Ночь бледнела. Словно серебряные, катились воды Ганга, а на горизонте уже алела полоска, превещавшая скорый восход солнца... Вдруг я увидел какую-то черную точку на реке; взяв бинокль, я разглядел лодку, а в ней факира. Верный своей клятве, Ковиндасами не захотел пробыть лишней минуты в Бенаресе, и, разбудив лодочника, велел перевезти себя на другой берег, чтобы направиться к своему милому Тривандераму... Он вновь увидит синие волны океана и на берегу, под высокими кокосовыми пальмами, хижину, в которой он родился, и о которой он не уставал рассказывать.
      Я бросился в свой гамак, чтобы забыться на несколько часов; когда я проснулся и вспомнил виденное мною, мне показалось, что я был игрушкой галлюцинации. Но гармонифлют лежал здесь, и я не мог добиться, кто же, наконец, принес его. На полу комнаты и террасы валялись разбросанные цветы. Венок из иммортелей лежал на диване... Слова, которые я спешно набрасывал при их появлении, не стерлись со страницы моей записной книжки...
      Четыре года спустя я был в Аруигабаде, чтобы осмотреть подземный храм Карли.
      Прежде чем объяснить, почему я так внезапно заговорил об этой поездке, я хочу дать несколько подробных сведений об этой пагоде троглодитов, самой любопытной во всей Индии.
      В сущности, сама поездка в Карли по железной дороге была не особенно интересна, да и очень недолга, но я лишь хочу рассказать один эпизод, имеющий отношение к описанным выше явлениям.
      Как и все храмы Индии, этот храм находился на махратской территории, в провинции Аруигабад, среди живописной цепи холмов, идущей с запада на восток. Некогда возвышенности эти были увенчаны целым рядом крепостей и представляли почти непреодолимую твердыню, но с течением веков крепости мало-помалу разрушились, и только две из них и до сих пор поднимают к небу свои башни и зубчатые бастионы.
      Вход в подземелье Карли расположен на высоте трехсот футов от подошвы холма, куда к нему ведет крутая обрывистая тропинка, похожая скорее на русло высохшего потока, нежели на дорогу.
      Эта тропинка ведет на площадку, частью высеченную в скале, а частью сложенную из каменных плит. Она занимает около ста квадратных футов.
      Слева от входа стоит громадная колонна, увенчанная плитой, на которой покоятся три льва, сильно испорченные разрушающей рукой веков. Вторая такая же колонна уже более не существует, а на ее месте стоит небольшой храм, или, скорее, часовня, посвященная богине Буаве, таинственному божеству, весьма почитаемому браминами.
      Эта Карлийская колонна покрыта письменами, но разобрать их до сих пор никто не мог.
      Некогда вход в пещерный храм был замаскирован чем-то вроде балюстрады, теперь она полуразрушена, и из-за нее видна великолепная арка портика; но все же это ничто в сравнении с великолепием внутреннего помещения.
      Между внешней балюстрадой и этим помещением ? громадный притвор, полный скульптурных произведений, высокохудожественной работы фигур людей и животных. С каждой стороны входа стоят по три колоссальных слона. У каждого из них на спине по проводнику и по гоаудаху (помещение для пассажиров)
      Длина самой большой пещеры около ста тридцати футов, ширина около пятидесяти.
      Своды потолка поддерживаются двумя рядами колонн, на которые опираются тоже слоны, а у каждого из них на спине мужчина и женщина, упирающиеся руками в потолок, как бы удерживая его громадную тяжесть.
      Внутренность Карли величественна и благородна, но все же более мрачного вида, нежели в Элефанте и в Эллоре.
      Очевидно, Карли освещался, когда в доисторические времена служил для церемоний какого-нибудь культа, но теперь можно видеть лишь при свете ламп или факелов все великолепие внутренних скульптурных украшений.
      Обшивка стен из брусьев текового дерева сделана, по-видимому, уже в позднейшее время, и она сильно вредит общему впечатлению, но, вероятно, ее сделали для того, чтобы скрепить образовавшиеся от времени трещины в скале.
      Вид с террасы на окрестности очаровывает взоры. Внизу расстилается роскошная страна, граничащая на горизонте с горной цепью.
      Деревушка Карли находится приблизительно в двух милях от храма, и она дает оживление прелестной картине.
      Местные жители снуют там и сям в роскошной зелени мангустанов и тамариндов, а небольшая, новейшей постройки в виде пирамиды пагода у светлого озера дополняет красоту пейзажа.
      Горная цепь, среди которой находится храм Карли, тянется непрерывной линией от мыса Коморина. Она идет вдоль морского берега, отступив от него миль на двенадцать.
      Эти горы мало посещаются, потому что их проходы мало кому известны, да и очень опасны из-за тигров, которые водятся там в громадном количестве.
      Я видел здесь горные породы, которые со временем обогатят Англию.
      Ничто не может сравниться с роскошной растительностью этих гор. Чудные зеленые рощи покрывают их от подножья до вершины.
      Ни в какой другой части Индии нельзя найти таких великолепных бамбуковых лесов.
      Многие деревья достигают здесь сказочной величины. А дивные картины, которые представляются смелому путешественнику, положительно не поддаются описанию.
      Ботанические, минералогические, геологические богатства и археологические сокровища, хранящиеся в древних подземельях пещерных храмов, поражают путешественника.
      Среди этой чарующей природы, такой разнообразной и дикой, расположены подземные храмы Карли.
      Кроме самого большого, о котором я уже говорил, есть еще очень много и больших, и малых, очень разнообразных.
      В большом находится знаменитое святилище, куда стекаются со всех сторон Индии брамины и факиры на девятидневную молитву.
      Некоторые из них поселяются вблизи храма, истощают свое тело до последней возможности и живут лишь только внутренней созерцательной жизнью аскетов.
      День и ночь сидят они перед пылающим огнем, поддерживаемым их поклонниками, неподвижно вперив глаза в пламя, с повязкой на губах ? во избежание малейшего осквернения, не вкушая ничего, кроме нескольких зерен риса, смоченных чистой водой, процеженной через полотно, они мало-помалу приходят в состояние полного телесного истощения, так что жизнь едва теплится в них; нравственные силы тоже быстро меркнут, и когда, наконец, они умирают после такого медленного самоубийства, то уже задолго до смерти они находятся в состоянии полного отупения. Все факиры, желающие достигнуть в загробной жизни высших ступеней превращений, должны подвергнуть свою плоть такому жестокому умерщвлению.
      Между такими аскетами мне указали одного, прибывшего за несколько месяцев перед тем с мыса Коморина. Он сидел между двумя кострами и уже достиг почти полной нечувствительности.
      Велико было мое удивление, когда я заметил знакомый широкий рубец на его лбу. Неужели это мой факир из Тривандерама? Я приблизился к нему и на звучном языке юга, который он так любил, спросил его, помнит ли он франги из Бенареса.
      Точно молния сверкнула в полупотухших глазах, и дрогнувшие губы чуть слышно прошептали те два слова, которые были написаны светящимися буквами в наш последний сеанс:
      "Дивьявапур гатва". "Я принял флюидическое тело".
      Это было все, чего мне удалось добиться от Ковиндасами.
      Окрестные жители, пораженные его страшной худобой и видом скелета, звали его Карли-сава, то есть живой мертвец Карли.
      Так кончают индусские медиумы, медленно доводящие себя до полного отупения и почти идиотизма.
      Как говорят брамины, все эти чудеса и явления есть не что иное, как доказательства существования Питри, то есть душ предков, которые ими пользуются для сношений с людьми.
      Смеяться над этим верованием не следует, так как все религии, а в особенности христианство, признают существование посредников между людьми и высшими мирами. У каждой свои и имена их: Питри, дева, ангелы, святые, дивы, духи, и как индусы верят в огненные руки и явления духов, так и верующие христиане верят в огненные языки апостолов, явления святых и во все чудеса своей религии.
      Единственная разница в том, что в Индии каждый волен творить чудеса, между тем как в Европе полицейский комиссар непременно сунет свой нос и начнет разбирать, в чем дело...
      После отъезда факира я решил осмотреть подробнее Бенарес и начать осмотр с самого старинного памятника священного города, а именно, с мечети Аурензеба, которую этот победитель возвел на развалинах индусской пагоды, чтобы унизить гордость побежденных.
      Аурензеб был самым замечательным из всех властителей, царствовавших в Индии, ? это была странная смесь пороков и величия, жестокости и справедливости. В памяти индусов он оставил такие глубокие следы, что и до сих пор они его зовут не иначе, как великий император. И действительно, это интересная личность в истории не только Индии, но и всего мира.
      Чтобы достигнуть трона, он зарезал своих двух старших братьев Дару и Худжу, и, свергнув родного отца Шах Джихана, посадил его в крепость.
      Несколько анекдотов выкажут более ясно характер Аурензеба и нравы индусских дворов, нежели мои личные заключения.
      Старый государь Шах Джихан скончался на восьмом году после потери своего трона, и надо сказать, в виде смягчающего преступления его сына обстоятельства, что Аурензеб обращался с узником с почетом и уважением, должными бывшему монарху.
      Однажды он посватался к дочери своего брата Дары для своего сына Акбара, в надежде, что этот союз соединит вновь две семьи, но Шах Джихан и его приближенные сочли это за оскорбление.
      Свергнутый император ответил, что наглость узурпатора может равняться лишь его преступлениям; а молодая принцесса, вооружившись кинжалом, заявила, что предпочитает лучше тысячу раз умереть, нежели выйти за сына убийцы своего отца.
      Все это, конечно, было передано Аурензебу, который не подал вида, что он недоволен, и, по-видимому, оставил этот проект.
      В другой раз он попросил у бывшего императора некоторые из драгоценностей, которые, по его мнению, должны были стать украшением его трона. Шах Джихан ответил, что он велит разбить их молотком, если только попробуют взять их у него силой.
      ? Пусть же он хранит их, ? ответил новый император, ? и передайте ему, что он может взять хоть все мои бриллианты.
      Старый князь был тронут этой скромностью и послал почти все драгоценности, которые у него просили, и приложил к ним письмо, в котором говорил: "Возьми эти драгоценности, носи их с достоинством и постарайся заставить твою семью забыть о некоторых из ее бед".
      Читая это письмо, Аурензеб прослезился, и можно верить, что эти слезы были искренни.
      Своим почтением, сдержанностью, вниманием к советам, за которыми он обращался к отцу, он заставил того если не извинять его, то во всяком случае изменить свое мнение к лучшему.
      Правда, когда Аурензеб узнал о близкой кончине своего отца, то все-таки не посмел явиться перед ним, а послал одного из своих сыновей, Шах Алама, но тот уже не застал старика в живых.
      Властитель Индустана выказал при этой потере самую искреннюю скорбь и ухватился за случай помириться со своей сестрой Еганарой, оставшейся верной отцу.
      Аурензеб занимал трон Индустана, который под его управлением достиг наибольшего процветания. А когда он присоединил к своей империи три царства: Декан, Кабул и Ассам, то его владения и подданные были многочисленнее римской империи в эпоху ее расцвета.
      Государственный доход достигал миллиарда франков, суммы, которой до сих пор не могло достичь ни одно европейское государство. Причем надо принять во внимание, что по нынешней цене денег это составляет ровно четыре миллиарда.
      Но преступления, которые помогли добыть Аурензебу трон, ужасны.
      Император Шах Джихан назначил Дару, своего любимца, наследником престола. Тотчас же Мурад и Аурензеб восстали против своего отца.
      Победоносное войско Мурада и Аурензеба осадило Агру, которая скоро пала под их натиском. Раненый при этом Мурад предоставил Аурензебу командование армией.
      Тогда Аурензеб задумал завладеть своим отцом. Предприятие это было трудное и щекотливое. Укрепленный дворец, в котором жил Шах Джихан, мог выдержать очень долгую осаду, да и вооруженное нападение сына на отца, на монарха, очень популярного в своей стране, могло поставить бунтовщиков в далеко невыгодное положение...
      Выманить отца можно было лишь хитростью, но какая хитрость могла провести старого, искушенного в азиатских кознях властителя?
      А все-таки Аурензеб решил попытаться.
      Его посланец явился к императору и начал клясться, что господин его всегда питал к отцу сыновние чувства и был верен ему, как самый преданный подданный. Шах Джихан не особенно-то поверил в эти излияния, но все-таки, чтобы выиграть время, он послал к сыновьям дочь свою Еганару с поручением разузнать истинное положение дел.
      Прежде всего она отправилась к Мураду, а тот, зная ее привязанность к Даре, любимцу императора, принял ее очень грубо.
      Оскорбленная принцесса поспешила усесться в свой паланкин, но при выходе из лагеря она вдруг встретила Аурензеба, который начал отвешивать ей самые почтительные поклоны, нежно упрекать в том, что она как будто избегает его, и, в конце концов, убедил ее зайти к нему в палатку.
      Там он рассказал ей, как он терзается упреками совести за свой проступок, тем более, что его, мол, заставили следовать за братом чуть не силой, и уверял, что он готов на все, лишь бы загладить свои провинности.
      Еганара обрадовалась, думая, что узнает все его секреты, стала допытываться, кто за ее отца или против, на кого из начальников можно положиться, и тому подобное. Аурензеб с готовностью отвечал на все ее расспросы.
      Прощаясь с сестрой, он уверил ее, что он вполне предан отцу и ей, и что не пройдет двух дней, как император увидит у своих ног раскаявшегося сына.
      Еганара поспешила передать отцу такие радостные известия, но старый монарх не особенно доверял им; но веря в то, что Аурензеб действительно посетит его, он решил принять свои предосторожности. Но он не знал, что в деле измены сын его стоял много выше его самого.
      Аурензеб послал ему двойное посольство под тем предлогом, что виновные всегда очень робки, и, чувствуя за собой свою громадную вину, он не решится войти во дворец, прежде чем не позволят его сыну Магомету явиться туда раньше с небольшой свитой.
      Шах Джихан был очень уверен в своей ловкости, и, кроме того, объяснение сына было вполне логично, а потому он и разрешил явиться Магомету со свитой.
      Магомет явился во дворец и был там принят очень сердечно, но его острые глаза живо заметили искусно спрятанных воинов. Тогда он пошел к самому императору и начал сетовать на недоверие к его отцу, прибавив, что если только сейчас же не уберут войска, то он должен предупредить об этом своего отца и отговорить от посещения дворца.
      Старик, жаждавший скорее захватить непокорного сына, согласился на отсылку войска, забывая, что теперь дворец может оказаться во власти Магомета и его свиты.
      Прискакал гонец с известием, что Аурензеб сел на коня и приближается со своим эскортом.
      Император, со своей стороны, сел на трон, чтобы встретить в полном величии раскаявшегося бунтовщика, но вдруг его известили, что Аурензеб, вместо того, чтобы явиться в тронный зал, отправился сначала поклониться могиле Акбара.
      Приняв этот поступок за оскорбление, Шах Джихан воскликнул:
      ? Что означает подобное поведение Аурензеба?
      ? Мой отец, ? отвечал холодно Магомет, ? и не собирался посетить императора.
      ? Но зачем же тогда явился ты?
      ? Чтобы принять командование над крепостью. Шах Джихан увидел, в какую пропасть он сам поверг себя, и принялся осыпать Аурензеба всевозможными ругательствами, так что Магомет ушел, чтобы не слышать их.
      Обдумав свое положение, старик послал за Магометом и стал умолять его, чтобы тот выпустил его на свободу, и даже обещал ему сделать его своим наследником, то есть будущим императором Индии.
      Одну минуту колебался Магомет, но только одну минуту, и, резко повернувшись, вышел и потом уже никакие мольбы не действовали на него.
      Аурензебу оставалось освободиться от своего брата Мура да, но он его не боялся, хотя выздоровевший Мурад и принял вновь командование над армией.
      Явившись к Мураду, Аурензеб выказал живейшую радость по поводу его выздоровления, приветствовал его, как императора Индустана, и объяснил, что теперь все его желания исполнились, так как он способствовал тому, чтобы трон Индии достался такому достойному принцу.
      Что же касается его, то он думает совершить паломничество в Мекку, чтобы начать новую жизнь, посвященную исключительно религии.
      Мурад после притворного сопротивления согласился на этот проект, так как, в сущности, он был очень рад, что таким путем избавляется от серьезного соперника.
      Эта коварная комедия вполне удалась Аурензебу, и он стал якобы готовиться к путешествию.
      Но вот друзья Мурада стали доносить ему, что не все благополучно, что под предлогом большого путешествия Аурензеб принимает средства к покорению себе Индии, а, главное, щедрыми подарками привлекает на свою сторону солдат, и что больше нельзя терять времени.
      Видя себя обманутым, Мурад захотел применить к брату его же оружие, то есть измену.
      Он пригласил его на блестящий праздник, во время которого Аурензеб должен был погибнуть; но хитрый брат не поддался на эту удочку и, сославшись на внезапное нездоровье, послал отказ в последнюю минуту, не подав и виду, что он заметил что-либо подозрительное.
      А несколько дней спустя, под предлогом желания отплатить брату за любезное приглашение, он, в свою очередь, пригласил его к себе на праздник, предварительно собрав лучших музыкантов и прекраснейших девушек Индии.
      Сластолюбивый Мурад забылся и заснул в палатке брата, тогда как тот позвал своих приверженцев и приказал им заковать в цепи несчастного принца.
      Застигнутый врасплох Мурад делал отчаянные усилия, чтобы освободиться, схватился было за свой меч, но его обезоружили, и вдруг он услышал голос брата:
      ? Выбора нет: или повиновение, или смерть; убейте его, если он будет сопротивляться.
      Жестокими упреками осыпал Мурад брата, но, в конце концов, уступая судьбе, он сдался и содержался узником в Агре.
      Освободившись таким образом от своих соперников, Аурензеб решил, что теперь настало время надеть корону Индии. Но было довольно трудно открыть сразу свои карты, тем более, что он так убедил всех в своем желании посвятить себя религии. И вот он решил, что лучше всего заставить своих друзей думать, что без него Индия пропадет, и что они должны умолять его принять заботу о стране, а вместе с ней и саму корону. Для вида он немного поломался, но потом якобы склонился на их увещания; но, чтобы сохранить приличие, он воздержался от пышности, с которой праздновали властители свое восшествие на престол.
      Но все же радостные клики народа были услышаны прежним монархом в его заточении, и по ним он понял, что происходит что-то печальное для него.
      Он попросил дочь свою Еганару узнать, в чем дело, но сейчас же позвал ее обратно, боясь, не имеют ли эти крики какого-нибудь отношения к Даре, не казнят ли его, а вдруг, увидев Еганару, бросят ей к ногам голову его любимца.
      Но все-таки Еганаре как-то удалось узнать истину, и она сообщила о ней несчастному императору. При этом известии он в волнении вскочил и начал молча ходить по комнате, и, увидав свою корону, вскричал:
      ? Уберите этот ненужный колпак, ? но, опомнившись, бедный старик прибавил:
      ? Оставьте ее, ведь бросив ее, мы тем самым признали бы права Аурензеба.
      И погруженный в свои печальные мысли, он продолжал свою прогулку и после долгого и тяжелого молчания он сказал дочери:
      ? Еганара, новый император вступил на престол немного раньше времени; к своим преступлениям ему следовало прибавить отцеубийство.
      В этот момент ему доложили, что явился Магомет, который хочет говорить с ним, чтобы объяснить мотивы, которые заставили Аурензеба захватить власть.
      Свергнутый император отвечал с негодованием:
      ? К сожалению, это не ново, что сыновья свергают своих отцов, но Аурензебу мало этого, он решается еще и оскорблять меня. Какие мотивы, кроме властолюбия, могли быть у Аурензеба, чтобы отнять у меня царство.... Слушать его лукавые объяснения причин этого захвата, значит признавать законность этих причин.
      Аурензеб не настаивал больше. Он достиг венца своих желаний, он победил и обманул отца, теперь он был величайшим монархом в Азии, чего же ему настаивать на прощении, без которого он вполне может обойтись.
      Он держал Шах Джихана в заключении, но относился к нему с почтением и уважением, так что понемногу гнев старика смягчился.
      Если бы не крепость, порога которой он не мог переступить, то вряд ли бы он замечал, что лишился трона. Малейшее желание его тотчас же исполнялось, и часто по одному его знаку летели с мест не только какие-нибудь придворные, но даже и министры.
      Но все же, пока Дара и Худжа были живы и стояли каждый во главе войска, Аурензеб не мог считать себя в безопасности.
      Первый, ввиду своих блестящих способностей, а также и того, что он был старейшим и законным наследником, казался ему опаснее второго. От него-то и задумал избавиться Аурензеб.
      Засев в Лагоре, Дара собрал громадную армию, но хотя она была и многочисленна, но еще не обучена, и он боялся противопоставить ее регулярным войскам брата.
      Он отступил за Инд; но отступление с такой армией, как его, хуже поражения. Ряды все редели, и когда он пришел в Татту, возле него была лишь небольшая горсть верных ему воинов.
      Возможно, что Аурензеб преследовал бы его и дальше, но он узнал, что его второй брат Худжа пришел из Бенгалии с большим войском.
      С этим противником он встретился у Аллахобада, и хотя увидел, что тот хорошо укрепился, все же решил атаковать его.
      Битва началась неудачей для Аурензеба; с утра раджпуты, которых он насильно заставил следовать за собой, покинули его и даже напали на его арьергард, так что моголы очутились между двух огней. Слон, на котором сидел Аурензеб, был серьезно ранен и опустился на передние колени; Аурензеб уже перешагнул одной ногой свой боевой гаудах, чтобы сойти со слона, как вдруг его великий визирь крикнул ему:
      ? Аурензеб, ты покидаешь свой трон!
      Дело в том, что в битвах императоры Индии на своих боевых слонах представляют собой центр, вокруг которого группируется вся армия.
      Император понял правоту этих слов и, приказав поддерживать на цепях своего слона, облаченный в царские доспехи, остался на своем посту.
      Его воины, ободренные примером своего вождя, показывали чудеса храбрости и после героических усилий добились смятения в рядах противников.
      К тому же, случилось так, что слон Худжи был тоже ранен, и принц сделал ту ошибку, от которой удержался Аурензеб.
      Он сел на лошадь. При виде царского слона, бегущего без всадника, армия Худжи в ужасе обратилась в бегство, а сам он еле успел скрыться в крепости Монтр.
      Прибыв в Татту, Дара перешел обратно Инд и, перейдя через большую пустыню, явился в провинцию Гугерат.
      Там он убедил губернатора, дочь которого была замужем за Мурадом, перейти на его сторону, и вновь с большим войском проник в Раджпутум, где и занял очень сильную позицию.
      Прибывший форсированным маршем Аурензеб с неудовольствием заметил, насколько выгодно положение его соперника.
      Он послал оскорбительный вызов Даре, предлагая ему поединок, но тот из осторожности отказался.
      Тогда хитроумный стратег решил придумать какую-нибудь хитрость и действительно придумал.
      Он выбрал из своих начальников двух, которые раньше служили Даре, и велел им написать тому письмо, в котором они оба уверяли Дару, что Аурензеб заставил их силой последовать за ним, что они по-прежнему верны ему, Даре, что они готовы по его первому слову перейти к нему с вверенными им воинами, и что если он этого захочет, то пусть он назначит сам время, и они ночью придут к нему сами и приведут своих солдат.
      Напрасно ближайшие советники Дары указывали ему ту опасность, которой он себя подвергал, напрасно напоминали о лукавстве и изменнических действиях Аурензеба, он ничего и слышать на хотел, зная, что несколько тысяч обещанных воинов дадут ему перевес в битве. В назначенный час двери были открыты, два начальника вошли, а следом за ними и все императорское войске.
      Слишком поздно убедился в измене Дара и едва успел бежать с горстью друзей.
      Он направился к столице Гугерата, но губернатор не захотел принять его и дать ему убежище, тогда он укрылся у Джиган хана, но тот выдал его Аурензебу, который приказал его казнить.
      Старый Шах Джихан и Мурад были в заключении, Дара мертв, оставался еще Худжа; Аурензеб дослал против него своего сына Магомета и с ним великого визиря Джембу.
      Еще в детстве Магомет был обручен с дочерью Худжи. Юная принцесса написала ему письмо, умоляя его перейти на сторону ее отца; быть может, на него, кроме того, подействовал пример его отца, и он думал свергнуть его и самому сесть на трон. Магомет перешел на сторону дяди, надеясь, что часть войска последует за ним.
      Но он не подумал о Джамбе, правой руке Аурензеба, забыл, что тот предан его отцу до последней капли крови. Этот визирь, опытный воин, любимый своими солдатами, сумел удержать их в повиновении долгу.
      Джемба дал сражение Худже и Магомету и разбил их. Взятый в плен Магомет был заключен в крепость Гватиор, где и окончил свои дни.
      Отец отказал ему в прощении, несмотря на его прошлые заслуги.
      Худже хотя и удалось бежать, но его преследователи схватили его и убили со всей семьей.
      Теперь Аурензеб был единственным властителем Индустана.
      С этой поры он действительно заслуживает имени Великого.
      Среди блеска и пышности восточного двора он вел скромную и простую жизнь.
      Ни себе, ни близким, окружающим его, он не позволял ни малейшего послабления.
      С самой зари он уже сидел в приемном зале и был доступен решительно для всех, даже самых скромных из его подданных. И всех он судил сам с удивительной справедливостью, утешая несчастных и помогая бедным.
      Историки мусульманские и даже английские утверждают, что вторая половина царствования Аурензеба была для всей Индии золотым веком.
      Бывший адъютант раджи Аудского пишет о нем:
      "Его преступления слишком ужасны, чтобы их можно было забыть, и все-таки за свою долгую жизнь он выказал свои большие и многочисленные добродетели".
      При своих судах он был беспристрастен и справедлив; рука его, подающая милостыню, была неистощима, и он выказывал большие заботы о благосостоянии своих подданных.
      Окруженный всевозможными соблазнами, которые могут испортить человека, исповедуя религию, которая дает полную свободу страстям, он в своей частной жизни жил почти аскетом.
      Был ли он искренним? Пожалуй, потому что вряд ли бы он преследовал индусов, если бы не был глубоко верующим в свою религию.
      Но все же кровь убитых им братьев всегда стояла у него перед глазами, и, сидя на величайшем троне мира, достигнув всех почестей, о которых только можно мечтать, он все же был несчастен, что можно видеть из его писем к сыну, которые он писал, почувствовав приближение смерти, когда все, чего он добился такой ужасной ценой, должно было его покинуть навсегда.
      "Пришла старость, ? говорит он, ? слабость меня одолевает, сила покидает все мои члены, слабым я вступил в этот мир и слабым его покидаю... Я ничего не знаю о самом себе, ни о том, что я такое, ни о том конце, который меня ожидает! Время, которое я провел у власти, оставляет во мне лишь упреки к самому себе. Я не был истинным покровителем и защитником моего народа; много драгоценного времени ушло на пустое чванство. Внутри меня был хранитель моего счастья, но в своем ослеплении я не заметил его яркого света.
      Я ничего не принес в мир, и, кроме человеческих немощей, ничего не унесу.
      Я знаю, что мне не суждено спасение, и с ужасом жду мучений, которые меня ожидают.
      Хотя я твердо верю в милосердие и доброту Бога, все же, оглянувшись на свои деяния, боюсь, и страх этот преследует меня. Голова моя клонится под тяжестью лет, и ноги отказываются служить.
      Дыхание мое ослабевает, а с ним и надежда.
      Я совершил многочисленные преступления и не знаю, какое наказание меня ожидает. Власть над народами ? великий дар Божий.
      Я поручаю тебя, твою мать, твоего сына, моего внука милости Божией, а сам ухожу...
      Агония смерти быстро приближается...
      Одипаре, твоя мать, ухаживает за мной во время болезни и хочет умереть со мной, но высшей мудростью всему назначено свое время, а оно с нашими желаниями не считается.
      Я ухожу, но все, что я сделал худого или хорошего, это сделал для тебя.
      Никто не присутствовал при расставании своей души с телом, но я чувствую, как моя покидает меня".
      В таких выражениях великий император прощался с сыном, передавая ему трон.
      Подробный осмотр мечети Аурензеба навеял на меня воспоминания о главных чертах этого великого государя, о его преступлениях и о его заслугах... Но, впрочем, и у других монархов Азии были в большом ходу и яд, н кинжал, и измена.
      До возведения мечети Аурензеба брамины уверяли, что Шива, охраняющий священный город, не допустит, чтобы его оскорбили появлением чужих богов и крови животных. Но сколько они не протестовали, а мало-помалу странные мечети выросли рядом с храмами Шивы, и кровь животных льется каждый день.
      Мусульмане совсем не заботились о том, оскорбляют они религиозное чувство побежденных или нет, и резали животных, которых они употребляют в пищу, без всяких церемоний, прямо на улице.
      Чуть не на каждом углу они устроили открытые мясные лавки, в которых на длинных жердях висели тощие куски мяса, покрытые тысячами мух.
      Некогда убийство животного не рукой жреца и не для жертвоприношения вызвало бы целое возмущение в благочестивом городе; но теперь брамины привыкли уже видеть, как падают священные коровы жертвами аппетита их бывших победителей; базары изобилуют телятиной и говядиной, и англичане, и европейцы не стесняются открыто употреблять мясную пищу.
      Вид с реки на Бенарес очень величественный, но чтобы о нем иметь настоящее представление, надо углубиться внутрь, пройти его узкие и извилистые улицы, его многочисленные лабиринты и с какой-нибудь возвышенной точки присмотреться к своеобразному виду каждого квартала. Лучшее, это не полениться влезать на минареты мечетей, но лестницы эти узки и круты, а главное, без решеток, так что довольно опасны для того, кто страдает головокружением.