17

Сидя бок о бок на берегу Нила, Пазаир и Сути встречали рождение дня. Обновленное солнце восторжествовало над мраком и чудовищным змеем, пытавшимся уничтожить его во время ночного путешествия, и взошло над пустыней, окрасив багрянцем речные воды и приведя в буйный восторг нильских рыб.

– Скажи, Пазаир, ты серьезный судья?

– Ты хочешь в чем-то меня упрекнуть?

– Знаешь, у судьи, предающегося распутству, может помутиться разум.

– Ты сам затащил меня в этот пивной дом. Пока ты там забавлялся, я думал о работе.

– Скорее, о возлюбленной, не так ли?

Река искрилась. Кровавые краски зари меркли, уступая место золоту раннего утра.

– Сколько раз ты приходил в этот приют запретных страстей?

– Ты пьян, Сути.

– Так ты никогда не встречал Сабабу?

– Никогда.

– А она была готова поведать любому, кто захочет слушать, что ты – один из лучших ее клиентов.

Пазаир побледнел. И даже не столько из-за безвозвратной утраты репутации судьи, сколько из-за того, что подумает Нефрет.

– Ее подкупили!

– Правильно.

– Кто?

– Мы так здорово предавались любви, что она прониклась ко мне нежностью. И рассказала, что ее втянули в интригу, но кто именно – умолчала. Но, по-моему, догадаться нетрудно – это обычные методы верховного стража Монтумеса.

– Я буду защищаться.

– Не стоит. Я уговорил ее молчать.

– Очнись, Сути. При первом же удобном случае она предаст и тебя, и меня.

– Не уверен. У этой женщины своя мораль.

– Позволь усомниться в твоих словах.

– При определенных обстоятельствах женщина не врет.

– И все-таки я хочу с ней поговорить.

Незадолго до полудня судья Пазаир подошел к дверям пивного дома в сопровождении Кема и павиана. Юная нубийка в ужасе забилась под подушки, ее менее пугливая подруга осмелилась выйти навстречу судье.

– Я бы хотел увидеть хозяйку.

– Я просто здесь работаю, и…

– Где госпожа Сабабу? Не лгите. Лжесвидетельство приведет вас в тюрьму.

– Если я признаюсь, она меня побьет.

– А если будете молчать, я предъявлю вам обвинение в препятствовании правосудию.

– Я ничего плохого не сделала!

– А вас пока никто и не обвиняет, скажите мне правду.

– Она уехала в Фивы.

– Куда именно?

– Не знаю.

– Когда вернется?

– Не знаю.

Итак, проститутка предпочла сбежать.

Отныне при малейшем неверном шаге судью будет подстерегать опасность. За его спиной строились козни. Кто-то, скорее всего Монтумес, заплатил Сабабу, чтобы запятнать его репутацию. Перед лицом серьезной угрозы проститутка не преминет его ославить. Своим временным спасением он обязан исключительно мужскому обаянию Сути и его искушенности в любовных утехах.

Иной раз, подумал Пазаир, распутство, может быть, и не заслуживает безоговорочного осуждения.

После долгих размышлений верховный страж принял решение, чреватое непредсказуемыми последствиями: попросить визиря Баги о частной встрече. Он страшно нервничал и несколько раз прорепетировал свое заявление перед медным зеркалом, чтобы проследить за выражением лица. Как и любой другой, он знал, насколько непреклонен верховный сановник Египта. Скупой на слова, Баги терпеть не мог терять время. Должность обязывала его выслушать любую жалобу, откуда бы она ни поступила, но при условии, что она обоснованна. Всякий, кто стал бы попусту докучать ему, искажать факты или лгать, горько пожалел бы об этом. Перед лицом визиря следовало взвешивать каждое слово, каждый жест.

Монтумес отправился во дворец ближе к полудню. В семь часов Баги беседовал с царем; потом он отдавал распоряжения своим ближайшим помощникам и знакомился с отчетами из провинций. Затем начинались обычные ежедневные приемные часы, когда он разбирал многочисленные дела, с которыми не справились местные суды. Перед тем как наскоро отобедать и снова приступить к работе, визирь соглашался уделить немного времени для частной беседы, если того требовал неотложный характер дела.

Он принял верховного стража в своей конторе, скудность обстановки которой никак не напоминала о его высокой должности: стул со спинкой, циновка, сундуки и ящички для свитков. Можно было бы принять Баги за простого писца, если бы не его длинная туника из толстой материи, оставлявшая открытыми только плечи. На шее визиря висело огромное медное сердце, символизировавшее его неистощимую готовность выслушивать жалобы и сетования.

Высокий, сутулый, с длинным лицом, большим носом, вьющимися волосами и голубыми глазами, шестидесятилетний визирь Баги не отличался атлетическим телосложением. Он никогда не занимался спортом, его кожа боялась солнечных лучей. Утонченные руки с длинными пальцами были явно знакомы с кистью художника; некогда он был ремесленником, потом наставником юных писцов, потом – специалистом-землемером. Вот тогда-то и проявилась его беспримерная строгость. Баги заметили во дворце и назначили главным землемером, затем старшим судьей провинции Мемфиса, старшим судьей царского портика и, наконец, визирем. Многие царедворцы тщетно пытались поймать его на каком-нибудь промахе; внушая страх и уважение, Баги занял достойное место среди великих визирей, со времен Имхотепа надежно удерживающих Египет на праведном пути. И пусть не всем приходилась по вкусу суровость некоторых его приговоров и неукоснительность их исполнения, однако никто не ставил под сомнение их обоснованность.

До сих пор Монтумес ограничивался тем, что выполнял приказы визиря и всячески старался не вызвать его недовольства. И теперь ему было не по себе от предстоящей встречи.

Визирь устал и, казалось, дремал.

– Слушаю вас, Монтумес. Будьте кратки.

– Это не так просто…

– Упростите.

– Несколько воинов-ветеранов погибли в результате несчастного случая: упали с большого сфинкса.

– Административное расследование?

– Его вело армейское начальство.

– Что не так?

– Да вроде все в порядке. Я не смотрел официальные документы, но…

– Но благодаря связям вам удалось узнать их содержание. Это не поощряется, Монтумес.

Верховный страж опасался подобного выпада.

– Так уж повелось.

– Придется менять привычки. Но если все в порядке, в чем причина вашего прихода?

– Судья Пазаир.

– Недостойный служитель закона?

Голос Монтумеса становился все более гнусавым.

– Я не выдвигаю обвинения, просто меня настораживает его поведение.

– Он что, не соблюдает закон?

– Он убежден, что исчезновение начальника стражи – ветерана с безупречной репутацией – произошло при необычных обстоятельствах.

– У него есть доказательства?

– Никаких. Мне кажется, этот молодой судья хочет посеять смуту, чтобы обратить на себя внимание. Я осуждаю такое поведение.

– И правильно делаете, Монтумес. Ну а каково ваше мнение по существу дела?

– Оно не заслуживает внимания.

– Напротив, мне не терпится его услышать.

Вот она, ловушка.

Верховный страж терпеть не мог принимать ту или иную сторону из страха, что четко определенная позиция может вызвать чье-либо осуждение.

Визирь открыл глаза. Пронизывающий ледяной взгляд проникал прямо в душу.

– Вряд ли гибель этих несчастных сопряжена с какой-нибудь тайной, но я недостаточно хорошо знаком с делом, чтобы вынести окончательное суждение.

– Если сам верховный страж выражает сомнение, почему бы не засомневаться простому судье? Его первейший долг – не принимать ничего на веру.

– Разумеется, – прошептал Монтумес.

– Бездарных людей в Мемфис не назначают; наверняка Пазаир хорошо зарекомендовал себя.

– Все-таки атмосфера большого города, честолюбие, слишком большие полномочия… Возможно, такой груз ответственности не под силу молодому человеку?

– Посмотрим, – заключил визирь. – Если это так, я его смещу. А пока пусть продолжает. И я надеюсь, что вы его всячески поддержите.

Баги запрокинул голову и закрыл глаза. Уверенный, что он продолжает смотреть из-под век, Монтумес встал, поклонился и вышел, приберегая ярость для своих слуг.

Едва взошло солнце, к конторе судьи Пазаира подошел крепкий, коренастый, загорелый Кани. Он примостился у закрытых дверей рядом с Северным Ветром. Об осле Кани мечтал давно. Он помог бы ему таскать тяжести, и спина, всю жизнь сгибавшаяся под грузом кувшинов с водой для поливки сада, получила бы наконец долгожданный отдых. А поскольку Северный Ветер охотно внимал его речам, он принялся рассказывать ему о беспросветно однообразных трудовых буднях, о том, как он любит землю, как заботливо роет оросительные канавы и какую радость испытывает при виде распустившегося цветка.

– Кани… вы хотели меня видеть?

Садовник кивнул.

– Заходите.

Кани заколебался. Контора судьи, как и город в целом, вызывали у него страх. Вдали от сельских просторов ему было неуютно. Слишком много шума, тошнотворных запахов и совсем не видно горизонта. Если бы речь не шла о его будущем, он никогда бы не отважился вступить в лабиринт мемфисских улиц.

– Я пропал, совсем пропал, – сказал он.

– Опять неприятности с Кадашем?

– Да.

– В чем он вас обвиняет?

– Я хочу уйти, а он не отпускает.

– Уйти?

– В этом году мой сад дал овощей втрое больше предписанного. Значит, я могу стать независимым земледельцем.

– Это законно.

– Кадаш это отрицает.

– Опишите мне свой земельный участок.

Старший лекарь принял Нефрет в тенистом парке своей роскошной усадьбы. Сидя под цветущей акацией, он потягивал молодое и легкое розовое вино. Слуга обмахивал его опахалом.

– Прекрасная Нефрет, как я рад вас видеть!

На девушке было скромное платье и старомодный короткий парик.

– Уж очень вы сегодня строги: платье-то давно вышло из моды.

– Вы заставили меня прервать работу в аптеке; мне хотелось бы знать, зачем вы меня вызвали.

Небамон приказал слуге удалиться. Уверенный в своей неотразимости и в том, что красота места окажет на Нефрет должное воздействие, он решил дать ей последний шанс.

– Вы меня недолюбливаете.

– Я хотела бы получить ответ на свой вопрос.

– Насладитесь прекрасной погодой, восхитительным вином, посмотрите, в каком раю мы живем. Вы прекрасны, умны, и ваш талант целительницы превышает способности самых именитых наших лекарей. Однако у вас нет ни состояния, ни опыта; без моей помощи вам придется прозябать в каком-нибудь селении. Поначалу сила духа поможет вам преодолеть испытание; но придет зрелость и вы пожалеете, что так дорожили своей чистотой. Карьеру не выстроишь на идеалах, Нефрет.

Скрестив руки, девушка смотрела на пруд, где среди лотосов дрались утки.

– Вы научитесь любить меня и мои повадки.

– Ваши тщеславные помыслы меня не касаются.

– Вы достойны стать супругой старшего придворного лекаря.

– – Мне кажется, что вы заблуждаетесь на мой счет.

– Я хорошо знаю женщин.

– Вы в этом уверены?

Улыбка застыла на лице Небамона.

– Вы забыли, что ваше будущее в моих руках?

– Над ним властны боги, но не вы.

Небамон встал, лицо его помрачнело.

– Оставьте богов в покое и подумайте о моих словах.

– Не надейтесь.

– Я предупреждаю вас в последний раз.

– Я могу вернуться к работе?

– Судя по отчетам, которые я только что получил, ваши познания в лекарственных снадобьях явно недостаточны.

Нефрет не потеряла самообладания, она опустила руки и посмотрела в глаза обвинителю.

– Вы отлично знаете, что это неправда.

– Отчеты составлены по всем правилам.

– Кто же их написал?

– Аптекари, которые дорожат своим местом и будут удостоены повышения по службе за проявленную бдительность. Раз вы не умеете готовить сложные лекарства, я не вправе доверить вам ответственную должность. Надеюсь, вы понимаете, что это означает? Вы не сможете и шагу ступить по иерархической лестнице. Вы будете скованы по рукам и ногам, не имея доступа к лучшим лекарствам; все аптеки находятся в моем ведении, и для вас они будут закрыты.

– От этого пострадают больные.

– Вам придется передавать своих пациентов более сведущим коллегам. А когда столь жалкое существование станет окончательно невыносимым, вы приползете к моим ногам.

Денес сошел с носилок перед воротами усадьбы Кадаша в тот момент, когда Пазаир разговаривал с привратником.

– У вас тоже болят зубы? – поинтересовался судовладелец.

– Нет, у меня проблема другого рода.

– Хорошо вам! А я места себе не нахожу от боли. Что случилось: у Кадаша неприятности?

– Просто нужно кое-что уладить.

Краснорукий зубной лекарь поздоровался с посетителями.

– С кого начнем?

– Денес ваш пациент; я же пришел довести до конца дело Кани.

– Моего садовника?

– Он больше не ваш садовник. Своим трудом он заслужил право на независимость.

– Чушь! Он служит у меня и будет служить.

– Поставьте свою печать на этот документ.

– Ни за что!

Голос Кадаша дрожал.

– В таком случае я буду действовать в судебном порядке.

– Не надо нервничать! – вмешался Денес. – Отпусти ты этого садовника, Кадаш; я найду тебе другого.

– Это вопрос принципа, – возразил лекарь.

– Полюбовное соглашение куда лучше судебного разбирательства! Забудь о Кани.

Кадаш, ворча, последовал совету Денеса.

Маленький городок в Дельте, со всех сторон окруженный пшеничными полями, назывался Летополем; там находилась коллегия жрецов, посвятивших себя тайнам бога Хора – сокола с крыльями, необъятными, как сама Вселенная.

Нефрет принял главный жрец, друг Беранира, от которого она не стала скрывать, что ее лишили официального статуса целителя. Жрец позволил ей войти в святилище, где стояла статуя Анубиса – бога с телом человека и головой шакала, открывшего людям секреты мумификации и отворяющего перед душами праведников врата иного мира. Анубис преображал безжизненную плоть в светоносное тело.

Нефрет обошла статую. С обратной стороны на ее опорном столбе был написан длинный иероглифический текст, настоящий медицинский трактат, посвященный лечению инфекционных болезней и очищению лимфы. Девушка запечатлела его в памяти. Беранир решил передать ей искусство исцеления, неведомое и недоступное Небамону.

День выдался утомительный.

Пазаир отдыхал, наслаждаясь вечерним покоем на террасе Беранира. Смельчак, стороживший контору, тоже лежал расслабленно, с сознанием выполненного долга. Небосвод озаряли догорающие лучи уже скрывшегося за горизонтом светила.

– Ну как, продвинулось твое расследование? – спросил Беранир.

– Армейские власти пытаются его задушить. К тому же вокруг меня зреет заговор.

– Кто может быть его организатором?

– Как не заподозрить полководца Ашера?

– Только не надо предвзятых идей.

– Груда административных документов, поданных мне на проверку, не дает мне сдвинуться с места. Вероятно, этим завалом я обязан Монтумесу. Пришлось отказаться от намеченной поездки.

– Верховный страж – страшный человек. Он разрушил не одну карьеру, пока строил свою.

– Но одного человека по крайней мере я осчастливил – садовника Кани! Он стал свободным земледельцем и уже уехал из Мемфиса на Юг.

– Он был одним из моих поставщиков лекарственных трав. Характер у него сложный, но дело свое он любит. Кадаша, наверное, твое вмешательство не порадовало.

– Он послушался совета Денеса и смирился перед лицом закона.

– Вынужденное смирение.

– А Денес держится так, словно усвоил урок.

– Он прежде всего делец.

– Вы верите в его искренность?

– Большинство людей ведут себя так, как им выгодно.

– Вы давно видели Нефрет?

– Ее не оставляет в покое Небамон. Недавно он предложил ей выйти за него замуж.

Пазаир побледнел. Смельчак, почувствовав смятение хозяина, поднял на него глаза.

– Она… отказалась?

– Нефрет – девушка нежная и мягкая, но никто не сможет заставить ее действовать против воли.

– Так она отказалась, правда?

Беранир улыбнулся.

– А ты можешь хоть на миг представить себе такую пару: Небамон и Нефрет?

Пазаир вздохнул с нескрываемым облегчением. Пес, успокоившись, снова прикрыл глаза.

– Небамон хочет ее подчинить, – продолжал Беранир. – На основе ложных донесений он объявил ее знания недостаточными и лишил ее официального статуса целителя.

Судья сжал кулаки.

– Я разберусь с ложными свидетельствами.

– Ничего у тебя не получится, многие лекари и аптекари подкуплены Небамоном и будут упорствовать в своей лжи.

– Она, наверное, в отчаянии…

– Она решила уехать из Мемфиса и поселиться в каком-нибудь селении близ Фив.

18

– Мы едем в Фивы, – сказал Пазаир Северному Ветру.

Осел принял новость с удовлетворением. Когда секретарь Ярти заметил приготовления к отъезду, он заволновался.

– Вы надолго?

– Пока не знаю.

– Где вас искать в случае надобности?

– Отложите дела до моего возвращения.

– Но…

– И постарайтесь все делать вовремя, дочь ваша от этого не пострадает.

Кем жил неподалеку от арсенала в двухэтажном здании, где размещался десяток двух– и трехкомнатных жилищ. Судья выбрал день, когда у нубийца был выходной, и надеялся застать его дома.

Дверь открыл павиан и уставился на посетителя немигающим взглядом.

В комнате, куда пришел Пазаир, было полно ножей, пращей и копий. Пристав был занят починкой лука.

– Судья Пазаир! Что привело вас сюда?

– Ваша дорожная сумка готова?

– Разве вы не отказались от поездки?

– Я передумал.

– Я к вашим услугам.

Праща, копье, кинжал, палица, дубина, топор, прямоугольный деревянный щит – три дня упражнялся Сути во владении всеми этими видами оружия и начал быстро демонстировать изрядную сноровку. Вызывая восхищение офицеров, отвечавших за распределение новобранцев, он действовал уверенно, как бывалый солдат.

По истечении времени, отведенного для первичной подготовки, всех желающих стать воинами собрали во дворе главной казармы Мемфиса. По бокам двора находились конюшни, откуда за происходящим заинтересованно наблюдали кони; в центре – огромный колодец.

Сути уже побывал в конюшнях, полы которых были покрыты галькой и имели канавки для вывода сточных вод. Всадники и возницы обихаживали своих лошадей. Сытые, чистые, ухоженные животные содержались в прекрасных условиях. Жилые помещения для солдат, расположенные в тени деревьев, тоже понравились молодому человеку.

Однако дисциплина вызывала у него стойкое отвращение. Три дня строгого подчинения приказам и беспрестанных окриков мелких начальников – и всякое желание искать приключений в боевом строю испарилось у Сути без следа.

Церемония принятия новичков в воинские ряды проходила по заранее установленному ритуалу; обращаясь к добровольцам, старшина расписывал радости предстоящей службы. Среди главных преимуществ были названы достаток, почет и хорошая пенсия. Знаменосцы высоко держали штандарты основных отрядов, посвященных богам Амону, Ра, Птаху и Сету. Царский писец готовился внести в списки имена новобранцев. За спиной у них стояли корзины со снедью – предполагалось, что после церемонии полководцы устроят пир, где можно будет отведать мяса, птицы, овощей и фруктов.

– Какая жизнь у нас впереди! – прошептал один из товарищей Сути.

– Только не у меня.

– Ты что, раздумал?

– Мне милее свобода.

– Ты с ума сошел! Послушать наше начальство, так ты лучший из всего набора; тебе наверняка дадут хорошее назначение.

– Мне приключения нужны, а не служба в строю.

– Я бы на твоем месте еще подумал.

Вдруг двор торопливо пересек посыльный из дворца со свитком в руках и показал папирус царскому писцу. Тот встал и быстро отдал несколько распоряжений. Все двери казармы мгновенно закрылись.

Среди добровольцев прокатился ропот.

– Успокойтесь, – скомандовал офицер ободряющим голосом. – Мы только что получили распоряжение. Указом фараона вы все приняты на военную службу. Одни будут размещены в казармах, другие завтра же отправятся в Азию.

– Состояние боевой готовности или война, – прокомментировал товарищ Сути.

– А мне плевать.

– Не валяй дурака. Если попытаешься бежать, будешь считаться дезертиром.

Довод был весьма веским. Сути прикинул, удастся ли ему перескочить через стену и затеряться в прилегающих переулках, и понял: не удастся. Это ведь не школа писцов, а казарма, где полным-полно лучников и копьеносцев.

Один за другим новобранцы проходили перед царским писцом. Как и у офицеров, вместо дружелюбной улыбки на его лице появилось выражение озабоченности.

– Сути… превосходные результаты. Причислен к азиатской армии. Будешь лучником при колесничем. Отправление завтра на рассвете. Следующий.

И Сути увидел, как его имя вносится в табличку. Теперь дезертировать стало невозможно: побег означал, что придется всю жизнь провести на чужбине и никогда больше не увидеть Египта и Пазаира. Теперь он обречен стать героем.

– Я буду служить под началом полководца Ашера?

Писец гневно взглянул на него.

– Я сказал: следующий.

Сути получил рубаху, тунику, плащ, кожаные поножи, шлем, обоюдоострый топорик и лук из акации. Высота лука составляла метр семьдесят сантиметров, в середине имелось заметное утолщение. Натянуть его было нелегко, зато стрелять он мог на шестьдесят метров по прямой и на сто восемьдесят по параболической траектории.

– А как же обещанный пир?

– Вот хлеб, сушеное мясо, масло и инжир, – ответил офицер интендантской службы. – Поешь, зачерпни водички в колодце и ложись спать. Завтра придется пыль глотать.

На борту судна, идущего к югу, только и говорили об указе Рамсеса Великого, обнародованном многочисленными глашатаями. Фараон приказал провести очистительные ритуалы во всех храмах, сделать опись всех сокровищ страны, инвентаризировать содержимое амбаров и общественных запасов, удвоить подношения богам и снарядить военную экспедицию в Азию.

Царский указ немедленно оброс самыми невероятными слухами: все судачили о неминуемой катастрофе, вооруженных волнениях в городах, мятежах в провинциях и скором нашествии хеттов. Пазаир, как и другие судьи, был обязан заботиться о поддержании общественного порядка.

– Может, лучше было остаться в Мемфисе? – спросил Кем.

– Наша поездка долго не продлится. Управители селений сообщают, что два воина-ветерана стали жертвами несчастного случая и тела их мумифицированы и погребены.

– Вы не слишком благостно настроены.

– Пять человек упали и разбились насмерть – такова официальная версия.

– Но вы этому не верите.

– А вы?

– Какая разница? Если начнется война, меня призовут в армию.

– Рамсес проповедует мир с хеттами и азиатскими государствами.

– Они никогда не оставят намерений завоевать Египет.

– Наше войско очень сильно.

– А зачем тогда экспедиция и все эти странные меры?

– Не знаю. Возможно, проблемы внутренней безопасности?

– Страна богата и счастлива, народ любит своего царя, каждый ест досыта, дороги свободны. Нам не грозит никакая смута.

– Вы правы, но фараон, судя по всему, думает иначе.

Ветер овевал их лица; парус спустили, судно шло на веслах. В обе стороны по Нилу проходили десятки судов, вынуждая капитана и экипаж ни на миг не терять бдительности.

На расстоянии километров ста от Мемфиса к их борту приблизилось быстроходное судно речной стражи, и с него прозвучал приказ замедлить ход. Один из стражников ухватился за снасти и перескочил к ним на палубу.

– Судья Пазаир на борту?

– Да, это я.

– Я должен доставить вас в Мемфис.

– В чем дело?

– На вас подана жалоба.

Сути встал и оделся последним. Старший по комнате подтолкнул его, чтобы он поторопился.

Молодой человек видел во сне Сабабу, ее ласки и поцелуи. Она открыла ему новые, неведомые пути наслаждения, и он был намерен исследовать их в самое ближайшее время.

Под завистливыми взглядами других новобранцев Сути взошел на боевую колесницу, с которой его окликнул колесничий, лет сорока с удивительно крепкой мускулатурой.

– Держись, мой мальчик, – посоветовал он очень серьезным тоном.

И не успел Сути пристегнуть ремнем левое запястье, как колесничий пустил коней во весь опор. Колесница первой вылетела из казармы и устремилась к северу.

– Тебе уже доводилось сражаться, малыш?

– Ага, с писцами.

– Ты их убил?

– Думаю, что нет.

– Не отчаивайся: я предложу тебе кое-что получше.

– Куда мы несемся?

– Вперед, на врага, во главе всех! Проедем Дельту, потом промчимся вдоль берега моря и станем бить сирийцев и хеттов. На мой взгляд, указ что надо. Давненько не давил я этих варваров. Натяни свой лук.

– А вы не притормозите?

– Хороший лучник поражает цель и в более сложных условиях.

– А если я промажу?

– Я перережу ремень, удерживающий тебя на колеснице, и ты полетишь носом в пыль.

– А вы суровы.

– Десять азиатских кампаний, пять ранений, две награды за храбрость, поздравления от самого фараона – тебе довольно?

– И никакого права на ошибку?

– Поле битвы ошибок не прощает.

Стать героем, оказывается, не так просто, как представлялось. Сути глубоко вздохнул и до отказа натянул лук, забыв о колеснице, толчках и ухабах на дороге.

– Попробуй попасть в дерево, вон там, вдалеке!

Стрела взлетела в небо, описала изящную дугу и вонзилась в ствол акации, мимо которой пронеслась колесница.

– Молодец, малыш!

Сути вздохнул с облегчением.

– И от скольких лучников вы так избавились?

– Я их не считаю! Терпеть не могу слабаков. Сегодня вечером угощаю тебя выпивкой.

– В палатке?

– Офицеры и их помощники имеют право ночевать в гостинице.

– А… женщины?

Колесничий отвесил Сути знатный удар в спину.

– Ах ты, прохвост, да ты просто создан для армии! После пьянки порезвимся с одной потаскушкой, которая облегчит наши кошельки.

Сути поцеловал свой лук. Удача от него не отвернулась.