейскому солдату.
      Прибыв в казармы и убедившись в нашей безопасности, наши провожатые вернулись к восставшим, а с нами осталось несколько стрелков".
      Вот каково это трогательное письмо, и вряд ли хоть один англичанин осмелится оспаривать его.
      Я прибавлю, что ни один из офицеров третьего полка, подавшего сигнал, не погиб от руки солдата, а между тем многие из них, а в особенности полковник, были всем ненавистны.
      Надо сказать, что генерал Гевит, который командовал Миратским округом, очень растерялся, так как у него было более двух тысяч европейского войска и он имел возможность затушить восстание еще в самом начале.
      Дели, бывшая могольская столица, центр громадных складов, но охраняемая лишь туземными войсками, перешла в руки восставших, и если бы перешел и Пенджаб, то власти англичан пришел бы конец, но они как-то сумели сохранить его верным себе. Им помог сэр Джон Лауренс. Извещенный по телеграфу о восстании, он искусно задержал распространение этого известия. Под предлогом обучения новых рекрутов он отобрал у двух полков сипаев все их оружие, потом приказал сдать оружие и другим полкам. Те не понимали, в чем дело, удивляясь странному распоряжению начальства. Меньше чем в три дня все сипаи оказались безоружными. Несмотря на быстроту туземных скороходов, все же они не могли победить электричество, и можно сказать, что на этот раз Англию в Индии спас телеграф.
      От пяти до шести тысяч европейских солдат стояли эшелонами между Лагором и берегом Инда; Лауренс собрал их возле себя.
      Около тридцати тысяч сипаев, еще не совершивших никакого проступка против англичан, оказались уволенными со службы и брошенными на произвол судьбы, без оружия, без провианта или какой-либо помощи, да и к тому же в чужой стране. Ужасные слова пронеслись от одного офицера к другому в английских войсках: нельзя оставлять за нами такое громадное количество врагов! Кто первый произнес этот страшный приказ? Кто ответствен за него? Лауренс или кто другой?.. Во всяком случае, он не остановил начавшейся ужасной резни.
      С этого момента англичане точно опьянели от крови.
      "Установлено, ? говорит де Варрен, ? что всюду в Пенджабе, а затем последовательно в каждом из округов Бенгалии начались ужасные казни, неслыханные в истории ни одной страны. И все придумывались новые мучения: пятьдесят-шестьдесят, иногда более сотни человек в день вешали, расстреливали картечью из пушек, и все это по самому ничтожному поводу: слово, жест, письмо от инсургента. Целый ряд несправедливостей, сопровождающихся безжалостными убийствами".
      Ужас, вызванный этими массовыми казнями, вел за собой новые и новые казни. Сипаи, убежденные, что решено полностью уничтожить их, и что поголовная гибель их лишь вопрос времени, бежали массами, но несчастных преследовали, точно диких зверей; голова каждого была оценена в пять рупий, и беглецов ловили, не допуская перейти границу. По мере того, как приводили этих несчастных, их вешали, расстреливали, четвертовали, смотря по рангу, гоняли на казнь, как стадо баранов на бойню. Генерал Коттон, писавший из Пешавера, говорит:
      "Из восьмисот семидесяти одного человека, составляющих пятьдесят первый полк, уже повешено и расстреляно семьсот восемьдесят пять. Не хватает еще восьмидесяти шести, но он надеется иметь скоро полный комплект, потому что ему приводят их по два и по три."
      Были полки, как например, двадцать шестой и сорок шестой, которые казнены таким образом все до единого человека.
      А какие преступления совершили эти несчастные? Лишь убежали со страха, когда их обезоружили.
      Надо заметить, что в Пенджабе безоружные сипаи никоим образом не могли поднять восстание, тем более, что местное население относилось к ним враждебно. Этим постыдным зверствам, в которых офицеры соперничали один перед другим, извинения нет.
      Не перечислить всех ужасов этого массового уничтожения сипаев.
      Де Варрен упоминает, что двадцать шестого мая пятьдесят пятый туземный пехотный полк в местечке Мурдан в Пенджабе, попробовал бежать, но его преследовали, не допустили перейти границу и уничтожили всех до одного человека, хотя к своим английским офицерам полк этот относился очень хорошо.
      В таких поступках Англия отличалась от дикарей центральной Африки и каннибалов Океании лишь тем, что не ела своих жертв, ? вот и все.
      Между тем целый ряд полков сипаев оставался верен, и даже многие из них, как, например, шестой и тридцать седьмой пехотные и тринадцатый кавалерийский, стоявшие гарнизоном в Аллахобаде, просились идти на Дели, где революция восстановила могольский трон, ? непопулярная мера, которая лишь оттолкнула индусов вместо того, чтобы привлечь их. Тем временем в Бенаресе произошло то, что до сих пор там зовется Феринги Ка Доля, то есть кровавое пятно англичан.
      Вот как описывает его генерал Ллойд в своем докладе от третьего сентября 1857 года.
      "Четвертого июня, без всякого видимого повода, военные власти решили немного странно обезоружить тридцать седьмой пехотный туземный полк, и лишь только сипаи сложили свое оружие в магазины, как по ним начали стрелять из мушкетов и из митральез. Тогда почти- весь тринадцатый кавалерийский полк присоединился к тридцать седьмому, чтобы помочь отразить нападение."
      Обезоруживают полк и, когда у него нет ничего для самозащиты, расстреливают картечью. Даже английский генерал называет это немного странной манерой... Это истинно по-английски.
      Пять дней спустя после этого позорного дела М. Спэнсер пишет:
      "Многие офицеры возмущены; они говорят, что мы пролили неповинную кровь, и этот поступок был большой глупостью."
      Это печальное дело в Бенаресе и целые гекатомбы в Пенджабе довели до того, что и те полки, которые были верными, перешли на сторону восставших. Тут выступил на сцену Нана Сагиб, и началось возмездие. Поднялись райо, то есть крестьяне в Ауде, и поступали с англичанами так же, как и те с сипаями в Пенджабе.
      В небольших рамках настоящих очерков нельзя проследить все перипетии борьбы, закончившейся для индусов неудачей.
      Я лишь хотел установить и доказать следующее: во-первых, что виной восстания сипаев были сами англичане, их постоянные придирки, их нелепые проповеди, их религиозная нетерпимость и гнусное присвоение королевства Ауда; во-вторых, что ни один из полков сипаев не убивал ни своих офицеров, ни их семей и никого из резидентов, что, наоборот, с самого начала англичане всюду, где сила была на их стороне, предавались убийствам и массовым казням, которых не требовала ни война, ни их