15

– Вы можете сказать мне, где сейчас Нефрет?

– Ты чем-то обеспокоен? – поинтересовался Беранир.

– Это очень важно, – настаивал Пазаир. – Кажется, у меня есть одно доказательство, но я не могу им воспользоваться без помощи врача.

– Я видел ее вчера вечером. Она блестяще справилась с эпидемией дизентерии и вылечила человек тридцать солдат меньше чем за неделю.

– Солдат? Что ей поручили делать?

– Небамон решил немножко поиздеваться.

– Я своими руками буду колотить его до тех пор, пока он не испустит дух!

– А это входит в полномочия судьи?

– Такого самодура и засудить не грех.

– Он просто воспользовался служебным положением.

– Вы отлично знаете, что это не так. Скажите мне правду: какое новое испытание придумал для нее этот мерзавец?

– Он, кажется, одумался; Нефрет теперь аптекарь.

В специальных аптекарских помещениях, расположенных возле храма Сехмет[34], перерабатывались сотни растений, служивших основой для составления лекарственных средств. Ежедневные поставки обеспечивали свежесть снадобий, изготовлявшихся по заказу городских и сельских лекарей. Нефрет следила за строгим исполнением рецептов. По сравнению с предыдущей должностью это было понижение. Небамон объяснил, что это обязательный этап и возможность немного отдохнуть, перед тем как снова лечить больных. Верная своей линии поведения, девушка не возражала.

В полдень аптекари отправились пообедать. По пути все оживленно переговаривались, обсуждали новые лекарства, сетовали по поводу неудач. Два молодых лекаря о чем-то болтали с Нефрет, она улыбалась. Пазаир не сомневался: они за ней ухаживают.

Сердце забилось быстрее, он решился перебить беседу.

– Нефрет…

Она остановилась.

– Вы меня ищете?

– Беранир рассказал, как несправедливо с вами поступили. Это возмутительно.

– Мне удалось вылечить людей. Остальное не имеет значения.

– Мне необходима ваша помощь.

– Вы заболели?

– Одно щекотливое расследование требует участия лекаря. Простая проверка, ничего больше.

Кем правил колесницей уверенно и спокойно; павиан предпочитал не смотреть на дорогу. Нефрет и Пазаир стояли бок о бок, их запястья были привязаны ремнями к корпусу экипажа во избежание падения. От постоянных толчков тела их то и дело соприкасались. Нефрет на это внимания не обращала, зато Пазаир радовался всей душой, хотя и не подавал виду. Он мечтал, чтобы это небольшое путешествие длилось вечно и чтобы ухабов на дороге было как можно больше. Когда его правая нога случайно оказалась возле ноги девушки, он не стал ее убирать; он очень боялся услышать отповедь, но ее не последовало. Быть с ней рядом, вдыхать ее аромат, думать, что она не отвергла этого прикосновения… Восхитительные грезы!

Перед домом бальзамировщика стояли на страже двое солдат.

– Я судья Пазаир. Пропустите нас.

– У нас приказ: никого не пускать. Это место переведено под охрану армии.

– Никто не может противиться правосудию. Вы что, забыли, что мы в Египте?

– Но приказ…

– Отойдите.

Павиан оскалился и приготовился к бою: взгляд пристальный, лапы согнуты, того и гляди, прыгнет. Кем стал понемногу отпускать цепь.

Солдаты сдались. Кем ногой распахнул дверь.

Джуи сидел на своем каменном столе и ел сушеную рыбу.

– Проводите нас, – приказал Пазаир.

Кем с павианом обыскали темное помещение, а судья и врач спустились в подземелье в сопровождении Джуи, освещавшего им путь.

– Какое жуткое место, – прошептала Нефрет. – Я так люблю воздух и свет!

– По правде говоря, мне тоже не по себе.

Бальзамировщик как ни в чем не бывало шел по своему привычному пути.

Мумия была на месте. Пазаир удостоверился, что к ней никто не прикасался.

– Вот ваш пациент, Нефрет. Я буду разматывать пелены, а вы смотрите.

Судья стал осторожно снимать бинты; показался амулет в форме глаза, положенный на лоб. На шее – глубокая рана, вероятно, от стрелы.

– Нет смысла идти дальше. На ваш взгляд, сколько лет покойному?

– Лет двадцать, – ответила Нефрет.

Монтумес был озабочен проблемами уличного движения, мешавшими спокойному течению повседневной жизни Мемфиса. В городе развелось слишком много ослов, быков, колесниц, бродячих торговцев и зевак, так что зачастую по улицам невозможно было пройти. Каждый год он издавал указы, один другого невыполнимее, и даже не представлял их визирю. Вместо усовершенствований он ограничивался обещаниями, в которые никто не верил. Время от времени ситуацию разряжал отряд стражников: улицы расчищали, на несколько дней запрещали остановки в определенных местах, взимали штраф с нарушителей, а потом дурные привычки снова брали верх.

Монтумес перекладывал ответственность на подчиненных, не давая им при этом ни малейшей возможности поправить положение. Не унижаясь до участия в спорах и предоставляя подчиненным разбираться самостоятельно, он поддерживал свою безупречную репутацию.

Когда ему доложили, что в приемной ожидает Пазаир, он вышел к судье со словами приветствия. Такие знаки внимания обычно располагали людей в его пользу.

Мрачное выражение лица судьи не предвещало ничего хорошего.

– Сегодня у меня дел невпроворот, но я готов вас принять.

– Боюсь, это необходимо.

– Кажется, вы взволнованы.

– Да, так и есть.

Монтумес почесал лоб. Он провел судью в свою контору, удалил оттуда личного секретаря и сел на великолепный стул с ножками в виде бычьих копыт. В его позе чувствовалось напряжение. Пазаир остался стоять.

– Я вас слушаю.

– Ко мне явился посыльный офицер и отвез меня к Джуи, старшему бальзамировщику египетской армии. Он показал мне мумию человека, которого я ищу.

– Начальника стражи сфинкса? Так, значит, он мертв!

– По крайней мере, меня пытались в этом убедить.

– Что вы хотите сказать?

– Поскольку последние обряды еще не были совершены, я разбинтовал верхнюю часть мумии под наблюдением лекаря Нефрет. Это тело мужчины лет двадцати, вероятно, смертельно раненного стрелой. Очевидно, что это никак не может быть ветеран.

Верховный страж был потрясен.

– Но это просто невероятно!

– Более того, – невозмутимо продолжал судья, – двое солдат пытались помешать мне войти в помещение для бальзамирования. Когда я оттуда вышел, они исчезли.

– Как звали посыльного офицера?

– Не знаю.

– Серьезный просчет.

– Вам не кажется, что он мне солгал?

Монтумес нехотя согласился.

– Где труп?

– У Джуи, под его охраной. Я составил подробный отчет, включающий свидетельства лекаря Нефрет, бальзамировщика и моего пристава Кема.

Монтумес нахмурился.

– Вы им довольны?

– Он работает превосходно.

– У него сомнительное прошлое.

– Он мне очень помогает.

– Будьте с ним поосторожнее.

– Прошу вас, вернемся к мумии.

– Я пошлю за ней своих людей, и мы ее обследуем; нужно установить личность покойного.

– Придется также выяснить, что стало причиной смерти: ранение, полученное на войне, или убийство.

– Убийство! Да как вам такое в голову пришло?

– Я со своей стороны продолжу следствие.

– В каком направлении?

– Я не имею права говорить.

– Но меня-то что вам бояться?

– Неуместный вопрос.

– Перед лицом этой неразберихи я в такой же растерянности, как и вы. Разве нам не следует объединить усилия?

– Независимость правосудия, на мой взгляд, важнее.

Стены конторы управляющего египетской стражей сотрясались от гнева Монтумеса. Пятьдесят высокопоставленных чиновников получили взыскания и лишились разнообразных поощрений. Впервые с тех пор, как он занял высшую ступень в иерархии государственной стражи, его не проинформировали должным образом. Разве это не удар по созданной им системе? Но его так просто не сокрушить, он не сдастся без боя.

К сожалению, выходило так, что у истоков всех этих странных событий, смысл которых оставался непостижимым, стояло армейское командование. Затрагивать его территорию было слишком рискованно, а рисковать Монтумес не собирался; если во главе всего предприятия стоял полководец Ашер – человек, ставший поистине неприкасаемым после недавнего повышения, – то против него верховный страж был абсолютно бессилен.

Предоставить свободу действий мелкому судье было во многих отношениях выгодной тактикой. Он берет всю ответственность на себя, со свойственным юности безрассудством пренебрегая мерами предосторожности. С него станется взломать пару запретных дверей и пойти поперек неписаных законов, о существовании которых он даже не подозревает. Следуя за ним по пятам и при этом оставаясь в тени, Монтумес сможет воспользоваться результатами его расследования. Лучше сделать его своим союзником – до тех пор, пока надобность в нем не отпадет вовсе.

Один вопрос по-прежнему не давал покоя: к чему весь этот спектакль? Его автор явно недооценил Пазаира, решив, что необычная обстановка, удушающе спертый воздух и угнетающее ощущение близости смерти помешают судье как следует разглядеть мумию и вынудят его поскорее уйти, предварительно наложив свою печать. Однако результат был достигнут прямо противоположный: Пазаир не только не потерял интереса к делу, но и выявил его масштабы.

Монтумес пытался себя успокоить: разве может исчезновение скромного ветерана, занимавшего почетную должность, пошатнуть устои государства! Наверное, речь идет о случайном убийстве, которое совершил солдат, находящийся под покровительством высокого армейского чина, – самого Ашера или кого-нибудь из его приспешников. В этом направлении и следует копать.

16

В первые дни весны Египет воздавал почести умершим и предкам. На исходе весьма мягкой зимы ночи вдруг стали прохладными из-за порывистого ветра из пустыни. Родственники приходили в некрополи почтить память усопших и возлагали цветы в погребальных часовнях, открытых для доступа из внешнего мира. Между жизнью и смертью не было непреодолимой границы, а потому живые пировали вместе с почившими, душа которых воплощалась в пламени светильников. Ночь озарялась огнями, радуясь встречи земного и потустороннего миров. В Абидосе[35] – священном граде Осириса, где проводились мистерии воскресения, – жрецы установили на усыпальницах небольшие барки – символы путешествия в мир иной.

Фараон зажег огни перед жертвенными столами всех основных храмов Мемфиса, а затем отправился в Гизу. Каждый год в один и тот же день Рамсес Великий готовил себя к тому, чтобы войти в великую пирамиду и склониться в молитве перед саркофагом Хеопса. В сердце гигантского монумента царь черпал силу, необходимую для объединения двух земель – Верхнего и Нижнего Египта – и достижения их процветания. Он погрузится в созерцание золотой маски фараона и мерного локтя из того же металла – инструмента, вдохновлявшего великого строителя и символизировавшего всю его деятельность. Придет время – и он возьмет в руки завещание богов и объявит его народу в ходе ритуала своего перерождения.

Полная луна озаряла плато, где высились три пирамиды.

Рамсес вступил в ворота стены вокруг пирамиды Хеопса, находившиеся под охраной элитного отряда стражников. На царе не было ничего, кроме простой белой набедренной повязки и широкого золотого ожерелья. Солдаты поклонились и отворили засовы. Рамсес Великий переступил гранитный порог и двинулся вверх по дороге, вымощенной известняковыми плитами. Еще немного – и он окажется перед входом в Великую пирамиду; он один знал ее тайный механизм, и в дальнейшем ему предстояло передать это знание своему преемнику.

С каждым годом встреча с Хеопсом и соприкосновение с золотом бессмертия переживались царем все более глубоко. Царствование над Египтом было делом захватывающим и возвышенным, но вместе с тем изнурительным; обряды давали фараону необходимую энергию.

Рамсес медленно прошел по большой галерее и проник в зал, где покоился саркофаг; он еще не знал, что жизненный центр страны превратился в пустую, бесплодную преисподнюю.

В гавани был праздничный день; суда украсились цветами, пиво лилось рекой, матросы плясали с веселыми девицами, бродячие музыканты развлекали многочисленную толпу. Погуляв с собакой, Пазаир собрался пойти домой, подальше от шума, как вдруг его окликнул знакомый голос:

– Судья Пазаир! Вы уже уходите?

Из толпы зевак вынырнуло тяжелое квадратное лицо Денеса, окаймленное узкой седой бородой. Судовладелец растолкал соседей и пробрался к судье.

– Какой замечательный день! Все веселятся, отбросив заботы.

– Я не люблю шума.

– Вы слишком серьезны для своего возраста.

– Характер не переделаешь.

– О, жизнь сама об этом позаботится.

– У вас хорошее настроение.

– Дела идут хорошо, товары доставляются вовремя, люди подчиняются с полуслова – на что же мне жаловаться?

– Кажется, вы не держите на меня зла.

– Вы исполнили свой долг, зачем мне обижаться? Кроме того, есть хорошая новость.

– Какая?

– По случаю нынешнего праздника многие незначительные приговоры были отменены дворцом. Древний, отчасти позабытый, мемфисский обычай. Мне повезло, я оказался одним из счастливцев.

Пазаир побледнел. Он с трудом сдерживал гнев.

– Как вам это удалось?

– Я же сказал: праздник, просто праздник! В обвинительном заключении вы не потрудились упомянуть, что мой случай не подлежит столь милосердному пересмотру. Мы с женой считаем, что вы были правы и преподали нам хороший урок; мы его обязательно учтем.

– Вы искренне говорите?

– Конечно. Извините, меня ждут.

Пазаир проявил нетерпение и тщеславие; ему так хотелось поскорее восстановить справедливость, что он пренебрег формальностями. Сокрушаясь, он двинулся дальше, но путь ему преградил военный парад, которым командовал ликующий полководец Ашер.

– Я вызвал вас, судья Пазаир, чтобы рассказать о результатах моего расследования.

Монтумес держался уверенно.

– Мумия – это тело молодого новобранца, убитого в Азии в ходе одного столкновения; он был поражен стрелой и умер на месте. Из-за сходства имен его дело перепутали с делом начальника стражи сфинкса. Писцы, допустившие эту ошибку, пытаются доказать свою невиновность. Оказывается, никто и не думал вводить нас в заблуждение. Мы вообразили заговор, а на самом деле здесь просто административная оплошность. Не верите? Зря. Я проверил каждый пункт.

– Я не подвергаю ваши слова сомнению.

– Очень рад.

– Тем не менее начальник стражи исчез.

– Странно, согласен; может быть, он скрывается от армейских властей?

– Два ветерана, служившие под его началом, погибли в результате несчастного случая.

Пазаир особенно упирал на эти слова. Монтумес почесал голову.

– А что в этом подозрительного?

– Об этом знали бы военные, да и вас бы обязательно предупредили.

– Нет. Подобные происшествия меня не касаются.

Судья пытался припереть верховного стража к стенке. По словам Кема, последний был способен затеять все это дело для того, чтобы основательно почистить ряды собственной администрации, поскольку кое-кто из чиновников стал позволять себе критиковать его методы.

– По-моему, мы все слишком усложняем. Перед нами просто досадное стечение обстоятельств.

– Два ветерана и жена начальника стражи мертвы, сам он пропал – таковы факты. Не могли бы вы попросить армейское начальство проинформировать вас о… несчастном случае?

Монтумес сосредоточил взгляд на кончике кисточки.

– Подобный шаг расценили бы как неуместный. Армия не слишком жалует стражу, и потом…

– Я займусь этим сам.

Двое мужчин холодно распрощались.

– Полководец Ашер только что получил задание и отправился за пределы страны, – сообщил судье Пазаиру войсковой писарь.

– А когда он вернется?

– Военная тайна.

– К кому я могу обратиться в его отсутствие, чтобы получить сведения о несчастном случае, недавно произошедшем возле большого сфинкса?

– Наверное, я могу вам помочь. Ах да, чуть не забыл! Полководец Ашер оставил мне документ, который я как раз должен был вам переправить. Раз уж вы здесь, я вручу его вам лично.

Пазаир снял льняную веревочку, которой был перевязан свиток.

Папирус содержал рассказ о прискорбном происшествии, случившемся во время обычной проверки и повлекшем за собой кончину начальника стражи сфинкса в Гизе и его четверых подчиненных. Пять воинов-ветеранов поднялись на голову гигантской статуи, чтобы удостовериться в хорошем состоянии камня и выявить возможный ущерб, нанесенный песчаной бурей. Один из них по неловкости поскользнулся и упал, потянув за собой товарищей. Ветераны были похоронены в родных селениях, двое в Дельте, двое на Юге. Тело начальника стражи, учитывая почетный характер должности, помещено в одну из войсковых часовен, где будет подвергнуто длительной и тщательной мумификации. По возвращении из Азии полководец Ашер будет лично руководить погребением.

Пазаир расписался, подтвердив получение документа.

– Остались ли еще какие-нибудь формальности? – спросил писец.

– Нет, спасибо.

Пазаир жалел, что принял приглашение Сути. Перед тем как отправиться в поход, его друг решил отметить это событие в самой знаменитой пивной Мемфиса. Судья все время думал о Нефрет, ее светлое лицо озаряло его сны и мысли. Затесавшись среди зевак, пребывавших в полном восторге от происходящего, Пазаир не проявлял ни малейшего интереса к обнаженным танцовщицам – молодым, прекрасно сложенным и гибким нубийкам.

Гости восседали на мягких подушках, перед ними стояли кувшины с вином и пивом.

– Малышек трогать нельзя, – радостно сообщил Сути, – они танцуют, чтобы нас подогреть. Не волнуйся, Пазаир, у хозяйки есть отличное противозачаточное средство из растертых шипов акации, меда и фиников.

Каждому было известно, что шипы акации содержат молочную кислоту, лишающую сперму оплодотворяющей силы. С самых юных лет молодые люди прибегали к этому простому средству, позволявшему беззаботно предаваться любовным утехам.

Из маленьких комнат, расположенных вокруг центрального зала, вышли десятка полтора молодых женщин в прозрачных льняных покрывалах. Их глаза были сильно подведены, губы ярко накрашены, в распущенных волосах – цветы лотоса, на запястьях и щиколотках – тяжелые браслеты. Они приблизились к разомлевшим гостям, тут же образовались парочки, которые поспешили уединиться в комнатушках, отделенных друг от друга занавесями.

Отвергнув двух восхитительных танцовщиц, Пазаир остался один в обществе Сути, не желавшего оставлять друга.

Появилась женщина лет тридцати, все одеяние которой сводилось к поясу из ракушек и цветных жемчужин. Они тихонько звякали, когда она начала медленно пританцовывать, играя на лире. Завороженный Сути заметил татуировки на ее теле: цветок лилии на левом бедре возле лобка и бог Бес над черными волосами паха – знак-оберег против венерических болезней. Хозяйка пивного дома Сабабу, в своем пышном парике со светлыми локонами, была обворожительнее самой красивой из девиц заведения. Плавно сгибая длинные ухоженные ноги, она сделала несколько сладострастных шагов, а потом всем телом подалась вперед, не сбиваясь с ритма мелодии. Умащенная ладаном[36], она источала упоительное благоухание.

Когда она приблизилась к друзьям, Сути не смог совладать с охватившей его страстью.

– Ты мне нравишься, – сказала она ему, – и, думаю, я тебе тоже.

– Я не хочу покидать друга.

– Оставь его в покое; не видишь, он влюблен. Его душа далеко отсюда. Пойдем со мной.

Сабабу увлекла Сути в самую просторную из комнат. Усадив его на низкую кровать с разноцветными подушками, она встала на колени и принялась его целовать. Он захотел обнять ее за плечи, но она нежно отвела его руки.

– У нас целая ночь впереди, не спеши. Сдерживайся и жди, пока в тебе нарастает наслаждение, вкушай усладу огня, разливающегося в твоей крови.

Сабабу сняла пояс из ракушек и легла на живот.

– Помассируй мне спину.

Несколько секунд Сути предавался игре, но это восхитительное, тщательно ухоженное тело, прикосновения к благоухающей коже лишили его остатков самообладания. Ощутив, сколь сильно его желание, Сабабу противиться перестала. Осыпая ее поцелуями, он дал волю сжигавшей его страсти.

– Ты доставил мне удовольствие. Ты не похож на большинство моих клиентов, они слишком много пьют и становятся вялыми и дряблыми.

– Грех не воздать должное твоим прелестям.

Сути ласкал ее грудь, внимательно следя за ее реакцией; искушенные руки любовника заставили Сабабу испытать давно забытые ощущения.