45

В этот, десятый год своего правления, Сети решил, что Рамзесу пора сделать решительный шаг на пути к власти; и хотя юноше было всего восемнадцать, регент был бы не в состоянии править, не будучи посвящен в тайны Осириса. Фараон предпочел бы выждать, увидеть, как сын становится зрелым человеком, однако судьба, возможно, не предоставит правителю так много времени. Поэтому, несмотря на риск, который подразумевал данный шаг для душевного равновесия молодого человека, Сети все же решил отвести его в Абидос.

Сам он, Сети, посланец бога Сета на земле, убившего своего брата Осириса, построил в честь него огромный храм, самый обширный из всех его египетских святилищ. Заключая в своем имени устрашающую силу разрушения, фараон всю ее преобразовывал в мощь воссоздания, воскрешения; в вечности губительный Сет нес на плечах светлый образ Осириса, победителя смерти.

Идя за своим отцом, Рамзес переступил через порог монументальной двери первого пилона; два жреца омыли ему руки и ноги в каменной чаше. Затем, пройдя мимо колодца, он увидел фасад закрытого храма. Перед каждой статуей царя с чертами Осириса — букеты цветов и корзины, заполненные яствами.

— Здесь начинается область света, — пояснил Сети.

Двери из ливанского кедра, облицованные янтарем, казалось, были наглухо закрыты и никогда не открывались.

— Желаешь продолжить путь?

Рамзес утвердительно кивнул.

Двери приоткрылись.

Жрец с бритым черепом, в длинном белом одеянии заставил Рамзеса нагнуться. Как только он ступил на серебряные плиты пола, он почувствовал, что перенесся в какой-то другой мир, заполненный запахом ладана.

Перед каждой из семи часовен Сети возвел статую богини Маат: она сама и символизировала всевозможные подношения; затем он повел своего сына в коридор предков. Там были выгравированы имена фараонов, которые правили Египтом со времен Менеса, объединителя Обеих земель.

— Тело их мертво, — объявил Сети, — но Ка пребывает всегда здесь; оно и будет питать твою мысль и руководить твоими действиями. Храм этот будет стоять, пока существуют небеса; здесь ты будешь общаться с богами и узнаешь их тайны. Заботься об их жилище, поддерживай свет, который они создают.

Отец и сын вместе стали читать колонны иероглифов; они содержали приказы, обязывавшие фараона составлять планы храмов и крепко держать в руках царскую власть, вышедшую из глубины веков. Украшая алтари богов, он делал их счастливыми, а их счастье освещало землю.

— Имя твоих предков навсегда запечатлено в звездном небе, — сказал Сети, — их анналы насчитывают миллионы лет. Правь согласно Закону, посели его в своем сердце, потому что именно он связывает все формы жизни.

Одна сцена поразила Рамзеса: на ней был изображен подросток, покоряющий дикого быка с помощью фараона! Скульпторы увековечили в камне то мгновение, когда жизнь царевича перевернулась, то мгновение, которое переживает каждый будущий царь, не отдавая себе отчета в том, что ему открывается великое предназначение.

Сети и Рамзес покинули пределы храма и направились к вершине холма, усаженной деревьями.

— Это могила Осириса; немногим живым довелось увидеть ее.

Они направились к подземному входу, к которому вел пролет ступенек, и прошли сотню метров по сводчатому коридору, стены которого были покрыты текстами, перечисляющими названия дверей, ведущих в другой мир. Поворот налево под прямым углом выводил к необычному монументу: он представлял собой десять массивных столбов, возвышающихся на небольшом острове и поддерживающих крышу святилища.

— Каждый год, во время празднования его таинств, Осирис воскресает в этом гигантском саркофаге; он идентичен первичной силе, вышедшей из океана энергии, когда Один превратился в Два и породил тысячи форм, не переставая быть Одним. Из этого невидимого океана происходит Нил, половодье, роса, дождь, воды источников; по нему плывет Ладья Ра, он окружает наш мир, охватывает всю вселенную. Пусть твой разум погрузится в него, пусть преодолеет границы видимого и черпает силу в том, что не имеет ни начала, ни конца.

Следующей ночью Рамзес был посвящен в тайны Осириса.

Он отпил прохладной воды из невидимого океана и отведал зерна от тела воскресшего Осириса, затем его одели в тонкое льняное полотно и указали место в процессии служителей бога, во главе которой шел жрец в маске шакала. Приспешники Сета преградили им дорогу, желая их уничтожить и ввергнуть Осириса в небытие; началась ритуальная борьба, ритм которой задавала ужасающая музыка. Рамзес, призванный исполнять роль Хора, сына и преемника Осириса, помог детям света одолеть детей тьмы. К сожалению, во время этого сражения его отец был смертельно ранен.

Служители немедленно перенесли его на вершину священного холма и начали погребальные бдения, в которых участвовали жрицы, в числе коих была и Туйа, представлявшая Исиду, великую провидицу; благодаря действенности ее заклинаний ей удалось собрать воедино разрозненные части тела Осириса и воскресить умершего бога.

Рамзес навсегда сохранит в своем сердце каждое слово, которое было произнесено этой ночью, вырванной из потока времени, ведь службу вела не его мать, а богиня. Инициация унесла дух Рамзеса в самое сердце таинства воскрешения; много раз он терял почву под ногами, полагая, что теряет связь с миром людей и уходит в другой мир. Но он вышел победителем из этого странного поединка, душа его удержалась в живом теле.

Рамзес пробыл в Абидосе несколько недель. Он проводил время в размышлениях на берегу священного озера, окруженного невероятно высокими деревьями. Спокойные воды рассекала Ладья Осириса, сотворенная светом, а не руками человека. Регент провел много часов перед «лестницей великого бога», у которой были воздвигнуты стелы мертвых, душа которых была признана праведной на суде Осириса; она, в образе птицы с человеческой головой, прилетала на время в Абидос, чтобы подкрепиться ежедневными подношениями, которые делали жрецы.

Для царевича была открыта сокровищница храма, наполненная золотом, серебром, царским льном, статуями, вазами со святыми маслами, ладаном, вином, медом, миррой, душистой водой. Рамзеса заинтересовали склады, где хранились продукты питания, доставляемые из предместий Абидоса, и сакральный ритуал, перед тем как раздать продукты населению. Быки, коровы, телята, козы и птица также благословлялись; какое-то количество животных предназначалось храму, остальные возвращались в ближайшие селения.

Согласно постановлению, вынесенному в четвертый год правления Сети, каждый человек, работающий на храм, должен был знать свои обязанности и никогда от них не уклоняться, поэтому все, кто служил в Абидосе, были защищены от произвола власти и освобождены от отработок и оброка. Визирь, судьи, министры, главы городов и сановники получили приказ соблюдать это постановление и приводить его в исполнение; шла ли речь о кораблях, ослах или землях, владения Абидоса оставались неприкосновенны. Также и крестьяне, хлебопашцы, виноделы и прочие возделыватели земли жили спокойно под двойной защитой фараона и Осириса. Чтобы довести это постановление до сведения каждого, Сети приказал выточить его текст и поместить в самом сердце Нубии, в Наури, где и находилась эта гигантская надпись размером 2, 8 м в высоту и 1, 56 м в ширину, поражая взгляд проходящего. Если кто-нибудь замышлял разделить земли храма или переместить одного из его служителей против воли последнего, он наказывался двумястами ударов палкой, и ему отрезали нос или уши.

Приобщившись к повседневной жизни храма, Рамзес заметил, что священное и насущное существовали здесь нераздельно, даже если между ними была четкая граница. Когда фараон, находясь в святая святых, обращался к божественному, материальный мир больше не существовал, однако потребовался гений архитекторов и скульпторов, чтобы возвести это святилище и заставить камни говорить. А царь, благодаря стараниям крестьян, приносил в дар невидимому самые изысканные плоды и яства.

В храме не открывали никакую абсолютную истину, никакая догма не замыкала мысль в фанатическом поклонении; место воплощения духовной энергии, каменный корабль, неподвижность которого была лишь видимостью, этот храм очищал и изменял, творя культ божества. Сердце египетского общества было живо любовью, объединяющей божество с фараоном, и питало людей этой любовью.

Рамзес много раз возвращался в галерею предков, где проводил долгие часы, расшифровывая имена царей, которые построили его страну, подчиняясь закону Маат. При храме находились захоронения монархов первых династий. Здесь лежали не только мумии, помещенные в вечные жилища Саккары, но и их невидимое и нетленное тело, без которого существование фараона было бы невозможно.

Внезапно царевич ощутил, что возложенная на него обязанность может раздавить его, ведь он был всего лишь восемнадцатилетним юнцом, влюбленным в жизнь, с сердцем, пылающим всепоглощающим пламенем, но он не чувствовал в себе силы занять свое место в ряду этих гигантов! Насколько же он был неосторожен и тщеславен, собираясь взойти на трон, занятый сейчас Сети!

Рамзес забылся в своих мечтах, Абидос возвратил его к реальности; это было главной причиной того, для чего отец привел его сюда. Кто и что, кроме этих величественных могил, могло показать ему его ничтожность?

Регент покинул храм и направился к реке. Пришло время вернуться в Мемфис, взять в жены красавицу Исет, собрать своих друзей и объявить отцу, что он отказывается от своего поста регента. И раз его старший брат так хочет царствовать, почему бы не предоставить ему эту возможность?

Погруженный в свои мысли, Рамзес сбился с дороги и оказался в полях, в низине Нила. Раздвигая тростник, который мешал ему идти дальше, Рамзес вдруг увидел его.

Длинные висячие уши, ноги, толстые, как столбы, коричнево-черный окрас, жидкая бородка, рога, сходящиеся концами в форме шлема со стальными наконечниками: дикий бык стоял неподвижно и смотрел на него с тем же напряжением, что и четыре года назад.

Рамзес не отступил.

Теперь настала очередь быка, наделенного высшей силой природы царя зверей, указать ему его судьбу. Если он бросится на него, порвет рогами и затопчет, египетский двор недосчитается одного царевича и легко найдет ему замену. Если же он подарит ему жизнь, она уже больше не будет принадлежать царевичу, и он обязательно докажет, что достоин этого дара.

46

Менелас был почетным гостем на многих приемах и праздниках. Елена соглашалась появляться там вместе с ним и везде непременно вызывала всеобщие симпатии. Что до греков, они уже успели слиться с местным населением и, соблюдая все законы страны, вели себя тихо, не вызывая пересудов.

Этот успех был присвоен Шенару, дипломатические качества которого оценил весь двор; в то же время критиковали, правда осторожно, поведение регента, который и не пытался скрыть свою враждебность по отношению к царю Лакедемона. Рамзесу не хватало гибкости и терпения соблюдать приличия; не было ли это очередным доказательством его неспособности править страной?

С каждым днем Шенар вновь завоевывал потерянные позиции; долгое отсутствие его брата, который был в это время в Абидосе, предоставляло ему свободу действий. Конечно, он не обладал этим титулом, но вел он себя, как и подобает настоящему регенту.

Хотя никто не осмеливался осудить решение Сети, многие придворные все же спрашивали себя, не ошибся ли он с Рамзесом. Младший сын выделялся своей статью и энергичностью, но достаточно ли было этого, чтобы стоять во главе государства?

Конечно, это было всего лишь небольшое замечание; но скоро осуждение зазвучит гораздо громче, и каждая мелочь тогда окажется на пользу Шенару. Старший сын царя хорошо усвоил урок: Рамзес — опасный противник. Чтобы одолеть его, придется атаковать со всех сторон одновременно, не позволяя ему опомниться. Так что Шенар взялся за свое темное дело с остервенением и настойчивостью.

Основной этап его плана только что был преодолен: двое из греческих офицеров были приняты на службу в охрану царского дворца. Другие наемники, уже занимающие определенные посты, сойдутся с ними, и вместе они составят мятежную группировку, которая окажется полезной в решающий момент; может быть, даже один из них окажется в рядах личной охраны регента! При поддержке Менеласа Шенар сумеет этим воспользоваться.

Со времени появления царя Лакедемона судьба улыбалась ему. Оставалось подкупить еще одного из врачей царя, чтобы получить достоверные сведения о состоянии здоровья правителя. Конечно, на вид Сети чувствовал себя не слишком хорошо, однако не стоило доверять видимости, она часто оказывалась обманчивой.

Шенар не желал внезапного ухода из жизни своего отца, поскольку его стратегический план не был еще отработан до конца. В противоположность тому, что думал пылкий Рамзес, время действовало не в его пользу. Если судьба даст Шенару шанс поймать его в свои сети, которые он плел месяц за месяцем, регенту не выбраться, он в них запутается и задохнется.

— Красиво, — признал Амени, перечитав первую песнь «Илиады», которую он записал под диктовку Гомера, сидя под его лимонным деревом.

Поэт с пышной копной седых волос на голове уловил некую недомолвку в интонациях своего слушателя.

— Что тебе не нравится?

— Ваши боги слишком похожи на людей.

— Разве в Египте не так?

— В рассказах сказителей — да, иногда, но это всего лишь развлечение, церковь учит другому.

— Но что ты, юный писарь, знаешь об этом?

— По правде сказать, немного; но я знаю, что боги — это созидательные силы, и их энергия должна направляться осторожно и только знающими людьми.

— Но я же рассказываю эпопею! Эти боги ничего из себя не представляют. Какой герой сможет сравниться с моим Ахиллом или Патроклом? Когда ты узнаешь об их подвигах, тебе не захочется читать ничего другого!

Амени не стал возражать, но остался при своем; подобная восторженность была свойственная греческим поэтам. Египетские старцы предпочитали восхвалять скорее мудрость, нежели резню, пусть даже речь шла о великих битвах, но все же не ему, юному писарю, было воспитывать гостя, да еще более старшего по возрасту.

— Давно уже регент не навещал меня, — пожаловался Гомер.

— Он сейчас в Абидосе.

— В храме Осириса? Говорят, там посвящают в великие тайны?

— Это правда.

— Когда же он возвращается?

— Не знаю.

Гомер пожал плечами и отпил своего пьянящего вина, сдобренного анисом и кориандром.

— Окончательное изгнание.

Амени вздрогнул.

— Что вы хотите сказать?

— Что фараон, разочарованный неспособностью своего сына править, сделал из него священника, приговоренного остаться в храме Абидоса. При таком религиозном народе, как ваш, это, вероятно, самый лучший способ избавиться от того, кто начинает мешать.

Амени был расстроен.

Если Гомер был прав, личному секретарю уже никогда больше не увидеть своего Рамзеса. Он хотел бы спросить, что думают об этом его друзья, но Моис находился в Карнаке, Аша в Азии, а Сетау в пустыне. Один, запуганный, он пытался прогнать свой страх, с головой погрузившись в работу.

Его сотрудники собрали впечатляющее количество отрицательных рапортов, скапливавшихся на полках в его кабинете, однако, несмотря на тщательные поиски, имя владельца ненадежной мастерской, производившей бракованный чернильные палочки, все еще не было найдено. Об авторе письма, убедившего царя и его сына отправиться в Асуан, тоже ничего не было известно.

Гнев обуял юного писца: почему все их поиски давали столь разочаровывающий результат? Виновный, несомненно, оставил следы, и никто не мог этим воспользоваться! Амени сел на колени и стал разбирать все дело сначала, со времени его первых осмотров отходных ям.

Только дойдя до буквы «Р» и держа в руках некий акт, подписанный Шенаром, он начал догадываться, каким образом действовали эти темные силы; и он уверился в правильности своих предположений, когда узнал почерк, которым было написано письмо.

Теперь все было ясно; но Рамзес, сосланный навечно, никогда не узнает правды, и виновному удастся избежать наказания.

Эта несправедливость возмутила юного писаря. Его друзья должны помочь ему заставить бесчестного предстать перед судом.

Красавица Исет через Нефертари настаивала на немедленной аудиенции у царицы, но поскольку Туйа беседовала в это время с верховной жрицей Хатхор о подготовке религиозного праздника, молодой женщине не оставалось ничего другого, как ждать. Не находя себе места, она нервно теребила край длинного рукава своего льняного платья и в конце концов порвала его.

Наконец, Нефертари открыла дверь, ведущую в приемную. Красавица Исет, вся дрожа, бросилась в ноги царице.

— Великая Царица, умоляю, вы должны вмешаться!

— Какое у вас несчастье?

— Рамзес не собирался быть священником, я в этом уверена! Какую ошибку он допустил, чтобы быть так безжалостно наказанным?

Туйа подняла красавицу Исет и попросила ее присесть на стул с низкой спинкой.

— Неужели жизнь в закрытом храме кажется вам такой ужасной?

— Но Рамзесу всего восемнадцать лет! Только старик мог бы порадоваться такой судьбе. Быть запертым в Абидосе, в его годы…

— Кто вам об этом сказал?

— Его личный секретарь, Амени.

— Мой сын в самом деле находится в Абидосе, но его не держат там силой. Будущий фараон должен быть посвящен в тайны Осириса и в мельчайших деталях знать, как живет храм. Когда его обучение закончится, он вернется.

Красавица Исет почувствовала себя одновременно смешной, но и успокоенной.

Накинув шаль на плечи, Нефертари уже вышла, поднявшись, как всегда, самая первая. Она перечисляла в уме все дела, намеченные на сегодня, встречи царицы, и нисколько не думала о себе самой; следить за домом великой царской супруги было делом не из легких и требовало постоянного внимания. И хотя настоящее ее положение весьма отличалось от ритуальной жизни в храме, к которой она так стремилась, Нефертари быстро освоилась с требованиями Туйи, поскольку глубоко почитала царицу. Спрашивая с других так же строго, как с себя самой, благоговейно относящаяся к величию Египта и привязанная к традиционным ценностям, Туйа воплощала собой богиню Маат и постоянно должна была помнить о необходимости справедливости. Проникнувшись всей важностью тяжелой миссии, возложенной на великую царскую супругу, Нефертари поняла, что ее собственная деятельность не должна была ограничиваться светскими обязанностями. Дом, который находился в ее ведении, представлял собой нечто исключительное. Здесь нельзя было допустить ни одного неверного шага.

В кухне никого не было; служанки все еще не появились, вероятно, замешкавшись у себя в спальнях. Нефертари прошлась по комнатам, постучав в каждую дверь: никакого ответа. Удивившись, она решила войти.

Никого.

Какая муха укусила этих служанок? Обычно они были такими дисциплинированными и ответственными. Сегодня не праздник и не выходной, но даже в такие дни всегда были слуги, выполнявшие нужную работу. На обычном месте не оказалось ни свежего хлеба, ни пирожных, ни молока. И это за четверть часа до завтрака царицы!

Нефертари растерялась. Какая еще катастрофа обрушилась на дворец?

Она побежала на мельницу: может быть, беглецы оставили там какие-нибудь припасы. Но там было одно зерно; перемалывать его, готовить хлеб, разогревать печь, чтобы приготовить его, — на все это ушло бы слишком много времени. Туйа непременно обвинит свою экономку в небрежности и непредусмотрительности и быстро отправит ее восвояси.

К предстоящему унижению прибавилось и чувство грусти от того, что придется расстаться с царицей; эта напасть заставила ее почувствовать, насколько сильно она привязалась к великой царской супруге. Лишиться возможности служить ей было для девушки невыносимо.

— День обещает быть великолепным, — прозвучал важный голос у нее за спиной.

Нефертари медленно обернулась.

— Вы, регент царства, здесь…

Рамзес стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

— Мое присутствие доставляет неудобства?

— Нет, я…

— Что касается завтрака моей матушки, не беспокойтесь: служанки доставят ей его в обычный час.

— Но… я никого не нашла!

— Разве это не ваше любимое изречение: «Совершенное слово скрыто лучше, чем зеленый камень; и все же его можно найти у служанок, тех, что работают на мельнице»?

— Должна ли я думать, что вы специально удалили всех слуг, чтобы заманить меня сюда?

— Я предвидел, что вы станете делать.

— Вы хотите, чтобы я молола зерно ради вашего удовольствия?

— Нет, Нефертари; я жду совершенного слова.

— Сожалею, но вынуждена вас разочаровать; я его не знаю.

— А я убежден в обратном.

Она была невероятно хороша, вся светилась; в ее взгляде отражалась глубина небесных вод.

— Может быть, вам не придется по душе моя откровенность, но я считаю вашу шутку признаком не слишком хорошего вкуса.

Регент, казалось, немного опешил.

— Это слово, Нефертари…

— Все думают, что вы еще в Абидосе.

— Я вернулся вчера.

— И вашим первейшим делом было запереть служанок, чтобы нарушить мою работу!

— На берегах Нила я встретил дикого быка; мы стояли друг перед другом, и моя жизнь держалась на кончиках его рогов. И пока он на меня смотрел, я принял важные решения. Раз он не убил меня, я снова стал хозяином своей судьбы.

— Я счастлива, что вы остались живы, и желала бы, чтобы вы стали царем.

— Это мнение ваше или моей матери?

— У меня нет привычки лгать. Могу я идти?

— Это слово ценнее зеленого камня, и оно ваше, Нефертари! Предоставите ли вы мне счастливую возможность произнести его?

Молодая женщина поклонилась.

— Я ваша нижайшая слуга, регент Египта.

— Нефертари!

Она выпрямилась и гордо посмотрела на него. Достоинство ее было неоспоримым и ослепительным.

— Царица ждет меня на нашу утреннюю беседу, опоздание будет серьезным проступком.

Рамзес обнял ее и прижал к себе.

— Что мне сделать, чтобы ты согласилась выйти за меня?

— Попросить меня об этом, — спокойно ответила она.

47

Сети начал свой одиннадцатый год царствования с приношения дара гигантскому сфинксу Гизеха, охраняющему плато, на котором находились пирамиды фараонов Хеопса, Хефрена и Микериноса. Благодаря его неусыпному надзору, ни один непосвященный не мог проникнуть в эту святую землю, являвшуюся источником живительной силы для всей страны.