— Разве это так сложно, быть счастливым?
— Если ты нашла свое счастье, бери его.
— Единственное, чего я хочу, это быть с тобой, когда же ты это поймешь?
— Скоро.
Они повалились на траву; красавица Исет принимала ласки любовника в забытьи счастливой женщины.
Производство папируса являлось одним из главных направлений деятельности египетских мастеров. Цена изменялась в зависимости от качества и длины свитков; некоторые, содержавшие отрывки из «Книги обретения света» [10], были предназначены для захоронений, другие — для школ и университетов, большинство же — для административных нужд. Без папируса было невозможно управлять страной как следует.
Сети доверил регенту регулярно проверять производство папируса и следить за его распределением. В каждой области жаловались, что не получают нужного количества необходимого материала, и пытались оправдать это жадностью соседа.
Рамзес как раз только что обнаружил злоупотребление, допущенное писцами, работающими на Шенара, поэтому он вызвал своего старшего брата, чтобы положить конец безобразию.
Шенар, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа.
— Если я нужен тебе, Рамзес, я в твоем распоряжении.
— Проверяешь ли ты, что делают твои писари?
— Не вникая особо в детали.
— А как насчет закупки папируса?
— Что, какая-то неточность?
— На самом деле твои писари в приказном порядке забирают большую часть высокосортного папируса.
— Я люблю писать на материале хорошего качества, но согласен, что подобные действия недопустимы; виновные будут строго наказаны.
Реакция Шенара удивила регента: он не только не протестовал, но, напротив, признавал свою ошибку.
— Мне нравится твоя манера действовать, — объявил Шенар, — да, нужно проводить реформы и очищать общество. Нельзя мириться ни с одним, даже самым малым злоупотреблением. В этом я могу тебе очень помочь; занятие протоколом позволяет мне хорошо узнать нравы двора и выявить некие отклонения в поведении. Недостаточно их обнаружить, следует это исправлять.
Рамзес спрашивал себя, неужели это и в самом деле его старший брат стоит сейчас перед ним; какому божественному началу удалось сделать из ушлого придворного поборника справедливости?
— Я с удовольствием приму твое предложение.
— Ничто не доставило бы мне большей радости, чем наше прямое сотрудничество! Начну с чистки собственных конюшен, а затем мы возьмемся за дела государственные.
— Неужели все так запущено?
— Сети великий правитель, его имя останется в истории, но он не может заниматься всем и всеми! Когда ты — сановник или сын или внук сановника, то начинаешь приобретать вредные привычки и попирать права других. Как регент ты можешь положить конец этому попустительству. Я сам еще недавно пользовался слишком большими привилегиями, но это время прошло. Мы — братья, фараон указал каждому из нас его место, — вот та реальность, в которой мы должны существовать.
— Что это означает, мир или перемирие?
— Мир, окончательный и бесповоротный, — заявил Шенар. — Мы слишком долго соперничали, каждый в этом преуспел; эта братоубийственная война не имеет смысла. Ты регент, я глава протокола; сделаем же все возможное для блага страны.
После ухода Шенара Рамзес пребывал в каком-то сомнении. Что это было — ловушка, смена стратегии или его брат, на самом деле, говорил искренне?
40
Большой совет фараона собрался сразу после ритуала зари. Солнце палило, безжалостно меча свои огненные стрелы; все пытались кое-как укрыться в тени. С некоторых слишком тучных придворных пот катился градом, и их непременно следовало обмахивать опахалами, как только они делали попытку двинуться с места.
К счастью, в приемном зале царя было прохладно; правильно рассчитанное расположение высоких окон обеспечивало сквозняк, отчего находиться здесь было весьма приятно. Безразличный к веяниям моды царь был одет в простое белое платье, тогда как многие министры щеголяли нарядами, являя собой верх элегантности. Визирь, старшие жрецы Мемфиса и Гелиополиса и начальник стражи пустыни — все принимали участие в этом исключительном совете.
Рамзес, сидя справа от отца, наблюдал за всеми присутствующими. Боязливые, беспокойные, тщеславные, уравновешенные… Все разнообразие человеческих типов было собрано здесь, при верховной власти фараона, который как бы служил связующим звеном между всеми ними. Без него все они перегрызли бы друг друга.
— Начальник стражи пустыни принес нам плохие новости, — объявил Сети. — Дадим ему слово.
Высокопоставленный сановник лет шестидесяти преодолел все ступени иерархии, прежде чем достичь самой вершины. Спокойный, сведущий, он знал самые затерянные тропы в пустынях Запада и Востока и должен был обеспечивать безопасность на этих бескрайних пространствах, пересекаемых караванами и экспедициями искателей. Он не рассчитывал ни на какие почести и готовился скоро выйти в отставку и спокойно доживать свои дни в своем поместье в Асуане, поэтому его речь слушали с большим вниманием, тем более что он редко выступал в таком блестящем собрании.
— Отряд искателей золота, отправившийся в пустыню месяц назад, пропал бесследно.
Долгое напряженное молчание последовало за этим ошеломляющим объявлением; даже молнии Сета не смогли бы произвести большего эффекта. Старший жрец Птаха испросил слова у правителя, который позволил ему говорить; согласно ритуалу большого совета, вступать в обсуждение можно было только с разрешения суверена, и каждый слушал следующего выступающего, не прерывая его. Каким бы важным ни было сообщение, здесь не допускалось ни малейшего шума, ни многоголосия. Поиск правильного решения начинался с уважения к мнению другого.
— Вы уверены в этих сведениях?
— К сожалению, да. Обычно меня постоянно держат в курсе, посылая одно за другим целый ряд сообщений, представляющих отчет о продвижении подобного рода экспедиций, об их трудностях, вплоть до неудач. Вот уже много дней ко мне не поступало ни малейшей весточки.
— И подобное никогда не случалось?
— Бывало, в период волнений.
— Нападение бедуинов?
— В этом районе это было бы весьма маловероятно; стража осуществляет жесткий контроль.
— Маловероятно или невозможно?
— Ни одно известное племя не может помешать этой экспедиции до такой степени, чтобы прервать ее связь со мной. Искателей золота всегда сопровождает большой отряд опытных охранников.
— Каково ваше предположение?
— У меня нет предположений, но я очень обеспокоен.
Золото пустынь доставлялось в храмы: «тело богов», непортящийся материал, символизирующий вечную жизнь, он придавал несравнимый блеск творениям мастеров. Что касается государства, оно использовало золото в качестве оплаты за поставку некоторых необходимых товаров, либо как дипломатический подарок суверенам других стран, для поддержания мира. Никакое нарушение в работе по добыче драгоценного металла не должно было иметь места.
— Что вы скажете? — спросил фараон у начальника полиции.
— Немедля отправить туда армию.
— Я возглавлю ее, — объявил Сети. — Регент поедет со мной.
Большой совет принял это решение. Шенар, который поостерегся вмешиваться, подбодрил своего брата и пообещал ему подготовить дела, которыми тот займется после возвращения.
В девятый год правления Сети, в двадцатый день третьего месяца года, экспедиционный отряд в четырехсот солдат под командованием самого фараона и его регента выступил в поход в жаркую пустыню, к северу от города Эдфу, и быстро продвигался вперед, находясь уже в ста километрах к югу от дороги, ведущей к карьерам Вади-Хаммамат. Отряд приближался к Вади-Миа, пункту, откуда было отправлено последнее послание в Мемфис.
Текст сообщения выглядел совершенно обычно и не содержал никакой тревожной информации. Настроение у искателей, казалось, было превосходное, как и самочувствие, и санитарное состояние всего отряда. Писарь не отметил никаких происшествий.
Сети днем и ночью держал свои войска в состоянии готовности. Несмотря на уверенность начальника стражи пустыни, находившегося среди лучших бойцов, правитель опасался внезапной атаки бедуинов, пришедших с полуострова Синай. Убийство и грабеж были у них законом, в ярости их главари были способны на самую варварскую жестокость.
— Что ты чувствуешь, Рамзес?
— Пустыня великолепна, но все-таки мне неспокойно.
— Что ты видишь за этими дюнами?
Регент сконцентрировался. У Сети был странный, почти неестественный взгляд, совсем как в Асуане, когда он обнаружил новый карьер.
— Мои глаза слепы… За этими вершинами я вижу пустоту.
— Да, пустоту. Пустоту ужасной смерти.
Рамзес вздрогнул.
— Бедуины?
— Нет, враг более коварный и безжалостный.
— Нам следует готовиться к бою?
— Бесполезно.
Рамзес попытался справиться с охватившим его ужасом, хотя у него сжалось горло от страха. С каким противником пришлось встретиться искателям золота? Если речь шла о чудовищах пустыни, как считали большинство солдат, никакая армия в мире не сможет с ними совладать. Крылатые хищники с гигантскими когтями разорвут их внутренности прежде чем они успеют приготовиться защищать себя.
Прежде чем отправиться в дюны, кони, ослы и люди утоляли жажду; из-за жары приходилось часто останавливаться, запасы воды подходили к концу. Через три километра должен был быть большой колодец, где можно было бы наполнить бурдюки.
За три часа до захода солнца отряд двинулся в путь и пересек дюны без особых затруднений. Вскоре показался колодец. Сооружение из больших камней примыкало к одному из склонов горы, в недрах которой лежало золото.
Искатели и солдаты, охранявшие их, не исчезли. Они все лежали здесь, вокруг колодца, растянувшись на жгучем песке лицом в землю. Из открытых ртов свешивались черные от запекшейся крови языки.
Всех постигла одна и та же участь.
Не будь здесь Сети, большинство солдат в панике тут же пустились бы бежать. Сети отдал приказ установить палатки и выставить караул, как если бы лагерь находился под угрозой возможного нападения; затем он приказал вырыть могилы, где должны были похоронить несчастных. Их походные циновки послужат им саваном, сам царь лично произнесет похоронную речь за погребением.
Погребальный ритуал в мягких лучах заходящего солнца немного успокоил солдат. Врач экспедиции приблизился к Сети.
— Причина смерти? — спросил царь.
— Жажда, Великий Царь.
Царь немедленно отправился к колодцу, который находился под надзором его личной охраны. В лагере уже не могли дождаться, когда же, наконец, им дадут возможность напиться прохладной живительной воды. Колодец был заполнен камнями до краев.
— Надо его очистить, — предложил Рамзес.
Сети согласился.
Личная охрана фараона с рвением принялась за работу; лучше было, чтобы весь остальной отряд ничего не знал. Люди выстроились в цепочку, и работа стала продвигаться довольно быстро. Рамзес задавал ритм и поднимал остальным настроение, когда они начинали унывать.
Когда полная луна осветила дно колодца, уставшие солдаты с любопытством наблюдали, как регент спускает на веревке тяжелый сосуд. Несмотря на нетерпение, он действовал медленно и осторожно, чтобы не разбить кувшин.
Наконец, наполненный до краев кувшин подняли на поверхность, регент подал его царю. Тот понюхал, но пить не стал.
— Надо, чтобы туда кто-нибудь спустился.
Рамзес обвязал себя под мышками веревкой, сделал прочный узел и сказал четверым солдатам крепко держать его за другой конец веревки; затем он перелез через край колодца и, цепляясь за уступы каменных стен, начал спускаться. Дело оказалось совсем несложным. Находясь в двух метрах от поверхности воды, он посмотрел вниз и, благодаря лунному свету, разглядел множество трупов ослов, плававших на поверхности. Расстроенный, он поднялся наверх.
— Вода колодца отравлена, — прошептал он.
Сети вылил воду из кувшина в песок.
— Наши соотечественники были отравлены, после того как напились воды из этого колодца; затем небольшая группа убийц, несомненно, бедуинов, засыпали его камнями.
Царь, регент и все участники экспедиции были обречены; даже если бы они немедленно отправились обратно в долину, они умерли бы от жажды, не добравшись до места.
На этот раз ловушка захлопнулась.
— Всем спать, — скомандовал Сети. — Я буду молиться нашей матери, звездному небу.
На рассвете новость о несчастье облетела весь лагерь; ни одному солдату не разрешено было наполнить свой безнадежно пустой бурдюк.
Какой-то сорвиголова попытался взбунтовать своих товарищей. Рамзес преградил ему путь. Взбешенный, тот кинулся с кулаками на регента, который ловким приемом заставил его склониться до земли.
— Терять хладнокровие — значит приближать свою смерть.
— Воды больше нет…
— Фараон с нами. Надейся.
Больше никаких беспорядков и возмущений не последовало; Рамзес обратился ко всему войску:
— У нас есть карта этой области, которая открывает военную тайну; на ней указаны второстепенные тропы, ведущие к старым колодцам, некоторые из которых еще действуют. Пока фараон среди вас, я пройду этими тропами и доставлю довольно воды, чтобы пройти половину пустыни. Наши смелость и стойкость довершат остальное. Пока же спрячьтесь от солнца и не делайте лишних движений.
Рамзес отправился в путь в сопровождении десятка человек и шести ослов, нагруженных пустыми кувшинами. Какой-то бывалый солдат не опустошил свой кувшин до конца; смочив губы утренней росой, участники маленькой группы отпили по последнему глотку.
Очень быстро каждый шаг стал даваться им с большим трудом и болью; жара и пыль обжигали легкие. Однако Рамзес шел бодро, боясь, что малейшая его слабость лишит мужества спутников. Нужно было думать только о колодце, наполненном прохладной водой.
Первого колодца уже не было, песчаные бури стерли его с лица земли. Продолжать двигаться дальше в этом направлении, наугад, было равносильно самоубийству. Вторая тропа привела их в тупик на дне какого-то пересохшего русла — картограф плохо справился со своим делом. В конце третьего пути их ожидал круг раскаленных камней! Люди кинулись к краям колодца, давно уже занесенного песком.
Пресловутая карта, якобы содержащая «военную тайну», оказалась неверной. Может быть, когда-то, лет десять назад, она и содержала точные сведения; ленивый писарь довольствовался тем, что скопировал старые данные, не требуя проверки. Следующий за ним сделал то же самое.
Представ пред Сети, Рамзес уже не имел нужды что-либо объяснять; его расстроенное лицо говорило само за себя.
Вот уже шесть часов, как солдаты не могли утолить жажду. Царь обратился к офицерам.
— Солнце в зените, — сказал он. — Я ухожу с Рамзесом на поиски воды. Когда тени начнут удлиняться, я вернусь.
Сети стал взбираться по холму. Несмотря на молодость, Рамзесу сначала было довольно сложно поспевать за отцом, но потом он приноровился к ритму Сети. Подобно каменному барану, символу благородства на языке иероглифов, царь не делал ни одного лишнего движения, не тратя ценных сил. Он не взял с собой ничего, кроме одного предмета — двух веточек акации, окоренных, отполированных и связанных за один из концов прочной льняной нитью.
Камни осыпались у них под ногами, поднимая горячую пыль; Рамзес, задыхаясь, догнал все-таки отца на вершине возвышенности. Оттуда открывался великолепный вид на пустыню. Регент несколько мгновений любовался картиной, представшей перед его глазами, затем настойчивая жажда напомнила ему, что пустыня эта могла запросто превратиться в могилу.
Сети выставил вперед две связанные веточки акации, разведя их в стороны; они гибко изогнулись. Он стал медленно водить ими над равниной, вдруг прут искателя воды выпрыгнул у него из рук и отлетел на много метров от них.
Рамзес поспешил поднять его и протянул отцу. Вместе они спустились по склону. Сети остановился перед грудой плоских камней, между которыми пробивались колючки. Его палочка запрыгала у него в руках.
— Отправляйся за рабочими, пусть роют здесь.
Усталость Рамзеса как рукой сняло. Он кинулся в лагерь, прыгая через каменные завалы, и скоро привел человек сорок рабочих, которые тут же принялись за работу.
Земля была рыхлой. На глубине трех метров показался источник холодной воды.
Один из рабочих встал на колени.
— Бог ведет нашего правителя… Вода прибывает, как в половодье!
— Моя молитва была услышана, — сказал Сети. — Этот колодец будет называться «Да пребудет Истина Божественного Света». Когда каждый утолит жажду, мы заложим здесь город для искателей золота и храм, где поселятся боги. Они всегда будут находиться при источнике и откроют путь тем, кто ищет светлый металл, чтобы превозносить священное.
Под предводительством Сети, хорошего пастыря, отца всех людей, посредника богов, солдаты радостно превратились в строителей.
41
Туйа, великая царская супруга, возглавляла церемонию посвящения исполнительниц, которым разрешалось участвовать в отправлении культа Хатхор в посвященном ей большом храме, в Мемфисе. Молодые женщины, прибывшие со всех провинций страны, прошли строгий отбор вне зависимости от того, являлись ли они певицами, танцовщицами или играли на музыкальных инструментах.
С большими строгими и внимательными глазами, высокими скулами, тонким прямым носом, маленьким, почти квадратным подбородком, в ритуальном парике с символом материнства, Туйа своим видом так действовала на кандидаток, что многие из них терялись. Царица, которой когда-то в юности пришлось пройти через то же самое, и не думала о снисходительности — если хочешь служить божеству, первым необходимым качеством должно быть самообладание. Техника конкурсанток показалась царице довольно слабой; она решила отчитать учителей гарема, которые в последнее время заметно расслабились. Единственная молодая женщина, которая счастливо отличалась от остальных, была серьезна, собранна и притом необыкновенно красива. Когда она играла на лютне, то делала это так сосредоточенно, что, казалось, весь окружающий мир рассеялся и не существует для нее.
В садах храма участницам конкурса, как успешным, так и неудачницам, накрыли легкий завтрак; одни плакали и сетовали, другие нервно смеялись. Все они были еще слишком юные, почти девочки. Одна только Нефертари, которой коллегия старших жриц решила доверить дирижировать женским оркестром храма, оставалась спокойной и просветленной, как будто все это ее нисколько не касалось.
Царица подошла к ней.
— Вы были блистательны.
Юная лютнистка поклонилась.
— Как ваше имя?
— Нефертари.
— Откуда вы?
— Я родилась в Фивах и училась в гареме Мер-Ура.
— Кажется, успех вовсе не радует вас?
— Я не хотела оставаться в Мемфисе, но предпочла бы вернуться в Фивы и остаться там при храме Амона.
— И стать затворницей?
— Приобщение к тайнам — мое самое заветное желание, но я еще слишком молода для этого.
— Это правда, для вашего возраста это необычное занятие. Неужели вы будете разочарованы, Нефертари?
— Нет, Великая Царица, но мне очень нравятся ритуалы.
— Разве вы не хотите выйти замуж, иметь большую семью и детей?
— Я об этом не думала.
— В храме довольно строгий образ жизни.
— Мне нравятся камни вечности, их тайны и уединение, к которому они зовут.
— Надеюсь, вы все же согласитесь на некоторое время оставить их?
Нефертари осмелилась поднять глаза на великую царскую супругу. Туйе понравился ее прямой чистый взгляд.
— Дирижировать женским оркестром этого храма очень почетно, однако у меня для вас другое предложение. Согласились бы вы поступить ко мне в управляющие?
Управляющая у великой царской супруги! Сколькие знатные дамы мечтали занять этот пост, назначение на который означало быть доверенным лицом царицы.
— Моя давняя подруга, которая занимала этот пост, скончалась в прошлом месяце, — сказала Туйа. — Претендентки на это место слишком многочисленны, и все они клевещут друг на друга, чтобы устранить соперниц.
— Но у меня нет опыта, я…
— Вы не принадлежите к этому кругу знати, погрязшему в собственных привилегиях; ваши родители не ссылаются без конца на своих выдающихся предков, оправдывая тем самым свою лень и бездеятельность.
— Но разве как раз мое происхождение не будет являться помехой?
— Меня интересует личность человека. Не существует препятствий, которые бы стоящий человек не смог преодолеть. Что вы решили?
— Могу я подумать?
Царицу это позабавило. Ни одна знатная дама не осмелилась бы сказать такое.
— Боюсь, что нет. Если вы надышитесь ладаном храмов, боюсь, вы забудете про меня.
Прижав руки к груди, Нефертари поклонилась.
— Я к вашим услугам, Великая Царица.
Поднимаясь еще до рассвета, царица Туйа наслаждалась спокойствием раннего утра. Мгновение, когда луч солнца пронзал тьму, представлял для нее ежедневное творение тайны жизни. К великому ее удовольствию, Нефертари тоже нравилось работать в утренние часы, так что, не теряя времени, царица могла отдать ей необходимые распоряжения на день, когда они вместе завтракали.
Через три дня, после того как Туйа приняла это решение, она поняла, что не ошиблась: красота Нефертари дополнялась еще и тонким умом, отличавшимся удивительной способностью отделять главное от второстепенного. Между царицей и ее помощницей с первого же дня установилось глубокое взаимопонимание. Они понимали друг друга с полуслова, иногда даже и слов не нужно было. После их утренней беседы Туйа проходила в свою гардеробную.
Парикмахерша уже заканчивала с париком, обрызгивая его туалетной водой, когда в комнате появился Шенар.
— Отпустите вашу служанку, — потребовал он. — Ничьи любопытные уши не должны нас услышать.
— Неужели это так серьезно?
— Боюсь, что так.
Парикмахерша удалилась; Шенар, казалось, был загнан в угол невероятным страхом.
— Говори, сын мой.
— Я долго не решался…
— Но раз ты принял решение, к чему тянуть время?
— Потому что я… не решаюсь причинить вам ужасные страдания.
На этот раз уже Туйа забеспокоилась.
— Произошло какое-то несчастье?
— Сети и Рамзес исчезли вместе с армией.
— Значит, у тебя есть точные сведения?
— Прошло уже слишком много времени с тех пор, как они отправились в пустыню на поиски пропавшей экспедиции искателей золота; уже поползли тревожные слухи.
— Не слушай их. Если бы Сети не было в живых, я бы об этом узнала.
— Как…
— Между твоим отцом и мной существует невидимая связь; даже когда мы находимся далеко друг от друга, мы все равно вместе. Так что не беспокойся.
— Вам следует признать очевидное: правитель и его экспедиция должны были давным-давно вернуться. Мы не можем пустить управление страны на самотек.
— Визирь и я лично управляем текущими делами.
— Вам нужна моя помощь?
— Выполняй свои обязанности и будь доволен этим; нет большего счастья на земле. Если ты все еще чувствуешь какое-то беспокойство, отчего тогда ты не возглавишь экспедицию и не отправишься на поиски пропавших отца и брата?
— Происходит что-то странное, чего мы никак не можем понять; как будто демоны пустыни пожирают тех, кто собирается отнять у них золото. Разве мой долг не заключается в том, чтобы оставаться на своем посту?
— Слушай голос своей совести.
Два послания Сети, отправленные с интервалом в четыре дня, не дошли до Египта — ни одно, ни второе. На дороге, примыкавшей к долине, их ждали гонцы пустынь. Несчастных убили, забрали их вещи и разбили таблички, составленные Рамзесом, в которых царице сообщалось, что идет добыча золота и заложен храм и новый город искателей.
Посланник сообщил Шенару, что фараон и регент живы-здоровы, и что царь, благодаря божественному вмешательству, нашел полноводный источник в самом сердце пустыни. Бедуины же, которые отравили колодец, сумели скрыться.
При дворе многие считали, что Сети и Рамзес оказались жертвами темных сил, однако воспользоваться их отсутствием было довольно сложно. Туйа крепко держала бразды правления. Лишь настоящее исчезновение ее мужа и Младшего сына могло бы вынудить царицу назначить Шенара регентом.
Через несколько недель, может, немного позже, экспедиция вернется, а значит, Шенар упустит такой благоприятный случай приблизиться к верховной власти. Оставался, тем не менее, один слабый шанс — невыносимая жара, змеи или скорпионы ополчатся на них и выполнят то, что не удалось бедуинам.
Амени лишился сна.
Слухи становились все настойчивее: экспедиция под началом Сети и Рамзеса пропала. Сначала юный писарь не поверил этим россказням, но затем он связался с центральным отделом царских посланий и узнал ужасающую правду.
В самом деле, не поступало никаких новостей ни от фараона, ни от регента, и никто ничего не собирался предпринимать!
Только один человек мог разрешить эту ситуацию и отправить другую спасательную армию в западную пустыню, так что Амени, не теряя времени, явился во дворец великой царской супруги, где его приняла какая-то молодая женщина удивительной красоты. И хотя он не доверял прекрасному полу и его злым чарам, юному писцу пришлись по душе совершенное лицо Нефертари, очарование глубоких глаз и мягкость голоса.
— Я хотел бы видеть Великую Царицу.
— В отсутствие фараона она очень занята. Могу я узнать причину вашего визита?
— Извините, но…
— Меня зовут Нефертари; царица назначила меня своей управляющей. Обещаю, что я в точности передам ей ваши слова.
И хотя она была женщиной, слова ее звучали искренне. Недовольный собственной слабостью, Амени пошел у нее на поводу.
— Как личный секретарь и носильщик сандалий регента я считаю необходимым срочно отправить элитный отряд на поиски пропавших.
Нефертари улыбнулась.
— Можете не беспокоиться, царица обо всем знает.
— Знает… Но этого недостаточно!
— Фараон вне опасности.
— В таком случае их послания уже были бы доставлены сюда!
— Я не могу сказать вам больше, но вам не о чем волноваться.
— И все же передайте мою настоятельную просьбу царице, умоляю вас.
— Она больше, чем вы, беспокоится о судьбе своего мужа и сына, будьте уверены; если бы им угрожала опасность, она бы вмешалась.
Путь, проделанный на спине быстрого и энергичного осла, оказался для Амени настоящей пыткой, но он должен был встретиться с Сетау. Заклинатель змей жил на самой границе с пустыней, далеко от центра Мемфиса. Земляная дорога, ведущая вдоль оросительного канала, была бесконечной; к счастью, какие-то прибрежные жители слышали о Сетау и знали, где находится его жилище.
Когда же Амени добрался, наконец, до нужного порта, он кряхтел от боли; расчихавшись от дорожной пыли, он стал тереть больные покрасневшие глаза.
Лотус, которая в этот момент была на улице и занималась приготовлением микстуры, резкий запах которой ударил по ноздрям юному писарю, пригласила его войти. Он уже собирался переступить порог просторного дома, выкрашенного в белый цвет, как вдруг резко отпрянул.
Ему преградила путь королевская кобра.
— Это старая безобидная тварь, — успокоила его Лотус.
Она погладила рептилию по голове; змея стала раскачиваться, как будто эти ласки ей нравились. Амени воспользовался моментом, чтобы прошмыгнуть внутрь.
В приемном зале было полным-полно всяких склянок разных размеров и других предметов странной формы, которые служили для хранения яда. Нагнувшись, Сетау переливал какую-то густую красноватую жидкость.
— Амени, ты что, заблудился? Видеть тебя вне стен твоего кабинета — это просто чудо!
— Скорее, трагедия.
— Какой колдун заставил тебя высунуть нос из твоего убежища?
— Рамзес стал жертвой заговора.
— У тебя что-то воображение разыгралось.
— Он пропал в восточной пустыне, на дороге к золотым приискам. Сети отправился вместе с ним.
— Рамзес пропал?
— Ни одного послания больше чем за десять дней.
— Административные проволочки.
— Нет, я сам проверял… И это еще не все.
— Что же еще?
— Во главе заговора — царица Туйа.
Сетау чуть не выронил свою склянку. Он обернулся к юному писарю.
— Ты что, ум потерял?
— Я попросил принять меня, и мне было отказано.
— Ничего удивительного.
— Я узнал, что царица считает, что все в порядке, не испытывает никакого беспокойства и не собирается никого посылать им на выручку.
— Слух…
— Я узнал это от Нефертари, новой управляющей при царице.
Сетау, казалось, расстроился.
— Значит, ты считаешь, что Туйа попыталась избавиться от своего мужа, чтобы захватить власть… Невероятно!
— Факты есть факты.
— Сети и Туйа — идеальная пара.
— Отчего же тогда она отказывается прийти ему на помощь? Признай очевидное: она послала его на верную смерть, чтобы самой взойти на трон.
— Даже если ты прав, что мы можем сделать?
— Отправиться спасать Рамзеса.
— Без армии?
— Нас двоих, тебя и меня, будет достаточно.
Сетау поднялся.
— Хочешь сказать, что ты сможешь целый день брести по пустыне? Нет, ты в самом деле потерял рассудок, мой бедный Амени!
— Так ты согласен?
— Конечно, нет!
— Ты бросишь Рамзеса в трудную минуту?
— Если твое предположение верно, то он уже давно мертв, зачем рисковать жизнью напрасно?
— У меня уже есть осел и запас воды. Дай мне противоядие от змей.
— Зачем? Ты все равно не сумеешь им воспользоваться.
— Спасибо за все.
— Брось… Твоя задумка — просто безумие!
— Я служу Рамзесу, а данное слово обратно не забирают.
Амени взобрался на осла и направился в сторону восточной пустыни. Довольно скоро ему пришлось остановиться, слезть с осла и растянуться на земле, поджав колени, чтобы успокоить боль в боках; четвероногий же в это время мирно пожевывал пучки сухой травы в тени деревьев.
В полудреме юный писарь подумал о толстой палке: может быть, ему придется сражаться.