Нефрет приоткрыла крышку своей туалетной шкатулки; внутри она была поделена на ячейки и расписана красными цветами. Там находились баночки с мазями, косметика, краска для глаз, пемза и благовония. Весь дом, включая зеленую обезьянку и пса, еще спал; Нефрет любила прихорашиваться в этот ранний час, а потом гулять по росе, слушая, как поют синицы, как подает голос удод. Это был ее час – жизнь возрождается, слышны звуки просыпающейся природы, и вся окружающая красота есть воплощение слова божьего. Солнце победило сумрак; его триумф призывал к творчеству, свет становился радостью, ободряя птиц в небесах и рыб в водных глубинах.
      Нефрет наслаждалась счастьем, подаренным ей богами, которым она в ответ была готова одарить их. Оно не принадлежало ей, но пронизывало ее всю, как поток энергии, вышедший из одного источника и туда же возвратившийся. Тот, кто пытался присвоить дары потустороннего мира, обрекал себя на смерть, как высохшая ветка на дереве.
      Встав на колени перед алтарем, который они соорудили на озере, молодая женщина положила на него цветок лотоса, воплощавший в себе новый день так же, как мгновение воплощает в себе вечность. Сад собирался с мыслями, деревья преклонили свою листву перед утренним ветерком.
      Когда Смельчак лизнул ей руку, Нефрет поняла, что ритуал окончен. Собака хотела есть.

* * *

      – Спасибо, что навестили меня прежде, чем пойти в лечебницу, – сказала Силкет. – Боль невыносимая. Этой ночью я совсем не могла спать.
      – Наклонитесь вперед, пожалуйста, – попросила Нефрет, рассматривая левый глаз супруги Бел-Трана.
      Встревоженная Силкет начинала нервничать.
      – Это заболевание мне знакомо, и я вас вылечу. Ресницы касаются глазного яблока и раздражают его. Отсюда и боль.
      – Это серьезно?
      – Не очень приятно, но не более того. Вы хотите, чтобы я занялась этим прямо сейчас?
      – Если не будет больно…
      – Но операция принесет вам облегчение.
      – Небамон очень мучил меня во время своих пластических операций.
      – Мое вмешательство будет менее травмирующим.
      – Я доверяю вам.
      – Сядьте и расслабьтесь.
      Глазные болезни были так распространены, что у Нефрет в аптечке всегда имелись нужные лекарства, даже самые редкие, такие как кровь летучих мышей, которую она смешивала с ладаном до получения вязкой субстанции. Это снадобье надо было накладывать на те места на веке, где росли непослушные ресничные волоски. Когда мазь высыхала, и ресницы становились жесткими, их можно было удалить без труда вместе с луковицами. А чтобы они не росли снова, веко смазывалось помадой, состоящей из хризоколла и свинцового блеска.
      – Вот вы и спасены, Силкет.
      Жена Бел-Трана облегченно вздохнула и улыбнулась.
      – Какая у вас легкая рука… я ничего не почувствовала!
      – Я рада.
      – Какое-то дополнительное лечение нужно?
      – Нет, все в порядке.
      – Мне бы очень хотелось, чтобы вы посмотрели моего мужа! У него что-то с кожей, и это меня беспокоит. Он так занят, что совсем не следит за своим здоровьем… Я его почти не вижу. Он уходит рано утром и возвращается поздно вечером, с ворохом папирусов, которые читает почти всю ночь.
      – У него переутомление, это пройдет.
      – Боюсь, что нет. Во дворце его очень ценят за компетентность, в казначействе без него не могут обойтись.
      – Но это же хорошо.
      – Глядя со стороны – да, но для нашей семейной жизни, которой мы так дорожим… Дальнейшее пугает меня. О моем муже говорят как о будущем распорядителе государственной казны. У него в руках окажутся все финансы Египта, вы представляете, какая это ответственность?
      – Вы должны им гордиться.
      – Бел-Тран еще больше отдалится от меня, но что я могу сделать? Я так им восхищаюсь!

* * *

      Рыбаки разложили свою добычу перед Монтумесом. Бывший начальник стражи, смещенный визирем со своего поста и отправленный в Дельту начальником рыболовного промысла, жил в маленьком городке на побережье. Тучный, громоздкий и медлительный, Монтумес умирал от скуки, которая день ото дня становилась все более гнетущей. Он ненавидел свое жалкое жилище мелкого чиновника, терпеть не мог общаться с рыбаками и перекупщиками и впадал в страшный гнев по всякому, даже самому ничтожному поводу. Как выбраться из этой жуткой дыры? Ведь он потерял все связи с придворными.
      Увидев на набережной Денеса, он решил, что у него галлюцинации. Забыв о рыбаках, с которыми разговаривал, он не отрывал глаз от массивной фигуры судовладельца, его квадратного лица и круглой седой бородки. Это действительно был он, один из самых богатых и влиятельных людей в Мемфисе.
      – Проваливай, – приказал он старшему из рыбаков, пришедшему за разрешением на ловлю.
      Денес с насмешливым видом наблюдал за этой сценой.
      – Вот, дорогой друг, стражники со своими делами вам больше не докучают.
      – Смеетесь над чужим несчастьем?
      – Я хотел бы вам помочь.
      В карьере и жизни Монтумеса было много лжи. В том, что касается хитрости, скрытности и умения ставить подножки другим, он считал себя настоящим мастером, однако признавал, что Денес мог бы составить ему серьезную конкуренцию.
      – Кто вас прислал?
      – Я приехал по своей воле. У вас еще не остыло желание отомстить за себя?
      – Отомстить…
      Голос Монтумеса стал гнусавым.
      – Разве у нас с вами не один враг?
      – Пазаир, судья Пазаир…
      – Весьма утомительный тип, – заметил Денес. – Заняв пост старшего судьи царского портика, он ничуть не угомонился.
      Бывший начальник стражи яростно сжал кулаки.
      – Поставить вместо меня этого убогого нубийца, еще более дикого, чем его обезьяна!
      – Глупо и несправедливо, я согласен. Хотите, мы исправим эту ошибку?
      – У вас есть план?
      – Испортить Пазаиру репутацию.
      – Но он же такой безупречный!
      – Это только видимость, друг мой! У каждого свои слабости. А если их нет, то надо придумать. Вы знаете, что это?
      Денес раскрыл руку; на его ладони лежал перстень с печаткой.
      – Это его печать.
      – Вы ее украли?
      – Я скопировал ее по образцу, который передал мне один из писцов его канцелярии. Мы поставим эту печать на документ, который скомпрометирует его раз и навсегда. Вы будете отомщены.
      Морской воздух, хотя и напоенный крепкими запахами, показался Монтумесу сладким.

* * *

      Пазаир поставил ларец из эбенового дерева между собой и Нефрет. Выдвинув ящичек, он вынул оттуда шашки из покрытой лаком обожженной глины и расставил их на доске. Нефрет начала игру; суть ее заключалась в том, чтобы продвигать шашки из тьмы к свету, избегая попадания в ловушки, расставленные на их пути, и открывая множество дверей. На третьем же ходе Пазаир сделал ошибку.
      – Ты не следишь за игрой.
      – У меня нет новостей от Сути.
      – Ты считаешь, что это серьезно?
      – Боюсь, что так.
      – Как он может связаться с тобой из пустыни?
      Судья хмуро молчал.
      – Ты и вправду думаешь, что он мог тебя предать?
      – Но он мог бы подать хоть какой-нибудь знак.
      – Ты думаешь о самом плохом?
      Пазаир поднялся, забыв об игре.
      – Ты ошибаешься, – решительно произнесла молодая женщина. – Сути жив.

* * *

      Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы: Бел-Тран, до того занимавший посты главного управляющего зерновыми складами и помощника главного казначея, только что был назначен распорядителем государственной казны. Иными словами, на него возлагалась ответственность за всю египетскую экономику, а его непосредственным начальником становился визирь. Отныне Бел-Трану вменялось в обязанность принимать и проводить опись минералов и других ценных материалов, инструментов, предназначенных для строительства храмов и создания саркофагов, предметов ритуала, мазей, тканей и амулетов. Он должен будет выплачивать земледельцам вознаграждение за урожай, и устанавливать налоги, а помогать ему в работе станет многочисленный корпус опытных чиновников.
      Когда страсти немного улеглись, выяснилось, что против этого назначения никто и не возражал. Идея принадлежала нескольким высшим сановникам двора, которые по собственному почину обратились к визирю с предложением выдвинуть Бел-Трана на высокий пост; некоторым и вправду его восхождение по служебной лестнице казалось слишком стремительным, но разве он не продемонстрировал всем свои блестящие способности к управлению? Реорганизация подведомственных служб, оказавшаяся весьма результативной, эффективный контроль над расходами – все это говорило в его пользу, безусловно перевешивая минусы – тяжелый характер и некоторую склонность к единоначалию. На его фоне прежний распорядитель выглядел очень блекло: вялый и медлительный, он совершенно погряз в рутине, и своим неуместным упрямством обескуражил даже последних сторонников. Оказавшись вознесенным на гребень успеха, получив завидный пост как вознаграждение за упорный труд, Бел-Тран не скрывал намерений искать новые пути, чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет своего ведомства. Обычно равнодушный к похвалам, на этот раз визирь Баги находился под впечатлением от обилия благоприятных отзывов.
      Служебные помещения, где размещалось ведомство Бел-Трана, занимали обширную территорию в самом центре Мемфиса; у входа двое стражников следили за потоком посетителей. Нефрет назвала себя: ей пришлось ждать, пока ее приглашение было подтверждено. Она прошла вдоль загона для скота и нижнего двора, где писцы-счетоводы принимали налоги, вносимые продуктами. Лестница вела в хранилища, которые заполнялись и опустошались в зависимости от периодичности поступления налогов. Один этаж здания занимала целая армия служащих, сидевших под навесом.
      Старший сборщик, стоя у входа в амбары, наблюдал за тем, как крестьяне выгружали овощи и фрукты.
      Женщину пригласили войти в соседнее строение; она прошла через все три пролета нижнего этажа, разделенных между собой четырьмя колоннами; там сидели высшие чиновники, занятые составлением протоколов. Секретарь провел ее в просторное помещение, своды которого поддерживали шесть опор, – здесь Бел-Тран принимал самых уважаемых посетителей. Новый распорядитель государственной казны давал поручения троим служащим: он говорил быстро, разъясняя им подробности сразу нескольких дел и легко переходя от одного вопроса к другому.
      – Нефрет! Спасибо, что пришли.
      – Ваше здоровье становится делом государственной важности.
      – Во всяком случае, оно не должно мешать мне выполнять свои обязанности.
      Бел-Тран отпустил подчиненных и показал лекарю свою левую ногу: обширная ярко-красная бляшка на коже была обрамлена множеством мелких гнойничков.
      – Ваша печень нуждается в очистке, и есть признаки почечной недостаточности. На кожу наносите помаду из цветов акации и яичных белков; несколько раз в день пейте по десять капель сока алоэ, и не забывайте принимать ваши обычные лекарства. Наберитесь терпения и будьте внимательны.
      – Признаюсь, я часто забываю о прописанных мне процедурах.
      – Если вы не отнесетесь к лечению со всей серьезностью, ваше воспаление может привести к тяжелым последствиям.
      – Где взять время на все? Мне бы хотелось чаще видеть сына, объяснить ему, что он – мой наследник, рассказать о том, какая на него ляжет ответственность.
      – Силкет жалуется, что редко вас видит.
      – Моя нежная, терпеливая Силкет! Она понимает, какими важными делами я занимаюсь. Как поживает Пазаир?
      – Его только что пригласил к себе визирь: видимо, он хочет поговорить об аресте полководца Ашера.
      – Я восхищаюсь вашим мужем. Мне кажется, что цель, которую он преследует, предназначена ему свыше и ничто не заставит его свернуть с этого пути.

* * *

      Баги сидел, склоняясь над документами. На его столе лежал проект закона о бесплатном образовании для бедных. Когда Пазаир вошел, визирь не поднял головы.
      – Я ждал вас раньше.
      Его резкий тон удивил судью.
      – Садитесь. Я должен закончить эту работу.
      Внешность визиря, сгорбленного и сутулого, с вытянутым, неприятным лицом, несла на себе печать прожитых лет.
      Пазаир, который полагал, что ему удалось снискать дружеское расположение Баги, не понимал причины его внезапного гнева.
      – Старший судья царского портика обязан быть безупречным, – хрипло отчеканил визирь.
      – Я с вами полностью согласен: человек, занимающий эту должность, должен быть вне подозрений.
      – Сегодня ее занимаете вы.
      – У вас есть в чем меня упрекнуть?
      – Все обстоит гораздо хуже, судья Пазаир. Как вы можете объяснить ваше поведение?
      – В чем вы меня обвиняете?
      – Я надеялся, что вы будете более искренни.
      – То есть меня снова обвиняют без доказательств?
      Крайне раздраженный, визирь поднялся.
      – Вы забываете, с кем говорите?
      – Я не приемлю несправедливости, от кого бы она ни исходила.
      Баги схватил исписанную иероглифами деревянную дощечку и положил ее перед Пазаиром.
      – Узнаете ли вы свою подпись внизу текста?
      – Да.
      – Прочтите.
      – Речь идет о поставках рыбы высшего качества на склады Мемфиса.
      – Об этих поставках распорядились вы. Однако указанных здесь складов не существует. Выходит, вы совершили хищение этой отборной продукции, которая не попала на городские рынки. Тара из-под нее обнаружена неподалеку от вашего дома.
      – Ловко закручено!
      – На вас донесли.
      – Кто?
      – Письмо без подписи, но все сходится. Поскольку начальника стражи нет в городе, расследование провел один из его подчиненных, который все тщательно проверил.
      – Один из сотрудников Монтумеса, я полагаю?
      Баги смутился.
      – Именно так.
      – И вам не пришло в голову, что все это может быть подстроено?
      – Конечно, я об этом подумал. Тем более что есть кое-какие обстоятельства: следствие вел один из подручных Монтумеса, сам он работает на рыбных промыслах, и не исключено, что хочет вам отомстить… Но, тем не менее, под этим компрометирующим документом стоит ваша подпись.
      Тон визиря изменился. Он явно испытывал облегчение оттого, что судья, судя по всему, сумеет дать объяснение неприятному инциденту.
      – У меня есть неопровержимое доказательство собственной невиновности.
      – Очень на это надеюсь.
      – Простая предосторожность, – объяснил Паза-ир. – Мне довелось немало пережить, и это заставило меня избавиться от излишней доверчивости. Всякий, у кого есть именная печать, должен быть крайне осмотрительным. Я предполагал, что рано или поздно мои противники воспользуются этой возможностью меня скомпрометировать. И потому в каждом официальном документе я ставлю маленькую красную точку после девятого и двадцать первого слов. А на месте, куда я ставлю печать, рисую маленькую пятиконечную звезду: краска от печати почти размывает ее, но рассмотреть все-таки можно. Посмотрите внимательно на эту дощечку – на ней нет моих отличительных знаков.
      Визирь встал и подошел к окну, чтобы рассмотреть документ на свету.
      – Да, их здесь нет, – подтвердил он.

* * *

      Но Баги на этом не остановился. Он лично проверил несколько таблеток и папирусов, подписанных Пазаиром, на предмет указанных отличительных знаков. Они присутствовали везде. И, желая сохранить в неприкосновенности чужой секрет, он посоветовал старшему судье сменить условные знаки и никому не рассказывать о своей маленькой хитрости.
      По личному приказу визиря Кем допросил своего сотрудника, который получил подметное письмо и не доложил о нем своему начальнику. Подчиненный быстро сломался и рассказал, что Монтумес его подкупил, убедив, что скоро Пазаир снова угодит за решетку. Сильно обозлившись, Кем послал в Дельту отряд охраны, который доставил бывшего начальника стражи в Мемфис. Тот настаивал на своей невиновности.
      – Пока я разговариваю с вами без протокола, – подчеркнул Пазаир. – И речь о судебном процессе тоже пока не идет.
      – Меня оклеветали!
      – Ваш сообщник признался.
      Лысый череп Монтумеса порозовел. У него начинался зуд, и он едва сдерживался. Подумать только: он, некогда державший в своих руках столько чужих судеб, не сумел справиться с этим судьей! Тон его стал елейным.
      – На меня свалилось несчастье, злые языки пытаются меня очернить. Как мне защищаться?
      – Лучше признайте свою вину.
      Монтумес тяжело вздохнул.
      – Что со мной будет?
      – Управлять чем бы то ни было вы недостойны. Желчь, которая течет по вашим венам, отравляет все, к чему вы прикасаетесь. Я отправлю вас в Библос, в Ливан, подальше от Египта. Вы будете работать в отряде, обслуживающем наши суда.
      – Вы предлагаете мне тяжелый физический труд?
      – Разве это не самое большое счастье?
      В гнусавом голосе Монтумеса послышался гнев.
      – Почему я один должен отвечать? На это меня толкнул Денес.
      – Как можно вам верить? Ведь ложь всегда была вашим излюбленным оружием.
      – Я хотел вас предупредить.
      – Какая трогательная доброта.
      Монтумес ухмыльнулся.
      – Доброта? Вот уж нет, судья Пазаир! Дорого бы я дал, чтобы вас поразила молния, унесло водным потоком, засыпало камнями! Удача отвернется от вас, число ваших врагов будет расти!
      – Смотрите не опоздайте: ваше судно отплывает через час.

      – Вставай, – приказал Эфраим.
      Голый, с деревянным ошейником и руками, связанными за спиной за локти, Сути с трудом поднялся. Эфраим дернул за веревку, обвязанную вокруг пояса пленника.
      – Доносчик, подлый стукач! Как я в тебе ошибся, малыш.
      – Зачем ты записался в бригаду рудокопов? – тихо спросил полководец Ашер.
      Губы Сути пересохли, тело ныло от жестоких побоев, на волосах запеклась кровь, но взгляд, которым он ответил на взгляд полководца, пылал огнем.
      – Позвольте, я развяжу ему язык, – попросил один из стражников, нанятых Ашером.
      – Позже. Его гордость даже забавна. Ты охотился за мной, хотел доказать, что я руковожу хищением золота? Ты неплохо соображаешь, Сути. Да, жалованья старшего офицера мне не хватает. Если невозможно свергнуть царя этой страны, значит, надо пользоваться ситуацией.
      – Мы поедем на север? – поинтересовался Эфраим.
      – Только не туда. Возле Дельты нас поджидают армейские подразделения. Мы поедем на юг, пройдем за Элефантиной и оттуда свернем на запад, в пустыню, а там соединимся с Адафи.
      «Имея повозки, запас продовольствия и воды, он сможет это сделать», – подумал Сути.
      – У меня есть карта, где указаны колодцы, – сказал Ашер. – Вы погрузили золото?
      Эфраим улыбнулся:
      – На этот раз в шахте действительно ничего не было! Может, лучше освободиться от этого шпиона?
      – Мы проведем опыт: интересно, сколько времени он протянет, если будет идти целый день и получит только два глотка воды? Вообще-то Сути – крепкий парень. Результаты нашего опыта помогут нам, когда мы начнем тренировать ливийские войска.
      – Я бы все же хотел кое о чем его спросить, – настаивал великан.
      – Потерпи. К следующему привалу он станет посговорчивее.

* * *

      Ненависть. Неукротимая ненависть, пропитавшая каждую клеточку его тела, впечатавшаяся в мускулы и придающая сил. Это благодаря ей Сути будет бороться, пока не остановится сердце. У него, узника этих трех палачей, не было ни малейшего шанса спастись. Именно в тот момент, когда Ашер, казалось, уже был у него на крючке, победа обернулась сокрушительным поражением. И главное, нет никакой возможности связаться в Пазаиром, сообщить ему о своих находках. Его героические усилия оказались ненужными, жизнь закончится здесь, вдалеке от друга, от Мемфиса, от Нила, от садов и женщин. Как это глупо! Сути вовсе не стремился попасть в подземное царство, беседовать там с шакалоголовым богом Анубисом, встретиться лицом к лицу с Осирисом и его последним судом. Ему страстно хотелось любить, драться с врагами, скакать верхом наперегонки с ветрами пустыни, стать богаче, чем самый богатый из придворных, – только для того, чтобы посмеяться над ним. А между тем ошейник сдавливал шею все сильнее.
      Он брел, поддергиваемый веревкой, сильно натиравшей ему кожу спины и живота; другой ее конец был привязан к повозке, груженной золотом, и, если он замедлял шаг, она тащила его волоком. Колеса крутились медленно: чтобы не завязнуть в песке, телега должна была двигаться по узкой колее; но Сути все это казалось адской гонкой, которая все ускорялась, чтобы заставить его растратить последние силы. Однако в тот момент, когда он уже готов был упасть, откуда-то брались силы сделать еще один шаг. Потом еще один, и еще…
      Этот день катком прокатился по его полумертвому телу.
      Повозка встала. Сути простоял еще какое-то время неподвижно, как будто он разучился садиться. Потом его колени согнулись, и он всем телом осел на пятки.
      – Хочешь пить, малыш?
      Эфраим с насмешкой поднес бурдюк к самому его носу.
      – Ты вынослив, как дикое животное, но больше трех дней не продержишься. Я поспорил со стражником, а я не люблю проигрывать.
      Эфраим дал пленнику воды. Прохладная влага, смочив губы, разлилась по всему телу. Ударом ноги стражник опрокинул его на песок.
      – Мои друзья будут отдыхать, а я постою на карауле и хочу с тобой побеседовать.
      Рудокоп вмешался.
      – Мы с тобой заключили пари; ты не имеешь права его утомлять.
      Сути, закрыв глаза, продолжал лежать на спине. Эфраим отошел, а стражник все кружил вокруг него.
      – Завтра ты умрешь, но прежде заговоришь. Я обламывал и не таких, как ты.
      Сути едва различал звук его тяжелых шагов.
      – Возможно, ты уже все сказал о твоем задании, но я все же хочу быть спокоен на этот счет. Как ты поддерживал связь с судьей Пазаиром?
      На лице Сути появилось подобие улыбки.
      – Он придет за мной. И вы, все трое, пойдете в тюрьму.
      Стражник сел рядом.