Предисловие

«Рамзес, величайший из завоевателей, Царь Солнца, хранитель истины» — именно этими словами Жан-Франсуа Шампольон, открывший двери Египта, расшифровав иероглифы, описал фараона Рамзеса II, которому создал настоящий культ.

И правда, имя Рамзеса прошло через века и победило время; в нем одном воплотилась вся мощь и величие Египта фараонов, духовного отца западных цивилизаций. В течение шестидесяти семи лет, с 1279 по 1212 г. до н. э., Рамзес, «Сын Солнца», будет править Египтом, слава которого достигнет апогея, подтверждая мудрость своего правителя.

На земле Египта путешественник сталкивается с именем Рамзеса на каждом шагу: он оставил свой след в бесчисленных памятниках, либо построенных его мастерами, либо отреставрированных в его царствование. Каждый вспомнит о двух храмах Абу-Симбела, в которых навеки поселилась чета обожествленного Рамзеса и Нефертари, величайшей из царских супруг, об огромнейшем колонном зале храма Карнака, о сидячем улыбающемся колоссе в храме Луксора.

Рамзес — герой не одного романа, но нескольких, настоящей эпопеи, которая проведет нас от его инициации в фараоны при посредничестве его отца, Сети, фигуры, столь же впечатляющей, как и его сын, до последних дней монарха, на долю которого выпадет немало испытаний. Вот почему я посвятил ему эту серию романов, состоящую из пяти томов, которые будут выходить раз в три месяца, чтобы иметь возможность представить неповторимое величие судьбы, к которой причастны такие личности, как Сети, его супруга Туйа, величественная Нефертари, красавица Исет, поэт Гомер, заклинатель змей Сетау, еврей Моисей и множество других, вновь оживающих на этих страницах.

Мумия Рамзеса сохранилась. Сквозь черты великого старца проступает необычайное впечатление мощи. Многим посетителям зала мумий в музее Каира казалось, что он сейчас пробудится от сна. То, чего смерть лишила Рамзеса, вернет ему волшебство слова. Благодаря силе воображения и египтологии мы можем разделить его страхи и надежды, пережить вместе с ним его падения и успехи, увидеть женщин, которых он любил, пережить предательства и радоваться непреходящей дружбе, сражаться с силами зла и искать этот свет, из которого все вышло и к которому все вернется.

Рамзес велик… Какой замечательный спутник для романиста! Начиная с его первого поединка с диким быком и заканчивая тенью раскидистой акации Запада, разворачивается перед нами судьба величайшего фараона, неразделимо слитая с судьбой Египта, страны, избранной богами. Земля солнца и воды, повседневная жизнь в которой была основана на таких понятиях, как прямота, справедливость и красота. Земля, в которой потустороннее и здешнее постоянно соприкасались друг с другом, где жизнь могла появиться из смерти, где ощущалось присутствие невидимого, где любовь к жизни и к нетленному наполняла сердца людей и делала их счастливыми.

Вот настоящий Египет Рамзеса.

1

Дикий буйвол, застыв, вперил взгляд в юного Рамзеса. Бык был огромным; ноги, толстые, как столбы, длинные свисающие уши, борода, гребнем торчащая из нижней челюсти, черно-коричневый окрас… он только что почувствовал присутствие человека.

Внимание Рамзеса привлекли рога буйвола: сходящиеся и вздутые у основания, они выгибались назад, затем вздымались вверх, образуя нечто вроде шлема, венчавшегося острыми пиками, способными прорвать шкуру любого противника.

Мальчик никогда еще не видел такого громадного буйвола.

Этот относился к той опасной породе, которую не смели тревожить даже искуснейшие охотники; невозмутимый посреди своего стада, всегда готовый защитить собратьев, окажись они ранеными или больными, внимательный к воспитанию молодых, самец превращался в грозного воина, стоило только нарушить его покой. Разъяренный одним малейшим движением, он устремлялся на врага с безумной скоростью и не останавливался, пока не растопчет его.

Рамзес отступил на шаг.

Хвост дикого зверя хлыстом просвистел в воздухе; бешеный взгляд пронзил чужака, который осмелился ступить на его территорию — зеленые луга на топях, где колыхался высокий тростник. Невдалеке, окруженная своими товарками, телилась корова. На этих безлюдных просторах у берегов Нила грозный самец царствовал над своим стадом и не терпел никакого чужого присутствия.

Юноша надеялся, что заросли тростника его скроют; но карие глаза быка исподлобья грозно смотрели на него, не отрываясь. Рамзес понял, что ему не уйти.

Мертвенно-бледный, он медленно обернулся к отцу.

Сети, фараон Египта, тот, которого прозвали «бык-победитель», держался в десяти шагах за сыном. Говорили, одно его присутствие парализовывало противника; его ум, острый как клюв сокола, вникал во все, и не было того, о чем бы он не знал. Стройное, сильное тело, строгое лицо, высокий лоб, нос с горбинкой, выступающие скулы — вот Сети, воплощение власти. Почитаемый и внушающий трепет, этот правитель вернул Египту его былую славу.

В возрасте четырнадцати лет Рамзес, который успел уже возмужать и телом не отличался от взрослого, впервые увидел своего отца.

До тех пор он жил во дворце и воспитывался наставником, который должен был вырастить из него достойного человека, которому как сыну царя предстояло вести счастливую жизнь, занимая высокий пост. Однако Сети посчитал нужным прервать изучение тонкостей иероглифического письма, чтобы увести сына в дикую природу, вдали от какого бы то ни было поселения человека. Молча, не проронив ни слова.

Когда растительность стала слишком густой, царь с наследником оставили повозку с двумя впряженными лошадьми и ринулись в высокие заросли тростника. Преодолев это препятствие, они оказались на территории быка.

Дикий зверь или фараон, кто из них был более устрашающим? И тот, и другой источали такую мощь, с которой юный Рамзес не чувствовал себя в силах совладать. Разве не утверждали мудрецы, что бык — это небесное животное, оживленное огнем другого мира, и что фараон был в родстве с богами? Юный царевич был могуч и смел, но ощущение, что он зажат между двумя почти союзными и равными силами, впечатляло.

— Он заметил меня, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно.

— Тем лучше.

Эти два первых слова, произнесенных отцом, прозвучали как приговор.

— Он огромный, он…

— А ты, ты кто?

Вопрос удивил Рамзеса. Левым копытом бык яростно ударил в землю; цапли взметнулись прочь, стремительно покидая поле битвы.

— Кто ты, трус или сын царя?

Взгляд Сети пронзал душу насквозь.

— Я хочу сражаться, но…

— Настоящий мужчина бьется до последнего, царь идет еще дальше; если ты не способен на это, ты не сможешь править, и мы больше никогда не увидимся. Никакое испытание не должно тебя поколебать. Уходи, если хочешь; а нет — возьми его.

Рамзес осмелился поднять глаза и выдержать взгляд отца.

— Вы посылаете меня на смерть.

— «Будь сильным быком вечной молодости, с твердым сердцем и острыми рогами, которого ни один враг не сможет одолеть», — сказал мне мой отец; ты, Рамзес, ты вышел из чрева твоей матери как настоящий бык, ты должен стать сияющим солнцем, излучающим свет на благо своему народу. Ты скрывался в моих руках как звезда; сейчас я разжимаю пальцы. Свети или исчезни.

Бык взревел; разговор чужаков приводил его в бешенство. Все вокруг замерло; все живое, от суслика до птицы, предчувствовало неизбежность битвы.

Рамзес приготовился.

В схватке голыми руками он уже одерживал верх над противником и тяжелее, и сильнее этого, благодаря приемам, которым обучил его наставник. Но как подступиться к зверю такой величины?

Сети подал сыну длинную веревку со скользящим узлом.

— Сила — в голове; поймай его за рога, и ты победишь.

Юноша воспрял духом; во время игр он много раз тренировался ловить веревкой.

— Как только бык услышит свист твоего лассо, — предупредил фараон, — он ринется на тебя; не упусти его, другого шанса у тебя не будет.

Рамзес мысленно повторил нужное движение, ободряя себя. Несмотря на свой юный возраст, он обладал ростом взрослого человека и мускулатурой атлета-многоборца. Как раздражал его детский локон, подвязанный лентой на уровне уха, это ритуальное украшение из прекрасных светлых волос! Когда он, наконец, займет этот пост при дворе, ему будет разрешено носить другую прическу.

Однако оставит ли ему судьба время на это? Конечно, много раз, и не без бахвальства, горящий отвагой юноша призывал к себе достойные его испытания; но он и не подозревал, что сам фараон внемлет его желаниям и ответит на них, да еще так грубо.

Раздраженный запахом человека бык не собирался долго ждать. Рамзес сжал веревку; когда животное будет поймано, потребуется громадная сила, чтобы его остановить. Это казалось невыполнимым, значит, ему придется превозмочь себя, пусть хоть сердце его разорвется!

Нет, он не разочарует фараона.

Лассо взвилось в руках Рамзеса; бык метнулся на него рогами вперед.

Удивленный стремительностью зверя, юноша отступил в сторону на два шага, вытянул правую руку и бросил лассо, развернувшееся кольцами, как змея, скользнув по спине быка. Промахнувшись, Рамзес поскользнулся на влажной земле и упал как раз в тот момент, когда рога буйвола уже готовы были проткнуть его. Они слегка задели его грудь, но юный воин не закрыл глаза.

Он желал посмотреть своей смерти в лицо.

Взбешенный бык домчался до зарослей тростника и резко развернулся; Рамзес, который уже успел вскочить на ноги, пронзил его своим взглядом. Он будет противостоять ему до последнего вздоха и докажет Сети, что сын царя умеет умирать достойно.

Порыв несущейся громады вдруг резко прервался; веревка, которую крепко держал фараон, обвила рога быка. В безумном бешенстве зверь замотал головой, едва не свернув себе шею, тщетно пытаясь освободиться; Сети использовал его беспорядочную силу, чтобы направить ее против самого же быка.

— Возьми его за хвост! — приказал он сыну.

Рамзес подбежал и схватил хвост быка, почти лысый, с кисточкой на конце, такой же, какой носил фараон на поясе схенти в знак власти над силой быка.

Побежденный зверь успокоился, тяжело дыша и хрипя. Царь отпустил его, сделав знак Рамзесу встать позади него.

— Они практически неукротимы; такой самец идет сквозь огонь и воду и умеет даже притаиться за деревом, чтобы неожиданно настичь своего врага.

Бык повернул голову и посмотрел на противника, оценивая его. Будто сознавая себя бессильным перед фараоном, он спокойным шагом удалился на свою территорию.

— Вы сильнее его!

— Мы больше не противники, мы заключили договор.

Сети достал клинок из кожаных ножен и быстрым, уверенным движением срезал детский локон.

— Отец…

— Твое детство прошло, завтра начинается твоя жизнь, Рамзес.

— Я не победил быка.

— Ты победил страх, первого врага на пути к мудрости.

— И много их еще?

— Больше, чем песчинок в пустыне.

Этот вопрос обжигал ему губы и, наконец, сорвался с языка:

— Значит ли это… что вы выбрали меня в наследники?

— Ты думаешь, что смелости достаточно, чтобы править людьми?

2

Сари, наставник Рамзеса, обошел весь дворец в поисках своего подопечного. Уже не в первый раз мальчишка сбегал с урока математики, чтобы заняться лошадьми или затеять состязание по плаванию вместе с другими, такими же упрямыми сорванцами, его товарищами.

Тучный добряк, ненавидевший любые физические упражнения, Сари постоянно ругал своего подопечного, страшно беспокоясь из-за каждой новой проделки. Его брак с женщиной гораздо моложе его, старшей сестрой Рамзеса, принес ему завидный пост наставника сына фараона.

Завидный… для тех, кто знать ничего не знал о невозможном, строптивом нраве младшего сына Сети! Не будучи от рождения особо терпеливым и не горя желанием расширить горизонты познаний этого мальчишки, порой слишком строптивого и самоуверенного, Сари, должно быть, давно махнул рукой на свои обязанности. Согласно традиции фараон не занимался воспитанием своих детей в юном возрасте; он ждал того момента, когда мальчик превратиться в мужа, чтобы прийти за ним и испытать его, оценив, достоин ли тот быть правителем. В данном случае решение было принято уже давно: Шенар, старший брат Рамзеса, должен был взойти на трон. Оставалось еще направить в нужное русло юношеский пыл подростка, чтобы он стал отважным предводителем войск или, на худой конец, искусным царедворцем.

В своем возрасте — ему было далеко за тридцать — Сари гораздо охотнее проводил бы время на берегу пруда своего дома вместе с двадцатилетней супругой, однако это, вероятно, быстро бы ему надоело. Благодаря Рамзесу ни один день его жизни не походил на другой. Жажда жизни этого мальчишки была неутолима, а воображение — безгранично; он уморил не одного наставника, прежде чем добрался до Сари. Несмотря на частые стычки, этот последний все же добивался своего: заинтересовать молодого человека всеми науками, которые должен был знать и использовать на практике грамотный человек. Не отдавая себе в том отчета, он сам получал настоящее удовольствие, когда видел, как облагораживается острый ум Рамзеса, выказывавшего порой исключительную проницательность.

С некоторых пор юноша изменился. Он, который не мог вынести и минуты без движения, стал задумываться над «Изречениями» мудреца Птах-Хотепа; однажды Сари даже застал его созерцающим ласточек, резвящихся в свете утреннего солнца. Взросление, судя по всему, подходило к своему удачному завершению, хотя многим так и не удавалось повзрослеть. Наставник иногда задумывался, из какого материала сформировался бы Рамзес, если бы пыл юности обернулся другим, менее неуемным, но столь же сильным пламенем.

Как не волноваться перед лицом стольких талантов? При дворе, как и в любом другом слое общества, посредственности, которым нечего было ждать от жизни, недолюбливали, если не сказать ненавидели, тех, кто ярко выделялся на их тусклом сером фоне. Хотя ни у кого не было сомнения, кого Сети должен был назвать своим наследником, и Рамзесу нечего было беспокоиться по поводу неизбежных интриг, затеваемых власть имущими, его будущее все же могло оказаться не столь радужным, как предполагалось. Кое-кто подумывал уже о том, чтобы лишить фараона главных государственных функций, едва лишь придет к власти старший брат Рамзеса. Что станется с ним, если его сошлют в далекую провинцию, привыкнет ли он к спокойному течению сельской жизни, единственное разнообразие которой — в чинно сменяющих друг друга временах года?

Сари не осмелился поделиться своими сомнениями с сестрой своего подопечного, опасаясь ее болтливости. О том, чтобы открыться Сети, не могло быть и речи; погруженный в дела, фараон и без того был слишком занят управлением страной, с каждым днем все более процветающей, и вряд ли обратил бы внимание на переживания какого-то наставника. Хорошо еще, что отец с сыном никогда не встречались. Видя пример такого могущественного правителя, как Сети, Рамзес мог бы выбирать лишь между бунтом и уходом в небытие. Решительно, в традициях есть разумное зерно — отцам не доводилось воспитывать собственных детей.

Однако Туйа, божественная супруга царя и мать Рамзеса, смотрела на это совсем иначе. Сари, один из немногих, замечал, что ее предпочтения — на стороне младшего сына. Хорошо образованная и утонченная, она подмечала и качества, и недостатки каждого из придворных; управляя царским домом как истинная царица, она строго следила за соблюдением правил поведения и снискала уважение как знати, так и народа. И все же Сари побаивался Туйи; если он станет докучать ей своими нелепыми опасениями, он рискует лишиться ее уважения. Царица не любила сплетников; необоснованное обвинение считалось у нее таким же тяжким проступком, как и клевета. Лучше было промолчать, нежели сойти за предвестника плохих предзнаменований.

Превозмогая отвращение, Сари отправился в конюшню; он боялся лошадей и их брыкания, ненавидел компанию конюхов, а еще больше — наездников, кичащихся бессмысленной отвагой. Не обращая внимания на насмешки, посыпавшиеся при его появлении, наставник стал искать своего подопечного, но тщетно: вот уже два дня никто не видел его, и всех удивляло это отсутствие.

Долгие часы, забыв о еде, Сари разыскивал Рамзеса. Наконец обессилев, весь в пыли, он решился вернуться во дворец, когда стемнело. Скоро ему предстояло объявить об исчезновении своего ученика и доказать, что он здесь был ни при чем. Как он посмотрит в глаза сестре своего воспитанника?

Чернее тучи, наставник даже не поздоровался с коллегами, которые выходили из учебного класса; начиная с завтрашнего утра ему придется расспрашивать, не испытывая, правда, большой надежды, ближайших друзей Рамзеса. Если не удастся обнаружить никакой зацепки, придется признать ужасную реальность.

Чем же Сари провинился перед богами, чтобы его так преследовал злой гений? Карьера его будет погублена из-за явной, кричащей несправедливости; его прогонят из дворца, супруга отречется от него, и до конца дней своих он будет обречен на жалкое прозябание! Ужаснувшись при одной мысли подвергнуться таким лишениям, Сари устало опустился на свое привычное место писца.

Обычно напротив него сидел Рамзес, порой внимательный, порой с отсутствующим видом и всегда готовый ответить учителю неожиданной репликой. В возрасте восьми лет он уже умел уверенно чертить иероглифы и вычислять углы пирамиды… потому что это занятие ему понравилось.

Наставник закрыл глаза, пытаясь собрать в памяти лучшие моменты своего постепенного повышения при дворе.

— Сари, ты что, заболел?

Этот голос… этот голос, уже низкий и властный!

— Это ты, это правда ты?

— Если спишь, спи дальше. Если нет — смотри.

Сари открыл глаза.

Это и в самом деле был Рамзес, тоже весь в пыли, но с сияющими глазами.

— Нам с тобой надо бы помыться; где ты пропадал, наставник?

— В злачном месте, в конюшне.

— Ты меня искал?

Вне себя от удивления, Сари встал и обошел вокруг Рамзеса.

— Что ты сделал со своим локоном?

— Мой отец сам его отрезал.

— Немыслимо! Ритуал требует, чтобы…

— Ты что, сомневаешься в моем слове?

— Прости.

— Сядь, наставник, и слушай.

Пораженный тоном царевича, который вдруг перестал быть ребенком, Сари повиновался.

— Мой отец подверг меня испытанию диким быком.

— Это… это невероятно!

— Я не победил, но я сумел противостоять этому чудовищу и, думаю… отец выбрал меня как будущего правителя!

— Нет, царевич; твой старший брат уже назначен наследником.

— А он прошел испытание быком?

— Сети просто хотел приблизить тебя к опасности, которую ты так любишь.

— И он стал бы тратить свое драгоценное время на это? Он призвал меня к себе, я уверен!

— Не обольщайся, это — безумие.

— Безумие?

— Для влиятельных персон двора ты ничего собой не представляешь.

— Что же во мне не так?

— Ты сам.

— Ты хочешь указать мне мое место?

— Здравый смысл этого требует.

— Только он не обладает силой быка.

— Игры власти более жестоки, чем ты можешь предположить; одной отваги недостаточно, чтобы выйти победителем.

— Ну что ж, ты мне поможешь.

— Что?

— Ты хорошо знаешь нравы двора; ты можешь определить, кто мне друг, а кто враг, можешь мне советовать.

— Не требуй от меня слишком многого… Я всего лишь твой наставник.

— Ты забыл, что мое детство — в прошлом? Решай, либо ты становишься моим помощником, либо мы расстанемся.

— Ты вынуждаешь меня идти на неоправданный риск, но ты еще не дорос до высшей власти; твой старший брат уже долгое время готовится к этому. Если ты встанешь поперек, он тебя уничтожит.

3

Наконец наступил решающий вечер.

Зарождалась новая луна, ночь стояла непроглядная. Всем своим товарищам, которые, как и он, воспитывались наставниками, Рамзес назначил в этот день важную встречу. Смогут ли они обмануть неусыпных стражей и оказаться в назначенный час в центре города, чтобы обсудить главное, то, что жгло им сердца и о чем никто не осмеливался заговорить?

Рамзес открыл окно своей комнаты, спрыгнул со второго этажа на мягкую траву и осторожно стал пробираться вдоль стены. О стражниках он не беспокоился; некоторые спали, другие играли в кости. Если же вдруг он наткнулся бы на такого, кто честно выполнял свои обязанности, он заболтал бы его или просто уложил на месте.

От волнения он забыл про единственного охранника, который не ленился: небольшого пса золотисто-желтого окраса, мускулистого и коренастого, с висячими ушами и хвостом баранкой. Застыв посреди дороги, он не лаял, но пройти не дал бы.

Интуиция подсказала выход: Рамзес посмотрел псу прямо в глаза; тот уселся на задние лапы и завилял хвостом. Юноша подошел и погладил его; они сразу подружились. На кожаном ошейнике пса, окрашенном в красный цвет, было написано «Неспящий».

— А что если тебе пойти со мной?

Неспящий в знак согласия ткнулся в колени квадратной мордой с шершавым носом и повел своего нового хозяина к выходу из поместья, где воспитывалась будущая правящая каста Египта.

Странно, но в этот поздний час праздный народ все еще бродил по улицам древней и самой первой столицы — Мемфиса; несмотря на роскошь южных Фив, славившихся своим богатством, бывшая столица сохранила свое исключительное положение, которое занимала в прошлом. Именно в Мемфисе находились высшие школы, именно здесь наследники царской семьи и дети придворных, которым уготованы были высокие посты, получали серьезное образование и суровую закалку. Доступ в «Кап», область закрытую, охраняемую и находящуюся на полном обеспечении, был пределом мечтаний многих, но те, кто, как Рамзес, жили здесь с раннего детства, желали лишь одного: вырваться отсюда!

Рамзес был уже не ребенок и потому без труда выбрался из этой золотой клетки.

В большом зале питейного заведения со стенами, побеленными известью, на подстилках и табуретах сидели подвыпившие клиенты, любители крепкого пива, вина и пальмового ликера. Хозяин охотно демонстрировал амфоры, доставленные из Дельты, оазисов или Греции, нахваливая качество своего товара. Рамзес выбрал местечко поспокойнее: тихий угол, откуда он мог наблюдать за входной дверью.

— Что пить будешь? — спросил его разносчик.

— Пока ничего.

— Незнакомые посетители платят заранее.

Царевич снял с руки халцедоновый браслет.

— Этого довольно?

Разносчик взял браслет, внимательно разглядывая его.

— Пойдет. Вина или пива?

— Твоего лучшего пива.

— Сколько кружек?

— Пока не знаю.

— Я принесу кувшин… когда будешь знать точно, принесу кружки.

Рамзес понял, что не знает цену вещей; этот проныра, конечно же, обкрадывал его. Давно уже пора было покинуть свою серьезную школу, наглухо закрытую от внешнего мира.

Усадив Неспящего в ногах, царевич внимательно следил за входом в пивную. Кто из его товарищей осмелится на подобную авантюру? Он прикинул, сразу вычеркнул самых безвольных и карьеристов и выделил троих. Эти точно не отступят перед опасностью.

Он удовлетворенно улыбнулся, когда Сетау показался в дверях заведения.

Сетау, крепкотелый, мужественный, с лоснящимися мускулами, матовой кожей, черной шевелюрой и квадратным черепом, был сыном моряка и нубийки. Его необычайная выносливость, а также способности к химии и изучению растений не остались незамеченными наставником; учителям «Капа» не пришлось жалеть о том, что допустили его в это закрытое высшее учебное заведение.

Сетау, не разоряясь на приветствия, сел рядом с Рамзесом.

Не успели они обмолвиться и парой слов, как вошел Амени, маленький, худой и щуплый; бледный, с редкими, несмотря на юный возраст, волосами, он не выносил физической нагрузки и не мог поднимать тяжести, однако в искусстве иероглифического письма оставил далеко позади всех сверстников. Неутомимый труженик, он спал лишь три-четыре часа в сутки и знал великих авторов лучше, чем его учитель литературы. Сын штукатура, он стал настоящей гордостью своей семьи.

— Чтобы выбраться, я подкупил стражника, — гордо заявил он, — отдав ему свой ужин.

Его появлению Рамзес тоже не удивился, он ждал его; он знал, что, если нужно, Сетау воспользуется своей силой, а Амени употребит свою смекалку.

Однако появление третьего озадачило царевича: он никогда бы не подумал, что богатенький Аша пойдет на такой риск. Для него, единственного сына богатых аристократов, пребывание в стенах «Капа» было естественным и неизбежным этапом перед началом карьеры высокопоставленного чиновника. Щеголеватый, с узкой костью и вытянутым лицом, он носил маленькие усики, за которыми ухаживал с необычайной щепетильностью, и часто смотрел на окружающих с откровенным презрением. Его слащавый голосок и светящийся умом взгляд обволакивали собеседника.

Он сел напротив первой тройки.

— Удивлен, Рамзес?

— Да, не скрою.

— Я не прочь скоротать с вами вечерок; скучно мне что-то.

— Нам грозит наказание.

— Оно лишь добавит перцу в наше пресное блюдо; все в сборе?

— Нет еще.

— Что, никак лучший друг предал тебя?

— Он придет.

Насмешливо ухмыльнувшись, Аша приказал разлить пиво… Рамзес к своей кружке даже не притронулся; волнение и досада комом подступали к горлу. Неужели он так серьезно просчитался?

— А вот и он, — воскликнул Амени.

Высокий, широкоплечий, с пышной шевелюрой и бородой, полукругом обвивавшей его подбородок, Моисей выглядел гораздо старше своих пятнадцати лет. Сын евреев, обосновавшихся в Египте не одно поколение назад, он был принят в «Кап» в совсем юном возрасте благодаря своим замечательным умственным способностям. И поскольку они с Рамзесом обладали примерно одинаковой физической силой, оба подростка стали соперничать во всем, прежде чем заключить пакт о ненападении и выступить единым фронтом против учителей.

— Старый стражник хотел помешать мне уйти; мне стыдно было с ним тягаться, пришлось убеждать его в благонамеренности моего предприятия.

Оставалось поздравить друг друга и опорожнить кружки хмельного зелья, обладавшего неповторимым вкусом запретного.

— Итак, один-единственный важный вопрос, — настойчиво заявил Рамзес, — как получить настоящую власть?

— С помощью иероглифического письма, — поспешил высказаться Амени, — наш язык — язык богов, мудрецы использовали его, чтобы передать нам свои заветы. Сказано: «Следуй своим предкам, ибо они познали жизнь раньше тебя. Власть дается знанием, а письмо делает его бессмертным».

— Вздор грамотеев, — заявил на это Сетау.

Амени залился краской гнева.

— Ты будешь отрицать, что писец обладает настоящей властью? Умение вести себя, вежливость, знание правил хорошего тона, аккуратность, верность данному слову, неприятие нечестности и зависти, владение собой, искусство молчания, подтверждающее первенство письменного слова, — вот те качества, которые я хотел бы развить в себе.

— Этого недостаточно, — рассудил Аша. — Высшая власть — власть дипломатии. Вот почему я скоро покину страну, чтобы изучить языки наших союзников и наших соперников, чтобы понять принципы развития международной торговли, каковы истинные намерения других правителей, чтобы затем иметь возможность использовать их в своих целях.

— В тебе говорят амбиции жителя большого города, потерявшего всяческую связь с миром природы, — с досадой сказал Сетау. — Город — вот настоящий враг, который нас подстерегает!

— Ты, однако, ничего не сказал о своем способе завоевания власти, — заметил Аша, явно задетый за живое.

— Есть только один путь, где постоянно идет борьба между жизнью и смертью, красотой и ужасом, лекарством и отравой, — это змеиная тропа.

— Ты шутишь?

— Где живут змеи? В пустыне, в степях, в болотах, на берегу Нила и в каналах, на токах, в овчарнях, в хлевах и даже в темных прохладных углах наших жилищ! Змеи повсюду, они хранят секрет создания. Я хочу посвятить свою жизнь тому, чтобы вырвать его у них.

Никто и не думал противоречить Сетау, который, казалось, тщательно взвесил свое решение.

— А ты что скажешь, Моис? — спросил Рамзес.

Юный великан медлил с ответом.

— Я завидую вам, друзья, так как я не знаю, что ответить. Странные мысли не дают мне покоя, мой разум блуждает, ища выхода, но судьба моя остается неясной и неопределенной. Мне должны дать важный пост в гареме [1], и я думаю принять его в ожидании более увлекательного занятия.

Все четверо посмотрели на Рамзеса.

— Существует лишь одна настоящая власть, — объявил он, — власть фараона.

4

— Тоже, удивил, — разочарованно выдохнул Аша.

— Отец подверг меня испытанию диким быком, — заявил Рамзес, — зачем, если не для того, чтобы я стал в будущем фараоном?

Эти слова ошеломили всех четверых товарищей царевича; Аша опомнился первым:

— Разве Сети не назначил уже твоего старшего брата своим наследником?

— В таком случае, почему не ему пришлось встретиться лицом к лицу со зверем?

Амени весь сиял:

— Это замечательно, Рамзес! Быть другом будущего фараона, какое чудо!

— Не слишком-то радуйся, — посоветовал ему Моис, — Сети, может быть, еще и не выбрал.

— Так вы со мной или против меня? — спросил Рамзес.

— С тобой до самой смерти! — воскликнул Амени. Моис кивнул в знак согласия.

— Ответ на такой вопрос требует времени на размышление, — уклончиво ответил Аша. — Если твои шансы будут расти, я понемногу перестану верить в твоего брата. В противном случае я не стану поддерживать проигравшего.

Амени сжал кулаки.

— Тебе бы…

— Может быть, я самый искренний из нас всех, — невозмутимо продолжил будущий дипломат.

— Неужели? — усомнился Сетау. — Я один реально оцениваю обстановку.

— И что же ты думаешь?

— Красивые слова меня не впечатляют; действие — вот что важно. Будущий царь должен уметь противостоять змеям; когда наступит следующая ночь полной луны и все они выползут из своих нор, я сведу с ними Рамзеса. Посмотрим, достоин ли он своих притязаний.

— Откажись! — взмолился Амени.

— Я готов, — сказал Рамзес.

Скандал потряс почтенные стены «Капа». Никогда еще, с момента его учреждения, ученики, причем самые блистательные, не позволяли себе столь грубо нарушить внутренний распорядок. Против своей воли Сари был выбран другими наставниками вынести приговор пятерым виновным и выбрать им тяжелое наказание. В это время, за несколько дней до начала летних каникул, данная обязанность казалась ему тем более невыносимой, что как раз этим молодым людям уже назначены были высокие посты в знак признания приложенных ими усилий и оценки их способностей. Для них двери «Капа» должны были широко распахнуться, открыв путь к будущим свершениям.

Рамзес играл со своей собакой, которая быстро привыкла делить пищу с хозяином. Бешеные гонки за воланом, который бросал царевич псу, казались наставнику бесконечными, однако ученик царской крови не позволял прерывать игры своего любимца, которого, по его мнению, бывший хозяин содержал из рук вон плохо.

Утомленный, задыхаясь и высунув язык, Неспящий лакал воду из глиняной миски.

— Твое поведение, Рамзес, заслуживает порицания.

— Почему же?

— Этот гнусный побег…

— Не преувеличивай, Сари; мы даже не были пьяны.

— Поступок тем более глупый, что твои товарищи уже закончили свое обучение.

Рамзес взял наставника за плечи.

— Вот это новости, и от тебя! Говори же!

— Наказание…

— Это потом! Моис?

— Назначен помощником управляющего в главном гареме Мер-Ура в Файюме [2]; довольно тяжелая ноша для столь юных плеч.

— Он спихнет старых служителей, увязших в своих привилегиях. Амени?

— Он входит в число придворных писцов.

— Замечательно! Сетау?

— Ему отдают должность целителя и заклинателя змей, ему придется собирать змеиный яд для приготовления лекарств. Если только наказание…

— А что Аша?

— После того, как он попрактикуется и повысит свои знания ливийского, сирийского и хеттского языков, он отправится в Вавилон, чтобы занять свой первый пост переводчика. Однако все эти назначения пока задерживаются.

— Кем?

— Управляющим «Капа», преподавателями, а также мной. Ваше поведение недопустимо.

Рамзес задумался.

Если это дело не приостановить, оно дойдет до визиря, а там и до Сети; верный способ вызвать царский гнев!

— Скажи, Сари, разве не следует искать справедливости во всем?

— Конечно.

— Тогда следует наказать единственного виновного — меня.

— Но…

— Это я организовал эту встречу, назначил место и вынудил товарищей повиноваться мне. Если бы я носил другое имя, они бы отказались.

— Возможно, но…

— Объяви им добрые вести и назначь все наказания для меня одного. А теперь, когда все улажено, позволь мне поиграть с моей собакой.

Сари возблагодарил богов; идея Рамзеса помогла ему как нельзя лучше выпутался из затруднительной ситуации. Царевич, который никогда не пользовался большой любовью среди учителей, был осужден провести дни праздника разлива в стенах «Капа», совершенствуясь в математике и литературе, будучи в то же время лишенным возможности появляться в конюшнях. На праздновании нового года, в июне, его старшему брату предстояло участвовать в парадном шествии рядом с Сети: в это время фараон празднует день нового урожая; отсутствие Рамзеса должно было подтвердить его малозначительное положение.

Перед этим периодом заточения, которое мог скрасить один лишь пес золотисто-желтого окраса, Рамзесу предстояло проститься со своими товарищами.

Амени, как всегда, был настроен радушно и оптимистично; находясь на посту в Мемфисе, совсем рядом, он, думая о своем друге, надеялся найти способ каждый день доставлять ему хоть небольшую радость. А по окончании срока заточения Рамзеса, вне всякого сомнения, ждало прекрасное будущее.

Моис лишь крепко обнял Рамзеса; далекий путь в Мер-Ур казался ему нелегким испытанием, которое предстояло стойко превозмочь. Он был весь погружен в мечты о грядущем, однако сейчас не следовало об этом говорить: у них еще будет время все обсудить, когда Рамзес освободиться, отбыв свое наказание.

Аша был холоден и сдержан; он поблагодарил царевича за его поступок и пообещал поступить так же по отношению к нему, если представится случай, в чем он, честно говоря, сомневался; маловероятно, чтобы их судьбы еще когда-нибудь пересеклись.

Сетау напомнил Рамзесу, что тот согласился на испытание змеями и что данное слово нужно было сдержать; он, в свою очередь, собирался за это время подобрать самое подходящее место для подобной встречи. Он и не пытался скрыть своей радости, получив, наконец, возможность проявить себя вдали от большого города, ежедневно соприкасаясь с настоящей силой — силой природы.

К удивлению своего наставника, Рамзес без долгих размышлений согласился на испытание одиночеством. В то время пока его сверстники вкушали удовольствия сезона разлива, царевич посвятил себя занятиям математикой и чтению трудов древних; он прерывался лишь, чтобы совершить небольшую прогулку по саду в сопровождении своего верного пса. Беседы с Сари приобрели теперь более серьезный характер; Рамзес выказывал удивительную способность концентрироваться, преумножаемую необычайной памятью. За несколько недель незрелый юнец повзрослел. Недалеко было то время, когда прежнему наставнику уже больше нечему будет обучать своего подопечного.

Рамзес принял это вынужденное уединение с той же решительностью, как будто ринулся в кулачный бой, в котором единственным его противником был он сам; с того момента, как он столкнулся с диким быком, его не покидало желание еще раз сойтись в поединке с каким-нибудь чудовищем — юный задира, он был слишком уверен в себе, нетерпелив и горяч. А это сражение могло оказаться не менее опасным.

В то же время Рамзеса не покидали мысли об отце.

Возможно, ему больше не суждено было встретиться с ним, возможно, ему оставалось довольствоваться воспоминанием об образе фараона, которому не было равных. Отпустив быка, отец тогда позволил Рамзесу несколько минут править повозкой. Затем, не говоря ни слова, он вновь завладел поводьями. Рамзес не осмеливался спрашивать его о чем бы то ни было; находиться рядом с ним, пусть несколько часов, само по себе уже было необычайной привилегией.

Стать ли фараоном? Мысль об этом уже не была вопросом. Юноша, по своему обыкновению, загорелся немыслимой идеей, поддавшись воображению.

И тем не менее он прошел испытание с диким быком — древний ритуал, канувший в прошлое; а Сети, надо сказать, всегда действовал намеренно.

Итак, не теряя времени на бесполезные раздумья, Рамзес решил восполнить пробелы в своих знаниях и поравняться со своим другом Амени. Каким бы ни был пост, который ему предстояло занять, смелости и решительности было недостаточно, чтобы достойно выполнять свои обязанности; к тому же Сети, как и другие фараоны, тоже сначала прошел путь писца.

И вновь безумная идея завладела молодым умом! Она возвращалась как морская волна, несмотря на все усилия, которые юноша прилагал, чтобы прогнать ее. А между тем Сари поведал ему, что имя его во дворце почти уже было забыто; он никого уже более не интересовал, поскольку все знали, что ему предстояла ссылка в провинцию.

Рамзес, казалось, смирился, всякий раз переводя разговор на священный треугольник, с помощью которого можно было сложить стены храма, или на правило обязательных пропорций для возведения здания по закону Маат, нежной и чарующей богини гармонии и истины.

Он, который так любил езду верхом, плавание и кулачный бой, забыл прелести природы и внешнего мира под чутким наставничеством Сари, счастливого от возможности сделать из юноши ученого; еще несколько лет заключения — и прежний бунтовщик вполне мог достичь высот мыслителей прошлого! Ошибка, допущенная Рамзесом, и понесенное им наказание вернули юношу на праведный путь.

Накануне своего освобождения царевич ужинал вместе с Сари под открытым небом, на крыше зала, где проходило обучение. Сидя на циновках, они пили холодное пиво, заедая сушеной рыбой и пряными бобами.

— Поздравляю тебя, твои успехи поразительны!

— Остается невыясненным один вопрос: какой пост мне назначили?

Наставник, казалось, смутился.

— Видишь ли… тебе следует отдохнуть после такой громадной работы…

— Что значит эта перемена?

— Это несколько деликатный вопрос, но… ты знаешь, царевич всегда может воспользоваться своим положением.

— Итак, Сари, каков мой будущий пост?

Наставник отвел глаза.

— На данный момент никакой.

— Кто принял это решение?

— Твой отец, правитель Сети.

5

Данное слово надо держать, — объявил Сетау.

— Это ты, это правда ты?

Сетау изменился. Плохо выбритый, без парика, одетый в тунику из шкуры антилопы со множеством карманов, он мало походил на студента лучшего университета страны. Если бы один из стражей дворца не узнал его, он без долгих объяснений оказался бы выставленным вон.

— Что с тобой стало?

— Я делаю свое дело и держу свое слово.

— Куда ты собираешься меня отвести?

— Увидишь… если только страх не заставит тебя изменить данному слову.

Взгляд Рамзеса вспыхнул решимостью.

— Идем.

Взгромоздившись верхом на ослов, они пересекли город, покинув его через южные ворота, затем, пройдя вдоль канала, направились в сторону пустыни, по направлению к старому некрополю. Впервые Рамзес покидал долину, вступая в пределы тревожного мира, над которым царь людей был не властен.

— Сегодня ночь полной луны! — уточнил Сетау, как знаток, предвкушающий удовольствие. — Все змеи покинут свои норы.

Ослы семенили по тропинке, которую царевич вряд ли смог бы различить; уверенным и весьма быстрым шагом они углубились в сумрак заброшенного кладбища.

Вдали синей лентой струился Нил, окруженный зеленым ковром возделанных полей; здесь же, насколько позволял видеть глаз, лежали бесконечные бесплодные пески, стояла тишина, изредка тревожимая порывами ветра. Рамзес собственной кожей ощутил, почему люди храма называли раскаленную пустыню «красной землей Сета», повелителя грозы и космического хаоса. Сет сжег землю этих безмолвных пространств, но он же помог людям превозмочь время и тление. Благодаря ему они смогли построить вечные пристанища, в которых мумии не портились.

Рамзес вдохнул живительный воздух.

Фараон был хозяином этой красной земли, как и черной земли, плодородной, удобренной илом, которая доставляла Египту обильные урожаи; правитель должен был знать секреты земли, использовать ее силу и подчинить себе ее мощь.

— Если хочешь, ты можешь еще отказаться.

— Скорее бы настала ночь.

Змея с красной спиной и желтым брюхом проползла у ног Рамзеса и затаилась среди камней.

— Неядовитая, — отметил Сетау, — таких особенно много у заброшенных развалин. Днем обычно они прячутся в трещинах древних камней; иди за мной.

Юноши спустились по крутому склону, оказавшись прямо у разрушенного склепа. Рамзес остановился, прежде чем двинуться внутрь.

— Там нет ни одной мумии; это место сухое и чистое, сам увидишь. Никакой дух тобой не завладеет.

Сетау зажег масляную лампу.

Рамзес увидел нечто вроде грота с грубо отесанными потолком и стенами; может быть, в этом месте никогда и не было захоронений. Здесь заклинатель змей поставил несколько низких столов, на которых лежали точильный камень, бронзовое бритвенное лезвие, деревянный гребень, фляга, деревянные дощечки, скребок писаря и стояло множество горшков, наполненных всякими мазями и кремами. В глиняных кувшинах он держал вещества, необходимые для приготовления лекарств: асфальт, медные опилки, окись свинца, красную охру, квасцы, глину и набор разных трав — пучки брионии, донника, клещевины, валерианы и других.

Наступал вечер, солнце становилось оранжевым, превращая пустыню в золотистое пространство, заволакиваемое лентами песка, который порывы ветра переносили от одной дюны к другой.

— Раздевайся, — приказал Сетау.

Когда царевич снял с себя одежду, друг покрыл его тело микстурой из толченого лука, разведенного водой.

— Змеи боятся этого запаха, — заметил он. — Какой пост тебе назначили?

— Никакой.

— Праздный царевич? Еще один промах твоего наставника!

— Нет, это был приказ моего отца.

— Можно подумать, ты не прошел испытание диким быком.

Рамзес не хотел в это верить; а между тем устранение царевича подтверждало очевидность этого вывода.

— Забудь о дворе, его интригах и подлостях; оставайся работать со мной. Змеи — опасные враги, но они, по крайней мере, не лгут.

Рамзес был в замешательстве; почему отец не сказал ему правду? Он посмеялся над сыном, не дав ему шанса продемонстрировать способности.

— А сейчас — настоящее испытание; чтобы стать неуязвимым, ты должен выпить противную и опасную жидкость из клубней крапивы. Этот напиток замедляет движение крови, а иногда и вовсе останавливает его… Если тебя стошнит — ты умрешь. Амени я бы такого не предложил; но с твоим могучим здоровьем ты должен это выдержать. Затем ты будешь подвергнут укусам нескольких змей.

— А почему не всех?

— Для того чтобы выдержать укусы самых крупных, нужно ежедневно принимать небольшую дозу разбавленного яда кобры. Если ты вступишь в наши ряды, ты получишь эту исключительную возможность. Пей.

На вкус оказалась ужасная гадость.

Холод разлился по жилам царевича, Рамзес почувствовал, что кровь стучит у него в горле.

— Держись.

Одно желание — скорее вырвать эту боль, пожиравшую его, срыгнуть, очиститься, растянуться на земле и заснуть… Сетау схватил его за руку.

— Держись, открой глаза!

Царевич взял себя в руки; никогда еще Сетау не побеждал его в поединке. Желудок расслабился, чувство холода отступило.

— Ты и в самом деле силен, но у тебя нет никаких шансов стать правителем.

— Почему?

— Потому что ты доверился мне, а я мог тебя отравить.

— Ты мой друг.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю.

— Я доверяю только змеям. Они подчиняются своей природе и никогда не предают ее; люди — дело другое. Они всю жизнь только и знают, что жульничать, и пытаются извлечь выгоду из своих проделок.

— И ты тоже?

— Я покинул город и живу здесь, вдали от всего этого.

— Если бы моя жизнь была под угрозой, неужели ты не попытался бы помочь мне?

— Накинь эту тунику и идем, ты не так глуп, как кажешься.

В пустыне Рамзес провел замечательную ночь. Ни мрачные завывания гиен, ни лай шакалов, ни тысяча и один звук, странный и манящий в другой мир, не могли развеять этого очарования. Красная земля Сета таила в себе голоса воскресших, она заменяла очарование долины могуществом потустороннего мира.

Настоящим могуществом… Не эту ли власть открыл для себя Сетау в одиночестве пустыни, обиталище призраков? Вокруг них слышалось неясные шепоты.

Сетау шел впереди, стуча о землю длинной палкой. Он направлялся к холму из камней, который в сиянии луны казался дворцом духов. Следуя за своим проводником, Рамзес не думал более об опасности; на поясе у него висели мешочки со средствами против укусов, выбранные знатоком.

Он остановился у подножия холма.

— Мой учитель живет здесь, — сказал Сетау. — Может быть, он к нам и не выйдет, потому что не слишком жалует чужаков. Наберемся терпения и попросим невидимого дать нам знак своего присутствия.

Сетау и Рамзес сели в позу писца. Царевич чувствовал легкость во всем теле, почти невесомость, он впитывал воздух пустыни, как смакуют лакомство. Свод, усыпанный мириадами звезд, заменил тесное пространство классной комнаты.

Какой-то изящный извилистый силуэт отделился от холма. Черная кобра длиной в полтора метра, с переливающейся чешуей, выползла из кувшина и величественно застыла. Лунный свет одел ее в серебряный покров, но маленькая змеиная головка продолжала покачиваться, в любую минуту готовая к атаке.

Сетау сделал шаг вперед; змеиное жало со свистом пронзило темноту. Движением руки заклинатель змей сделал Рамзесу знак подойти к нему.

Гад качнул своим гибким телом в недоумении: кого ужалить первым?

Сделав еще два шага вперед, Сетау оказался всего в каком-нибудь метре от кобры; Рамзес последовал за ним.

— Ты хозяин ночи, ты орошаешь землю, чтобы она плодоносила, — произнес Сетау низким голосом, очень медленно, выговаривая каждый слог.

Он повторил эту строку как заклинание десять раз, приказав Рамзесу повторять его слова. Мелодия словесного потока, казалось, успокоила змею; дважды она выпрямлялась, чтобы укусить, но останавливалась совсем близко от лица Сетау. Когда он положил руку на голову кобры, змея застыла; Рамзесу почудился красный проблеск в ее глазах.

— Твоя очередь, царевич.

Юноша протянул руку; гад метнулся к нему.

Рамзес будто почувствовал укус, но змеиная пасть не закрылась, настолько запах лука отвращал нападавшего.

— Положи руку змее на голову.

Рамзес не дрогнул; кобра, казалось, подалась назад. Сжатые пальцы коснулись хребта черной кобры; на несколько мгновений хозяин ночи подчинился сыну царя людей.

Сетау дернул Рамзеса назад; змеиное жало пронзило пустоту.

— Ты слишком замешкался, друг; разве ты забыл, что силы мрака непобедимы? Кобра венчает фараона, и она была на уровне твоего лба; если бы она тебя не приняла, тебе не на что было бы надеяться.

Рамзес выдохнул и поднял голову к звездам.

— Ты неосторожен, но тебе везет; против укуса этой змеи нет противоядия.

6

Рамзес кинулся к плоту, сделанному из пучков стеблей папируса, связанных веревками; легкий и не слишком прочный, казалось, он не смог бы выдержать десятый заплыв дня, который царевич затеял против целого отряда гребцов, спешивших воспользоваться шансом выиграть у него, особенно на глазах у девушек, которые наблюдали за соревнованием с берега канала. В надежде выиграть юноши вешали себе на шею разные амулеты, кто лягушку, кто воловью косточку, кто оберегающий глаз; Рамзес был наг и не призывал к себе на помощь никакую магию, но плыл быстрее остальных.

Большинство атлетов вдохновлялись присутствием дамы сердца; младший сын Сети добывал победу для себя самого, чтобы доказать себе, что он всегда мог превзойти собственные возможности и коснуться берега первым.

Рамзес завершил заплыв, обогнав первого из преследователей на пять корпусов; он не чувствовал никакой усталости и мог бы продолжать плыть еще не один час. Раздосадованные противники поблагодарили его сквозь зубы. Каждому хорошо был известен непримиримый характер юного царевича, навсегда отстраненного от путей, ведущих к власти, и обреченного на судьбу праздного ученого, которому скоро надлежало отправиться в сторону Великого Юга, далеко от Мемфиса и от столицы.

Хорошенькая брюнетка пятнадцати лет, но уже с формами взрослой женщины, подошла к нему и предложила квадрат тканого полотна:

— Ветер холодный, возьмите вытереться.

— Не нужно.

Строптивица с зелеными колючими глазами, маленьким прямым носом, тонкими губами и едва выдающимся подбородком, изящная, живая, утонченная, она была одета в платье из легкого льна отличного покроя. Голова у нее была повязана шарфом, заколотым цветком лотоса.

— Вы ошибаетесь, даже самые здоровые простужаются.

— Я не знаю, что такое болезнь.

— Меня зовут Исет; сегодня вечером с подругами мы затеяли небольшой праздник. Хотите быть моим гостем?

— Конечно, нет.

— Если вдруг передумаете, приходите.

Улыбаясь, она пошла прочь, не оборачиваясь.

Наставник Сари спал в тени ветвистой смоковницы, растущей в самом центре его сада; Рамзес ходил туда-сюда перед креслом, на котором возлежала его сестра Долент. Она не была ни красива, ни дурна собой, и все, что ее занимало, ограничивалось собственным удобством и благосостоянием; положение ее мужа открывало ей путь к безбедному существованию, неомрачаемому никакими насущными трудностями. Высокая, даже слишком, с лоснящейся кожей, которую она с утра до ночи смазывала кремом, постоянно утомленная, старшая сестра Рамзеса считала, что прекрасно знает все мелкие секреты высшего общества.

— Что-то ты не часто меня навещаешь, любимый брат.

— Я очень занят.

— А говорят, ты, напротив, свободен от всяких обязанностей.

— Спроси у своего мужа.

— Зачем ты здесь? Ведь не для того, чтобы полюбоваться на меня?

— Да, это правда. Мне нужен совет.

Долент была польщена, Рамзес не любил быть кому либо обязанным в чем бы то ни было.

— Слушаю тебя; и если сочту нужным, я тебе отвечу.

— Знаешь ли ты некую Исет?

— Опиши мне ее.

Царевич как мог исполнил просьбу.

— Красавица Исет! Страшная кокетка. Несмотря на юный возраст, претендентов на ее руку хоть отбавляй. Некоторые считают ее самой красивой женщиной Мемфиса.

— Кто ее родители?

— Богатые аристократы из семьи, состоящей при дворе не первое поколение. Что, красавица Исет и тебя заманила в свои сети?

— Она звала меня на прием.

— Думаю, не тебя одного! У этой девицы каждый вечер — званый. У тебя к ней…

— Она меня вынудила.

— Сделав первый шаг? Старая сказка, милый брат! Ты ей просто приглянулся, вот и все!

— Девушке не пристало…

— Почему это? Не забывай, что здесь Египет, а не какая-нибудь отсталая варварская страна. Я не думаю, что она годится тебе в жены, но…

— Замолчи.

— Хочешь еще что-нибудь узнать о своей красавице?

— Спасибо, дорогая сестра; больше мне твоя осведомленность ни к чему.

— Не задерживайся слишком в Мемфисе.

— К чему это предостережение?

— Ты здесь больше никто; если останешься — зачахнешь, как цветок, который не поливают. В провинции тебя будут уважать. Не рассчитывай увезти туда красавицу Исет, проигравшие не для нее. Да будет мне позволено сказать тебе, что твой старший брат, будущий правитель Египта, не остался равнодушным к ее чарам. Беги от нее поскорее, Рамзес, иначе твоя несчастная жизнь окажется под угрозой.

Это не был обычный прием; множество девушек из хороших семей, обученные профессиональной танцовщицей, решили показать свои успехи в танцах. Рамзес пришел поздно, не желая участвовать в застолье; сам того не желая, он оказался в первых рядах многочисленных зрителей.

Двенадцать танцовщиц решили представить свой танец на берегу большого пруда, до краев наполненного водой и украшенного белыми и голубыми лотосами; факелы на высоких столбах освещали сцену.

Облаченные в сети жемчуга, выступавшие из-под короткой туники, в париках из трех рядов кос, украшенные широкими колье и браслетами из лазурита танцовщицы извивались в сладострастных движениях; гибкие и грациозные, они дружно склонялись к земле, протягивали руки к невидимым партнерам и обнимали их. Движения их были медленны и обольстительны, зрители наблюдали за ними, затаив дыхание.

Внезапно девушки сбросили парики, туники и тонкую сетку. С волосами, собранными в пучок на затылке, голой грудью, едва прикрытые короткими набедренными повязками, они стали бить правой ногой о землю, затем, так же дружно, сделали прыжок назад «рыбкой», что вызвало восхищенные возгласы зрителей. Складываясь и нагибаясь с неизменным изяществом, они проделали другие трюки, столь же захватывающие.

Четыре девушки отделились от группы, остальные запели, отбивая такт и хлопая в ладоши. Солистки, подстраиваясь под древний напев, стали изображать ветры четырех сторон света. Красавица Исет представляла мягкий северный ветер, который в знойные вечера приносил долгожданную прохладу, давая возможность дышать полной грудью. Она затмила своих подруг, явно удовлетворенная тем, что завоевала внимание зрителей.

Рамзес тоже не устоял перед этим волшебством; да, она была очаровательна и не имела себе равных. Она владела своим телом, как инструментом, из которого извлекала мелодии, с отрешенным видом, будто любуясь сама собой, без всякого стыда. Впервые Рамзес смотрел на женщину, испытывая горячее желание сжать ее в своих объятиях.

К концу представления он покинул ряды зрителей и устроился поодаль, на углу загона для ослов.

Красавица Исет играла, поддразнивая его; зная, что выйдет замуж за его старшего брата, она наносила ему жестокий удар, заставляя еще острее почувствовать грядущее изгнание. Он, который мечтал о великой судьбе, испытывал унижение за унижением. Ему надо было как-то выбраться из этого порочного круга и избавиться от демонов, которые преследовали его. Провинция? Да будет так! Он и там докажет, чего он стоит, неважно, как; в случае провала он присоединится к Сетау и будет противостоять самым опасным змеям.

— Вы чем-то озабочены?

Красавица Исет приблизилась совсем неслышно и заговорила с ним, улыбаясь.

— Нет, я задумался.

— Очень глубоко… Все гости ушли. Мои родители и слуги уже спят.

Рамзес не заметил, как прошло время; немного смутившись, он поднялся.

— Извините, я сейчас же ухожу.

— Вам уже говорили женщины, что вы красивы и притягательны?

С распущенными волосами, голой грудью и бешеным огнем в глазах она преградила ему путь.

— Разве вы не помолвлены с моим братом?

— Разве царский сын прислушивается к досужим сплетням? Я люблю, кого сама пожелаю, и я не люблю твоего брата; я хочу тебя, здесь и сейчас.

— Царский сын… Неужели меня еще считают таковым?

— Люби меня.

В одном порыве они развязали набедренные повязки друг друга.

— Я поклоняюсь красоте, Рамзес; а ты — само воплощение красоты.

Руки царевича стали ласкать юное тело, не давая ни капли инициативы женщине; он хотел отдать себя, ничего не беря взамен, передать любовнице огонь, завладевший всем его существом. Покоренная, она сразу ему поддалась. Обретая все большую уверенность, Рамзес постигал потаенные уголки, где скрывалось ее удовольствие, и, несмотря на азарт партнерши, медлил, нежно лаская ее.

Она была девственна, как и он; в нежности ночи они подарили себя друг другу, опьяняемые желанием, которое, не отпуская их, беспрестанно возвращалось с новой силой.

7

Неспящий проголодался.

Шершавым языком золотисто-желтый пес стал решительно лизать лицо своему хозяину, который слишком заспался. Рамзес внезапно проснулся, но все еще пребывал в своем сне, сжимая в объятиях податливое тело женщины с грудями крепкими, как сладкие яблоки, губами нежными, как сахарный тростник, ногами проворными, как плющ.

Сон… Нет, это был не сон! Она была наяву, настоящая, ее звали красавица Исет, она отдалась ему и открыла ему тайники настоящего удовольствия.

Неспящий, безразличный к воспоминаниям хозяина, несколько раз безнадежно гавкнул. Рамзес понял, наконец, что ждать больше нельзя, и отвел его в кухни дворца, где пса накормили. Когда миска была пуста, царевич повел его на прогулку к конюшням.

Здесь находились отличные лошади, за которыми постоянно и тщательно ухаживали. Неспящий сторонился этих четвероногих на длинных лапах, от которых порой не знаешь, чего ждать; весьма осторожно он семенил за своим хозяином.

Конюхи подтрунивали над новичком, который с большим трудом тащил корзину, наполненную лошадиным навозом. Один из них подставил страдальцу подножку, и тот растянулся: содержимое корзины вывалилось горой перед его носом.

— Собирай, — приказал палач лет пятидесяти, с широким лицом.

Несчастный обернулся, и Рамзес узнал его.

— Амени!

Царевич подскочил, оттолкнул конюха и поднял своего друга, дрожа всем телом.

— Почему ты здесь?

В замешательстве юноша пробормотал нечто неразборчивое. Чья-то тяжелая рука легла на плечо Рамзеса.

— Послушай, ты… Ты кто такой, чтобы нам мешать?

Ударом локтя в грудь Рамзес отбросил любопытного, который свалился на землю. Взбешенный своим смешным положением, сжав губы в кривой гримасе, он крикнул своим приятелям:

— Мы вас научим, как надо себя вести, молокососы…

Золотисто-желтый пес рявкнул, оскалившись.

— Беги, — приказал Рамзес Амени.

Несчастный писец был не в состоянии двинуться с места.

Один против шести, Рамзес не имел никакой возможности увести отсюда Амени, и пока конюхи тоже были в этом уверены, у Рамзеса оставался крохотный шанс выбраться из этого осиного гнезда. Самый здоровый бросился на него, однако его кулак впился в пустоту, и, не успев понять, что с ним происходит, нападавший взлетел на воздух и тяжело рухнул на спину. Следующих двоих постигла та же участь.

Рамзес не пожалел, что был прилежным и внимательным учеником в школе борьбы; рассчитывая лишь на грубую силу и желая сразу одержать верх над противником, эти люди не умели сражаться. Неспящий, укусив за икры четвертого и ловко увернувшись, чтобы не получить пинок под пузо, участвовал в схватке. Амени стоял закрыв глаза, по лицу его текли слезы.

Конюхи скучились, не зная, что предпринять; только человек знатного рода мог знать такие приемы.

— Откуда ты?

— Не страшно вам, вшестером против одного?

Один из них, взбешенный, выхватил нож, ухмыляясь.

— У тебя смазливое личико, но несчастный случай может подпортить тебе фасад.

Рамзесу никогда еще не приходилось драться с вооруженным противником.

— Несчастный случай при свидетелях… И даже малый согласится с нами, чтобы спасти свою шкуру.

Царевич не спускал глаз с короткого лезвия ножа; конюх вызывающе кромсал воздух, чтобы испугать юношу. Рамзес не двигался с места, следя за нападавшим, метавшимся вокруг него; пес хотел было ринуться на защиту своего хозяина.

— Лежать, Неспящий!

— Да, тебе дорог этот жалкий пес… Он такой уродливый, что не должен был и появляться на свет.

— Одолей сперва того, кто сильнее тебя.

— Не слишком ли ты задаешься?

Лезвие скользнуло по щеке Рамзеса; ударом ноги по кулаку он попытался выбить нож у конюха, но лишь слегка коснулся его.

— А ты упрямый… Но что ты можешь, один?

Остальные тоже достали ножи.

Рамзес нисколько не испугался; внутри него поднималась сила, доселе ему незнакомая, гнев против несправедливости и подлости.

Прежде чем противники успели сплотиться, он толкнул двоих из них и опрокинул навзничь, ловко увернувшись от лезвий, ищущих расправы.

— Стойте, парни! — крикнул один из конюхов.

На пороге конюшен только что появились носилки с седоком. Пышность данного сооружения без лишних слов свидетельствовала о высоком положении того, кто находился внутри; откинувшись на высокую спинку кресла, поставив ноги на табурет, руки положив на подлокотники, важный сановник, лицо которого защищал солнечный зонт, медленно промокал себе лоб надушенной салфеткой. На вид лет двадцати, с круглым лицом, напоминавшим своим овалом полную луну, вздутыми щеками, маленькими карими глазками и толстыми губами чревоугодника, знатный вельможа, довольно упитанный и не терпящий никаких физических упражнений, тяжелой ношей давил на плечи двенадцати носильщиков, хорошо вознаграждаемых за свою расторопность.

Конюхи расступились. Рамзес оказался прямо перед вновь прибывшим, в то время как пес лизал ногу Амени, вместо того чтобы его подбодрить.

— Рамзес! Опять ты на конюшне… Нет, решительно, скоты — лучшая компания для тебя.

— Что нужно моему брату Шенару в столь дурно пахнущем месте?

— Я наблюдаю, как просил меня о том фараон; будущий правитель должен быть в курсе всего, что происходит в его владениях.

— Само небо тебя послало.

— Ты думаешь?

— Неужели ты откажешься восстановить несправедливость?

— О чем речь?

— Об этом юном писце, Амени; его силой приволокли сюда эти шесть конюхов и издевались над ним.

Шенар улыбнулся.

— Мой бедный Рамзес, ты совсем ничего не знаешь! Твой юный друг, вероятно, скрыл от тебя то наказание, которому его подвергли?

Царевич обернулся к Амени, не в силах вымолвить ни слова.

— Этот начинающий писец вознамерился исправить ошибку старшего, который тут же пожаловался на такую дерзость; я решил, что несколько дней, проведенных в конюшнях, пойдут только на пользу этому задавале. Потаскав лошадиный навоз и корм, он быстро исправится.

— У Амени нет сил для такой работы.

Шенар приказал носильщикам опустить его на землю. Носильщик сандалий тут же поставил его скамеечку, обул хозяина и помог ему сойти.

— Пройдемся, — потребовал Шенар, — мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.

Рамзес оставил Амени под защитой Неспящего.

Два брата удалились, ступая по плитам внутреннего двора, избегая прямых лучей солнца, которое белокожий Шенар ненавидел.

Невозможно представить себе двух столь непохожих людей. Шенар был маленького роста, плотный, завернутый с ног до головы в свои одежды, и весьма напоминал уже сановника, начинавшего жиреть от размеренной жизни; Рамзес, напротив, был высок, строен, мускулист, все в нем дышало молодостью. Голос первого был слащавый и булькающий, у второго голос был низкий и чистый. Между ними двумя была лишь одна точка соприкосновения — оба они были сыновьями фараона.

— Отмени свое распоряжение, — потребовал Рамзес.

— Забудь про этого недоноска и поговорим о серьезных вещах; разве ты не должен был давно уже покинуть столицу?

— Никто меня об этом не просил.

— Так вот, я прошу.

— Почему я должен тебя слушать?

— Ты забыл, кто я и кто ты?

— Прикажешь радоваться, что мы с тобой братья?

— Не пытайся соперничать со мной. Бег, плавание и прочее накачивание мышц — вот это для тебя. Когда-нибудь, если отец и я того захотим, ты получишь должность в действующей армии; защищать нашу страну — достойное занятие. Для такого молодого человека, как ты, воздух Мемфиса губителен.

— За последние недели я уже к нему привык.

— Не разжигай бесполезной борьбы и не вынуждай меня прибегнуть к решительному вмешательству нашего отца. Так что готовься к отправке и исчезни как можно скорее. Через две-три недели я укажу место твоего назначения.

— А Амени?

— Я велел тебе забыть о твоем мелком шпионе, и я ненавижу повторять. Да, и еще одно: не ищи больше встреч с красавицей Исет. Должно быть, ты забыл, что она не для проигравших?

8

Аудиенции царицы Туйи были делом не из легких; в отсутствие своего мужа, отбывшего для осмотра линий обороны на северо-восточной границе, она приняла визиря, хранителя казны, двух управляющих из провинции и писаря архивов. Столько важных проблем, которые надо было решать без промедления, обходя, по мере возможности, острые углы!

Сети все больше беспокоило постоянное брожение небольших общин в Азии, Сирии и Палестине, которых хетты [3] без конца подстрекали к бунту; обычно достаточно было формального визита фараона, чтобы успокоить местных царьков нудной протокольной речью.

Дочь офицера отряда колесниц, Туйа не принадлежала ни к ветви царской семьи, ни к отпрыскам знати, однако она быстро заняла подобающее ей место при дворе и в стране в целом благодаря исключительно своим личным качествам. Она была изящна от природы: худенькая, с большими миндалевидными глазами, строгими и пронзающими насквозь собеседника, тонким прямым носом — во всем чувствовалась надменность. Как и супруг, она вызывала уважение и не терпела и малейшей фамильярности.

Процветание двора Египетского царства было ее главной заботой; от исполняемых ею обязанностей зависело величие страны и благосостояние ее народа.

При известии, что она увидит Рамзеса, своего младшего сына, усталость как рукой сняло. Хотя она и выбрала сад местом приема, и в этой естественной обстановке она облачалась в строгие одежды: длинное платье из льна, расшитое золотом, короткая накидка на плечи, колье из аметистов в шесть нитей и парик из буклей равной величины, уложенных ровными рядами, закрывающий уши и затылок. Как она любила гулять здесь, среди акаций, верб и гранатов, у подножия которых пестрели васильки, маргаритки и дельфиниумы! Не было создано ничего красивее, чем этот сад, где каждое растение было песней во славу богов. Утром и вечером Туйа дарила себе несколько минут задумчивых мечтаний в этом раю, прежде чем погрузиться в рутину своих обязанностей.

Когда Рамзес подошел к ней, царица была удивлена. За несколько месяцев он превратился в мужчину замечательной красоты. При взгляде на него возникало одно лишь впечатление — мощь. Конечно, его походка и некоторые движения еще хранили в себе нечто юношеское, но беззаботность детства уже исчезла.

Рамзес преклонил колена перед матерью.

— Надеюсь, протокол не запрещает тебе меня поцеловать?

Он крепко обнял ее; какой хрупкой она казалась ему теперь!

— Помнишь, когда тебе было три года, ты посадил здесь смоковницу? Иди, полюбуйся на нее, она вся в цвету.

Туйа сразу поняла, что ей не удастся успокоить немой гнев своего сына; этот сад, где он часами ухаживал за деревьями, стал для него чужим.

— Ты прошел тяжелое испытание.

— Какое именно — встречу с быком или летнее заключение? В сущности, это неважно, поскольку смелость бессильна перед несправедливостью.

— Чем ты недоволен?

— Мой друг Амени был несправедливо обвинен в несоблюдении правил и неуважении к старшему. После вмешательства моего брата он был выслан из мастерской писцов, где работал, и осужден на тяжелый физический труд в конюшнях. Он слишком слаб для этого; одно это наказание может его убить.

— Это серьезные обвинения; ты знаешь, я не терплю пересудов.

— Амени не мог мне солгать; это прямое и честное существо. Неужели он должен умереть только потому, что он мой друг и вызвал гнев Шенара?

— Можно подумать, ты ненавидишь старшего брата.

— Мы чужие друг другу.

— Он тебя боится.

— Он весьма настойчиво потребовал, чтобы я покинул Мемфис в ближайшее время.

— Ты сам его вынудил, присвоив красавицу Исет.

Рамзес не мог скрыть удивления:

— Ты уже знаешь?

— Это моя обязанность.

— Долго еще за мной будут следить?

— С одной стороны, ты царский сын; с другой — красавицу Исет не назовешь молчуньей.

— Зачем ей хвастаться тем, что отдала свою девственность проигравшему?

— Затем, что она верит в тебя.

— Простое приключение, чтобы подразнить моего брата.

— Я в этом не уверена; ты любишь ее, Рамзес?

Юноша задумался, прежде чем ответить.

— Мне нравится ее тело, я с радостью встретился бы с ней снова, но…

— Думаешь ли ты жениться на ней?

— Жениться!

— Что тебя так удивляет? Дело обычное.

— Нет пока…

— Красавица Исет упряма; если она тебя выбрала, она просто так не откажется.

— А мой брат разве не лучшая партия, какую только можно желать?

— Кажется, она так не думает.

— Если только она не задумала окрутить нас обоих, одного за другим!

— Ты думаешь, юная девушка может быть настолько развратной?

— После того, что сделали с Амени, уже не знаешь, кому можно верить.

— Мне-то ты можешь еще доверять?

Рамзес взял правую руку матери.

— Я знаю, что ты меня не предашь.

— В деле Амени есть одно положительное решение.

— Какое?

— Если ты станешь царским писцом, ты сможешь сам выбирать себе секретаря.

С необычайным упорством, которое вызывало восхищение Рамзеса, Амени держался на удивление стойко, несмотря на физические работы, которые были ему предписаны в качестве наказания. Опасаясь вмешательства сына Сети, которого они теперь знали в лицо, конюхи оставили в покое несчастного писца. Один из них, раскаиваясь, теперь меньше нагружал корзины и часто помогал тщедушному юноше, который, тем не менее, хирел с каждым днем.

Выставляя свою кандидатуру на конкурс царских писцов, Рамзес не был готов, как следует. Экзамен проходил во дворе, примыкавшем к залам визиря; плотники поставили там небольшие деревянные колонны и натянули поверх ткань, чтобы защитить участников от палящего солнца.

У Рамзеса не было никаких привилегий; ни его мать, ни отец не имели права вмешаться, чтобы помочь ему, не нарушив тем самым закона Маат. Амени рано или поздно все равно принял бы участие в этом конкурсе; Рамзес не обладал ни его знаниями, ни его талантами. Но он решил сражаться за друга.

Старый писец, опираясь на палку, обратился с приветственной речью к этим пятидесяти молодым людям, каждый из которых надеялся занять один из двух постов царского писца при дворе фараона.

— Вы прошли этот путь обучения, чтобы занять должность, которая предоставит вам определенную власть, но знаете ли вы, как вам следует себя вести? Будьте всегда чисто одеты, в безупречных сандалиях, но главное, не оставляйте без дела свой папирусный свиток и гоните прочь лень! Пусть рука ваша будет тверда и не знает сомнений, а слова, слетающие с ваших губ, справедливы; да не устанете вы учиться и снова учиться и открывать новое! Слушайтесь слова старшего и следуйте лишь одному идеалу: правильно исполнять свои обязанности, быть полезным другому. Будьте дисциплинированны; обезьяна понимает, что ей говорят, льва можно выдрессировать, но нет более глупого существа, чем разленившийся писец. Против праздности одно лишь средство: палка! Она прочищает уши и возвращает мысли в нужное русло. А теперь — за работу.

Кандидатам раздали дощечки из дерева смоковницы, покрытые тонким слоем застывшего гипса; в центре помещался небольшой желоб со стеблями тростника, с помощью которых следовало писать. Каждый развел палочки красных и черных чернил в небольшом количестве воды, и затем все обратились с молитвой к великому мудрецу Имхотепу, покровителю писарей, пролив несколько капель чернил в его память.

На протяжении нескольких часов нужно было копировать надписи, отвечать на вопросы по грамматике и лексике, решать математические и геометрические задачи, составить образец письма, воспроизвести классических авторов. Многие выбыли в ходе самого состязания; другим не хватило сил и внимания для правильного выполнения заданий. Наконец, наступило последнее испытание: загадки.

На четвертой Рамзес споткнулся: спрашивалось, как писец может обратить смерть в жизнь. Он не представлял себе, что простой писец обладает такой силой! Никто не смог дать удовлетворительного ответа. Этот промах в сумме с мелкими помарками должен был исключить его из числа претендентов. Как он ни старался, все было бесполезно; решение загадки ускользало от него.

Даже если он провалится, он все равно не бросит Амени. Он отвезет его в пустыню, к Сетау и его змеям; лучше было ежечасно подвергаться опасности, чем вести борьбу на выживание, будучи узником.

Павиан слез с пальмы и незаметно проник в зал, где проходил экзамен; наблюдатели не успели вмешаться, и животное вскарабкалось на плечи Рамзесу, который по-прежнему оставался невозмутимым. Обезьяна шепнула несколько слов на ухо Рамзесу и исчезла так же внезапно, как и появилась.

На несколько мгновений царский сын и священное животное бога Тота, создавшего иероглифы, слились в единое существо; их мысли соединились, разум одного водил рукой другого.

Рамзес прочел ответ, который был ему продиктован: скребок из мелкого песчаника, с помощью которого писарь снимал слой исписанного гипса, чтобы заменить его новым слоем, позволял ему превращать мертвую доску в живую, которой опять можно было пользоваться как новой.

Амени был так слаб, что не мог уже поднять корзину; кости его не выдерживали, готовые вот-вот надломиться, шея торчала колом, как мертвый сук. Даже если бы его стали бить, он не смог бы двигаться вперед. Как безжалостна порой была судьба! Читать, писать, выводить иероглифы, внимать словам мудрецов, переписывать тексты, на которых основывалась цивилизация… О каком замечательном будущем он загадывал! В последний раз он попытался сдвинуть с места груз.

Чья-то сильная рука подняла корзину.

— Рамзес!

— Что ты думаешь об этом предмете?

Царевич указал своему другу на коробку кистей, вырезанную из дерева и позолоченную, в виде колонны, увенчанной цветком лилии с верхушкой конической формы для полировки надписи.

— Какая замечательная вещь!

— Она твоя, если ты расшифруешь надпись.

— «Пусть священный павиан Тота защитит царского писца»… Она же совсем простая!

— Я, Рамзес, как царский писец беру тебя в свои личные секретари.

9

Тростниковая хижина, построенная на краю поля, засеянного пшеницей, ночью пустовала; вот почему красавица Исет и Рамзес выбрали именно это место для уединения, охраняемые Неспящим, готовым прогнать любого непрошеного гостя.

Молодые ладили как нельзя лучше: чувственные, изобретательные, страстные, неутомимые, они могли часами услаждать друг друга, не проронив не слова.

Той ночью, томная и удовлетворенная, красавица Исет, склонив голову на грудь возлюбленному, тихонько запела.

— Почему ты осталась со мной?

— Потому что ты стал царским писцом.

— Девушка с таким положением, как у тебя, разве не должна рассчитывать на нечто большее?

— Соединить жизнь с сыном Сети… Есть ли более завидная доля?

— Выйти замуж за будущего фараона.

Красавица сморщила носик.

— Я думала об этом… Но он мне не нравится: слишком жирный, слишком грузный, слишком хитрый. Меня отвращает сама мысль о том, что он ко мне прикоснется. Я решила любить тебя.

— Решила?

— Каждое человеческое существо обладает силой любить; одни покоряют, другие позволяют себя покорить. Я не стану игрушкой мужчины, пусть самого правителя; я выбрала тебя, Рамзес, и ты выберешь меня, потому что мы одного племени.

Еще не остыв после горячки бурной ночи, проведенной в объятиях любовницы, Рамзес проходил по саду своей резиденции, когда Амени появился из дверей его дома, как раз перед клумбой, усеянной ирисами, и преградил ему путь.

— Я должен с тобой поговорить.

— Я хочу спать… Ты можешь немного подождать?

— Нет, нет! Это очень серьезно.

— В таком случае принеси мне чего-нибудь, я хочу пить.

— Молоко, свежий хлеб, финики и мед — царский завтрак уже ждет тебя. Но прежде царский писец Рамзес должен узнать, что он вместе с его сослуживцами приглашен на прием во дворец.

— Ты хочешь сказать… к моему отцу?

— Есть только один Сети.

— Во дворец по приглашению! Еще одна из твоих странных фантазий?

— Сообщать тебе важные новости — одна из моих первейших обязанностей.

— Во дворец…

Рамзес мечтал о том, чтобы еще раз встретиться с отцом; будучи царским писцом, он, несомненно, имел право на короткий разговор. Что же сказать ему? Возмутиться, потребовать объяснений, высказать недовольство своим положением, узнать, чего отец ждет от него, спросить, какую судьбу он ему уготовил… У Рамзеса еще было время все это обдумать.

— И другая новость, не столь ободряющая.

— Говори.

— Две из тех палочек черных чернил, которые мне вчера доставили, отвратительного качества. Я всегда проверяю их, прежде чем использовать, и не зря.

— Тоже мне драма.

— Ошибаешься! Я собираюсь провести по этому поводу расследование от твоего имени. Царский писец не должен допускать такой небрежности.

— Делай как знаешь, а теперь могу я немного поспать?

Сари поздравил своего бывшего подопечного; отныне Рамзес более не нуждался в наставнике, который к тому же признал, что не готовил его к трудному конкурсу на звание царского писца. Однако этот успех ученика отчасти был присвоен учителю; так, его назначили смотрителем «Капа», звание, обеспечивавшее ему вполне спокойную жизнь.

— Признаюсь, ты удивил меня; однако пусть твой успех не слишком опьяняет тебя. Он позволил тебе исправить несправедливость, спасти твоего друга Амени; но этого еще не достаточно.

— Что ты хочешь сказать?

— Я выполнил твое поручение: проверить, кто тебе друг, а кто враг. К первым я отнес бы лишь твоего секретаря. Твой оглушительный успех не мог не вызвать зависть; но главное — поскорее покинуть Мемфис и отправиться на Юг.

— Это мой брат тебя послал?

Сари выглядел удрученно.

— Не надо искать в моих словах подвоха… Но я бы советовал тебе не появляться во дворце. Этот прием тебя не касается.

— Я царский писец.

— Поверь мне, тебя там не только не ждут, но и не хотят видеть.

— А если я все-таки пойду?

— Ты останешься царским писцом… но можешь забыть о благосклонности. Не дразни Шенара, ты только сделаешь себе хуже.

Шестнадцать сотен мешков зерна и столько же пшеницы были доставлены во дворец для приготовления нескольких тысяч пирогов и хлебцев разной формы, запивать которые можно было сладким пивом и вином из оазисов. Благодаря стараниям придворного виночерпия, приглашенные на прием в честь царских писцов смогут оценить шедевры искуснейших пекарей, как только на ночном небе появится первая звезда.

Рамзес одним из первых появился у ворот дворца, денно и нощно охраняемых личной стражей фараона. Несмотря на то что солдаты сразу узнали младшего сына Сети, они проверили его диплом царского писца, прежде чем впустить в роскошный сад, усаженный сотнями деревьев. Особенно красиво выглядели старые акации, отражавшиеся в водах небольшого озера. Повсюду, тут и там, были расставлены корзины с яствами — пирогами, хлебами и фруктами — и столики, украшенные букетами цветов. Виночерпии разливали вино и пиво по алебастровым кубкам.

Рамзеса же привлекало лишь центральное здание, в котором находились приемные покои, стены которых были облицованы гладкой керамической плиткой, и яркие цвета поражали вновь прибывшего своей пестротой. Прежде чем стать воспитанником «Капа», Рамзес часто проводил время за играми в царских палатах и однажды даже взобрался по лестнице, ведущей в тронный зал, за что был наказан кормилицей, которая вскармливала его своим молоком до трех лет. Он ясно видел трон фараона, стоявший на возвышении, символизирующем справедливость богини Маат.

Рамзес надеялся, что монарх примет писцов в покоях, но ожидания его не оправдались: Сети ограничился тем, что появился у раскрытого окна дворца, выходившего на главный двор, где все они собрались, и произнес краткую речь, еще раз напоминая им о широте их обязанностей и мере ответственности.

Как при таком раскладе можно было надеяться переговорить с ним с глазу на глаз? Иногда правитель спускался на несколько минут к своим подданным и приветствовал наиболее блистательных из них. Рамзес же не только отлично справился с работой, но и был единственным, кто разгадал загадку воскрешенной дощечки для письма; так что он рассчитывал встретиться с отцом и возмутиться его молчанием. Если ему надлежало покинуть Мемфис и согласиться на незаметную роль провинциального писаря, он желал, чтобы подобный приказ отдал ему сам фараон, а не кто-либо другой.

Царские писари, члены их семей и непременная светская публика, не пропускавшая ни одного приема такого уровня, пили, ели и вели пустые разговоры. Рамзес отведал вина оазисов, затем крепкого пива; опустошив свой кубок, он заметил одну пару, сидевшую на каменной скамье в тени беседки.

Это были его брат Шенар и красавица Исет.

Рамзес направился к ним решительным шагом.

— Не кажется ли тебе, моя милая, что пора бы уже сделать окончательный выбор?

Красавица вздрогнула от неожиданности, Шенар же оставался невозмутимым.

— Нельзя быть таким невежливым, милый брат; неужели я не могу провести несколько отрадных минут в обществе прелестной дамы?

— О да, прелестей у нее не отнимать!

— Это уже грубость.

Вся зардевшись, красавица Исет, упорхнула, оставив двух братьев наедине.

— Ты становишься невыносимым, Рамзес. Ты забыл, что твое место давно уже не здесь?

— Разве я не царский писец?

— Пустое бахвальство! Ты не получишь никакого поста без моего на то согласия.

— Твой друг Сари меня уже предупредил.

— Мой друг… Скорее твой! Он попытался уберечь тебя от очередного неверного шага.

— Не приближайся больше к этой женщине.

— Ты смеешь угрожать мне?!

— Если я в твоих глазах ничего не значу, что я теряю?

Шенар прервал поединок; он опять заговорил своим елейным голосом:

— Ты прав, женщина должна быть верной. Пусть она сама сделает выбор, ты согласен?

— Хорошо.

— Что ж, развлекайся, раз пришел.

— Когда будет говорить правитель?

— А… ты не знаешь! Фараон сейчас на Севере; он поручил мне поздравить царских писцов вместо него. Твой успех заслуживает отдельной награды — охоты в пустыне.

Шенар удалился.

Раздосадованный, Рамзес залпом опустошил кубок с вином. Итак, он больше не увидит своего отца; Шенар заставил его раскрыться, чтобы тем больше унизить его. Увлекшись вином больше, чем следовало, Рамзес не захотел присоединиться ни к одной из небольших групп пустословов, никчемные разговоры которых бесили его. Изрядно выпивший, он, проходя, задел одного элегантно одетого писца.

— Рамзес! Как я рад вновь тебя встретить!

— Аша… ты еще в Мемфисе?

— Я отправляюсь завтра на Север; ты разве не знаешь главную новость? Троянская война принимает решительный оборот. Греческие варвары не захотели отказаться от покорения Приама; говорят, будто Ахилл убил Гектора; первая моя миссия в этой временной армии будет состоять в том, чтобы подтвердить или опровергнуть этот факт. А ты… скоро займешься обязанностями высокопоставленного сановника?

— Пока не знаю.

— Твой недавний успех достоин наивысшей похвалы и вызывает зависть.

— Думаю, я к этому привыкну.

— А ты не думал отправиться за границу? О, извини! Я забыл, что ты скоро женишься. Я, к сожалению, не смогу присутствовать на твоей свадьбе, но сердцем буду с тобой.

Какой-то посол взял Ашу за рукав и отвел в сторону; миссия дипломата, подающего большие надежды, уже началась.

Рамзес почувствовал, как пьяный дух отравляет его сознание; он походил на сломанное весло, на жилище с шатающимися стенами. В ярости он отшвырнул кубок, поклявшись себе, что никогда больше не опустится до такого состояния.

10

Большая группа охотников на заре отправились в западные пустыни. Рамзес оставил свою собаку Амени, решившему прояснить загадку подпорченных чернильных палочек. Весь день он расспрашивал ответственных за изготовление этого материала, чтобы отыскать след, ведущий к виновному в этой оплошности.

Шенар, восседая на своем переносном троне, приветствовал отправляющихся на охоту, в которой сам не участвовал, ограничиваясь лишь пожеланиями удачи смельчакам, которые должны были возвратиться с добычей.

Сидя в легкой повозке, управляемой солдатом, Рамзес, возглавлявший процессию, рад был вновь встретиться с пустыней. Ибисы, антилопы бубал, ориксы, леопарды, львы, пантеры, страусы, газели, гиены, зайцы, лисы… Пустыня жила своей насыщенной жизнью, изредка нарушаемой лишь вторжениями человека.

Главный охотник никогда не полагался на волю случая, хорошо выдрессированные собаки следовали за повозками, некоторые из которых были нагружены припасами и бурдюками с прохладной водой. Не забыли взять и шатры на случай, если погоня за каким-нибудь соблазнительным экземпляром затянется до ночи. Охотники готовили лассо, новые луки и несметное количество стрел.

— Что ты предпочитаешь, — спросил возница, — убить или поймать?

— Поймать, — ответил Рамзес.

— Тогда используй лассо, а я возьму лук. Убивают для того, чтобы выжить; никто от этого не уйдет. Я знаю, кто ты, сын Сети; но перед лицом опасности мы равны.

— Не совсем так.

— Ты думаешь, что стоишь выше?

— Это ты выше, потому что опытнее; для меня это первая охота.

Ветеран пожал плечами.

— Кончай разговоры. Смотри в оба и предупреди меня, если заметишь какую-нибудь живность.

Ни испуганная лиса, ни тушканчик не привлекли внимания бывалого охотника, оставившего столь незначительную добычу другим экипажам; вскоре плотная группа охотников рассеялась.

Царевич заметил стадо газелей.

— Замечательно! — воскликнул его спутник, пустившись за ними в погоню.

Три из них, то ли старые, то ли больные, отстали от стада и нырнули в пересыхающее русло реки, петлявшее между скалистых берегов.

Повозка остановилась.

— Дальше пешком.

— Почему?

— Почва слишком неровная, колеса сломаются.

— Но газели убегут от нас!

— Не думаю; я знаю эту местность. Они укроются в небольшом гроте, где мы их и настигнем.

Они отправились в путь и шли три часа кряду, увлеченные лишь своей целью, не замечая тяжести оружия и припасов. Когда жара стала невыносимой, они остановились в тени каменного уступа, поросшего колючками, чтобы передохнуть.

— Устал?

— Нет.

— Что ж, у тебя есть чувство пустыни; либо она подкашивает тебя, либо дает силы, которые восстанавливаются при соприкосновении с обжигающим песком.

Каменные обломки оторвались от скального массива и, прокатившись по склонам вади, рухнули на дно пересохшего русла, усыпанное щебнем. Невозможно представить себе, как посреди этой выжженной солнцем красной бесплодной земли мог пробегать поток живительной влаги, по берегам которого лежали прежде сады и возделанные поля. Пустыня представляла собой другой мир в самом сердце пространства людей. Рамзес испытал, насколько ненадежно было его существование, и в то же время власть, которую могло сообщить окружающее душе молчаливого. Бог создал пустыню, чтобы человек научился молчать и слышать голос тайного огня.

Ветеран проверил стрелы с кремневыми наконечниками; два ребра, прилаженные с другого конца к округлому стволу, служили противовесом.

— Эти — не самые лучшие, но для нас сгодятся.

— Грот еще далеко?

— Еще час пути; ты готов идти дальше?

— В дорогу.

Ни змеи, ни скорпиона… Ни одно живое существо, казалось, не знало этой пустынной земли. Конечно, все живое пряталось в песке или под камнями, ожидая вечерней прохлады, чтобы показаться на поверхности.

— У меня что-то левая нога заныла, — пожаловался спутник Рамзеса, — старая рана не дает покоя. Надо бы остановиться, передохнуть.

Но и когда наступила ночь, боль несчастного так и не утихла.

— Поспи, — посоветовал он Рамзесу, — боль не даст мне уснуть. Если вдруг мне захочется спать, я тебя предупрежу.

Сначала что-то ласково коснулось его, потом обожгло. Солнце на рассвете лишь сначала было нежным: выйдя победителем из сражения с силами тьмы и драконом, пожирающим жизнь, оно заявляло о своей победе с такой силой, что человек спешил укрыться от палящих лучей.

Рамзес очнулся.

Его спутник исчез. Царевич был один, без припасов и оружия, в нескольких часах ходьбы от того места, где охотники рассеялись, каждый выбрав свой маршрут. Не теряя времени, он двинулся в путь ровным шагом, позволяющим беречь силы.

Охотник бросил его, полагая, что молодой спутник не выдержит такого длительного перехода. Кому он подчинялся, кто был зачинщиком этой ловушки, которая должна была обратить умышленное убийство в несчастный случай на охоте? Все знали об азартности юноши; бросившись в погоню за добычей, Рамзес мог забыть об осторожности и слишком удалиться в пустыню.

Шенар… Это мог быть только Шенар, коварный и злопамятный! Раз его брат отказался покинуть Мемфис, он решил отправить его к берегам смерти. Приведенный в бешенство, Рамзес ни за что не хотел уступать злосчастному року. Прекрасно запомнив проделанный накануне путь, он шел назад с неистовством завоевателя.

Прямо перед ним промчалась газель, за которой вскоре последовал каменный баран с загнутыми кольцом рогами, который задержался на мгновение, привлеченный присутствием чужака, прежде чем кинуться прочь. Присутствие животных говорило о близости источника, который его спутник, видимо, специально не показал ему. Либо Рамзес должен был продолжить свой путь, рискуя умереть от жажды, либо ему надлежало довериться обитателям пустыни.

Царевич выбрал последнее.

Когда он заметил ибисов, газелей и ориксов, а также, чуть поодаль, большое дерево, метров в десять высотой, он решил отныне всегда доверять собственному инстинкту. Дерево с раскидистыми ветвями и серебристым стволом было осыпано маленькими душистыми цветами желто-зеленого цвета и давало съедобные плоды с сочной сладкой мякотью яйцевидной формы, достигавшие четырех сантиметров в длину, называемые охотниками «фиником пустыни». Оно защищало себя опасным оружием, длинными прямыми шипами со светло-зеленым острием на конце. Прекрасное дерево давало немного тени, укрывая меж своих корней один из тех таинственных источников, которые вырываются из недр пустыни с благословения бога Сета.

Сидя на земле прислонившись к стволу, какой-то человек жевал лепешку.

Рамзес, подойдя поближе, узнал его: то был главный конюх, который совсем недавно так издевался над его другом Амени.

— Да благословят тебя боги, царевич; ты заблудился в пустыне?

С пересохшими губами, жестким языком, горящей головой, Рамзес не мог отвести глаз от бурдюка с прохладной водой, стоявшего в ногах у этого человека, плохо выбритого, с космами непричесанных волос.

— Ты, кажется, хочешь пить? Тем хуже. Зачем тратить попусту эту свежую воду на человека, который скоро умрет?

Рамзес находился всего в каких-нибудь десяти шагах от своего спасения.

— Ты унизил меня, потому что ты сын царя! И теперь мои подчиненные смеются надо мной…

— Отпираться бесполезно, кто тебе заплатил?

Конюх злобно ухмыльнулся.

— Полезное совпало с приятным… Когда твой спутник по охоте предложил мне пять коров и десять тюков льна, чтобы отделаться от тебя, я тут же принял его предложение. Я знал, что ты придешь сюда. Выходить из пустыни без питья — это верная смерть. Ты думал, что газели, ориксы и ибисы спасут тебе жизнь, но они стали лишь охотничьей приманкой.

Он поднялся, вытащив нож.

Рамзес без труда прочитал мысли своего противника; тот ожидал такой же схватки, что была в прошлый раз, с противником из знатного рода, обученным специальным приемам. Что мог против грубой силы безоружный, уставший, умирающий от жажды?

Ему оставалось полагаться лишь на себя. С яростным криком, собравшим воедино все остававшиеся у него силы, Рамзес ринулся на конюха. Застигнутый врасплох, тот не успел воспользоваться ножом; сбитый с ног, он отлетел назад, ударившись о ствол, шипы которого пронзили его тело, как стальные клинки.

Охотники были довольны добычей; в этот раз они поймали двух газелей и одного орикса, которого вели за рога. Подбадриваемые дикие животные нехотя шли вперед, когда их похлопывали по бокам. Кто-то нес на спине детеныша газели, другой держал за уши перепуганного зайца. Гиену, привязанную за ноги к палке, несли двое помощников; рядом бежал пес, подпрыгивая и тщетно пытаясь укусить пленницу. Эти животные должны были попасть к специалистам, которым предстояло их приручить, предварительно изучив повадки. Хотя откармливание гиен для получения деликатесного паштета из печени хищника не давало сколько-нибудь ощутимых результатов, некоторые по-прежнему упорствовали в этой практике. Что касается бесчисленного множества других животных, то они должны были поступить к мясникам при храмах: после принесения жертвы богам их мясо шло на пропитание людям.

Все охотники вернулись к месту сбора, за исключением царевича Рамзеса и его возницы; обеспокоенный писец, отвечавший за эту экспедицию, тщетно пытался хоть что-нибудь разузнать. Ждать было невозможно; оставалось отправить повозку на поиски пропавших, но в каком направлении? В случае несчастья ответственность ляжет на него, и его карьеру можно считать конченой; несмотря на то что царевичу Рамзесу не на что было больше рассчитывать при дворе, его исчезновение, конечно, не осталось бы незамеченным.

Ответственный писец и двое охотников прождали до середины дня, в то время как их товарищи, вынужденные вернуться в долину с дичью, рыскали по пустыне в поисках пропавших.

Не находя себе места, писец нацарапал объяснение на грунтованной дощечке, затем снял верхний слой, постарался написать заново и, наконец, сдался; как он ни старался, спрятаться за обычными формальными объяснениями было невозможно. Какой стиль ни выбирай, в лагере недоставало двух человек, один из которых был младшим сыном правителя.

Когда солнце достигло зенита, несчастный как будто заметил чей-то силуэт, медленно приближавшийся в мареве полуденного зноя. В пустыне обман зрения не был редкостью; поэтому писец обратился за подтверждением к двум другим охотникам. Те тоже были уверены, что какой-то человек движется по направлению к ним.

По мере приближения черты спасшегося стали вырисовываться.

Рамзес выбрался из ловушки.

11

Шенар мог часами млеть в умелых руках специалистов маникюра и педикюра, обученных в лучшей придворной школе. Старший сын Сети много времени отводил своей персоне; человек света и будущий правитель могущественной и богатой страны, он постоянно должен был выглядеть достойно. Утонченность же была лучшим подтверждением принадлежности к цивилизации, которая не последнее место отводила гигиене, уходу за телом и его украшению. Больше всего он любил, когда за ним ухаживали как за бесценной статуей, покрывая тело ароматическими маслами, незадолго до прихода парикмахера. Чей-то громкий голос нарушил безмятежность дворца Мемфиса. Шенар открыл глаза.

— Что происходит? Я терпеть не могу, когда…

Рамзес стремительно ворвался в зал для купания.

— Правду, Шенар. Я требую, чтобы ты сказал мне правду, немедленно.

Потревоженный сановник отпустил своих мастеров.

— Успокойся, милый брат, о какой правде ты говоришь?

— Ты заплатил своим людям, чтобы они убили меня?

— Что ты еще выдумал! Подобные предположения ранят меня в самое сердце!

— Двое соучастников… Один из них мертв, другой исчез.

— Объясни, что происходит; неужели ты забыл, что я твой брат?

— Если ты виновен, я это узнаю.

— Виновен… Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

— Меня попытались убрать во время охоты в пустыне, на которую ты меня послал.

Шенар взял Рамзеса за плечи.

— Мы оба, нельзя не признать, очень разные, и ясно, что мы не слишком любим друг друга; но зачем же все время спорить, вместо того чтобы признать реальность и принять ту участь, которая нам дана? Я хочу, чтобы ты уехал, это правда, ибо считаю, что твой характер совершенно не подходит для светской жизни. Но я нисколько не намерен причинять тебе хоть малейшее зло, и я, ты знаешь, ненавижу насилие. Поверь мне, прошу тебя, я не враг тебе.

— В таком случае помоги мне провести расследование: нужно найти возницу, который завел меня в ловушку.

— Можешь рассчитывать на меня.

Амени следил за своими письменными принадлежностями с ревностным усердием; он дважды чистил чашечку для воды и кисти, когда другим хватало одного раза, скреб дощечку для письма до тех пор, пока поверхность ее не становилась идеально гладкой, сменял скребок и щеточку, когда они больше не позволяли ему добиться желаемого результата. Несмотря на определенные преимущества, обеспечиваемые постом секретаря царского писца, он экономно расходовал папирус, предпочитая использовать в качестве черновиков куски известняка. В старом черепашьем панцире он разводил пудру минералов, чтобы получить ярко-красный или иссиня-черный цвет чернил.

Когда Рамзес, наконец, вновь появился, Амени несказанно обрадовался.

— Я знал, что ты жив и здоров! Если бы это было не так, я бы это почувствовал. Знаешь, я не терял времени зря… Ты мог бы гордиться мною.

— Что ты обнаружил?

— Организация нашей системы управления довольно сложна, отделы ее многочисленны, а управляющие подозрительны… Но твое имя и твое звание открыли для меня не одну дверь. Может быть, тебя и не любят, но зато боятся!

Рамзес был заинтригован.

— Поточнее, пожалуйста.

— Чернильные палочки являются главным богатством нашей страны; без них нет письменности, без письменности — нет цивилизации.

— Ты, наконец, скажешь, в чем дело?

— Как я и предполагал, контроль весьма жесткий; ни одна палочка чернил не уйдет со склада не будучи проверенной. Перепутать продукт разного качества невозможно.

— Так что же…

— Так вот, существуют злоупотребление и растрата.

— Ты случайно не переутомился от чрезмерной работы?

Амени надулся, как маленький.

— Ты не воспринимаешь меня всерьез!

— Я вынужден был убить человека, в противном случае он убил бы меня.

Рамзес рассказал о своем злоключении, Амени слушал, понурив голову.

— Тебе должны были показаться смешными мои истории с чернильными палочками… Это боги хранят тебя! Они никогда тебя не покинут.

— Хорошо бы, чтобы они тебя услышали.

Теплая ночь окутала хижину из тростника; совсем близко, на берегу канала, квакали лягушки. Рамзес решил ждать красавицу Исет хоть всю ночь напролет; если она не придет, он больше никогда ее не увидит. Он вновь пережил в памяти сцену, когда, защищая свою жизнь, толкнул конюха на шипы дерева; он сделал это не раздумывая, властный огонь разлился по его жилам, удесятеряя его силы. Что это было? Потусторонняя сила, проявление могущества бога Сета, имя которого носил его отец?

До сих пор Рамзес полагал, что он полновластный хозяин себе и своей жизни, способный противостоять богам и людям, выходя победителем из любого сражения. Но он забыл о плате за такую возможность и о близости смерти, для которой он являлся постоянной мишенью. Не испытывая ни малейшего сожаления, он лишь задавался вопросом, что означал этот случай — то ли конец его мечтаниям, то ли пределы другого, неизвестного мира.

Залаяла собака; кто-то приближался.

Не поступил ли Рамзес слишком опрометчиво? Поскольку возницу, заплатившего конюху, так и не нашли, царевич находился в постоянной опасности. Может быть, его выследили; несомненно, предатель взял с собой оружие, решив напасть в этом глухом месте.

Рамзес чувствовал присутствие врага; не видя его, он уже знал, на каком расстоянии тот находится. Он мог описать каждое его движение, зная ширину его неслышных шагов. Когда тот стоял у входа в хижину, Рамзес кинулся на него и повалил на землю.

— Какое неистовство, мой царевич!

— Исет? Почему ты крадешься?

— Разве ты забыл наш уговор? Скромность прежде всего.

Она обвила руками шею своего возлюбленного, который уже весь напрягся от желания.

— Ну же, милый, что ты медлишь?

— Ты сделала свой выбор?

— Мое присутствие здесь не дает ли тебе исчерпывающий ответ?

— Ты еще увидишь Шенара?

— Замолчишь ты, наконец!

На ней была широкая накидка, наброшенная на голое тело. Забывшись, она отдалась ласкам мужчины, в которого была безумно влюблена, до такой степени, что забыла о своих планах стать супругой будущего правителя Египта. Такая страсть объяснялась не только красотой Рамзеса. Юный царевич обладал внутренней силой, в которой он сам себе не отдавал отчета, силой, которая пленяла красавицу до такой степени, что она уже не могла думать больше ни о ком. Как он воспользуется этим качеством? Станет ли он разрушителем? Шенар был близок к власти, но каким старым и скучным он казался! Красавица Исет слишком любила страсть и юность, чтобы успокоиться раньше времени.

Заря застала их в объятиях друг друга; с необычайной нежностью Рамзес ласкал волосы своей возлюбленной.

— Говорят, ты убил человека на охоте.

— Он хотел меня уничтожить.

— Зачем?

— Месть.

— Он знал, что ты сын царя?

— Конечно, знал, но возница, который сопровождал меня, щедро ему заплатил.

Встревоженная, красавица Исет поднялась на локте.

— Его задержали?

— Нет еще, я подал жалобу, его ищут.

— А если…

— Заговор? Шенар все отрицал. Мне показалось, что он говорил искренне.

— Будь осторожен. Он хитер и коварен.

— Полностью ли ты уверена в своем выборе?

Она поцеловала его пронзительно, как жгучие лучи восходящего солнца.

Кабинет Амени был пуст; он даже не оставил записки, объясняющей отсутствие. Рамзес подумал, что его секретарь просто не устоял перед возможностью раскрыть загадку испорченных чернильных палочек; упрямый и педантичный, он не терпел подобного попустительства и без устали доискивался правды, добиваясь наказания виновного. Бесполезно было пытаться умерить его рвение; несмотря на свое хрупкое сложение, Амени был способен развить удивительную активность, чтобы добиться цели.

Рамзес отправился к главе отряда дознания, отвечавшему за ход расследования, которое, к сожалению, не давало никаких результатов: мрачный возница пропал, силы порядка до сих пор не напали на какой-либо серьезный след. Царевич не мог сдержать своего возмущения, хотя высокопоставленный сановник и обещал ему взяться за дело с удвоенным рвением.

Раздосадованный, Рамзес решил сам расследовать это дело. Он пришел на конный двор Мемфиса, где располагались многочисленные колесницы, предназначенные для военных действий и для охоты, за которыми требовался постоянный уход. Занимая пост царского писаря, он мог потребовать встречи с чиновником, занимающим пост, равный его званию, который отвечал за состояние повозок. Желая знать, принадлежала ли к этому ведомству повозка сбежавшего, он описал ее в мельчайших подробностях.

Чиновник направил его к некоему Бакену, смотрителю конюшен.

Бакену на вид было лет двадцать, это был человек крепкого телосложения с грубыми чертами и квадратным подбородком, заросшим короткой щетиной; бицепсы его были охвачены двумя бронзовыми обручами. Смотритель хорошо знал свое дело, он осматривал серого скакуна, слишком молодого, чтобы ставить его в упряжку, и выговаривал вознице за жестокое обращение с животным. Низким хриплым голосом он словно вколачивал слова проповеди в голову подопечного.

Когда провинившийся удалился, Бакен погладил коня, который благодарно косил на него глазом.

Юноша обратился к смотрителю:

— Я — царевич Рамзес.

— Тем лучше для тебя.

— Мне нужно кое-что узнать.

— Обратись в службу охраны.

— Ты один можешь мне помочь.

— Да неужели?

— Я ищу одного возницу.

— Я занимаюсь только лошадьми и колесницами.

— Этот человек — сбежавший преступник.

— Это меня не касается.

— Ты хочешь, чтобы он безнаказанно скрылся?

Бакен гневно взглянул на Рамзеса:

— Не хочешь ли ты обвинить меня в пособничестве? Царевич ты или нет, тебе лучше уйти отсюда!

— Не надейся, что я стану тебя умолять.

Бакен рассмеялся.

— Ты еще здесь?

— Ты что-то знаешь и ты скажешь мне это.

— С чего это ты так решил?

Послышалось ржание; Бакен, встревоженный, кинулся к великолепному скакуну темно-коричневой масти, который бешеными рывками пытался освободиться от веревки, которой он был привязан.

— Тише, тише, мой красавец!

Голос Бакена, казалось, немного успокоил жеребца; человек сумел приблизиться к коню, красота которого вызвала восхищение Рамзеса.

— Как его зовут?

— «Бог Амон объявил мою храбрость»; это мой любимец.

На этот раз Рамзесу ответил не Бакен; от голоса, раздавшегося у него за спиной, кровь застыла в жилах юного царевича.

Рамзес обернулся и преклонил колени перед своим отцом, фараоном Сети.

12

— Мы едем, Рамзес.

Царевич ушам своим не поверил, но не просить же отца повторить три волшебных слова, которые тот только что произнес; счастье было столь огромным, что на мгновение Рамзес забылся, закрыв глаза.

Сети уже направился к своему коню, который теперь вел себя на редкость смирно; фараон отвязал его, конь пошел за ним и спокойно дал запрячь себя в легкую колесницу. У главного входа в казармы стояла царская охрана.

Царевич занял место слева от отца.

— Возьми поводья.

С гордостью завоевателя Рамзес правил царской колесницей до самого причала, откуда отправлялась на юг флотилия фараона.

Рамзес не успел предупредить Амени и что подумает красавица Исет, придя на их место свидания в хижину из тростника? Неважно, ведь ему выпал нежданный шанс плыть на борту царского корабля, который, подгоняемый сильным северным ветром, быстро двигался вперед!

В качестве царского писца Рамзесу предстояло описывать ход экспедиции и вести бортовой журнал, не упуская ни малейшей детали. Он принялся за дело с большим усердием, покоренный открывавшимися перед ним пейзажами.

Восемьсот километров отделяли Мемфис от Гебель Сильсиля, конечной цели путешествия; на протяжении всех семнадцати дней навигации царевич не переставал любоваться красотой берегов Нила, мирными селениями, раскинувшимися на откосах, водами реки, переливающимися и сверкающими на солнце. Египет открывался ему, незыблемый, полный кипения жизни, преображающей самые отдаленные уголки.

За все время плавания Рамзес не виделся с отцом. Дни пролетели как один час, бортовой журнал рос с каждым днем. В этот, шестой год правления Сети, тысяча солдат, камнеломов и моряков прибыли в Гебель Сильсиль, главное место разработки карьеров по добыче песчаника в стране. В этом месте берега возвышались над водой утесами, оставляя лишь довольно узкий проход для кораблей; река закипала опасными водоворотами, грозившими опрокинуть и потопить неумелого навигатора.

Стоя на носу своего корабля, Сети наблюдал за передвижениями своих людей: под руководством начальников бригад они переносили ящики с инструментами и припасами. Они пели, подбадривая себя, и продолжали работу, не сбавляя темпа.

В конце трудового дня царский глашатай объявил, что Великий Царь дарует каждому работнику ежедневно пять фунтов хлеба, пучок овощей, порцию жареного мяса, постного масла, меда, фиг, винограда, сушеной рыбы, вина и два мешка зерна в месяц. Увеличение рациона не могло не сказаться на работе: каждый дал себе слово трудиться изо всех сил.

Камнеломы извлекали глыбы песчаника одну за другой, предварительно протесав небольшие траншеи по контуру, для того чтобы легче отделить кусок от породы. Их работа была заранее точно распланирована; бригадиры находили трещины в породе и помечали их, по этим меткам рабочие вырезали куски. Иногда, чтобы получить довольно большую глыбу, в нанесенные горизонтально насечки в породе вбивали деревянные клинья и оставляли их набухать водой. Клинья, впитав воду, раздавались, давя на стены трещины, и глыба отходила, поддавалась довольно легко.

Некоторые глыбы оставлялись камнеломам; другие по деревянным скатам спускались на берег. Транспортные суда перевозили их к месту строительства храма, для которого они и были предназначены.

Рамзес не знал, с какого конца начать, как описать беспрестанную деятельность всех этих инженеров и составить инвентарь их продукции. Намеренный как можно более тщательно выполнить порученное ему задание, он ознакомился с порядком работы на стройке, сблизился с этими простыми и суровыми людьми, которым он старался не мешать, изучил уклад их жизни, особый язык общения и отличительные знаки их круга. Когда они решили испытать его, вручив молот и резец, он обтесал свой первый камень с ловкостью, которая покорила и самых несговорчивых. Царевич давно уже сменил свое платье из тонкого льна на передник из грубой кожи; ни жара, ни пот, градом сходивший по лицу и плечам, не смущали его. Люди с верфи были ему ближе, чем придворные; настоящие люди, занятые серьезным делом, не суетились вокруг высокопоставленного сынка.

Рамзес принял свое решение: он останется здесь, с рабочими карьеров, познает их секреты и разделит их быт. Вдали от никчемных излишеств города он обретет свою силу, выбирая камень для богов.

Воля отца призывала его проститься с безмятежным детством, тепличными условиями школы и обрести свою настоящую натуру под палящими лучами безжалостного солнца карьеров. Он ошибся, полагая, что встреча с диким быком открывала путь к царствованию; Сети разбил иллюзии, дав ему ощутить пределы собственных возможностей.

Рамзес не имел ни малейшего желания вести жизнь сановника, погрязшего в роскоши; в этой роли лучше него чувствовал себя Шенар. Успокоенный, он безмятежно заснул на палубе корабля, обратив лицо к звездному небу.

Необычная тишина стояла в карьере, откуда еще вчера с грохотом выламывали каменные глыбы. Обычно работа в карьерах начиналась на заре, чтобы захватить краткие часы утренней прохлады. Куда подевались бригадиры, почему они созывали рабочих?

Завороженный тишиной, царевич углубился в безлюдные проходы, заключенные среди скал песчаной породы. Сейчас они будто слились с его существом; он не желал бы покинуть это пространство, утопавшее в молчании, пока не услышит пение молотов.

Проникая все дальше в лабиринт, Рамзес ориентировался по меткам, оставленным на камнях, ограничивавших участок каждой бригады. Он торопился хоть на время забыть о придворной должности и влиться в ритм жизни, исполненной настоящей работы, радостей и горестей.

На краю карьера, прорубленного в теле скалы, оказалось небольшое святилище. Слева от входа находилась стела с текстом гимна в честь восходящего солнца. Стоя перед священным камнем, фараон Сети возносил руки, обратив ладони к небу, и приветствовал возрождение солнца, лучи которого постепенно начинали расходиться по камням карьера.

Рамзес встал на колени, внимая словам своего отца.

Окончив молитву, Сети обернулся.

— Зачем ты пришел сюда?

— Это путь моей жизни.

— Создатель выполнил четыре безупречных действия, — объявил фараон, — он подарил свету четыре ветра, чтобы каждому существу достало свежего воздуха на всю жизнь; он породил воду и заставил ее литься неизбывным потоком, чтобы бедный мог вдоволь напиться, как и богатый; он создал каждого человека по образу его предка; наконец, он оставил в человеческом сердце память о Западе и запредельном мире, чтобы приносить жертвы невидимому. Но люди исказили слово создателя и все свое ничтожное существование тратят на то, чтобы испортить его творение; ты тоже себя к ним относишь?

— Я… я убил человека.

— Разрушать — в этом смысл твоей жизни?

— Я защищался, какая-то невидимая сила правила мной!

— В таком случае признай это как свершившееся и не жалей себя.

— Я хочу найти настоящего виновника.

— Не трать себя на никчемные попытки; готов ли ты принести жертву невидимому?

Царевич кивнул.

Сети вошел в святилище и вышел оттуда с золотисто-желтым псом на руках. Широкая улыбка озарила лицо Рамзеса.

— Неспящий?

— Это твоя собака?

— Да, но…

— Возьми камень, пробей ему голову и принеси его в жертву духу этих карьеров — так ты очистишься от совершенного насилия.

Фараон выпустил пса, который засеменил к своему хозяину, радостно приветствуя его.

— Отец…

— Действуй.

Глаза Неспящего просили ласки и нежности.

— Я отказываюсь.

— Ты понимаешь, что влечет за собой твой ответ?

— Я желаю присоединиться к рабочим карьеров и больше никогда не возвращаться во дворец.

— Ты откажешься от своего предназначения из-за собаки?

— Он доверяет мне, я должен его защищать.

— Иди за мной.

Выбрав узкую тропинку, огибавшую холм, Сети, Рамзес и Неспящий взобрались на скалистую вершину, возвышавшуюся над карьером.

— Если бы ты убил свою собаку, ты сделался бы самым подлым из разрушителей; поступив иначе, ты прошел следующий этап.

Рамзеса захлестнула волна радости.

— Здесь я докажу, на что гожусь!

— Ошибаешься.

— Я способен на тяжелый труд!

— Такие карьеры, как этот, обеспечивают устойчивость нашей цивилизации; правитель должен часто появляться здесь, лишний раз убеждаясь, что камнетесы продолжают работать как следует, чтобы украшать жилища богов, которые иначе могут покинуть землю. Только при встрече с рабочими людьми формируется умение управлять; камень и дерево не лгут. Фараон создан Египтом, фараон создает Египет; он строит и строит, ибо возвести храм и организовать свой народ есть наивысшее проявление любви.

Каждое слово Сети как молния пронзало сознание Рамзеса, он был подобен жаждущему путнику, прильнувшему к прохладному ключу.

— Значит, мое место здесь.

— Нет, сын мой; Гебель Сильсиль — это просто песчаный карьер. Гранит, алебастр, известняк, другие виды камня и другие материалы требуют твоего присутствия. Ты не можешь выбрать себе никакого пристанища, ни в каком сообществе. Время возвращаться на север.

13

В отведенном ему просторном кабинете Амени упорядочивал добытую информацию. Порывшись здесь, а также расспросив немало мелких чиновников, которые обычно оказывались болтливы, личный секретарь Рамзеса был доволен полученными результатами. Чутье подсказывало, что истина где-то рядом. Нет сомнения, что здесь не обошлось без подлога, но кому это было на руку? Если у него будут доказательства, юный писец пойдет до конца и будет добиваться наказания виновного.

В то время как он перечитывал свои записи, сделанные на деревянной табличке, в резиденцию Рамзеса ворвалась красавица Исет, влетев как вихрь в кабинет его личного секретаря.

Смущенный Амени поднялся; как вести себя с этой очень хорошенькой девушкой, самоуверенной и гордой своим положением?

— Где Рамзес? — накинулась она.

— Я не знаю.

— Я тебе не верю.

— Но это правда…

— А говорят, что у Рамзеса от тебя — никаких секретов.

— Мы друзья, но он покинул Мемфис, не предупредив меня.

— Это невозможно!

— Даже чтобы вас успокоить, я не стану лгать.

— Ты как будто не слишком встревожен.

— А о чем мне тревожиться?

— Ты знаешь, где он, и отказываешься мне это сказать!

— Вы напрасно обвиняете меня.

— Без него у тебя нет никакой защиты.

— Рамзес вернется, будьте уверены; если бы с ним что-то случилось, я бы это почувствовал. Между ним и мной существует какая-то невидимая связь, вот почему я не встревожен.

— Ты смеешься надо мной!

— Он вернется.

При дворе ходили какие-то смутные и противоречивые слухи; одни говорили, что Сети сослал Рамзеса на Юг, другие — что царевича отправили с миссией проверить состояние дамб перед грядущим подъемом воды. Красавица Исет не могла прийти в себя от гнева; ее любовник бросил ее и посмеялся над ней! Обнаружив пустой хижину из тростника, где они встречались, она подумала, что это шутка, и принялась звать Рамзеса, но напрасно; ей показалось, что со всех сторон повысовывались жабы, змеи и бродячие собаки, и она, перепуганная, убежала оттуда.

Оказаться в смешном положении по вине юного царевича… Но все же она беспокоилась о нем! Если Амени не лгал, Рамзес попал в ловушку.

Один только человек мог знать правду.

Шенар заканчивал свой обед; жареная перепелка удалась на славу.

— Дорогая Исет! Какое удовольствие видеть вас… Не хотите ко мне присоединиться? Пюре из фиг, не хвастаясь, скажу, что лучшего не найти во всем Мемфисе.

— Куда пропал Рамзес?

— Душа моя… Откуда мне знать?

— Будущий правитель может позволить себе пребывать в подобном неведении?

Удивленный Шенар улыбнулся.

— Ценю ваш тонкий ум.

— Скажите же, прошу вас.

— Не торопитесь, присядьте и отведайте этого чудного пюре, вы не пожалеете.

Девушка выбрала удобное кресло с зеленой подушкой.

— Судьба выделила нас, отчего не признать выпавшего нам шанса?

— Что вы хотите сказать?

— Мы прекрасно ладим друг с другом, вы не находите? Вместо того чтобы сходиться с моим братом, вам стоило бы прежде подумать и позаботиться о вашем будущем.

— И каково же оно, по-вашему?

— Блистательная жизнь рядом со мной.

Красавица Исет внимательно посмотрела на царского сына. Он был одет безупречно, выглядел привлекательным, степенным, входя в роль будущего правителя, но у него никогда не будет той притягательности и красоты, которыми обладал неуемный Рамзес.

— Вы правда хотите знать, где мой брат?

— Да, хочу.

— Боюсь, что огорчу вас.

— Ничего.

— Доверьтесь мне, и я избавлю вас от разочарования.

— Я не боюсь разочароваться.

Шенар казался огорченным.

— Рамзес отбыл в качестве писца в экспедицию в песчаные карьеры Гебель Сильсиля. Ему надлежит составить отчет о ведущихся работах. Поручение весьма заурядное и вместе с тем вынуждающее его провести долгие месяцы в карьерах и обосноваться на Юге. Мой отец в очередной раз подтвердил, насколько он разбирается в людях; он определил моему брату подобающее место. Что если нам подумать о нашем будущем?

— Я не в силах, Шенар, я…

— Я же вас предупреждал.

Он поднялся и взял ее правую руку.

Это прикосновение было ей противно. Да, Рамзеса отодвинули на второй план; да, Шенар казался полновластным хозяином здесь. Его любовь могла принести счастливой избраннице славу и богатство; десятки знатных девушек мечтали выйти замуж за наследника царской власти.

Она резко отпрянула.

— Оставьте меня!

— Не портите себе жизнь.

— Я люблю Рамзеса.

— Любовь ничего не значит! Это меня не интересует, и вы забудете эти глупости. Мне нужно, чтобы вы оставались такой же красивой, чтобы подарили мне сына и стали первой женщиной Египта. Раздумывать просто глупо.

— Можете считать меня безумной.

Шенар протянул ей руку.

— Не уходите! А то…

— А то что?

Лунный лик Шенара помрачнел.

— Стать врагами, какая досада… Я взываю к вашему разуму.

— Прощайте, Шенар; следуйте своим путем, а мой уже предначертан.

Мемфис был городом шумным и оживленным. В порт, где постоянно кипела жизнь, прибывали многочисленные торговые судна с юга и севера; отправления четко регулировались администрацией, отвечавшей за речное движение, погрузка контролировалась целой армией писарей. В одном из многочисленных складов находились письменные принадлежности, в том числе и чернильные палочки.

Амени, пользуясь своим положением личного секретаря младшего сына фараона, получил разрешение проверить этот склад. Все внимание он уделял товарам высшего качества, цена на которые была самой высокой; однако данное вмешательство не принесло никаких результатов.

Пустившись по улицам, запруженным зеваками и ослами, груженными фруктами, овощами и мешками с зерном, Амени, маленький и юркий, без труда пробрался к кварталу храма Птаха, недавно расширенного по приказу Сети: перед пилоном шириной в семьдесят пять метров возвышались колоссы розового гранита, символизируя божественное присутствие. Юный писец любил древнюю столицу, основанную Менесом, объединившим Юг и Север; она напоминала золотую чашу, посвященную богам. Как приятно было любоваться здесь прудами, покрытыми лотосами, вдыхать аромат цветов, гуляя по площадям или присаживаясь отдохнуть в тени деревьев, смотреть на Нил! К сожалению, прохлаждаться было некогда. Пройдя мимо арсеналов, где хранилось всевозможное оружие, предназначенное для разных видов войск, Амени оказался на пороге мастерской, где изготавливались чернильные палочки для лучших школ города.

Встретили его холодно, однако имя Рамзеса позволило ему войти и расспросить мастеров. Один, который по возрасту скоро должен был отойти от дел, оказался довольно сговорчивым и высказал недовольство небрежностью некоторых ремесленников, которые, тем не менее, имели разрешение двора. Проворный Амени раздобыл нужный адрес в северном квартале, за белыми стенами старой крепости.

Юный писарь выбрал путь подальше от набережных с их толчеей и пошел кварталом Анхтауи, «жизнь Обеих земель» [4]; он прошел мимо одной из казарм и оказался в весьма населенном предместье, где громадные особняки стояли бок о бок с небольшими домишками в два этажа и ремесленными лавками. Он несколько раз терялся в этом муравейнике, но благодаря приветливым хозяйкам, которые мели улицы переговариваясь друг с другом, он, наконец, отыскал нужную мастерскую, которую собирался посетить. Какова бы ни была его усталость, Амени готов был обойти весь Мемфис, будучи уверенным, что разгадка таится в производстве чернильных палочек.

На пороге его встретил косматый детина с дубинкой в руках.

— Приветствую тебя, могу я войти?

— Запрещено.

— Я личный секретарь царского писца.

— Ступай своей дорогой, мальчик.

— Этот царский писец — Рамзес, сын Сети.

— Мастерская закрыта.

— Тем лучше, мой осмотр никому не помешает.

— У меня распоряжение.

— Если будешь более сговорчивым, обойдется без официальной жалобы.

— Убирайся.

Амени пожалел, что он такой хилый; Рамзес бы без лишних разговоров убрал с дороги грубияна, столкнув его в канал. Не обладая физической силой, юный писец пользовался хитростью.

Он махнул стражнику, сделал вид, что уходит, и взобрался по веревочной лестнице на крышу чердака со стороны заднего двора мастерской. Когда наступила ночь, он пробрался внутрь через слуховое окно. Воспользовавшись лампой, стоявшей на этажерке, он обследовал склад мастерской. Первая серия чернильных палочек его разочаровала; все они были превосходного качества. Но вторая, также помеченная контрольной печатью «первый сорт», содержала товар с изъянами: меньшего размера, нечеткого цвета, недостаточного веса. Проверив их на письме, Амени получил долгожданное доказательство: он только что открыл центр производства брака.

Обрадованный находке юноша не заметил подкравшегося охранника, который, ударив его палкой по голове, вскинул тщедушное тело себе на плечи и свалил в соседнем дворе в общий мусорный бак, куда сбрасывались отходы, сжигаемые на рассвете.

Любопытному теперь вряд ли представится возможность рассказать об увиденном.

14

Ведя за руку свою маленькую заспанную дочурку, мусорщик медленно брел по сонным улицам северного квартала Мемфиса. До рассвета он должен был сжечь отходы, сваленные у проходов между домов; ежедневное сжигание мусора и отходов вполне соответствовало правилам гигиены, установленным местной администрацией. Работа эта была нудная, но в то же время хорошо оплачиваемая и давала сознание того, что ты облегчаешь жизнь горожанам.

Мусорщик знал две самые неряшливые семьи этого квартала; сделав им упрек однажды, он не заметил никакого улучшения — вероятно, ему придется заставить их заплатить штраф. Ворча и ругая лень, присущую роду человеческому, он поднял тряпичную куклу, которую выронила девчушка, и успокоил ребенка. Когда он закончит свою работу, они позавтракают и прилягут отдохнуть в тени тамариска, в саду, находящемся рядом с храмом богини Нейт.

К счастью, отходов оказалось немного; вооружившись факелом, мусорщик поджег бак со всех сторон, чтобы быстрее с этим расправиться.

— Папа, я хочу большую куклу.

— Что ты сказала?

— Большую куклу, там.

Девочка протянула руку к чему-то, напоминавшему человека: из кучи мусора торчала человеческая рука. Дым почти скрыл ее.

— Я хочу ее.

Ради интереса мусорщик забрался в отходы, рискуя обжечься.

Рука… Рука мальчика! Действуя как можно осторожнее, он вытащил бездыханное тело. Затылок весь был в запекшейся крови.

Во время пути назад Рамзес также не видел отца. Ни одна деталь не ускользала от его внимательного взгляда, тщательно отмечаемая в путевом журнале; этот текст затем будет занесен в анналы государства, отражающие высокие достижения шестого года правления Сети. Царевич, отложив на время свои письменные принадлежности и одеяния писца, примкнул к экипажу. Участвуя в маневрах, он научился вязать узлы, ставить паруса и даже пользоваться штурвалом. Особенно он сдружился с ветром; говорили, что таинственный бог Амон, которого никто не мог себе представить, заявлял о своем присутствии, надувая паруса кораблей, которые он вел в гостеприимные порты. Невидимый проявлял себя, оставаясь все же невидимым.

Капитан корабля охотно согласился на игру, поскольку царский сын сам оставил свое поручение и забыл о своих привилегиях; так, он подверг его всем трудностям жизни моряка. Рамзес не ропща драил палубу и не раздумывая садился на скамью рядом с гребцами. Движение на север требовало прекрасного знания течений и вымуштрованной команды. Видеть, как судно плавно скользит по волнам, слиться с водой в одном гармоничном движении было истинным удовольствием.

Возвращение экспедиции принято было отмечать большим праздником. На набережной в районе корабельных верфей и торгового порта Перу-нефер, «Добрые пути», собралась шумная толпа. Как только моряки вновь ступили на землю Египта, к ним ринулись встречающие, поднося венки цветов и кубки холодного пива; потом были танцы и песни в их честь, все прославляли смелость моряков и благосклонность реки, доставившей их в добром здравии.

Тонкие руки обвили шею Рамзеса венком из васильков.

— Такого подарка будет довольно царевичу? — спросила сердитая красавица Исет.

Рамзес не стал отпираться.

— Ты, наверное, сердишься?

Он обнял ее, а она сделал вид, что упирается.

— Думаешь, что, увидев тебя, я забуду твою грубость?

— Почему бы нет, ведь я не виноват?

— Даже если тебе срочно нужно было уехать, ты мог бы меня предупредить.

— Выполнение приказа фараона не терпит промедления.

— Ты хочешь сказать, что…

— Отец взял меня с собой в Гебель Сильсиль, и это вовсе не было наказанием.

Красавица Исет прильнула к нему, ласкаясь.

— Долгие дни путешествия вместе с ним… Тебе, верно, удалось поговорить…

— Не обольщайся, я выполнял обязанности писца, камнетеса и матроса.

— Зачем же он взял тебя в это путешествие?

— Ему одному это известно.

— Я видела твоего брата, он сказал мне, что ты впал в немилость. По его словам, ты должен был отправиться на Юг, чтобы занять там какой-то незначительный пост.

— В глазах моего брата все незначительно, кроме его собственной персоны.

— Но ты вернулся в Мемфис, и я — твоя.

— Ты красива и умна: два качества, необходимые для царской супруги.

— Шенар не оставил мысли жениться на мне.

— Что же ты раздумываешь? Неблагоразумно отказываться от судьбы, отмеченной величием.

— Да, я неблагоразумна, я влюблена в тебя.

— Будущее…

— Меня интересует только настоящее. Мои родители за городом, я в доме одна… Там нам будет гораздо удобнее, чем в хижине из тростника, нет?

Было ли любовью то безумное удовольствие, которое он разделял с красавицей Исет? Рамзесу ни к чему было думать об этом. Ему достаточно было этого плотского удовольствия, смаковать эти пьянящие мгновения, когда их тела сливались в одно целое, уносимые вихрем страсти. Своими ласками его любовница умела пробудить его желание и растревожить, в то же время не истощая вконец его силы. Как трудно было оставить ее, обнаженную и томную, протягивающую к нему руки, чтобы задержать еще немного в своих объятиях!

Впервые красавица Исет заговорила о свадьбе. Строптивый царевич не выказал ни малейшего энтузиазма: насколько ему нравилось быть с ней, настолько же его отвращала мысль связать с ней свою судьбу. Естественно, несмотря на их юный возраст, они уже были мужчиной и женщиной, и никто не мог бы воспротивиться их союзу. Но Рамзес еще не был готов на этот шаг. Исет не стала его упрекать, но пообещала себе, что убедит его; чем больше она его узнавала, тем больше верила в него. Что бы ни говорил ей рассудок, она решила следовать своей интуиции. Того, кто дарит тебя такой любовью, нельзя ничем заменить, никакими богатствами мира.

Рамзес направился в центр города, туда, где располагались дворцы; Амени, должно быть, дожидался его с нетерпением. Дало ли его расследование какие-нибудь результаты?

Вооруженный охранник стоял в дверях его покоев.

— Что происходит?

— Это вы царевич Рамзес?

— Да, я.

— Ваш секретарь подвергся нападению; меня поставили охранять его.

Рамзес бросился в комнату своего друга.

Амени лежал в постели с перевязанной головой, оставленный на попечение сиделки.

— Тише, — строго сказала она, — он спит.

Она вывела царевича за дверь.

— Что с ним случилось?

— Его обнаружили в отходах в северном квартале в полумертвом состоянии.

— Он выживет?

— Врач настроен оптимистично.

— Он приходил в себя, сказал что-нибудь?

— Несколько слов, неразборчиво. Лекарство снимает боль, но погружает его в глубокий сон.

Рамзес решил поговорить с помощником начальника охраны, направленным для очередной проверки в южной части Мемфиса. Удрученный недавним происшествием, тот не смог сообщить царевичу ничего нового; никто в проверяемом квартале не видел нападавшего. Несмотря на тщательные опросы, не удалось обнаружить ни малейшего следа преступления. То же касалось и дела с возницей; вне всякого сомнения, он давно скрылся и, вероятно, уже покинул пределы Египта.

Вернувшись, царевич застал пробуждение Амени; при виде Рамзеса взгляд раненого прояснился.

— Ты вернулся… Я знал!

Голос его был слаб, но тверд.

— Как ты себя чувствуешь?

— Получилось, Рамзес, мне удалось!

— Если ты и дальше будешь так рисковать, ты свернешь себе шею.

— Ничего, я крепкий, ты же видишь.

— Кто тебя ударил?

— Охранник мастерской, где хранятся подложные чернильные палочки.

— Значит, тебе и в самом деле удалось.

Гордость озарила лицо Амени.

— Скажи мне точно, где это, — потребовал Рамзес.

— Это опасно… Не ходи туда без охраны.

— Не беспокойся и отдыхай; чем раньше ты встанешь на ноги, тем быстрее сможешь мне помочь.

Благодаря указаниям Амени Рамзес без труда отыскал ту самую мастерскую; солнце давно уже стояло в зените, но двери мастерской были закрыты. Желая понять, в чем дело, царевич обошел все вокруг, но не заметил ничего подозрительного. Склад казался заброшенным.

Опасаясь ловушки, Рамзес решил дождаться вечера. Несмотря на то что вокруг то и дело сновали туда-сюда разные люди, никто не входил в этот дом.

Он спросил водовоза, который обслуживал ремесленников этого квартала:

— Ты знаешь эту мастерскую?

— Здесь делают чернильные палочки.

— А почему она закрыта?

— Дверь уже целую неделю закрыта, это странно.

— А что владельцы?

— Не знаю.

— Кто они?

— Мы всегда видели только рабочих, но не хозяина.

— А кому они продавали свой товар?

— Не знаю, это не мое дело.

Водовоз удалился.

Рамзес поступил так же, как и Амени; он взобрался по лестнице и прошел по крыше чердака, чтобы проникнуть внутрь здания.

Его осмотр не занял много времени: склад был пуст.

Вместе с другими писцами Рамзес был призван в храм Птаха, бога, который сотворил мир словом; каждый должен был явиться перед главным жрецом и представить отчет о проделанной недавно работе. Глава сословия напомнил им, что они должны были отбирать слова, как подбирают качественный материал, и строить свою речь согласно учению мудрецов.

Когда церемония была окончена, Сари поздравил своего бывшего ученика.

— Я горжусь тем, что был твоим наставником; вопреки тому, что болтают злые языки, кажется, ты идешь путем знаний. Не переставай учиться, и ты станешь уважаемым человеком.

— Неужели это важнее, чем постичь суть своего существа?

Сари не мог скрыть своей досады.

— Когда ты наконец образумишься! Сколько о тебе разных слухов ходит!

— Каких же?

— Говорят, ты ищешь беглого возницу и что твой личный секретарь недавно был тяжело ранен.

— Это вовсе не слухи.

— Оставь это властям и забудь все эти ужасы, царская охрана лучше в этом разбирается. В конце концов, виновных найдут, поверь мне; у тебя и без того много дел. Главное — быть на высоте своего положения.

Обедать один на один со своей матерью было редкой привилегией, которую Рамзес не мог недооценить. Слишком занятая управлением государством, в котором она принимала активное участие, исполняя ежедневные и сезонные ритуалы, не говоря уже о бесчисленных обязанностях при дворе, великая супруга правителя нечасто могла позволить себе провести краткие часы досуга со своими близкими.

Алебастровые блюда были расставлены на низких столах, в тени деревянной беседки. Освободившись после совета, утвердившего жриц, поющих гимн богу Амон-Ра, ответственных за музыкальную часть ритуала, Туйа осталась в торжественном длинном льняном платье с изящными мелкими складками, широкое золотое колье покоилось на царственных плечах. К бесконечному обожанию, которое она вызывала у Рамзеса, примешивалось все возрастающее восхищение. Ни одна женщина не могла с ней сравниться, ни одна женщина и не посмела бы равняться с ней; вопреки своему скромному происхождению, она родилась, чтобы быть царицей. Одна она сумела снискать любовь Сети и править Египтом, помогая ему.

На обед подали салат-латук, огурцы, ребро быка, козий сыр, круглый медовый пирог, лепешки и вино оазисов, разведенное водой. Царица наслаждалась спокойным течением обеда, когда ее не беспокоили ни докучливые посетители, ни бесконечные просители; тишина ее маленького сада, раскинувшегося вокруг пруда, питала ее силы, так же как подаваемые к столу блюда, тщательно подобранные ее поваром.

— Как прошла твоя поездка в Гебель Сильсиль?

— Я узнал мощь карьеров и силу моряков.

— Ни то, ни другое тебя не удержало.

— Отец этого не захотел.

— Он требовательный человек и всегда будет спрашивать с тебя больше, чем ты можешь дать.

— Ты знаешь, что он решил на мой счет?

— Что-то ты совсем не ешь сегодня.

— Нужно ли и дальше держать меня в неведении?

— Ты боишься фараона или доверяешь ему?

— Страху нет места в моем сердце.

— Тогда вступай в этот бой и не оборачивайся назад, не думай о сожалениях и угрызениях, не будь ни завистливым, ни ревнивым. Каждое мгновение, прожитое с твоим отцом, это дар неба; помни об этом и живи этим. Все остальное неважно.

Царевич попробовал ребро быка, хорошо прожаренное и сдобренное чесноком и специями. В синем небе над шатром взвился ибис.

— Мне нужна твоя помощь, охрана просто издевается надо мной.

— Это серьезное обвинение, сын мой.

— Однако обоснованное.

— У тебя есть доказательства?

— Ни одного, поэтому я и обратился к тебе.

— Ты полагаешь, я стою выше закона?

— Если ты потребуешь настоящего расследования, оно будет проведено как следует. Никто и не думает искать человека, который заплатил напавшему на меня, никто не хочет искать производителя бракованных чернильных палочек, проданных царским писарям как первосортный товар. Мой друг, обнаруживший мастерскую бракоделов, чуть не поплатился за это жизнью; однако преступник очистил склад, и ни один житель квартала не осмеливается свидетельствовать против него. Значит, это кто-то важный, настолько важный, что угрожает людям.

— На кого ты думаешь?

Рамзес не ответил.

— Я постараюсь что-нибудь сделать, — пообещала Туйа.

15

Корабль фараона медленно продвигался на север. Отбыв из Мемфиса, он сначала спускался вниз по Нилу, а потом пошел одним из рукавов реки, который проникал в самое сердце Дельты.

Рамзес был восхищен.

Здесь земля вовсе не походила на пустыню; в этом краю, который принадлежал Хору, в то время как Сет царил над долиной [5], где река пробивала себе путь между двух берегов, сражаясь с сушью бесплодной земли, поток поражал своей мощью. Дикая местность Дельты походила на бескрайнее болото, где среди зарослей папируса водилось несметное множество птиц и рыбы. Вокруг не было ни одного города, ни селения, лишь рыбачьи хижины, взгромоздившиеся на вершины холмов, утопавших в воде. Солнце не стояло неподвижно, как в долине; ветер, долетавший с моря, разметывал заросли тростника.

Черные фламинго, утки, цапли и пеликаны делили между собой эти громадные угодья, в которых терялись извилистые каналы; где-то генетта пожирала яйца в гнездах зимородков, где-то змея проскальзывала в густые заросли, над которыми кружился рой разноцветных бабочек. Человек еще не покорил эту землю.

Корабль, продвигаясь все дальше, постепенно замедлял свой ход, осторожно управляемый капитаном, привыкшим к капризам этого лабиринта; на борту — человек двадцать бывалых моряков и правитель страны, всегда на своем месте, на носу корабля. Сын наблюдал за ним незаметно, из укрытия, завороженный его присутствием; Сети представлял собой Египет, он сам был Египтом, наследник тысячелетней династии, познавшей величие бога и ничтожество человека. В глазах своего народа фараон был неким таинственным существом, истинное место которого было там, в звездном небе, его присутствие на земле представляло собой невидимую связь с потусторонним, его взгляд открывал подвластному народу двери в другой мир. Без него варварские племена быстро бы наводнили оба берега, с ним будущее казалось обещанием вечности.

Рамзес все же вел журнал и этого путешествия, хотя ни отец, ни члены команды не считали нужным распространяться о том, в чем заключается цель данного рейда. Царевич чувствовал скрытую тревогу, как если бы невидимая опасность подстерегала мирное судно. В любой момент могло появиться чудовище и пожрать игрушку волн.

Как и в первый раз, Сети не дал своему сыну времени предупредить красавицу Исет и Амени. Рамзес уже видел ярость первой и беспокойство второго; однако ничто, ни любовь, ни дружба, не могли помешать ему безоглядно следовать за отцом, куда бы тот его ни повел.

Фарватер очистился; двигаться вперед стало легче, и вскоре корабль причалил к берегу, поросшему травой, на котором возвышалась странная деревянная башня. Царь спустился по веревочной лестнице; Рамзес последовал за ним. Фараон и его сын поднялись на вышку, скрытую за береговыми укреплениями: сверху можно было видеть одно лишь небо.

Сети настолько был погружен в свои мысли, что Рамзес не осмеливался обратиться к нему с вопросом.

Внезапно взгляд фараона оживился.

— Смотри, Рамзес, смотри внимательно!

Высоко-высоко в небе показался косяк перелетных птиц, двигавшийся на юг.

— Они летят оттуда, со всех известных краев, — объявил Сети, — из той необъятной земли, где боги ежечасно творят жизнь. Когда они опускаются в океан силы, они принимают форму птиц с человеческой головой и питаются светом; когда они пересекают границы земли, они становятся ласточками или другими перелетными птицами. Не забывай смотреть на них, ибо они — наши воскресшие предки, которые вступаются за нас перед Солнцем, чтобы оно нас не спалило; это они вдохновляют мысль фараона и указывают ему путь, невидимый для простого глаза.

Когда спустилась ночь и зажглись звезды, Сети показал сыну небо. Он открыл ему название созвездий, рассказал о неустанном движении планет, солнца и луны, о связи небесного и земного мира. Власть фараона должна была распространяться и на космос, чтобы ни один уголок вселенной не вышел из-под его надзора.

С открытой душой Рамзес внимал словам отца; он питал свой дух, стараясь не уронить ни крошки. Заря явилась слишком быстро, застав его врасплох.

Из-за слишком плотной растительности царский корабль не мог двигаться дальше. Сети, Рамзес и четверо моряков, вооруженные копьями, луками и метательными палками, пересели в легкую лодку из папируса; фараон сам указывал путь гребцам.

Рамзес почувствовал, что он проникает в другой мир, не имеющий ничего общего с долиной. Здесь не было и следа присутствия человека; заросли папируса, раза в четыре выше человеческого роста, порой закрывали солнце. Если бы его кожа не была покрыта толстым слоем жирного крема, царевича быстро сожрала бы армия насекомых, кружение которых создавало оглушительный шум.

Пройдя сквозь болотистый лес, челнок вынырнул на темную гладь лесного озера, в центре которого плавали два островка.

— Святые города Пе и Деп, — пояснил фараон.

— Города? — удивился Рамзес.

— Они предназначены для душ праведников; их крепость — сама природа. Когда жизнь возникла из Океана всех начал, она появилась, как холм из-под воды; вот они, два священных кургана, которые, объединенные твоим духом, образуют одну землю, обиталище богов.

Вместе со своим отцом Рамзес ступил на землю «священных городов» и очутился перед небольшим святилищем; простым шалашом из тростника, у входа в который была воткнута палка, вырезанная на конце спиралью.

— Вот символ действия, — уточнил правитель. — Каждый должен найти свое дело и выполнить его, прежде чем заняться самим собой. Дело фараона — быть первым служителем богов; если он будет думать лишь о себе, он станет тираном.

Их окружал чуждый тревожный мир; трудно было оставаться спокойным в этом хаосе жизни, постоянно находясь начеку. Один только Сети, казалось, был закрыт для каких бы то ни было переживаний, как будто эта непознаваемая природа подчинялась его воле. Если бы в его взгляде не читалась спокойная уверенность, Рамзес уже готов был поверить, что они потерялись в этих чащах гигантского папируса.

Внезапно горизонт раздвинулся; плоскодонное суденышко скользило теперь по зеленым водам, омывавшим берег, занятый рыбаками. Голые и косматые, они ютились в ветхих хижинах, ловили сетью, лесой и вершей, рассекали рыбу длинными ножами, очищали от внутренностей и оставляли вялиться на солнце. Двое из них несли карпа Нила, такого огромного, что палка, на которую его нанизали, прогибалась под тяжестью.

Застигнутые врасплох этим внезапным вторжением рыбаки казались испуганными и весьма недружелюбными; сжавшись в кучу, они выставили вперед ножи.

Рамзес приблизился; враждебные взгляды впились в него.

— Преклоните колена перед фараоном.

Пальцы разжались, и ножи, взвившись вверх, упали на мягкую почву. Подданные Сети распростерлись перед своим правителем, прежде чем предложить ему разделить их скромную пищу.

Рыбаки перешучивались с охранниками, те угощали их пивом, разлитым по кувшинам. Когда их начало клонить в сон, Сети обратился к своему сыну, озаряемый светом факелов, пламя которых отгоняло навязчивую мошкару и диких животных.

— Вот самые бедные из людей, но и они делают свое дело и ждут твоей поддержки. Фараон — тот, кто приходит на помощь слабому, защищает вдову, не дает умереть с голоду сироте, откликается на всякую просьбу о помощи, добрый пастырь, денно и нощно следящий за стадом, щит, защищающий свой народ. Тот, кого боги выбирают для исполнения высшей обязанности, о котором говорят: «Никто не голодал, пока он правил». Нет более благородной стези, чем стать Ка Египта, сын мой, питающим источником для всей страны.

Рамзес провел долгие недели с рыбаками и собирателями папируса. Он научился различать многие породы съедобных рыб и рубить легкие челноки, развил свое чутье охотника, успел потеряться в лабиринтах каналов и болот и выбраться оттуда, полюбил рассказы о могучей силе рыбаков, которые вытаскивали из воды рыбу громадных размеров, провоевав с ней несколько часов кряду.

Несмотря на свою нелегкую жизнь, они не променяли бы ее на пресное бесцветное существование жителей долины. Нескольких дней, проведенных в этом не слишком благоустроенном краю, было им достаточно; вкусив нежных ласк женщин и пополнив запасы мяса и овощей, они возвращались в свои болота Дельты.

Царевич проникся их силой; он перенял их взгляд и их слух, стал мужественнее рядом с ними, как они, не выказывал ни малейшей жалобы, когда усталость раздирала его плоть, и в который раз забыл о привилегиях собственного положения. Его сила и ловкость поражали окружающих; он в одиночку справлялся с тем, что было под силу трем бывалым рыбакам. Но подобные подвиги вызывали больше зависти, нежели восхищения, и царский сын очень скоро опять оказался в стороне от остальных.

В прошлом осталась его мечта: стать кем-то другим, отказаться от таинственной силы, вдохновлявшей его, чтобы уподобиться ближнему и жить жизнью, похожей на существование каменщиков, моряков или рыбаков. Сети довел его до границ страны, до тех затерянных ее уголков, где море, наступая, поглощало землю, и все для того, чтобы царевич познал самого себя, избавившись от иллюзий детства.

Отец покинул его. Однако накануне своего отъезда он ясно указал ему путь к власти. Слова царя были обращены к нему, и только к нему, к Рамзесу.

Сон, мгновение очарования, ничего больше. Сети говорил с ветром, с водой, с просторами Дельты. Сын, слушавший его, являлся для него лишь живым подтверждением его правоты. Увезя его на край света, он потушил его тщеславие и покончил с юношескими заблуждениями сына. Жизнь Рамзеса не была жизнью монарха.

И тем не менее он чувствовал свою близость с Сети, хотя личность его отца подавляла и уничижала; он желал внимать его учению, показать, на что он способен, превозмочь самого себя. Нет, не простой огонь горел в его душе; отец указал на него, и, что ни говори, он мало-помалу раскрывал перед сыном именно путь будущего правителя.

Никто не собирался приходить за ним; он должен был вернуться сам.

Рамзес покинул рыбаков еще до рассвета, пока те спали, сгрудившись вокруг костра. Взявшись за весла, он полным ходом направил свое плоскодонное судно на юг, не сбавляя скорости. Расположение звезд помогло ему выбрать нужное направление, затем ему оставалось положиться на собственное чутье, прежде чем он доберется до главного русла реки. В спину дул северный ветер, руки без устали продолжали грести. Устремленный к своей цели, делая лишь краткие передышки, чтобы подкрепить силы сушеной рыбой, которую он прихватил с собой, Рамзес слился с потоком. Над головой у него кружили бакланы, лучи солнца ласково согревали его.

Там, на стрелке Дельты, высилась белая стена Мемфиса.

16

Жара становилась удушающей. Люди и животные двигались медленнее, сбрасывая темп работы, в ожидании половодья, символизировавшего начало долгого периода отдыха для тех, кто не имел желания подвизаться разнорабочим на стройках фараона. Когда урожай был убран, голая земля, казалось, начинала умирать от жажды; но цвет Нила изменился: его каштановый оттенок ясно свидетельствовал о грядущем паводке, от которого зависело процветание Египта.

В больших городах люди пытались укрыться в тени; на рынках продавцы скрывались под широкими шатрами, натянутыми на колышках. Начиналось самое опасное время: пять последних дней года, которые выбивались из стройного ряда двенадцати месяцев по тридцать дней каждый. Пять дней вне обычного цикла были временем Сехмет, страшной богини с головой льва, которая могла бы погубить человечество, восставшее против Солнца, если бы создатель еще один, последний раз не вступился за него, обманув кровожадное божество и заставив его поверить, что оно поглощает человеческую кровь, тогда как оно вместо этого пило красное пиво, настоянное на пшенице. Каждый год в это самое время Сехмет насылала на страну болезни, с жадностью набрасываясь на подлецов, трусов и заговорщиков, очищая землю от их присутствия. В храмах денно и нощно читались молитвы, призванные успокоить буйство Сехмет. Фараон и сам совершал исполненные тайн обряды, которые были призваны обратить смерть в жизнь, коль скоро сила справедливости не покинула его.

В течение этих несчастных пяти дней вся деловая активность практически замирала; планы и путешествия откладывались, корабли стояли на приколе, поля оставались пустыми. Кто-то припозднившийся торопился поправить плотины, ожидая неизбежных порывов безжалостного ветра, являвшего собой гнев мстительной львицы. Без вмешательства фараона что стало бы со страной, разоряемой разгулом разрушительных сил?

Начальник охраны дворца в Мемфисе тоже предпочел бы спрятаться где-нибудь в своих приемных и там дожидаться наступления первого дня года, когда сердца, освободившись от страха, раскрывались, переполненные радостью. Но его только что вызвала к себе царица Туйа, и он терялся в догадках, пытаясь понять, зачем. Обычно он не встречался лично с царской супругой и получал распоряжения от ее камергера; почему сейчас было иначе?

Правительница внушала ему страх, как и все значительные люди; храня исключительность египетского двора, она не терпела посредственности. Разочаровать ее было непоправимым проступком.

До сих пор карьера начальника охраны дворца складывалась довольно удачно: спокойно, без похвалы и порицаний, постепенно он продвигался вверх, никого при этом не задевая. Он умел оставаться незаметным, но держаться за место, которое занимал. С момента его вступления в должность никакое чрезвычайное происшествие не нарушало спокойствие дворца.

Никакое, кроме этого внезапного вызова.

Неужели кто-то из его подчиненных, метящих занять его место, оклеветал его? Или какой-нибудь приближенный к царской семье желал его смещения? В чем его могли обвинить? Эти вопросы донимали его и вызывали невыносимые приступы мигрени.

Трясущийся, страдающий тиком, от которого у него дергался глаз, начальник охраны явился в приемный покой царицы. Хотя ростом он был выше ее, она показалась ему огромной.

Он поклонился.

— Великая Царица, да будут боги благосклонны к вам и…

— Оставим формальности; присядьте.

Правительница указала ему на удобный стул. Служака не осмеливался поднять на нее глаза. Как у такой хрупкой женщины могло быть столько властности?

— Вы знаете, наверное, что один из конюхов покушался на жизнь Рамзеса?

— Да, Великая Царица.

— Вы также, должно быть, знаете, что ведутся поиски возницы, который сопровождал Рамзеса на охоту, и, возможно, является организатором преступления.

— Да, Великая Царица.

— Вас, конечно, оповещают о продвижении этого расследования.

— Боюсь, оно будет долгим и трудным.

— «Боюсь»… Замечательное выражение! Может быть, вы боитесь обнаружить правду?

Начальник охраны вскочил, как будто его ужалила оса.

— Конечно, нет! Я…

— Садитесь и слушайте меня внимательно. У меня создалось впечатление, что кто-то старается замять это дело и свести его к факту простой защиты; Рамзес выжил, нападавший на него скончался, заказчик исчез. Зачем еще что-то искать? Несмотря на настойчивые требования моего сына, не обнаружено ничего нового. Неужели мы уподобимся варварам, для которых понятие правосудия ничего не значит?

— Великая Царица! Вы знаете, как предана вам охрана, вы…

— Я вижу лишь ее недееспособность и надеюсь, что это временно; если кто-то мешает расследованию, я это выясню. Точнее, вы мне его назовете.

— Я? Но…

— Ваше положение как нельзя лучше подходит для быстрого и незаметного расследования. Найдите возницу, который подстроил Рамзесу ловушку, и предайте его суду.

— Великая Царица, я…

— Будут какие-нибудь возражения?

Подавленный, начальник охраны почувствовал, что его пронзила одна из стрел Сехмет. Как он сможет выполнить приказ царицы, не рискуя при этом задеть чьи-нибудь интересы? Если ответственный за это покушение — человек высокопоставленный, он, несомненно, окажется гораздо более свирепым, чем Туйа… Но царица не потерпит, чтобы ее приказание не выполнялось.

— Нет, конечно. Нет… Но это будет нелегко.

— Вы это уже говорили; если я обращаюсь к вам, то не с каким-нибудь никчемным делом. Кроме того, я должна поручить вам еще одно задание, гораздо более легкое.

Туйа рассказала о подложных чернильных палочках и загадочной мастерской, где они изготавливались; благодаря сведениям, доставленным Рамзесом, она указала точное месторасположение и потребовала узнать имя хозяина.

— Эти два дела как-то связаны между собой, Великая Царица?

— Маловероятно, но… Кто знает? Ваши старания помогут нам это выяснить.

— Не сомневайтесь.

— Что ж, я на вас рассчитываю; а теперь — за дело.

Царица удалилась.

Убитый, с больной головой, чиновник думал уже, что ему остается уповать лишь на чудо.

Шенар весь сиял.

Вокруг старшего сына фараона в приемном зале дворца толпились десятки купцов, прибывших со всех концов света: с Кипра, Эгейского моря, из Финикии, Сирии, Ливана, Африки, желтокожие и узкоглазые с Востока, бледнолицые из туманного северного края, все откликнулись на его зов. Процветание Египта Сети было настолько известно, что приглашение ко двору расценивалось как великая честь; недоставало лишь посланников Хеттского царства, в последнее время довольно враждебно настроенного против действий фараона.

Для Шенара международная торговля представлялась будущим человечества. В портах Финикии в Библосе и Угарите уже стояли корабли, прибывшие с Крита, из Африки и далекого Востока. Отчего же Египет оставался в стороне от этого золотоносного пути, оправдываясь тем, что сохраняет свое лицо и древние традиции? Шенар восхищался отцом, но ставил ему в упрек отсутствие прогрессивных взглядов. На его месте он осушил бы большую часть Дельты и устроил многочисленные торговые порты на средиземноморском побережье. Как и его предки, Сети был одержим безопасностью Обеих земель; вместо того чтобы развивать оборонную систему и готовить армию к войне, не лучше ли было начать торговлю с хеттами и, если потребуется, успокоить самых воинственно настроенных, обогатив их?

Когда он вступит на трон, Шенар покончит с насилием. Он ненавидел армию, генералов и солдат, ограниченный ум военных всех мастей, господство грубой силы; не так следовало управлять, чтобы продлить свое правление. Рано или поздно побежденный народ становится победителем, восстав против завоевателя. Зато, поймав его в сети экономических законов, которые понимала и коими могла управлять лишь ограниченная каста, можно было быстро устранить всякую попытку сопротивления.

Шенар благодарил судьбу за то, что она подарила ему положение старшего сына правителя и назначенного преемника царской власти; и уж, конечно, не Рамзесу, беспокойному и мало в чем разбирающемуся, мешать воплощению его грандиозных планов. Торговая сеть, охватывающая весь цивилизованный мир, единственным и полноправным хозяином которой будет он, союзы, заключаемые в соответствии с его интересами, единственная нация, которая откажется от условных разделений и пережитков традиций… Можно ли представить себе нечто более захватывающее?

Что там Египет… Он, конечно, должен быть отправной точкой, но вскоре его уже будет недостаточно; у Юга, увязшего в традициях отцов, не было никакого будущего. Когда Шенар получит власть, он обустроит свою столицу где-нибудь в более удобной стране, откуда будет править своей империей.

Обычно заграничных купцов не принимали при дворе; почти признанный преемник Сети стремился подчеркнуть свою заинтересованность в них. Уже сейчас он подготавливал будущее, которое было не за горами. Убедить Сети изменить позицию было делом не из легких; однако монарх, даже если он чтил Маат, должен был подчиняться требованиям настоящего момента. Шенар старался найти наиболее убедительные доводы.

Прием, нельзя не признать, имел большой успех. Купцы пообещали Шенару подарить самые красивые вазы, которые только способны были изготовить их мастера; так он пополнит свою коллекцию, прославленную по всему Ближнему Востоку, до самого Крита. Чего бы он ни отдал, чтобы заполучить предмет безупречной формы, с изящными изгибами, завораживающих цветов! Удовольствие обладания удваивалось от возможности лицезреть неподдельную ценность; наедине со своими сокровищами Шенар преисполнялся наслаждения, которого никто не мог его лишить. Один из осведомителей подошел к нему, после того как он закончил разговор с азиатским торговцем.

— Небольшая неприятность, — шепнул осведомитель.

— Какого рода?

— Ваша мать не удовлетворена результатами официального расследования.

Шенар поморщился.

— Простой каприз?

— Намного больше.

— Она хочет расследовать сама?

— Она назначила начальника охраны дворца.

— Никчемный.

— И все же он может помешать.

— Пусть действует.

— А если он что-нибудь разузнает?

— Маловероятно.

— Не лучше ли заранее его обезвредить?

— Неизвестно, чем это обернется; действия идиотов не поддаются разумному осмыслению. К тому же он не найдет ничего существенного.

— Какие у вас будут распоряжения?

— Наблюдать и держать меня в курсе.

Осведомитель исчез, и Шенар возвратился к своим гостям. Несмотря на раздражение, он улыбался, стараясь быть приветливым.

17

Вход в северный порт Мемфиса находился под постоянным наблюдением речного патруля; движения судов были тщательно расписаны, чтобы не допустить аварии. Каждая единица определялась и, в случае скопления других судов, должна была ждать, прежде чем занять свое место.

Смотритель главного канала следил за всем этим почти рассеянно; в обеденный час движение, как правило, замедлялось. С вершины белой башни, раскаленной палящими лучами солнца, охранник не без гордости наблюдал за просторами Нила, каналами и зелеными полями, широта которых свидетельствовала о приближении к Дельте. Меньше чем через час, когда солнце сдвинется с точки зенита и начнет клониться к закату, он вернется к себе, в маленький домик в пригороде, и отдохнет после обеда, а потом сможет поиграть с детьми.

Желудок настойчиво требовал пищи; охранник принялся за сухой хлебец с салатом, собранным этим же утром. Его работа была сложнее, чем казалось на первый взгляд, ведь она требовала большой сосредоточенности.

Вдруг — странное зрелище.

Сначала он подумал, что это обман зрения, вызванный полуденной жарой; затем, забыв про свою нехитрую закуску, он уставился на странное суденышко, которое протискивалось между двумя шаландами, груженными амфорами и мешками с зерном.

Это была лодка из папируса… На борту — юный атлет, работавший веслом, как одержимый!

Обычно подобные лодки не покидали водного лабиринта Дельты… К тому же она не числилась в списке кораблей, имевших разрешение появляться сегодня в порту! Воспользовавшись зеркалом, охранник послал оптический сигнал группе экстренного вмешательства.

Три быстрые лодки, управляемые хорошо обученными гребцами, окружили незваного гостя, вынудив его остановиться. Царевич Рамзес сошел на землю в сопровождении двух охранников.

Красавица Исет не стала сдерживать своего гнева:

— Почему Рамзес отказывается меня видеть?

— Не знаю, — ответил Амени, у которого все еще шумело в голове.

— У него неприятности?

— Надеюсь, что нет.

— Он говорил с тобой обо мне?

— Нет.

— Тебе следовало бы быть несколько разговорчивее, Амени!

— Это не обязательно для личного секретаря.

— Я приду завтра.

— Как изволите.

— Постарайся быть немного сговорчивее; если ты откроешь мне его дверь, ты будешь вознагражден.

— Моей зарплаты мне вполне хватает.

Красавица пожала плечами и удалилась.

Амени был озадачен. С самого своего возвращения из Дельты Рамзес заперся у себя и не произнес ни слова. Он едва прикасался к пище, приносимой ему его другом, и все перечитывал высказывания мудреца Птах-Хотепа или сидел на террасе, глядя на город и высящиеся вдали пирамиды Гизеха и Саккары.

Не вызывая у царевича особого интереса, Амени все же рассказал ему о результатах своих поисков. Вне всякого сомнения, по обрывкам документов, подозрительная мастерская принадлежала важному лицу, на которого работало множество мастеров, однако Амени всегда наталкивался на стену молчания, не в силах сломить ее.

Сам не свой от радости, Неспящий ликуя встретил своего хозяина и не отходил теперь от него ни на шаг, боясь опять потерять его; ластясь или разлегшись у ног царевича, пес золотисто-желтого окраса, с висячими ушами и хвостом закорючкой, оставался при нем бессменным стражем. Один он удостаивался разговоров с царевичем.

Накануне нового года и праздника половодья красавица Исет окончательно потеряла терпение и, несмотря на запрет своего любовника, пришла к нему на террасу, где он размышлял в обществе своего пса. Неспящий оскалился, зарычал и навострил уши.

— Успокой своего зверя!

Ледяной взгляд Рамзеса заставил строптивую остановиться.

— Что происходит? Скажи мне, прошу тебя!

Рамзес отвернулся, полный безразличия.

— Ты не имеешь права так со мной обращаться… Я переживала за тебя, я люблю тебя, а ты даже не хочешь взглянуть на меня!

— Оставь меня одного.

Она упала на колени, умоляя:

— Одно слово!

Неспящий немного успокоился.

— Чего ты хочешь?

— Посмотри на Нил, Исет.

— Могу я приблизиться?

Он не ответил. Она подошла, пес не стал ей препятствовать.

— Звезда Сотхи скоро выйдет из мрака, — указал Рамзес, — завтра она поднимется на востоке вместе с солнцем и провозгласит рождение новой воды.

— Разве так не происходит каждый год?

— Ты не понимаешь, что этот год будет непохож на все другие?

Серьезность царевича удивила красавицу Исет; она не могла ему лгать.

— Нет, я не понимаю.

— Посмотри на Нил.

С большой нежностью она взяла его под руку.

— Не говори со мной загадками; я тебе не враг. Что с тобой произошло в Дельте?

— Мой отец открыл мне меня самого.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не имею права на побег; скрываться было бы бесполезно.

— Я верю в тебя, Рамзес, какова бы ни была твоя судьба.

Он тихо погладил ее по волосам. Она смотрела на него, не отрываясь: там, в землях Севера, он перенес испытание, полностью изменившее его.

Подросток вернулся мужчиной.

Мужчиной завораживающей красоты, мужчиной, в которого она была безнадежно влюблена.

Специалисты, следящие за разливами Нила, не ошиблись, объявив день, когда вода пойдет на приступ берегов Мемфиса.

Сразу же начались приготовления к празднику; повсюду провозглашали, что богиня Исида, в конце долгого поиска обрела и вернула к жизни Озириса. Сразу за восходом солнца плотина, закрывавшая главный канал, проходящий через город, была открыта, и поток прибывающей воды с ревом ринулся в русло канала; чтобы вода прибывала, не разрушая, в канал бросали множество статуэток. Они символизировали Хапи, плодородную силу Нила, и представляли собой двуполое божество в виде мужчины с набухшими грудями, ворохом папируса на голове и подносами, полными яств, в руках. В каждой семье хранился фаянсовый кувшин, наполненный водой прилива, наличие которой должно было обеспечить процветание.

Во дворце было оживленно. Меньше чем за час образовалась процессия, которая должна была спускаться к Нилу, с фараоном во главе, для отправления ритуала принесения даров. Каждый с нетерпением ожидал, какое место будет ему отведено в этом ряду, представлявшем придворную иерархию, готовую предстать перед народом.

Шенар не находил себе места. В десятый раз он обращался с вопросом к камергеру.

— Отец уже подтвердил мое назначение?

— Нет еще.

— Неслыханно! Спросите у ответственного за ритуал.

— Правитель, возглавив шествие, сам раскроет порядок построения.

— Все и так его знают.

— Извините, я ничего не могу сказать заранее.

Шенар стал нервно поправлять складки своего длинного льняного одеяния, проверяя пальцами колье из трех рядов бусин халцедона. Ему бы хотелось выглядеть более ослепительно, но он не должен был затмевать собственного отца. Слухи подтверждали: Сети намеревался внести некоторые изменения в протокол, посоветовавшись с супругой. Но отчего же его не допустили на этот совет? Если царственная чета держала его на расстоянии, это означало, что на горизонте появилась немилость. И кто иной мог быть виновником этого, как не заносчивый Рамзес?

Шенар, конечно, ошибся, недооценивая своего младшего брата. Эта змея исподтишка плела бесконечные интриги против него и собиралась нанести решающий удар, оклеветав его. Туйа слушала его ложь и оказывала влияние на мужа.

Да, таков и был план Рамзеса: занять первое место, сразу после царственной четы, в праздничной процессии во время всенародной церемонии и доказать, что он опередил своего старшего брата.

Шенар попросил аудиенции у своей матери.

Две жрицы завершали ритуал одевания величественной супруги правителя, прическа которой и корона, увенчанная двумя высокими перьями, говорила о том, что она воплощает собой дыхание жизни, оплодотворяющей всю страну. Благодаря ее присутствию засуха отступит и вернется плодородие.

Шенар склонился перед матерью.

— Отчего эта неопределенность на мой счет?

— На что ты жалуешься?

— Разве я не должен был занять место подле отца во время ритуала принесения даров Нилу?

— Это ему решать.

— Разве вы не знаете о его решении?

— Неужели ты потерял доверие к своему отцу? Обычно ты первый воздаешь хвалы мудрости его решений.

Шенар умолк, пожалев о своем нетерпении. Перед матерью он чувствовал себя неуверенно; действуя без напора, но с поражающей точностью, она пронзала его защитный панцирь, попадая в самую точку.

— Нет, я ценю их по-прежнему, будьте уверены.

— В таком случае почему ты беспокоишься? Сети поступит так, как нужно на благо Египта. Ведь это главное?

Чтобы занять чем-то руки и голову, Рамзес переписывал на папирусе высказывание мудрого Птах-Хотепа: «Если ты проводник, назначенный указывать путь многим, — говорил он, — ищи любой возможности быть действенным, так чтобы твое правление не знало недостатков». Царевич проникся этой мыслью, как если бы древний автор через века обращался прямо к нему.

Меньше чем через час ответственный за ритуал придет за ним и укажет ему место в процессии. Если его интуиция не обманывала его, он займет место, обычно достававшееся Шенару. Рассудок требовал, чтобы Сети не менял установленный порядок; но отчего же тогда протокол хранил эту тайну об иерархии, которая должна была открыться народу, на глазах у толпы, скопившейся по обоим берегам Нила? Фараон готовил удар молнии. И этот удар — замена Шенара Рамзесом.

Никакой закон не требовал от правителя назначать своим преемником именно старшего сына, ему даже не запрещалось выбирать его среди знати. Множество фараонов и их жен принадлежало к семьям скромного достатка или не имевшим никаких сношений со двором. Сама Туйа была провинциалкой без приданого.

Рамзес перебирал в памяти моменты, прожитые рядом с отцом; ни один нельзя было назвать случайным. Внезапно вторгаясь в его тихое существование, резкими вспышками просветляя его ум и давая по-новому осознать реальность, Сети сорвал с него покров иллюзий, чтобы дать ему увидеть его настоящую природу. Подобно тому как лев появляется на свет, чтобы быть царем зверей, Рамзес чувствовал, что был рожден, чтобы править.

В противоположность тому, что он думал, он не располагал никакой свободой; судьба сама прокладывала его жизненный путь, и Сети строго следил за тем, чтобы он не уклонялся от начертанного.

Многочисленные зеваки толпились у ограждений, выставленных вдоль дороги, которая вела от дворца к реке; это была одна из редких возможностей увидеть фараона, его супругу, их детей и главных сановников, именно в этот день праздника, который отмечал рождение нового года и возвращение воды.

Из окна своей резиденции Шенар наблюдал за любопытными, которые через несколько минут окажутся свидетелями его падения. Сети даже не дал ему возможности отстоять свою правоту и показать, что Рамзес не в состоянии управлять государством. Не обладая прозорливостью, монарх вынужден был принимать спорные и несправедливые решения.

Большинство придворных этого просто не допустят. Шенару оставалось объединить их и сформировать оппозицию, влиянием которой Сети не мог бы пренебречь. Многие высокопоставленные сановники доверяли Шенару; если Рамзес сделает какие-нибудь неверные шаги, его старший брат быстро вернет себе утраченное положение. А если он сам не допустит ошибок, Шенар расставит ему ловушки, в которые тот непременно попадется.

Главный распорядитель ритуала попросил старшего сына царя следовать за ним, процессия должна была вот-вот начаться.

Рамзес последовал за распорядителем ритуала.

Процессия разворачивалась от дверей дворца до самого квартала храмов. Царевича проводили к самому началу, где располагалась царственная чета, перед которой располагался один лишь человек, открывавший путь. Жрецы с бритыми головами, одетые в белое, смотрели, как проходит младший сын Сети, величественная осанка которого не могла не удивить их. Для некоторых он все еще был подростком, интересовавшимся одними играми и бесконечными развлечениями, которому была уготована жизнь легкая и незначительная.

Рамзес двигался вперед.

Он прошел мимо нескольких влиятельных придворных и знатных дам с их пышным окружением. Впервые младший царевич появился перед народом. Нет, то был не сон; его отец, в первый день нового года, собирался приблизить его к трону.

Однако шествие внезапно остановилось.

Распорядитель попросил его занять место за главным жрецом Птаха, далеко от царственной четы и от Шенара, который, находясь по правую руку от отца, по-прежнему представлялся назначенным преемником Сети.

Два дня Рамзес ничего не ел и ни с кем не разговаривал.

А Амени, понимая огромное разочарование своего друга, старался не показываться ему на глаза и молча ждал; как тень, он сторожил царевича, не надоедая ему. Конечно, Рамзес лишился теперь своего беззаботного спокойствия, и с этих пор его место среди придворных, которым надлежало участвовать во всех государственных ритуалах, однако статус его ничем не отличался от положения простого сановника. По всеобщему мнению, Шенар остался наследником короны.

Золотисто-желтый пес с висячими ушами почувствовал грусть своего хозяина и не требовал ни обычных прогулок, ни игр. Благодаря его преданности царевич выбрался из темницы, в которую сам себя заточил: кормя Неспящего, он согласился, наконец, принять пищу, которую приносил ему его личный секретарь.

— Я просто тщеславный дурак, Амени. Мой отец преподнес мне хороший урок.

— Зачем ему мучить тебя?

— Мне казалось, что я не настолько глуп.

— Неужели власть так много значит?

— Власть — нет, но самореализация — да! И я был уверен, что создан править. Мой отец отстранил меня от трона, я был слеп.

— Примешь ли ты свое будущее?

— А у меня есть будущее?

Амени уже начал сомневаться, в уме ли его друг. Отчаяние Рамзеса было столь глубоко, что оно могло толкнуть его на безумные поступки, чтобы разрушить себя. Одно лишь время могло сгладить разочарование, но терпение не числилось среди добродетелей царевича.

— Сари зовет нас на рыбалку, — ненавязчиво предложил Амени. — Не хочешь немного развеяться?

— Как скажешь.

Юный писарь едва сдерживал нахлынувшую радость: если Рамзес вновь откроет скромные удовольствия повседневной жизни, он быстро оправится.

Бывший наставник Рамзеса и его супруга собрали самых блестящих и образованных молодых людей, чтобы приобщить их к изысканному удовольствию рыбалки с удочкой на пруду, где разводили рыбу. Каждому участнику предоставлялся треножник и удочка из дерева акации; самый удачливый будет провозглашен победителем конкурса и выиграет великолепный папирус, повествующий о приключениях Синухе, — классический роман, которым зачитывалось не одно поколение грамотных людей.

Рамзес уступил свое место Амени, который весьма ценил это небывалое развлечение. Вряд ли он мог понять, что ни его дружба, ни любовь красавицы Исет не в силах погасить огонь, пожиравший его душу. Время лишь расшевелит это ненасытное пламя, которому он будет жертвовать все подряд. Что бы там ни готовила ему судьба, он не примет обывательского существования. Лишь два человека внушали ему восхищение: его отец, правитель, и его мать, царица. Именно их взгляды он хотел разделять, и ничьи другие.

Добрый Сари положил руку на плечо своего бывшего ученика.

— Эта игра тебе наскучила?

— Твой прием вполне удался.

— Твое присутствие уже было гарантией успеха.

— Ты смеешься?

— Нисколько; у тебя теперь определенное положение. Многие придворные восхищались тобой во время процессии.

Жизнерадостный Сари казался искренним; он отвел Рамзеса в беседку, где разливали холодное пиво.

— Статус царского писаря самое завидное место, какое только можно себе вообразить, — заявил он воодушевленно. — Ты пользуешься доверием правителя, ты имеешь доступ к казне и житнице, ты получаешь немалую долю даров, приносимых в храмы, ты хорошо одет, у тебя есть лошади и лодка, ты живешь в прекрасном имении, ты получаешь доход со своих полей, усердные слуги заботятся о том, чтобы тебе было хорошо. Твои руки не натружены, твои ладони белые и мягкие, спина твоя крепка, тебе не приходится таскать тяжести, работать с киркой или мотыгой, тебя не призывают на хозяйственные работы, твои распоряжения выполняются немедленно. Твоя дощечка, твои кисти и твой свиток папируса обеспечивают тебе процветание и делают тебя богатым и уважаемым. «А слава?» — спросишь ты меня. Но она ждет тебя! Современники царских писарей ушли в царство мертвых, а потомки славят писателей.

— Будь писарем, — ровным голосом продекламировал Рамзес, — ибо книга переживет и стелу, и пирамиду, она сохранит твое имя лучше любого памятника. Для наследников писари оставят свои собрания мудрости; жрецы, отправляющие по ним погребальные обряды, — это их труды. Их сыновья — дощечки, на которых они пишут; камень, покрытый иероглифами, — их супруга. Самые прочные здания исчезают, ветшая и разваливаясь, творение же писаря проходит через века.

— Восхитительно! — воскликнул Сари. — Ты не пропустил ни слова из моего наставления.

— Это слова наших предков.

— Да, да, конечно… Но ведь это я передал их тебе.

— Я признателен тебе за это.

— Я все больше горжусь тобой! Будь хорошим царским писарем и забудь обо всем остальном.

Другие приглашенные также требовали внимания хозяина дома. Все вокруг вели пустые разговоры, потягивали пиво, удили рыбу, с важным видом сообщали друг другу общеизвестные «новости». Рамзес скучал, чувствуя себя чужим в этом самодостаточном мирке, удовлетворенном своей посредственностью и нехитрыми привилегиями.

Старшая сестра нежно взяла его за руку.

— Ты счастлив? — спросила Долент.

— Разве не видно?

— Как я тебе?

Он отстранился и посмотрел на нее. Платье ее было несколько необычно, более ярких цветов, парик слишком сложный, однако она казалась менее усталой и безразличной, чем всегда.

— Ты прекрасная хозяйка дома.

— Комплимент от тебя… Это такая редкость!

— И оттого более ценный.

— Все оценили твой выход в свет во время ритуала принесения даров Нилу.

— А между тем я оставался неподвижным и не произнес ни слова.

— Именно… Такой сюрприз! Двор ожидал иной реакции.

— Какой же?

В колючих глазах Долент промелькнуло что-то злое.

— Возмущение… Даже бунт. Когда ты не получаешь того, чего хочешь, ты становишься таким резким… обычно. Неужели лев обратился в ягненка?

Рамзес сжал кулаки, чтобы не дать ей пощечину.

— Ты знаешь, чего я хочу, Долент?

— То, чем обладает твой брат, и чего тебе не видать.

— Ошибаешься, я не завистливый. Я ищу свою правду. И ничего больше.

— Наступает время отдыха; в Мемфисе скоро будет не продохнуть. Мы отправляемся в нашу резиденцию в Дельте. Едем с нами, мы так редко собираемся семьей! Ты научишь нас управлять лодкой, будем плавать и ловить большую рыбу.

— Мой пост…

— Едем, Рамзес. Раз теперь все ясно, удели немного внимания близким и не отталкивай их любовь.

Раздался радостный крик победителя рыболовного конкурса. Хозяйка дома вынуждена была отвлечься, чтобы поздравить выигравшего, а ее супруг преподнес ему папирус с приключениями Синухе.

Рамзес подозвал Амени.

— Моя удочка сломалась, — признался юный писарь.

— Идем отсюда.

— Уже?

— Игра окончена, Амени.

Шенар, как всегда разодетый, подошел к Рамзесу.

— Жаль, что я не смог прийти раньше, чтобы полюбоваться на твое умение.

— Амени участвовал вместо меня.

— Временная усталость?

— Думай, что хочешь.

— Это хорошо, Рамзес, с каждым днем ты все больше осознаешь свое место. Тем не менее я ждал благодарности.

— В честь чего?

— Если тебе позволили участвовать в этом замечательном шествии, то только благодаря моему вмешательству: Сети не хотел допускать тебя. Честно говоря, он опасался, что ты будешь не на уровне. К счастью, ты держался более или менее сносно; продолжай в том же духе, и мы останемся в хороших отношениях.

Сопровождаемый своей свитой, Шенар удалился. Сари и его супруга поклонились ему, обрадованные его нежданным появлением.

Рамзес гладил своего пса по голове, почесывая ему переносицу; от удовольствия Неспящий закрыл глаза. Царевич рассматривал околополярные звезды, которые считались немеркнущими. По словам древних, они представляли в потустороннем мире сердце воскресшего фараона, как только божественный суд признавал его «судящим по справедливости».

Обнаженная красавица Исет обняла его за шею.

— Оставь ты эту собаку… Я, в конце концов, начну ревновать. Ты берешь меня, а потом оставляешь!

— Ты заснула, а мне не спалось.

— Если поцелуешь, я открою тебе маленький секрет.

— Ненавижу шантаж.

— Мне удалось получить приглашение твоей старшей сестры; тебе будет не так одиноко в кругу твоих родственников, и мы, наконец, оправдаем слухи, которые нас уже поженили.

Она так нежно стала ласкаться к нему, что он не смог отстранить ее; он взял ее на руки, прошел через террасу, положил любовницу на кровать и растянулся, давя ее красивое тело.

Амени был счастлив, к Рамзесу вернулся его зверский аппетит.

— Все готово к отъезду, — гордо объявил он, — я сам проверил весь багаж. Этот отдых пойдет нам на пользу.

— Ты его заслужил, хоть выспишься.

— Если я начал работу, я уже не могу остановиться.

— У моей сестры ты вынужден будешь оставаться праздным.

— Боюсь, что нет. Твой пост требует изучения множества дел и…

— Амени! Ты умеешь расслабляться?

— Каков хозяин, таков и слуга.

Рамзес взял его за плечи.

— Ты мне не слуга, ты мой друг. Послушай моего совета, отдохни несколько дней.

— Попробую, но…

— Что-то не так?

— Эти подложные чернильные палочки, эта подозрительная мастерская… Я хочу добиться правды.

— А доступна ли она нам?

— Ни Египет, ни мы сами не должны допускать подобных растрат.

— Из тебя выйдет государственный деятель.

— Ты думаешь так же, как я, я в этом уверен.

— Я попросил у матери, чтобы она помогла нам.

— Это… это замечательно!

— Но на данный момент — ничего нового.

— Мы сумеем.

— Мне смешны все эти чернильные палочки и мастерские, но я хочу взглянуть в глаза тому, кто пытался убить тебя, и тому, кто отдал такое приказание.

Решительность Рамзеса потрясла его личного секретаря.

— Моя память мне не изменила, Амени.

Сари зафрахтовал роскошное судно, на борту которого свободно размещалось тридцать человек. При одной мысли, что ему предстоит пересечь настоящее море, образовавшееся в результате разлива реки, и провести время в богатом имении, стоящем на вершине холма посреди пальмовой рощи, он млел от удовольствия. Жара там не такая изнуряющая, и дни проходят незаметно, в пленительной, томной неге.

Капитан торопился отплыть; речной патруль только что выдал ему разрешение покинуть порт. Если он пропустит свою очередь, придется ждать еще два-три часа.

— Рамзес опаздывает, — с сожалением сказала Долент.

— Однако красавица Исет уже на борту, — заметил Сари.

— А его вещи?

— Доставлены на рассвете. До наступления жары.

Долент в нетерпении заерзала:

— Вот и его секретарь!

Амени бежал, ноги так и мелькали. Непривычный к такого рода пробежкам, он должен был отдышаться, прежде чем что-либо сказать.

— Рамзес исчез, — выдохнул он.

19

Путник в сопровождении желтого пса с висячими ушами нес на спине свернутую циновку, стянутую ремнем; в левой руке у него был кожаный мешок с набедренной повязкой и сандалиями, в правой — посох. Когда он останавливался, чтобы передохнуть, он разворачивал циновку, устраивался в тени дерева и засыпал, охраняемый своим верным спутником.

Первую часть пути царевич Рамзес прошел по воде, вторую — пешком. Выбирая узкие тропы, пересекающие холмы, выступающие из воды, он проходил через деревни, обедая за одним столом с крестьянами. Устав от города, он открывал спокойный мир, близкий ему, живущий в беспрестанно возобновляющейся последовательности времен года и праздников.

Рамзес не предупредил ни Амени, ни красавицу Исет; он хотел уйти один, как простой житель Египта, решивший навестить семью или направляющийся на одну из строек, открытых во время половодья.

По пути от деревни до деревни он порой окликал паромщика на перевозе, как все, у кого не было лодки, даже какой-нибудь захудалой. По обширной водной глади скользили десятки лодок разной величины, в некоторых было полно детей, им не сиделось на месте, и порой они падали за борт и барахтались с шумом и брызгами.

Время отдыха, игр и путешествий… Рамзес чувствовал дыхание народа Египта, его неудержимую и безмятежную радость, покоящуюся на доверии к фараону. Повсюду о Сети отзывались с уважением и благоговением; его сын испытывал от этого невыразимую гордость и дал себе слово быть достойным отцовской славы, даже если ему суждено остаться царским писцом, всего лишь обязанным следить за поступлением зерна или записывать постановления.

У самых границ Файюма, зеленой провинции, где царил Собек, бог-крокодил, на благодатных землях Мер-Ура, возделываемых лучшими садоводами, раскинулся царский гарем. Разветвленная сеть каналов, проложенных со знанием дела, орошала это обширное поместье, которое многие считали самым красивым в Египте; знатные пожилые дамы отправлялись сюда спокойно доживать свой век, с восхищением наблюдая за прекрасными молодыми женщинами, которых брали сюда работать в ткацких мастерских и школах поэзии, музыки и танца. Искусные в изготовлении эмали оттачивали свое мастерство рядом с ювелирами. Как настоящий улей, гарем гудел от беспрестанной деятельности.

Прежде чем ступить на порог поместья, Рамзес сменил набедренную повязку, надел сандалии и отряхнул от пыли свою собаку. Решив, что теперь можно представиться, он подошел к охраннику с неприятным лицом.

— Я пришел к другу.

— Твое рекомендательное письмо, юноша?

— Я в нем не нуждаюсь.

Страж повел шеей.

— Отчего же?

— Я царевич Рамзес, сын Сети.

— Ты смеешься надо мной! Сын царя никогда не путешествует без свиты.

— Мне достаточно моего пса.

— Иди своей дорогой, юноша, твои шутки здесь ни к чему.

— Я приказываю вам посторониться.

Твердый тон и жесткий взгляд удивили охранника. Что делать: оттолкнуть непрошенного гостя или принять меры предосторожности?

— Как зовут твоего друга?

— Моис.

— Подожди здесь.

Неспящий сел на лапы в тени платана. Воздух здесь был благоуханный; сотни птицы вили свои гнезда на деревьях гарема. Можно ли было найти где-нибудь более приятный уголок?

— Рамзес!

Оттолкнув стражника, Моис кинулся к Рамзесу; друзья обнялись, затем прошли в ворота; за ними последовал Неспящий, отчаянно нюхая воздух, настолько соблазнительны были запахи, доносившиеся из кухни сторожевого поста.

Моис и Рамзес двинулись по выложенной плитами аллее, петлявшей между смоковницами и выходившей на небольшой водоем, весь в белых лотосах на толстых широких листьях. Друзья присели на скамью, сложенную из трех блоков известняка.

— Какой приятный сюрприз, Рамзес! Тебе назначили сюда?

— Нет, я просто захотел тебя навестить.

— И ты пришел один, без свиты?

— Ты удивлен?

— Это в твоем духе! Что ты делал с тех пор, как компания наша распалась?

— Я стал царским писцом и думал, что мой отец назначит меня преемником.

— С согласия Шенара?

— Конечно, это была всего лишь мечта, но я уперся. Когда отец публично указал мне мое скромное место, иллюзия пропала, но…

— Но?

— Но сила, та сила, которая заставила меня поверить в мои возможности, все еще не отпускает меня. Вести сонное существование как какой-нибудь богатенький сынок мне претит. Что нам делать с этой жизнью, Моис?

— Да, это единственный важный вопрос, ты прав.

— Как ты на него ответишь?

— Никак, как и ты. Я один из помощников начальника гарема, я работаю в ткацкой мастерской, слежу за работой, у меня пятикомнатный дом с садом, изысканная пища. Благодаря библиотеке гарема я, еврей, имею доступ ко всей мудрости египтян! Чего еще желать?

— Красивую женщину.

Моис улыбнулся.

— Этого здесь в избытке. Ты уже успел влюбиться, Рамзес?

— Может быть.

— Кто она?

— Красавица Исет.

— Лакомый кусочек, ничего не скажешь, я почти завидую… Но почему ты говоришь «может быть»?

— Она замечательная, мы прекрасно ладим друг с другом, но я не могу сказать, что люблю ее. Я представлял любовь иначе, более напряженной, безумной, более…

— Не мучайся и пользуйся настоящим моментом — совет, достойный арфистов, услаждающих наш слух на приемах…

— А ты, ты нашел свою любовь?

— Скорее, влюбленности… Но ни одна меня не удовлетворяет. Меня также сжигает пламя, которое я не знаю, как назвать. Как быть, забыть о нем или позволить ему разгореться?

— У нас нет выбора, Моис. Если мы попытаемся уйти от этого, нас поглотит пучина мрака.

— Ты полагаешь, что этот мир — это свет?

— Свет пронизывает этот мир.

Моис поднял глаза к небу.

— Может быть, он прячется в центре солнца?

Рамзес заставил друга опустить глаза.

— Не смотри на него прямо, оно ослепит тебя.

— То, что скрыто, откроется мне.

Испуганный крик прервал их беседу: по ближайшей аллее неслись две девушки-ткачихи, убегая со всех ног.

— Теперь моя очередь тебя удивить, — сказал Моис. — Идем, изгоним беса, который страшит этих несчастных.

Виновник переполоха вскоре показался на глаза; стоя на колене, он подобрал рептилию красивого темно-зеленого цвета и сунул ее в свой мешок.

— Сетау!

Знаток змей не выказал никаких эмоций. Поскольку Рамзес не мог прийти в себя, оттого что застал его здесь, тот объяснил, что продажа яда в опытную мастерскую гарема обеспечивала ему значительный доход; к тому же возможность провести несколько дней в компании Моиса несказанно обрадовала его. Поскольку ни тот, ни другой не были скованы удушающими узами нравственных принципов, они жили в свое удовольствие, пока судьба не решит опять разлучить их.

— Я научил Моиса некоторым хитростям моего искусства. Закрой глаза, Рамзес.

Когда царевичу разрешили открыть глаза, Моис, твердо стоя на ногах, держал в правой руке тонкую палку темно-коричневого цвета.

— То же мне. Подвиг.

— Взгляни получше, — сказал Сетау.

Палка вдруг ожила, взвившись кольцами. Моис бросил на землю эту довольно большую змею, которую Сетау тут же подобрал.

— Как тебе этот фокус природы? Немного хладнокровия — и можно удивить кого угодно, даже сына царя!

— Что ж, научи меня управляться с такими палками.

— Почему бы нет?

Трое друзей удалились во фруктовый сад, где Сетау собирался обучать своих приятелей: обращение с живой рептилией требовало сноровки и точности.

Стройные девушки повторяли свой танец, больше походивший на акробатический номер. Облаченные в набедренные повязки средней длины, держащиеся на двух лентах, перекрещенных на груди и на спине, с волосами, забранными в хвост на макушке, с маленьким деревянным шариком на конце, они исполняли сложные трюки дружно, как по команде.

Рамзес наслаждался этим зрелищем благодаря содействию Моиса, которого обожали танцовщицы, но тот почему-то становился все мрачнее. Сетау не разделял увлечения двух своих приятелей; непрекращающиеся встречи со змеями, носителями скоропостижной и неизбежной смерти, придавали его жизни неповторимый вкус. Моис хотел бы пережить страсть, подобную этой, но он находился в сетях бесконечных поручений, которыми, однако, никогда не пренебрегал, рассчитывая однажды, в скором времени, занять пост начальника гарема.

— Настанет день, — пообещал он Рамзесу, и я оставлю все.

— Что ты хочешь сказать?

— Я сам еще не знаю, но эта жизнь становится для меня все невыносимее.

— Мы можем уйти вместе.

Танцовщица с благоухающим телом пролетела мимо, слегка коснувшись обоих юношей, однако не сумела их отвлечь. Когда выступление окончилось, они, тем не менее, согласились разделить угощение с чаровницами, расположившимися на берегу небольшого пруда с синей водой. На царевича посыпалось множество вопросов о дворе, о должности царского писца, о планах на будущее, но он был резок — отвечать не хотелось. Разочарованные собеседницы принялись читать наизусть стихотворные цитаты, показывая тем самым свою образованность.

Рамзес заметил, что одна из них сидит молча. На вид младше своих подруг, с черными блестящими волосами, зелено-голубыми глазами, она была восхитительна.

— Как ее зовут? — спросил Рамзес у Моиса.

— Нефертари.

— Почему она такая робкая?

— Она из скромной семьи и только что поступила в гарем; ее взяли благодаря ее ткацкому мастерству. Во всем она оказалась впереди своих подруг. Девушки из богатых семей не могут ей этого простить.

С еще большей настойчивостью чаровницы попытались привлечь внимание царевича; слухи донесли, что Рамзес женится на красавице Исет, но разве сердце царевича не шире, не щедрее, чем сердца остальных мужчин? Рамзес оставил кокеток и присоединился к Нефертари.

— Я не помешаю?

Внезапность и напор обезоружили ее, она подняла на Рамзеса встревоженный взгляд.

— Извините, но вы казались такой одинокой здесь.

— Я просто… думала.

— Что же беспокоит такую светлую голову?

— Мы должны выбрать одно из выражений мудрого Птах-Хотепа и объяснить его.

— Я бесконечно уважаю этот труд. Какое же вы выбрали?

— Я еще не знаю.

— Какому делу вы собираетесь себя посвятить, Нефертари?

— Искусству цветов. Я хотела бы составлять букеты в дар богам и в течение года находиться в храме как можно дольше.

— Почему такая серьезность?

— Я люблю размышление, в нем я черпаю свою силу. Разве не сказано, что молчание позволяет душе расти, как цветущему дереву?

Наставница танцовщиц попросила их собраться и пойти переодеться перед уроком грамматики. Нефертари поднялась.

— Подождите… Не согласитесь ли вы оказать мне одну услугу?

— Наставница очень строгая и не любит, когда опаздывают.

— Какое выражение вы выберете?

Ее улыбка усмирила бы и самого пылкого завоевателя.

— «Совершенное слово сокрыто глубже, чем зеленый камень; и все же его можно найти у работниц, трудящихся на мельнице».

И она исчезла, легкая, просветленная.

20

Рамзес провел целую неделю в гареме Мер-Ура, но так и не представилось случая вновь увидеть Нефертари; Моис мог уделять своему другу совсем немного времени из-за работы, которую давал ему его непосредственный начальник, ценящий быстроту исполнения поручений. И тем не менее, они черпали в своих беседах новую силу и пообещали друг другу, что не позволят лениться своему сознанию.

Скоро присутствие младшего сына Сети превратилось в целое событие; знатные пожилые дамы стремились с ним поговорить, некоторые засыпали его своими воспоминаниями и советами. Множество ремесленников и служащих приходили засвидетельствовать ему свое почтение. Что касается управляющего, он не уставал оказывать царевичу всевозможные знаки внимания, надеясь, что тот расскажет отцу о его хорошем управлении. Укрыться где-нибудь в саду с книгой, чтобы спокойно почитать труды древних, стало почти невозможно; чувствуя себя пленником в этом раю, царевич взял свой дорожный мешок, циновку и посох и ушел оттуда, никого не предупреждая. Моис, конечно, поймет его.

Неспящий отяжелел; несколько дней ходьбы, несомненно, вернут ему былую легкость.

Начальник охраны дворца выбивался из сил. Никогда еще за все время его службы он столько не работал, стараясь успеть повсюду, то опрашивая десятки служащих, занимавших различные посты, то погружаясь в тщательную проверку данных, то опять возвращаясь к допросам и угрожая отвечавшим страшными мерами.

То ли кто-то мешал следствию, то ли административная машина совсем вышла из строя, трудно было разобраться. Несколько раз пытались на него оказать давление, но кто это был, выяснить так и не удалось; и ко всему прочему, правительница была для него страшнее, чем кто-либо из придворных, пусть даже самых грозных.

Когда он уверился, что исчерпал все свои возможности, а дело так и не сдвинулось с мертвой точки, он явился к Туйе.

— Могу заверить Великую Царицу в моей полнейшей преданности.

— Меня больше интересует эффективность ваших действий.

— Вы просили меня установить правду, какой бы она ни была.

— Да, это так.

— Вы, несомненно, не будете разочарованы, так как…

— Это уж я решу сама, и давайте вернемся к делу.

Начальник охраны не решался начать.

— Я хочу заметить, что моя ответственность…

Взгляд царицы заставил чиновника прервать эту речь в свою защиту.

— Услышать правду, Великая Царица, иногда бывает довольно тяжело.

— Я вас слушаю.

Он сглотнул.

— Так вот, должен объявить вам о двух катастрофах.

Амени тщательно переписывал постановления, которые следовало знать каждому царскому писарю. Хотя недоверие Рамзеса его задело, он знал, что царевич вернется. Поэтому он продолжал свою работу личного секретаря как ни в чем не бывало.

Когда Неспящий запрыгнул к нему на колени и облизал его щеки своим мягким влажным языком, Амени забыл об упреках и радостно приветствовал Рамзеса.

— Я был уверен, что не застану тебя здесь, — признался царевич.

— И на кого остались бы ежедневные дела?

— На твоем месте я бы не простил, что меня так бросили.

— Однако ты на своем месте, а я — на своем. Боги так распорядились, и мне этого вполне достаточно.

— Прости меня, Амени.

— Я поклялся быть верным и сдержу свое слово; пусть демоны свернут мне шею, если я отступлю! Как ты отметил, я действую сам по себе. Как путешествие?

Рамзес рассказал ему о гареме, о Моисее и Сетау, однако умолчал о краткой встречей с Нефертари. Это мгновение очарования он хранил в своей памяти как редкое сокровище.

— Ты прибыл как раз вовремя, — заявил Амени, — царица хотела видеть тебя как можно скорее, и Аша приглашает нас на ужин.

Аша принял Рамзеса и Амени в служебной резиденции, которую министр иностранных дел недавно ему выделил: в центре города, недалеко от управления, к которому он относился. Несмотря на свой молодой возраст, он уже походил на опытного дипломата с вкрадчивыми манерами и доверительным голосом. Беспокоясь о своей представительности, он старался следовать последней мемфисской моде, являвшей собой помесь классических силуэтов и богатства цветов. К его врожденной элегантности прибавилась теперь уверенность, которой раньше Рамзес в нем не замечал. По всему было видно, что Аша нашел свой путь.

— Ты кажешься вполне довольным своей судьбой, — заметил Рамзес.

— Я с самого начала выбрал нужное направление, и мне повезло: мой отчет о Троянской войне сочли самым точным.

— Что там, собственно, творится?

— Поражение троянцев неоспоримо; вопреки тем, кто верит в великодушие Агамемнона, я предвижу жестокую расправу и разрушение города. Тем не менее мы не собираемся вмешиваться. Египет нисколько не затрагивает этот конфликт.

— Сохранять мир — самое большое желание Сети.

— Да, поэтому-то он так обеспокоен.

Рамзес и Амени в один голос испуганно спросили:

— Ты опасаешься конфликта?

— Хетты вновь заволновались.

С первого года своего правления Сети пришлось столкнуться с бунтами среди бедуинов; подталкиваемые хеттами, они заняли Палестину и провозгласили независимое царство, но скоро мятежные отряды сами себя истребили. Когда восстановилось относительное спокойствие, фараон отбыл в провинцию, чтобы усмирить ханаан, присоединить южную часть Сирии и установить контроль над финикийскими портами. В третий год правления все думали, что прямого столкновения с хеттами не избежать, однако войскам удалось окружить позиции врага, прежде чем выйти к ним тыл.

— Что ты знаешь точно? — спросил Рамзес.

— Это конфиденциальная информация. Хоть ты и царский писец, ты не относишься к дипломатическим службам.

Указательным пальцем правой руки Аша разгладил маленькие, безупречно подстриженные усики. Рамзес не мог понять, серьезно ли он это сказал, но насмешливый огонек в искрящихся глазах друга разубедил его.

— Хетты затевают волнения в Сирии; некоторые финикийские правители за значительное вознаграждение готовы им содействовать. Царские военные советники высказываются за скорейшее вмешательство; по последним сведениям Сети считает, что это необходимо.

— Ты входишь в состав экспедиции?

— Нет.

— Уже в немилости?

— Не совсем так.

На тонком лице Аши нарисовалась недовольная гримаса, как если бы вопросы Рамзеса показались ему неуместными.

— Мне доверили другую миссию.

— О чем речь?

— На этот раз я действительно должен держать язык за зубами.

— Секретное поручение! — воскликнул Амени. — Заманчиво, но… опасно.

— Я на службе у государства.

— Ты в самом деле ничего не можешь нам доверить?

— Я отправляюсь на юг. Не спрашивайте у меня больше ничего.

Неспящий по достоинству оценил предоставленную ему привилегию: обильный обед, поданный в саду царицы. Туйа, забавляясь, принимала знаки нежности, которыми страстно осыпал ее мягкий язык благодарного пса. Рамзес нетерпеливо жевал веточку.

— У тебя хорошая собака, сын мой, это большое счастье. Цени его.

— Ты хотела меня видеть. Я пришел.

— Как твое пребывание в гареме Мер-Ура?

— От тебя ничего не скроется!

— Разве я не должна помогать править фараону?

— Что с расследованиями?

— Начальник охраны оказался более проворным, чем я думала. Нам удалось кое-что выяснить, но новости не из лучших. Возницу, который привел тебя в ловушку, нашли, но мертвым; его труп обнаружили в заброшенной риге, в южной части Мемфиса.

— Как он туда попал?

— Ничего определенного. Что касается мастерской, изготовлявшей чернильные палочки, владельца установить невозможно: папирус с записью его имени был уничтожен архивными службами.

— Только высокий сановник мог допустить такое правонарушение!

— Ты прав. Сановник достаточно богатый и могущественный, чтобы подкупить сообщников.

— Эта коррупция мне противна… Мы не должны этого допускать!

— Ты подозреваешь меня в трусости?

— Что ты!

— Мне нравится твое возмущение. Никогда не допускай несправедливости.

— Что же теперь делать?

— Начальник охраны не в состоянии двигаться дальше, я сама займусь этим.

— Я в твоем распоряжении; приказывай, я подчиняюсь.

— Ты готов на это ради того, чтобы узнать правду?

В улыбке царицы читались одновременно насмешка и нежность.

— Я не в состоянии открыть даже ту, которая живет во мне.

Рамзес не осмелился открыться больше и показаться смешным в глазах Туйи.

— Настоящий мужчина не довольствуется одной лишь надеждой, он действует.

— Даже если судьба сулит ему совсем иное?

— Его дело изменить свою судьбу. Если он на это не способен, пусть довольствуется собственной посредственностью и не обвиняет ближнего в своих несчастьях.

— Представь, что это Шенар был тем, кто хотел меня устранить.

Тень печали легла на лицо царицы.

— Это страшное обвинение.

— Тебе тоже подобное подозрение разрывает сердце?

— Вы мои сыновья, и я люблю вас, одного и другого; даже если вы совсем разные, даже если вы оба хотите взять свое, как допустить, что твой брат оказался таким подлецом?

Рамзес был потрясен. Неужели желание править ослепило его до того, что он уже вообразил самый низкий заговор?

— Мой друг Аша боится, что перемирие под угрозой.

— Он хорошо осведомлен.

— Отец решил выйти против хеттов?

— Обстановка требует этого.

— Я хочу отправиться вместе с ним и сражаться за мою страну.

21

В том крыле дворца, которое было отведено Шенару, слуги и чиновники ходили как в воду опущенные. Все бесшумно передвигались по стеночке, и каждый отправлял свою должность строго, как было предписано. Ни смех, ни разговоры не нарушали давящую атмосферу.

Новость пришла утром: немедленная мобилизация двух элитных полков в преддверии немедленного выступления в поход. Другими словами — война против хеттов! Шенар был поражен. Эти насильственные действия ставили под удар всю торговую политику, которую он только начал претворять в жизнь и от которой в скором времени ждал хороших результатов.

Это неразумное противостояние породит чувство незащищенности, которое противопоказано деловым отношениям. Как многие из его предшественников, Сети попался в эту затягивающую трясину. Вечно эта отсталая мораль, это стремление охранять египетскую территорию, утверждать величие цивилизации, растрачивая силы, которые могли бы так пригодиться в другом деле! Шенар не успел испортить репутацию царских военных советников и доказать их несостоятельность; эти вояки мечтали лишь о рукопашной, возомнив себя завоевателями, перед которыми должны были преклоняться все народы. Если поход окончится крахом, Шенар пообещал себе, что выгонит всех этих никчемных из дворца.

Кто управлял страной в отсутствие фараона, его первого министра и главнокомандующего? Царица Туйа, естественно. Даже если их встречи становились все реже и вообще в отношениях намечался застой, они все же относились друг к другу с большой нежностью. Настал час поговорить начистоту. Туйа не только должна была его понять, но и повлиять на Сети, чтобы сохранить мир. Поэтому он настаивал на скорейшей встрече с ней, несмотря на ее чрезвычайную занятость.

Туйа приняла его в середине дня, в своих покоях.

— Какая торжественная обстановка, матушка!

— Полагаю, ты здесь не затем, чтобы нанести частный визит.

— Вы правы, как всегда. Откуда это шестое чувство?

— Сын не должен льстить своей матери.

— Вам не нравится война, ведь так?

— А кому она нравится?

— Вам не кажется, что решение отца было принято несколько поспешно?

— Ты полагаешь, что он способен действовать необдуманно?

— Конечно, нет, но обстоятельства… Хетты…

— Тебе нравятся красивые вещи?

Шенар был обескуражен.

— Конечно, но…

— Идем со мной.

Туйа отвела своего старшего сына в соседнюю комнату: на низком столе лежали длинный парик с завитыми буклями, сорочка с широкими рукавами, длинная плиссированная юбка, обшитая бахромой, саржевый шарф, который должен был поддерживать одежду на поясе.

— Великолепно, не правда ли?

— Замечательная работа.

— Этот наряд предназначается тебе. Твой отец выбрал тебя знаменосцем в свой ближайший сирийский поход.

Шенар побледнел.

Знаменосец, по правую руку от предводителя, должен держать древко, увенчанное стягом с головой барана, одного из символов Амона, бога побед. Таким образом, старший сын фараона должен был принять участие в походе вместе со своим отцом и стоять в первых рядах во время битвы.

Рамзес переминался с ноги на ногу.

Амени почему-то задерживался: он должен был доставить распоряжение, в котором перечислялись все сановники, которых Сети решил взять с собой. Царевич с нетерпением ждал, кем его назначат в этот поход. Ему было все равно, каким громким званием его наградят, главное — это сражаться.

— Ну наконец-то! Где этот список?

Амени опустил голову.

— Что, что не так?

— Читай сам.

Царским указом Шенар назначался знаменосцем по правую руку от фараона; что же до Рамзеса, его даже не отметили.

Все казармы Мемфиса находились в состоянии подготовки к войне. С завтрашнего дня пехота и колесницы выступают в поход на Сирию под началом самого правителя.

Рамзес провел день во дворе главной казармы. Когда, уже глубокой ночью, его отец вышел с военного совета, он осмелился подойти к нему.

— Могу я подать вам прошение?

— Слушаю.

— Я хочу отправиться с вами.

— Мой указ обжалованию не подлежит.

— Я не собираюсь командовать, я хочу лишь сражаться с врагом.

— Значит, мое решение было правильным.

— Я… я не понимаю!

— Невообразимый каприз — это пустое; чтобы сражаться с врагом, нужно быть способным на это. Это не твой случай, Рамзес.

Немного оправившись от гнева и разочарования, Шенар рассудил, что его новое назначение не так уж плохо, к тому же оно подразумевало ряд почестей. В самом деле, невозможно было вступить на трон, не проявив свои качества воина. Со времени эпохи первых династий, правитель должен был доказать свою способность сохранять целостность своих территорий и дать отпор врагу. Таким образом, Шенар соблюдал эту традицию, достойную сожаления, но имеющую большую значимость в глазах народа. Она даже показалась ему почти забавной, когда он заметил расстроенный взгляд Рамзеса, устремленный на авангард, во главе которого должен был стоять знаменосец.

Выступление армии в поход, как всякое значительное событие, сопровождалось праздником; население воспользовалось лишним выходным днем и не преминуло утопить свои тревоги в кружке пива. Но кто сомневался в победе Сети?

Несмотря на личный триумф, Шенар все же был охвачен страхом: в ходе сражения и лучшему солдату грозила смерть. При мысли, что он будет ранен или останется беспомощным калекой, у него заходилось сердце; в битве он собирался прежде всего постараться избегнуть опасности, оставляя другим рискованные л сложные поручения.

В который раз ему везло; во время этой кампании ему представится случай поговорить с отцом и определиться насчет своего будущего. Эта перспектива вполне заслуживала того, чтобы сделать небольшое усилие, хотя оставить удобства царского дворца было для Шенара трудным испытанием.

Разочарование Рамзеса необычайно воодушевляло его.

Провинциальный контингент не нравился Бакену. Когда надвигалась война, набирали солдат, волонтеров, мечтавших о подвигах в далеких землях; но этот сброд неотесанных крестьян нельзя было вывести дальше окрестностей Мемфиса, они все разбегались по своим полям и деревням. Управляющий царскими конюшнями, великан недюжинной силы с квадратным лицом, обрамленным короткой бородкой, Бакен также отвечал за обучение зеленых рекрутов.

Низким хриплым голосом он приказал им, подняв мешок, наполненный камнями, положить его на правое плечо и бежать вдоль стены казармы, пока он не даст команду остановиться.

Ряды их быстро и резко поредели: большинство не сумело рассчитать свои силы. Выдохшись, они остановились, бросив мешки на землю. Бакен подождал еще немного и прервал испытание, когда в цепочке бежавших осталось всего пятьдесят человек.

Удивленный, он, кажется, узнал одного из новичков: возвышаясь над остальными больше чем на голову, он сохранял необычайную бодрость и свежесть сил.

— Царевич Рамзес! Ваше место не здесь.

— Я хочу пройти это испытание и получить свидетельство о пригодности.

— Но… вам оно не нужно! Достаточно только…

— Я думаю иначе, впрочем, как и ты. Папирус не делает солдата!

Застигнутый врасплох, Бакен перевернул кожаные браслеты, плотно облегавшие его мощные бицепсы.

— Это вопрос щекотливый…

— Ты боишься, Бакен?

— Я? Боюсь? Быстро в строй!

На протяжении трех дней Бакен испытывал людей, доводя их до изнеможения. Он отобрал двадцать самых выносливых, Рамзес оказался в их числе.

На четвертый день приступили к обучению обращаться с оружием: дубинами, короткими мечами и щитами. Бакен ограничился несколькими советами, а затем свел новобранцев друг против друга.

Когда один из них оказался раненным в руку, Рамзес положил свой меч на землю, остальные последовали его примеру.

— Что с вами? — прогремел Бакен. — Берите оружие или убирайтесь вон!

Рекруты подчинились требованиям наставника, вялые и неповоротливые выбыли. Из всей толпы осталось лишь двенадцать человек, способных нести солдатскую службу.

Рамзес держался как следует. Десять дней изнуряющих упражнений не ослабили его желания.

— Мне нужен офицер, — объявил Бакен на заре одиннадцатого дня.

За исключением одного, все кандидаты выказали одинаковую ловкость в обращении с луком из дерева акации: стрелы, выпущенные из такого лука, покрывали расстояние в пятьдесят метров.

Приятно удивленный Бакен показал лук необыкновенной величины, фронтальная поверхность которого была покрыта роговыми накладками, затем метнул медный брусок за сто пятьдесят метров от того места, где находились стрелки.

— Возьмите это оружие и поразите эту цель.

Большинство из рекрутов не сумело даже натянуть тетиву; двоим удалось выстрелить, но их стрелы не улетели и на сто метров.

Рамзес, сопровождаемый насмешливым взглядом Бакена, подошел последним. Как и его товарищи, он имел право на три попытки.

— Царевичу не следует выставлять себя на посмешище; и тем, кто посильнее, это не удалось.

Сконцентрировавшись, Рамзес не видел ничего, кроме цели; больше ничего не существовало.

Понадобилась приложить все силы, чтобы натянуть лук. Чувствуя невыносимую боль в мышцах, Рамзес справился с тетивой, сделанной из жил быка.

Первая стрела легла слева от мишени, Бакен расхохотался.

Рамзес выдохнул, задержал дыхание и почти сразу выпустил вторую стрелу, которая перелетела медную болванку.

— Последняя попытка, — объявил Бакен.

Царевич закрыл глаза и стоял так целую минуту. Он представил себе мишень, представил, что она близко, что она слилась со стрелой, что стрела, движимая непоколебимой волей, сливается с целью.

Третий выстрел был освобождением. Стрела распаяла воздух огненным жалом и пронзила медную болванку.

Рекруты громко приветствовали победителя. Рамзес отдал огромный лук Бакену.

— Я добавляю еще одно испытание, — сказал наставник, — рукопашная один на один со мной.

— Разве это входит в правила?

— Это мое правило. Страшно выйти против меня?

— Я требую мое удостоверение офицера.

— Сражение докажет, кто способен противостоять обычному солдату.

Рамзес был выше Бакена, но не такой мускулистый и гораздо менее опытный, ему оставалось рассчитывать лишь на быстроту своей реакции. Наставник бросился в бой, не предупреждая; царевич увернулся, кулак просвистел мимо, слегка задев левое плечо Рамзеса. Пять раз подряд удары наставника попадали мимо; задетый за живое, он сумел ухватиться за левую ногу противника и вывести его из равновесия. Однако стремительным ударом ноги в лицо тот освободился и ребром руки ударил Бакена по затылку.

Рамзес уже думал, что выиграл поединок, но оскорбленный Бакен взметнулся и ударом головы сбил царевича с ног.

Красавица Исет покрыла тело своего любовника таким чудодейственным бальзамом, что боль почти уже прошла.

— Ну что, разве у меня не легкая рука?

— Как я был глуп, — прошептал Рамзес.

— Этот громила чуть не убил тебя.

— Он выполнял свою работу, я уже думал, что поборол его. На войне меня бы уже убили.

Ласки красавицы Исет стали еще более нежными и смелыми.

— Я так рада, что ты остался! Война — это отвратительно.

— Но иногда она необходима.

— Ты не представляешь, как я тебя люблю.

Молодая женщина всем телом прильнула к своему любовнику, гибкая, как стебель лотоса.

— Забудь о сражениях и насилии, разве не лучше проводить время со мной?

Рамзес не отстранил ее, но полностью отдался удовольствию, которое она ему доставляла. Но необычайно счастлив царевич был по другой причине, которой он ей не открыл: его все-таки назначили офицером.

22

Возвращение египетской армии из похода было отпраздновано с блеском. Во дворце пристально следили за ее продвижением; взбунтовавшиеся ливанцы продержались всего несколько дней, поспешив заявить о своей вечной преданности и неизбывном стремлении быть верными подданными фараона. Сети в обмен на свою милость потребовал большое количество кедровой древесины высшего качества, чтобы укрепить храмы и построить множество лодок, которые должны были участвовать в жертвоприношениях богам. В один голос правители Ливана провозгласили фараона воплощением Ра на земле, божественным светом и силой, подарившей им жизнь.

Благодаря стремительности своего наступления Сети вступил в пределы Сирии, не встретив сопротивления, — царь хеттов Муватали не успел собрать свои полки и предпочел наблюдать за ходом событий издалека. Поэтому защитникам укрепленного города Кадеш, символа мощи хеттов, ничего не оставалось, кроме как открыть ворота; их застали врасплох, и они вряд ли смогли бы отразить многократные осады. Сети, на удивление своим генералам, довольствовался тем, что воздвиг стелу посреди города, вместо того чтобы сравнять крепость с землей. Это вызвало глухой ропот военачальников, которые могли лишь недоумевать, к чему приведет столь странная стратегия.

Как только египетская армия удалилась от Кадеша, Муватали со своей армией занял крепость, вновь оказавшуюся во владении хеттов.

Затем последовали переговоры. Чтобы избежать кровопролитных столкновений, оба властителя через своих послов сошлись на том, что хетты больше не будут поднимать бунты в Ливане и финикийских портах, а египтяне не будут больше вторгаться в Кадеш.

Это был мир; непрочный, конечно, но мир.

В качестве официального наследника и нового военачальника Шенар правил пиром, на который пригласили более тысячи человек, не преминувших воспользоваться возможностью отведать изысканных кушаний, попробовать отменного вина урожая второго года правления Сети и насладиться волнующими движениями обнаженных танцовщиц под мелодичные звуки флейты и арфы.

Царь появился всего на мгновение, уступив своему старшему сыну право наслаждаться славой успешного похода. Бывшие ученики «Капа», которым прочили блестящее будущее, — Моис, Амени и даже Сетау, одетый по случаю в роскошное платье, одолженное ему Рамзесом, также находились в числе приглашенных.

Амени, все такой же настойчивый, разговаривал с двумя чиновниками из Мемфиса, ненавязчиво расспрашивая о недавно закрывшихся мастерских по производству чернильных палочек. Однако его упорство не увенчалось успехом.

Сетау срочно вызвал к себе управляющий Шенара: в подвалах, предназначенных для хранения кувшинов для молока, обнаружили змею. Юноша отыскал подозрительную нору, сунул туда чеснока и заткнул отверстие приманкой в виде рыбы. Несчастному пресмыкающемуся никогда уже не выбраться из своей норы. Удовлетворение управляющего, которого Сетау нашел слишком самодовольным, было недолгим: когда знаток вынул красно-белую змею с выступающими из челюсти клыками, вельможа со всех ног кинулся прочь. «Дурак, — подумал Сетау, — всем известно, что эти змеи совсем не ядовитые».

Моис находился в окружении хорошеньких женщин, очарованных его величественной осанкой и мужественностью; многие из них не прочь были бы приблизиться к Рамзесу, но красавица Исет заняла неприступную оборону. Оба молодых человека успели заработать себе хорошую репутацию: Моису прочили высокие административные посты; все говорили о смелости Рамзеса, которого в армии, несомненно, ждало высокое положение, в котором ему отказали при дворе.

Друзьям удалось улизнуть в промежутке между двумя танцами, и они очутились в зеленом сумраке сада.

— Ты слышал речь Шенара?

— Нет, у моей нежной подружки нашлось другое занятие.

— Твой старший брат утверждает, и все ему верят, что он проявил себя великим завоевателем в этой кампании. Благодаря ему потери в рядах египтян были сведены к минимуму, дипломатия взяла верх над силой. К тому же он распускает слух, что Сети выглядел усталым; власть изматывает, и назначение Шенара правителем уже не за горами. Он развивает уже программу управления: приоритет международной торговле, уход от всяких конфликтов, экономические соглашения с нашими прежними худшими врагами.

— Противно слушать.

— Отвратительный субъект, согласен, но его идеи заслуживают внимания.

— Протяни хеттам палец, Моис, они тебе всю руку отхватят.

— Война ничего не решает.

— Шенар принесет в Египет унижение и разруху. Земля фараонов — это особый мир. Когда она оказалась слабой и беспечной, азиаты захватили ее; потребовалось много мужества, чтобы выдворить захватчиков и прогнать их подальше от наших границ. Если мы сложим оружие, нас покорят.

Пылкость Рамзеса удивила Моиса.

— Я слышу слова правителя, но, полагаешь, ты выбрал нужное направление?

— Нет другого пути сохранить целостность нашей территории и позволить богам спокойно царствовать на нашей земле.

— Богам… Разве они существуют, твои боги?

— Что ты хочешь этим сказать?

Моис не успел ответить, их окружили девушки и принялись расспрашивать об их будущем. Красавица Исет поспешила вмешаться и вызволила своего любовника.

— Меня задержал твой старший брат, — призналась она.

— Что ему было нужно?

— Он не оставил мысли жениться на мне. Двор категоричен, слухи также вполне определенны: Сети готов возвести Шенара на трон. Он предлагает мне стать великой супругой правителя.

Тут случилось нечто странное: Рамзес вдруг унесся мыслью из Мемфиса в гарем Мер-Ура, туда, к юной ученице, старательно переписывающей изречения Птах-Хотепа при свете масляной лампы.

Красавица Исет мгновенно заметила перемену в своем спутнике.

— Тебе плохо?

— Запомни, я не знаю, что такое быть больным, — сухо ответил он.

— Мне показалось, что ты где-то очень далеко…

— Я задумался. Что же, ты согласишься?

— Я уже ответила.

— Поздравляю, Исет. Ты будешь моей царицей, а я буду твоим слугой.

Она принялась колотить его в грудь, он схватил ее за запястья.

— Я люблю тебя, Рамзес, и хочу жить с тобой. Как еще тебе объяснить?

— Прежде чем сделаться мужем и отцом, я должен ясно представлять себе тот путь, которым собираюсь идти; дай мне время.

Благоуханная ночь постепенно наполнилась тишиной; музыканты и танцовщицы удалились, как и престарелые сановники. То там, то здесь, во всех уголках огромного дворцового сада, придворные шептались друг с другом, строя заговоры в неуемном стремлении забраться повыше по иерархической лестнице, устранив соперника.

Со стороны кухни донесся душераздирающий крик, пронзивший тишину ночи.

Рамзес первым оказался на месте. Управляющий, вооружившись кочергой, лупил какого-то старика, который старался закрыть лицо руками. Царевич схватил негодяя за горло, чуть не задушив его; тот выронил кочергу, а жертва тем временем успела скрыться за спинами мойщиков посуды.

Моис поспешил вмешаться.

— Ты его убьешь!

Рамзес разжал хватку. Управляющий, весь красный, с трудом переводил дыхание.

— Этот старик — всего лишь пленный хетт, — объяснил тот, — мне поручено его перевоспитать.

— Так ты обращаешься со своими подчиненными?!

— Только с хеттами!

Шенар, наряд которого своей роскошью затмевал самые элегантные туалеты, отстранил толпу любопытных.

— Расступитесь, это мое дело.

Рамзес схватил управляющего за волосы и бросил оземь.

— Этот подлец вздумал пытать человека.

— Ну-ну, братец! Не заводись… Мой управляющий иногда бывает слишком строг, но…

— Я подаю жалобу и буду свидетельствовать перед судом.

— Ты, который так ненавидишь хеттов?

— Твой служащий больше нам не враг; он работает на нас и его следует уважать. Этого требует закон Маат.

— Какие громкие слова! Забудем об этом происшествии, и я буду тебе обязан.

— Я тоже буду свидетельствовать, — заявил Моис, — ничто не может служить оправданием подобному поведению.

— Зачем подливать масла в огонь?

— Уведи управляющего, — попросил Рамзес Моиса, — и оставь его на попечение нашего друга Сетау; завтра же я попрошу открыть срочный процесс.

— Это незаконно, вы не можете увести его!

— Ты берешься доставить своего управляющего в суд?

Шенар согласился. Слишком много оказалось важных свидетелей… Не следовало начинать битву, проигранную заранее. Виновный будет осужден на изгнание в оазисы.

— Правосудие вещь хорошая, — снисходительно объявил Шенар.

— Уважение справедливости является основой нашего государства.

— Кто же спорит?

— Если ты будешь управлять страной такими методами, ты найдешь во мне своего решительного противника.

— Что ты еще вообразил?

— Я не воображаю, я наблюдаю. Разве великие замыслы могут уживаться с презрением к ближнему?

— Не забывайся, Рамзес! Ты должен меня уважать.

— Наш правитель, Царь Верхнего и Нижнего Египта, пока еще Сети, если я не ошибаюсь.

— Всякой насмешке есть пределы. Завтра тебе придется подчиниться мне.

— Завтра еще далеко.

— Ты слишком часто заблуждаешься и потому плохо кончишь.

— Хочешь поступить со мной как с пленным хеттом?

Устав спорить, Шенар резко развернулся и ушел.

— Твой брат человек влиятельный и опасный, — заметил Моис, — думаешь, надо было его так задевать?

— Он мне не страшен. Что же мне следовало ответить о богах?

— Сам не знаю; странные мысли посещают меня и разрывают на части. Пока я не открою их тайны, я не узнаю покоя.

23

Амени и не думал сдаваться. В качестве личного секретаря царского писаря Рамзеса он имел доступ ко многим административным службам и сумел найти себе там друзей, которые помогли ему в его расследовании. Так он проверил список мастерских по производству чернильных палочек и разузнал имена владельцев. Как уже говорила Рамзесу царица Туйа, архивы, касающиеся подозрительной мастерской, исчезли без следа.

Поскольку этот след оборвался, Амени пришлось проделать кропотливую работу, трудясь с утра до вечера, как муравей: выявить сановников, которые напрямую были связаны с писцами, и просмотреть перечень их имущества, надеясь найти в этом списке мастерскую. Долгие дни поисков окончились ничем.

Оставалось предпринять последнее: систематическая проверка отходов мастерских, начиная с того места, где Амени чуть было не погиб. Прежде чем занести какие-либо данные на папирус, сознательный писарь всегда делал пробу на известняке, используемом в качестве черновика, который потом выкидывался вместе с прочим мусором в огромную дыру, заполнявшуюся по мере работы администрации.

Амени даже не был уверен, существует ли копия соглашения на право владения этой мастерской, и тем не менее он не отмахнулся от этой возможности, тратя на поиски по два часа в день и запретив себе задумываться о шансах найти что-либо.

Красавице Исет не нравилась эта дружба между Моисом и Рамзесом. Еврей, порывистый и неуравновешенный, оказывал пагубное влияние на египтянина, поэтому молодая женщина решила как можно больше занять внимание своего любовника, доставляя ему всяческое удовольствие и не упоминая более о свадьбе. Рамзес попался в ловушку: переходя от особняка к особняку, от одного сада к другому, с одного приема на следующий, он проводил дни в праздности вельможи, оставив своему личному секретарю заботу о текущих делах.

Египет представлял собой мечту наяву, рай, который каждый день дарил всех своими чудесами с неиссякаемой щедростью доброй матери; счастье било ключом для тех, кто умел ценить тень пальмы, мед фиников, песню ветра, красоту лотосов и запах лилий. А когда ко всему этому примешивалась страсть влюбленной женщины, больше и желать уже было нечего.

Красавица Исет решила, что завладела мыслями Рамзеса, — ее любовник был весел, искрился от радости. Их любовным играм не было конца, они зажигали друг друга, наслаждаясь обоюдным удовольствием; что до Неспящего, то он развивал свои гастрономические вкусы, поглощая яства, приготовленные кулинарами лучших семей Мемфиса.

По всей очевидности, судьба четко наметила жизненный путь обоих сыновей Сети; Шенару — дела государственные, Рамзесу — удел обывателя, хоть и выдающегося. Красавице Исет вполне подходило такое распределение ролей.

Однажды утром она обнаружила спальню пустой; Рамзес встал раньше нее. Она тут же выскочила в сад, не приведя себя в порядок, и стала звать своего любовника. Так как он не отвечал, она уже готова была потерять терпение; наконец, она нашла его: он сидел возле колодца, на траве среди ирисов, погрузившись в размышления.

— Что с тобой происходит? Ты меня так напугал!

Она опустилась на колени рядом с ним.

— Какие еще новые заботы гнетут тебя?

— Я не создан для того, чтобы вести такое существование, которое ты мне приготовила.

— Ты ошибаешься; посмотри, разве мы не счастливы?

— Такого счастья мне недостаточно.

— Не требуй от жизни слишком многого, иначе она повернется к тебе спиной.

— Что ж, такой противник мне подходит.

— Ты полагаешь, что гордость — это достоинство?

— Если она выражается в требовательности к себе и преодолении себя, то да. Я должен поговорить с отцом.

Со времени установления мира с хеттами недовольные высказывания поутихли. Пришлось признать, что Сети был прав, не развязав войну, исход которой был спорным, даже если египетская армия, казалось, была способна опрокинуть войска хеттов.

Несмотря на вызывающее поведение Шенара, никто уже не думал о той решающей роли, которую он сам себе приписывал. По словам высших офицеров, старший сын царя не принимал участия ни в одной стычке, довольствуясь наблюдением за приступами на порядочном расстоянии.

Фараон слушал и работал.

Он слушал советников, некоторые из которых были честными, отбирал информацию, отделяя зерна от плевел, и никогда не принимал поспешных решений.

Он работал в своих просторных покоях в большом дворце Мемфиса. Помещение освещали три больших окна; стены были белые, без единого украшения на них. Простая и строгая обстановка состояла из большого стола, кресла с прямой спинкой для монарха и плетеных стульев для посетителей, а также шкафа для папирусов.

Именно здесь, в тишине и покое, властитель Обеих земель размышлял о судьбах самого могущественного государства в мире, стараясь следовать путем, указанным Маат, воплощением всемирного Закона.

Тишина внезапно была нарушена страшными воплями, доносившимися из внутреннего двора, где останавливались колесницы правителя и его советников.

Подойдя к окну, Сети увидел, что один из коней взбесился: оборвав поводья, которыми он был привязан к столбу, конь носился по всему двору, угрожая зашибить всякого, кто осмелился бы к нему приблизиться. Несясь галопом, он сбил с ног одного из охранников, затем старого писаря, который не успел укрыться.

В тот момент, когда животное остановилось, чтобы перевести дух, Рамзес выскочил из-за столба и оседлал коня, сжав ему бока коленями. Конь встал на дыбы, напрасно пытаясь освободиться от наездника; побежденный, он всхрапнул и, наконец, успокоился.

Рамзес спрыгнул на землю; солдат царской охраны подошел к нему.

— Ваш отец хочет вас видеть.

Впервые Рамзес был принят в палатах фараона. Пустота залов удивила его. Он ожидал увидеть здесь необычайную роскошь, а нашел лишь почти пустую комнату, без всяких украшений. Царь сидел за столом, развернув перед собой папирус.

Не зная, как себя вести, Рамзес застыл в нескольких шагах от отца, который не предложил ему сесть.

— Ты очень рисковал.

— И да, и нет. Я хорошо знаю этого коня, он не злой, просто перегрелся на солнце.

— И все-таки это было опасно. Моя охрана справилась бы с ним.

— Я думаю, что сделал как надо.

— Чтобы обратить на себя внимание?

— Ну…

— Будь искренен.

— Обуздать вздыбленного коня дело не из легких.

— Должен ли я заключить из этого, что ты сам подстроил это происшествие, чтобы извлечь из него выгоду?

Рамзес покраснел от возмущения.

— Отец! Как вы можете…

— Фараон должен быть стратегом.

— Вам бы понравилась подобная стратегия?

— Принимая во внимание твой возраст, я усмотрел бы в этом двуличие, которое не слишком хорошо повлияло бы на твое будущее. Однако твой ответ убедил меня в твоей искренности.

— И все-таки я искал случая поговорить с вами.

— О чем?

— Когда вы отправлялись в Сирию, вы упрекнули меня в неспособности сражаться как солдат. В ваше отсутствие я восполнил этот пробел; сейчас я назначен офицером.

— Звание, добытое в жестокой схватке, как мне сказали.

Рамзес не сумел скрыть своего удивления.

— Вы… вы знали?

— Итак, ты офицер.

— Я умею ездить верхом, сражаться с мечом, копьем и щитом, стрелять из лука.

— Тебе нравится война, Рамзес?

— Она ведь необходима.

— Война влечет за собой много страданий. Ты хочешь их увеличить?

— Разве есть другой способ обеспечить свободу и процветание нашей страны? Мы ни на кого не нападаем, но когда нам угрожают, мы отвечаем. Так и следует поступать.

— На моем месте ты сравнял бы с землей крепость Кадеш?

Юноша задумался.

— Что я могу ответить? Я ничего не знаю о ваших походах, кроме того что мир был восстановлен и народ Египта вздохнул свободно. Высказывать мнение, лишенное всяких оснований и не подкрепленное никакими данными, было бы просто признаком глупости.

— Хочешь поговорить о чем-либо другом?

Рамзес дни и ночи напролет, с трудом сдерживая нетерпение, спрашивал себя: должен ли он говорить отцу о своих разногласиях с Шенаром и объявлять ему, что назначенный им преемник присваивает себе победу, которую не заслужил? Царевич сумел бы найти нужные слова и выразить свое возмущение с таким пылом, что отец понял бы, наконец, что он пригрел змею у себя на груди.

Но, стоя перед фараоном, он счел свое намерение ничтожным и позорным. Чтобы он стал играть роль доносчика, мнить себя более проницательным, чем Сети!

Однако он не опустился до того, чтобы солгать.

— Это правда, я хотел открыть вам…

— Отчего такая нерешительность?

— То, что слетает с наших губ, может замарать нас.

— Чуть больше или чуть меньше.

— То, что я собирался сказать, вы, конечно, уже знаете; если же это не так, моим домыслам место в небытии.

— Ты впадаешь из одной крайности в другую.

— Меня снедает пламя, горячее желание выразить требование, которое я не могу назвать; ни любовь, ни дружба не могут его охладить.

— Какие решительные слова в твоем возрасте!

— Вряд ли тяжесть прожитых лет успокоит меня.

— Рассчитывай лишь на себя самого, и жизнь порой будет щедра к тебе.

— Что это за огонь, отец?

— Задай вопрос как следует, и ты отыщешь ответ.

Сети склонился над папирусом, который он изучал.

Время истекло.

Рамзес поклонился; когда он направился к выходу, грозный голос его отца приковал его к месту.

— Твой приход был кстати, я сам собирался вызвать тебя сегодня. Завтра, после утреннего ритуала, мы отправляемся на бирюзовые копи, на полуостров Синай.

24

В этот восьмой год правления Сети Рамзес отпраздновал свой шестнадцатый день рождения в пути, пролегающем через восточную пустыню к знаменитым бирюзовым шахтам в Серабит эль-Хадиме [6]. Несмотря на присутствие бдительной охраны, путь оставался опасным, никто по своей воле не отправился бы в эти пустынные земли, населенные зловещими духами и разбойниками-бедуинами. Несмотря на то что их ловили и наказывали, они все равно нападали на караваны, которые вынуждены были пересекать Синайский полуостров.

Хотя этот поход не имел никаких военных целей, целая армия солдат обеспечивала безопасность фараона и шахтеров. Присутствие правителя придавало путешествию исключительный характер; двор предупредили об этом только накануне отправления, перед вечерним ритуалом. В отсутствие монарха у штурвала опять должна была встать царица Туйа.

Рамзес, наконец, впервые получил важное назначение — командующий пехотой под началом Бакена, которого повысили в звании, сделав главнокомандующим похода. Встреча двух воинов перед самым выступлением была весьма прохладной. Однако ни один, ни другой не могли развязать перепалку на глазах у царя. На время похода им придется свыкнуться с характером соперника. Бакен сразу отослал Рамзеса подальше, отправив его в арьергард, где, по его словам, неофит не сможет подвергнуть своих подчиненных большому риску.

Более шестисот человек были выделены, чтобы доставить бирюзу, камень небесной Хатхор, которая избрала себе это воплощение в самом сердце засушливой и пустынной земли.

Сама дорога была нетрудной: хорошо проложенная, поддерживаемая в прекрасном состоянии, снабженная укреплениями и колодцами на всем протяжении, она пересекала враждебные края, где высились желтые и красные горы; обманчивые горные расстояния сбивали с пути новичков, некоторые были напуганы до смерти, опасаясь появления злых духов, стремящихся заполучить их душу. Однако присутствие Сети и уверенность Рамзеса, в конце концов, успокоили их.

Рамзес с нетерпением ожидал тяжелых испытаний, которые помогли бы ему показать отцу, на что способен его сын, поэтому его нетрудные обязанности не могли не огорчать его. Под его началом оказалось три десятка пехотинцев. Все были наслышаны о его способностях стрелка из лука и о том, как он усмирил взбесившегося скакуна, все они полагали, что служба под его началом и им поможет продвинуться.

По требованию Рамзеса Амени пришлось отказаться от участия в походе; с одной стороны, его слабое здоровье не допускало физического переутомления, с другой — он только что обнаружил в мусорной яме, находящейся к северу от той самой мастерской, кусок известняка с обрывком весьма странной надписи. Пока еще рано было утверждать, что речь шла о правильном следе, однако юный писарь горел желанием продолжить поиски. Рамзес умолял его быть осторожным; Амени обещал повсюду брать с собой Неспящего и, в случае надобности, прибегнуть к помощи Сетау, который процветал благодаря продаже змеиного яда ученым жрецам в храмах, а также очищая богатые дома от непрошенных ползучих гостей.

Царевич все время был начеку. Ему, который так любил пустыню, который чуть не потерял там свою жизнь, вовсе не нравились эти пески Синая: слишком много молчаливых скал, тревожных теней, хаоса во всем. Не полагаясь на утверждения Бакена, Рамзес опасался нападения бедуинов. Естественно, принимая во внимание численное превосходство египтян, они не стали бы атаковать в лоб; однако они вполне могли взять отставший обоз или, что еще хуже, проникнуть в лагерь во время ночной стоянки. Преисполненный беспокойства царевич усилил меры предосторожности, без конца раздавая различные указания. После небольшого пререкания с Бакеном Рамзес был уверен, что тот станет осуществлять контроль над безопасностью, учтя замечания царевича.

Как-то вечером Рамзес, оставив арьергард, пошел в начало колонны, проходя бивуак за бивуаком, чтобы достать немного вина для своих людей, которых начальство не больно жаловало; ему сказали обратиться к ответственному, который расположился в палатке. Рамзес поднял край навеса, нагнулся и застыл, увидев человека, сидящего как писарь, склонившись над картой, которую рассматривал при свете лампы.

— Моис! Что ты здесь делаешь?

— Приказ фараона. Мне поручили вести управление и составить более точную карту местности.

— А мне — командовать арьергардом.

— Я не знал, что ты здесь… Кажется, Бакен не выносит никаких упоминаний о тебе.

— Мы понемногу начинаем договариваться.

— Давай выйдем отсюда, здесь слишком тесно.

Оба юноши были почти одинакового сложения; их атлетические фигуры и естественная мощь делали их немного старше своего возраста. Оба они казались взрослыми, юношеского почти не осталось.

— Это оказалось приятным сюрпризом, — признался Моис. — Я уже начал скучать в гареме, а тут вдруг приходит это назначение. Если бы не этот глоток свежего воздуха, я бы там совсем зачах.

— Разве Мер-Ур не замечательное место?

— Не для меня; девицы уже стали меня раздражать, мастера трясутся за свои секреты, да и пост управляющего мне не подходит.

— И что ты выиграл от этой перемены?

— Спрашиваешь! Я обожаю это место, эти неприступные горы, этот пейзаж, лишенный всякой жизни; здесь я чувствую себя как нельзя лучше.

— А огонь, который сжигает тебя, поутих?

— Да, он не такой беспощадный. Исцеление кроется за этими раскаленными скалами, в этих загадочных расселинах.

— Я в этом не уверен.

— Разве ты не слышишь голос, который доносится из пустыни?

— Скорее, я чувствую опасность.

Моис вспыхнул.

— Опасность? Ты заговорил, как военный!

— Ты, интендант, совсем забыл про арьергард; моим людям не хватает вина.

Еврей рассмеялся.

— Да, я и правда отвечаю за это; ничто не должно умалять их бдительности.

— Немного живительной влаги поднимет им настроение.

— Вот и наше первое разногласие, — заметил Моис. — Кто должен уступить?

— Ни один, ни другой; значение имеет лишь благополучие всего отряда.

— Ты пытаешься убежать от самого себя, замыкаясь исключительно на своих обязанностях, которые тебе навязывают извне.

— Неужели ты полагаешь, что я столь ничтожен?

Моис посмотрел Рамзесу прямо в глаза.

— Ты получишь вино, немного; однако тебе придется научиться любить горы Синая.

— Здесь — уже не земля Египта.

— Я не египтянин.

— Нет, египтянин.

— Ты ошибаешься.

— Ты родился в Египте, ты вырос и выучился там, и именно в Египте — твое будущее.

— Это слова египтянина, но не еврея; мои предки не те же самые, что у тебя. Может быть, они и жили здесь… Я чувствую, что они ступали по этой земле, они познали здесь надежду и неудачу.

— Можно подумать, Синай вскружил тебе голову.

— Тебе не понять.

— Неужели я лишился твоего доверия?

— Конечно, нет.

— Я люблю Египет больше, чем себя самого, Моис. Нет для меня ничего более ценного, чем родная земля. Если ты думаешь, что обрел свою, я могу понять твои чувства.

Еврей сел на уступ скалы.

— Родина… Нет, эта пустыня не может быть родиной. Я люблю Египет так же, как ты, я ценю ту радость, которую он мне дарит, но я чувствую, что меня зовет другая земля.

— И первая же земля, которую ты открыл, потрясла тебя.

— Ты в чем-то прав.

— Вместе мы пройдем тысячи пустынь, и ты вернешься в Египет, потому что только там сияет истинный свет.

— Как ты можешь быть столь уверенным в себе?

— Просто в арьергарде у меня совсем нет времени размышлять о будущем.

Темную ночь Синайской пустыни рассеяли два смеющихся голоса, поднявшись до самых звезд.

Ослы шагали своим привычным шагом, люди подстраивались под них; каждый нес ношу соответственно своим силам, всем хватало воды и пищи. Множество раз царь останавливал колонну, чтобы дать время Моису внести уточнения в карту местности. В сопровождении топографов еврей проходил по высохшим руслам прежних потоков, поднимался по склонам, выбирал новые ориентиры, облегчая тем самым работу специалистов.

Рамзеса не покидала смутная тревога, поэтому он в сопровождении трех опытных пехотинцев вел постоянное наблюдение, опасаясь, как бы на его друга не напали бедуины. Однако ничего не случилось. Моис прекрасно выполнил свою работу, и это должно было облегчить дальнейшие передвижения горняков и всех остальных, участвующих в переходах.

После ужина оба друга проводили долгие часы за разговорами у огня; привыкнув к крикам гиен и рычанию леопардов, они приноравливались к этим суровым условиям, совсем не похожим на роскошный дворец Мемфиса или гарем Мер-Ура. С неиссякаемым воодушевлением они ждали восхода солнца, надеясь, что оно приоткроет им тайну, от разгадки которой они не отказались бы ни за что в жизни. Часто они замолкали и просто слушали шумы ночи. А она нашептывала им, что их юность преодолеет все препятствия…

Змея колонны застыла.

Для самого начала дня это было необычно; Рамзес приказал своим людям положить ношу и приготовиться к бою.

— Спокойно, — посоветовал солдат, грудь которого рассекал надвое старый шрам. — Если позволите, командир, лучше бы приготовиться к мирной молитве.

— Отчего такая набожность?

— Оттого, что мы уже на месте.

Рамзес сделал несколько шагов в сторону; там, впереди, его взору открылась залитая солнцем отвесная скала, казавшаяся неприступной.

Это был Серабит эль-Хадим, край богини Хатхор, владычицы бирюзы.

25

Шенар был вне себя от гнева.

В десятый раз царица отказалась допустить его к непосредственному управлению делами государства под предлогом, что его отец не сделал никаких распоряжений на этот счет. Положение преемника фараона не давало ему права разбираться с делами, слишком сложными для него.

Старший сын царя покорился воле своей матери, скрывая недовольство, однако это позволило ему понять, что его сеть знакомых и осведомителей еще слишком слаба, чтобы серьезно противостоять Туйе. Шенар решил не ждать больше у моря погоды, а продолжать работать, чтобы упрочить свои связи.

Он стал постоянно приглашать к себе на ужины многочисленных вельмож, имеющих влияние при дворе, ценящих традиции, разыгрывая при этом саму простоту, скромника, с интересом и благодарностью принимающего советы; забыв про свое высокомерие, он показывал себя теперь как образцовый сын, единственным стремлением которого было идти по стопам отца. Это не могло не понравиться: Шенар, будущее которого было уже вполне определено, приобрел себе, таким образом, множество благосклонных сторонников.

Вместе с тем он отметил, что внешняя политика уплывает у него из рук, в то время как торговые связи с другими странами, пусть даже и не дружественными, были его главной целью; каким образом можно было быть в курсе положения дел в дипломатических отношениях, не имея в своем лагере человека сведущего и готового на услуги? Иметь свои уши среди купцов было недостаточно; они вели разговоры лишь о насущном и не имели представления об истинных намерениях своих правителей.

Убедить дипломата, близкого к Сети, работать на него… Идеальный выход, но почти неосуществимый. Тем не менее Шенару были необходимы сведения из первых рук, для того чтобы выработать свою собственную стратегию и в нужный момент быть готовым радикально изменить египетскую политику.

Ему как-то пришло на ум слово «предательство», однако это лишь позабавило его. Кого он предает, кроме прошлого и традиций?

С высоты скалистого выступа Серабит эль-Хадима вы могли видеть повсюду вокруг переплетение гор и долин, беспорядочное нагромождение которых вносило в душу смятение; в этом хаосе враждебность окружающего мира отступала лишь перед горой бирюзовых камней, островком мира и спокойствия.

Рамзес озадаченно смотрел себе под ноги: драгоценный голубой камень, которым была богата горная порода, почти выступал из земли! В других местах бирюза не выходила так близко на поверхность. Из поколения в поколение горняки рыли здесь подземные галереи и переходы, где они оставляли свое орудия на время между двумя экспедициями, так как добыча бирюзы не могла вестись в жаркое время года, иначе камень терял свой цвет и свойства.

Прежние рабочие объединились со вновь прибывшими и тут же приступили к работе, чтобы как можно меньше времени пробыть в этом заброшенном месте. Все разместились в каменных лачугах, которые кое-как могли защитить от ночных холодов, и тщательно утеплили свои жилища. Прежде чем открыть работы, фараон совершил ритуал в небольшом храме Хатхор, призывая помощь и покровительство богини неба. Египтяне пришли не для того, чтобы ранить гору, но чтобы собрать плоды ее щедрого чрева и подарить их храмам и сделать украшения, которые могли бы передать вечную возрождающуюся красоту властительницы звезд.

Скоро зазвенели резцы, долота и молотки, вторя песне горняков, распределившихся на небольшие отряды; Сети сам был среди них, подбадривая рабочих. Что до Рамзеса, то он отправился к стелам, установленным в этом месте, чтобы выразить почтение к таинственным силам неба и земли и вспомнить о подвигах тех, кто много веков тому назад открыл залежи драгоценных камней.

Моис весьма серьезно относился к выполнению своих обязанностей интенданта, беспокоясь о благополучии всех и каждого: ни один работник не испытывал ни голода, ни жажды, ладана также хватало всем. Люди возносили хвалу богам, а те дарили им чудеса, как, например, огромную бирюзу, сверкавшую во взметнувшейся руке удачливого искателя драгоценных камней.

Благодаря особому расположению этого места экспедиции не угрожало никакое неожиданное нападение; никто не мог бы вскарабкаться по крутым уступам, ведущим на плато, незаметно для часовых, поэтому задача Рамзеса была совсем нетрудной. В первые дни он поддерживал в своем отряде железную дисциплину, пока не понял, что это было излишне; соблюдая необходимые меры предосторожности, он позволил солдатам расслабиться и воспользоваться возможностью поспать подольше после обеда, чем все они не пренебрегали.

Не в силах проводить время в праздности, он хотел было напроситься в помощники Моису, однако его друг был неумолим, решив самостоятельно исполнять все свои обязанности. Среди искателей ему также не нашлось места; его вежливо попросили не задерживаться в шахтах, а потом и разгневанный Бакен приказал ему довольствоваться постом, на который он был назначен, и не нарушать порядок работы.

Рамзесу ничего не оставалось, как заняться своими подчиненными и только ими. Он стал интересоваться их службой, их семьями, выслушивал их сетования, отвергал некоторые замечания и соглашался с иными; им хотелось увеличения пенсии и выражения признательности государства, принимая во внимание их службу в тяжелых условиях и часто вдали от дома. Немногим из них довелось участвовать в настоящем бою; однако все не раз призывались то на карьеры, то на большие стройки, то в дальние походы, как этот. Несмотря на свою нелегкую долю, они, скорее, были горды своим положением; сколько можно было порассказать славных историй, особенно тем, кому посчастливилось путешествовать вместе с фараоном!

Рамзес наблюдал за всем, что происходит вокруг.

Он изучил ежедневный порядок работы, оценил необходимость правильного распределения обязанностей, основанного на опыте и разумении, а не на правах, отметил упорных и ленивых, настойчивых и легкомысленных, молчаливых и болтливых. Но чтобы он ни делал, взгляд его постоянно обращался к стелам, воздвигнутым его предками, к этой устремленности ввысь души человека, устраивавшего святилище в сердце пустыни.

— Волнительное зрелище, не так ли?

Отец застал его врасплох.

Даже в простой схенти, испокон веков традиционной для всех египтян, он все же оставался фараоном. От него исходила некая сила, которая завораживала Рамзеса при каждой встрече с отцом; Сети не нужны были никакие отличительные знаки, одного его присутствия было достаточно, чтобы заставить подчиняться. Никто другой не обладал такой удивительной способностью; все остальные пытались как-то выделиться — кто внешностью, кто поведением. Сети достаточно было появиться, и хаос уступал место порядку.

— Они почти завораживают меня, — признался Рамзес.

— Они — это живые слова; в отличие от людей, они не знают ни лжи, ни предательства. Памятники разрушителя разрушены, поступки лжеца никчемны; сила фараона в одном лишь законе Маат.

Рамзес был потрясен; неужели эти высказывания относились к нему, неужели это он разрушал, предавал, лгал? Ему захотелось подняться, убежать на край плато, спуститься по откосу и скрыться в пустыне. Но что же он такого сделал? Он хотел услышать, в чем его вина, но объяснения не последовало — царь лишь смотрел вдаль и молчал.

Шенар… Конечно, его отец говорил о Шенаре, не называя его! Он понял его вероломство и, таким образом, давал Рамзесу понять его истинное положение. Судьба снова менялась! Царевич был уверен, что Сети выскажется в его пользу, однако его разочарование оказалось столь же сильным, как и надежда.

— Какова цель этой экспедиции?

Рамзес задумался; за кажущейся простотой вопроса должна была скрываться ловушка.

— Добыть бирюзу для богов.

— Так ли они необходимы для процветания страны?

— Нет, но… разве можно обойтись без такой красоты?

— Главное, чтобы поиски выгоды не оказались в основе нашего богатства, так как это разрушит его изнутри. Во всяком существе, как и во всякой вещи, отдавай предпочтение тому, что утверждает их, выделяя из прочих, их качество, их сияние, их гений. Ищи то, что незаменимо.

Рамзесу показалось, что свет проник в его сердце и укрепил его; слова Сети отпечатались в нем навсегда.

— Необходимо, чтобы и большие, и малые получали от фараона обеспечение по своим потребностям. Не пренебрегай одним в пользу другого, умей убедить всех, что сообщество важнее одного человека. То, что на благо улью, хорошо и для пчелы, и пчела должна служить улью, благодаря которому она живет.

Пчела! Один из символов, олицетворяющих фараона! Сети говорил об исполнении обязанностей правителя, он мало-помалу раскрывал Рамзесу секреты мастерства управлять страной.

Опять захватывает дух от высоты.

— Главное — производить, — продолжал Сети, — еще важнее — распределять. Огромные богатства, к которым имеет доступ лишь ограниченная каста людей, порождают несчастье и несогласие; небольшое же их количество, правильно распределенное, сеет радость. История царства должна напоминать праздник; чтобы добиться этого, никто не должен голодать. Смотри, сын мой, смотри и учись, ибо если ты не прозорлив, ты не постигнешь смысла моих слов.

Рамзес провел бессонную ночь, глядя на голубую жилу драгоценного камня, выходившую на поверхность с одного края площадки. Он просил Хатхор рассеять мрак, в пучине которого он барахтался как ничтожная соломинка.

Его отец следовал четкому плану, но какому? Рамзес уже не надеялся, что станет правителем; но в таком случае отчего Сети, редко с кем говоривший по душам, преподносил ему подобные уроки? Может быть, Моис лучше распознал намерения повелителя; но царевич не собирался опускать руки: он сам проложит себе дорогу в жизни.

Незадолго до восхода солнца из главной галереи появилась какая-то тень; при слабых отсветах бледнеющей луны Рамзес уже было подумал, что это какой-то демон спешит вернуться в свое царство. Однако у этого демона были очертания человеческого существа, и он что-то прижимал к груди.

— Кто ты?

Человек застыл на месте, повернул голову в сторону царевича и пустился к острому краю площадки, где искатели установили только одну хижину.

Рамзес кинулся вдогонку за беглецом.

— Стой!

Человек прибавил шагу, Рамзес не отставал. Он бросился за ним и нагнал странного человека, прежде чем тот успел достичь крутого склона.

Царевич накинулся на него и сбил с ног. Воришка упал, не выпустив, однако, из рук своей ноши; он схватил оказавшийся под рукой камень и попытался пробить череп напавшему на него. Рамзес ударил его локтем в грудь, от чего у противника перехватило дыхание. И все же этот человек сумел подняться, но, потеряв равновесие, опрокинулся назад.

Крик боли, еще один, шум тела, скатывающегося вниз по уступам, и, наконец, удар о землю, там, внизу, у подножия склона.

Когда Рамзес спустился к нему, беглец лежал без дыхания, все еще прижимая к груди мешок с бирюзой.

Лицо вора оказалось знакомым царевичу: это был тот самый возница, который оставил его посреди пустыни, заманив в ловушку, чуть не стоившую ему жизни.

26

Ни один из искателей не видел раньше этого человека; это была его первая экспедиция, и он держался в стороне. Усердно работая, он проводил долгие часы в самых недоступных уголках шахты, чем снискал уважение своих товарищей.

Прятать бирюзу было преступлением, за которое полагалось тяжелейшее наказание, и ни один искатель никогда еще не отваживался на такое. Никто не жалел о смерти виновного; закон пустыни сурово и справедливо наказал его. Поскольку тяжесть преступления была огромна, возницу должны были похоронить без всяких ритуалов. Уста и глаза его не будут открыты другому миру, он не сможет пройти через анфилады к свету и станет добычей Пожирательницы Аменит.

— Кто нанял этого человека? — спросил Рамзес у Моиса.

Еврей посмотрел в свои списки.

— Я.

— Как это ты?

— Настоятель гарема предложил мне многих рабочих, способных трудиться на приисках; я просто подписал акт об их зачислении, и все.

Рамзес глубоко вздохнул.

— Этот вор и есть тот возница, которому было поручено заманить меня в ловушку.

Моис побледнел.

— Ты же не думаешь…

— Нет, конечно, ни секунды не сомневался, но и ты тоже попал в ловушку.

— Настоятель гарема? Нет, это слабый, безвольный человек, он всегда панически боится, как бы чего не случилось.

— Тем легче управлять им. Я сейчас же возвращаюсь в Египет, Моис. Хочу узнать, что и кто стоит за этим исполнителем.

— Разве тебе теперь не все равно, ты ведь отошел от власти?

— Не важно, я хочу знать правду.

— Даже если она будет малоприятной для тебя?

— А у тебя есть какие-нибудь важные сведения?

— Нет, клянусь тебе… Но кто осмелится поднять руку на младшего сына фараона?

— Найдутся и такие, и больше, чем ты думаешь.

— Если это заговор, глава все равно останется вне досягаемости.

— Что же, Моис, ты отступишься?

— Эти страсти нас не касаются, раз ты не будешь наследником Сети, зачем кому-то покушаться на тебя?

Рамзес не открыл своему другу, о чем говорил с ним отец; ведь эти разговоры следовало хранить в строжайшей тайне, пока он не постигнет их значения.

— Ты поможешь мне, Моис, если я буду нуждаться в тебе?

— Что за вопросы?

Несмотря на это прискорбное происшествие, Сети не изменил плана экспедиции. Только когда правитель рассудил, что количество добытой бирюзы достаточно, он отдал приказ возвращаться в Египет.

Начальник охраны дворца примчался к дверям приемной царицы; посланник Туйи не уточнил, как скоро он должен ответить на призыв монархини.

— Я здесь, Великая Царица.

— Как продвигается ваше расследование?

— Но… оно окончено!

— Неужели?

— Невозможно узнать что-либо еще.

— Поговорим об этом вознице… Вы говорите, он мертв?

— К несчастью, бедняга…

— Как этому человеку удалось отправиться вместе с экспедицией и похитить драгоценные камни?

Начальник охраны съежился.

— Это… это невозможно!

— Вы полагаете, я не в себе?

— Великая Царица!

— Остается три предположения: либо вас подкупили, либо вы не годитесь для того места, которое занимаете, либо и то, и другое вместе.

— Великая Царица…

— Вы посмеялись надо мной.

Сановник бросился в ноги повелительнице.

— Мною воспользовались, мне солгали, обещаю вам…

— Ненавижу прислужников. Ради кого вы пошли на предательство?

Бессвязное лепетание начальника охраны открыло всю его несостоятельность, до сих пор скрывавшуюся под плотной драпировкой его фальшивого добродушия. Боясь потерять свое место, он не осмелился даже выйти из своих личных покоев; он был так уверен, что поступил правильно, что вызвал жалость у правительницы.

— Будете охранять вход в покои моего старшего сына. Постарайтесь хоть здесь не пропустить непрошенных гостей.

Вельможа рассыпался в благодарностях, но царская супруга поспешила покинуть свою приемную.

Повозка Рамзеса и Моиса с грохотом вкатилась на двор гарема Мер-Ура, куда выходили окна начальства; оба друга управляли повозкой по очереди, состязаясь в ловкости и смелости. Часто меняя лошадей, они с небывалой скоростью покрыли расстояние, разделявшее Мемфис и гарем.

Это шумное появление нарушило покой заведения и вынудило настоятеля, которому пришлось покинуть ложе послеполуденного отдыха, выглянуть во двор.

— Вы что, с ума сошли? Здесь вам не казармы!

— Великая супруга повелителя поручила мне важную миссию, — ответил Рамзес.

Настоятель гарема сложил свои нервные ручки на круглом животике.

— Ах, так? И она позволила вам так врываться сюда?

— Дело очень срочное.

— Здесь, в гареме, находящемся под моей ответственностью?

— Да, здесь, и касается оно именно вас.

Моис подтвердил, кивнув головой. Настоятель попятился.

— Здесь какая-то ошибка…

— Вы подослали мне преступника в экспедицию на бирюзовые копи, — уточнил еврей.

— Я? Вы забываетесь!

— Кто вам его рекомендовал?

— Не понимаю, о ком идет речь?

— Мы хотим просмотреть ваши архивы, — потребовал Рамзес.

— У вас есть письменное разрешение?

— Печати Великой Царицы вам будет достаточно?

Вельможа не стал больше спорить. Рамзес в запале уже готов был поверить, что он у цели. Моису, хоть и более сдержанному, тоже хотелось поскорее прояснить, в чем тут дело, желание увидеть торжество правды волновало ему кровь.

Дело похитителя бирюзы разочаровало их; этот человек был записан не как возница, а как опытный искатель, участвовавший уже во многих экспедициях, и возвращавшийся в Мемфис, чтобы наставлять ювелиров в том, что касается веса бирюзы. Поэтому настоятель, как только Моиса назначили в экспедицию, подумал, что этот специалист мог бы войти в состав экспедиции под руководством еврея.

Очевидно, этого сановника тоже провели. И поскольку конюх и возница были мертвы, след организатора покушения на этом обрывался.

Больше двух часов подряд Рамзес пускал стрелы из лука, поражая мишени одну за другой. Он заставлял себя переплавлять свой гнев в сосредоточенность, предпочитая собирать свою энергию, вместо того чтобы растрачивать ее. Когда его мышцы уже заныли от усталости, он пустился в долгую одиночную пробежку по садам и лугам гарема. В голове его громоздилось слишком много путаных мыслей; рассудок метался среди них как бешеная обезьяна в лесу, единственно утомительные упражнения тела могли заставить ее успокоиться.

Царевичу была неведома усталость. Кормилица, которая вскармливала его грудью до трех лет, никогда еще не видела такого крепкого малыша; к нему не привязывалась никакая болезнь, он с одинаковым безразличием сносил и жару, и холод, спал как убитый и ел с диким аппетитом. К десяти годам у него уже было тело атлета, совершенство которого достигалось ежедневными упражнениями.

Пробегая по аллее тамарисков, он вдруг услышал пение, которое было не похоже на птичье. Он остановился и прислушался.

Это был женский голос, чарующий и восхитительный. Он бесшумно приблизился и увидел ее.

В тени вербы сидела Нефертари и тихо пела, подыгрывая себе на лютне, привезенной из Азии. Ее мягкий голос сливался со струйками ветерка, ласкавшего листву дерева. Рядом на траве лежала восковая табличка, испещренная буквами и цифрами.

Красота девушки была почти нереальна; на мгновение Рамзес даже усомнился, не сон ли это.

— Подойдите… Неужели вас пугает музыка?

Он раздвинул ветви дерева, за стволом которого притаился.

— Почему вы прятались?

— Потому что…

Он не мог придумать ни одного объяснения; видя его смущение, девушка улыбнулась.

— С вас пот катит градом. Вы что, бежали?

— Я надеялся найти здесь имя человека, который пытался меня уничтожить.

Улыбка исчезла с губ Нефертари, однако ее серьезность очаровала его.

— Значит, вам не удалось.

— К сожалению, нет.

— И всякая надежда потеряна?

— Боюсь, что так.

— Но вы не отступите.

— Как вы догадались?

— Потому что вы никогда не отступаете.

Рамзес склонился над дощечкой.

— Вы изучаете математику?

— Подсчитываю объемы.

— Вы хотите быть геометром?

— Я люблю узнавать новое, не задумываясь о будущем.

— Вы когда-нибудь отвлекаетесь?

— Я люблю одиночество.

— Не слишком ли строгий выбор?

Серо-зеленые глаза стали вдруг суровыми.

— Я не хотел вас обидеть, простите меня.

На губах, едва заметно подкрашенных, появилась снисходительная улыбка.

— Вы еще побудете в гареме?

— Нет, я должен ехать завтра в Мемфис.

— С твердым намерением открыть правду, так?

— Это упрек?

— Неужели необходимо так рисковать собой?

— Я хочу знать правду, Нефертари, и я всегда буду ее добиваться, чего бы это мне ни стоило.

В ее взгляде он прочел одобрение.

— Если вы окажетесь в Мемфисе, я хотел бы пригласить вас на ужин.

— Я должна провести в гареме еще долгие месяцы, чтобы совершенствовать свои знания; затем мне предстоит вернуться назад, в свою провинцию.

— Вас там ждет жених?

— Это нескромный вопрос.

Рамзес почувствовал себя полным болваном. Эта молоденькая девушка, такая спокойная, такая рассудительная, приводила его в замешательство.

— Будьте счастливы, Нефертари.

27

Старый дипломат гордился тем, что служил своей стране долгие годы, на протяжении царствования трех фараонов, помогая правителям своими советами, благодаря которым удалось избежать многих ошибок в отношениях с другими государствами. Ему нравилась осторожность Сети, более дорожащего миром и спокойствием своих граждан, нежели ратными подвигами, которые ничего не давали.

Скоро он собирался отправиться на заслуженный отдых в Фивы, неподалеку от храма Карнака, и доживать свои дни в кругу семьи, которой он до сих пор уделял не слишком много внимания из-за своих бесконечных путешествий. К тому же в эти дни ему сообщили приятную новость: ему предстояло подготовить себе на смену юного Ашу, молодого человека, обладавшего выдающимися способностями: он схватывал все на лету и запоминал главное. По возвращении с Великого Юга, где он блестяще исполнил довольно деликатное поручение по добыванию сведений, он захотел пройти обучение у старого дипломата. Старожил сразу проникся к юноше теплыми чувствами, приняв его как своего сына. Не ограничиваясь одними лишь формальностями, высокопоставленный чиновник указал ему некоторые лазейки и открыл некоторые навыки, которым можно было научиться только со временем, благодаря опыту. Порой Аша предупреждал мысль учителя; его оценка международного положения включала в себя и острое чувство реальности, и ближайшие перспективы.

Секретарь дипломата объявил о прибытии Шенара, который вежливо испрашивал разрешения на разговор. Неуместно было отвечать отказом сыну фараона, назначенного к тому же преемником, поэтому, несмотря на некоторую усталость, сановнику пришлось принять человека с круглым лицом, на котором ясно читалось сознание собственной важности и превосходства. Вместе с тем его маленькие карие глазки свидетельствовали о живости ума; расценивать его как слабого противника было бы непростительной ошибкой.

— Ваше присутствие делает мне честь.

— Я испытываю по отношению к вам восхищение, — дружелюбно объявил Шенар. — Все знают, что азиатская политика моего отца находится под вашим влиянием.

— Я бы так не сказал. Фараон всегда сам принимает решения.

— Благодаря обширности и своевременности сообщаемой вами информации.

— Дипломатия — это трудное искусство; я прилагаю все свои усилия, чтобы преуспеть в этом.

— И небезуспешно.

— Когда на то есть воля богов. Не хотите ли сладкого пива?

— С удовольствием.

Вельможи расположились под аркой, продуваемой северным ветром. Серый кот запрыгнул на колени к старому дипломату, свернулся калачиком и задремал.

Когда две чаши были наполнены легким пенящимся напитком, слуга удалился.

— Мой приход не удивил вас?

— Да, не могу не признать, немного удивил.

— Я хотел бы, чтобы этот разговор остался между нами.

— Можете быть уверены.

Шенар задумался. Старого дипломата все это слегка забавляло. Сколько раз приходилось ему принимать сановников, желающих воспользоваться сведениями, которыми он располагал! В зависимости от обстоятельств он либо помогал им, либо разочаровывал их. То, что сын правителя сам явился к нему, не могло не льстить его самолюбию.

— Насколько мне известно, вы собираетесь оставить свой пост.

— Я не делаю из этого тайны. Через год или два, когда правитель даст мне свое разрешение, я отойду от дел.

— К великому сожалению!

— Усталость одолевает меня, возраст начинает напоминать о себе все чаще.

— Однако накопленный вами опыт бесценен.

— Поэтому-то я и спешу передать его молодым, таким как Аша; завтра они будут отвечать за нашу дипломатию.

— Полностью ли вы согласны с решениями Сети?

Старому дипломату было неудобно выслушивать подобные вопросы.

— Боюсь, я не очень хорошо понимаю ваш вопрос.

— Наше враждебное отношение к хеттам, так ли уж оно обоснованно?

— Вы плохо их знаете.

— Разве они не высказывали желания торговать с нами?

— Хетты хотят завладеть Египтом и никогда не откажутся от своих планов, поэтому не существует другой разумной политики, кроме активной обороны, которую поддерживает правитель.

— А если я предложу иную?

— Об этом надо говорить с вашим отцом, не со мной.

— Нет, именно с вами, и ни с кем другим, я желаю говорить об этом!

— Вы меня удивляете.

— Дайте мне как можно более точные данные об азиатских княжествах, и я буду вам весьма признателен.

— Я не имею на это права. Речи, произносимые на советах, должны оставаться в тайне.

— Меня как раз они и интересуют.

— Не настаивайте.

— Завтра я буду на троне, не забывайте об этом.

Старый дипломат покраснел до корней волос.

— Это угроза?

— Вы еще не отошли от дел, ваш опыт может весьма мне пригодиться; завтра уже я буду управлять международной политикой. Будьте моим тайным сообщником, вы об этом не пожалеете.

Старый дипломат не имел привычки поддаваться гневу, но на этот раз он не смог сдержать своего возмущения:

— Кто бы вы ни были, ваши требования неприемлемы! Как может сын фараона помышлять предать своего отца?

— Успокойтесь, прошу вас.

— Нет, я не успокоюсь! Ваше поведение недостойно будущего монарха. Ваш отец должен узнать об этом.

— Не заходите так далеко.

— Покиньте мой дом!

— Вы забыли, с кем вы говорите?

— С бесчестным человеком!

— Я требую, чтобы вы хранили молчание.

— Не рассчитывайте на это.

— В таком случае мне придется заставить вас молчать.

— Заставить меня…

У старика перехватило дыхание, он поднес руки к сердцу и упал навзничь. Шенар поспешил позвать слуг, сановника положили на кушетку и тут же послали за врачом, который констатировал скоропостижную смерть в результате сердечного приступа.

Шенару повезло: его рискованный поступок закончился счастливо для него.

Красавица Исет была сердита.

Укрывшись в имении своих родителей, она отказалась принимать Рамзеса под тем предлогом, что устала и плохо выглядит; на этот раз она заставит его заплатить за все эти внезапные отъезды и долгое отсутствие. Стоя за занавесом, отделявшим второй этаж от лестницы, она слушала, о чем говорили ее служанка и царевич.

— Передайте своей хозяйке мои пожелания скорейшего выздоровления, — сказал Рамзес, — и скажите ей, что я больше не приду.

— Нет! — воскликнула красавица.

Она откинула занавес, слетела вниз по лестнице и бросилась в объятия своего любовника.

— Кажется, тебе гораздо лучше.

— Не уезжай больше, иначе я и вправду заболею.

— Неужели ты станешь требовать, чтобы я ослушался приказа правителя?

— Эти экспедиции длятся целую вечность… Я скучаю по тебе.

— Разве ты не принимаешь приглашения на приемы?

— Нет, но мне постоянно приходится сдерживать натиск знатных кавалеров. Если бы ты был рядом, они бы мне не надоедали.

— Иногда поездки дают свои результаты.

Рамзес высвободился из объятий красавицы и достал шкатулку, предложив ее молодой женщине; та смотрела на него с удивлением.

— Открой ее.

— Это приказ?

— Делай как хочешь.

Красавица Исет приподняла крышку. То, что она увидела внутри, заставило ее воскликнуть от восхищения.

— Это мне?

— С разрешения главы экспедиции.

Она страстно поцеловала любимого.

— Надень мне его.

Рамзес исполнил просьбу. Колье из бирюзы переливалось на шее красавицы, зеленые глаза сверкали от удовольствия. В эту минуту она затмила бы всех своих соперниц.

Амени продолжал свои раскопки в мусорных ямах с таким рвением, которое не могли остудить никакие неудачи. Накануне он уже думал, что нашел многочисленные фрагменты собираемой им мозаики, обнаружив, наконец, отношение между адресом мастерской и именем владельца, но ему предстояло разочарование. Надпись было невозможно прочитать, многих букв не хватало.

Эта погоня за невозможным не мешала, однако, юному писцу прекрасно выполнять свою работу личного секретаря — Рамзес получал почту, которая становилась все более и более объемной, и на все эти послания следовало отвечать формулами вежливости, соответствующими каждому отдельному случаю. Он дорожил тем, чтобы его княжеская репутация была безупречна, и сам терпеливо заканчивал отчет о путешествии на бирюзовые копи.

— О тебе начинают говорить, — заметил Рамзес.

— Все эти кулуарные разговоры мало меня занимают.

— Все считают, что ты заслуживаешь лучшего.

— Я счастлив тем, что служу тебе.

— Ты должен подумать о собственной карьере, Амени.

— Не о чем думать, все уже ясно.

Эта крепкая дружба наполняла бескрайней радостью сердце царевича, но сможет ли он быть достойным ее? Всем своим поведением Амени запрещал своему другу довольствоваться обыденностью.

— Как твое расследование?

— Все так же, но я не отчаиваюсь. А как у тебя?

— Несмотря на вмешательство царицы не обнаружено ничего серьезного.

— Конечно, если речь идет о человеке, имя которого никто не осмеливается назвать, — заметил Амени.

— И правильно делают, не так ли? Обвинить без доказательств — само по себе было бы преступлением.

— Мне нравится, когда ты так говоришь; ты знаешь, ты все больше начинаешь походить на Сети.

— Я его сын.

— Шенар тоже… И тем не менее можно было бы поклясться, что он принадлежит к другой семье.

Рамзесу было неспокойно. Зачем Моиса срочно вызвали во дворец, когда он уже готов был отправиться в гарем Мер-Ур? Во время экспедиции его друг не допустил ни одной ошибки; напротив, искатели и солдаты, все отмечали превосходную работу молодого интенданта, желая, чтобы его коллеги брали с него пример. Однако постоянно раздавались какие-то наветы и клевета; известность Моиса, вероятно, не давала покоя какому-нибудь бездарному высокопоставленному чиновнику.

Невозмутимый Амени продолжал писать.

— Ты что же, нисколько не волнуешься?

— Только не за Моиса. Вы из одного теста: испытания закаляют его.

Этот довод не успокоил Рамзеса. Характер еврея был настолько сильным, что он скорее вызывал зависть, нежели уважение.

— Вместо того чтобы изводить себя, — посоветовал Амени, — почитай лучше последние указы фараона.

Царевич принялся за работу, с трудом пытаясь сосредоточиться; он десять раз вскакивал, выбегая на террасу.

Незадолго до полудня он увидел, как Моис вышел из приемных палат дворца, куда его вызывали; не в силах больше ждать, царевич слетел вниз по лестнице и кинулся навстречу своему другу.

Еврей, казалось, был в замешательстве.

— Что, что там было?

— Мне предложили пост прораба на главных стройках страны.

— Значит, гарем можно забыть?

— Я буду участвовать в строительстве дворцов и храмов, мне придется переезжать из города в город, чтобы наблюдать за работами под началом главного смотрителя.

— Ты согласился?

— Все лучше, чем вялое существование в гареме.

— Что ж, тогда это повышение! Аша в городе, и Сетау тоже; сегодня мы собираемся.

28

Бывшие ученики «Капа» провели веселую вечеринку: танцовщицы, вино, закуски, десерты… Все было почти безупречно. Сетау рассказал несколько историй про змей и поделился своим способом покорять красавиц, спасая их от гадов, которых сам же и подбрасывал им в палаты. Подобное поведение, которое, конечно, нельзя было назвать высокоморальным, позволяло ему избегать этих бесконечных ухаживаний.

Каждый поделился тем, что их ожидало в будущем: Рамзеса назначили в армию, перед Амени открывалась карьера писаря, Аша, естественно, собирался стать дипломатом, Моис должен был заняться общественными работами, а Сетау — своими бесценными рептилиями. Когда теперь им предстояло встретиться в следующий раз, счастливым и достигшим уже многого?

Сетау покинул круг друзей первым, увлеченный нубийской танцовщицей с ласковым взглядом, затем — Моис: ему надо было выспаться перед дорогой в Карнак, где Сети замышлял грандиозную стройку. Амени, не привыкший много пить, заснул тут же, на мягких подушках. Ночь была тиха и благоуханна.

— Странно, — заметил Аша Рамзесу, — город кажется таким спокойным.

— Разве должно быть по-другому?

— Мои путешествия в Азию и Нубию многое прояснили для меня; мы живем в хрупкой безопасности. На севере, как и на юге, малые народы, которым нельзя доверять, только и думают о том, как бы завладеть нашими богатствами.

— На севере хетты… но на юге?

— Ты забыл о нубийцах?

— Они давно уже подчинились нам!

— Я тоже так думал, прежде чем поехал туда с поручением оценить обстановку. Языки развязались, мне довелось слышать не слишком официальные речи, и я обнаружил другую реальность, несколько отличающуюся от той, какую рисуют нам при дворе.

— Ты говоришь загадками.

Утонченный, с аристократическими манерами, Аша, казалось, не был создан для долгих утомительных путешествий в далекие и негостеприимные края. И тем не менее, он всегда пребывал в ровном настроении, никогда не повышал тона и выказывал удивительное спокойствие перед лицом любых испытаний. Его внутренняя сила и живость ума не переставали удивлять тех, кто недооценивал его. Сейчас и Рамзес понял, что с этой минуты он никогда не оставит без внимания мнение, высказанное Ашой. Его изысканность была обманчива: за внешностью светского щеголя скрывался решительный и уверенный в себе человек.

— Ты понимаешь, что мы с тобой говорим сейчас о секретах государства?

— Конечно, это ведь твоя специальность, — отшутился Рамзес.

— На этот раз они касаются тебя непосредственно, вот почему как твой друг я считаю, что ты должен узнать об этом немного раньше, чем Шенар. Завтра утром он появится среди членов совета, который собирает фараон.

— Неужели ты изменишь своему слову ради меня?

— Я не предаю свою страну, ибо уверен, что ты должен сыграть свою роль в этом деле.

— Можешь выражаться немного яснее?

— Я, в отличие от экспертов, считаю, что в одной из наших нубийских провинций готовится бунт; нет, не какое-нибудь обычное высказывание недовольства, но настоящее восстание, которое может обернуться многочисленными жертвами, если египетская армия немедленно не вмешается.

Рамзес был обескуражен.

— И ты осмелился высказать столь невероятное предположение?

— Я сделал это письменно, изложив свои доводы; я вовсе не ясновидящий, просто прозорливый.

— Представитель фараона в Нубии и генералы объявят тебя сумасшедшим!

— Это точно. Но фараон и его советники прочтут мой рапорт.

— Почему ты думаешь, что они согласятся с твоими выводами?

— Потому что в них отражена истина; не ею ли руководствуется наш правитель в любых своих решениях?

— Конечно, но…

— Отбрось свое недоверие и подготовься как следует.

— Подготовиться?

— Когда фараон решит подавить мятеж, он захочет отправить туда одного из своих сыновей. Это должен быть ты, а не Шенар. Вот тебе долгожданный случай показать себя настоящим воином.

— А если ты ошибся…

— Не может быть и речи. Завтра рано утром будь в царском дворце.

Необычное оживление царило в том крыле царского дворца, где фараон собирал членов своего совета, состоящего из «девяти близких друзей» — генералов и нескольких министров. Обычно правитель просто советовался со своим визирем и занимался некоторыми делами, не терпящими отлагательства; этим утром, без какого-либо предварительного уведомления, срочно созвали расширенный совет.

Рамзес подошел к помощнику визиря и испросил аудиенции у фараона; его попросили подождать. Поскольку Сети ненавидел пустые разговоры, царевич решил, что заседание долго не продлится; однако оказалось иначе. Оно необыкновенно затянулось, прошел уже и час обеда, было далеко за полдень, а заседание все продолжалось. Должно быть, при обсуждении важных решений мнения участников разделились и правитель не хотел прерывать спор, пока сам не будет уверен, какой путь следует выбрать.

Солнце уже клонилось к закату, когда близкие друзья с серьезным видом покинули зал заседания; за ними последовали генералы. Час спустя помощник визиря пришел за Рамзесом.

Однако вместо Сети его принял Шенар.

— Я хочу видеть фараона.

— Он занят; чего ты хочешь?

— Я приду потом.

— Мне поручено принять тебя, Рамзес. Если ты откажешься говорить со мной, я составлю рапорт. Не думаю, чтобы нашему отцу понравилось твое поведение. Ты слишком часто забываешь, что должен уважать меня.

Угроза не подействовала на Рамзеса, решившегося поставить на карту все.

— Мы с тобой братья, Шенар, ты забыл?

— По старшинству…

— Неужели дружба и доверие не для нас?

Подобный довод смутил Шенара, голос которого немного смягчился.

— Конечно, но… ты такой несдержанный, вспыльчивый…

— Я иду своим путем, ты — своим; время заблуждений прошло.

— И… каков же твой путь?

— Армия.

Шенар похлопал себя по подбородку.

— Да, там ты добьешься блестящих успехов… Зачем ты хотел видеть фараона?

— Чтобы сражаться рядом с ним в Нубии.

Шенар вздрогнул.

— Кто рассказал тебе о войне в Нубии?

Рамзес оставался невозмутимым.

— Я царский писарь и офицер высшего ранга; мне недостает назначения в действующую армию. Дай мне его.

Шенар поднялся, стал ходить кругами, потом вернулся на место.

— Не рассчитывай на это.

— Почему?

— Слишком опасно.

— Неужели ты беспокоишься о моем здоровье?

— Царевич не должен подвергаться такому чрезмерному риску.

— Но разве сам фараон не будет возглавлять наши войска?

— Не настаивай, твое место не там.

— Напротив!

— Мое решение окончательно.

— Тогда я попрошу об этом у отца.

— Не устраивай скандалов, Рамзес; в стране полно других проблем и без этих протокольных обменов любезностями.

— Хватит вставать на моем пути, Шенар.

Круглое лицо наследника трона посуровело.

— В чем ты меня обвиняешь?

— Мое назначение подтверждено?

— Это решать правителю.

— В зависимости от твоего предложения…

— Я должен подумать.

— Поторопись.

Аша огляделся вокруг себя. Комната просторная, два окна, расположенные одно против другого для лучшей циркуляции воздуха, стены и потолок украшены цветочными фризами и геометрическими мотивами в красных и синих тонах, много стульев, низкий стол, коврики отменного качества, сундуки для документов, шкаф с папирусами… Кабинет, который предоставили ему в распоряжение как министру иностранных дел, показался ему вполне подходящим на первое время. Редко кто из молодых сановников удостаивался таких замечательных условий.

Аша продиктовал послание своему секретарю, принял своих коллег, которым не терпелось повидать того, кого в министерстве уже считали феноменом, потом принял Шенара, который знакомился с каждым новым служащим, если тому прочили хорошее будущее.

— Вы довольны?

— Лучшего я и не желал.

— Правитель высоко оценил вашу работу.

— Мне остается только пожелать, чтобы моя самоотверженность всегда служила Его Величеству.

Шенар прикрыл дверь кабинета и заговорил шепотом.

— Я тоже высоко ценю вашу работу. Благодаря вам Рамзес кинулся сломя голову прямо в ловушку. Его единственное желание — сражаться в Нубии! Естественно, чтобы подальше заманить его, я начал с того, что отверг его требование, а потом понемногу уступил.

— Значит, его назначение подтверждено?

— Фараон согласится взять его в Нубию, чтобы испытать его в сражении. Рамзес не знает, что нубийцы отменные воины и что предстоящий мятеж может оказаться кровавым. Прогулка на бирюзовые копи раззадорила его, он уже считает себя старым воякой. Сам он бы не додумался попроситься на войну; удачно у нас с вами это получилось, а?

— Надеюсь.

— Теперь о том, что касается вас, Аша. Я не какой-нибудь неблагодарный, и вы с блеском выполняете свою роль дипломата. Немного терпения, два-три замечательных и замеченных рапорта, и продвижение по службе вам обеспечено.

— Мое единственно желание — служить моей стране.

— Мое тоже, естественно, но более высокое положение позволяет делать это с большим успехом. Вас интересует, например, Азия?

— Естественно, ведь это главное направление нашей дипломатии.

— Египту нужны профессионалы вашего класса. Учитесь, узнавайте новое, слушайте внимательно и будьте мне верным подданным, и вы не пожалеете об этом.

Аша поклонился.

Несмотря на то что народ Египта не любил конфликты, отправление Сети в Нубию почти не вызвало никакого беспокойства: разве могут племена дикарей-африканцев противостоять сильной и хорошо организованной армии? Поход заранее рассматривался как операция по наведению порядка, нежели как настоящий конфликт. Жестоко подавленный бунт не скоро опять поднимет свою мятежную голову, и Нубия снова станет спокойной и мирной провинцией.

Благодаря тревожному докладу Аши Шенар знал, что египтяне встретят серьезное сопротивление. Рамзес попытается показать, на что он способен, с запальчивостью, присущей юности. В прошлом нубийские стрелы и топоры уже снесли не одну буйную голову неосторожных воинов, слишком увлеченных своим превосходством. Если повезет, Рамзес последует за ними.

Жизнь улыбалась Шенару: в этой игре власти он располагал пешками, которые могли принести ему выигрыш. Слишком насыщенная деятельность изматывала фараона; в ближайшем будущем он вынужден будет назначить своего старшего сына регентом и предоставить ему наибольшую свободу действий. Держать себя в руках, не показывать своего нетерпения, действовать в тени — таковы были ключи к успеху.

Амени прибежал к главной пристани Мемфиса; непривыкший к физическим упражнениям, он продвигался вперед довольно медленно, с трудом пробираясь сквозь плотную толпу провожавших отряды в поход. Осматривая очередную яму с отходами, он обнаружил важную улику, от которой, быть может, зависело все дело.

Его звание секретаря Рамзеса открыло ему путь за охранные заграждения; едва переводя дыхание, он выбрался на набережную.

— Где корабль царевича?

— Отчалил, — ответил офицер.

29

Выйдя из Мемфиса в двадцать четвертый день второго месяца зимы, в восьмой год царствования Сети, египетская армия довольно быстро продвигалась на юг. В Асуане она высадилась на берег и вновь погрузилась на корабли, обогнув скалы первого водопада; высота воды в Ниле в это время года позволяла почти беспрепятственно преодолевать опасные пороги, однако фараон предпочел использовать специально приспособленные судна для продвижения вверх по течению в сторону Нубии.

Рамзес был очарован. Назначенный армейским писцом, он управлял походом, подчиняясь непосредственно приказаниям своего отца, поэтому он располагался на борту того же корабля, который имел форму полумесяца, так что нос и корма выступали высоко над поверхностью воды; два руля, один — с левого, другой — с правого борта, позволяли судну маневрировать быстро и плавно. Огромный парус, крепящийся на одной-единственной высоченной мачте, выпячивал свое большое брюхо, надутое сильным северным ветром; экипажу часто приходилось проверять крепление канатов.

В центре находилась большая кабина, разделенная на отсеки; на носу и на корме также находились каюты, немного поменьше, предназначенные для капитана и двух рулевых. На борту царского корабля, как и на всех остальных судах военного флота, царило веселое оживление: матросы и солдаты, казалось, совершают увеселительную прогулку, не грозящую никаким риском, никто из офицеров не докучал им. Все хорошо усвоили распоряжения правителя: никакого насилия по отношению к мирным жителям, никого не забирать в армию против воли, держаться вежливо, не проводить никаких незаконных арестов. Надлежало, чтобы шествие армии внушало страх и вызывало уважение к установленному порядку, а не опасения террора и грабежа. Нарушителей кодекса чести ожидало тяжелое наказание.

Нубия заворожила Рамзеса, который все плавание не уходил с палубы; пустынные холмы, островки гранита, тонкая полоска зелени, сопротивляющейся пустыне, небо необыкновенной синевы, бескрайнее, напоенное зноем пространство опаляло восхищением душу царевича. По берегам лениво и сонно паслись коровы, в воде лежали гиппопотамы, хохлатые цапли, розовые. фламинго и быстрые ласточки рассекали воздух над пальмами, в листве которых копошились бабуины. Рамзес сразу же проникся красотой этого дикого края, ощущая родство с ним, он так же сгорал от внутреннего неукротимого огня.

От Асуана до второго водопада египетская армия шла через спокойные земли; наконец, она остановилась возле мирных поселений, которым оставила съестные припасы и всякий скарб. Эта провинция Уауата [7], усмиренная давным давно, простиралась на триста пятьдесят километров. Рамзес жил, как во сне, свободный и счастливый, настолько эта земля была мила его сердцу.

Он проснулся, увидев невероятный монумент, огромную крепость Бухен, со стенами из кирпичей, которые достигали одиннадцать метров в высоту и пять в ширину; с высоты прямоугольных башен, опоясывавших берег зубчатым кружевом, египетские постовые наблюдали за вторым водопадом и его окрестностями. Ни один нубийский отряд не мог пересечь вереницу укреплений, из которых самым важным являлся, конечно, Бухен; здесь постоянно находился гарнизон из трех тысяч солдат, поддерживавший непрерывную связь с Египтом посредством почтовых пересылок.

Сети и Рамзес вошли в крепость через главный вход, обращенный к пустыне; он был защищен парой двойных ворот, соединенных между собой деревянным мостом: осаждающий неминуемо должен был попасть под град стрел, дротиков и камней, выпущенных из рогаток. Амбразуры были устроены таким образом, что противник попадал под перекрестный огонь, уйти от которого не представлялось возможным.

Часть войска приняли в небольшом городке, развернувшемся у подножия укрепления; казармы, нарядные домики, склады и мастерские, рынок, медпункт — здесь было почти все для вполне сносного существования. Войска могли задержаться здесь передохнуть, прежде чем углубиться во вторую нубийскую провинцию, страну Куш; на данный момент боевой дух был на высоте.

Комендант крепости принял царя и его сына в парадном зале, где объявлялись решения суда, после подтверждения их визирем. Высоким гостям подали холодное пиво и финики.

— Полагаю, царский наместник Нубии сейчас отсутствует? — начал Сети.

— Он должен скоро прибыть, Великий Царь.

— Неужели он сменил место своего пребывания?

— Нет, Великий Царь, он предпочел сам оценить положение дел в краю Ирем, к югу от третьего водопада.

— Положение дел… Вы хотите сказать, бунт?

Комендант старался не смотреть в глаза Сети.

— Подобное определение несколько преувеличенно.

— Неужели номарх отправился бы так далеко, чтобы остановить какую-то шайку воров?

— Нет, Великий Царь, мы строго контролируем данный регион и…

— Почему вот уже несколько месяцев ваши отчеты преуменьшают надвигающуюся опасность?

— Я пытался быть объективным; нубийцы провинции Ирем и в самом деле иногда проявляют себя, но…

— Два каравана разорены, один колодец попал в руки грабителей, вестовой офицер убит… Это вы называете «иногда проявляют»?

— У нас случалось нечто и похуже, Великий Царь.

— Конечно, но при этом были вынесены и приведены в исполнение приговоры. На этот раз и царский наместник, и вы оказались не в состоянии задержать виновных, которые теперь считают себя неуязвимыми и собираются устроить настоящий мятеж.

— Моя обязанность состоит только в том, чтобы защищать, — попытался протестовать комендант. — Ни один мятежный нубиец не проникнет на территорию наших крепостей.

Сети уже начинал выходить из себя.

— Вы полагаете, мы можем оставить во власти мятежников провинции Куш и Ирем?

— Ни на мгновение, Великий Царь!

— Тогда я хочу знать правду.

Слабоволие старшего офицера вызывало у Рамзеса отвращение; подобные трусы недостойны служить Египту. На месте своего отца он бы разжаловал его и отправил на передовую.

— Мне кажется нецелесообразным поднимать наши войска, даже если некоторые волнения и нарушили наше спокойствие.

— Каковы наши потери?

— Таковых нет, я надеюсь; наместник отбыл во главе патрульной экспедиции. При одном ее появлении нубийцы сложат оружие.

— Я жду еще три дня, не больше; затем я вынужден буду вмешаться.

— В этом не будет необходимости, Великий Царь, однако для меня будет большой честью принять вас. Сегодня вечером я устраиваю небольшой праздник.

— Я не приду. Позаботьтесь о размещении моих солдат.

Существовала ли на свете картина более внушительная, чем вид второго водопада? Высокие утесы обступали Нил, воды которого пробивались сквозь узкие желоба, сдавливаемые громадными глыбами базальта и гранита, о которые разбивались пенистые потоки. Река кипела и билась с такой яростью, что преодолевала препятствие и опять вздымалась вверх. Вдалеке струйки охристого песка наползали на красные берега, усеянные синими скалами. Пальмы дум с раздвоенным стволом вносили в эту картину немного зелени.

Рамзес переживал каждый толчок могучего Нила, он шел вместе с ним напролом на скалы и вместе с ним побеждал. Между ними, царевичем и потоком, было полное согласие.

Маленький город Бухен ликовал, наслаждаясь спокойствием вдалеке от полей сражений, от войны, в которую никто не верил. Тринадцать египетских крепостей остановили бы тысячи неприятелей; что же до провинции Ирем, то она всегда представляла собой обширное пространство пахотных земель, служившее доказательством спокойного и счастливого существования, которое никто и не собирался нарушать. По примеру своих предшественников Сети довольствовался тем, что продемонстрировал свою военную мощь, чтобы оставить неизгладимое впечатление в умах и укрепить мир.

Проходя по лагерю, Рамзес убедился в том, что ни один солдат и не думал о бое; одни спали, другие пировали, третьи предавались ласкам восхитительных нубиек, кто-то играл в кости, кто-то поговаривал о возвращении в Египет, оружие было оставлено в забвении.

А между тем номарх еще не вернулся из провинции Ирем.

Рамзес отметил естественную склонность людей отталкивать самое важное и значимое, чтобы тем легче питаться иллюзиями; реальность представлялась им столь неудобоваримой, что они предпочитали забивать себе голову миражами, будучи уверенными при этом, что освобождаются от своих оков. Человек становился одновременно дезертиром и преступником; царевич поклялся себе, что не отступит перед фактами, даже если они не будут соответствовать его ожиданиям. Как Нил, он устремится на скалы и одолеет их.

В западном конце лагеря, выходившем на пустыню, какой-то человек согнувшись рыл песок, как если бы собирался закопать там сокровище.

Рамзес, заинтересовавшись, подошел поближе, держа меч наготове.

— Что ты делаешь?

— Помолчи, тише! — раздался едва слышный голос.

— Отвечай сейчас же!

Человек поднялся.

— Ах, как глупо! Из-за тебя она улизнула.

— Сетау! Ты тоже в войске?

— Нет, конечно… Уверен, в этой норе пряталась черная кобра.

Одетый в свою нелепую накидку с карманами, небритый, загорелый, с черными волосами, переливавшимися при лунном свете, Сетау, естественно, вовсе не походил на солдата.

— По словам опытных знахарей, яд нубийских змей отменного качества; подобная экспедиция — это, знаешь, такой шанс!

— Но… как же угроза? Ведь речь идет о войне!

— Что-то не слышно запаха крови. Эти болваны солдаты только и знают, что жрать да пить. В сущности, это самый безобидный вид их деятельности.

— Это спокойствие долго не продлится.

— Это уверенность или предвидение?

— Ты полагаешь, что фараон поднял столько народу ради простой прогулки?

— Неважно, лишь бы мне не мешали отлавливать змей; их размеры и цвет великолепны! Вместо того чтобы глупо рисковать своей жизнью, тебе бы следовало отправиться со мной в пустыню. Сколько бы мы там наловили!

— Я нахожусь под началом у своего отца.

— А я свободен.

Сетау разлегся на земле и тут же заснул. Он и в самом деле был единственный египтянин, не страшившийся снующих там и здесь рептилий.

Рамзес любовался водопадом, восхищаясь неослабевающим напором Нила. Ночь уже почти растаяла, когда он почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной.

— Ты забыл лечь спать, мой сын?

— Я сторожил сон Сетау и видел, как многие змеи подползали к нему, останавливались, а потом удалялись; даже во время сна он не теряет свою власть над ними. Не так ли должно быть и в случае с правителем?

— Наместник вернулся, — объявил Сети.

Рамзес посмотрел на отца.

— Ему удалось успокоить Ирем?

— Пять убитых, десять тяжелораненых и поспешное отступление — вот итог его выступления. Предсказания твоего друга Аши сбываются с невероятной точностью. Этот парень прекрасный наблюдатель, сумевший сделать нужные выводы из собранных показаний.

— Иногда он ставит меня в неловкое положение, но мыслить он умеет в самом деле превосходно.

— К несчастью, именно он, а не все остальные советники, оказался прав.

— Это война?

— Да, Рамзес. Нет ничего, что я ненавидел бы больше, чем это, но фараон не должен жалеть ни бунтаря, ни подстрекателя мятежа. Иначе наступил бы конец господства Маат и все обернулось бы беспорядком, а беспорядок несет несчастье для всех — как сильных, так и слабых. На севере Египет защищает себя от вторжений, держа под контролем ханаан и Сирию; на юге — Нубия. Царь, который имел бы неосторожность проявить слабость, как Эхнатон, обрек бы страну на гибель.

— Мы будем сражаться?

— Будем надеяться, что нубийцы поведут себя разумно. Твой брат очень настаивал, чтобы я утвердил твое назначение; кажется, он верит в твои способности воина. Но наши противники весьма опасны; если они напьются перед боем, они будут драться до смерти, не чувствуя наносимых им ран.

— Вы полагаете, что я не готов выдержать такой бой?

— Ты не обязан подвергать свою жизнь подобному чрезмерному риску.

— Вы возложили на меня определенную ответственность, и я не дрогну.

— Разве твоя жизнь не ценнее всего этого?

— Нет, конечно. Кто изменяет своему слову, не заслуживает оставаться в живых.

— Тогда вперед, сражайся, если восставшие не подчинятся, бейся, как бык, как лев, как ястреб, будь стремительным, как молния. Иначе ты погибнешь.

30

Армия не без сожаления покидала Бухен, чтобы перейти второй водопад, эту плотину, служившую прекрасной защитой для крепостей, и направиться в провинцию Куш, давно усмиренную, но населенную крепкими нубийцами, о храбрости которых ходили легенды. До острова Саи, на котором находилось укрепление Шаат, одна из резиденций наместника, добрались довольно быстро. В нескольких километрах ниже по течению Рамзес заметил другой остров, Амара, дикая красота которого сразу его покорила; если ему улыбнется судьба, он попросит отца построить там небольшое святилище, знак восхищения красотой Нубии.

В Шаате беспечность быстро улетучилась. Крепость, гораздо меньшая по размерам и значению, чем укрепления Бухена, была заполнена беженцами, которые спешно покинули богатую долину Ирема, попавшую в руки мятежников. Опьяненные своей первой легкой победой и отсутствием ответных действий со стороны номарха, который ограничился тем, что вывел против них нескольких ветеранов, которых они быстро обратили в бегство, два племени перешли за третий водопад и беспрепятственно продвигались дальше на север. Вновь ожила их давняя мечта занять Куш, изгнав египтян, и начать осаду крепостей.

Шаат был первым у них на пути.

Сети потребовал, чтобы били тревогу. Чтобы все были готовы, и лучники, и стрелки из рогаток, на каждой бойнице, на каждой башне, и пехота, в глубоких рвах и окопах у подножия высоких стен.

Затем фараон и его сын, сопровождаемые молчаливым номархом Нубии, отправились допросить коменданта крепости.

— Новости неутешительные, — признал он. — За неделю мятеж приобрел невероятный размах. Обычно племена ссорятся между собой, вовсе не думая объединяться, но на этот раз они договорились! Я отправил сообщения в Бухен, но…

Присутствие наместника заставило коменданта осечься, не высказывая слишком жесткую критику.

— Продолжайте, — потребовал Сети.

— Мы могли бы подавить это восстание в самом зачатке, если бы вовремя вмешались; сейчас же я уже спрашиваю себя, не будет ли гораздо разумнее отступить.

Рамзес был оглушен. Как можно было допустить, чтобы защитники Египта оказались столь трусливыми и недальновидными?

— Эти племена, неужели они такие ужасающие? — спросил он.

— Дикари, — ответил комендант. — Ни смерть, ни страдания не пугают их. Им нравится драться и убивать. Я не упрекну никого, кто захочет спастись бегством, когда эти полчища с ревом обрушатся на нас.

— Спастись бегством? Но это же предательство!

— Когда вы увидите их, вы поймете; только сильная армия, намного превосходящая их числом, может их обуздать. На сегодняшний день мы даже не знаем, сколько их, сотни или уже тысячи.

— Отправляйтесь в Бухен вместе с беженцами и заберите наместника, — приказал Сети.

— По прибытии должен ли я послать подкрепление?

— Посмотрим. О дальнейшем узнаете из моих посланий. Выставьте посты на Ниле, и пусть все крепости готовятся отбить приступы врага.

Наместник поторопился исчезнуть с глаз долой: он уже боялся, что к нему применят другие, более жесткие меры. Комендант отправился готовить переселение. Два часа спустя длинная колонна отступающих двинулась на север. В Шаате остались лишь фараон, Рамзес и тысяча воинов, дух которых как-то сразу сник. Поговаривали, что тысячи дикарей, жаждущих крови, вот-вот нападут на крепость и вырежут египтян, всех до последнего.

Сети поручил Рамзесу сказать своим воинам правду; юноша же не ограничился тем, что рассказал об известном ему положении дел и рассеял нелепые слухи, он обратился к воле и смелости каждого, к их долгу защищать свою страну, пусть даже ценою жизни. Говорил он просто и прямо, и его воодушевление передалось остальным. Узнав, что сын правителя будет сражаться в их рядах как обычный солдат, все остальные вновь обрели надежду: решительность Рамзеса вкупе со стратегическим гением Сети непременно спасут их от этой катастрофы.

Царь решил, что следует идти на юг, а не ждать возможной атаки; сломить ряды противника, наступая, казалось ему более предпочтительным, нежели отступать в спешке, если тот окажется слишком многочисленным. Во всяком случае, они будут знать, где он и сколько его.

Вечером Сети долго изучал карту края Куш, поясняя Рамзесу указания, сделанные составителями-географами. Подобное доверие со стороны фараона заставило Рамзеса светиться от счастья; он быстро во всем разобрался и постарался запомнить наизусть все до малейших деталей. Что бы ни случилось, завтра будет важный день.

Сети отправился в палаты, предназначенные для правителя, Рамзес устроился на жесткой кровати. Его сон о предстоящих победах был потревожен смехом и вздохами, доносившимися из соседней комнаты; озадаченный, он решил посмотреть, что там.

Лежа на животе, Сетау, не стесняясь, громко стонал от удовольствия массажа, который делала ему юная нубийка, обнаженная, с тонкими чертами лица и прекрасно сложенная. Ее эбеновая кожа лоснилась, в благородных чертах лица не было ничего от негроидной расы. Она-то и смеялась, радуясь при виде удовлетворения Сетау.

— Ей пятнадцать лет, ее зовут Лотус, — сказал заклинатель змей, — ее пальцы расслабляют спину с потрясающим умением. Хочешь испытать, насколько она хороша?

— Я бы рассердился на себя, если бы лишил тебя столь восхитительного достояния.

— К тому же она не боится самых опасных рептилий, мы вместе уже собрали добрую порцию яда. Какая все таки удача! Мне начинает нравиться этот поход… Хорошо, что я согласился.

— Завтра вы останетесь в крепости.

— Вы идете в атаку?

— Мы решили наступать.

— Ясно. Мы с Лотус останемся стеречь крепость. Постараемся поймать еще дюжину кобр.

Зимой ранним утром бывает довольно прохладно, потому пехотинцы кутались в длинные туники, которые они снимут потом, когда нубийское солнце немного согреет им кровь. Рамзес, управлявший легкой повозкой, находился во главе колонны, следуя сразу за дозорными; Сети находился в середине, под защитой своей специальной охраны.

Страшный рев нарушил молчание степи. Рамзес отдал приказ остановиться, спрыгнул на землю и отправился вслед за дозорными.

Огромное животное ревело от боли — в самый конец его толстого длинного носа впился дротик, и бедное создание тщетно пыталось избавиться от этой занозы, причинявшей ему невыносимую боль… Слон. Животное, в честь которого когда-то назвали остров Элефантина, на южной границе Египта, где оно давно уже не водилось.

Царевич видел его впервые в жизни.

— Знатный самец, — прокомментировал один из дозорных, — каждый из его бивней весит по меньшей мере восемьдесят килограммов. Главное, не подходите близко.

— Но он же ранен!

— Нубийцы хотели его завалить, мы их спугнули.

Столкновение было совсем близко.

Пока один из дозорных побежал предупредить царя, Рамзес приблизился к слону. Остановившись метрах в двадцати от зверя, он стал смотреть на него, пытаясь поймать взгляд животного. Громадное животное оставило возню с хоботом и внимательно посмотрело на ничтожное существо.

Рамзес показал свои пустые руки. Огромный самец поднял хобот, как если бы он понимал мирные намерения двуногого. Царевич подошел к нему очень медленно.

Какой-то дозорный хотел было крикнуть, но его сотоварищ закрыл ему рот рукой: при малейшей помехе слон без труда затоптал бы сына фараона.

Рамзесу же было совершенно не страшно. Во внимательном взгляде четвероногого он отметил живой ум, способный распознать намерения человека. Еще несколько шагов — и он уже стоял в метре от раненого, который энергично махал хвостом.

Царевич поднял руки, слон опустил хобот.

— Я сделаю тебе больно, — объявил он, — но это необходимо.

Рамзес взялся за древко дротика.

— Согласен?

Широкие уши захлопали по воздуху, как если бы слон давал свое согласие.

Царевич рванул изо всей силы, вытащив железный наконечник с первого раза. Слон взревел, освобожденный. Пораженные дозорные подумали, что случилось чудо, но Рамзес поплатится за совершенный им подвиг: конец окровавленного хобота обвился вокруг торса царевича.

Через несколько секунд его раздавит, дальше будет их очередь. Лучше было поскорее убраться отсюда.

— Смотрите, да посмотрите же вы!

Радостный голос принца заставил их остановиться. Они обернулись и увидели царевича на макушке у гиганта, на том самом месте, куда его осторожно водрузил хобот слона.

— С высоты этой горы я смогу разглядеть любое продвижение противника.

Известие о подвиге царевича сразу разнеслось по всей армии; некоторые поговаривали о сверхъестественной силе Рамзеса, способного подчинить своей воле самого сильного из зверей, рану которого обработали составом из масла и меда. Между царским сыном и слоном не было никаких языковых преград — один говорил, употребляя язык и руки, другой пускал в дело хобот и уши. Под защитой гиганта, который прокладывал путь, солдаты дошли до ближайшего селения, состоявшего из глинобитных хижин с крышами из пальмовых листьев.

Повсюду валялись трупы стариков, женщин и детей, одни — со вспоротыми животами, другие — с перерезанным горлом. Мужчины, которые как-то пытались защищаться, лежали немного поодаль, изувеченные. Урожай был сожжен, скот вырезан.

Рамзесу стало тошно.

Так вот что такое была эта война, эта резня, эта безграничная жестокость, которая превращала человека в худшее из существ.

— Не пейте воду из колодцев! — крикнул солдат преклонных лет.

Двое молодых, мучаясь жаждой, ослушались; десять минут спустя они скончались, корчась в ужасных муках. Мятежники отравили воду колодцев, чтобы наказать жителей деревни, которые пожелали остаться верными Египту.

— В этом случае я бессилен, — с сожалением объявил Сетау, — в том, что касается растительных ядов, я совершенный невежда. Хорошо, что Лотус знает, она меня научит.

— Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен был охранять крепость?

— Это скучно… Здесь природа столь богата, такое изобилие!

— Как, например, эта уничтоженная деревня?

Сетау положил руку на плечо своему другу.

— Теперь ты понимаешь, почему я предпочитаю змей? Их способ убивать более благороден, к тому же они дают нам сильные лекарства, способные бороться с болезнями.

— Но человек являет собой не только этот ужас.

— Ты уверен?

— Ведь есть Маат, есть хаос; мы пришли в этот мир, чтобы повсюду воцарилась Маат, а зло везде было побеждено, даже если раньше оно властвовало повсюду.

— Только фараон может так говорить, а ты всего лишь командующий армией, который собирается истребить тех, кто убивал до него.

— Или пасть под их ударами.

— Не навлекай на себя дурной глаз, лучше приходи испить настойки из трав, которую приготовила Лотус; этот напиток сделает тебя непобедимым.

Сети был хмур.

Он позвал Рамзеса и старших офицеров к себе в шатер.

— Что вы предлагаете?

— Надо идти дальше, — предложил ветеран, — переправимся через третий водопад и займем долину Ирема. Наша стремительность станет залогом успеха.

— Однако мы можем попасться в западню, — ответил на это молодой офицер. — Нубийцы прекрасно знают, что мы предпочитаем данную тактику.

— Именно так, — признал фараон. — Чтобы избежать ловушек, следует сначала выяснить, где находится неприятель. Мне нужны добровольцы, которые могут отправиться на разведку ночью.

— Это очень рискованно, — отозвался ветеран.

— Я понимаю.

Рамзес встал.

— Я пойду.

— И я тоже, — ответил ветеран. — И я знаю еще троих человек, которые столь же отчаянны, как и царевич.

31

Царевич снял свой головной убор, кожаную защитную накидку, парадную набедренную повязку и сандалии. Отправляясь в нубийскую саванну, он просто натрет тело дочерна древесным углем и возьмет с собой только кинжал. Прежде чем пуститься в путь, он зашел в шатер к Сетау.

Заклинатель змей кипятил какую-то желтоватую жидкость, Лотус готовила настой из гибискуса, представлявший собой некое красное пойло.

— Черно-красная змея забралась ко мне под ковер, — объявил сияющий Сетау, — какая удача! Еще один неизвестный экземпляр и добрая порция яда. Боги с нами, Рамзес! Эта Нубия — просто рай, сколько в ней разнообразия!

Подняв глаза, он посмотрел на царевича долгим оценивающим взглядом.

— Куда ты собрался в таком виде?

— Разведывать, где находятся лагеря мятежников.

— С чего начнешь?

— Пойду прямо на юг. В конце концов, где-нибудь они должны появиться.

— Главное — вернуться обратно живым.

— Я верю в свою удачу.

Сетау покачал головой.

— Выпей с нами каркаде, хотя бы насладишься изысканным вкусом, прежде чем попасть в руки к нубийцам.

Красный ликер имел освежающий фруктовый вкус. Лотус трижды наливала Рамзесу.

— По-моему, — заявил Сетау, — ты поступаешь глупо.

— Я выполняю свой долг.

— Только не надо общих фраз! Ты бросаешься в это, очертя голову, не имея ни малейшего шанса на успех.

— Напротив, я…

Рамзес поднялся, пошатываясь.

— Тебе плохо?

— Нет, но…

— Присядь.

— Я должен идти.

— В таком состоянии?

— Со мной все в порядке, я…

Потеряв сознание, Рамзес рухнул на руки к Сетау; тот уложил его на циновку возле очага и вышел из шатра. Хотя он и ожидал встретить фараона, величественная фигура Сети произвела на него большое впечатление.

— Спасибо, Сетау.

— По словам Лотус, это довольно легкое снотворное. Рамзес проснется на рассвете свеж и бодр. Что же до его поручения, можете быть спокойны — мы с Лотус займем его место. Она знает, куда идти.

— Как мне выразить благодарность?

— Оберегайте вашего сына от него самого.

Сети удалился. Сетау был горд собой; многие ли могли похвастаться тем, что принимали благодарность фараона?

Луч солнца, проскользнувший в шатер, разбудил Рамзеса. Некоторое время сознание его все еще пребывало в каком-то тумане; он никак не мог понять, где находится. Потом вдруг он все понял: Сетау и нубийка его усыпили!

Разъяренный, он кинулся наружу и столкнулся с Сетау, сидевшим на коленях и уплетавшим сушеную рыбу.

— Спокойно! Еще немного — и я бы подавился.

— А я, чем ты меня вчера напоил?

— Урок мудрости.

— У меня было важное задание, а ты мне помешал.

— Поцелуй Лотус и скажи ей «спасибо»; благодаря ей, мы теперь знаем, где находится главный лагерь противника.

— Но… она ведь одна из них!

— Ее семья была перебита, когда напали на то селение.

— Насколько ей можно верить?

— Ты всегда был энтузиастом, неужели ты стал скептиком? Да, на нее можно положиться; поэтому-то она и согласилась нам помочь. Мятежники не принадлежат к ее племени, они лишь сеют несчастья в самой процветающей земле Нубии. Вместо того чтобы ныть, лучше умойся, поешь и оденься, как подобает царевичу. Твой отец ждет тебя.

Положившись на указания Лотус, египетская армия пустилась в путь, возглавляемая Рамзесом, восседавшим на своем слоне. Первые два часа громадное животное чувствовало себя спокойно, почти беззаботно; по дороге слон подкреплялся зелеными ветками.

Затем его поведение изменилось: с застывшим взглядом он шел теперь медленнее, совсем бесшумно. Его ноги легко и невесомо, с невероятной осторожностью ступали по земле. Внезапно его хобот взвился к самым верхушкам пальм и выхватил оттуда черного африканца с копьем в руках; слон бросил его оземь и сломал ему шею.

Успел ли этот дозорный предупредить своих? Рамзес обернулся, ожидая приказаний. Знак фараона был вовсе недвусмысленный: наступать и атаковать.

Слон устремился вперед.

Едва он пересек небольшую пальмовую рощицу, как Рамзес увидел их: сотни нубийских воинов, с очень черной кожей, бритыми затылками, плоскими носами, пухлыми губами, золотыми кольцами в ушах, перьями в коротких курчавых волосах и с испещренными шрамами щеками; солдаты были в коротких набедренных повязках из пятнистой кожи, командующие — в белых одеждах, подпоясанных красными веревками.

Бесполезно было пытаться заставить их слушать приказы: как только они увидели слона и авангард египетской армии, они бросились к своим лукам и принялись стрелять. Эта спешка оказалась для них роковой, поскольку они действовали разрозненно, тогда как наступательные волны египтян наваливались спокойно и решительно.

Лучники Сети быстро вывели из строя нубийских стрелков, которые в панике стали толкаться и мять друг друга; затем лучников сменили копьеметатели и истребили негров, заряжавших рогатки. Потом настала очередь пехотинцев, которые, прикрываясь щитами, продолжили наступление, орудуя топориками, и рассеяли противника, вооруженного короткими мечами.

Оставшиеся в живых нубийцы в панике побросали свое оружие и упали на колени, моля египтян пощадить их.

Сети поднял правую руку, и бой, который длился всего несколько минут, тут же прекратился; победители связали побежденным руки за спиной.

Один только слон продолжал громить неприятеля: он снес крышу самой большой хижины и разметал в стороны стены. Оттуда появились двое нубийцев, один — высокий и важный, в широкой красной повязке, охватывавшей его голову, другой — маленький и нервный — прятался за корзиной.

Именно он ранил слона, вонзив ему в хобот копье с железным наконечником. Гигант схватил его, обвив своим хоботом за талию, высоко поднял и держал так какое-то время. Нубиец орал и отчаянно извивался, пытаясь высвободиться из стягивавшего его кольца. Когда гигант поставил его на землю, он уже было решил, что спасен; но как только он дернулся бежать, огромная слоновья нога пнула его в голову. Без лишнего шума слон раздавил того, кто заставил его так страдать.

Рамзес обратился к высокому нубийцу, который стоял, не шелохнувшись; скрестив руки на груди, он спокойно наблюдал за тем, что происходило у него на глазах.

— Ты их предводитель?

— Да, я. Ты еще довольно молод, чтобы так быстро рассеять нас.

— Это заслуга фараона.

— Так он сам сюда явился… Вот почему гадатели предсказывали, что мы не сможем победить. Я должен был их послушать.

— Где прячутся остальные мятежные племена?

— Я тебе покажу и пойду вместе с тобой к ним навстречу, чтобы убедить повиноваться. Фараон оставит их в живых?

— Это ему решать.

Сети и не думал щадить своих врагов; в тот же день он атаковал еще два мятежных лагеря. Ни в одном, ни в другом не захотели слушать увещевания побежденного предводителя. Сражения были краткими, ибо нубийцы действовали разрозненно; помня о предсказаниях гадателей и видя перед собой Сети, взгляд которого жег, как огонь, многие из них сражались без своего обычного запала. В их умах война уже была заранее проиграна.

На заре следующего дня прочие племена сложили оружие; все с ужасом говорили о сыне правителя, хозяине огромного слона, который уже раздавил дюжину нубийцев. Никто не мог противостоять армии фараона.

Сети взял шесть сотен пленными, а вместе с ними еще пятьдесят четыре юноши, шестьдесят шесть девушек и восемьдесят детей, которые должны были воспитываться в Египте и потом вернуться в Нубию, неся с собой древнюю культуру в сочетании со стремлением к мирному сосуществованию с сильным соседом.

Правитель убедился, что провинция Ирем была полностью освобождена и жители этого богатого плодородными землями края вновь получили доступ к колодцам, захваченным ранее мятежниками. С этих пор номарху надлежало каждый месяц объезжать с досмотром провинцию, чтобы избежать повторных бунтов; если у крестьян были какие-нибудь замечания и пожелания, он должен был их выслушать и попытаться удовлетворить. В случае же серьезного спора фараон сам должен был вмешаться.

Рамзес загрустил — он с большим сожалением покидал Нубию. Он не осмелился попросить у отца должность наместника, которая ему приглянулась. Едва он подумал об этом, взгляд Сети быстро охладил его пыл, заставив промолчать. Монарх представил ему собственный план: наблюдать за нынешним номархом, требуя от него безупречного поведения. При малейшем проступке он должен был отправиться доживать свои дни в качестве простого интенданта крепости.

Слон легонько прикоснулся хоботом к щеке Рамзеса. Не прислушиваясь к желаниям многих солдат, которым очень хотелось увидеть, как гигантское животное прошествует парадным маршем по Мемфису, царевич решил отпустить его на волю, чтобы он жил спокойно и счастливо в своем родном краю.

Рамзес погладил хобот, рана на котором уже зарубцевалась; слон указал ему по направлению к саванне, как будто зовя его с собой. Однако пути гиганта и царевича на этом расходились.

Долгое время Рамзес стоял неподвижно; отсутствие его огромного союзника невыразимо печалило его. Как бы он хотел отправиться вместе с ним, открывать новые пути, познавать неизведанное… Однако мечта оставалась мечтой, и нужно было садиться на корабли и возвращаться на север. Царевич дал себе слово, что вернется в Нубию.

Египтяне снимались с лагеря с песнями; солдаты не жалели хвалебных речей в адрес Сети и Рамзеса, которые обратили опасный поход в победоносную кампанию. Они уходили, не затушив костров, огонь которых потом заберут местные жители.

Проходя мимо небольшой рощицы, царевич услышал чей-то жалобный стон. Как можно было бросить раненого!

Он раздвинул кусты и увидел маленького запуганного львенка, который тяжело дышал. Животное протянуло свою переднюю распухшую лапу и застонало, воспаленные глаза смотрели жалобно. Рамзес взял его на руки и заметил, что сердце у львенка бьется неровно. Если ему не помочь, малыш непременно умрет.

К счастью, Сетау еще не отплыл; Рамзес принес ему страдальца. Осмотрев рану, заклинатель змей уверенно заявил:

— Это укус змеи.

— Что скажешь, можно ему помочь?

— Вряд ли… Сам посмотри: три пятнышка, соответствующие тройному жалу, и следы двадцати шести зубов. Это кобра. Если бы этот львенок был обычный, он давно бы уже умер.

— Значит, он необычный?

— Посмотри на его лапы: для такого маленького котенка они слишком большие. Если бы это животное осталось в живых, оно бы выросло до неимоверных размеров.

— Попытайся его спасти.

— Его единственный шанс — это время года; зимой яд кобры не так активен.

Сетау развел в вине корень змеиного дерева, собранный им в восточной пустыне, и вылил в горло львенку, затем он развел мелко натертые листья в масле и натер тело животного, чтобы стимулировать сердце и повысить дыхательную способность.

На всем протяжении обратного пути Рамзес не расставался со львенком, которого завернули в кокон из влажного песка пустыни и листьев клещевины. Звереныш стонал все тише; вскармливаемый молоком, он становился все слабее. Вместе с тем ему нравилось, когда царевич гладил его, и он смотрел на него с признательностью.

— Ты будешь жить, — пообещал ему царевич, — и мы будем друзьями.

32

Неспящий сначала попятился назад, потом решил подойти поближе.

Желтый боязливый пес осмелел настолько, что стал обнюхивать львенка, удивленные глаза которого рассматривали невиданное животное. Маленький хищник, еще совсем слабый, тут же захотел поиграть; он навалился на Неспящего и придавил его своим весом. Пес взвизгнул, кое-как увернулся, но не сумел избежать острых когтей, которые прошлись по его заду.

Рамзес взял львенка за шею и принялся его отчитывать; навострив уши, тот слушал весьма внимательно. Царевич обработал рану своего пса, которая оказалась довольно большой, а потом опять свел вместе двух своих любимцев. Неспящий, будто стремясь отплатить, смазал лапой по морде львенку, которого Сетау назвал Громила. Как этот малыш отлично справился с ядом змеи и прогнал тень неминуемой смерти! Это имя должно было принести ему удачу и прекрасно отражало его недюжинную силу. Сетау размышлял вслух: «Гигантский слон, громадный лев… Рамзесу всегда надо чего-то грандиозного и исключительного, мелкое и никчемное не может его заинтересовать».

Лев и пес довольно быстро уяснили себе, кто из них на что способен; Громила научился сдерживать себя, Неспящий — не задираться. И вот между ними завязалась настоящая дружба; они носились и играли, одинаково радуясь жизни. После кормежки пес засыпал под боком у льва.

При дворе подвиги Рамзеса наделали много шуму. Человек, способный приручить огромного слона и льва, был наделен сверхъестественными способностями, которые невозможно было недооценить. Красавица Исет была этим очень горда, тогда как Шенар испытал глубокую горечь. Как сановники могли быть настолько наивны? Рамзесу просто повезло, вот и все; никто не умеет общаться с дикими животными. Однажды лев проявит свою дикость и разорвет его на кусочки.

И тем не менее, старший сын правителя счел необходимым поддерживать хорошие отношения со своим братом: расхвалив сначала Сети, как, впрочем, это делал весь Египет, Шенар не забыл подчеркнуть и роль, которую сыграл Рамзес в борьбе против нубийских мятежников. Он стал превозносить его боевые качества и высказал пожелания, чтобы Рамзеса удостоили официального признания.

По случаю награждения ветеранов Азии, на котором Шенар присутствовал как представитель фараона, он объявил о своем намерении переговорить с братом наедине. Рамзес дождался конца церемонии, и они вдвоем отправились в кабинет Шенара, который только что заново отделали. Художник, настоящий гений, расписал стены цветочными клумбами, над которыми порхали разноцветные бабочки.

— Не правда ли, чудо? Мне нравится работать в роскошной обстановке; дела тогда представляются не столь сложными. Не хочешь попробовать молодого вина?

— Нет, спасибо. Эти расшаркивания меня утомляют.

— Меня тоже, но они необходимы. Наши смельчаки любят, чтобы им отдавали почести. Разве они не рискуют своей жизнью, как ты, чтобы сохранять нашу безопасность? Твое поведение в Нубии достойно подражания, хотя дело, казалось, принимало плохой оборот.

Шенар еще больше раздобрел: любитель хорошо поесть и при этом мало двигаться, он походил сейчас на какого-нибудь провинциального вельможу, располневшего за долгие годы праздного времяпрепровождения.

— Наш отец со знанием дела провел эту кампанию; одно его присутствие уже обратило в панику неприятеля.

— Да, да, конечно… Но твое появление верхом на слоне также не могло не повлиять на удачный исход. Говорят, Нубия очень понравилась тебе.

— Это правда, я полюбил этот край.

— Как ты оцениваешь действия царского наместника в Нубии?

— Как недостойные и достойные порицания.

— И тем не менее фараон оставил его на посту…

— Сети умеет управлять.

— Так не может долго продолжаться; наместник скоро допустит новую серьезную оплошность.

— Разве его прежние ошибки не достаточно научили его?

— Люди не меняются так быстро, мой дорогой брат, они склонны впадать в те же крайности. Наместник также не будет исключением из этого правила, поверь мне.

— У каждого своя судьба.

— Если бы его сместили, это могло бы отразиться и на твоей судьбе.

— Каким образом?

— Не притворяйся несведущим. Если тебе полюбилась Нубия, единственное место, которое тебе подходит, это пост царского наместника. Я могу помочь тебе получить его.

Рамзес не ожидал такого поворота событий. Шенар заметил его смятение.

— Я полагаю, что твое назначение было бы вполне оправданным, — продолжил он. — Если бы ты занял этот пост, новых вспышек мятежей можно было бы не опасаться. Ты мог бы послужить своей стране, и ты был бы счастлив там.

Мечта… Мечта, которую Рамзес уже прогнал из своих мыслей. Жить там со своим львом и собакой, каждый день обходить бескрайние пространства пустыни, разговаривать с Нилом, скалами и золотым песком… Нет, это было слишком хорошо.

— Ты смеешься надо мной, Шенар.

— Я докажу царю, что ты создан для этого поста. Сети видел тебя в деле. Многие голоса присоединятся к моему, ты выиграешь.

— Как хочешь.

Шенар поздравил своего брата.

В Нубии он не будет ему мешать.

Аша заскучал.

За эти несколько недель он уже исчерпал все радости административной работы на своем высоком посту. Чиновничество и архивы были не слишком веселым занятием; его привлекало общение. Назначать встречи, заставлять говорить людей любого ранга, выявлять ложь, раскрывать маленькие секреты и большие тайны, обнаруживать то, что от него пытались скрыть, — вот что было ему по душе.

Пока же ему приходилось смириться с рутинной работой в ожидании иного поста, который позволил бы ему путешествовать по Азии. Постигая образ мышления врагов Египта, он выбрал единственную стратегию, которая подходила дипломату: слоняться по коридорам.

Действуя таким образом, он стал встречаться с опытными людьми, жадными на слова и ревностно хранящими свои секреты, и сумел их разговорить. Ничего не требуя, вежливый, воспитанный, он завоевал их доверие и удостоился доверительных разговоров, умудрившись ни разу не смутить своих собеседников. Мало-помалу он выведал содержание секретных дел, не имея надобности заглядывать в сами документы. Немного лести, хорошо взвешенных комплиментов, ненавязчивые вопросы и хорошо подобранные слова не могли не вызвать уважения к нему со стороны высокопоставленных чиновников министерства иностранных дел.

До Шенара же доходили лишь лестные отзывы о молодом Аше; то, что он сумел сделать его своим союзником, было для него большим успехом. Во время их частых личных встреч Аша передавал ему важную информацию по поводу того, что происходило в разных эшелонах власти. Так Шенар проверял и подтверждал собственные сведения; день за днем он обстоятельно готовился занять место правителя.

Со времени своего возвращения из Нубии Сети казался усталым; многие советники предвидели назначение Шенара в качестве регента, чтобы освободить суверена от становящегося слишком тяжелым груза ответственности. И поскольку решение уже было принято и не встретило никаких возражений, к чему было медлить?

Искусный в интригах, Шенар не торопил события; по его словам, его юный возраст и неопытность пока еще мешали ему. Следовало сначала достичь мудрости фараона.

Амени снова вернулся в строй; отойдя от приступа гиперемии, который приковал его к постели, он хотел доказать Рамзесу, что его усилия не были напрасными. Непосильный труд подорвал здоровье юного писца, но он спешил приступить к работе, сожалея, что пришлось потерять столько времени. Хотя Рамзес и не думал ни в чем его упрекать, Амени чувствовал себя виноватым. День бездействия представлялся ему непростительным промахом.

— Я обыскал все свалки и нашел нужное доказательство, — заявил он.

— «Доказательство» — не слишком ли громко сказано?

— Два осколка известняка, которые в точности подходят друг к другу: на одном — упоминание о подозрительной мастерской, на другом — имя владельца. К сожалению, этот последний раскололся, но имя заканчивается на «Р». Разве это не доказывает причастность Шенара?

Рамзес уже успел забыть ту цепь неприятностей, которые преследовали его до отъезда в Нубию. Конюх, возница, чернильные палочки… Все это казалось ему каким-то далеким и не заслуживающим уже интереса.

— Поздравляю тебя, Амени, но ни один судья не согласится открыть дело на основании столь незначительных улик.

Юный писарь опустил глаза.

— Я боялся, что ты так ответишь… Но разве не следует хотя бы попытаться?

— Мы бы заранее проиграли.

— Я найду другие доказательства.

— Возможно ли это?

— Не позволяй Шенару пользоваться тобой; если он назначит тебя наместником в Нубию, то только для того, чтобы избавиться от тебя. Его злодеяния забудутся, и у него появится полная свобода в управлении Египтом.

— Я понимаю это, Амени, но я люблю Нубию. Ты поедешь со мной и откроешь для себя эту замечательную страну, которой не касаются интриги и кулуарная возня.

Личный секретарь царевича ничего не ответил, убежденный, что благосклонность Шенара была всего лишь очередной ловушкой. Пока Амени в Мемфисе, он не откажется от надежды открыть правду.

Долент, старшая сестра Рамзеса, томно возлежала на берегу бассейна, где она купалась в самые жаркие часы, после чего ее натирали маслами и делали ей массаж. С тех пор как ее мужа повысили, она проводила целые дни, ничего не делая, и чувствовала себя все более усталой. Парикмахер, маникюрша, педикюрша, интендант, повар… Все бесконечно утомляли ее.

Несмотря на притирания, прописанные врачом, кожа ее оставалась все такой же жирной; конечно, ей бы следовало ухаживать за собой более тщательно, но светское общение занимало большую часть ее времени, так что ей почти ничего не оставалось на себя. Чтобы находиться в курсе тысячи и одного секрета двора, необходимо было присутствовать на всех приемах и церемониях, без которых не обходилась жизнь в высшем обществе Египта.

Вот уже несколько недель Долент пребывала в беспокойстве. Близкие Шенара почти не разговаривали с ней, будто не доверяли, поэтому она решила поговорить об этом с Рамзесом.

— Раз вы теперь ладите, — начала она, — твое вмешательство было бы нелишним.

— Чего ты хочешь от меня?

— Когда Шенар станет регентом, у него в руках окажется значительная власть; боюсь, как бы он не забыл про меня. Мною начинают пренебрегать; скоро я стану значить для них меньше, чем какая-нибудь провинциальная матрона.

— А что я могу сделать?

— Напомни Шенару о моем существовании и важности моих связей, в будущем это ему может пригодиться.

— Он рассмеется мне в лицо. Для моего старшего брата я уже наместник Нубии и совершенно далек от Египта.

— Значит, ваше перемирие всего лишь видимость?

— Шенар распределил обязанности.

— И тебя устраивает ссылка к дикарям?

— Мне нравится Нубия.

Долент вдруг оживилась, выйдя из своего полусонного состояния.

— Не поддавайся, прошу тебя! Твоя позиция неприемлема. Мы с тобой должны поставить Шенара на место. Это чудовище должно вспомнить, что у него есть семья, и он не должен забывать об этом и задвигать ее подальше.

— Сожалею, дорогая сестра, но я ненавижу заговоры.

Она вскочила, побелев от злости.

— Не оставляй меня одну.

— Думаю, ты вполне способна сама постоять за себя.

Царица Туйа сидела в тишине храма Хатхор, размышляя после вечернего ритуала и песен жриц. Служение божественному позволяло отстраниться от человеческой низости и представить себе будущее более ясно.

Царица во время долгих бесед со своим супругом не раз упоминала о своих сомнениях насчет способности Шенара управлять государством. Как обычно, Сети выслушивал ее очень внимательно. Он, конечно, знал, что на жизнь Рамзеса покушались несколько раз и что настоящий виновник, если только не считать возницу, погибшего в бирюзовых копях, остался неизвестным и ненаказанным. Несмотря на то что враждебность Шенара по отношению к своему брату якобы утихла, можно ли было считать, что здесь нет его вины? При отсутствии доказательств подобные подозрения казались чудовищными, однако жажда власти могла превратить человеческое существо в дикое животное.

От Сети не укрылась ни одна подробность. Мнение его супруги значило больше, чем доводы придворных, слишком надеющихся на Шенара или просто привыкших воздавать хвалы суверену. Вместе Сети и Туйа оценили поведение обоих своих сыновей и подвели итог.

Конечно, разум мог все разбирать и анализировать, но он был не в состоянии решать. Мудрость Сиа, молниеносная интуиция, прямое знание, переданное от сердца фараона сердцу фараона, должны были указать правильный путь.

Открыв дверь, которая вела в собственный сад Рамзеса, Амени наткнулся на странный предмет: великолепная кровать из дерева акации! Большинство египтян спали на циновках; подобный же предмет обстановки стоил целого состояния.

Неприятно удивленный, Амени поспешил предупредить Рамзеса.

— Кровать? Это невозможно!

— Пойди сам посмотри — настоящий шедевр!

Царевич не мог не согласиться со своим личным секретарем: столяр и в самом деле был отменным мастером своего дела.

— Поставим ее в дом? — спросил Амени.

— Ни в коем случае! Присмотри за ней.

Вскочив на коня, Рамзес помчался в имение к родителям красавицы Исет. Ему пришлось подождать некоторое время, пока прелестница завершит свой туалет, чтобы предстать перед любовником свежей, накрашенной и благоухающей.

Ее красота взволновала Рамзеса.

— Я готова, — сказала она, улыбаясь.

— Исет… Это ты приказала принести мне кровать?

Вся сияя, она воскликнула:

— Конечно, кто другой бы осмелился?

Совершая этот «дар кровати», красавица Исет рассчитывала, что царевич в ответ подарит ей другую, еще более великолепную, которая должна была стать брачным ложем влюбленным, соединившим свои судьбы навсегда.

— Ты принял мой подарок?

— Нет, она осталась в саду.

— Какое оскорбление, — прошептала она ласково. — Зачем откладывать то, что неминуемо?

— Мне нужно оставаться свободным.

— Я тебе не верю.

— Ты хотела бы жить в Нубии?

— В Нубии? Какой ужас!

— Однако таково мое предназначение.

— Откажись!

— Невозможно.

Она высвободилась из объятий Рамзеса и убежала.

Рамзес вместе со многими другими сановниками был вызван прослушать объявление о новых назначениях, одобренных фараоном. Приемный зал был полон, прежние чиновники выказывали спокойствие, возможно, напускное, молодые плохо скрывали свое волнение. Многие опасались справедливого осуждения Сети, который не терпел ни малейшего промедления в выполнении государственных поручений и мало прислушивался к оправданиям несостоятельных чиновников.

За несколько недель до церемонии оживление и суета достигли своего апогея, каждый сановник стремился показать себя верным подданным и безусловным приверженцем политики Сети, для того чтобы защитить собственные интересы и интересы своих протеже.

Когда ответственный писец начал чтение постановления именем царя, установилась тишина. Рамзес, который накануне ужинал со старшим братом, не испытывал ни малейших опасений. С ним все было ясно, теперь он слушал, что досталось другим. Лица одних загорались радостью, другие замыкались в себе, третьи смотрели неодобрительно; но таково было решение фараона, и каждый уважал его.

Наконец наступил черед Нубии, которая не представляла большого интереса. После недавних событий и постоянных напоминаний Шенара царевича Рамзеса уже можно было считать назначенным на пост номарха в эту провинцию.

Решение правителя удивило всех: нынешний номарх оставался на своем посту.

33

Красавица Исет ликовала: несмотря на все старания Шенара, Рамзес не был назначен наместником в Нубию! Царевич останется в Мемфисе, на своем почетном посту. Красавица собиралась непременно воспользоваться этой нежданной удачей и затащить Рамзеса в сети своей страсти; чем больше он сопротивлялся, тем больше привлекал ее.

Несмотря на настойчивые увещевания ее родителей благосклонно отнестись к ухаживаниям Шенара, красавица Исет смотрела только на его брата. Со времени своего возвращения из Нубии юноша еще больше похорошел и возмужал: он раздался в плечах, врожденное благородство его черт стало теперь еще более заметным. Будучи на голову выше всех остальных, он казался недосягаемым и неуязвимым.

Разделять с ним все: беды и радости, чувства и желания… Какое сказочное будущее! Никто и ничто не помешает красавице Исет стать женой Рамзеса.

Через несколько дней после объявления назначений она явилась к царевичу — преждевременный визит мог бы оказаться некстати, сейчас же разочарование уже должно было остыть. Исет могла бы стать доброй утешительницей своего героя.

Амени, которого она недолюбливала, встретил ее почтительно. Как мог царевич доверяться какому-то мальчишке, слабому и тщедушному, вечно корпящему над своими табличками, неспособному наслаждаться жизнью? Рано или поздно она убедит своего мужа расстаться с ним и окружить себя более выдающимися помощниками. Такой, как Рамзес, не должен был терпеть посредственность.

— Объяви о моем приходе своему хозяину.

— Сожалею, но его нет.

— Скоро вернется?

— Не знаю.

— А где он?

— Не знаю.

— Ты что, вздумал смеяться надо мной?

— Ни в коем случае.

— Тогда объясни! Когда он ушел?

— Правитель пришел за ним вчера утром. Рамзес сел в его колесницу, и они отправились в направлении пристани.

Долина Царей — «поля блаженных», рай, в котором возрождалась просветленная душа фараонов, — покоилась в безмолвной тишине камней. От пристани на западном берегу Фив до святого места, охранявшегося денно и нощно, фараон и его сын добирались извилистой дорогой, по обочинам которой высились неприступные скалы. Возвышаясь над всей долиной, стояла гора Сим с пирамидальной вершиной — место обитания богини тишины.

Рамзес был ошеломлен.

Зачем отец привез его сюда, в это загадочное место, куда разрешалось проникать лишь царствующему фараону и рабочим, возводящим это жилище вечности? Из-за несметных богатств, находящихся в гробницах, лучники охраны имели право стрелять без предупреждения в любого неизвестного; малейшее покушение на кражу, расценивавшееся как преступление, угрожающее безопасности всей страны, каралось смертной казнью. Однако поговаривали также о духах, которые отрубали головы неосторожным, не умевшим ответить на их вопросы.

Конечно, присутствие Сети давало некоторую уверенность, но Рамзес предпочел бы все же десять сражений с нубийцами, нежели это путешествие в загробный мир. Его сила и отвага ничем не могли ему здесь помочь; он чувствовал себя беспомощной, легкой добычей неведомых сил, с которыми он не знал, как справиться.

Ни травинки, ни птицы, ни насекомого… Казалось, долина отвергла всяческие формы жизни, одевшись камнем, который единственно мог олицетворять вечную победу над смертью. Чем дальше продвигалась колесница Сети, тем теснее окружали их стены скал. Жара становилась удушающей, сознание того, что ты удаляешься от мира живых, сжимало горло.

Впереди показался узкий проход, нечто вроде двери, прорубленной в скале, по обеим сторонам от входа стояли вооруженные охранники. Колесница остановилась, Сети и Рамзес сошли на землю. Охранники поклонились. Все они знали в лицо своего правителя, который регулярно наезжал сюда проверить, как продвигаются работы в его будущей гробнице, лично продиктовать тексты, которые должны были быть выгравированы иероглифами на стенах саркофага, его последнего пристанища.

Войдя внутрь, Рамзес застыл, ошеломленный.

«Поля блаженных» снаружи выглядели как колодец, выдолбленный в раскаленных до предела скалах, над которыми виднелся клочок лазурного неба; здесь надлежало соблюдать абсолютную тишину, которая была залогом покоя и мира душе фараонов. Первый испуг сменился очарованием; весь пронизанный светом долины царевич чувствовал себя одновременно подавленным и возвышенным. Маленький жалкий человечек лицом к лицу с загадкой и величественностью места, он, тем не менее, почувствовал присутствие потусторонних сил, которые творили, вместо того чтобы разрушать.

Сети подвел своего сына к каменному проходу; он открыл дверь из позолоченного кедра и двинулся по узкому крутому спуску, ведущему к небольшой комнатке, в центре которой стоял саркофаг. Царь зажег факелы, которые не дымили; великолепие отделки стен поразило Рамзеса. Золотой, красный, синий и черный ослепляли живостью своего цвета. Взгляд царевича задержался на изображении гигантского змея Апопа, чудовища мира теней и пожирателя света, которому противостоял Ра, изображенный человеком, покоряющим змея с помощью белого посоха. Царевич не мог налюбоваться Ладьей Ра, управляемой богиней Сиа, олицетворяющей волю к претворению, единственно способную указать правильный путь в темноте неведения; потом он застыл перед изображением фараона, представшим перед Хором с головой сокола и Анубисом с головой шакала, и которого богиня Маат, всеобщий закон, вводила в рай справедливых. Царь был изображен молодым, сияющим красотой, в традиционном головном уборе, с золотым широким ожерельем и в золотой же набедренной повязке. Находясь рядом с Осирисом и Нефертумом, богом, увенчанным короной из лотосов, олицетворяющих его вечно возрождающуюся жизнь, монарх, поднявший глаза к вечности, представлялся святым. Множество прочих мельчайших подробностей привлекли внимание царевича, в частности — загадочная надпись, упоминающая двери, ведущие в другой мир; однако Сети не дал ему времени удовлетворить любопытство, приказав, чтобы он простерся ниц перед саркофагом.

— Царь, который покоится здесь, носил то же имя, что и ты, Рамзес; он был основателем нашей династии. Хоремхеб назначил его своим преемником, Рамзеса, бывшего визиря, находившегося уже в отставке после долгой и трудной службы на благо своей страны. Старику пришлось оставить свой спокойный дом и посвятить последние силы управлению Египтом. Слабый и усталый, он правил меньше двух лет; однако он успел оправдать свое имя, данное коронованием: «Тот, кто утверждает Маат в Обеих землях; Тот, которого явил миру Божественный Свет; Тот, кто утверждает силу Божественного Света; Тот, кто был избран созидающим законом». Таков был этот мудрый и скромный человек, наш предок, тот, кого мы должны почитать, чтобы он просветил нас; молись ему, возноси его имя и память о нем, ибо предки предшествуют нам, и мы должны ступать по их следам.

Царевич ощутил присутствие духа основателя династии: из саркофага, который иероглифы называли «даритель жизни», проникала, заполняя собою все вокруг, сильная энергия, похожая на теплоту солнца.

— Встань, Рамзес, твое первое путешествие окончено.

Куда ни кинь взгляд — повсюду пирамиды. Наибольшее впечатление оказывала пирамида фараона Джосера, с огромными выступами, которые были как ступени лестницы, ведущей к небу. В сопровождении своего отца Рамзес осмотрел другое захоронение, огромную Саккару, где обрели свой вечный покой фараоны Древнего Царства и их верные слуги.

Сети направился к площадке, откуда можно было обозревать пальмовые рощи, возделанные поля и Нил. На протяжении более чем километра расположились длинной чередой большие гробницы из необожженного кирпича длиной в пятьдесят метров, стены которых напоминали фасады дворцов. Они были более пяти метров в высоту и раскрашены в яркие цвета.

Одна из них поразила Рамзеса: ее стены были украшены тремястами терракотовыми скульптурами, представлявшими собой бычьи головы с большими рогами, что превращало захоронение в непреступный форт, к которому не могла бы приблизиться ни одна вредоносная сила.

— Фараон, покоящийся здесь, носит имя Джет, — пояснил Сети, — что означает «Вечность»; рядом с ним — цари первой династии, наши самые древние предки. Они впервые исполнили в этой земле закон Маат и принесли порядок вместо хаоса. Всякое царствование должно брать свое начало здесь, уходя корнями в землю сада, который посадили наши предки. Ты помнишь того дикого быка, с которым столкнулся? Он родился здесь, именно здесь возрождается сила с самых истоков нашей цивилизации.

Рамзес обошел гробницу, останавливаясь перед каждой головой быка; ни одна из них не была похожа на другую. Там были представлены все грани искусства править, от власти наистрожайшей до мягкой доброжелательности. Когда царевич обошел всю гробницу вокруг, Сети взошел на колесницу.

— Это было твое второе путешествие.

Они направились к северу, затем проскакали по узким тропкам, между цветущими полями, доехав до небольшого поселения, где появление фараона и его сына вызвало величайший восторг. В этом затерянном уголке Дельты подобное явление было настоящим чудом; впрочем, местные жители, казалось, прекрасно знают своего царя. Тут же появился охранный отряд, который вежливо отстранил толпу, расчистив путь Сети и Рамзесу, которые направились в глубь маленького святилища, погруженного во мрак. Они сели друг против друга на каменные скамьи.

— Известно ли тебе имя Авариса?

— Кто же его не знает! Это название проклятого города, который был столицей захватчиков гиксосов.

— Ты находишься в Аварисе.

Рамзес был оглушен.

— Но… разве он не был разрушен?

— Какому человеку под силу разрушить божество? Здесь — царство Сета, властелина молнии и грома, который дал мне мое имя.

Рамзес ужаснулся. Он почувствовал, что Сети способен уничтожить его простым жестом или взглядом; иначе зачем бы он привел его в это проклятое место?

— Тебе страшно, это хорошо; одни лишь гордецы и глупцы не знают страха. Из этого страха должна родиться сила, способная его победить, в этом заключается секрет Сета. Тот, кто отрицал его, как Эхнатон, допустил непростительную ошибку и ослабил Египет. Фараон таит в себе еще и гром, и ужас космоса, неумолимый характер всепоражающей молнии. Он — рука, которая действует и порой бьет и наказывает; верить в доброту человека — это ошибка, которую фараон не вправе допускать. Иначе она оставила бы его страну в руинах, а народ — в нищете. Но способен ли ты противостоять Сету?

Луч солнца, проникший сквозь крышу святилища, осветил странную статую стоящего человека с пугающей длинной мордой вместо лица и большими ушами — ужасающий лик Сета явился из тьмы.

Рамзес поднялся и пошел к нему.

Он наткнулся на невидимую стену, которая остановила его; вторая попытка закончилась также неудачно, но в третий раз он преодолел препятствие. Красные глаза статуи сверкали, как факелы; Рамзес выдержал этот взгляд, хотя при этом он почувствовал, как что-то обожгло его, будто язык пламени облизал все его тело. Боль была нестерпимая, но он выдержал. Нет, он не отступит перед Сетом, даже если не сойдет больше с этого места.

Это и был решающий момент, мгновение неравного поединка, который он не имел права проиграть. Красные глаза вылезли из орбит, пламя объяло Рамзеса, накрыв его голову огненным ливнем, сердце готово было разорваться. Но юноша выстоял, бросив вызов Сету, и откинул его от себя далеко, в самую глубину святилища.

Разразилась гроза, проливной дождь обрушился на Аварис, град сотрясал стены святилища. Красный свет погас, Сет вернулся в свой мрак. Это был единственный бог, у которого не было сына, но фараон Сети, его наследник на земле, знал теперь, что его сын достоин властвовать.

— Твое третье путешествие окончено, — прошептал он.

34

В середине сентября весь двор переехал в Фивы, чтобы участвовать в празднике Опет, на котором фараон должен был духовно объединиться с Амоном, скрытым богом, который возродит Ка его сына, представляющего этого бога на земле. Все до единого представители благородных фамилий должны были находиться в этом городе Юга в течение этих двух недель всеобщего ликования. Если религиозные обряды были предназначены только для некоторых посвященных, то народ гулял день и ночь, а богачи обменивались визитами, принимая друг друга в своих великолепных особняках.

Для Амени этот переезд был настоящим мучением; поскольку ему приходилось везти с собой множество папирусов и принадлежности писца, он ненавидел подобные перемещения, которые нарушали привычный образ жизни и налаженный ритм работы. Но, несмотря на явно плохое настроение, он подготовился к переезду как можно более тщательно, так, чтобы Рамзес остался доволен.

Со времени своего возвращения царевич изменился. Он стал очень серьезным и хмурым и часто удалялся к себе, чтобы долго размышлять в одиночестве. Амени не беспокоил его понапрасну, довольствуясь тем, что ежедневно представлял ему отчет о своей деятельности. Поскольку царевич являлся царским писцом и старшим офицером, ему надлежало решать множество мелких административных вопросов, и его личный секретарь успешно справлялся с этой задачей, освобождая друга от дополнительных обязанностей.

Одно утешение: на борту корабля, который плыл в Фивы, Амени хотя бы не приходилось сталкиваться с красавицей Исет! Каждый день во время отсутствия царевича она пыталась выманить у него сведения, которыми он не обладал. И поскольку ее очарование на него не действовало, их встречи были довольно напряженными. Когда же Исет попросила Рамзеса избавиться от своего подчиненного, царевич выпроводил ее вон без лишних церемоний, и их ссора затянулась на много дней. Знатной красавице пришлось убедиться в том, что он никогда не предаст своих друзей.

В своей тесной каюте Амени составлял письма, на которых Рамзес потом ставил печать. Царевич вошел и сел на циновку рядом с писарем.

— Как тебе удается выносить такое палящее солнце? — удивился Амени. — Я бы весь обгорел меньше чем за час.

— Мы понимаем друг друга, оно и я; я его почитаю, оно меня питает. Тебе не хочется прервать работу и пойти полюбоваться пейзажем?

— От праздности я заболеваю. Кажется, твое последнее путешествие было не слишком удачным для тебя?

— Это критика?

— Ты стал таким замкнутым.

— Подражаю твоему примеру.

— Не смейся надо мной. И можешь хранить свой секрет при себе.

— Секрет… Да, ты прав.

— Значит, ты больше не доверяешь мне?

— Напротив, ты единственный, кто может понять необъяснимое.

— Твой отец посвятил тебя в тайны Осириса? — спросил Амени с неутолимым любопытством во взгляде.

— Нет, но он отвел меня к своим предкам… Ко всем.

Рамзес произнес последние слова так серьезно, что это потрясло юного писаря; то, что царевичу пришлось недавно пережить, несомненно, было одним из важнейших этапов его жизни. Амени все-таки задал вопрос, который не давал ему покоя.

— Фараон изменил твое назначение?

— Он открыл мне глаза на другую реальность. Я видел бога Сета.

Амени вздрогнул.

— И ты… остался жив!

— Можешь потрогать, я здесь.

— Если кто-нибудь другой сказал бы, что видел Сета, я бы не поверил! Но ты — другое дело.

Амени с некоторой боязнью пожал руку Рамзеса и облегченно вздохнул.

— Ты не перевоплотился в злого духа…

— Кто знает?

— Я знаю. Ты не походишь на красавицу Исет!

— Не будь слишком строг с ней.

— Разве она не пыталась сломать мою карьеру?

— Я постараюсь убедить ее, что она неправа.

— Не рассчитывай, что я буду любезен.

— Кстати… Ты, похоже, слишком одинок и потому сварлив.

— Женщины опасны; я предпочитаю им свою работу. А ты должен подумать о той роли, которую тебе придется играть на празднике Опет. Твое место будет в голове кортежа, на тебе будет платье из нового льна, с широкими складчатыми рукавами; не забудь, что это очень тонкий материал. Тебе придется все время держаться прямо и не делать резких движений.

— Трудное испытание.

— Когда ты наделен энергией Сета, это все пустяки.

Теперь, когда в Ханаане было спокойно, Галилея и Ливан подчинены, нубийские племена побеждены, хетты оставались на безопасном расстоянии за Оронтом, Египет и Фивы могли спокойно праздновать. На севере, как и на юге, самая могущественная страна в мире усмирила демонов, которые только и мечтали о том, как бы завладеть ее богатствами. За восемь лет своего царствования Сети заявил о себе как о великом фараоне, которого будут почитать будущие поколения.

Уже успели просочиться слухи, что последнее пристанище Сети, его дом вечности в Долине Царей будет самым просторным и самым красивым из всех, которые когда-либо были возведены для фараонов в Карнаке, где трудилось множество архитекторов. Фараон сам руководил стройкой, и неистощимым потоком изливались похвалы храму западного берега в Гурнахе, вместилище Ка Сети, его духовной силы, которая останется жить в веках.

Даже самые упрямые сейчас уже допускали, что суверен оказался прав, не вступив в опасную войну с хеттами и направив силы страны на построение святилищ из камней, служивших земным домом божественному. Тем не менее, как не преминул заметить Шенар, обращаясь к заинтересованным сановникам, это перемирие, к сожалению, ничего не дало развитию торговых отношений, которые могли бы устранить соперничество.

Многие вельможи с нетерпением ожидали прихода к власти старшего сына фараона, потому что он был похож на них; строгость Сети, его сдержанность и стремление не разглашать секретов вызывали у многих неприязнь, некоторые находили, что с ними совсем не советуются. С Шенаром гораздо легче было договориться: обходительный, приятный в общении, он умел снискать расположение одних, не раздражая других, обещая каждому то, что сам желал бы слышать. Для него праздник Опет был очередной возможностью распространить свое влияние, заручившись дружбой главного жреца Амона и его подчиненных.

Конечно, присутствие Рамзеса было ему в тягость, но то, чего он опасался больше всего, после необъяснимого отказа Сети назначить его брата наместником в Нубию, не произошло. Фараон не дал никаких привилегий своему младшему сыну, который довольствовался, как и прочие царские отпрыски, просто-напросто роскошным и беспечным существованием.

На самом деле Шенар зря опасался Рамзеса и расценивал его как соперника: его энергия и его внешность были обманчивы, ведь в нем не было главного — размаха, широты мысли. Незачем даже было назначать его номархом Нубии, этот пост был бы слишком тяжел для него. Шенар подумывал о другом посте для него, почетном, как, например, лейтенант войск на колесницах. У Рамзеса будут лучшая упряжка и небольшой отряд головорезов под его началом, а красавица Исет будет восхищаться сложением своего богатого мужа.

Опасность заключалась в другом: как убедить Сети оставаться подольше в храмах и поменьше вникать в дела страны? Могло оказаться, что царь будет ревностно охранять свои прерогативы и не даст развернуться планам своего регента. Шенару предстояло умело обвести его и настроить на мысли о вечном; преумножить контакты с торговцами, египетскими и иностранными, речи которых мало занимали царствующего монарха. Это позволило бы расширить границы своей деятельности и сделаться незаменимым. Главное — не бить в лоб, но потихоньку оказывать на отца влияние со всех сторон, так, чтобы это кольцо сжалось на его шее, а он даже не заметил бы, как это произошло.

Шенару предстояло также устранить свою сестру Долент. Болтливая, любопытная и безвольная, она не была ему нужна в его будущей политике. Напротив, обидевшись, что ей не достанется одной из первых ролей в государстве, она могла настроить против Шенара многих влиятельных сановников, поддержка которых была бы ему весьма кстати. Шенар подумывал подарить Долент огромное имение, целую армию слуг, но ей вечно будет мало; как и он, она обожала всякие интриги и заговоры. Словом, два крокодила не могли ужиться в одной луже. Но куда было его сестре с ним тягаться!

Красавица Исет примерила пятое платье; оно ей не нравилось, как и четыре предыдущих. Слишком длинное, слишком широкое, мало складок… Потеряв терпение, она приказала своей служанке выбрать другую портняжную мастерскую. Во время большого приема, который завершит праздник, она должна была быть самой красивой, чтобы подразнить Шенара и пленить Рамзеса.

Тут прибежала ее парикмахерша, вся запыхавшись.

— Скорее, скорее… садитесь, а то я не успею причесать вас и надеть парадный парик.

— К чему такая спешка?

— Церемония в храме Гурнаха на западном берегу.

— Но этого не было предусмотрено! Ритуальные обряды должны были начаться только завтра.

— И тем не менее, это так, весь город бурлит, нам нужно торопиться.

Раздосадованной красавице Исет пришлось остановиться на классическом платье и строгом парике, что нисколько не подчеркивало ни ее юности, ни изящества; однако не следовало пропускать это непредвиденное мероприятие.

Как только постройка храма Гурнаха будет завершена, его посвятят Ка Сети, который вернется в океан энергии, воплотившись на время одной человеческой жизни в теле фараона. Скрытая часть храма, где царь был представлен исполняющим традиционные ритуалы, находилась еще в руках скульпторов; знатные и высокопоставленные сановники толпились перед фасадом святилища, в просторном внутреннем дворе под открытым небом, которое скоро должна была закрыть башня. Несмотря на ранний час, солнце уже палило нещадно, и, опасаясь жарких солнечных лучей, большинство пришедших прятались от солнца под переносными прямоугольными навесами. Рамзес, забавляясь, разглядывал всех этих важных персон, разодетых с чрезмерной пышностью: длинные платья, туники с пышными рукавами, черные парики — все это придавало им чопорный вид. Вся их важность и сознание собственной значимости тут же сменятся на заискивание, как только появится Сети, и они будут расстилаться перед ним, чтобы, не дай бог, не вызвать его недовольства.

Наиболее осведомленные придворные утверждали, что царь, завершив утренний обряд в Карнаке, принесет специальный дар богу Амону в зале Ладьи храма Гурнаха, чтобы его Ка вознеслось, а жизненная сила нисколько не уменьшилась; в этом-то и заключалась причина промедления, которое явилось настоящим испытанием на выносливость для престарелых вельмож. Часто Сети недоставало внимания к людям; Шенар дал себе слово избегать подобных недостатков и постараться поставить на службу себе слабости окружающих.

Жрец с бритым черепом, одетый в простое узкое белое платье, вышел из храма. Он двинулся вперед, прокладывая себе путь с помощью длинного посоха; удивленные гости расступились, давая ему пройти.

Жрец остановился перед Рамзесом.

— Следуйте за мной, царевич.

Женщины, коих здесь было великое множество, стали перешептываться, восхищаясь красотой и статью Рамзеса; красавица Исет была вне себя от восторга, Шенар улыбнулся. Ну вот, ему все-таки удалось: его брат будет назначен номархом Нубии, прежде чем начнется праздник Опет, после чего он сразу же отправится в эту далекую провинцию, которая ему так полюбилась. Недоумевая, Рамзес переступил через порог храма, следуя за своим проводником, который направился в левую часть здания.

Кедровая дверь плотно закрылась у них за спиной, проводник оставил царевича между двух колонн напротив трех приделов, погруженных во мрак. Из центрального придела донесся строгий голос — голос Сети.

— Кто ты?

— Мое имя Рамзес, сын фараона Сети.

— В этом святом месте, куда закрыт доступ мирскому, мы приветствуем вечное присутствие Рамзеса, нашего предка и основателя нашей династии. Его лик, выгравированный на стенах, переживет века. Согласен ли ты творить его культ и почитать его?

— Согласен.

— Сейчас я — Амон, скрытый бог. Подойди ко мне, сын мой.

Придел осветился.

На двух тронах сидели рядом фараон Сети и царица Туйа; на нем была корона Амона, которую можно было узнать по двум длинным перьям, на ней — белая корона богини Мут. Царственная чета воплотилась в чету богов. Рамзес был назван сыном божьим и, таким образом, венчал эту святую троицу. Потрясенный, юноша не мог себе представить, что миф, значение которого открывалось только в тайне храмов, мог быть воплощен подобным образом; он встал на колени перед этими двумя существами, чувствуя, что сейчас они представляли собой гораздо больше, чем просто его мать и отец.

— Мой возлюбленный сын, — объявил Сети, — прими от меня этот свет.

Фараон возложил ладони на чело Рамзеса, великая царская супруга поступила так же.

Царевич тут же ощутил приятную теплоту; напряжение исчезло, уступив место какой-то невиданной внутренней силе, которая наполнила собой каждую клеточку его тела. С этого момента он будет жить духом царственной четы.

Когда Сети появился на пороге храма, воцарилась тишина. Рамзес стоял по правую руку от него. На голове у фараона была двойная корона, символизирующая союз Верхнего и Нижнего Египта, лоб Рамзеса обвивала диадема.

Шенара передернуло.

Номарху Нубии не полагалось такого знака отличия… Это ошибка, глупость!

— Я приобщаю моего сына Рамзеса к трону, — объявил Сети низким сильным голосом, — чтобы я еще при жизни мог видеть исполнение сделанного мною назначения. Я провозглашаю его регентом царства, и отныне он будет участвовать во всех решениях, которые я буду принимать. Он научится управлять страной, заботиться о ее целостности и благосостоянии, он будет стоять во главе этого народа, счастье которого будет для него превыше своего собственного. Он будет сражаться с врагами, внешними и внутренними, и следить за исполнением закона Маат, защищая слабого перед сильным. Да будет так, ибо велика любовь моя к Рамзесу, сыну Солнца.

Шенар прикусил губу. Нет, этот кошмар сейчас кончится, Сети пойдет на попятную, Рамзес откажется от этой миссии, слишком тягостной для юнца шестнадцати лет… Однако жрец по приказу фараона прикрепил к диадеме золотой у рей, представлявший собой кобру, раздвоенное жало которой должно было уничтожить всех видимых и невидимых противников регента, будущего фараона Египта.

Краткая церемония была окончена, ликующие возгласы вознеслись к просветленному небу над Фивами.

35

Амени проверял предписания протокола. Во время шествия Карнака в Луксоре Рамзес будет находиться между двумя старыми сановниками и не должен слишком торопиться, обгоняя их. Соблюдать размеренный, величественный шаг — это будет для него настоящим испытанием.

Рамзес вошел в свой кабинет, но забыл закрыть дверь. От сквозняка Амени расчихался.

— Дверь-то закрой, умник; тебе хорошо, ты никогда не болеешь…

— Извини… Но как ты разговариваешь с регентом Египетского царства!

Юный писарь поднял удивленный взгляд на своего друга.

— Каким еще регентом?

— Если это был не сон, отец приобщил меня к трону и царской власти перед всем двором.

— Плохая шутка!

— Твое неверие в меня не может не огорчать.

— Регент, регент… Ты представляешь, что это такое?

— Перечень твоих обязанностей несколько расширяется, Амени; мое первое решение — назначить тебя носильщиком сандалий. Таким образом, ты будешь всегда при мне, хорошим советчиком.

Оглушенный юный писарь откинулся на спинку своего низкого стульчика, понурив голову.

— Носильщик сандалий и личный секретарь… Что за жестокий демон ополчился на бедного писца?

— Пересмотри протокол, я теперь уже не в середине процессии.

— Я желаю видеть его немедленно! — возмущенно потребовала красавица Исет.

— Совершенно невозможно, — ответил Амени, натирая до блеска пару великолепных сандалий из белой кожи, которые Рамзес должен будет надевать во время больших церемоний.

— Теперь-то ты знаешь, где он находится сейчас?

— Совершенно точно.

— Тогда говори!

— Бесполезно.

— Об этом уж мне судить!

— Вы просто теряете время.

— Тебя, несчастного писаря, это не касается!

Амени поставил сандалии на циновку.

— Личный секретарь и носильщик сандалий регента царства — несчастный писарь? Вам надлежит взвешивать свои слова, милейшая. Презрение — не то качество, которое может понравиться Рамзесу.

Красавица Исет чуть было не влепила пощечину Амени, но сдержалась; бесстыдный мальчишка был прав. Уважение, которым он пользовался у регента, превращало его в официальное лицо, к которому она уже не могла относиться с былым пренебрежением. Скрепя сердце, она сменила тон.

— Могу я узнать, где найти регента?

— Как я вам уже сказал, его сейчас видеть никак нельзя: царь повез его в Карнак. Они должны провести там ночь в молитвах, прежде чем возглавить шествие к Луксору завтра утром.

Красавица Исет удалилась, ужасно раздосадованная: неужели теперь, когда случилось чудо, Рамзес уйдет от нее? Нет, она любила его, и он ее любил. Ее предчувствия не обманули ее, заставив следовать нужным путем, подальше от Шенара и поближе к новому регенту. Завтра она будет великой супругой царя и царицей Египта!

Эта перспектива вдруг испугала ее. Подумав о Туйе, она ощутила всю тяжесть этого почетного положения и трудных обязанностей, которые оно подразумевало. Ею руководили вовсе не амбиции, а страсть; она была без ума от Рамзеса, от мужчины, а не от регента.

Рамзесу предначертана верховная власть… Чудесное назначение грозило обернуться несчастьем.

В шумной и веселой толпе, где царило невероятное оживление после назначения Рамзеса, Шенар увидел свою сестру Долент и ее мужа Сари, которые торопились, усердно работая локтями, поздравить нового регента. Все еще находясь под впечатлением от столь неожиданного сюрприза, сторонники Шенара не спешили принести свои поздравления Рамзесу при всем честном собрании, но старший сын царя нисколько не сомневался, что скоро все они его предадут.

Совершенно ясно, что он побежден, отодвинут на второй план и должен был теперь служить регенту. Чего он мог ждать от Рамзеса? Разве только какого-нибудь почетного поста, лишенного реальной власти.

Шенар подчинится, чтобы ввести всех в заблуждение, но не отступит; может быть, будущее окажется щедрым и на другие сюрпризы. Рамзес еще не фараон. Истории Египта было известно множество примеров, когда регенты умирали раньше царей, назначивших их. Сети был еще крепок и полон сил, он мог прожить еще долгие годы и быть все это время полноправным властителем, уступив лишь малую толику своих полномочий, сделав регента подставной фигурой. Шенару предстояло вытолкнуть соперника в небытие, заставить совершить непростительные ошибки.

На самом деле еще не все было потеряно.

— Моис! — воскликнул Рамзес, увидев своего друга на обширной стройке, которую Сети развернул в Карнаке.

Еврей отлучился от своей бригады камнетесов и поклонился регенту.

— Приветствую тебя…

— Встань, Моис.

Они обнялись, радуясь новой встрече.

— Твое первое назначение?

— Второе. Я уже побывал на производстве кирпичей и обработке камней на западном берегу, затем меня перевели сюда. Сети хочет построить громадный зал с колоннами с капителями в форме цветов папируса, перемежающихся с бутонами лотоса. Стены будут напоминать склоны гор, внутри будут выгравированы дары земли, а само творение сможет равняться красотой с небесами.

— Кажется, проект захватил тебя!

— Разве храм — не золотой сосуд, в котором заключены все чудеса создания? Да, эта работа архитектора увлекает меня. Думаю, я нашел свой путь в жизни.

Сети присоединился к двум молодым людям и уточнил то, что он намеревался здесь построить. Крытая аллея, возведенная еще Аменхотепом III, с колоннами в двадцать метров высотой, уже не соответствовала величию Карнака. Теперь царь задумал настоящий лес колонн лишь с небольшими проходами между ними и тонко построенную игру света, который должен был поступать через решетчатые окна. Когда зал будет завершен, здесь можно будет творить ритуалы постоянно, благодаря присутствию богов и фараона, изображения которых украсят колоннаду. Так камень сохранит природный свет, который питает Египет. Пользуясь случаем, Моис поделился своими проблемами, касающимися расположения зала относительно света, и насчет прочности используемых материалов. Царь ободрил его и направил к главному мастеру содружества работников «Место истины», небольшого селения в Дейр эль-Медине, расположенного на западном берегу, где посвященные делились друг с другом секретами мастерства.

Над Карнаком спускался вечер. Рабочие собирали свои инструменты, стройка быстро опустела. Меньше чем через час астрономы и астрологи поднимутся на крышу храма, чтобы читать послание звезд.

— Кто такой фараон? — спросил Сети у Рамзеса.

— Тот, кто делает свой народ счастливым.

— Чтобы преуспеть в этом, не стремись сделать людей счастливыми против их воли, но действуй во славу богов и согласно главному вечно творящему принципу; возводи храмы, напоминающие небо, и приноси их в дар божественному хозяину. Добивайся главного, тогда и второстепенное сложится гармонично.

— Главное — это Маат?

— Маат указывает тебе правильный путь, она — руль нашего общего корабля, основа трона, точная мера всего и всех. Без нее не может быть сотворено ничего справедливого.

— Отец…

— Что тревожит тебя?

— Смогу ли я быть на высоте назначенного мне положения?

— Если ты не способен возвыситься, ты будешь раздавлен. Мир не сможет находиться в равновесии без фараона, его слов и творимых им обрядов. Если из-за глупости и жадности людей фараоны когда-нибудь исчезнут, владычество Маат прекратится, и мрак сойдет на землю. Человек разрушит все вокруг себя, включая и себе подобных, сильный уничтожит слабого, восторжествует несправедливость, насилие и уродство будут повелевать всем. Солнце больше не станет озарять землю, даже если его золотой диск будет появляться на небосклоне. Сам по себе человек склонен ко злу; роль фараона — выпрямлять надломленные побеги, постоянно внося порядок в хаос. Любая другая форма правления обречена на провал.

Ненасытный до знаний, Рамзес задал тысячи вопросов своему отцу; царь не пропустил ни одного из них, терпеливо отвечая. Было совсем уже поздно, когда регент, полный мыслей и переживаний, растянулся на каменной скамье, глядя на мириады звезд, рассыпанных в темном небе этой теплой летней ночи.

По приказанию Сети праздник Опет был открыт. Жрецы вынесли из своих часовен лодки святой троицы Фив: Амона, скрытого бога, Мут, матери вселенной, и их сына Хонсу, бороздящего небо и пространство, который воплотился в Рамзесе. Прежде чем переступить через порог храма, Сети и его сын возложили букеты цветов у божественных лодок и вознесли хвалу богам, затем лодки накрыли воздухом, так чтобы миряне могли смотреть на них, не видя.

В этот девятнадцатый день второго месяца сезона паводка у подножия храма Карнака собралась неимоверная толпа народу. Когда открылась большая золоченая дверь и оттуда началось шествие, возглавляемое царем и его сыном, толпа возликовала. Раз боги посетили землю, значит, год будет удачным.

Сразу образовалось два шествия. Одно должно было направиться земным путем по аллее сфинксов, ведущей от Карнака к Луксору, другое — водным, по Нилу, от набережной первого храма к набережной второго. Рассекая воды Нила, царская ладья привлекала всеобщее внимание: украшенная золотом пустынь и драгоценными камнями, она ослепительно сверкала на солнце. Сети сам управлял флотилией, а Рамзес следовал за ним по дороге, охраняемой сфинксами.

Трубы, флейты, барабаны, систры и лютни сопровождали танец акробатов и танцовщиц. По берегам Нила расположились торговцы, продававшие сласти, закуски и холодное пиво, которое очень хорошо шло под жареную дичь, пирожки и фрукты.

Рамзес попытался отстраниться от окружавшей суматохи и сконцентрироваться на своей важной роли в этом ритуале: вести богов до самого Луксора, храма возрождения царского Ка. Процессия останавливалась несколько раз перед небольшими святилищами, чтобы возложить там дары, и, продвигаясь медленно и степенно, приблизилась к дверям Луксора в то же время, что и корабли Сети.

Ладьи богов вошли внутрь здания, куда не было доступа толпе; пока на улице продолжался праздник, здесь готовилось возрождение скрытых сил, от которых зависело всякое изобилие. В течение одиннадцати дней в этой Святая Святых три ладьи должны были наполниться новой силой.

Женская половина служителей бога Амона начала танцевать, петь и играть на музыкальных инструментах. Танцовщицы с пышными волосами и высокой грудью, натертые ладаном и благоухающие лотосом, в венках из пахучей сыти [8], двигались в медленном танце, очаровывая своим изяществом.

Среди девушек, играющих на лютне, была и Нефертари; она держалась поодаль, за спиной у своих подруг, и, казалось, вся была поглощена своей игрой, не обращая внимания на происходящее вокруг. Как такая юная девушка могла быть такой серьезной? Стараясь остаться незамеченной, она тем самым и выделялась. Рамзес напрасно искал взгляда ее сине-зеленых глаз, она упорно смотрела лишь на струны своей лютни. Как бы она ни вела себя, это не могло скрыть ее красоты; она затмевала всех остальных служительниц Амона, между прочим, весьма привлекательных.

Наконец наступил момент тишины. Девушки удалились, одни — удовлетворенные своим выступлением, другие — в нетерпении поделиться с подругами своими впечатлениями. Нефертари все также пребывала в задумчивости, будто стремясь сохранить в глубине души отзвуки прошедшей церемонии.

Регент следил за ней взглядом до тех пор, пока хрупкий силуэт, облаченный в одежды непорочной белизны, не растаял в мареве летней жары.

36

Красавица Исет прижалась к обнаженному торсу Рамзеса и принялась нашептывать ему на ухо любовную песню, которую знали наизусть все молодые египтянки.

— Отчего я не служанка у твоих ног; я могла бы одеть и раздеть тебя, быть рукой, которая разглаживает твои кудри и растирает тебе спину. Отчего я не та, кто стирает твои одежды и натирает тебя маслами, отчего я не браслеты твои, не драгоценности, которые касаются твоей кожи, которым знаком ее запах.

— Эту песню должен исполнять мужчина, а не его любовница.

— Неважно… Я хочу, чтобы ты слушал и слушал без конца эти слова.

Красавица Исет в постели была неистова и нежна одновременно; гибкая, жгучая, она постоянно выдумывала что-то новое, небывалое, чтобы обольстить своего любовника.

— Будь ты регентом или крестьянином, мне все едино! Я тебя люблю, твою силу, твою красоту.

Искренность страсти Исет не могла не тронуть Рамзеса; в ее глазах не было и намека на ложь. Он ответил на ее порыв со всем пылом своих шестнадцати лет, и они вместе окунулись в море блаженства.

— Откажись, — предложила она.

— От чего?

— От этого поста регента, от будущего, уготованного для фараона… Откажись, Рамзес, и мы заживем спокойно и счастливо.

— Когда я был помоложе, я желал быть царем; эта мысль мучила меня и не давала спать по ночам. Потом отец заставил меня осознать всю неразумность этих притязаний; я отказался, забыл это сумасбродство. И вот теперь Сети приобщил меня к трону… Жизнь моя во власти огненного урагана, я не знаю, куда ее несет.

— Не пускайся по опасным волнам, останься на берегу.

— Разве я свободен решать?

— Доверься мне, и я тебе помогу.

— Что бы там ни делалось, я все равно останусь один.

Слезы сбежали по щекам Исет.

— Я не принимаю подобного фатализма! Если мы объединимся, мы справимся с любыми испытаниями.

— Я не могу предать своего отца.

— Тогда хотя бы не удаляйся от меня.

Красавица Исет уже больше не осмеливалась заговорить о свадьбе; если нужно, она готова была оставаться в тени.

Сетау вертел в руках диадему регента, увенчанную уреем, внимательно разглядывая этот предмет. Рамзеса это забавляло.

— Ты боишься этой змеи?

— У меня нет никакого противоядия от ее укуса; его просто не существует.

— Что ж, ты тоже посоветуешь мне отказаться от поста регента?

— Тоже… Значит, я не единственный, кто придерживается этого мнения?

— Красавице Исет хочется более спокойного существования.

— Ее нельзя в этом упрекнуть.

— И это говоришь ты? Неужели такой любитель приключений уже задумался о тихой и размеренной жизни?

— Путь, на который ты вступаешь, довольно опасен.

— Разве мы не поклялись друг другу отыскать настоящее могущество? Ты рискуешь жизнью каждый день, почему я должен струсить?

— Я имею дело только с рептилиями, ты же столкнешься с людьми, а это гораздо более опасные противники.

— Ты согласишься быть рядом со мной?

— Регент подбирает себе окружение…

— Я доверяю Амени и тебе.

— А Моису?

— У него свой путь, но я уверен, что мне еще придется иметь с ним дело как с отличным мастером; вместе мы построим великолепные храмы.

— А Аша?

— Я с ним поговорю.

— Твое предложение делает мне честь, но я вынужден его отклонить. Я уже говорил тебе, что женюсь на Лотус? Да, знаю, не стоит слишком доверять женщинам, но эта — очень ценная помощница. Удачи тебе, Рамзес.

Меньше чем за месяц Шенар растерял только половину своих прежних друзей. Таким образом, ситуация была небезнадежна; он думал, что останется вообще один, но большое число сановников, несмотря на назначение, сделанное Сети, не верило в будущее Рамзеса. По смерти фараона, возможно, регент, растерянный и неопытный, уступит место более знающему.

Разве не был Шенар жертвой несправедливости? Его, законного преемника, грубо отстранили от трона, не дав никаких объяснений. Разве Рамзесу удалось бы уговорить отца, не возведя поклеп на своего старшего брата?

Испытывая даже известное удовлетворение, Шенар стал играть эту роль жертвы. Теперь ему предстояло терпеливо ждать возможности воспользоваться этим неожиданным преимуществом, разносить все более и более настойчивые слухи и предстать, в конце концов, неким якорем спасения от бесчинств Рамзеса. Конечно, подобная тактика требует времени, и немалого; его успех зависит от того, насколько он будет осведомлен о планах своего противника. Так что Шенар решил просить аудиенции у нового регента, расположившегося в крыле царского дворца в Мемфисе, рядом с фараоном.

Сначала ему предстояло преодолеть препятствие в лице Амени, беззаветно преданного Рамзесу. Как его подкупить? Ему не нравились ни женщины, ни вкусные яства, он целыми днями пропадал за работой в своем кабинете и, казалось, не имел другой цели в жизни, как только служить Рамзесу. И тем не менее, у каждого человека есть свое слабое место, и Шенар, в конце концов, разузнает и слабости Амени.

Он обратился к носильщику сандалий регента, с почтением и с восхищением отметил безупречный порядок, в котором все содержалось здесь, на новом месте, где в подчинении у Амени находилось два десятка младших писцов. Безразличный к лести, Амени и не подумал расточать комплименты в ответ и просто провел посетителя в приемную регента.

Сидя на ступенях, ведущих к площадке, на которой возвышался трон, Рамзес играл со своими собакой и львенком, который рос и крепнул на глазах. Оба питомца прекрасно ладили: львенок старался сдерживать свой напор, а собака — свою задиристость. Неспящий даже научил маленького хищника таскать мясо на кухне так, чтобы его не поймали, а Громила защищал желтого пса, к которому никто не мог приблизиться без его на то согласия.

Шенар был ошеломлен.

И это регент, второе лицо в государстве после фараона! Сопляк с внешностью атлета, забавляющийся со своими питомцами! Сети допустил невероятную оплошность, о которой он скоро пожалеет. Весь кипя от возмущения, Шенар все-таки сумел сдержаться.

— Досточтимый регент окажет ли мне честь выслушать меня?

— Зачем эти церемонии между нами! Иди сюда.

Желтый пес перевернулся на спину, подняв лапы и демонстрируя, таким образом, свое подчинение Громиле; Рамзесу понравился этот намек. Львенок же, вполне довольный, не замечал, что пес водит его за нос и, несомненно, заставит его плясать под свою дудку. Глядя на них, Рамзес многому учился, ведь они являли собой союз ума и силы.

Несколько нерешительно Шенар все-таки присел на ступеньку, на некотором расстоянии от своего брата. Львенок недовольно зарычал.

— Не бойся, он не нападет без моего приказа.

— Этот хищник может стать опасным. Если он поранит какого-нибудь высокого гостя…

— Можешь не волноваться. Никакого риска.

Неспящий и Громила прекратили игру и уставились на Шенара; его присутствие раздражало их.

— Я пришел, надеясь быть тебе полезным.

— Благодарю тебя.

— Какое поручение ты хочешь мне доверить?

— У меня совершенно нет опыта в том, что касается светской жизни и устройства государства. Как в этом случае могу я назначить тебя куда-нибудь, не допустив при этом грубой ошибки?

— Но ты ведь регент!

— Сети единственный властитель Египта; это он, и никто другой, принимает важные решения. Мое мнение ему совершенно без надобности.

— Но…

— Я же первый осознаю свою неопытность и не имею ни малейшего намерения играть во власть; мое поведение нисколько не изменится: служить царю и повиноваться ему — вот моя задача.

— Однако когда-нибудь тебе придется брать инициативу на себя!

— Это означало бы предать фараона; мне достаточно будет тех дел, которые он сам мне поручит, и я постараюсь выполнить их как можно лучше. Если же мне это не удастся, он сместит меня и назначит нового регента.

Шенар был обезоружен. Он ожидал встретить здесь заносчивого, вызывающего поведения хищника, а нашел услужливого и безобидного ягненка! Неужели Рамзес научился хитрить и менять маски, чтобы устранить своего противника? Был один простой способ это проверить.

— Я полагаю, ты уже ознакомился с порядком постов.

— Мне потребовалось бы на это много месяцев, если не лет, чтобы разобраться во всех этих иерархических тонкостях. Неужели это так необходимо? Благодаря трудолюбию Амени, я смогу освободиться от административной рутины и у меня будет время поиграть с моими собакой и львенком.

В голосе Рамзеса не было ни капли иронии; казалось, он был не в состоянии осмыслить меру своей власти. Амени же, хоть и ловкий и трудолюбивый, был всего лишь юным семнадцатилетним писцом; ему не удастся так быстро постичь все секреты двора. Отказавшись окружить себя придворными людьми, Рамзес ослабит свои позиции и окажется просто-напросто сорванцом среди взрослых двора.

Вместо того чтобы вступить в жестокий бой, Шенар оказался на завоеванной территории, покорно лежащей у его ног.

— Я полагал, что фараон сделал какие-нибудь распоряжения насчет меня.

— Ты прав.

Шенар напрягся: наконец, момент истины! Значит, до этой минуты его брат ломал комедию, готовясь нанести ему решительный удар, который отстранил бы его от государственной жизни.

— Чего хочет фараон?

— Чтобы его старший сын оставался на своем посту, как раньше, и исполнял обязанности главы протокольной части.

Глава протокола… Важный пост. Шенару предстояло заняться организацией официальных церемоний, следить за исполнением постановлений, постоянно находиться в курсе политики царя. Его не только не отстранили, но, напротив, предложили центральное место, даже если оно и не подразумевало всей полноты власти регента. Действуя с умом, он сумеет сплести прочную паутину.

— Должен ли я предоставлять тебе отчет о своей работе?

— Не мне, фараону. Как я могу судить о том, чего не знаю?

Таким образом, Рамзес был всего лишь фальшивым регентом. Сети сохранял за собой всю власть и выказывал известное доверие своему старшему сыну.

В центре Гелиополиса возвышался огромный храм Ра, бога небесного света, который создал жизнь. В этом месяце [9], когда ночи становились уже прохладными, жрецы готовились к празднику Осириса, тайного лика бога Ра.

— Ты знаешь Мемфис и Фивы, — сказал Сети Рамзесу, — теперь тебе предстоит узнать Гелиополис. Именно здесь оформилось сознание наших предков. Не забывай почитать это святое место; Фивам порой уделяется слишком много внимания. Рамзес, основатель нашей династии, предписывал равновесие и справедливое распределение сил между Гелиополисом, Мемфисом и Фивами; я всегда уважал его мнение, и ты тоже должен уважать его. Не подчиняйся никакому сановнику, но будь связующим звеном, которое всех их объединяет и доминирует над ними.

— Я часто думаю об Аварисе, городе Сета, — признался Рамзес.

— Если судьбе будет угодно сделать тебя фараоном, ты вернешься туда и породнишься со скрытой силой, когда меня уже не будет.

— Вы никогда не умрете!

Этот возглас вырвался из самого сердца юного регента. Губы Сети дрогнули в улыбке.

— Если мой преемник будет поддерживать мое Ка, может быть, мне и выпадет такой шанс — продлить свою жизнь.

Сети провел Рамзеса в святилище большого храма Ра, там, в центре внутреннего двора под открытым небом, возвышался мощный обелиск, позолоченная вершина которого пронзала небо, рассеивая злые силы.

— Это символ первого камня, вышедшего из океана вечности на заре времен; его присутствие на земле — знак продолжающегося творения.

Ошеломленного Рамзеса подвели к высокой акации, за которой ухаживали две жрицы, одна в образе Исиды, а другая — Нефтиды.

— В этом дереве, — пояснил Сети, — невидимое рождает фараона, вскармливает его молоком звезд и дает ему его имя.

Удивлению регента не было конца. В просторном святилище он увидел весы из серебра и золота на деревянной подставке, покрытой искусственным мрамором; размах коромысла, державшего чаши, достигал двух метров, а в высоту они были два метра тридцать сантиметров. На верхушке — золотой павиан, воплощение бога Тота, распорядителя иероглифов и мер.

— На весах Гелиополиса взвешивается душа и сердце каждого существа и вещи. Пусть Маат, которая является одним из символов этих весов, никогда не перестанет вдохновлять твои мысли и поступки.

В конце этого долгого дня, проведенного в Городе Солнца, Сети привел Рамзеса на стройку, на которой не было рабочих.

— Здесь будет построено новое святилище, ибо творение не заканчивается никогда. Возводить храмы — первейшая обязанность фараона; так он создает, сплачивает и пестует свой народ. Преклони колени, Рамзес, и исполни свой первый долг.

Сети протянул Рамзесу резец и долото. В тени обелиска и под пристальным взглядом своего отца регент обточил первый камень будущего здания.

37

Амени безгранично обожал Рамзеса, однако не считал его человеком без недостатков: так, он слишком быстро забывал неприятности, которые кое-кто старался ему причинить, и не старался прояснить некоторые загадочные дела, как, например, в случае с бракованными чернильными палочками. Зато юный носильщик сандалий регента все это помнил, и поскольку его новый пост давал ему некоторые преимущества, он поспешил этим воспользоваться.

Своим двадцати подчиненным, сидящим, как и положено писарям, на коленях на циновках и внимательно его слушающим, Амени напомнил суть дела, не упустив ни одной детали. И хотя он был плохим оратором, ему удалось увлечь аудиторию.

— Что же делать? — спросил один из чиновников.

— Проверять архивные службы, которые мне были недоступны. Во всяком случае, должна существовать копия оригинала документа, в котором указано полное имя владельца этой мастерской. Тот, кто первым обнаружит ее, пусть сразу же доложит мне, никому об этом не сообщая; регент сумеет вас отблагодарить.

С таким штатом сотрудников поиски не могли не увенчаться успехом. Когда доказательства будут у него в руках, Амени представит его Рамзесу. Когда первое дело будет улажено, он убедит его снова заняться нанимателем возницы и конюха: ни один преступник не должен уйти от справедливого наказания.

В качестве регента Рамзес стал получать множество поздравлений и писем различного содержания. Амени откладывал никчемные и навязчивые и составлял ответы на остальные, на которых сын Сети мог уже ставить свою печать. Личный секретарь читал каждое послание, рассматривал каждое дело. Никакая критика не должна была бросить тень на имя регента, даже если Амени это будет стоить его и так уже слабого здоровья.

Хотя ему было всего восемнадцать лет, Аша выглядел уже как зрелый мужчина, имеющий большой опыт и многое повидавший. Утонченный и элегантный, он ежедневно менял платье и повязку, следил за мемфисской модой и ухаживал за своей внешностью. Надушенный, гладко выбритый, он порой скрывал свои жидкие волосы под дорогим париком; его маленькие усики были разглажены в безупречную линию, и лицо с тонкими чертами говорило о благородстве его хозяина, принадлежавшего к старинному роду, которым он весьма гордился.

Мнения насчет этого молодого человека были единодушны: опытные дипломаты не переставали хвалить его, удивляясь, что фараон до сих пор еще не предложил ему более важного поста в посольстве. Аша, всегда сдержанный и приветливый, не выражал никакого недовольства; будучи в курсе всех секретов министерства иностранных дел, он понимал, что его час скоро придет.

И все же визит регента удивил его; он тут же осознал свою ошибку. Конечно, это ему следовало поторопиться и самому прийти на поклон к Рамзесу.

— Прими мои извинения, регент Египта.

— К чему это между друзьями?

— Я не исполнил свою обязанность.

— Ты доволен своей работой?

— Более или менее; жизнь на одном месте не слишком привлекает меня.

— И куда бы ты хотел отправиться?

— В Азию. Именно там совсем скоро начнет разыгрываться судьба мира; если в Египте будут плохо информированы об этом, это грозит серьезными последствиями.

— Хочешь сказать, что наша дипломатия отстает?

— Судя по тому, что мне известно, да.

— Что ты предлагаешь?

— Как можно раньше оказаться на месте, попытаться лучше понять образ мыслей наших союзников, как и наших противников, составить реестр их сильных сторон и их слабостей, перестать думать, что мы неуязвимы.

— Ты опасаешься хеттов?

— Столько противоречивых слухов ходит на их счет… Кому, на самом деле, известны объем их вооружения и мощь их армии? До сих пор прямого столкновения удавалось избегать.

— Ты об этом сожалеешь?

— Конечно, нет, но согласись, что мы блуждаем в потемках.

— Разве ты не счастлив в Мемфисе?

— Богатая семья, роскошный дом, предстоящая карьера, две-три любовницы… Это ты называешь счастьем? Я говорю на многих языках, в том числе и на хеттском; отчего же не воспользоваться моими знаниями?

— Я могу помочь тебе.

— Каким образом?

— Как регент я могу предложить правителю назначить тебя в одно из наших посольств в Азии.

— Это было бы чудесно!

— Не радуйся так сразу; решение остается за Сети.

— Благодарю за предложение.

— Будем надеяться, что его примут.

День рождения Долент явился поводом устроить прием, на который приглашались высокие чины государства. Со времени своего коронования Сети больше не участвовал в подобных собраниях. Предоставив Шенару заботиться об устройстве празднеств, Рамзес также надеялся пропустить эту светскую вечеринку, но, по совету Амени, согласился появиться там до начала ужина.

Пузатый и добродушный Сари отстранил назойливых льстецов, донимавших регента своими похвалами и особенно нескромными просьбами.

— Твое присутствие делает нам честь… Как я горд своим учеником! Горд и расстроен в то же время.

— Расстроен?

— Мне же больше не выпадет воспитывать будущего регента! Рядом с тобой все ученики «Капа» будут казаться мне серыми мышками.

— Ты хотел бы сменить должность?

— Признаюсь, что заведование амбарами мне больше бы подошло, к тому же я мог бы уделять больше времени Долент. Не принимай это за одну из тех многочисленных просьб, которые ты вынужден выслушивать каждый день! Но если ты вспомнишь о своем старом наставнике…

Рамзес покачал головой. Тут к ним подбежала сестра. Она была слишком накрашена, отчего казалась старше своего возраста лет на десять. Сари удалился.

— Мой муж говорил с тобой?

— Да.

— Я так счастлива, что ты победил Шенара! Он низкий и подлый, он хотел погубить нас.

— Что он тебе сделал?

— Неважно, ведь теперь ты регент, а не он. Не забывай о своих истинных союзниках.

— Вы с Сари заблуждаетесь насчет моих полномочий.

Долент захлопала ресницами.

— Что значит…

— Я не распоряжаюсь административными постами, я лишь пытаюсь постичь мысль моего отца, понять, как он управляет этой страной, чтобы когда-нибудь взять с него пример, если богам будет это угодно.

— Кладезь замечательных идей! Находясь в непосредственной близости от верховной власти, ты уже думаешь о том, чтобы расширить пределы своей империи и создать свой собственный круг! Мой муж и я хотим принадлежать к нему, поскольку мы этого заслуживаем. Мы тебе очень пригодимся.

— Ты плохо меня знаешь, дорогая сестра, и плохо знаешь нашего отца. Египтом управляют совсем не так, как ты думаешь. Мое положение регента позволяет мне наблюдать за тем, как он работает, и извлекать из этого свои уроки.

— Твое благодушие меня не интересует; здесь, в нашем мире, имеют значение лишь амбиции. Ты такой же, как все, Рамзес; если ты не примешь законы выживания, ты погибнешь.

Только за колоннадой, располагавшейся перед фасадом его особняка, Шенар мог спокойно обдумать доставленные ему сведения и сделать определенные выводы. К счастью, сеть его связей не прервалась, а количество врагов Рамзеса не уменьшилось. Все они наблюдали за его действиями и докладывали об этом Шенару, который, конечно, станет фараоном по смерти Сети. Почти пассивное поведение регента, его безусловная преданность Сети и слепое послушание быстро поставят на нем печать слабохарактерности.

Шенар, впрочем, не разделял этого оптимистического настроя из-за события, которое казалось ему катастрофой: краткое пребывание Рамзеса в Гелиополисе. Именно там преемника объявляли фараоном; так повелось с древних времен, там короновались первые цари Египта.

Таким образом, Сети громогласно объявлял о своих намерениях, тем более что Рамзесу показали весы Гелиополиса, если верить болтливому языку одного из жрецов; царствующий фараон признавал меру справедливости регента и его способность чтить закон Маат. Конечно, этот значительный акт был произведен в тайне и обладал всего лишь магическим значением, однако Сети выразил свою волю вполне определенно, и она не изменится.

Глава протокола… Ловушка! Сети и Рамзес хотели, чтобы он забылся на этом удобном посту и оставил свои помыслы о величии, в то время как регент потихоньку бы взял в свои руки поводья власти.

Рамзес был хитрее, чем казался; за внешней покорностью скрывались жадные притязания. Не доверяя своему старшему брату, он попытался сбить всех с толку, но случай с Гелиополисом явно свидетельствовал о его настоящих намерениях. Шенару следовало сменить стратегию; положиться на время значило для него допустить ошибку, которая неминуемо привела бы к поражению. Значит, нужно было переходить к открытой враждебности и расценивать Рамзеса как опасного конкурента; действовать изнутри было недостаточно. В голове у Шенара пронеслись странные мысли, до того странные, что самого его повергли в дрожь.

Больше всего он хотел взять верх над Рамзесом, оставаться его слугой было для Шенара невыносимо. Какими бы ни были последствия тайного сражения, которое он затевал, он не отступит.

Корабль с большим белым парусом рассекал воды Нила с истинно царской величавостью — капитан знал все малейшие капризы реки и справлялся с ними с удивительной легкостью. Шенар сидел в своей каюте, прячась от солнечных лучей. Он не только опасался ожогов, но стремился сохранить белизну своей кожи, чтобы тем разительнее отличаться от чумазых крестьян.

Напротив него, попивая сок, сидел Аша.

— Надеюсь, никто не видел, как вы проникли на борт?

— Я постарался сделать это как можно незаметнее.

— Да, вы весьма осторожный человек.

— И весьма любопытный… Зачем столько предосторожностей?

— Во время вашего обучения в «Капе» вы были другом Рамзеса.

— Его соучеником.

— Со времени его назначения регентом вы по-прежнему поддерживаете отношения?

— Он подтвердил мою просьбу о назначении в одно из посольств Азии.

— Поверьте, я также действовал на благо вашей репутации, даже если моя опала и не позволила мне добиться для вас того, чего я желал.

— Опала… Не слишком ли громко сказано?

— Рамзес ненавидит меня, и его вовсе не заботит благополучие Египта; его единственная цель — абсолютная власть. Если никто не помешает ему, нас ждет черное время несчастий. Я обязан не допустить этого, и многие готовы мне помочь.

Аше, казалось, все это было безразлично.

— Я хорошо знаю Рамзеса, — заметил он, — и он нисколько не похож на того тирана, которого вы описали.

— Он ведет очень тонкую игру, стараясь казаться хорошим сыном и учеником, во всем подчиняющимся Сети; именно это больше всего и нравится и двору, и народу. Я сам сначала поверил в это. На самом деле он только и думает о том, чтобы стать хозяином Обеих земель. Вам известно, что он побывал в Гелиополисе, чтобы получить одобрение верховного жреца?

Этот довод сломил Ашу.

— Подобное действие и в самом деле кажется несколько преждевременным.

— Рамзес оказывает пагубное влияние на Сети. По-моему, он пытается убедить правителя уйти на покой как можно быстрее и оставить власть ему.

— Неужели Сети настолько наивен, что им можно манипулировать?

— Если бы это было не так, почему он тогда избрал регентом Рамзеса? Я в качестве его верного помощника был бы верным слугой государства.

— Вы, кажется, готовы переступить через вековые обычаи?

— Потому что они устарели! Великий Хоремхеб поступил мудро, когда ввел новый свод законов. Ибо старые стали уже несправедливыми.

— Разве вы не собирались сделать Египет более открытым для внешнего мира?

— Да, в самом деле, таково было мое намерение, поскольку лишь международная торговля может обеспечить процветание.

— Вы изменили свое мнение?

Шенар нахмурился.

— Будущее правление Рамзеса заставляет меня изменить мои планы, вот почему я настаивал на том, чтобы наш разговор остался в тайне. То, о чем я собираюсь говорить с вами, чрезвычайно важно: я хочу спасти мою страну, я должен предпринять подпольную войну против Рамзеса. Если вы согласны стать моим союзником, ваша роль будет решающей. Когда победа будет за нами, вам достанется хороший куш.

Аша, все такой же невозмутимый, долго размышлял над только что сказанным.

Если он откажется сотрудничать, Шенару придется его убрать — он открыл ему слишком много. Однако другого способа привлечь в свой стан нужных людей не существовало. Этот человек, если, конечно, он согласится, будет одним из самых полезных.

— Вы слишком немногословны, — заметил Аша.

— Торговых отношений с Азией будет недостаточно, чтобы спихнуть Рамзеса; в зависимости от обстоятельств может возникнуть потребность пойти гораздо дальше.

— Вы предвидите… какой-то другой способ общения с заграницей?

— Когда гиксосы много веков назад овладели Египтом и стали править страной, они прекрасно ладили со многими правителями провинции Дельта, которые предпочли сотрудничество смерти. Поможем истории, Аша; воспользуемся хеттами, чтобы прогнать Рамзеса, создадим собрание ответственных, которые не дадут нашей стране свернуть с правильного пути.

— Опасность довольно велика.

— Если мы ничего не предпримем, Рамзес раздавит нас своими сандалиями.

— Что конкретно вы предлагаете?

— Ваше назначение в Азию будет первым шагом. Мне известны ваша исключительная способность налаживать связи. Вам придется превратить врагов в друзей и убедить их помочь нам.

— Никому не известны истинные намерения хеттов.

— Благодаря вам мы это узнаем. Так мы развернем свою стратегию и заставим Рамзеса совершить непоправимые ошибки, которые пойдут нам на пользу.

Аша, очень спокойный, скрестил пальцы рук.

— Да, удивительный план, но очень рискованный.

— Робкие обречены на провал.

— А если хетты хотят только одного — войны?

— В этом случае мы устроим так, чтобы Рамзес проиграл ее, а мы бы выступили спасителями.

— На это понадобятся годы подготовки.

— Вы правы. Борьба начинается уже сегодня: сначала — сделать все, чтобы помешать Рамзесу взойти на трон; если нам это не удастся, нужно будет свергнуть его, благодаря напору изнутри и извне. Я расцениваю его как опасного противника, сила которого с каждым днем будет только увеличиваться, так что лучше всего от него избавиться.

— Что вы можете мне предложить за мою помощь? — спросил Аша.

— Пост министра иностранных дел вам подходит?

Ухмылка дипломата подтвердила Шенару, что он попал в точку.

— Пока я буду заперт в четырех стенах в Мемфисе, я не многое смогу сделать.

— Ваша репутация безупречна, Рамзес поможет нам, сам того не подозревая; я убежден, что ваше назначение — это всего лишь вопрос времени. Пока вы находитесь в Египте, мы больше не увидимся, потом же наши встречи будут проходить тайно.

Корабль причалил вдалеке от порта в Мемфисе. На берегу в колеснице ждал человек Шенара, который и доставил Ашу в город.

Старший сын фараона смотрел, как удаляется колесница дипломата. За ним уже установлена слежка; если он попытается предупредить Рамзеса, ему не долго жить после этого предательства.

38

Человек, который пытался убрать Рамзеса, прибегнув к услугам конюха и возницы, не ошибся: младший сын царя появился на свет, чтобы стать его преемником. Многими чертами характера он походил на отца: его энергия казалась неистощимой, ум и воля к действию, пожалуй, могли преодолеть любое препятствие, огонь, который горел в его душе, предопределял для него высшую власть.

Несмотря на все его предостережения, никто не хотел его слушать. Выбор Рамзеса регентом, наконец, открыл многим глаза, и тогда они пожалели о том, что его попытки что-то изменить не увенчались успехом. Хорошо еще, что конюх и возница уже были на том свете: поскольку он никогда сам с ними не встречался, а посредник никогда уже никому ничего не скажет, расследование было обречено на неудачу. Не существовало никакого способа добраться до него самого и доказать его вину.

Принимая во внимание его планы, которые хранились в строжайшей тайне, он не мог позволить себе и малейшей неосторожности. Нанести сокрушительный и точный удар было единственным решением, даже если теперешнее положение Рамзеса делало задачу более трудной. Рядом с регентом постоянно кто-то находился, Амени ловко отваживал навязчивых посетителей, лев и собака были царевичу прекрасными телохранителями. Проникнуть внутрь дворца не представлялось возможным.

Зато устроить несчастный случай во время его переезда или путешествия было сравнительно несложно, при условии, если правильно подобрать нужных людей. Эта блестящая мысль не давала ему покоя. Если Сети попадется в ловушку и согласится взять с собой в Асуан своего сына, Рамзес оттуда не вернется.

В девятый год царствования Сети Рамзес праздновал свое семнадцатилетие в компании Амени и Сетау с его нубийской невестой, Лотус. Конечно, было жаль, что Моис и Аша не смогли прийти: первого задержали дела на стройке в Карнаке, второй только что отбыл в Ливан с миссией ознакомительного порядка, которую поручило ему министерство иностранных дел. Собрать когда-нибудь в будущем бывших учеников «Капа» представлялось довольно проблематичным, если только регент не сделает их своими ближайшими соратниками; однако независимость их ума должна была неминуемо указать им разные дороги. Только Амени отказывался покидать Рамзеса, объясняя это тем, что без него регенту сложно было бы справляться с управлением своей администрацией и содержать все дела в порядке.

Лотус, отказавшись от услуг придворного повара, сама приготовила жареного ягненка с виноградом и горошком.

— Отменно, — оценил регент.

— Отведаем, но не будем объедаться, — посоветовал Амени. — У меня еще работа.

— Как ты терпишь этого дотошного писаря, убийцу радости? — вмешался Сетау, который прежде решил накормить собаку и льва внушительных размеров.

— Не у всех есть свободное время гоняться за змеями, — вступился за себя Амени. — Если бы я не тратил время, записывая рецепты лекарств, которые ты составляешь, твои усилия были бы напрасны.

— Где расположились новобрачные? — поинтересовался Рамзес.

— На границе пустыни, — ответил Сетау, лукаво улыбаясь. — Как только спускается ночь, все рептилии выползают наружу, и мы с Лотус отправляемся на охоту. Не знаю, хватит ли всей нашей жизни, чтобы изучить все разнообразие видов змей и их повадки.

— Твой дом не похож на жилище, — заметил Амени. — Это, скорее, лаборатория. И ты все время расширяешь ее… Получая такие суммы за свои лекарства, ты, конечно, можешь выстроить себе целый дворец.

Заклинатель змей внимательно посмотрел на писца.

— Кто тебе сказал? Ты ведь никогда и носу не показываешь из своего кабинета!

— Где бы он ни находился, твой дом все равно зарегистрирован в кадастре и эпидемической службе; я же всего лишь подбираю нужную информацию для регента.

— Да ты следишь за мной! Этот малыш опаснее скорпиона!

Желтый пес весело залаял, не веря в раздражение Сетау, который продолжал обмениваться колкостями с Амени, пока внезапное вторжение посланника фараона не прервало их беседу. Рамзесу надлежало в спешном порядке явиться во дворец.

Сети и Рамзес медленно шли в гору по узкой тропинке, которая петляла между громадными глыбами розового гранита. Прибыв ранним утром в Асуан, правитель и его сын тут же отправились в карьеры. Фараон желал лично проверить тревожный отчет, который ему недавно представили, и хотел, чтобы его сын увидел богатое скопление минералов, где добывался камень для будущих обелисков, колоссов, ворот и плит, украшающих храмы, — собрание шедевров, вытесанных из твердого камня под открытым небом.

В послании говорилось о некоем конфликте между прорабами, рабочими и солдатами, в обязанности которых входило перевозить многотонные монолиты на огромных баржах, соединенных между собой в ряд и выстроенных специально для этого. К этим неурядицам прибавилась еще одна, гораздо более серьезная: специалисты полагали, что запасы главного карьера уже исчерпаны. По их мнению, там остались лишь небольшие куски и вкрапления слишком малого размера, чтобы из них могли получиться большие обелиски или гигантские статуи.

Отчет был подписан неким Апером, управляющим карьерами, который, опасаясь, как бы его донесение не задержали чиновники, поскольку в нем открывалась нелицеприятная правда, решил обратиться непосредственно к царю, минуя административную лестницу. В секретариате правителя, расценив, что данные отчета серьезны и реальны, представили донесение царю.

Рамзес чувствовал себя как дома среди обломков скал, палимых солнцем; он ощутил силу вечного материала, который скульпторы превращали в говорящие камни. Огромный карьер Асуана являлся одной из опор государства, со времени первой династии олицетворяя неизменность человеческого стремления к творчеству, которое переживало поколения и бросало вызов разрушительному времени.

Распределение и использование гранита были четко организованы. Разбившись на группы, камнерезы отыскивали лучшие каменные глыбы, осматривали их и осторожно отделяли от породы. От качества их работы зависела жизнь Египта. Под их руками рождались храмы, в которых обитали силы созидания, и статуи, в которых жили души воскресших.

Каждый фараон считал своим долгом заниматься карьерами и условиями жизни тех, кто там работает; бригадиры были счастливы увидеть Сети и приветствовать регента, который все больше начинал походить на своего отца. Здесь имя Шенара было неизвестно.

Сети вызвал управляющего карьерами.

Коренастый, широкоплечий, с квадратным затылком и толстыми пальцами, Апер простерся ниц перед правителем. Что ожидает его, проклятие или похвала?

— Стройка кажется мне спокойной.

— Все в порядке, Великий Царь.

— В письме сказано обратное.

— В моем письме?

— Ты хочешь сказать, что не писал мне?

— Писать… Я в этом не силен. Когда мне это необходимо, я прибегаю к услугам писцов.

— Разве ты не докладывал мне о чрезвычайной обстановке, о конфликте между рабочими и солдатами?

— О, нет, Великий Царь… Конечно, всегда бывают мелкие трения, но ничего серьезного, мы справляемся.

— А прорабы?

— Мы их уважаем, они уважают нас; это не городские жители, но простые рабочие, заслужившие свое положение собственным трудом. Они знают свое дело. Если кто-нибудь из них начинает задаваться, его быстро ставят на место.

Апер уже потирал руки, готовясь привести в чувство нарушителя общественного порядка.

— Запасы главного карьера заканчиваются?

Управляющий застыл от удивления.

— Ах, это… Вас уже предупредили?

— Так это правда?

— Более или менее… Начинаются небольшие трудности, предстоит вести добычу немного глубже; через три-четыре года в самом деле нужно будет начинать разработку другого месторождения. И поскольку вы уже предупреждены… Это провидение!

— Покажи мне это место.

Апер провел Сети и Рамзеса на вершину небольшого холма, откуда открывался вид на просторы разрабатываемых каменоломен.

— Здесь, слева от вас, — указал он, вытянув руку. — Мы сомневаемся, удастся ли вырубить достаточно большой кусок для обелиска.

— Тише, — скомандовал Сети.

Рамзес заметил, как изменился взгляд его отца: он смотрел на камни с необычайным напряжением, как будто проникая внутрь их, как будто его плоть становилась гранитом. Рядом с Сети воздух накалился до предела. Не вытерпев жара, управляющий отодвинулся; Рамзес же стоял рядом, не шелохнувшись. Он тоже попытался проникнуть за границу видимого, но его мысль уперлась в стену камня, острая боль поразила его в солнечное сплетение. Однако он упрямо не желал сдаваться; не обращая внимания на боль, он, в конце концов, стал различать жилы в камнях. Казалось, они выступают из самой земли, вырываются на солнце и воздух, принимают причудливую форму и затем превращаются в глыбы розового гранита, усыпанного блестками смальты.

— Оставьте обычное место, — приказал Сети, — и начинайте разрабатывать с правой стороны, на широком плато; здесь гранит не иссякнет еще десятки лет.

Управляющий устремился к указанному месту и с помощью лома поддел слой черной жильной породы, не обещавшей ничего сверхъестественного. И все же фараон не ошибся: тут же показался кусок гранитной породы небывалой красоты.

— Ты тоже это увидел, Рамзес. Поступай так и впредь. Старайся проникнуть в сердце камня, и ты найдешь.

Меньше чем за четверть часа весть о чуде фараона облетела все карьеры, пристани и город. Это означало, что эра больших работ будет продолжаться, и процветанию Асуана ничто не угрожает.

— Значит, это не Апер написал письмо, — заключил Рамзес. — Кто же попытался ввести вас в заблуждение?

— Меня не затем сюда вызвали, чтобы открыть новый карьер, — согласился Сети. — Податель письма не ожидал такого поворота событий.

— Чего же он хотел?

Озадаченные, царь и его сын спустились по узкой тропинке, вившейся по склону холма. Сети, уверенно ступая, шел впереди.

Вдруг какой-то гром привлек внимание Рамзеса.

В тот самый момент, когда он обернулся, чтобы посмотреть, что это было, два валуна, скакавших с вершины, как испуганные газели, скатились вниз, оцарапав ему ногу; за ними вдогонку устремился целый поток камней, вслед за которыми летела, громыхая, огромная глыба гранита.

Ослепленный облаком пыли, Рамзес закричал:

— Отец, берегитесь!

Подавшись назад, юноша упал.

Мощная рука Сети схватила его и вытащила из-под града камней. Гранитная глыба пролетела мимо, пожирая пространство с невиданной скоростью. Послышались крики: это камнерезы и рабочие заметили убегавшего человека.

— Это он, там! Это он скинул гранитный камень! — орал Апер.

Тут же пустились в погоню.

Апер первый нагнал убегавшего и ударил его мощным кулаком по голове, чтобы заставить остановиться. Однако управляющий не рассчитал силы удара; фараону принесли уже бездыханное тело преступника.

— Кто он? — спросил Сети.

— Я не знаю, — ответил Апер, — он здесь не работал.

Полиция Асуана быстро представила нужные сведения: человек этот был вдовцом и без детей и занимался доставкой глиняных горшков по реке.

— Покушались на тебя, — заметил Сети, — но твоя смерть не была написана на том камне.

— Позволите ли вы мне самому попытаться отыскать правду?

— Я этого требую.

— Я знаю, кому поручить расследование.

39

Амени дрожал и ликовал одновременно.

Он не мог слушать без содрогания рассказ Рамзеса, который недавно избежал ужасной смерти. Ликовал же он потому, что регент привез ему настоящую улику — письмо, отправленное Сети, чтобы заставить его приехать в Асуан.

— Красивый почерк, — отметил он. — Несомненно, кто-то из высшего общества, образованный. Тот, кто умеет составлять послания.

— Значит, фараон знал, что это не от управляющего карьерами, что это была ловушка.

— По-моему, покушались на вас обоих; несчастные случаи на стройках не такое уж редкое дело.

— Ты согласен провести расследование?

— Конечно! Хотя…

— Хотя что?

— Я должен кое в чем тебе признаться. Я не оставил свои попытки разыскать владельца подозрительной мастерской. Я, конечно, хотел бы представить тебе неоспоримое доказательство, что это Шенар, однако я потерпел неудачу. Сейчас ты предоставил мне гораздо больше шансов.

— Будем надеяться.

— Узнали что-нибудь еще об этом вдовце?

— Нет, его наниматель, кажется, вне досягаемости.

— Настоящая змея… Следовало бы обратиться за помощью к Сетау.

— Почему бы нет?

— Можешь не волноваться, я так и сделал.

— Что же он ответил?

— Поскольку речь идет о твоей безопасности, он согласился мне помочь.

Шенару совсем не нравился Юг; там всегда была слишком сильная жара, и потом, там он не чувствовал себя в гуще событий, в курсе новостей, приходивших из-за границы, как на Севере. И тем не менее, огромный храм Карнака являлся настоящим экономическим центром, столь богатым и влиятельным, что ни один кандидат на верховную власть не мог обойтись без поддержки старшего жреца. Поэтому Шенар решил нанести визит вежливости, во время которого они лишь обменялись банальными фразами. Шенар был доволен, не почувствовав никакой враждебности в отношении к себе столь важного человека, который внимательно следил за политической борьбой, разворачивавшейся в Мемфисе и готов был, когда придет время, встать на сторону сильнейшего. Отсутствие похвалы в адрес нового регента было хорошим знаком.

Шенар испросил возможности провести несколько дней в храме, вдалеке от шума и суматохи обыденной жизни. Разрешение было дано. Старший сын Сети весьма тяжело переносил условия относительного комфорта кельи священника, в которой его поселили, однако он добился своей цели — встретить Моиса.

Во время небольшого перерыва еврей рассматривал колонну, на которой скульпторы выгравировали сцену подношения ока Хора, содержащую все, что могло помочь постичь окружающий мир.

— Великолепное творение! Вы выдающийся архитектор.

Моис, который уже успел оформиться в сильного крепкого мужчину, взглянул на своего собеседника с некоторым презрением к его обрюзгшим телесам и чрезмерной полноте форм.

— Я всего лишь постигаю тонкости своей профессии; заслуга же принадлежит мастеру, сотворившему этот шедевр.

— К чему такая скромность!

— Мне противны льстецы.

— Кажется, я вам не слишком нравлюсь.

— Надеюсь, это взаимно.

— Я прибыл сюда, чтобы собраться с мыслями и обрести равновесие; признаюсь, назначение Рамзеса регентом было для меня большим потрясением, однако следует признать очевидное. Покой, царящий в этом храме, поможет мне.

— Тем лучше для вас.

— Ваше дружеское расположение к Рамзесу не должно ослеплять вас; намерения моего брата совсем нельзя назвать благими. Если вы почитаете порядок и справедливость, не закрывайте глаза.

— Вы осмеливаетесь критиковать решение Сети?

— Мой отец исключительный человек, но кто в этом мире безупречен? Для меня путь к власти прегражден навсегда, и я не жалею об этом. Занятие протоколом совершенно не оставляет мне свободного времени, однако что станет с Египтом, если власть попадет в руки никчемного человека, занятого исключительно собственными амбициями?

— Чего же вы хотите, Шенар?

— Открыть вам глаза. Я убежден, что вам предначертана великая судьба. Делать ставку на Рамзеса было бы для вас губительно. Завтра, когда он взойдет на трон, он забудет всех своих друзей, и вас в том числе.

— Что вы предлагаете?

— Перестанем терпеть и подумаем о собственном будущем.

— О вашем, если точнее.

— Моя персона значит для меня не так много.

— Мне так не кажется.

— Вы ошибаетесь на мой счет; моя единственная цель — служить своей стране.

— Да услышат вас боги, Шенар! Вы знаете, что они ненавидят ложь?

— Политику делают люди, а не боги. Я хочу вашей дружбы; вместе мы сумеем добиться желаемого.

— Не надейтесь и… не пора ли вам идти?

— Вы ошибаетесь.

— Я не желаю ни повышать голос, ни применять силу в таком месте, как это; если вы настаиваете, мы можем продолжить этот разговор снаружи.

— В этом нет необходимости; но не забывайте, о чем я вас предупредил. Однажды вы еще скажете мне спасибо.

Гневный взгляд Моиса ясно показал Шенару, что настаивать не стоит. Он побаивался этого еврея, поэтому не удалось его убедить. С ним договориться было не так просто, как с Ашой. Однако и у него были свои слабости, которые со временем должны были проявиться.

Долент смела Амени, который не устоял перед напором разгневанной женщины. Сестра Рамзеса толкнула дверь и ворвалась в кабинет регента, как ураган.

Рамзес, сидя на коленях на циновке, переписывал постановление Сети, касающееся охраны деревьев.

— Ты, наконец, займешься делом?

— Какова причина столь стремительного вторжения, дорогая сестра?

— Как будто ты не знаешь!

— Освежи мою память.

— Мой муж ждет повышения.

— Обратись к фараону.

— Он отказывается предоставлять членам семьи посты, которые ему кажутся… несправедливыми!

— Чего же ты хочешь?

Долент совсем взбесилась.

— Само это решение несправедливо! Сари заслуживает повышения, а ты как регент должен назначить его смотрителем амбаров!

— Неужели регент должен идти против воли фараона?

— Ты поступаешь как трус!

— Я не пойду против высшей власти.

— Ты смеешься?

— Дай мне то, что положено.

— Успокойся, прошу тебя.

— Невозможно.

— Не притворяйся неподкупным! Ты такой же, как все… Лучше объединись со своими же!

— Ты такая спокойная… обычно.

— Я освободилась от тирании Шенара не для того, чтобы попасть под твою. Так ты отказываешься?

— Довольствуйся тем, что имеешь, Долент; жадность — смертный грех.

— Прибереги для себя свою кислую мораль.

И она вылетела из кабинета, расточая проклятия.

В саду имения красавицы Исет росли величественные сикоморы, давая благодатную тень; молодая женщина отдыхала в их тени, в то время как Рамзес пересаживал саженцы в рыхлую подготовленную землю. Над головой у регента шумела листва, тревожимая легким бризом. Дерево, в котором хотела воплотиться богиня Хатхор, тянулось к небу, простирая свои зеленые ветви к другому миру, утоляя и голод, и жажду праведников, обволакивая их божественным запахом, который очаровывал самого хозяина вечности.

Красавица Исет собрала букет лотосов и украсила ими свою прическу.

— Хочешь гроздь винограда?

— Через двадцать лет великолепный сикомор сделает этот сад еще более приятным.

— Через двадцать лет я буду уже старой.

Рамзес внимательно посмотрел на нее.

— Если ты и дальше будешь так же умело использовать мази и притирания, ты будешь еще красивее.

— Буду ли я тогда уже замужем за человеком, которого люблю?

— Я не прорицатель.

Она ударила его в грудь цветком лотоса.

— Поговаривают о каком-то происшествии, которое чуть было не лишило тебя жизни в карьерах Асуана.

— Под защитой Сети я неуязвим.

— Так нападения на тебя не прекратились?

— Будь спокойна, виновного скоро найдут.

Она сняла свой парик, распустила длинные косы и прижалась к Рамзесу. Жаркими губами она покрыла его поцелуями.

— Разве это так сложно, быть счастливым?

— Если ты нашла свое счастье, бери его.

— Единственное, чего я хочу, это быть с тобой, когда же ты это поймешь?

— Скоро.

Они повалились на траву; красавица Исет принимала ласки любовника в забытьи счастливой женщины.

Производство папируса являлось одним из главных направлений деятельности египетских мастеров. Цена изменялась в зависимости от качества и длины свитков; некоторые, содержавшие отрывки из «Книги обретения света» [10], были предназначены для захоронений, другие — для школ и университетов, большинство же — для административных нужд. Без папируса было невозможно управлять страной как следует.

Сети доверил регенту регулярно проверять производство папируса и следить за его распределением. В каждой области жаловались, что не получают нужного количества необходимого материала, и пытались оправдать это жадностью соседа.

Рамзес как раз только что обнаружил злоупотребление, допущенное писцами, работающими на Шенара, поэтому он вызвал своего старшего брата, чтобы положить конец безобразию.

Шенар, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа.

— Если я нужен тебе, Рамзес, я в твоем распоряжении.

— Проверяешь ли ты, что делают твои писари?

— Не вникая особо в детали.

— А как насчет закупки папируса?

— Что, какая-то неточность?

— На самом деле твои писари в приказном порядке забирают большую часть высокосортного папируса.

— Я люблю писать на материале хорошего качества, но согласен, что подобные действия недопустимы; виновные будут строго наказаны.

Реакция Шенара удивила регента: он не только не протестовал, но, напротив, признавал свою ошибку.

— Мне нравится твоя манера действовать, — объявил Шенар, — да, нужно проводить реформы и очищать общество. Нельзя мириться ни с одним, даже самым малым злоупотреблением. В этом я могу тебе очень помочь; занятие протоколом позволяет мне хорошо узнать нравы двора и выявить некие отклонения в поведении. Недостаточно их обнаружить, следует это исправлять.

Рамзес спрашивал себя, неужели это и в самом деле его старший брат стоит сейчас перед ним; какому божественному началу удалось сделать из ушлого придворного поборника справедливости?

— Я с удовольствием приму твое предложение.

— Ничто не доставило бы мне большей радости, чем наше прямое сотрудничество! Начну с чистки собственных конюшен, а затем мы возьмемся за дела государственные.

— Неужели все так запущено?

— Сети великий правитель, его имя останется в истории, но он не может заниматься всем и всеми! Когда ты — сановник или сын или внук сановника, то начинаешь приобретать вредные привычки и попирать права других. Как регент ты можешь положить конец этому попустительству. Я сам еще недавно пользовался слишком большими привилегиями, но это время прошло. Мы — братья, фараон указал каждому из нас его место, — вот та реальность, в которой мы должны существовать.

— Что это означает, мир или перемирие?

— Мир, окончательный и бесповоротный, — заявил Шенар. — Мы слишком долго соперничали, каждый в этом преуспел; эта братоубийственная война не имеет смысла. Ты регент, я глава протокола; сделаем же все возможное для блага страны.

После ухода Шенара Рамзес пребывал в каком-то сомнении. Что это было — ловушка, смена стратегии или его брат, на самом деле, говорил искренне?

40

Большой совет фараона собрался сразу после ритуала зари. Солнце палило, безжалостно меча свои огненные стрелы; все пытались кое-как укрыться в тени. С некоторых слишком тучных придворных пот катился градом, и их непременно следовало обмахивать опахалами, как только они делали попытку двинуться с места.

К счастью, в приемном зале царя было прохладно; правильно рассчитанное расположение высоких окон обеспечивало сквозняк, отчего находиться здесь было весьма приятно. Безразличный к веяниям моды царь был одет в простое белое платье, тогда как многие министры щеголяли нарядами, являя собой верх элегантности. Визирь, старшие жрецы Мемфиса и Гелиополиса и начальник стражи пустыни — все принимали участие в этом исключительном совете.

Рамзес, сидя справа от отца, наблюдал за всеми присутствующими. Боязливые, беспокойные, тщеславные, уравновешенные… Все разнообразие человеческих типов было собрано здесь, при верховной власти фараона, который как бы служил связующим звеном между всеми ними. Без него все они перегрызли бы друг друга.

— Начальник стражи пустыни принес нам плохие новости, — объявил Сети. — Дадим ему слово.

Высокопоставленный сановник лет шестидесяти преодолел все ступени иерархии, прежде чем достичь самой вершины. Спокойный, сведущий, он знал самые затерянные тропы в пустынях Запада и Востока и должен был обеспечивать безопасность на этих бескрайних пространствах, пересекаемых караванами и экспедициями искателей. Он не рассчитывал ни на какие почести и готовился скоро выйти в отставку и спокойно доживать свои дни в своем поместье в Асуане, поэтому его речь слушали с большим вниманием, тем более что он редко выступал в таком блестящем собрании.

— Отряд искателей золота, отправившийся в пустыню месяц назад, пропал бесследно.

Долгое напряженное молчание последовало за этим ошеломляющим объявлением; даже молнии Сета не смогли бы произвести большего эффекта. Старший жрец Птаха испросил слова у правителя, который позволил ему говорить; согласно ритуалу большого совета, вступать в обсуждение можно было только с разрешения суверена, и каждый слушал следующего выступающего, не прерывая его. Каким бы важным ни было сообщение, здесь не допускалось ни малейшего шума, ни многоголосия. Поиск правильного решения начинался с уважения к мнению другого.

— Вы уверены в этих сведениях?

— К сожалению, да. Обычно меня постоянно держат в курсе, посылая одно за другим целый ряд сообщений, представляющих отчет о продвижении подобного рода экспедиций, об их трудностях, вплоть до неудач. Вот уже много дней ко мне не поступало ни малейшей весточки.

— И подобное никогда не случалось?

— Бывало, в период волнений.

— Нападение бедуинов?

— В этом районе это было бы весьма маловероятно; стража осуществляет жесткий контроль.

— Маловероятно или невозможно?

— Ни одно известное племя не может помешать этой экспедиции до такой степени, чтобы прервать ее связь со мной. Искателей золота всегда сопровождает большой отряд опытных охранников.

— Каково ваше предположение?

— У меня нет предположений, но я очень обеспокоен.

Золото пустынь доставлялось в храмы: «тело богов», непортящийся материал, символизирующий вечную жизнь, он придавал несравнимый блеск творениям мастеров. Что касается государства, оно использовало золото в качестве оплаты за поставку некоторых необходимых товаров, либо как дипломатический подарок суверенам других стран, для поддержания мира. Никакое нарушение в работе по добыче драгоценного металла не должно было иметь места.

— Что вы скажете? — спросил фараон у начальника полиции.

— Немедля отправить туда армию.

— Я возглавлю ее, — объявил Сети. — Регент поедет со мной.

Большой совет принял это решение. Шенар, который поостерегся вмешиваться, подбодрил своего брата и пообещал ему подготовить дела, которыми тот займется после возвращения.

В девятый год правления Сети, в двадцатый день третьего месяца года, экспедиционный отряд в четырехсот солдат под командованием самого фараона и его регента выступил в поход в жаркую пустыню, к северу от города Эдфу, и быстро продвигался вперед, находясь уже в ста километрах к югу от дороги, ведущей к карьерам Вади-Хаммамат. Отряд приближался к Вади-Миа, пункту, откуда было отправлено последнее послание в Мемфис.

Текст сообщения выглядел совершенно обычно и не содержал никакой тревожной информации. Настроение у искателей, казалось, было превосходное, как и самочувствие, и санитарное состояние всего отряда. Писарь не отметил никаких происшествий.

Сети днем и ночью держал свои войска в состоянии готовности. Несмотря на уверенность начальника стражи пустыни, находившегося среди лучших бойцов, правитель опасался внезапной атаки бедуинов, пришедших с полуострова Синай. Убийство и грабеж были у них законом, в ярости их главари были способны на самую варварскую жестокость.

— Что ты чувствуешь, Рамзес?

— Пустыня великолепна, но все-таки мне неспокойно.

— Что ты видишь за этими дюнами?

Регент сконцентрировался. У Сети был странный, почти неестественный взгляд, совсем как в Асуане, когда он обнаружил новый карьер.

— Мои глаза слепы… За этими вершинами я вижу пустоту.

— Да, пустоту. Пустоту ужасной смерти.

Рамзес вздрогнул.

— Бедуины?

— Нет, враг более коварный и безжалостный.

— Нам следует готовиться к бою?

— Бесполезно.

Рамзес попытался справиться с охватившим его ужасом, хотя у него сжалось горло от страха. С каким противником пришлось встретиться искателям золота? Если речь шла о чудовищах пустыни, как считали большинство солдат, никакая армия в мире не сможет с ними совладать. Крылатые хищники с гигантскими когтями разорвут их внутренности прежде чем они успеют приготовиться защищать себя.

Прежде чем отправиться в дюны, кони, ослы и люди утоляли жажду; из-за жары приходилось часто останавливаться, запасы воды подходили к концу. Через три километра должен был быть большой колодец, где можно было бы наполнить бурдюки.

За три часа до захода солнца отряд двинулся в путь и пересек дюны без особых затруднений. Вскоре показался колодец. Сооружение из больших камней примыкало к одному из склонов горы, в недрах которой лежало золото.

Искатели и солдаты, охранявшие их, не исчезли. Они все лежали здесь, вокруг колодца, растянувшись на жгучем песке лицом в землю. Из открытых ртов свешивались черные от запекшейся крови языки.

Всех постигла одна и та же участь.

Не будь здесь Сети, большинство солдат в панике тут же пустились бы бежать. Сети отдал приказ установить палатки и выставить караул, как если бы лагерь находился под угрозой возможного нападения; затем он приказал вырыть могилы, где должны были похоронить несчастных. Их походные циновки послужат им саваном, сам царь лично произнесет похоронную речь за погребением.

Погребальный ритуал в мягких лучах заходящего солнца немного успокоил солдат. Врач экспедиции приблизился к Сети.

— Причина смерти? — спросил царь.

— Жажда, Великий Царь.

Царь немедленно отправился к колодцу, который находился под надзором его личной охраны. В лагере уже не могли дождаться, когда же, наконец, им дадут возможность напиться прохладной живительной воды. Колодец был заполнен камнями до краев.

— Надо его очистить, — предложил Рамзес.

Сети согласился.

Личная охрана фараона с рвением принялась за работу; лучше было, чтобы весь остальной отряд ничего не знал. Люди выстроились в цепочку, и работа стала продвигаться довольно быстро. Рамзес задавал ритм и поднимал остальным настроение, когда они начинали унывать.

Когда полная луна осветила дно колодца, уставшие солдаты с любопытством наблюдали, как регент спускает на веревке тяжелый сосуд. Несмотря на нетерпение, он действовал медленно и осторожно, чтобы не разбить кувшин.

Наконец, наполненный до краев кувшин подняли на поверхность, регент подал его царю. Тот понюхал, но пить не стал.

— Надо, чтобы туда кто-нибудь спустился.

Рамзес обвязал себя под мышками веревкой, сделал прочный узел и сказал четверым солдатам крепко держать его за другой конец веревки; затем он перелез через край колодца и, цепляясь за уступы каменных стен, начал спускаться. Дело оказалось совсем несложным. Находясь в двух метрах от поверхности воды, он посмотрел вниз и, благодаря лунному свету, разглядел множество трупов ослов, плававших на поверхности. Расстроенный, он поднялся наверх.

— Вода колодца отравлена, — прошептал он.

Сети вылил воду из кувшина в песок.

— Наши соотечественники были отравлены, после того как напились воды из этого колодца; затем небольшая группа убийц, несомненно, бедуинов, засыпали его камнями.

Царь, регент и все участники экспедиции были обречены; даже если бы они немедленно отправились обратно в долину, они умерли бы от жажды, не добравшись до места.

На этот раз ловушка захлопнулась.

— Всем спать, — скомандовал Сети. — Я буду молиться нашей матери, звездному небу.

На рассвете новость о несчастье облетела весь лагерь; ни одному солдату не разрешено было наполнить свой безнадежно пустой бурдюк.

Какой-то сорвиголова попытался взбунтовать своих товарищей. Рамзес преградил ему путь. Взбешенный, тот кинулся с кулаками на регента, который ловким приемом заставил его склониться до земли.

— Терять хладнокровие — значит приближать свою смерть.

— Воды больше нет…

— Фараон с нами. Надейся.

Больше никаких беспорядков и возмущений не последовало; Рамзес обратился ко всему войску:

— У нас есть карта этой области, которая открывает военную тайну; на ней указаны второстепенные тропы, ведущие к старым колодцам, некоторые из которых еще действуют. Пока фараон среди вас, я пройду этими тропами и доставлю довольно воды, чтобы пройти половину пустыни. Наши смелость и стойкость довершат остальное. Пока же спрячьтесь от солнца и не делайте лишних движений.

Рамзес отправился в путь в сопровождении десятка человек и шести ослов, нагруженных пустыми кувшинами. Какой-то бывалый солдат не опустошил свой кувшин до конца; смочив губы утренней росой, участники маленькой группы отпили по последнему глотку.

Очень быстро каждый шаг стал даваться им с большим трудом и болью; жара и пыль обжигали легкие. Однако Рамзес шел бодро, боясь, что малейшая его слабость лишит мужества спутников. Нужно было думать только о колодце, наполненном прохладной водой.

Первого колодца уже не было, песчаные бури стерли его с лица земли. Продолжать двигаться дальше в этом направлении, наугад, было равносильно самоубийству. Вторая тропа привела их в тупик на дне какого-то пересохшего русла — картограф плохо справился со своим делом. В конце третьего пути их ожидал круг раскаленных камней! Люди кинулись к краям колодца, давно уже занесенного песком.

Пресловутая карта, якобы содержащая «военную тайну», оказалась неверной. Может быть, когда-то, лет десять назад, она и содержала точные сведения; ленивый писарь довольствовался тем, что скопировал старые данные, не требуя проверки. Следующий за ним сделал то же самое.

Представ пред Сети, Рамзес уже не имел нужды что-либо объяснять; его расстроенное лицо говорило само за себя.

Вот уже шесть часов, как солдаты не могли утолить жажду. Царь обратился к офицерам.

— Солнце в зените, — сказал он. — Я ухожу с Рамзесом на поиски воды. Когда тени начнут удлиняться, я вернусь.

Сети стал взбираться по холму. Несмотря на молодость, Рамзесу сначала было довольно сложно поспевать за отцом, но потом он приноровился к ритму Сети. Подобно каменному барану, символу благородства на языке иероглифов, царь не делал ни одного лишнего движения, не тратя ценных сил. Он не взял с собой ничего, кроме одного предмета — двух веточек акации, окоренных, отполированных и связанных за один из концов прочной льняной нитью.

Камни осыпались у них под ногами, поднимая горячую пыль; Рамзес, задыхаясь, догнал все-таки отца на вершине возвышенности. Оттуда открывался великолепный вид на пустыню. Регент несколько мгновений любовался картиной, представшей перед его глазами, затем настойчивая жажда напомнила ему, что пустыня эта могла запросто превратиться в могилу.

Сети выставил вперед две связанные веточки акации, разведя их в стороны; они гибко изогнулись. Он стал медленно водить ими над равниной, вдруг прут искателя воды выпрыгнул у него из рук и отлетел на много метров от них.

Рамзес поспешил поднять его и протянул отцу. Вместе они спустились по склону. Сети остановился перед грудой плоских камней, между которыми пробивались колючки. Его палочка запрыгала у него в руках.

— Отправляйся за рабочими, пусть роют здесь.

Усталость Рамзеса как рукой сняло. Он кинулся в лагерь, прыгая через каменные завалы, и скоро привел человек сорок рабочих, которые тут же принялись за работу.

Земля была рыхлой. На глубине трех метров показался источник холодной воды.

Один из рабочих встал на колени.

— Бог ведет нашего правителя… Вода прибывает, как в половодье!

— Моя молитва была услышана, — сказал Сети. — Этот колодец будет называться «Да пребудет Истина Божественного Света». Когда каждый утолит жажду, мы заложим здесь город для искателей золота и храм, где поселятся боги. Они всегда будут находиться при источнике и откроют путь тем, кто ищет светлый металл, чтобы превозносить священное.

Под предводительством Сети, хорошего пастыря, отца всех людей, посредника богов, солдаты радостно превратились в строителей.

41

Туйа, великая царская супруга, возглавляла церемонию посвящения исполнительниц, которым разрешалось участвовать в отправлении культа Хатхор в посвященном ей большом храме, в Мемфисе. Молодые женщины, прибывшие со всех провинций страны, прошли строгий отбор вне зависимости от того, являлись ли они певицами, танцовщицами или играли на музыкальных инструментах.

С большими строгими и внимательными глазами, высокими скулами, тонким прямым носом, маленьким, почти квадратным подбородком, в ритуальном парике с символом материнства, Туйа своим видом так действовала на кандидаток, что многие из них терялись. Царица, которой когда-то в юности пришлось пройти через то же самое, и не думала о снисходительности — если хочешь служить божеству, первым необходимым качеством должно быть самообладание. Техника конкурсанток показалась царице довольно слабой; она решила отчитать учителей гарема, которые в последнее время заметно расслабились. Единственная молодая женщина, которая счастливо отличалась от остальных, была серьезна, собранна и притом необыкновенно красива. Когда она играла на лютне, то делала это так сосредоточенно, что, казалось, весь окружающий мир рассеялся и не существует для нее.

В садах храма участницам конкурса, как успешным, так и неудачницам, накрыли легкий завтрак; одни плакали и сетовали, другие нервно смеялись. Все они были еще слишком юные, почти девочки. Одна только Нефертари, которой коллегия старших жриц решила доверить дирижировать женским оркестром храма, оставалась спокойной и просветленной, как будто все это ее нисколько не касалось.

Царица подошла к ней.

— Вы были блистательны.

Юная лютнистка поклонилась.

— Как ваше имя?

— Нефертари.

— Откуда вы?

— Я родилась в Фивах и училась в гареме Мер-Ура.

— Кажется, успех вовсе не радует вас?

— Я не хотела оставаться в Мемфисе, но предпочла бы вернуться в Фивы и остаться там при храме Амона.

— И стать затворницей?

— Приобщение к тайнам — мое самое заветное желание, но я еще слишком молода для этого.

— Это правда, для вашего возраста это необычное занятие. Неужели вы будете разочарованы, Нефертари?

— Нет, Великая Царица, но мне очень нравятся ритуалы.

— Разве вы не хотите выйти замуж, иметь большую семью и детей?

— Я об этом не думала.

— В храме довольно строгий образ жизни.

— Мне нравятся камни вечности, их тайны и уединение, к которому они зовут.

— Надеюсь, вы все же согласитесь на некоторое время оставить их?

Нефертари осмелилась поднять глаза на великую царскую супругу. Туйе понравился ее прямой чистый взгляд.

— Дирижировать женским оркестром этого храма очень почетно, однако у меня для вас другое предложение. Согласились бы вы поступить ко мне в управляющие?

Управляющая у великой царской супруги! Сколькие знатные дамы мечтали занять этот пост, назначение на который означало быть доверенным лицом царицы.

— Моя давняя подруга, которая занимала этот пост, скончалась в прошлом месяце, — сказала Туйа. — Претендентки на это место слишком многочисленны, и все они клевещут друг на друга, чтобы устранить соперниц.

— Но у меня нет опыта, я…

— Вы не принадлежите к этому кругу знати, погрязшему в собственных привилегиях; ваши родители не ссылаются без конца на своих выдающихся предков, оправдывая тем самым свою лень и бездеятельность.

— Но разве как раз мое происхождение не будет являться помехой?

— Меня интересует личность человека. Не существует препятствий, которые бы стоящий человек не смог преодолеть. Что вы решили?

— Могу я подумать?

Царицу это позабавило. Ни одна знатная дама не осмелилась бы сказать такое.

— Боюсь, что нет. Если вы надышитесь ладаном храмов, боюсь, вы забудете про меня.

Прижав руки к груди, Нефертари поклонилась.

— Я к вашим услугам, Великая Царица.

Поднимаясь еще до рассвета, царица Туйа наслаждалась спокойствием раннего утра. Мгновение, когда луч солнца пронзал тьму, представлял для нее ежедневное творение тайны жизни. К великому ее удовольствию, Нефертари тоже нравилось работать в утренние часы, так что, не теряя времени, царица могла отдать ей необходимые распоряжения на день, когда они вместе завтракали.

Через три дня, после того как Туйа приняла это решение, она поняла, что не ошиблась: красота Нефертари дополнялась еще и тонким умом, отличавшимся удивительной способностью отделять главное от второстепенного. Между царицей и ее помощницей с первого же дня установилось глубокое взаимопонимание. Они понимали друг друга с полуслова, иногда даже и слов не нужно было. После их утренней беседы Туйа проходила в свою гардеробную.

Парикмахерша уже заканчивала с париком, обрызгивая его туалетной водой, когда в комнате появился Шенар.

— Отпустите вашу служанку, — потребовал он. — Ничьи любопытные уши не должны нас услышать.

— Неужели это так серьезно?

— Боюсь, что так.

Парикмахерша удалилась; Шенар, казалось, был загнан в угол невероятным страхом.

— Говори, сын мой.

— Я долго не решался…

— Но раз ты принял решение, к чему тянуть время?

— Потому что я… не решаюсь причинить вам ужасные страдания.

На этот раз уже Туйа забеспокоилась.

— Произошло какое-то несчастье?

— Сети и Рамзес исчезли вместе с армией.

— Значит, у тебя есть точные сведения?

— Прошло уже слишком много времени с тех пор, как они отправились в пустыню на поиски пропавшей экспедиции искателей золота; уже поползли тревожные слухи.

— Не слушай их. Если бы Сети не было в живых, я бы об этом узнала.

— Как…

— Между твоим отцом и мной существует невидимая связь; даже когда мы находимся далеко друг от друга, мы все равно вместе. Так что не беспокойся.

— Вам следует признать очевидное: правитель и его экспедиция должны были давным-давно вернуться. Мы не можем пустить управление страны на самотек.

— Визирь и я лично управляем текущими делами.

— Вам нужна моя помощь?

— Выполняй свои обязанности и будь доволен этим; нет большего счастья на земле. Если ты все еще чувствуешь какое-то беспокойство, отчего тогда ты не возглавишь экспедицию и не отправишься на поиски пропавших отца и брата?

— Происходит что-то странное, чего мы никак не можем понять; как будто демоны пустыни пожирают тех, кто собирается отнять у них золото. Разве мой долг не заключается в том, чтобы оставаться на своем посту?

— Слушай голос своей совести.

Два послания Сети, отправленные с интервалом в четыре дня, не дошли до Египта — ни одно, ни второе. На дороге, примыкавшей к долине, их ждали гонцы пустынь. Несчастных убили, забрали их вещи и разбили таблички, составленные Рамзесом, в которых царице сообщалось, что идет добыча золота и заложен храм и новый город искателей.

Посланник сообщил Шенару, что фараон и регент живы-здоровы, и что царь, благодаря божественному вмешательству, нашел полноводный источник в самом сердце пустыни. Бедуины же, которые отравили колодец, сумели скрыться.

При дворе многие считали, что Сети и Рамзес оказались жертвами темных сил, однако воспользоваться их отсутствием было довольно сложно. Туйа крепко держала бразды правления. Лишь настоящее исчезновение ее мужа и Младшего сына могло бы вынудить царицу назначить Шенара регентом.

Через несколько недель, может, немного позже, экспедиция вернется, а значит, Шенар упустит такой благоприятный случай приблизиться к верховной власти. Оставался, тем не менее, один слабый шанс — невыносимая жара, змеи или скорпионы ополчатся на них и выполнят то, что не удалось бедуинам.

Амени лишился сна.

Слухи становились все настойчивее: экспедиция под началом Сети и Рамзеса пропала. Сначала юный писарь не поверил этим россказням, но затем он связался с центральным отделом царских посланий и узнал ужасающую правду.

В самом деле, не поступало никаких новостей ни от фараона, ни от регента, и никто ничего не собирался предпринимать!

Только один человек мог разрешить эту ситуацию и отправить другую спасательную армию в западную пустыню, так что Амени, не теряя времени, явился во дворец великой царской супруги, где его приняла какая-то молодая женщина удивительной красоты. И хотя он не доверял прекрасному полу и его злым чарам, юному писцу пришлись по душе совершенное лицо Нефертари, очарование глубоких глаз и мягкость голоса.

— Я хотел бы видеть Великую Царицу.

— В отсутствие фараона она очень занята. Могу я узнать причину вашего визита?

— Извините, но…

— Меня зовут Нефертари; царица назначила меня своей управляющей. Обещаю, что я в точности передам ей ваши слова.

И хотя она была женщиной, слова ее звучали искренне. Недовольный собственной слабостью, Амени пошел у нее на поводу.

— Как личный секретарь и носильщик сандалий регента я считаю необходимым срочно отправить элитный отряд на поиски пропавших.

Нефертари улыбнулась.

— Можете не беспокоиться, царица обо всем знает.

— Знает… Но этого недостаточно!

— Фараон вне опасности.

— В таком случае их послания уже были бы доставлены сюда!

— Я не могу сказать вам больше, но вам не о чем волноваться.

— И все же передайте мою настоятельную просьбу царице, умоляю вас.

— Она больше, чем вы, беспокоится о судьбе своего мужа и сына, будьте уверены; если бы им угрожала опасность, она бы вмешалась.

Путь, проделанный на спине быстрого и энергичного осла, оказался для Амени настоящей пыткой, но он должен был встретиться с Сетау. Заклинатель змей жил на самой границе с пустыней, далеко от центра Мемфиса. Земляная дорога, ведущая вдоль оросительного канала, была бесконечной; к счастью, какие-то прибрежные жители слышали о Сетау и знали, где находится его жилище.

Когда же Амени добрался, наконец, до нужного порта, он кряхтел от боли; расчихавшись от дорожной пыли, он стал тереть больные покрасневшие глаза.

Лотус, которая в этот момент была на улице и занималась приготовлением микстуры, резкий запах которой ударил по ноздрям юному писарю, пригласила его войти. Он уже собирался переступить порог просторного дома, выкрашенного в белый цвет, как вдруг резко отпрянул.

Ему преградила путь королевская кобра.

— Это старая безобидная тварь, — успокоила его Лотус.

Она погладила рептилию по голове; змея стала раскачиваться, как будто эти ласки ей нравились. Амени воспользовался моментом, чтобы прошмыгнуть внутрь.

В приемном зале было полным-полно всяких склянок разных размеров и других предметов странной формы, которые служили для хранения яда. Нагнувшись, Сетау переливал какую-то густую красноватую жидкость.

— Амени, ты что, заблудился? Видеть тебя вне стен твоего кабинета — это просто чудо!

— Скорее, трагедия.

— Какой колдун заставил тебя высунуть нос из твоего убежища?

— Рамзес стал жертвой заговора.

— У тебя что-то воображение разыгралось.

— Он пропал в восточной пустыне, на дороге к золотым приискам. Сети отправился вместе с ним.

— Рамзес пропал?

— Ни одного послания больше чем за десять дней.

— Административные проволочки.

— Нет, я сам проверял… И это еще не все.

— Что же еще?

— Во главе заговора — царица Туйа.

Сетау чуть не выронил свою склянку. Он обернулся к юному писарю.

— Ты что, ум потерял?

— Я попросил принять меня, и мне было отказано.

— Ничего удивительного.

— Я узнал, что царица считает, что все в порядке, не испытывает никакого беспокойства и не собирается никого посылать им на выручку.

— Слух…

— Я узнал это от Нефертари, новой управляющей при царице.

Сетау, казалось, расстроился.

— Значит, ты считаешь, что Туйа попыталась избавиться от своего мужа, чтобы захватить власть… Невероятно!

— Факты есть факты.

— Сети и Туйа — идеальная пара.

— Отчего же тогда она отказывается прийти ему на помощь? Признай очевидное: она послала его на верную смерть, чтобы самой взойти на трон.

— Даже если ты прав, что мы можем сделать?

— Отправиться спасать Рамзеса.

— Без армии?

— Нас двоих, тебя и меня, будет достаточно.

Сетау поднялся.

— Хочешь сказать, что ты сможешь целый день брести по пустыне? Нет, ты в самом деле потерял рассудок, мой бедный Амени!

— Так ты согласен?

— Конечно, нет!

— Ты бросишь Рамзеса в трудную минуту?

— Если твое предположение верно, то он уже давно мертв, зачем рисковать жизнью напрасно?

— У меня уже есть осел и запас воды. Дай мне противоядие от змей.

— Зачем? Ты все равно не сумеешь им воспользоваться.

— Спасибо за все.

— Брось… Твоя задумка — просто безумие!

— Я служу Рамзесу, а данное слово обратно не забирают.

Амени взобрался на осла и направился в сторону восточной пустыни. Довольно скоро ему пришлось остановиться, слезть с осла и растянуться на земле, поджав колени, чтобы успокоить боль в боках; четвероногий же в это время мирно пожевывал пучки сухой травы в тени деревьев.

В полудреме юный писарь подумал о толстой палке: может быть, ему придется сражаться.

— Что, передумал?

Амени открыл глаза и вскочил.

Сетау привел с собой пять ослов, нагруженных бурдюками с водой и всем необходимым для перехода через пустыню.

42

Красавица Исет толкнула дверь в покои Шенара, который как раз в это время обедал в компании нескольких сановников, с аппетитом поглощая жареные телячьи ребрышки, сдобренные острым соусом.

— Как вы можете сидеть здесь и наедаться, когда Египет в опасности!

Сановники были шокированы; старший сын царя поднялся, извинился перед своими гостями и вывел молодую женщину из столовой.

— Что значит это вторжение?

— Отпустите мою руку!

— Вы можете испортить свою репутацию, дорогая. Разве вы не знаете, что мои гости очень важные персоны?

— Мне-то какое дело!

— Отчего такое волнение?

— А вы разве вы не знаете, что Сети и Рамзес пропали в восточной пустыне?

— Царица так не думает…

Красавица Исет была обескуражена.

— Царица…

— Матушка убеждена, что фараон вне опасности.

— Но ни у кого ведь нет никаких новостей!

— Вы не сказали мне ничего нового.

— Вы должны собрать экспедицию и отправиться на их поиски.

— Идти против решения моей матери было бы непростительной ошибкой.

— Что ей известно?

— Ничего, просто интуиция.

Молодая женщина уставилась на собеседника широко раскрытыми удивленными глазами.

— Это что, плохая шутка?

— Правда, дорогая моя, ничего, кроме правды.

— Где же это видано!

— В отсутствие фараона царица управляет, а мы подчиняемся.

Шенар был даже доволен: обеспокоенная и взвинченная красавица Исет могла разнести наихудшие слухи насчет Туйи. Большой совет будет вынужден потребовать у нее объяснений, ее репутация будет погублена, и тогда им придется обратиться к нему, чтобы он управлял делами государства.

Рамзес шел во главе экспедиции, которая возвращалась из восточной пустыни, только что закончив постройку святилища и нескольких домов, где искателям золота можно будет поселиться и работать в нормальных условиях: источник, обнаруженный царем, будет снабжать местные колодцы многие годы. Ослы же уже возвращались, нагруженные мешками с золотом высшего качества.

Во время похода никто не умер; фараон и регент гордились тем, что ведут обратно своих людей в полном составе. Некоторые приболевшие передвигались с большим трудом, с нетерпением ожидая, когда вернутся и отдохнут несколько недель; камнетеса, ужаленного в ногу черным скорпионом, несли на носилках. Его высокая температура и боли в груди не могли не беспокоить врача экспедиции.

Рамзес взобрался на холм и заметил вдалеке небольшое зеленое пятнышко.

Первые поля, самые близкие к пустыне! Регент обернулся и сообщил хорошую новость. Крики радости взметнулись к небу.

Один охранник с ястребиным взглядом указал пальцем в сторону скал.

— К нам приближается какой-то маленький караван.

Рамзес сосредоточился. Сначала он увидел только какие-то неподвижные тени, затем различил несколько ослов и двоих наездников.

— Странно, — сказал охранник. — Похоже на воров, которые пытаются скрыться в пустыне. Надо их задержать.

Небольшой отряд отделился от колонны и отправился выполнять это задание.

Немного погодя они привели двух пленников регенту. Сетау метал громы и молнии, Амени чуть не падал от усталости.

— Я знал, что я тебя найду, — прошептал он на ухо Рамзесу, в то время как Сетау занялся укушенным камнетесом.

Шенар первым поздравил отца и брата. Они совершили настоящий подвиг, который непременно должен быть занесен в анналы истории. Старший сын предложил свои услуги в качестве редактора, но Сети доверил это задание Рамзесу, который ревностно принялся за дело со своим неизменным помощником Амени, крайне дотошным во всем, что касалось подбора нужных слов и изящества стиля. Участники экспедиции на все голоса рассказывали о чуде фараона, который спас их от страшной смерти.

Один лишь Амени не разделял всеобщей радости. Рамзес решил, что это его слабое здоровье являлось причиной его хмурого настроения, однако он хотел внести ясность.

— Что не дает тебе покоя?

Юный писарь приготовился к испытанию, лишь искреннее признание помогло бы ему очиститься душой.

— Я сомневался в твоей матери и думал, что она хочет завладеть верховной властью.

Рамзес расхохотался.

— Твоя чрезмерная работа тебя когда-нибудь убьет, дружище. Я вынужден буду заставить тебя прогуляться и сделать несколько упражнений.

— Видишь ли, она отказывалась послать экспедицию на помощь…

— Разве ты не знаешь, что между фараоном и великой царской супругой существует невидимая связь?

— Теперь я этого никогда не забуду, можешь мне поверить.

— Но меня удивляет другое: отчего красавица Исет не торопится броситься мне на шею?

Амени опустил глаза.

— Она… так же виновата, как и я.

— Что же она сделала?

— Она тоже подумала, что твоя мать устроила заговор, и принялась жестоко критиковать ее и обвинять.

— Надо послать за ней.

— Приличия требуют, чтобы мы…

— Пошли за ней.

Красавица Исет, которая на этот раз даже забыла накраситься, бросилась в ноги Рамзесу.

— Прости меня, умоляю!

Волосы разметались у нее по плечам, нервными руками она хваталась за лодыжки регента.

— Я так переживала, места себе не находила…

— Неужели этого достаточно, чтобы начать подозревать мою мать в такой гнусности и, что еще хуже, порочить ее имя?

— Прости, прости…

Исет рыдала.

Рамзес поднял ее. Прижавшись к нему, она продолжала всхлипывать у него на плече.

— С кем ты говорила? — строго спросил Рамзес.

— Со всеми подряд, уже не помню… Я была страшно напугана, я хотела, чтобы кого-нибудь послали вам на помощь.

— Необоснованные обвинения могли бы привести тебя к суду визиря; если преступление попрания чести верховного правителя доказано, это грозит заключением или изгнанием.

Красавица Исет разрыдалась. В порыве отчаяния она вцепилась в Рамзеса.

— Я попробую защитить тебя, поскольку твое раскаяние искренно.

По возвращении фараон опять встал у руля государства, которым его супруга так хорошо управляла в его отсутствие. Высшая администрация доверяла царице, которая предпочитала ежедневную работу политическим играм, которыми увлекались слишком многие придворные. Когда Сети вынужден был на некоторое время оставлять свое место верховного владыки, он отправлялся в путь со спокойной душой, зная, что супруга не предаст его и страной будут управлять мудро и справедливо.

Конечно, он мог бы дать больше полномочий регенту, но царь предпочитал предоставить действовать взаимному влиянию, предавать свой опыт постепенно, посвящая сына в тайны магических основ, нежели ввергнуть в закрытое пространство власти, где его поджидало столько опасных ловушек.

Рамзес был сильным человеком, личностью с размахом. Он был наделен способностью править и противостоять любым превратностям судьбы, однако будет ли ему под силу вынести давящее одиночество фараона? Чтобы подготовить его к этому, Сети заставлял Рамзеса путешествовать и мысленно, и на деле — впереди оставалось еще много работы.

Туйа представила суверену Нефертари. Завороженная, молодая женщина не смогла вымолвить ни слова и лишь поклонилась царю. Сети внимательно посмотрел на нее и посоветовал как можно более строго и неукоснительно исполнять свои обязанности. Управление штатом прислуги в доме великой царской супруги требовало от исполнителя твердости и скромности. Нефертари удалилась, не посмев поднять глаза на правителя.

— Ты был довольно строг, — заметила Туйа.

— Она еще совсем юная.

— Ты полагаешь, я могла взять к себе никчемную девчонку?

— Она, несомненно, должна обладать исключительными качествами.

— Единственным ее желанием было вернуться в храм и остаться там навсегда.

— Как я ее понимаю! Значит, ты подвергаешь ее жестокому испытанию.

— Это правда.

— С каким намерением?

— Пока сама не знаю. Как только я увидела Нефертари, я узнала в ней выдающуюся личность. Конечно, она была бы счастлива в храме, но моя интуиция подсказывает мне, что у этой девушки другое предназначение. Если я ошибаюсь, ничто не помешает ей пойти своим путем.

Рамзес представил своей матери Неспящего, своего желтого пса, и Громилу, нубийского льва, размеры которого уже становились пугающими. Оба спутника регента, чувствуя, какая им выпала честь, вели себя как следует. После того как личный повар царицы щедро накормил их, они разлеглись валетом в тени пальмового дерева, упиваясь послеобеденным отдыхом.

— Эта встреча мне очень понравилась, — отметила Туйа. — Но какова настоящая цель твоего прихода?

— Красавица Исет.

— Что, ваша помолвка расторгнута?

— Она допустила серьезную ошибку.

— Настолько серьезную?

— Она оклеветала царицу Египта.

— Каким образом?

— Обвиняя тебя в том, что ты подстроила исчезновение правителя, чтобы занять его место.

К удивлению Рамзеса, его мать все это просто позабавило.

— Почти все придворные и знатные дамы были того же мнения. Меня упрекали в том, что я не отправила армию к вам на выручку, в то время как я была совершенно уверена, что вы, Сети и ты, в безопасности. Несмотря на все наши храмы и обряды, мало кто знает, что можно иметь духовную связь, для которой ни время, ни пространство — не преграда.

— Ей вынесут обвинение?

— Она поступила… как и должна была.

— Разве ты не страдаешь от такой неблагодарности и несправедливости?

— Таков закон людей. Главное, чтобы это не мешало управлять государством.

Молодая женщина принесла послания и положила их на низкий столик, слева от царицы, и тут же исчезла, тихая и незаметная. Ее мимолетное появление было как луч солнца, прорезавшийся вдруг сквозь плотную листву дерева.

— Кто это? — спросил Рамзес.

— Нефертари, моя новая управляющая.

— Я уже встречал ее; но как ей удалось получить такой важный пост?

— Простое стечение обстоятельств. Ее вызвали на проводившийся в Мемфисе конкурс на звание жрицы в храм Хатхора, и я ее заметила.

— Но ты предложила ей занятие, совершенно противоположное ее призванию!

— В гаремах воспитываются девушки, которых готовят ко многому.

— Но сколько ответственности для такого юного существа!

— Но разве тебе самому не семнадцать лет? В глазах царя, да и по моему мнению, главное — чистое сердце и верные действия.

Рамзес был поражен: красота Нефертари казалась не от этого мира. Ее краткое появление запечатлелось у него в душе как какое-то волшебное мгновение.

— Можешь успокоить красавицу Исет, — сказала Туйа. — Я не собираюсь подавать на нее жалобу. Но пусть она научится разделять истину и ошибочные предположения; если она не способна на это, то пусть, по крайней мере, придержит свой язык.

43

Весь при параде, Рамзес расхаживал взад-вперед по главной пристани порта «Добрые пути». Рядом с ним топтались глава города Мемфиса, главный навигатор, министр иностранных дел и нарядно разодетый караул. Меньше чем через четверть часа сюда должны были пристать десять греческих кораблей.

На какое-то мгновение корабли береговой охраны уже было подумали, что их атакуют; тут же часть военного флота Египта заняла оборонительную позицию, готовясь отразить нападение. Но иностранцы поспешили заявить о своих мирных намерениях и выразили желание пристать к берегам Мемфиса, чтобы встретиться там с фараоном.

Сопровождаемые большим эскортом, они поднялись вверх по Нилу и прибыли в столицу на исходе этого ветреного утра. К пристани тут же сбежались сотни любопытных зевак; ведь сейчас было не время представления племен, когда сюда съезжались послы в сопровождении многочисленной свиты. Тем не менее величественный вид кораблей свидетельствовал о явном богатстве прибывших. Зачем они явились сюда, может быть, чтобы преподнести великолепные дары Сети?

Терпение не было сильной стороной Рамзеса, к тому же он опасался, как бы его качества дипломата не оказались недостаточными для важной миссии. Принимать этих иностранцев было для него тяжкой обязанностью. Амени подготовил для него нечто вроде официальной речи, размеренной и скучной, первые слова которой он уже успел забыть. Он пожалел, что с ним сейчас нет Аши, он пришелся бы весьма кстати.

Греческие корабли изрядно потрепало в дороге; прежде чем отправиться в обратный путь и выйти в открытое море, им предстояла серьезная починка. На некоторых даже были видны следы недавнего пожара: плавание по Средиземному морю, должно быть, не обошлось без нескольких стычек с пиратами.

Судно, возглавлявшее эскадру, причалило, искусно маневрируя, несмотря на то, что часть его снастей была повреждена; перекинули сходни, и воцарилось всеобщее молчание.

Кто же сейчас появится, чтобы ступить на землю Египта?

Появился человек среднего роста, широкоплечий, со светлыми волосами и неприятным лицом, на вид ему было лет пятьдесят; на нем была кираса и накладки на голенищах, однако жесткий металлический шлем он держал в руках, прижимая к груди, в знак мирных намерений.

Позади него стояла высокая женщина с белыми руками, одетая в пурпур; голову ее украшала диадема, подчеркивая ее высокое положение.

Чета сошла на берег и остановилась перед Рамзесом.

— Я Рамзес, регент египетского государства. От имени фараона я говорю тебе: добро пожаловать.

— Я Менелас, сын Атрея, царя Лакедемона, а это моя супруга, Елена. Мы прибыли из проклятого города Трои, который мы взяли и разрушили после десяти лет упорных сражений. Многие из моих друзей погибли, у этой победы горький привкус; как видишь, оставшаяся часть моих кораблей в жалком состоянии, мои солдаты и матросы умирают от усталости. Позволит ли нам Египет остаться в его землях, чтобы восстановить силы и отбыть на родину?

— Ответ дает фараон.

— Это можно считать скрытым отказом?

— Я привык говорить прямо.

— Тем лучше. Я — воин, и я убил в сражениях много людей, но не думаю, что мы с тобой встретимся противниками.

— Как можно знать заранее?

Маленькие черные глазки Менеласа гневно сверкнули.

— Если бы ты был одним из моих подданных, я бы свернул тебе шею.

— К счастью, я египтянин.

Менелас и Рамзес смерили друг друга взглядом. Царь Лакедемона первым отвел глаза.

— Я подожду ответа на борту моего корабля.

На собрании совета в узком составе поведение Рамзеса вызвало различные толки; конечно, Менелас и остатки его армии не представляли непосредственной угрозы Египту сейчас или в ближайшем будущем, однако он обладал титулом царя и, следовательно, заслуживал уважения. Рамзес выслушал критические отзывы и отверг их, ведь он оказался лицом к лицу с солдафоном, одним из тех вояк, которые жаждут крови и только и думают, что о драке, главное же их развлечение — мародерство в охваченных пожаром городах. Оказывать гостеприимство подобного рода бандитам казалось ему неуместным.

Министр иностранных дел Меба потерял свою обычную сдержанность.

— Позиция, которую занял регент, представляется мне опасной; к Менеласу не следует относиться с пренебрежением. Наша внешняя политика предписывает добрые отношения со многими странами, малыми и большими, чтобы избежать заговоров против Египта.

— Этот грек — обманщик, — объявил Рамзес. — У него плутовской взгляд.

Шестидесятилетний Меба, крепкий и бодрый, с широким уверенным лицом и мягким голосом, снисходительно улыбнулся:

— Дипломатия не строится на впечатлениях. Мы вынуждены вести переговоры с теми, кто порой нам и не нравится.

— Менелас предаст нас, — не унимался Рамзес. — Для него данное слово ничего не значит.

— Вот, пожалуйста, уже начинают осуждать за намерения, — пожаловался Меба. — Юность регента склоняет его выносить поспешные суждения. Менелас — грек, а греки хитрые; может быть, он не сказал всей правды. Нам следует действовать как можно осторожнее, чтобы понять истинную причину их появления.

— Пригласим Менеласа с супругой на ужин, — объявил Сети. — Их поведение подскажет нам, что делать дальше.

Менелас подарил фараону вазы из металла, выполненные с большим мастерством, и составные луки, сделанные из разных пород дерева; это оружие доказало свою действенность в боях с троянцами. Офицеры армии царя Лакедемона носили цветные юбки, украшенные геометрическим орнаментом, и высокую обувь, волнистые пряди их прически иногда спускались до самого пупка.

Легкие запахи нектара доносились от платья Елены, которая скрывала свое лицо под белой вуалью; она расположилась слева от Туйи, в то время как Менелас устроился справа от Сети. Грека поразило строгое лицо фараона. Разговор повел Меба. Вино оазисов расслабило царя Лакедемона; он сожалел о долгих годах, проведенных под стенами Трои, рассказал о своих подвигах, упомянул о своем друге Улиссе, упрекнул в безжалостности богов и похвалил богатства своей страны, где он давно уже не был. Министр иностранных дел, прекрасно говоривший по-гречески, казалось, проникся горестными сетованиями своего гостя.

— Почему вы скрываете свое лицо? — спросила Туйа Елену на ее языке.

— Потому что я, как та бешеная собака, которой все чураются; много героев погибло из-за меня. Когда меня выкрал Парис из Трои, я и не думала, что его необдуманный поступок обернется десятью годами страшной резни. Сто раз я хотела, чтобы меня унес ураган или поглотила кипучая волна. Слишком много несчастий… Слишком много несчастий случилось из-за меня.

— Но разве теперь вы не свободны?

Под белой вуалью — грустная улыбка.

— Менелас не простил меня.

— Время успокоит ваши скорби, потому что вы опять вместе.

— Это еще не все…

Туйа не спешила прерывать горестного молчания Елены: она сама заговорит, если захочет.

— Я ненавижу моего мужа, — призналась красавица с белой кожей.

— Это пройдет.

— Нет, я никогда его не любила; я даже желала, чтобы Троя победила. Великая Царица…

— Да, Елена?

— Позвольте мне остаться здесь как можно дольше; возращение в Лакедемон мне ненавистно.

Из предосторожности Шенар, глава протокола, рассадил Менеласа и Рамзеса подальше друг от друга. Регент оказался рядом с человеком, возраст которого очень трудно было определить: у него было четко выписанное морщинистое лицо с длинной седой бородой; ел он медленно и все, что ел, поливал оливковым маслом.

— Это ключ к здоровью, мой царевич!

— Меня зовут Рамзес.

— А меня Гомер.

— Вы генерал?

— Нет, я поэт. Внешность у меня невзрачная, но зато память блестящая.

— Поэт и рядом с таким солдафоном, как Менелас?

— Ветры нашептали мне, что его корабли направляются в Египет, землю мудрости и писателей; я много путешествовал и теперь хочу остаться здесь доживать свой век и спокойно работать.

— Я выскажусь против того, чтобы Менелас задерживался здесь надолго.

— А кто вы такой?

— Регент.

— Вы довольно молоды… И вы ненавидите греков.

— Я говорил о Менеласе, не о вас. Где вы собираетесь остановиться?

— В каком-нибудь более подходящем месте, чем корабль! Мне там тесно, все вещи приходится держать в трюме, и потом мне не нравится общество матросов. Качка, волны, бури — все это не способствует спокойному размышлению.

— Согласитесь ли вы принять мою помощь?

— А вы говорите на правильном греческом языке.

— Один из моих друзей — дипломат и полиглот; рядом с ним — выучить язык было для меня простой забавой.

— Вы любите поэзию?

— Вы оцените наших великих авторов.

— Если наши вкусы совпадают, думаю, мы сможем хорошо поладить.

Из уст министра иностранных дел Шенар узнал о решении фараона: Менеласу было разрешено остаться на некоторое время в Египте. Пока будут выправляться и ремонтироваться греческие корабли, царь разместится в большом поместье в центре Мемфиса, его солдаты поступят под египетское командование и должны будут соблюдать строжайшую дисциплину.

Старшему сыну фараона предстояло показать столицу Менеласу. В течение нескольких дней, порой мучительных, Шенар пытался втолковать греку азы египетской культуры, но всегда наталкивался на безразличие, граничащее с бестактностью.

Зато величественные монументы поразили Менеласа. При виде храмов он не мог скрыть своего удивления.

— Какие великолепные крепости! Взять их штурмом, думаю, не каждому по зубам.

— Это жилища богов, — пытался объяснить Шенар.

— Богов войны?

— Нет, Птах — покровитель мастеров, тот, кто творит мир словом, а Хатхор — богиня радости и музыки.

— Зачем же им тогда крепости с толстыми стенами?

— Божественная энергия находится в ведении знающих людей, которые стараются поместить ее так, чтобы оградить от мирского; чтобы проникнуть в закрытый храм, нужно быть посвященным в тайны.

— Другими словами, я, царь Лакедемона, сын Зевса и покоритель Трои, я не имею права пересечь порог этих золотых дверей!

— Да, это так… Во время каких-нибудь празднеств, с разрешения фараона вы, вероятно, получите возможность пройти во внутренний двор под открытым небом.

— И какая же тайна мне откроется?

— Великие подношения божеству, которое находится в храме и распространяет свою энергию по всей земле.

— Да что вы!

Шенару пришлось запастись бесконечным терпением; несмотря на то что манеры и речи Менеласа были не слишком утонченны, он почувствовал, что у них есть нечто общее с этим иностранцем с хитрыми глазами. Внутренний голос подсказывал уделить гостю особое внимание, чтобы сблизиться с ним.

Менелас без конца возвращался к тем десяти годам войны, которые закончились взятием Трои. Он оплакивал несчастную участь своих союзников, павших под ударами неприятеля, критиковал поведение Елены и желал, чтобы Гомер, описывая деяния героев, предоставил бы ему хорошее место в том ряду.

Шенар попытался выяснить, как именно пала Троя. Менелас рассказал о жестоких схватках, о храбрости Ахилла и других героев, об их несгибаемой воле отвоевать Елену.

— В столь продолжительной войне, — допытывался Шенар, — военная хитрость тоже должна была сыграть свою роль?

Не слишком охочий на слова, Менелас все-таки решил ответить:

— Улиссу пришла в голову мысль построить огромного деревянного коня, внутри которого спрятались солдаты; троянцы проявили неосторожность, впустив его в свой город. Таким образом нам удалось застать их врасплох.

— Вы, конечно, тоже имеете отношение к этой счастливой находке? — с восхищением спросил Шенар.

— Я говорил об этом с Улиссом, но…

— Он лишь озвучил вашу мысль, я в этом уверен.

Менелас весь надулся от гордости.

— В конечном счете именно так.

Шенар решил посвятить почти все свое время, чтобы завоевать дружбу грека. Теперь у него была новая стратегия, чтобы убрать с пути Рамзеса и снова стать единственным претендентом на египетский трон.

44

В своем саду в беседке из виноградных лоз Шенар устраивал настоящие пиры Менеласу. Грек любовался темно-зелеными ветвями, с которых свисали тяжелые гроздья; кроме того, он наедался до отвала крупным синим виноградом. Рагу из голубей, жареная говядина, перепела в медовом соусе, свиные почки и ребрышки, приготовленные с тончайшими приправами, не могли не поразить гостя своим изысканным вкусом. Он без устали любовался юными танцовщицами, гибкие тела которых были едва прикрыты легкими одеяниями, флейты и арфы завораживали его слух.

— Египет прекрасная страна, — признал он, — я бы даже предпочел его полю битвы.

— Вы довольны вашими покоями?

— Настоящий дворец! Когда вернусь, закажу своим архитекторам построить мне такой же.

— Слуги?

— Выполняют малейшие мои желания.

По просьбе Менеласа ему доставили чашу из гранита, которую наполняли теплой водой, и грек мог без конца принимать ванны. Его египетский управляющий считал эту процедуру не отвечающей правилам гигиены и слишком расслабляющей; как и его соотечественники, он предпочитал душ. Однако ему приходилось подчиняться приказаниям Шенара; каждый день массажистка натирала маслами тело великого героя, все покрытое шрамами.

— Не слишком-то они покладистые, ваши девушки! У меня рабы не столь строптивы. После ванны они удовлетворяют меня так, как только я пожелаю.

— В Египте нет рабов, — уточнил Шенар, — все они мастера, которым платят.

— Нет рабов? Вот тот прогресс, которого пока еще не знает ваша великая держава!

— Да, нам не помешали бы люди вашей закалки.

Менелас отодвинул перепела в меду, поданного на блюде из алебастра; последние слова Шенара отбили у него аппетит.

— Что вы хотите этим сказать?

— Египет — богатая и сильная страна, это правда, но, сдается мне, ею можно управлять с большей проницательностью.

— Разве вы не старший сын фараона?

— Неужели эта родственная связь должна была бы ослепить меня?

— Сети — это подавляющая личность; даже Агамемнон не пользовался такой властью, как он. Если вы вздумали строить заговоры против него, откажитесь; провал обеспечен. Этот царь обладает сверхъестественной силой; я не трус, но все же боюсь встретиться с ним взглядом.

— Кто говорит о том, чтобы строить заговоры против Сети? Весь народ почитает его. Но фараон тоже человек, и поговаривают, что в последнее время у него не все в порядке со здоровьем.

— Если я правильно понял ваши обычаи, после его смерти на трон должен взойти регент; какая бы то ни было война за наследство исключена.

— Царствование Рамзеса погубит Египет. Мой брат не способен управлять.

— А вы, противопоставляя себя ему, неужели вы пойдете против воли вашего отца?

— Рамзес воспользовался им. Если вы согласитесь быть моим союзником, будущее вам улыбнется.

— Будущее? Но я собираюсь как можно скорее вернуться к себе! Даже если Египет принимает меня и кормит лучше, чем я мог бы вообразить, я здесь всего лишь гость без всяких прав. Забудьте ваши бессмысленные мечтания.

Нефертари показала Елене гарем Мер-Ура. Прекрасная блондинка с белой кожей была поражена великолепием земли фараонов. Разбитой и уставшей, ей, наконец-то, выпало счастье отдохнуть, прогуливаясь в садах и наслаждаясь звуками музыки; изысканное времяпрепровождения, которое вот уже несколько недель дарила ей царица Туйа, действовало как лекарство. Но недавняя новость опять повергла ее в ужас: два греческих корабля уже были приведены в порядок. Близилось время отъезда.

Сидя на берегу пруда, покрытого лилиями и лотосами, она плакала, не в силах сдержать слез.

— Извините меня, Нефертари.

— Разве в вашей стране вас не почитают как царицу?

— Менелас, конечно, соблюдает приличия; он постарается доказать, что он, настоящий воин, смел с лица земли целый город и перебил все его население, чтобы вернуть свою жену и смыть нанесенное ему оскорбление. Но моя жизнь там превратится в ад; смерть была бы милее.

Нефертари не стала произносить бесполезных слов, она постаралась отвлечь красавицу, раскрыв ей секреты искусства ткацкого дела. Увлеченная этим занятием, гречанка проводила в мастерских целые дни напролет, расспрашивая самых опытных ткачих, и сама принялась за изготовление роскошных нарядов. Она ловко работала руками и быстро сумела снискать уважение лучших мастериц. Эти работы позволили ей забыть о Трое, о Менеласе и неотвратимом возвращении вплоть до того вечера, когда переносной трон Туйи появился на пороге гарема.

Елена метнулась в свои покои и бросилась на кровать вся в слезах; присутствие великой царской супруги означало конец ее счастливых дней, которые никогда уже больше к ней не вернутся. Она пожалела, что ей недостало мужества покончить с собой.

Нефертари очень ласково попросила ее следовать за ней.

— Царица желает видеть вас.

— Я никуда отсюда не пойду.

— Туйа не любит ждать.

Елена покорилась. В который раз она опять оказывалась сама себе не хозяйка.

Сноровка египетских плотников удивила Менеласа. Слухи о том, что египетские корабли могли находиться в плавании целыми месяцами, казалось, были обоснованны, поскольку судостроительные верфи Мемфиса восстановили и укрепили греческие корабли в невероятно короткие сроки. Царь Лакедемона видел огромные баржи, способные выдержать целый обелиск, быстроходные парусники и военные укрепления, которые он не пожелал бы брать приступом. Сила египетского устрашения была не пустым звуком.

Он постарался отогнать эти мрачные мысли, радуясь, что, наконец, можно готовиться к возвращению. Эта остановка в Египте позволила ему восстановить силы; его солдат хорошо выхаживали и кормили, экипажи были готовы к отплытию.

Победным шагом Менелас направился во дворец великой царской супруги, где остановилась Елена после своего возвращения из гарема Мер-Ура. Нефертари встретила его и провела к супруге.

Одеяние Елены, на которой по египетской моде было длинное платье из льна на завязках, показалось ему почти непристойным; к счастью, никакой другой Парис не собирался выкрасть ее! Нравы фараонов запрещали подобные действия, тем более что женщины здесь явно были гораздо независимее, чем в Греции. Они не сидели в заточении в гинекее, могли свободно передвигаться, не пряча лицо, противостояли мужчинам и даже могли занимать высокие посты — странные и прискорбные обычаи, которые Менелас ни за что не хотел бы занести на свою землю.

При приближении своего мужа Елена позволила себе не встать и осталась сидеть, увлеченная своим занятием за ткацким станком.

— Это я, Елена.

— Я вижу.

— Разве ты не должна была меня приветствовать?

— С какой стати?

— Но… я твой муж и хозяин!

— Единственный хозяин здесь — это фараон.

— Мы отправляемся в Лакедемон.

— Я еще не закончила свою работу.

— Поднимайся и следуй за мной.

— Ты поедешь один, Менелас.

Царь кинулся на свою жену и попытался схватить ее за запястье. Кинжал, внезапно появившийся у нее в руке, заставил его отступить.

— Не приближайся, иначе я позову на помощь; в Египте насилие карается смертью.

— Но… ты моя жена, ты принадлежишь мне!

— Царица Туйа доверила мне управление ткацкой мастерской; это счастье, которого, как мне кажется, я достойна. Я буду делать платья для придворных дам, а когда мне это наскучит, мы поедем. Если ты слишком торопишься, езжай, я тебя не держу.

Менелас изломал два меча и три копья о мельничный жернов булочника. Его ярость напугала слуг; не появись вовремя Шенар, полиция забрала бы буяна. Старший сын фараона предусмотрительно держался на расстоянии, пока гнев воинственного грека не утих; когда, наконец, тот утомился рубить и колоть, Шенар принес ему кружку крепкого пива.

Царь Лакедемона жадно выпил все до капли и уселся на мельничный жернов.

— Эта стерва… Что она еще выдумала?

— Я понимаю ваш гнев, но все это бесполезно. Елена свободна в своем выборе.

— Свободна, свободна! Цивилизация, которая предоставляет столько свободы женщинам, должна быть уничтожена!

— Вы останетесь в Мемфисе?

— А разве у меня есть выбор? Если я вернусь в Лакедемон без Елены, меня поднимут на смех; мой народ станет презирать меня, а какой-нибудь из моих офицеров перережет мне горло, пока я буду спать. Мне нужна эта женщина!

— Дело, которое доверила ей Туйа, не просто предлог; царица высоко ценит мастерство вашей супруги.

Менелас ударил кулаком по жернову.

— Будь проклята эта Елена!

— Криком здесь не поможешь. Теперь у нас общие интересы.

Грек внимательно прислушался.

— Если я стану фараоном, я отдам вам Елену.

— Что я должен делать?

— Помочь мне убрать с дороги Рамзеса.

— Сети может прожить до ста лет!

— Девять лет царствования измотали моего отца; отдавая себя без остатка Египту, он растрачивает драгоценные силы. И вам еще раз повторяю, что нам понадобится время; когда будет объявлено о том, что трон опустел на время траура, нам придется действовать умело и быстро. Подобная стратегия должна быть тщательно разработана.

Убитый этим известием, Менелас весь сгорбился.

— Сколько еще надо будет ждать?

— Нам повезет, поверьте; но нам еще предстоит исполнить несколько щекотливых дел.

Опираясь на руку Рамзеса, Гомер отправился осматривать свое новое жилище, особняк в двести квадратных метров, окруженный садом и находящийся в трехстах метрах от одного из крыльев дворца, предназначенного для регента. Повар, горничная и садовник составляли всю прислугу поэта, который потребовал прежде всего большой запас сосудов с оливковым маслом, анисом и кориандром для придания особого вкуса его вину: он предпочитал особенно хмельное.

Из-за своего плохого зрения Гомеру приходилось склоняться перед каждым кустом, каждым цветком; их разнообразие почему-то не радовало его. Рамзес даже стал опасаться, как бы это недавно выстроенное жилище не показалось ему недостойным. Внезапно поэт загорелся.

— Ну, наконец-то, лимонное дерево! Если рядом нет лимонного дерева, невозможно слагать прекрасные стихи; это вершина творения. Стул, скорее.

Рамзес принес ему табурет на трех ножках. Казалось, это было как раз то, что нужно Гомеру.

— Пусть мне принесут сухие листья шалфея.

— Зачем? Вы нездоровы?

— Потом увидите. Что вы знаете о Троянской войне?

— Что она была долгой и унесла много жертв.

— Да, не слишком поэтический итог! Я сочиню длинную поэму, которая поведает о подвигах Ахилла и Гектора, и назову ее «Илиада». Мои песни переживут века и не потускнеют в памяти человеческой.

Регент рассудил, что Гомер несколько претенциозен, но ему понравился запал поэта.

Черно-белый кот вышел из дома, приблизился к ним и остановился в каком-нибудь метре от поэта; немного подождав, он запрыгнул на колени к Гомеру и стал мурлыкать.

— Кот, лимонное дерево и душистое вино! Я не ошибся. «Илиада» будет шедевром.

Шенар мог гордиться Менеласом: греческий герой, стойко сопротивляясь судьбе, согласился играть на его стороне. Чтобы снискать себе милость царя и касты жрецов, он подарил храму Гурнаха, посвященному фараону, греческие амфоры, украшенные круговыми желтыми росписями и венками из бутонов лотоса в нижней части. Эти великолепные предметы искусства были помещены в сокровищницу храма.

Греческие матросы и солдаты, зная, что их пребывание здесь может затянуться и очень надолго, расположились в окрестностях Мемфиса и стали торговать, обменивая мази, духи, предметы из золота и серебра на продукты питания. Администрация позволила им открыть небольшие лавочки и мастерские, где они могли бы совершенствовать свое умение.

Офицеры и выдающиеся представители рядового состава были приняты в египетскую армию; им предстояло выполнять хозяйственные работы, такие как содержание каналов или восстановление пирсов. Многие собирались жениться, нарожать детей и обзавестись своим домом; так, понемногу, они влились бы в египетское общество. Ни Сети, ни Рамзеса не беспокоило их присутствие: новый «троянский конь», гораздо более проворный, чем первый, только что проник в благословенную страну.

Менеласу опять удалось повидать Елену, на этот раз в присутствии царицы Туйи, и теперь он вел себя уважительно, как и подобает относиться к супруге. С этого момента он обещал, что не будет сам тревожить ее, и предоставил ей возможность приходить к нему, если она пожелает. И хотя Елена не поверила в искренность его слов, она заметила, что Менелас, как зверь, попавший в сети, перестал вырываться.

Царь Лакедемона предпринял и другой, еще более деликатный ход — смягчить озлобление Рамзеса. Встреча носила официальный характер и обошлась без каких-либо выпадов с той и с другой стороны. Почетный гость, Менелас старался подчиняться требованиям двора и прилагал все усилия, чтобы поддерживать хорошие отношения с регентом. Таким образом, несмотря на холодность Рамзеса, риска открытого конфликта удалось избежать. Шенар и его греческий союзник спокойно плели свою паутину.

Аша, с ухоженным лицом, безупречно подстриженными усиками, аккуратным маникюром, взглядом, светящимся умом, не спеша наслаждался хорошим пивом, которое ему только что принесли в его каюту на борту корабля Шенара. Согласно их договору, встречи эти должны были храниться в тайне.

Старший сын царя рассказал о прибытии Менеласа и Елены, но, не слишком доверяя юному дипломату, не стал открывать своих планов.

— Как развивается ситуация в Азии?

— Дело все больше и больше усложняется; маленькие княжества без конца ссорятся между собой, каждый королек мечтает о целой федерации при условии, что он будет стоять во главе объединения. Эта раздробленность нам на руку, но она долго не продлится. В отличие от моих коллег, я убежден, что хетты знают, как обращаться с чужими амбициями и недовольством, и скоро они всех соберут под свои знамена. С этого дня Египет окажется в большой опасности.

— И как скоро это должно произойти?

— Несколько лет — переговоры, увещевания…

— Фараон будет в курсе дел?

— Не совсем. Наши послы — люди прошлого, неспособные правильно распознать грядущее.

— Ваше положение позволяет вам иметь доступ к необходимой информации?

— Пока нет, но у меня уже завязались крепкие отношения с тайным советником. Мы встречаемся вне рамок официальных приемов, и я пользуюсь определенным доверием у этого высокопоставленного лица.

— Министр иностранных дел, Меба, в последнее время очень сблизился со мной, мы почти друзья. Если наше сотрудничество продолжится, я похлопочу насчет вас, чтобы вы поскорее получили повышение.

— Ваша репутация в Азии нисколько не пострадала. Рамзеса там никто не знает.

— Как только случится что-нибудь важное, предупредите меня.

45

В этот, десятый год своего правления, Сети решил, что Рамзесу пора сделать решительный шаг на пути к власти; и хотя юноше было всего восемнадцать, регент был бы не в состоянии править, не будучи посвящен в тайны Осириса. Фараон предпочел бы выждать, увидеть, как сын становится зрелым человеком, однако судьба, возможно, не предоставит правителю так много времени. Поэтому, несмотря на риск, который подразумевал данный шаг для душевного равновесия молодого человека, Сети все же решил отвести его в Абидос.

Сам он, Сети, посланец бога Сета на земле, убившего своего брата Осириса, построил в честь него огромный храм, самый обширный из всех его египетских святилищ. Заключая в своем имени устрашающую силу разрушения, фараон всю ее преобразовывал в мощь воссоздания, воскрешения; в вечности губительный Сет нес на плечах светлый образ Осириса, победителя смерти.

Идя за своим отцом, Рамзес переступил через порог монументальной двери первого пилона; два жреца омыли ему руки и ноги в каменной чаше. Затем, пройдя мимо колодца, он увидел фасад закрытого храма. Перед каждой статуей царя с чертами Осириса — букеты цветов и корзины, заполненные яствами.

— Здесь начинается область света, — пояснил Сети.

Двери из ливанского кедра, облицованные янтарем, казалось, были наглухо закрыты и никогда не открывались.

— Желаешь продолжить путь?

Рамзес утвердительно кивнул.

Двери приоткрылись.

Жрец с бритым черепом, в длинном белом одеянии заставил Рамзеса нагнуться. Как только он ступил на серебряные плиты пола, он почувствовал, что перенесся в какой-то другой мир, заполненный запахом ладана.

Перед каждой из семи часовен Сети возвел статую богини Маат: она сама и символизировала всевозможные подношения; затем он повел своего сына в коридор предков. Там были выгравированы имена фараонов, которые правили Египтом со времен Менеса, объединителя Обеих земель.

— Тело их мертво, — объявил Сети, — но Ка пребывает всегда здесь; оно и будет питать твою мысль и руководить твоими действиями. Храм этот будет стоять, пока существуют небеса; здесь ты будешь общаться с богами и узнаешь их тайны. Заботься об их жилище, поддерживай свет, который они создают.

Отец и сын вместе стали читать колонны иероглифов; они содержали приказы, обязывавшие фараона составлять планы храмов и крепко держать в руках царскую власть, вышедшую из глубины веков. Украшая алтари богов, он делал их счастливыми, а их счастье освещало землю.

— Имя твоих предков навсегда запечатлено в звездном небе, — сказал Сети, — их анналы насчитывают миллионы лет. Правь согласно Закону, посели его в своем сердце, потому что именно он связывает все формы жизни.

Одна сцена поразила Рамзеса: на ней был изображен подросток, покоряющий дикого быка с помощью фараона! Скульпторы увековечили в камне то мгновение, когда жизнь царевича перевернулась, то мгновение, которое переживает каждый будущий царь, не отдавая себе отчета в том, что ему открывается великое предназначение.

Сети и Рамзес покинули пределы храма и направились к вершине холма, усаженной деревьями.

— Это могила Осириса; немногим живым довелось увидеть ее.

Они направились к подземному входу, к которому вел пролет ступенек, и прошли сотню метров по сводчатому коридору, стены которого были покрыты текстами, перечисляющими названия дверей, ведущих в другой мир. Поворот налево под прямым углом выводил к необычному монументу: он представлял собой десять массивных столбов, возвышающихся на небольшом острове и поддерживающих крышу святилища.

— Каждый год, во время празднования его таинств, Осирис воскресает в этом гигантском саркофаге; он идентичен первичной силе, вышедшей из океана энергии, когда Один превратился в Два и породил тысячи форм, не переставая быть Одним. Из этого невидимого океана происходит Нил, половодье, роса, дождь, воды источников; по нему плывет Ладья Ра, он окружает наш мир, охватывает всю вселенную. Пусть твой разум погрузится в него, пусть преодолеет границы видимого и черпает силу в том, что не имеет ни начала, ни конца.

Следующей ночью Рамзес был посвящен в тайны Осириса.

Он отпил прохладной воды из невидимого океана и отведал зерна от тела воскресшего Осириса, затем его одели в тонкое льняное полотно и указали место в процессии служителей бога, во главе которой шел жрец в маске шакала. Приспешники Сета преградили им дорогу, желая их уничтожить и ввергнуть Осириса в небытие; началась ритуальная борьба, ритм которой задавала ужасающая музыка. Рамзес, призванный исполнять роль Хора, сына и преемника Осириса, помог детям света одолеть детей тьмы. К сожалению, во время этого сражения его отец был смертельно ранен.

Служители немедленно перенесли его на вершину священного холма и начали погребальные бдения, в которых участвовали жрицы, в числе коих была и Туйа, представлявшая Исиду, великую провидицу; благодаря действенности ее заклинаний ей удалось собрать воедино разрозненные части тела Осириса и воскресить умершего бога.

Рамзес навсегда сохранит в своем сердце каждое слово, которое было произнесено этой ночью, вырванной из потока времени, ведь службу вела не его мать, а богиня. Инициация унесла дух Рамзеса в самое сердце таинства воскрешения; много раз он терял почву под ногами, полагая, что теряет связь с миром людей и уходит в другой мир. Но он вышел победителем из этого странного поединка, душа его удержалась в живом теле.

Рамзес пробыл в Абидосе несколько недель. Он проводил время в размышлениях на берегу священного озера, окруженного невероятно высокими деревьями. Спокойные воды рассекала Ладья Осириса, сотворенная светом, а не руками человека. Регент провел много часов перед «лестницей великого бога», у которой были воздвигнуты стелы мертвых, душа которых была признана праведной на суде Осириса; она, в образе птицы с человеческой головой, прилетала на время в Абидос, чтобы подкрепиться ежедневными подношениями, которые делали жрецы.

Для царевича была открыта сокровищница храма, наполненная золотом, серебром, царским льном, статуями, вазами со святыми маслами, ладаном, вином, медом, миррой, душистой водой. Рамзеса заинтересовали склады, где хранились продукты питания, доставляемые из предместий Абидоса, и сакральный ритуал, перед тем как раздать продукты населению. Быки, коровы, телята, козы и птица также благословлялись; какое-то количество животных предназначалось храму, остальные возвращались в ближайшие селения.

Согласно постановлению, вынесенному в четвертый год правления Сети, каждый человек, работающий на храм, должен был знать свои обязанности и никогда от них не уклоняться, поэтому все, кто служил в Абидосе, были защищены от произвола власти и освобождены от отработок и оброка. Визирь, судьи, министры, главы городов и сановники получили приказ соблюдать это постановление и приводить его в исполнение; шла ли речь о кораблях, ослах или землях, владения Абидоса оставались неприкосновенны. Также и крестьяне, хлебопашцы, виноделы и прочие возделыватели земли жили спокойно под двойной защитой фараона и Осириса. Чтобы довести это постановление до сведения каждого, Сети приказал выточить его текст и поместить в самом сердце Нубии, в Наури, где и находилась эта гигантская надпись размером 2, 8 м в высоту и 1, 56 м в ширину, поражая взгляд проходящего. Если кто-нибудь замышлял разделить земли храма или переместить одного из его служителей против воли последнего, он наказывался двумястами ударов палкой, и ему отрезали нос или уши.

Приобщившись к повседневной жизни храма, Рамзес заметил, что священное и насущное существовали здесь нераздельно, даже если между ними была четкая граница. Когда фараон, находясь в святая святых, обращался к божественному, материальный мир больше не существовал, однако потребовался гений архитекторов и скульпторов, чтобы возвести это святилище и заставить камни говорить. А царь, благодаря стараниям крестьян, приносил в дар невидимому самые изысканные плоды и яства.

В храме не открывали никакую абсолютную истину, никакая догма не замыкала мысль в фанатическом поклонении; место воплощения духовной энергии, каменный корабль, неподвижность которого была лишь видимостью, этот храм очищал и изменял, творя культ божества. Сердце египетского общества было живо любовью, объединяющей божество с фараоном, и питало людей этой любовью.

Рамзес много раз возвращался в галерею предков, где проводил долгие часы, расшифровывая имена царей, которые построили его страну, подчиняясь закону Маат. При храме находились захоронения монархов первых династий. Здесь лежали не только мумии, помещенные в вечные жилища Саккары, но и их невидимое и нетленное тело, без которого существование фараона было бы невозможно.

Внезапно царевич ощутил, что возложенная на него обязанность может раздавить его, ведь он был всего лишь восемнадцатилетним юнцом, влюбленным в жизнь, с сердцем, пылающим всепоглощающим пламенем, но он не чувствовал в себе силы занять свое место в ряду этих гигантов! Насколько же он был неосторожен и тщеславен, собираясь взойти на трон, занятый сейчас Сети!

Рамзес забылся в своих мечтах, Абидос возвратил его к реальности; это было главной причиной того, для чего отец привел его сюда. Кто и что, кроме этих величественных могил, могло показать ему его ничтожность?

Регент покинул храм и направился к реке. Пришло время вернуться в Мемфис, взять в жены красавицу Исет, собрать своих друзей и объявить отцу, что он отказывается от своего поста регента. И раз его старший брат так хочет царствовать, почему бы не предоставить ему эту возможность?

Погруженный в свои мысли, Рамзес сбился с дороги и оказался в полях, в низине Нила. Раздвигая тростник, который мешал ему идти дальше, Рамзес вдруг увидел его.

Длинные висячие уши, ноги, толстые, как столбы, коричнево-черный окрас, жидкая бородка, рога, сходящиеся концами в форме шлема со стальными наконечниками: дикий бык стоял неподвижно и смотрел на него с тем же напряжением, что и четыре года назад.

Рамзес не отступил.

Теперь настала очередь быка, наделенного высшей силой природы царя зверей, указать ему его судьбу. Если он бросится на него, порвет рогами и затопчет, египетский двор недосчитается одного царевича и легко найдет ему замену. Если же он подарит ему жизнь, она уже больше не будет принадлежать царевичу, и он обязательно докажет, что достоин этого дара.

46

Менелас был почетным гостем на многих приемах и праздниках. Елена соглашалась появляться там вместе с ним и везде непременно вызывала всеобщие симпатии. Что до греков, они уже успели слиться с местным населением и, соблюдая все законы страны, вели себя тихо, не вызывая пересудов.

Этот успех был присвоен Шенару, дипломатические качества которого оценил весь двор; в то же время критиковали, правда осторожно, поведение регента, который и не пытался скрыть свою враждебность по отношению к царю Лакедемона. Рамзесу не хватало гибкости и терпения соблюдать приличия; не было ли это очередным доказательством его неспособности править страной?

С каждым днем Шенар вновь завоевывал потерянные позиции; долгое отсутствие его брата, который был в это время в Абидосе, предоставляло ему свободу действий. Конечно, он не обладал этим титулом, но вел он себя, как и подобает настоящему регенту.

Хотя никто не осмеливался осудить решение Сети, многие придворные все же спрашивали себя, не ошибся ли он с Рамзесом. Младший сын выделялся своей статью и энергичностью, но достаточно ли было этого, чтобы стоять во главе государства?

Конечно, это было всего лишь небольшое замечание; но скоро осуждение зазвучит гораздо громче, и каждая мелочь тогда окажется на пользу Шенару. Старший сын царя хорошо усвоил урок: Рамзес — опасный противник. Чтобы одолеть его, придется атаковать со всех сторон одновременно, не позволяя ему опомниться. Так что Шенар взялся за свое темное дело с остервенением и настойчивостью.

Основной этап его плана только что был преодолен: двое из греческих офицеров были приняты на службу в охрану царского дворца. Другие наемники, уже занимающие определенные посты, сойдутся с ними, и вместе они составят мятежную группировку, которая окажется полезной в решающий момент; может быть, даже один из них окажется в рядах личной охраны регента! При поддержке Менеласа Шенар сумеет этим воспользоваться.

Со времени появления царя Лакедемона судьба улыбалась ему. Оставалось подкупить еще одного из врачей царя, чтобы получить достоверные сведения о состоянии здоровья правителя. Конечно, на вид Сети чувствовал себя не слишком хорошо, однако не стоило доверять видимости, она часто оказывалась обманчивой.

Шенар не желал внезапного ухода из жизни своего отца, поскольку его стратегический план не был еще отработан до конца. В противоположность тому, что думал пылкий Рамзес, время действовало не в его пользу. Если судьба даст Шенару шанс поймать его в свои сети, которые он плел месяц за месяцем, регенту не выбраться, он в них запутается и задохнется.

— Красиво, — признал Амени, перечитав первую песнь «Илиады», которую он записал под диктовку Гомера, сидя под его лимонным деревом.

Поэт с пышной копной седых волос на голове уловил некую недомолвку в интонациях своего слушателя.

— Что тебе не нравится?

— Ваши боги слишком похожи на людей.

— Разве в Египте не так?

— В рассказах сказителей — да, иногда, но это всего лишь развлечение, церковь учит другому.

— Но что ты, юный писарь, знаешь об этом?

— По правде сказать, немного; но я знаю, что боги — это созидательные силы, и их энергия должна направляться осторожно и только знающими людьми.

— Но я же рассказываю эпопею! Эти боги ничего из себя не представляют. Какой герой сможет сравниться с моим Ахиллом или Патроклом? Когда ты узнаешь об их подвигах, тебе не захочется читать ничего другого!

Амени не стал возражать, но остался при своем; подобная восторженность была свойственная греческим поэтам. Египетские старцы предпочитали восхвалять скорее мудрость, нежели резню, пусть даже речь шла о великих битвах, но все же не ему, юному писарю, было воспитывать гостя, да еще более старшего по возрасту.

— Давно уже регент не навещал меня, — пожаловался Гомер.

— Он сейчас в Абидосе.

— В храме Осириса? Говорят, там посвящают в великие тайны?

— Это правда.

— Когда же он возвращается?

— Не знаю.

Гомер пожал плечами и отпил своего пьянящего вина, сдобренного анисом и кориандром.

— Окончательное изгнание.

Амени вздрогнул.

— Что вы хотите сказать?

— Что фараон, разочарованный неспособностью своего сына править, сделал из него священника, приговоренного остаться в храме Абидоса. При таком религиозном народе, как ваш, это, вероятно, самый лучший способ избавиться от того, кто начинает мешать.

Амени был расстроен.

Если Гомер был прав, личному секретарю уже никогда больше не увидеть своего Рамзеса. Он хотел бы спросить, что думают об этом его друзья, но Моис находился в Карнаке, Аша в Азии, а Сетау в пустыне. Один, запуганный, он пытался прогнать свой страх, с головой погрузившись в работу.

Его сотрудники собрали впечатляющее количество отрицательных рапортов, скапливавшихся на полках в его кабинете, однако, несмотря на тщательные поиски, имя владельца ненадежной мастерской, производившей бракованный чернильные палочки, все еще не было найдено. Об авторе письма, убедившего царя и его сына отправиться в Асуан, тоже ничего не было известно.

Гнев обуял юного писца: почему все их поиски давали столь разочаровывающий результат? Виновный, несомненно, оставил следы, и никто не мог этим воспользоваться! Амени сел на колени и стал разбирать все дело сначала, со времени его первых осмотров отходных ям.

Только дойдя до буквы «Р» и держа в руках некий акт, подписанный Шенаром, он начал догадываться, каким образом действовали эти темные силы; и он уверился в правильности своих предположений, когда узнал почерк, которым было написано письмо.

Теперь все было ясно; но Рамзес, сосланный навечно, никогда не узнает правды, и виновному удастся избежать наказания.

Эта несправедливость возмутила юного писаря. Его друзья должны помочь ему заставить бесчестного предстать перед судом.

Красавица Исет через Нефертари настаивала на немедленной аудиенции у царицы, но поскольку Туйа беседовала в это время с верховной жрицей Хатхор о подготовке религиозного праздника, молодой женщине не оставалось ничего другого, как ждать. Не находя себе места, она нервно теребила край длинного рукава своего льняного платья и в конце концов порвала его.

Наконец, Нефертари открыла дверь, ведущую в приемную. Красавица Исет, вся дрожа, бросилась в ноги царице.

— Великая Царица, умоляю, вы должны вмешаться!

— Какое у вас несчастье?

— Рамзес не собирался быть священником, я в этом уверена! Какую ошибку он допустил, чтобы быть так безжалостно наказанным?

Туйа подняла красавицу Исет и попросила ее присесть на стул с низкой спинкой.

— Неужели жизнь в закрытом храме кажется вам такой ужасной?

— Но Рамзесу всего восемнадцать лет! Только старик мог бы порадоваться такой судьбе. Быть запертым в Абидосе, в его годы…

— Кто вам об этом сказал?

— Его личный секретарь, Амени.

— Мой сын в самом деле находится в Абидосе, но его не держат там силой. Будущий фараон должен быть посвящен в тайны Осириса и в мельчайших деталях знать, как живет храм. Когда его обучение закончится, он вернется.

Красавица Исет почувствовала себя одновременно смешной, но и успокоенной.

Накинув шаль на плечи, Нефертари уже вышла, поднявшись, как всегда, самая первая. Она перечисляла в уме все дела, намеченные на сегодня, встречи царицы, и нисколько не думала о себе самой; следить за домом великой царской супруги было делом не из легких и требовало постоянного внимания. И хотя настоящее ее положение весьма отличалось от ритуальной жизни в храме, к которой она так стремилась, Нефертари быстро освоилась с требованиями Туйи, поскольку глубоко почитала царицу. Спрашивая с других так же строго, как с себя самой, благоговейно относящаяся к величию Египта и привязанная к традиционным ценностям, Туйа воплощала собой богиню Маат и постоянно должна была помнить о необходимости справедливости. Проникнувшись всей важностью тяжелой миссии, возложенной на великую царскую супругу, Нефертари поняла, что ее собственная деятельность не должна была ограничиваться светскими обязанностями. Дом, который находился в ее ведении, представлял собой нечто исключительное. Здесь нельзя было допустить ни одного неверного шага.

В кухне никого не было; служанки все еще не появились, вероятно, замешкавшись у себя в спальнях. Нефертари прошлась по комнатам, постучав в каждую дверь: никакого ответа. Удивившись, она решила войти.

Никого.

Какая муха укусила этих служанок? Обычно они были такими дисциплинированными и ответственными. Сегодня не праздник и не выходной, но даже в такие дни всегда были слуги, выполнявшие нужную работу. На обычном месте не оказалось ни свежего хлеба, ни пирожных, ни молока. И это за четверть часа до завтрака царицы!

Нефертари растерялась. Какая еще катастрофа обрушилась на дворец?

Она побежала на мельницу: может быть, беглецы оставили там какие-нибудь припасы. Но там было одно зерно; перемалывать его, готовить хлеб, разогревать печь, чтобы приготовить его, — на все это ушло бы слишком много времени. Туйа непременно обвинит свою экономку в небрежности и непредусмотрительности и быстро отправит ее восвояси.

К предстоящему унижению прибавилось и чувство грусти от того, что придется расстаться с царицей; эта напасть заставила ее почувствовать, насколько сильно она привязалась к великой царской супруге. Лишиться возможности служить ей было для девушки невыносимо.

— День обещает быть великолепным, — прозвучал важный голос у нее за спиной.

Нефертари медленно обернулась.

— Вы, регент царства, здесь…

Рамзес стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

— Мое присутствие доставляет неудобства?

— Нет, я…

— Что касается завтрака моей матушки, не беспокойтесь: служанки доставят ей его в обычный час.

— Но… я никого не нашла!

— Разве это не ваше любимое изречение: «Совершенное слово скрыто лучше, чем зеленый камень; и все же его можно найти у служанок, тех, что работают на мельнице»?

— Должна ли я думать, что вы специально удалили всех слуг, чтобы заманить меня сюда?

— Я предвидел, что вы станете делать.

— Вы хотите, чтобы я молола зерно ради вашего удовольствия?

— Нет, Нефертари; я жду совершенного слова.

— Сожалею, но вынуждена вас разочаровать; я его не знаю.

— А я убежден в обратном.

Она была невероятно хороша, вся светилась; в ее взгляде отражалась глубина небесных вод.

— Может быть, вам не придется по душе моя откровенность, но я считаю вашу шутку признаком не слишком хорошего вкуса.

Регент, казалось, немного опешил.

— Это слово, Нефертари…

— Все думают, что вы еще в Абидосе.

— Я вернулся вчера.

— И вашим первейшим делом было запереть служанок, чтобы нарушить мою работу!

— На берегах Нила я встретил дикого быка; мы стояли друг перед другом, и моя жизнь держалась на кончиках его рогов. И пока он на меня смотрел, я принял важные решения. Раз он не убил меня, я снова стал хозяином своей судьбы.

— Я счастлива, что вы остались живы, и желала бы, чтобы вы стали царем.

— Это мнение ваше или моей матери?

— У меня нет привычки лгать. Могу я идти?

— Это слово ценнее зеленого камня, и оно ваше, Нефертари! Предоставите ли вы мне счастливую возможность произнести его?

Молодая женщина поклонилась.

— Я ваша нижайшая слуга, регент Египта.

— Нефертари!

Она выпрямилась и гордо посмотрела на него. Достоинство ее было неоспоримым и ослепительным.

— Царица ждет меня на нашу утреннюю беседу, опоздание будет серьезным проступком.

Рамзес обнял ее и прижал к себе.

— Что мне сделать, чтобы ты согласилась выйти за меня?

— Попросить меня об этом, — спокойно ответила она.

47

Сети начал свой одиннадцатый год царствования с приношения дара гигантскому сфинксу Гизеха, охраняющему плато, на котором находились пирамиды фараонов Хеопса, Хефрена и Микериноса. Благодаря его неусыпному надзору, ни один непосвященный не мог проникнуть в эту святую землю, являвшуюся источником живительной силы для всей страны.

В качестве регента Рамзес отправился вместе с отцом в маленький храм, возведенный перед громадной статуей, представляющей собой лежащего льва с головой царя, смотрящего в небо. Скульпторы поставили стелу, на которой был изображен Сети, поражающий орикса, животного бога Сета. Борясь против темных сил, которые символизировало это животное пустыни, фараон, таким образом, выполнял свой первейший долг, выраженный этой охотой: поставить порядок вместо беспорядка.

Это место поразило Рамзеса; мощь, которая исходила здесь отовсюду, пронизала все его существо, до последней клеточки. После уединенности непритязательного Абидоса Гизех можно было сравнить с громогласным утверждением присутствия Ка, этой невидимой, но всюду присутствующей силы, воплощением которой в животном мире был дикий буйвол. Здесь все оставалось незыблемым; пирамиды разрушали время.

— Я вновь видел его, — признался Рамзес, — возле Нила, мы стояли друг против друга, и он смотрел на меня, как и в первый раз.

— Ты хотел отказаться от регентства и царства, — заметил Сети, — и он помешал тебе.

Отец читал его мысли. Может быть, сам Сети преобразился в быка, чтобы указать сыну его долг.

— Я не узнал всех тайн Абидоса, но это долгое уединение открыло мне одну истину: тайна содержится в сердце жизни.

— Тебе следует часто бывать там и следить за храмом; почитание тайн Осириса — один из главных ключей к равновесию в стране.

— Я принял другое решение.

— Твоя мать согласна с ним, и я тоже.

Молодому человеку захотелось подпрыгнуть от радости, но святость места удержала его от этого порыва; сможет ли и он когда-нибудь подобно Сети читать в сердцах людей?

Рамзес еще никогда не видел Амени в таком возбужденном состоянии.

— Я все знаю, я его вычислил! Это невероятно, но теперь уже нет никаких сомнений… Смотри, вот, посмотри!

Юный писарь, обычно очень аккуратный, стал вытаскивать из груды папирусов деревянные таблички и осколки известняка. Он безостановочно и настойчиво проверял и перепроверял все документы на протяжении месяцев, пока, наконец, не обнаружил то, что искал.

— Это в самом деле он, — заявил Амени, — это его почерк! И я даже сумел связать его с тем возницей, который был его человеком, а значит, и с конюхом! Ты представляешь, что это значит, Рамзес? Вор и преступник, вот кто он такой! Почему он так поступал?

Поначалу относясь ко всему этому с недоверием, регент в конце концов вынужден был признать очевидное.

Амени проделал большую работу, не оставалось никаких сомнений.

— Я должен спросить у него.

Долент, старшая сестра Рамзеса, и ее муж Сари, который со временем становился все тучнее, кормили экзотических рыб, резвившихся в искусственном пруду, устроенном в роскошном имении. Долент была в плохом настроении: жара утомляла ее, и ей никак не удавалось справиться со своей жирной кожей, она все время потела. Наверное, придется сменить врача и средства ухода.

Слуга сообщил о приходе Рамзеса.

— Наконец-то, знак уважения! — воскликнула Долент, обнимая брата. — Тебе известно, что при дворе уже были уверены, что ты похоронишь себя в Абидосе?

— Двор часто ошибается, но, к счастью, не он управляет страной.

Серьезный тон Рамзеса удивил супругов; юный царевич заметно изменился. То уже говорил не подросток, но регент Египта.

— Ты, наконец, решил предоставить моему мужу управление амбарами?

— Я прошу тебя оставить нас, дорогая сестра.

Долент обиделась.

— У моего мужа нет секретов от меня.

— Ты уверена?

— Уверена!

Обычная жизнерадостность Сари куда-то пропала; бывший наставник Рамзеса был сейчас напряжен и обеспокоен.

— Вы узнаете этот почерк?

Рамзес показал им письмо, которое вызвало отъезд Сети с сыном в карьеры Асуана.

Ни Сари, ни его жена не ответили.

— Под этим письмом стоит поддельная подпись, но почерк очень даже знакомый и узнаваемый: это писал ты, Сари. Это же подтверждается и другими документами.

— Подделка, имитация…

— Тебя перестало устраивать твое место наставника и ты решил заняться бракованными чернильными палочками, которые с твоей подачи стали продаваться с гарантией высшего качества. Когда тебя обнаружили, ты решил уничтожить все следы, которые вели к тебе. А при твоем знании архивов и писарского дела не было ничего проще. Однако остались отрывки копии акта, которую мой личный секретарь, чуть не поплатившийся жизнью за свое стремление отыскать правду, обнаружил в одной из помойных ям. Мы с ним долгое время считали, что все это проделки Шенара, но затем Амени понял, что ошибался. От имени владельца мастерской осталась одна только буква «Р»; это была не последняя буква имени «Шенар», а твоя «Р» в имени, Сари. К тому же у тебя давно уже служил возница, который заманил меня в ловушку. Мой брат невиновен, это все на твоей совести.

Бывший наставник Рамзеса, стиснув зубы, не смел взглянуть в глаза регенту, Долент, казалось, не была ни удивлена, ни подавлена.

— У тебя нет никаких явных доказательств, — заметил Сари. — Суд не станет выносить мне приговор на основании этих никчемных догадок.

— Почему ты ненавидишь меня?

— Потому что ты — препятствие на нашем пути! — в неистовстве выкрикнула сестра Рамзеса. — Ты, юнец и задира, хвастливый петух, слишком уверенный в своей силе. Мой муж выдающийся человек, умный, образованный, мягкий, у него есть все качества, чтобы править Египтом. И благодаря мне, дочери царя, у него тоже есть право на это!

Долент взяла за руку своего мужа и вытащила его вперед.

— Ваши амбиции свели вас с ума, — сказал Рамзес. — Чтобы не причинять родителям столь великого огорчения, я не стану подавать жалобу. Но я приказываю вам покинуть Мемфис. Вы отправитесь в небольшое поместье в провинции, где и останетесь. И не вздумайте что-нибудь замышлять, а то вас быстро выдворят из страны.

— Я твоя сестра, Рамзес.

— Именно поэтому я проявляю снисходительность и иду на уступки.

Несмотря на причиненные ему физические страдания, Амени согласился не подавать жалобу. Для Рамзеса этот знак дружбы послужил живительным бальзамом, пролившимся на рану, которую только что нанесли ему его сестра и его бывший наставник. Если бы Амени стремился отомстить, он ни за что не отказался бы, но юный писарь думал сейчас лишь о том, чтобы собрать близких регента по случаю его свадьбы с Нефертари.

— Сетау вернулся в свою лабораторию с небывалым запасом яда; Моис пребывает в Мемфис послезавтра. Остается только Аша… Он уже выехал, но сколько времени займет дорога, неизвестно.

— Мы его подождем.

— Я так счастлив за тебя… Говорят, Нефертари красавица из красавиц.

— Разве ты с этим не согласен?

— Я способен оценить красоту папируса или стиха, но красота женщины… Лучше не спрашивай.

— Как наш почтенный Гомер?

— Он ждет тебя с нетерпением.

— Мы пригласим его.

Амени, казалось, был чем-то обеспокоен.

— Ты переживаешь, Амени… Из-за чего?

— Из-за тебя… Я упирался, как мог, но дольше не продержусь. Красавица Исет настаивает на встрече с тобой.

Красавица Исет намеревалась дать волю своему гневу и осыпать любовника проклятиями и упреками. Но когда он приблизился, ей пришлось смириться. Рамзес изменился, очень изменился. Он уже не был тем пылким юношей, в которого она была влюблена, но стал настоящим регентом, и это проявлялось теперь во всем.

У молодой женщины возникло впечатление, что она стоит перед человеком, которого совершенно не знает и над которым теперь совсем не властна. Злоба ее рассеялась сама собой, уступив место боязливому уважению.

— Твой приход… Твой приход делает мне честь.

— Матушка рассказала мне о твоем поступке.

— Я волновалась, это правда, и так ждала твоего возвращения!

— Чем же ты недовольна?

— Я узнала…

— Завтра я женюсь на Нефертари.

— Она очень красива… А я, я жду ребенка…

Рамзес мягко взял ее за руку.

— Неужели ты думала, что я оставлю тебя? Это будет наш ребенок. Завтра, если судьбе будет угодно, я окажусь на троне и назову Нефертари великой царской супругой. Но если ты хочешь и если она согласится, ты можешь жить во дворце.

Она прижалась к нему.

— Ты любишь меня, Рамзес?

— Абидос и дикий буйвол вернули мне мою настоящую сущность. Я, конечно, не такой, как все остальные, Исет. Отец взвалил мне на плечи такой груз, который, может, и раздавит меня, но я хочу испробовать свои силы. Ты — мои страсть и желание, безумие юности. Нефертари — царица.

— Я состарюсь, и ты позабудешь обо мне.

— Я глава своего круга, а глава никогда не забывает никого из своих. Хочешь войти в него?

Она подняла к нему лицо, прося поцелуя.

Бракосочетание было делом сугубо личным и не подразумевало никаких религиозных церемоний. Нефертари просто хотела устроить небольшой праздник за городом, в пальмовой роще, среди цветущих полей пшеницы и бобов, рядом с каналом с илистыми берегами, где паслись мирные стада.

Одетая в короткое льняное платье, с браслетами из лазурита и ожерельем из халцедона, молодая женщина выбрала то же одеяние, что и царица Туйа. Самым элегантным оказался Аша, прибывший тем же утром из Азии и никак не ожидавший оказаться в этой сельской местности в компании великой царской супруги, Моиса, Амени, Сетау, знаменитого греческого поэта, льва с огромными лапами и задиристого пса. Дипломат, конечно, предпочел бы пышность двора, но не показал и виду и вместе со всеми довольствовался этим полевым завтраком, избегая насмешливого взгляда Сетау.

— Кажется, ты не в своей тарелке, — заметил заклинатель змей.

— Приятное место.

— Только трава запачкала твое платье! Жизнь порой оказывается очень суровой… Особенно, если поблизости нет ни одной змеи.

Несмотря на свой неприветливый вид, Гомер был очарован Нефертари. Как бы он ни упирался, он не мог не признать, что красотой она превосходила саму Елену.

— Благодаря тебе, — сказал Моис Рамзесу, — я, наконец, могу по-настоящему отдохнуть.

— Неужели Карнак требует столько сил?

— Задуман такой грандиозный план, что малейшая ошибка в расчетах может привести к краху всего предприятия. Я постоянно должен проверять все до малейшей детали, чтобы работа на стройке шла как следует.

Сети здесь не было. Хотя он дал согласие на этот брак, царь не мог позволить себе отлучиться ни на один день. Египет требовал его постоянного присутствия.

Это был день простой и счастливый. Вернувшись в столицу, Рамзес взял Нефертари на руки и перенес через порог своего дома. В глазах закона они теперь были мужем и женой.

48

Шенар развил кипучую деятельность; он бегал от одного сановника к другому, без конца всех приглашал: обеды, ужины, приемы, приватные встречи. На первый взгляд казалось, что он добросовестно выполняет свои функции главы протокола, стараясь установить наилучшие отношения между важными лицами государства.

На самом деле он удачно воспользовался непоправимой ошибкой, которую допустил его брат: надо же было ему жениться на простолюдинке из бедной семьи, чтобы сделать из нее великую царскую супругу! Конечно, такое уже случалось, и потом не существовало никаких правил, предписывающих то или иное поведение в данной области; но старший сын Сети прилагал все усилия, чтобы выставить выбор Рамзеса как неуважение к благородному сословию и двору, и, надо сказать, добился в этом немалого успеха. Независимый дух регента в будущем мог нанести вред, сведя на нет все, достигнутое немалыми усилиями. А как поведет себя Нефертари? Опьяненная властью, которая никогда не должна была попасть к ней в руки, она создаст свой собственный круг приближенных в обход знатных и влиятельных семей.

Репутация Рамзеса портилась на глазах.

— Да на тебе лица нет! — удивился Шенар, увидев Долент. — Ты несчастна?

— Больше, чем ты мог бы подумать.

— Моя дорогая сестра… Доверь мне, что тревожит тебя.

— Меня и моего мужа выгоняют из Мемфиса.

— Это шутка?

— Рамзес угрожал нам.

— Рамзес! И почему?

— С помощью своего проклятого Амени он решил обвинить Сари в страшных проступках. И если мы не подчинимся, он потащит нас в суд.

— У него есть доказательства?

Долент поморщилась.

— Нет… Какие-то никчемные обрывки. Но ты знаешь наше правосудие, оно может отвернуться от нас.

— Значит ли это, что вы в самом деле, что-то замышляли против Рамзеса?

Царевна не знала, что ответить.

— Я ведь не судья, скажи мне правду, сестренка.

— Да, мы кое-что предприняли, это верно… Но я не стыжусь этого! Рамзес всех нас уничтожит, одного за другим!

— Не кричи, Долент. Я тоже в этом уверен.

Тогда она томно проговорила:

— Что же… Ты не сердишься на меня?

— Напротив, я сожалею, что твоя попытка не удалась.

— Рамзес думал, что это ты.

— Он знает, что я его разоблачил, но он думает, что я потерял желание бороться.

— Ты возьмешь нас с Сари в союзники?

— Я как раз собирался тебе это предложить.

— К сожалению, в провинции мы будем бессильны что-либо сделать!

— Это еще как посмотреть. Вы остановитесь в поместье, которое принадлежит мне, оно находится рядом с Фивами; там вы будете налаживать контакты с гражданскими и церковными властями. Многие сановники уже не расположены к Рамзесу. Надо убедить их, что его приход к власти не такое уж необратимое явление.

— Ты такой добрый, всегда готов выручить.

Взгляд Шенара вдруг сделался недоверчивым.

— Заговор, который вы готовили… Кому он должен был пойти на пользу?

— Мы просто хотели… убрать Рамзеса.

— Ты, конечно, хотела посадить на трон своего мужа, пользуясь своим титулом дочери фараона? Если хочешь быть моей союзницей, забудь эти фантазии и служи только моим интересам. Я буду править, и тогда верные мне люди буду вознаграждены.

Аша не уехал обратно в Азию, пока не побывал на одном из блестящих приемов, которые давал Шенар. Там можно было попробовать изысканных блюд, послушать прекрасную музыку, поговорить с глазу на глаз и свободно критиковать регента и его молодую супругу, не забывая при этом восхвалять Сети. Никто не удивился, увидев, как Шенар разговаривает с молодым дипломатом, о котором старшие по званию не переставали говорить только хорошее.

— Ваше назначение уже подписано, — объявил Шенар. — Меньше чем через месяц вы встанете во главе переводчиков, и вам будет поручено вести дела в Азии. Для молодого человека вашего возраста это настоящий подвиг.

— Как я могу выразить вам свою признательность?

— Продолжайте информировать меня. Вы присутствовали на свадьбе Рамзеса?

— Да, в компании его самых близких друзей.

— Было что-нибудь щекотливое?

— Ничего.

— Значит, вам удалось сохранить его доверие?

— Вне всякого сомнения.

— Расспрашивал ли он вас об Азии?

— Нет. Он не осмеливается вторгаться в область своего отца и предпочитает заниматься своей молодой женой.

— Вам что-нибудь удалось сделать?

— Да, и не так уж мало; многие мелкие княжества готовы вас поддержать, если вы будете щедры.

— Золото?

— Это бы не помешало.

— Но один лишь фараон может им пользоваться.

— Однако никто не запрещает вам передавать через меня, то есть негласно, щедрые обещания.

— Замечательная мысль.

— До тех пор пока вы не окажетесь на престоле, многообещающие речи будут лучшим оружием. Я представлю вас как единственного правителя, способного удовлетворить желания как одних, так и других. А когда настанет время, вы выберете своих министров.

К удивлению двора, ни Рамзес, ни Нефертари и не думали менять уклад жизни. Регент так и продолжал работать в тени своего отца, а его супруга — помогать Туйе. Шенар поспешил объяснить, что такая позиция, на первый взгляд столь скромная и непритязательная, свидетельствует о чрезвычайной проворности; так, ни царь, ни царица и не подозревали, что пригрели змею у себя на груди.

Составляющие его стратегии начинали складываться одно к другому. Конечно, ему не удалось переманить Моиса, но, несомненно, скоро и для этого представится удобный случай.

Может быть, и еще один человек перейдет в стан его союзников; во всяком случае стоило попробовать, только действовать придется довольно осторожно.

На торжественном открытии в гареме Мер-Ура широкого искусственного пруда, в котором теперь девушки резвились от души, купаясь и катаясь на лодках, Шенар приветствовал красавицу Исет, почетную гостью; беременность ее уже была заметна.

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Я произведу на свет сына, и он будет гордостью Рамзеса.

— Вы уже встречались с Нефертари?

— Это прекрасная женщина, мы подружились.

— Ваше положение…

— У Рамзеса будет две супруги. При условии, что он будет любить меня, я согласна не быть царицей.

— Такое благородство трогательно, но не слишком выгодно.

— Вы не можете понять ни Рамзеса, ни тех, кто его любит.

— Я завидую удаче моего брата, но сомневаюсь, чтобы вы были счастливы.

— Подарить ему сына, который станет его наследником, разве это не высшее благо?

— Вы быстро окажетесь не у дел. Рамзес еще не стал фараоном.

— Неужели вы опять будете оспаривать выбор Сети?

— Конечно, нет… Но будущее полно сюрпризов. Я питаю к вам большое уважение, дорогая, вы сами знаете. Рамзес поступил с вами крайне жестоко. Ваше изящество, ваш ум, благородное происхождение были залогом того, чтобы вы стали великой царской супругой.

— Эти мечты уже в прошлом. Я предпочитаю реальность.

— Но я здесь, я не сон. То, что отнял у вас Рамзес, я могу дать вам.

— Как вы смеете предлагать мне такое, когда я ношу его ребенка!

— Подумайте, Исет, подумайте хорошенько.

Несмотря на скрытые попытки подобраться поближе, несмотря на все заманчивые предложения, передаваемые через посредников Шенара, ему так и не удалось подкупить одного из врачей Сети. Что же, все они были неподкупны? Нет, просто осторожны. Они гораздо больше опасались Сети, чем его старшего сына. Состояние здоровья фараона являлось государственной тайной; тот кто осмеливался выдать ее, должен был подвергнуться страшному наказанию.

Поскольку к терапевтам было не подобраться, Шенар выбрал иную тактику. Они выписывали рецепты, приготовление которых осуществлялось в лаборатории храма. Оставалось узнать, где именно.

Поиски потребовали чрезвычайной ловкости, но все-таки привели к желаемому результату: настойки и пилюли для Сети готовили в святилище Сехмет. Пытаться подкупить заведующего лабораторией, человека пожилого, вдовца и к тому же состоятельного, было довольно рискованно, зато расследование насчет его ассистентов предоставляло больше возможностей. Один из них, сорокалетний мужчина, женатый на женщине гораздо моложе его, был недоволен своей невысокой зарплатой; он не мог позволить себе покупать ей платья, драгоценности и благовония, во всяком случае, не так много, как ей хотелось бы.

Представился довольно легкий путь; он таким и оказался.

По лекарствам, прописанным его отцу, Шенар узнал, что Сети страдал серьезной болезнью, которая развивалась медленно, но верно; через три, максимум четыре года трон должен был опустеть.

Во время сбора урожая Сети принес дар вина богине — покровительнице плодородия, благодетельной кобре, базальтовая статуя которой охраняла поля. Крестьяне окружили царя, само присутствие которого уже расценивалось как благословение. Суверен любил бывать среди этих простых людей, которых он предпочитал большинству своих придворных.

Когда церемония был окончена, отдали почести богине изобилия, богу зерна и фараону, единственному представителю божественного. Рамзес оценил, насколько глубоко здесь почитали его отца; сановники боялись его, народ же любил.

Сети и Рамзес расположились в пальмовой роще, у колодца; какая-то женщина принесла им винограда, фиников и холодного пива. Регенту показалось, что Сети удалось немного расслабиться здесь, вдали от двора и государственных дел. Царь закрыл глаза, подставив лицо мягкому солнцу.

— Когда ты будешь править, Рамзес, старайся заглянуть в душу человеку, ищи людей с прямым и твердым характером, способных высказать беспристрастное суждение, не боясь нарушить клятву повиновения; поставь их на заслуженное место, чтобы они хранили закон Маат. Будь безжалостен как с продажными, так и с развратителями.

— Да продлятся ваши годы, отец. Мы ведь еще не отпраздновали ваш юбилей.

— Мне нужно было бы тридцать лет провести на троне Египта… Я не доживу.

— Но вы крепки, как гранитная глыба.

— Нет, Рамзес. Камень вечен, имя фараона переживет века, но мое бренное тело исчезнет. И время это уже близится.

Регент испытал невыносимую боль, как будто его ударили под дых.

— Страна нуждается в вас.

— Ты прошел много испытаний и быстро повзрослел, но ты еще только в начале своего пути. Запомни, на долгие годы запомни и не уставай вспоминать о взгляде дикого быка. Пусть он вдохновляет тебя и дает тебе силы, в которых тебе будет нужда.

— Рядом с вами все просто… Почему судьба не дает вам долгих лет правления?

— Главное — подготовить тебя.

— Вы полагаете, что двор примет меня?

— После моего ухода на твоем пути окажется много завистников, готовых подставить тебе подножку. Первый бой ты должен будешь выстоять один.

— И у меня не будет союзников?

— Не доверяй никому; у тебя не будет ни братьев, ни сестер. Тот, кому ты дал многое, предаст тебя, бедный, которого ты озолотил, нанесет тебе удар в спину, тот, кому ты протянул руку помощи, будет строить заговоры против тебя. Не доверяй ни своим подчиненным, ни близким, рассчитывай только на себя. В день несчастья никто тебе не поможет.

49

Красавица Исет, которая теперь жила в царском дворце в Фивах, родила прекрасного малыша, которого нарекли именем Ха [11]. Приняв Рамзеса, молодая женщина поручила ребенка заботам кормилицы и занялась собой и своим прекрасным телом, чтобы избежать всяких последствий родов. Рамзес гордился своим первенцем. Видя, как он счастлив, красавица Исет пообещала дать ему еще детей, если он по-прежнему будет любить ее.

Тем не менее после его отъезда она почувствовала себя очень одинокой и вспомнила ядовитые слова Шенара. Рамзес покинул ее, чтобы остаться с Нефертари, раздражавшей тем, что всегда была скромной и предупредительной; так просто было ее возненавидеть! Но главная супруга Рамзеса, сама того не желая, начинала завоевывать сердца и умы одной своей лучистой улыбкой. Красавица Исет тоже была покорена до такой степени, что даже допускала досадное пренебрежение к ней Рамзеса.

Однако это одиночество было ей в тягость. Ей не хватало роскоши двора в Мемфисе, бесконечных разговоров со своими подругами детства, прогулок по Нилу, купания в прудах роскошных имений. Фивы были богатым и процветающим городом, но он был ей неродной.

Может быть, Шенар был прав, может быть, Рамзес не должен был отодвигать ее на второй план, лишая ее главного места рядом с ним.

Гомер размельчил сухие листья шалфея, растолок их в порошок и высыпал его в большую раковину улитки; потом он опустил туда тростинку, поджег снадобье и с явным наслаждением начал курить.

— Странный обычай, — отозвался Рамзес.

— Это помогает мне писать. Как здоровье вашей несравненной супруги?

— Нефертари по-прежнему ведет дом царицы.

— Женщины здесь часто показываются на людях, в Греции они более скромны.

— И вы об этом сожалеете?

Гомер затянулся.

— Честно говоря… нет. На этот счет вы, конечно, правы, но у меня найдется множество других замечаний.

— Я буду счастлив их выслушать.

Приглашение Рамзеса удивило поэта.

— Вы согласны, чтобы вас бичевали?

— Если ваши замечания позволят преумножить радость каждого дня в нашей стране, они будут весьма кстати.

— Странная страна… В Греции мы проводим долгие часы за речами, ораторы воспламеняются, и часто все это заканчивается поножовщиной. А здесь кто осмелится критиковать слова фараона?

— Его долг претворять в жизнь закон Маат. Если он упустит это, воцарятся беспорядок и несчастье, до которых люди столь охочи.

— Вы ни в чем не доверяете отдельному человеку?

— Лично я не склонен доверять; предоставьте его себе самому, и все обратится в сплошное предательство и трусость. Занесенная для удара палка — вот непременное оружие мудреца.

Гомер опять затянулся.

— В моей «Илиаде» появляется божество, которое мне хорошо знакомо; оно ведает прошлым, настоящим и будущим. Что касается настоящего, то я спокоен, ибо ваш отец достоин мудрецов, о которых вы упоминали. Но вот насчет будущего…

— Вы, значит, тоже прорицатель?

— Какой же поэт не является провидцем? Послушайте эти стихи моей первой песни:

«…и внял Аполлон сребролукий:

Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,

Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;

Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали

В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный…

После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами;

Частые трупов костры непрестанно пылали по стану» [12].

— В Египте сжигают только признанных преступников; лишь самые мерзкие поступки наказываются столь страшной карой.

Гомер, казалось, начал раздражаться.

— В Египте мир… Но надолго ли? Я видел сон, царевич Рамзес, и видел сонмы стрел, низвергающихся из туч и пронзающих тела молодых людей. Подступает война, война, которой вам не удастся избежать.

Сари и его супруга Долент ревностно выполняли поручение, данное им Шенаром. Посоветовавшись друг с другом, дочь царя и ее муж решили повиноваться Шенару и стать его усердными слугами; им предоставлялся случай не только отомстить Рамзесу, но и приобрести высокое место при дворе Шенара. Союзники в борьбе, они ими останутся и после победы.

Долент без труда вошла в лучшие фиванские семьи, где были рады принять столь высокородных особ. Дочь Сети объяснила свое пребывание на Юге желанием лучше узнать эту замечательную провинцию, испытать на себе очарование спокойной жизни и приблизиться к храму Амона в Карнаке, где она собиралась провести не один день в сопровождении своего мужа.

Во время бесконечных приемов и разговоров с глазу на глаз Долент беспрестанно делилась своими мыслями и опасениями насчет Рамзеса. Кому, как не ей, было знать все его секреты? Сети был великим правителем, безупречным сувереном, Рамзес же будет тираном. Доброе фиванское общество больше не будет играть никакой роли в государственных делах, храм Амона будет оставлен заботой, безродные выскочки, как Амени, заменят представителей знатных родов. Слово за слово, она рисовала отталкивающий портрет регента и налаживала тесные связи между яростными противниками Рамзеса.

Со своей стороны Сари прикинулся набожным и неприкаянным. Он, который управлял выдающимся институтом «Капа», согласился на скромную должность учителя в одной из школ в Карнаке и вступил в сообщество ритуальных служащих, которым надлежало украшать алтари цветами. Его самоуничижение не осталось неоцененным — влиятельные деятели церкви получали большое удовольствие от бесед с ним и часто приглашали разделить с ними трапезу. Подобно жене, Сари всюду изливал свою желчь.

Когда ему позволили побывать на великой стройке, где находился и Моис, Сари поздравил своего бывшего ученика с успехами в работе. Ни один колонный зал не сможет сравниться с храмом Карнака, размеры которого были столь велики, что в самом деле напоминали жилище богов.

Моис заметно окреп и возмужал. Бородатый, с лицом, опаленным лучами солнца, он размышлял в тени гигантской капители.

— Как я рад тебя видеть! Еще один мой ученик блестяще преуспел в своем деле…

— Не забегайте вперед; пока последняя колонна не будет воздвигнута, я не смогу чувствовать себя спокойно.

— Повсюду только и слышишь похвалы стремительности твоих работ.

— Я всего лишь проверяю, как работают другие.

— Твои достоинства не могут не поражать, Моис, и я только могу себя поздравить с этим.

— Вы в Фивах проездом?

— Нет, мы с Долент остановились на загородном доме. Я теперь преподаю в школе в Карнаке.

— Это очень похоже на опалу.

— Так оно и есть.

— И какова же причина немилости?

— Хочешь знать правду?

— Пожалуйста.

— Трудно говорить об этом…

— Я вовсе не хочу принуждать вас.

— Это из-за Рамзеса. Он выдвинул ужасные обвинения против меня и своей собственной сестры.

— Без доказательств?

— Без малейших доказательств. Иначе почему он не обратился в суд?

Довод был весьма убедительным.

— Рамзес опьянен своей властью, — продолжал Сари. — Его сестра опрометчиво потребовала от него вести себя немного сдержаннее. На самом деле он вовсе не изменился. Его непримиримый и несдержанный нрав не слишком подходит для тех обязанностей, которые ему доверили. Поверь, я же первый пожалел об этом; я тоже пытался его образумить. Бесполезно.

— Это изгнание не слишком тяжко для вас?

— Изгнание — слишком громкое слово! Здесь замечательно, храм внушает покой душе, и я счастлив передавать свои знания маленьким детям. Для меня время амбиций прошло.

— Вы считаете себя жертвой несправедливости?

— Рамзес — регент государства.

— Злоупотребление властью достойно осуждения.

— Так лучше, поверь мне; но не стоит доверять Рамзесу.

— Почему?

— У меня такое впечатление, что он собирается избавиться от всех своих старых друзей под разными предлогами. Одно их присутствие тяготит его, как и Нефертари; с того времени, как они поженились, эти двое перестали замечать кого бы то ни было. Эта женщина отравляет ему ум и сердце. Берегись, Моис! Со мной уже все кончено, но настанет и твой черед!

Еврей в этот раз размышлял намного дольше, чем обычно. Он уважал своего бывшего наставника, который говорил весьма убедительно. Неужели Рамзес свернул с прямого пути?

Лев и желтый пес благосклонно приняли Нефертари; за исключением Рамзеса, она одна могла погладить хищника, не рискуя быть оцарапанной или укушенной. Каждые десять дней молодая чета устраивала себе день отдыха и отправлялась на прогулку за город; Громила бежал рядом с колесницей, Неспящий устраивался в ногах у своего хозяина. Они останавливались, чтобы пообедать на краю поля, наблюдали за полетом ибисов и пеликанов, приветствовали сельских жителей, очарованных красотой Нефертари; молодая женщина умела со всеми найти общий язык и всегда подбирала нужные слова. Часто она спешила помочь, чтобы улучшить условия жизни старого или немощного крестьянина.

С кем бы она ни имела дело, с Туйей или со служанкой, она всегда оставалась самой собой, внимательной и спокойной. Она обладала всем, чего не хватало Рамзесу — терпением, сдержанностью и мягкостью. Каждый ее шаг подтверждался печатью царицы. С первой минуты было понятно, что она станет незаменимой.

В сердцах молодых людей росла и ширилась любовь, которая весьма отличалась от того, что регент испытывал к красавице Исет. Как и она, Нефертари умела отдаваться удовольствию и ласкам своего любовника, но когда их тела соединялись, глаза ее светились совсем иным светом. Нефертари, в отличие от красавицы Исет, разделяла самые тайные помыслы Рамзеса.

Когда наступила зима двенадцатого года правления его отца, Рамзес попросил у него разрешения отвезти Нефертари в Абидос, чтобы приобщить ее к тайнам Осириса и Исиды. Царственная чета, регент и его супруга, вместе отправились в святой город, где Нефертари прошла посвящение.

На следующий день после церемонии царица Туйа надела ей на руку золотой браслет, который она теперь должна была надевать во время отправления ритуалов, являясь отныне помощницей великой царской супруги. Молодая женщина была растрогана до слез. Вопреки тому, чего она опасалась, ее новый путь нисколько не отдалил ее от храма.

— Мне это не нравится, — жаловался Амени.

Зная ворчливый нрав своего личного секретаря, Рамзес порой слушал его вполуха.

— Мне это совсем не нравится, — повторил тот.

— Что, тебе прислали папирусы плохого качества?

— Можешь быть уверен, я их не принял. Ты что, не замечаешь, что творится вокруг тебя?

— Здоровье фараона в порядке, моя мать и супруга лучшие в мире друзья, в стране мир, Гомер творит… Чего еще желать? Ах, да, ты у нас еще не женат!

— У меня нет времени заниматься этими пустяками; больше ты ничего не заметил?

— Нет, честное слово.

— Ты утонул в глазах Нефертари. Но как можно тебя в этом упрекать! К счастью, я на страже, я слежу и слушаю.

— И что же ты слышишь?

— Тревожные слухи: кое-кто пытается испортить твою репутацию.

— Шенар?

— Твой старший брат в последние месяцы отличается удивительной скромностью, зато недовольство двора все растет.

— Это неважно.

— Я так не считаю.

— Я устраню всех этих болтунов со своего пути!

— Они это знают, — заметил Амени, — поэтому-то они и ополчились против тебя.

— Вне кулуаров дворца, приемного зала или их пышных особняков они не такие смелые.

— Теоретически ты прав, но я опасаюсь организованной оппозиции.

— Сети назначил своего преемника; все остальное — пересуды.

— Ты полагаешь, Шенар отступился?

— Ты сам говорил о его покорности.

— Она-то меня и беспокоит. Это так на него не похоже!

— Ты слишком подозрителен, мой добрый друг. Мы под защитой Сети.

«Пока он жив», — подумал Амени, решившись оградить Рамзеса от ядовитой ауры, которая все сгущалась вокруг него.

50

Дочь Рамзеса и Нефертари прожила всего два месяца: слабая и тщедушная, она быстро отправилась обратно в мир теней. Безутешная молодая мать сама не на шутку встревожила докторов. Три недели подряд Сети гипнотизировал ее каждый день, придавая ей сил справиться со своим горем.

Регент не отходил от супруги ни на шаг; впрочем, из уст Нефертари не прозвучало ни одной жалобы. Похитительница-смерть часто пробавлялась младенцами, не разбирая их происхождения. Ничего, от любви, которую Нефертари питала к Рамзесу, появится другой малыш.

Маленький Ха был вполне здоров; он был предоставлен заботам кормилицы, в то время как красавица Исет занимала все более прочное место в фиванском обществе. Она с сочувствием выслушивала излияния Долент и ее мужа, удивляясь несправедливости, допущенной Рамзесом. Здесь, в этом великом городе Юга, опасались прихода к власти регента, в котором все уже видели будущего деспота, мало заботящегося о законе Маат. Красавица Исет пыталась опровергнуть эту точку зрения, но в ответ ей представили столько внушительных аргументов, что ей нечего было ответить. Выходит, она без памяти любила тирана, жадного до власти, бесчувственное чудовище? И опять ей вспомнились слова Шенара.

Сети совсем позабыл про отдых. Как только ему выпадала свободная минута, он сразу посылал за Рамзесом. Отец и сын долго беседовали в саду царского дворца. Сети, не имевший пристрастия к письму, передавал свою науку на словах. Другие цари составляли своды высказываний, чтобы подготовить своих регентов к царствованию, он же предпочитал путь от старых уст к молодым ушам.

— Этого знания недостаточно, — предупредил он, — но оно подобно мечу и щиту пехотинца, оно позволит тебе защищаться и нападать. В периоды счастливой жизни каждый будет приписывать себе заслугу этого счастья; когда же придет несчастье, виноват будешь один ты. Если ты допустишь ошибку, не обвиняй никого и старайся исправиться. Таково правило власти: постоянное выправление мысли и действия. Настало время доверить тебе миссию при дворе, в которой ты будешь представлять меня.

Это предупреждение не обрадовало Рамзеса; он бы с большей охотой еще долгие годы слушал наставления своего отца.

— Небольшая нубийская деревня подала протест на администрацию царского наместника. Рапорты, доставленные мне, содержат путанные и неясные сведения. Поезжай туда и прими решение от имени фараона.

Нубия была все таким же чарующим краем, который заставил Рамзеса забыть о том, что он приехал сюда не отдыхать. Никакой груз не давил ему на плечи; влажный воздух, ветер, разметывающий пальмы дум, охра пустыни и красные скалы, все это придавало его душе необычайную легкость. Ему вдруг захотелось отправить солдат обратно в Египет и затеряться одному в этих прекрасных краях.

Но царский номарх был уже здесь, болтливый и услужливый.

— Мои рапорты прояснили ситуацию?

— Сети нашел их запутанными.

— А между тем, все ясно, как день! Эта деревня взбунтовалась, ее следует снести.

— Вы понесли какие-нибудь потери?

— Нет, благодаря моей осторожности. Я ожидал вашего прибытия.

— Почему же вы не вмешались немедленно?

Царский наместник забормотал себе под нос:

— Откуда же мне знать… много ли их, как там…

— Отвезите меня на место.

— Завтрак уже готов и…

— Едем.

— В такую жару? Я полагал, что лучше будет отправиться в конце дня.

Колесница Рамзеса рванула с места.

Маленькое селение спокойно дремало на берегу Нила, в тени пальмовой рощи; мужчины доили коров, женщины готовили еду, детишки нагишом плескались в воде. У порогов лежали, растянувшись, тощие собаки.

Египетские солдаты рассредоточились по прилегающим холмам; их численное превосходство казалось подавляющим.

— Ну, и где же бунтовщики? — спросил Рамзес у номарха.

— Это они и есть… Не обольщайтесь их мирными занятиями.

Разведчики, все как один, доложили, что в окрестностях не обнаружено ни одного вооруженного нубийца.

— Глава этого селения осмелился оспаривать мою власть, — заявил наместник. — Следует немедленно это пресечь, иначе мятеж охватит все соседние племена. Надо застать их врасплох и перебить всех до одного. Это будет хорошим уроком для прочих нубийцев.

Какая-то женщина заметила египетских солдат; она позвала детей, которые выпрыгнули из воды и кинулись прятаться по домам. Мужчины вооружились луками, стрелами и копьями и сгрудились в центре деревни.

— Смотрите! — воскликнул наместник. — Разве я был не прав?

Глава деревни направился к ним. С двумя длинными страусовыми перьями в курчавых волосах, красной перевязью на груди, он вышагивал гордо и решительно. В правой руке он держал пику длиной в два метра, украшенную лентами.

— Он собирается напасть, — предупредил номарх. — Наши лучники должны обезвредить его!

— Здесь я отдаю приказы, — напомнил Рамзес. — Не стрелять!

— Но… что вы собираетесь делать?

Рамзес снял свой шлем, кирасу и голенища, положил меч и кинжал и спустился по каменистому склону.

— Великий Правитель! — завопил номарх. — Вернитесь, он вас убьет!

Регент шел ровным шагом, глядя в лицо нубийцу; воин лет шестидесяти был худой, даже костлявый.

Когда он поднял свою пику, Рамзес подумал, что в самом деле подверг себя неоправданному риску, однако предводитель нубийского племени был не опаснее дикого быка.

— Кто ты?

— Рамзес, сын Сети, регент Египта.

Нубиец опустил оружие.

— Здесь я хозяин.

— Ты им и останешься до тех пор, пока будешь уважать закон Маат.

— Это царский наместник, призванный защищать нас, предал закон.

— Это серьезное обвинение.

— Я соблюдал уговор, но наместник не сдержал свое слово.

— Скажи, чем ты недоволен.

— Он пообещал нам зерно в обмен на подать, и где же обещанное?

— А где дань?

— Идем.

Следуя за предводителем, Рамзес вынужден был зайти в деревню и оказался в окружении вооруженных воинов. Номарх, полагая, что они собираются убить его или взять в заложники, закрыл лицо руками. Но ничего подобного не случилось.

Предводитель указал регенту на мешки, полные золотого песка, шкуры пантер, страусовые веера и яйца, ценящиеся в знатных семьях.

— Если договор не будет выполнен, мы станем отстаивать наши права и будем сражаться до последнего, даже если всем нам суждено погибнуть. Невозможно жить в мире, где не держат слово.

— Сражаться не придется, — заявил Рамзес. — Как и было обещано, вам доставят зерно.

Шенар охотно обвинил бы Рамзеса в проявленной слабости по отношению к нубийским мятежникам, но царский наместник отсоветовал ему это делать. Во время их долгого секретного разговора номарх указал на все увеличивающуюся популярность Рамзеса среди военных: солдатам нравилась его отвага, воодушевление и его способность быстро принимать решения. С таким командиром им не страшен был никакой противник, так что обвинение Рамзеса в трусости обернулось бы против самого Шенара.

Старший сын фараона признал верность доводов своего собеседника. Невозможность контролировать армию была, конечно, большим упущением, но скоро она все равно должна была повиноваться новому правителю Обеих земель. В Египте грубой силы было недостаточно, чтобы управлять государством, одобрение же двора и старших жрецов, напротив, являлось заметным преимуществом.

Рамзес все больше представлялся как неустрашимый и опасный вояка. Пока бразды правления в руках Сети, молодой человек будет обречен оставаться в бездействии. Но потом… Из желания развязаться с врагом он может втянуть страну в безумную авантюру, в которой Египет рискует потерять все.

Как подчеркивал Шенар, Сети сам заключил перемирие с хеттами, отказавшись от захвата их территорий и взятия знаменитой крепости Кадеш. Поведет ли себя Рамзес столь же мудро? Сановники ненавидели войну; живя в комфорте и спокойствии, они опасались слишком бравых генералов.

Страна не нуждалась в герое, способном развязать войну и предать Ближний Восток огню и крови. Судя по рапортам послов и курьеров, находящихся с миссией за границей, хетты выбрали мирный путь и отказались от завоевания Египта. Поэтому появление такого человека, как Рамзес, было не только не нужно, но могло даже навредить. Если бы он стал упорствовать, отстаивая свои позиции захватчика, не стоило ли просто убрать его?

Доводы Шенара оставили свой след в умах; он нем стали говорить как о человеке уравновешенном и реалисте. Факты, похоже, были на его стороне.

Во время своего путешествия в Дельту, в ходе которого ему удалось убедить двух глав провинции поддержать его после смерти Сети, он принял также Ашу в роскошной каюте на борту своего корабля. Его повар приготовил изысканный обед, а виночерпий выбрал белое вино с исключительным букетом.

Как обычно, молодой дипломат был одет с несколько претенциозной элегантностью; живость его взгляда порой смущала, но мягкость голоса и его невозмутимое спокойствие внушали уверенность. Если он, предав Рамзеса, останется верен ему, Шенар сделает из него прекрасного министра иностранных дел.

Аша ел кончиками пальцев и отпивал из бокала, едва пригубив.

— Неужели вам не нравится обед?

— Извините, но у меня много забот.

— Что-нибудь личное?

— Вовсе нет.

— Что, кто-то пытается вставлять вам палки в колеса?

— Напротив.

— Рамзес… Конечно, Рамзес! Он обнаружил наше сотрудничество!

— Можете быть спокойны, нашу тайну никто не раскрыл.

— Что же тогда вас так беспокоит?

— Хетты.

— Однако рапорты, которые появляются при дворе, содержат обнадеживающую информацию; их воинственные порывы, кажется, рассеялись.

— Да, и в самом деле, это официальная версия.

— А разве это не так?

— Слишком наивно, если только мои начальники не желают ободрить Сети и не расстраивать его пессимистическими прогнозами.

— Есть точные сведения?

— Хетты вовсе не какие-нибудь ограниченные дикари; и поскольку прямое военное столкновение пока невозможно, они пустили в ход хитрость.

— Они приобретут себе благосклонность нескольких местных тиранов и начнут плести мерзкие интриги.

— Да, таково в самом деле мнение знающих людей.

— А вы с этим не согласны?

— Все меньше и меньше.

— Чего вы опасаетесь?

— Как бы хетты не начали плести свои сети в областях, находящихся у нас в подчинении, и как бы мы не угодили в эту ловушку.

— Но это совершенно немыслимо. При малейшем нарушении договоренности Сети непременно вмешается.

— Сети ничего об этом не знает.

Шенар отнесся к признаниям молодого дипломата довольно серьезно. До сих пор тот отличался большой проницательностью.

— Эта угроза неизбежна?

— Хетты выбрали стратегию медленного наступления; через четыре-пять лет они будут во всеоружии.

— Продолжайте следить за их действиями, но не говорите об этом ни с кем, кроме меня.

— Вы требуете слишком многого.

— Вы и получите столько же.

51

Рыбачий поселок жил своей тихой размеренной жизнью. Расположенный на берегу моря, он находился под постоянной охраной полицейского звена, состоящего из дюжины человек, в обязанности которых входило наблюдать за перемещением кораблей. Дело было непыльное; время от времени какое-нибудь египетское судно отправлялось на север. Командир звена, шестидесятилетний пузатый служака, отмечал на табличке его название и дату отплытия. Что же касается моряков, прибывавших из-за границы, они проходили другими воротами Нила.

Охранники помогали рыбакам вытаскивать сети и содержать в порядке лодки. Рыбы всегда было вдоволь, и по праздничным дням начальник охотно соглашался поделиться порцией вина, которое каждые пятнадцать дней доставляли по распоряжению администрации.

Игры дельфинов были любимым развлечением всего поселка, на их прыжки и догонялки можно было смотреть без конца. По вечерам старый рыбак рассказывал легенды: неподалеку оттуда, в болотах, богиня Исида укрылась со своим младенцем, Хором, чтобы избавить его от яростного Сета.

— Командир, какой-то корабль.

Разлегшись на циновке в этот послеобеденный час, охранник не имел ни малейшего желания вставать и приниматься за дело.

— Дай ему знак и запиши название.

— Он направляется к нам.

— Ты, наверное, не разглядел… Посмотри получше.

— Он направляется к нам, это точно.

Начальник, удивившись, поднялся; вино сегодня не должны были привозить. Холодное пиво не могло вызвать видения, оно слишком слабое.

С берега хорошо было видно этот корабль внушительных размеров, который шел прямо на поселок.

— Это не египетский…

Ни один греческий корабль не стоял в этих гаванях. Приказ был однозначный: отвадить непрошенного гостя, приказав ему повернуть на запад, где его должна была встретить морская охрана фараона.

— К оружию! — скомандовал начальник своим подчиненным, которые уже разучились держать в руках и копье, и меч, и лук, и щит.

На борту странного корабля стояли люди с матовой кожей и вьющимися усами, на головах у них были шлемы, украшенные рогами, грудь была защищена металлическими латами, в руках они держали заостренные мечи и круглые щиты.

На носу стоял гигант.

Вид у него был столь устрашающий, что охранники попятились.

— Демон, — прошептал один из них.

— Это всего лишь человек, — поправил командир. — Снимите его.

Два лучника выстрелили одновременно. Первая стрела затерялась, вторая, кажется, должна была вонзиться в тело гиганта, но тот рассек ее мечом, прежде чем она успела коснуться его.

— Там, там! — закричал охранник. — Еще один!

— Вторжение, — заключил командир. — Отступаем.

Рамзес наслаждался счастьем.

Счастьем каждого дня, сильным, как южный ветер, и мягким, как ветер северный. Нефертари заполняла собой каждую секунду, устраняла заботы, просветляла мысли, рядом с ней дни наполнялись мягким лучистым светом. Молодая женщина умела его успокоить, не пытаясь потушить огонь, который горел в его сердце, ведь она была носительницей странного, почти пугающего будущего, будущего правления.

Нефертари не переставала удивлять его, она могла бы довольствоваться спокойным и праздным существованием, но она обладала неповторимой природой царицы. Что ей было предначертано — судьба царицы или прислужницы? Нефертари была загадкой. Загадкой с чарующей улыбкой, которая так напоминала улыбку богини Хатхор, такую, какой он видел ее на могиле первого Рамзеса, своего предка.

Красавица Исет — это земля, а Нефертари — небо. Рамзесу нужны были обе, но к первой он испытывал только страсть и желание.

Нефертари была его любовью.

Сети любовался заходом солнца. Когда Рамзес обратился к нему с приветствием, дворец уже погрузился в сумерки. Царь не зажигал огня.

— Нет, никаких тревожных рапортов из Дельты не поступало, — подтвердил он своему сыну. — Мои советники полагают, что имел место какой-то незначительный инцидент, но я убежден, что они ошибаются.

— А что произошло?

— Какие-то пираты напали на рыбацкое селение на берегу Средиземноморья. Охранникам, которые должны охранять эти берега, пришлось отступить, утверждают, что ситуация у них под контролем.

— Вы полагаете, они лгут?

— Твоя задача — проверить это.

— Откуда такая недоверчивость?

— Эти пираты — известные грабители. Если они предприняли попытку вторгнуться в наши земли, скоро они начнут сеять ужас повсюду.

Рамзес вспылил:

— Неужели охранники на границе не могут обеспечить нашу безопасность?

— Может быть, тот, кто отвечает за это, недооценил опасность.

Царь снова обратил взор к закату; ему бы очень хотелось отправиться вместе с сыном, снова увидеть те водные пейзажи в Дельте, воплощать государство, возглавляя армию. Но после четырнадцати лет царствования он чувствовал, как болезнь пожирает его. К счастью, сила, которая покидала его, мало-помалу переходила к Рамзесу.

Охранники вновь соединились где-то в тридцати километрах от побережья, в маленьком городке, стоящем на берегу одного из рукавов Нила. В спешке, все время надеясь, что подойдет подкрепление, они возвели деревянные укрепления. Как только подошли войска под предводительством Рамзеса, они вышли из своего укрытия и бросились навстречу своим спасителям, и впереди всех — командир.

Он упал ниц перед колесницей Рамзеса.

— Мы все целы, Великий Правитель! Ни одного раненого.

— Встаньте.

Нечаянная радость тут же сменилась ледяным молчанием.

— Мы… нас было слишком мало, чтобы оказать сопротивление. Пираты просто перебили бы всех нас.

— Что вам известно об их продвижении?

— Они не покидали побережья и уже захватили другое селение.

— Из-за вашей трусости!

— Великий Правитель… бой бы оказался слишком неравным.

— Убирайтесь с моего пути.

Начальник отряда едва успел метнуться к обочине; уткнувшись лицом в землю, он не видел, как колесница регента направилась к адмиральскому кораблю внушительной флотилии, прибывшей из Мемфиса. Едва взойдя на борт, Рамзес тут же отдал приказ двигаться строго на север.

Вне себя как из-за пиратов, так и из-за никчемной охраны, регент накинулся на гребцов, которые проявляли чудеса проворности и силы. Темп не только не уменьшился, но, напротив, передался всей команде корабля, спешащей восстановить порядок на морской границе Египта.

Взгляд Рамзеса был устремлен только вперед.

Пираты, занявшие две прибрежные деревни, сомневались, какую им стоит занять позицию: либо идти дальше вдоль берега, занимая все новые селения, либо погрузиться на борт с награбленным и вскоре вернуться за новой добычей.

Штурм Рамзеса застал их врасплох, как раз во время обеда, когда они жарили рыбу. Несмотря на явное численное превосходство противника, пираты бились с диким ожесточением; один только гигант сумел отбросить человек двадцать пехотинцев, но все же пал под непрерывными атаками все прибывающих египтян.

Больше половины пиратов были убиты, корабль их был предан огню, однако их предводитель все еще отказывался склонить голову перед Рамзесом.

— Твое имя?

— Серраманна.

— Откуда ты?

— Из Сардинии. Ты победил меня, но скоро придут другие корабли и отомстят за меня; их будет много, десятки, ты не сможешь остановить их. Мы хотим получить богатства Египта, и мы их получим

— Вам не хватает вашей страны?

— Завоевывать — это наш смысл жизни; ваши жалкие солдаты долго не выстоят против нас.

Возмущенный дерзостью пирата, один из пехотинцев уже занес меч, чтобы отрубить ему голову.

— Отойди! — приказал Рамзес, обернувшись к своим солдатам. — Кто из вас осмелится выйти один на один с этим варваром?

Охотников не нашлось.

Серраманна расхохотался.

— Тоже мне, воины!

— Чего ты хочешь?

Вопрос озадачил гиганта.

— Богатства, конечно! И еще женщин, лучшего вина, имение…

— Если я предоставлю тебе все это, ты согласишься возглавить мою личную охрану?

Глаза великана вылезли из орбит.

— Убей меня, но не смейся надо мной.

— Настоящий воин умеет принимать решение мгновенно: что ты выбираешь, служить или умереть?

— Пусть меня освободят!

Двое пехотинцев с явным опасением развязали ему руки.

Рамзес был высоким, но великан был выше его на целую голову. Он сделал два шага к регенту, но египетские лучники направили на него свои стрелы. Если вдруг он бросится на Рамзеса, чтобы схватиться с ним врукопашную, смогут ли они выстрелить в него, не задев при этом сына Сети?

Тот ясно прочитал в глазах сарда желание убить его, но остался стоять, скрестив руки на груди, как будто это его вовсе не трогало. Противнику не удастся вызвать у него и тени страха.

Серраманна преклонил одно колено и опустил голову.

— Приказывай, я слушаю.

52

В добропорядочном мемфисском обществе поднялся большой скандал. Неужели в египетской армии мало было стоящих молодых людей, неужели они недостойны были осуществлять охрану регента? Видеть во главе его личной охраны этого варвара было настоящим оскорблением для знати, даже если, по общему мнению, присутствие Серраманны, сохранившего свои сардинские привычки, отпугивало всех, кто только собирался приблизиться к царевичу. Конечно, все остальные пираты, промышлявшие грабежом, отправились на шахты искупать свою вину тяжелым трудом, однако их главарь занимал теперь завидный пост. Если бы он задумал нанести Рамзесу удар в спину, никто не пожалел бы регента.

Шенар радовался этому новому проступку; это взбалмошное решение лишний раз подтверждало, что его брата привлекала лишь грубая сила. Разве не пренебрегал он пиршествами и приемами ради бесконечных скачек на лошади по пустыне, ради стрельбы из лука, боев на мечах или, наконец, опасных забав со своим львом?

Серраманна стал его первым спутником во всем: они передавали друг другу правила боя врукопашную или на ножах, достигнув одновременно силы и гибкости. Египтяне, оказавшиеся под началом великана, и не думали жаловаться; они тоже многому научились, превратившись в элитное войско, которое прекрасно кормили и содержали в наилучших условиях.

Рамзес сдержал свои обещания: Серраманна получил во владение особняк в восемь комнат с колодцем и садом, засаженным деревьями. Подвалы его были заполнены амфорами с вином, а постель согревали ласковые ливийки и нубийки, очарованные статностью иностранца.

И хотя он остался верен своему шлему и латам, своему мечу и круглому щиту, сард понемногу забыл свою Сардинию. Там он был беден и презираем; в Египте он узнал богатство и почет! Он выказывал Рамзесу бесконечную признательность; ведь он не только спас ему жизнь, но и дал ему то существование, о котором он всегда мечтал. Тому, кто осмелился бы угрожать регенту, пришлось бы иметь дело с ним.

Начало четырнадцатого года правления Сети было неважным: слабое половодье грозило обернуться голодом. Как только царь получил уведомление от специалистов из Асуана, которые наблюдали за рекой и сверяли данные со статистическими данными, он вызвал Рамзеса. Несмотря на усталость, которая теперь неотступно преследовала его, фараон отвез своего сына в Гебель Сильсиль, в то место, где берега реки сближались. Согласно древней традиции Хапи, энергия половодья выходила там на поверхность, даря чистую живительную воду.

Чтобы восстановить гармонию, Сети принес в дар реке сорок четыре кувшина с молоком, триста белых хлебов, семьдесят пирогов, двадцать восемь горшков меда, двадцать восемь корзин винограда, двадцать восемь коробов с фигами, двадцать восемь — с финиками, двадцать восемь — с гранатами, фрукты, огурцы, фасоль, фаянсовые статуэтки, сорок восемь кувшинов с ладаном, золотом, серебром, бронзой, алебастром, пироги в форме быка, гуся, крокодила и гиппопотама.

Три дня спустя уровень воды поднялся, однако еще недостаточно; оставалась последняя надежда.

Дом Жизни Гелиополиса был самым древним в Египте. Там сохранились книги, содержащие тайны неба и земли, обряды, карты небесной сферы, царские анналы, предсказания, мифологические тексты, труды по медицине и хирургии, математические и геометрические трактаты, ключи к разгадке снов, словари иероглифов, учебники по архитектуре, скульптуре и живописи, списки предметов для отправления ритуалов, которые должны были быть в каждом храме, календари праздников, сборники заклинаний, «Мудрые изречения», записанные древними, и тексты «возвращения света», позволяющие путешествовать в другом мире.

— Для фараона, — объявил Сети, — нет более важного места, чем это. Когда тебя охватит сомнение, приди сюда и обратись к архивам. Дом Жизни — это прошлое, настоящее и будущее Египта; обратись к его наставлениям, и ты увидишь то, что увидел я.

Сети попросил у смотрителя Дома Жизни, старого жреца, который больше не общался с внешним миром, принести ему «Книгу Нила». За книгой отправился один из помощников. Рамзес узнал его.

— Кажется, ты Бакен, смотритель царских конюшен?

— Я был им раньше, и в то же время я служил при храме. В возрасте двадцати восьми лет я оставил свое мирское занятие.

Крепкий, с квадратным неприятным лицом, теперь без короткой бородки, которая огрубляла черты, с мощными руками и низким хриплым голосом, он не слишком походил на эрудита, изучающего мудрость древних.

Он развернул папирус на каменном столе и удалился.

— Не пренебрегай этим человеком, — посоветовал Сети. — Через несколько недель он отправится в Фивы и останется при храме Амона в Карнаке. Его судьба опять встретится с твоей.

Царь перечитал древний документ, составленный одним из его предшественников из третьей династии более тринадцати столетий назад. Общаясь с духом Нила, он указывал, что следует предпринять, чтобы удовлетворить его, когда половодье было слишком незначительным.

Сети нашел решение. Приношение, сделанное в Гебель Сильсиле, надо было повторить в Асуане, Фивах и Мемфисе.

Сети вернулся измученным из этого долгого путешествия. Когда ему донесли, что уровень воды достиг почти нормальной отметки, он приказал главам провинций тщательно следить за состоянием плотин и накопительных водоемов. Катастрофы удалось избежать, и теперь нельзя было упустить ни капли драгоценной влаги.

Каждое утро царь, лицо которого совсем осунулось, принимал у себя Рамзеса и говорил с ним о законе Маат, богини справедливости, изображавшейся хрупкой женщиной или перышком, богини, направлявшей полет птиц. Тем не менее все должно было подчиняться ей, чтобы связь между живыми существами не прерывалась. Только если соблюдался божественный закон, солнце светило, пшеница колосилась, слабый был защищен от сильного, взаимность и солидарность оставались непременными правилами каждодневной жизни Египта. Фараону надлежало доносить до людей закон Маат и следить за его исполнением, поддержание справедливости было важнее тысячи других блестящих поступков.

Слова отца проникали в душу Рамзеса, который не осмеливался спрашивать о его здоровье, понимая, что он удаляется от повседневности и наблюдает другой мир, энергию которого он передавал своему сыну. Царевич почувствовал, что он не должен потерять ни минуты этих бесценных наставлений, потому он совсем оставил Нефертари, Амени и всех своих близких ради одного голоса фараона.

Супруга Рамзеса поддерживала его в этом стремлении. С помощью Амени она сумела освободить мужа от множества обязанностей, так что он смог полностью посвятить себя Сети и перенять его силу.

Согласно полученным сведениям, больше не было места никаким сомнениям: болезнь Сети развивалась теперь стремительно и неудержимо. Со слезами на глазах безутешный Шенар огласил печальную новость всему двору и передал ее верховному жрецу Амона и главам провинций. Врачи не теряли надежду продлить дни суверена, но все же предвидели близкий конец. Это печальное событие к тому же должно было повлечь за собой настоящую катастрофу: коронование Рамзеса.

Те, кто желал избежать этого и поддерживал Шенара, должны были быть наготове. Конечно, старший брат попытается уговорить младшего, неспособного держать в руках верховную власть, но прислушается ли Рамзес к голосу разума? Если это будет нужно для безопасности страны, вероятно, придется прибегнуть к другим способам, на первый взгляд достойным порицания, но представляющим единственный путь предотвратить развязывание войны, губительной для Египта.

Толковые и рассудительные речи Шенара вызвали одобрение. Каждый желал, чтобы царствование Сети продлилось как можно дольше, но все приготовились к худшему.

Греческие солдаты Менеласа, ставшие на время торговцами, достали свое оружие. По приказу своего царя они должны были объединиться в милицейские отряды, тем более действенные, что никто не мог ожидать нападения со стороны мирных иностранцев, которые уже успели слиться с местным населением. С приближением восстания суверену Лакедемона не терпелось ввязаться в рукопашную; как ловко он будет орудовать мечом, вспарывать животы и прокалывать грудь, отрубать конечности и сметать головы с тем же запалом, что и на полях сражений в Трое! Затем он заберет Елену и, вернувшись к себе, заставит ее заплатить за ошибки и неверность.

Шенар был настроен оптимистически: разнообразие и качество его союзников казались многообещающими. Однако один человек все-таки его беспокоил — это был сард Серраманна. Взяв его к себе начальником личной охраны, Рамзес, сам того не ведая, предупредил вмешательство своего брата, который уже внедрил туда одного своего человека, греческого офицера. Наемник, к сожалению, не мог приблизиться к Рамзесу без позволения великана. Вывод напрашивался сам собой: Менеласу требовалось убрать сначала сарда, исчезновение которого ни у кого не вызовет сожаления.

У Шенара все было готово. Оставалось дождаться смерти Сети, чтобы дать сигнал к действию.

— Твой отец не сможет принять тебя сегодня утром, — печально сказала Туйа.

— Его состояние ухудшилось? — спросил Рамзес.

— Хирург отказался его оперировать; чтобы успокоить боль, он прописал ему сильнодействующее снотворное на основе мандрагоры.

Туйа оставалась все такой же величественной, но печаль сквозила в каждом ее слове.

— Скажи мне правду, есть хоть какая-нибудь надежда?

— Не думаю; организм слишком ослаблен. Несмотря на свое крепкое сложение, твоему отцу надо было больше отдыхать; но как убедить фараона не заботиться о благе своего народа!

Рамзес увидел слезы в глазах у матери и прижал ее к груди.

— Сети не боится смерти. Его вечное пристанище уже ждет его, он готов предстать перед Осирисом и судьями другого мира. Когда его деяния зачтутся перед последним судом, ему нечего будет опасаться чудовища, пожирающего тех, кто нарушил закон Маат, — таково будет мнение, которое я разнесу по всей земле и которое останется в памяти народа.

— Чем я могу тебе помочь?

— Приготовься, сын мой; приготовься сделать все, чтобы сохранить имя твоего отца в вечности, идти по следам твоих предков и смело смотреть в неизвестные лики судьбы.

Сетау и Лотус вышли, когда наступила ночь. Вода отступила от низины, земли вновь обрели свой привычный вид; половодье, хотя и не слишком мощное, все-таки очистило край, освободив его от множества грызунов и рептилий, захлебнувшихся в его водах. Те, кому удалось выжить, были самыми стойкими и находчивыми; так что яд в конце лета должен был быть отменного качества.

Охотник за змеями остановил свой выбор на одном участке восточной пустыни, который он хорошо знал: здесь обитали дивные кобры, укус которых был смертелен. Сетау направился к логову самой крупной из них, повадки которой он давно уже изучил. Лотус шла за ним босиком; несмотря на ее опыт и хладнокровие, он не позволял ей подвергать себя ни малейшему риску. Прекрасная нубийка держала в руках рогатину, матерчатую сумку и склянку: прижать змею к земле и выдавить у нее немного яда — чего проще?

Полная луна освещала пустыню, раздражая змей и заставляя их уползать довольно далеко от своих нор. Сетау что-то тихо напевал, особенно выделяя низкие ноты, которые нравились змеям. В том месте, которое он отметил, дыра между двумя плоскими камнями и рядом ямки в песке свидетельствовали о том, что здесь совсем недавно побывала огромная рептилия.

Сетау присел, продолжая напевать. Кобра все не появлялась.

Вдруг Лотус бросилась на землю, совсем как пловчиха прыгает в воду. Озадаченный Сетау разглядел, что она борется с коброй, которую он собирался поймать. Бой оказался недолгим, нубийка быстро засунула кобру в мешок.

— Она собиралась напасть на тебя сзади, — объяснила она.

— Странно, — удивился Сетау. — Если уже змеи теряют разум, грядет что-то страшное.

53

Словно как дым, подымаясь от града, восходит до неба,

С острова дальнего, грозных врагов окруженного ратью,

Где, от утра до вечера, споря в ужасном убийстве,

Граждане бьются со стен; но едва сокрывается солнце,

Всюду огни зажигают маячные; свет их высоко

Всходит и светит кругом, да живущие окрест увидят

И в кораблях, отразители брани, скорее примчатся, —

Так от главы Ахиллесовой блеск подымался до неба… [13]

— декламировал Гомер.

— Эти строки вашей «Илиады» предвещают возвращение войны? — спросил Рамзес.

— Я говорю только о прошлом.

— Но разве в нем не заложено будущее?

— Египет начинает покорять меня. Я не хотел бы увидеть, как он погрузится в хаос.

— Отчего такие опасения?

— Я прислушался к моим соотечественникам; их недавнее возбуждение тревожит меня. Можно подумать, что их кровь кипит, как перед взятием Трои.

— Вам еще что-нибудь известно об этом?

— Я всего лишь поэт, и зрение мое все угасает.

Елена поблагодарила царицу Туйу за то, что та согласилась принять ее, хотя сейчас великой царской супруге было совсем не легко. На лице царицы, как всегда ухоженном, не видно было никаких признаков страданий.

— Не знаю, как…

— Слова здесь бессильны, Елена.

— Мое огорчение искренно, я молю богов о том, чтобы царь поправился.

— Благодарю вас; я тоже постоянно обращаюсь к невидимому.

— Мне так неспокойно, так неспокойно…

— Чего вы боитесь?

— Менелас стал слишком весел; он, обычно такой мрачный, кажется, празднует победу. Значит, он уверен, что скоро увезет меня в Грецию!

— Даже если Сети не станет, вы будете под защитой.

— Боюсь, что нет, Великая Царица.

— Менелас мой гость; у него нет никакого права решать.

— Я хочу остаться здесь, в этом дворце, рядом с вами!

— Успокойтесь, Елена, вам ничего не угрожает.

Но, несмотря на ободряющие уверения царицы, Елена опасалась мстительности Менеласа. Его поведение ясно свидетельствовало о том, что он готовил заговор, чтобы поскорее вывести свою жену из Египта. Приближающаяся смерть Сети открывала перед ним возможность, о которой он давно мечтал. Елена решила поподробнее разузнать, что замышлял ее муж. Весьма вероятно, что и жизнь Туйи была в опасности. Когда Менелас не получал того, что хотел, он становился жестоким; и эта жестокость давно уже, очень давно никак не проявлялась.

Амени прочел письмо, которое написала Долент Рамзесу:

«Мой дорогой брат, Я и мой муж очень беспокоимся о твоем здоровье и особенно здоровье нашего достопочтенного отца, фараона Сети; ходят слухи, что он серьезно болен. Хотелось бы знать, не настало ли время прощения? Мое место в Мемфисе; веря в твою доброту, я надеюсь, что ты забудешь ошибку моего мужа и позволишь ему вместе со мной засвидетельствовать почтение Сети и Туйе. В эти горестные минуты мы могли бы оказать друг другу поддержку, в которой мы все нуждаемся, ведь главное — стремиться к сплоченности семьи, не будучи рабами прошлого, не так ли?

Надеясь на твое великодушие, Сари и я с нетерпением ожидаем твоего ответа».

— Перечитай его еще раз, медленно, — потребовал регент.

Амени, сильно нервничая, исполнил просьбу.

— На твоем месте, — пробубнил он, — я бы не стал им отвечать.

— Возьми чистый папирус.

— Что же, мы сдадимся?

— Долент — моя сестра, Амени.

— Если бы я пропал, она бы нисколько не огорчилась, но я не принадлежу к царской семье.

— Какая язвительность!

— Великодушие не всегда добрый советчик. Твоя сестра и ее муж только и думают, как бы тебя предать.

— Пиши, Амени.

— У меня уже болит рука, неужели ты собираешься сам отправить ей письмо с извинениями?

— Пиши, прошу тебя.

Амени с яростью сжал перо.

— Послание будет кратким: «Не пытайтесь вернуться в Мемфис, иначе вам грозит суд, и держитесь подальше от фараона».

Перо Амени с легкостью летало по папирусу.

Долент проводила долгие часы в компании красавицы Исет, не преминув показать ей грубый ответ Рамзеса. Непримиримость регента, его жестокость, его сухость предвещали, пожалуй, его второй супруге и сыну невеселое будущее.

Оставалось только признать, что Шенар был прав, клеймя пороки своего брата; регента интересовала лишь абсолютная власть. Повсюду вокруг себя он будет сеять разрушение и несчастья. Несмотря на ту страсть, которую она к нему испытывала, Исет была в отчаянии: ей оставалось лишь начать непримиримую борьбу против Рамзеса. Долент, его собственная сестра, и то собиралась поступить так же.

Будущее Египта — это Шенар. Красавица Исет должна была забыть о Рамзесе, выйти замуж за нового хозяина страны и создать настоящую семью.

Сари добавил, что верховный жрец Амона и многие сановники разделяли мнение Шенара, его собирались поддержать, когда он станет доказывать свои права на престол поле ухода Сети. Осведомленная должным образом, красавица Исет могла взять свою судьбу в свои руки.

Когда Моис на рассвете пришел на стройку, там еще не было ни одного камнелома. Тем не менее это был обычный рабочий день, и в профессиональной ответственности этих рабочих можно было не сомневаться; в их братстве любое отсутствие должно было иметь серьезные оправдания.

Однако колонный зал храма в Карнаке, который должен был стать самым просторным из всех ранее построенных, был пуст. Впервые еврей оказался в тишине, которую не нарушал стук долота или резца. Он стал осматривать фигуры богов, выгравированные на колоннах, любуясь сценами подношений, связывающих фараона с миром божеств; священное выражалось здесь с невероятной силой, пронзая все существо человека до глубины души.

Моис пробыл там один несколько часов, как будто это ему принадлежало сейчас волшебное место, где завтра поселятся силы созидания, необходимые для жизни Египта. Но были ли они лучшим воплощением божественного? Наконец, он заметил прораба, пришедшего забрать свои инструменты, оставленные у подножия колонны.

— Почему прервали работу?

— Разве вас не предупредили?

— Я только что вернулся из карьера Гебель Сильсиль.

— Начальник объявил нам сегодня о приостановлении работ на стройке.

— По какой причине?

— Фараон лично должен был передать нам полный план работ, но он задерживается в Мемфисе. Когда он приедет в Фивы, мы сможем продолжить.

Это объяснение не удовлетворило Моиса. Что, кроме тяжелой болезни, могло помешать Сети явиться в Фивы, чтобы заняться столь важным делом?

Уход Сети… Кто это сказал? Рамзес, наверное, в отчаянии.

Моис с первым же кораблем отправится в Мемфис.

— Подойди, Рамзес.

Сети лежал на кровати из золоченого дерева под окном, через которое в комнату проникал свет заходящего солнца, освещая лицо правителя, строгость которого озадачила его регента.

Вновь появилась надежда! Сети опять почувствовал в себе силы принять Рамзеса, следы страданий стали исчезать. Он, конечно, даст бой смерти и одолеет ее!

— Фараон — представитель творца, который создал сам себя, — объявил Сети, — он делает все, чтобы Маат занимала положенное ей место. Жертвуй богам, будь хорошим пастырем своему народу, даруй жизнь людям, как малым, так и большим, будь бдительным днем и ночью, ищи любую возможность принести пользу.

— Это ваша роль, отец, и вы еще долго будете выполнять ее на счастье всем нам.

— Я видел свою смерть, она близко; ее лицо — лицо богини Запада, юной и улыбающейся. Это не поражение, Рамзес, это еще один путь. Дорога в необъятное пространство вселенной, путь, к которому я подготовился и к которому ты тоже должен готовить себя с первого дня твоего царствования.

— Не уходите, умоляю!

— Ты рожден для того, чтобы повелевать, а не умолять. Для меня настал час пережить смерть и пройти испытание перехода в мир иной. Если моя жизнь была праведной, небо примет меня.

— Египет нуждается в вас.

— С незапамятных времен Египет был единственным чадом света, сын Египта восседает на троне света. Твоя очередь сменить меня, Рамзес, продолжить начатое мною и пойти дальше, тебе, имя которому Сын Солнца.

— Мне еще столько надо у вас спросить, многому научиться…

— С момента первой встречи с диким буйволом я начал готовить тебя, ибо никому не ведомы мгновения, когда судьба нанесет тебе решительный удар; но тебе придется разгадать ее тайны, ибо ты должен будешь вести за собой свой народ.

— Я не готов.

— Никто никогда не бывает готов. Когда твой предок, первый Рамзес, покинул эту землю, чтобы отправиться к солнцу, я был столь же напуган и потерян, как и ты сейчас. Тот, кто желает царствовать — безумец или никчемный человек; только перст божий может указать на человека, выбирая его вершителем судеб. Став фараоном, ты будешь первым слугой своего народа, слугой, у которого больше не будет права на покой и спокойную радость жизни, дарованную простым смертным. Ты будешь один, не безнадежно одинокий, как изгнанник, но в одиночестве, подобно капитану корабля, который должен выбрать правильный путь, постигнув замысел тайных сил, которые его окружают. Возлюби Египет больше себя самого, и путь откроется тебе.

Золото заката обагрило спокойное лицо Сети, тело фараона источало лучистое сияние, будто струившееся из его сердца.

— Твой путь будет усеян трудностями, — предсказал правитель, — тебе придется столкнуться с опасными противниками, так как человечество предпочитает зло гармонии, но воля к победе пребудет в твоем сердце, если оно будет открытым. Чары Нефертари уберегут тебя, ибо сердце ее — сердце великой царской супруги. Будь ястребом, парящим высоко в небе, сын мой, смотри на людей своим пронзающим оком.

Голос Сети умолк, глаза смотрели вверх, туда, в другой мир, в другую вселенную, которую только он мог разглядеть.

Шенар еще медлил, не давая команды своим союзникам. То, что Сети обречен, было известно каждому, но надо было дождаться официального объявления о его кончине. Любая спешка могла навредить его замыслам; покуда фараон жив, никакой мятеж не имел оправдания. Затем, пока в течение семидесяти дней, на время мумификации, место верховной власти будет свободно, Шенар сможет выступить, но уже не против царя, а против Рамзеса. Сети уже не будет здесь, чтобы назначить своего преемника.

Менелас и его греки кипели от нетерпения. Долент и Сари, заручившись поддержкой красавицы Исет, сумели завоевать расположение верховного жреца Амона и горячую поддержку многих фиванских сановников. Меба, министр иностранных дел, хорошо поработал при дворе, ратуя за царствование Шенара.

Пропасть разверзалась под ногами у Рамзеса. Юный двадцатитрехлетний регент ошибался, полагая, что единственно слова его отца будет достаточно, чтобы обеспечить ему место на троне.

Какую участь готовил ему Шенар? Если он будет вести себя разумно, получит какой-нибудь почетный пост в оазисах Нубии, но, может быть, он станет искать себе союзников, пусть самых никчемных, и попытается устроить бунт против установившейся власти? Зная его пылкий нрав, нельзя рассчитывать, что он смирится со своей ссылкой. Нет, следовало извести его навсегда. Смерть была бы лучшим выходом, но Шенару претило лишать жизни собственного брата.

Самым разумным было предоставить его Менеласу, который мог забрать его с собой в Грецию под тем предлогом, что бывший регент, отказавшись стать фараоном, захотел попутешествовать. Царь Лакедемона будет держать его у себя, в том далеком краю, где Рамзес зачахнет, забытый всеми. Что же касается Нефертари, согласно ее изначальному предназначению, она отправится в один из храмов в провинции.

Шенар увидел, что пришел его парикмахер, мастера по маникюру и педикюру. Будущий правитель Египта должен был выглядеть безупречно.

Великая царская супруга сама объявила двору о кончине Сети. На пятнадцатом году своего правления фараон повернул свой лик к загробному миру, к своей небесной матери, которая будет воспроизводить его каждую ночь, чтобы на заре он возрождался новым солнцем; его божественные братья встретят его в раю, или, спасшись от смерти, он обратится в Маат.

Начался период траура.

Храмы были закрыты, и обрядов больше не служили, за исключением похоронных песнопений по утрам и вечерам. В течение семидесяти дней мужчины не должны были бриться, женщинам надлежало распустить волосы. Никто не ел мяса и не пил вина. Кабинеты писцов были пусты, управление всеми делами замерло.

Фараон скончался, трон опустел, Египет впал в небытие. Все опасались этого смутного времени, полного всяких опасностей, когда Маат могла покинуть их навсегда. Несмотря на присутствие царицы и регента, верховная власть не принадлежала никому. Привлеченные этим, силы мрака должны были проявить себя во всем многообразии, чтобы лишить Египет живого дыхания и поглотить его.

Армия на границе была приведена в боевую готовность: весть о смерти Сети быстро облетит зарубежье и непременно вызовет неправомерные притязания. Возможно, хетты и другие воинственные народы нахлынут в Дельту или станут готовить обширное вторжение, о котором давно мечтали и пираты, и бедуины. Одним своим присутствием Сети делал их бессильными, но теперь, когда его нет, сумеет ли Египет защитить себя?

В день изъятия внутренностей тело Сети было перенесено в зал очищения на западном берегу Нила. Великая царская супруга возглавила суд, которому предстояло судить почившего царя. Она сама, ее сыновья, визирь, члены совета мудрецов, главные сановники, служители царского дома — все объявили, поклявшись говорить только правду, что Сети был справедливым царем и что у них не было никаких жалоб на него.

Живые вынесли свой вердикт. Душа Сети могла отправиться на встречу с перевозчиком, пересечь реку мертвых и пристать к берегу звезд. Еще надо было предать его мертвое тело Осирису и мумифицировать его согласно царским обрядам.

Как только служители закончат изъятие внутренностей и дегидратацию тканей с помощью соды и солнечных лучей, тело покойного царя обернут повязками, и Сети отправится в Долину Царей, где было устроено его вечное жилище.

Амени, Сетау и Моис были обеспокоены: Рамзес ушел в себя и ни с кем не разговаривал. Поблагодарив друзей за их поддержку, он заперся у себя. Только Нефертари удавалось обменяться с ним парой слов, однако вырвать его из этого отчаяния не могла даже она.

Амени был тем более напуган, что Шенар, продемонстрировав свою печаль с нужным надрывом, стал развивать активную деятельность, встречаясь с ответственными лицами из разных министерств и беря на себя управление страной. Он уже успел засвидетельствовать визирю свое бескорыстие и заботу о продолжении процветания государства, несмотря на период траура.

Туйе следовало бы одернуть своего старшего сына, но царица не отходила от мужа. Воплощая богиню Исиду, она выполняла свою магическую роль, необходимую для воскрешения. Пока Осирис-Сети, владыка жизни, не будет положен в свой саркофаг, великая царская супруга не станет заниматься делами этого света.

Шенару была предоставлена свобода действий.

Лев и желтый пес жались к своему хозяину, будто пытаясь облегчить его страдания.

В присутствии Сети будущее улыбалось регенту; достаточно было слушать его советы, подчиняться ему и следовать его примеру. Выполняя его указания, так легко и весело было править! Ни на мгновение Рамзес не задумывался, что когда-нибудь останется один, без отца, взгляд которого рассеивал мрак.

Пятнадцать лет царствования. Как быстро пролетело время, слишком быстро! Абидос, Карнак, Мемфис, Гелиополис, Гурнах, храмы, которые вечно будут петь славу их строителю, достойному фараонов Древнего Царства. Но его больше не было здесь, и его двадцать три года казались Рамзесу одновременно слишком незначительными, чтобы править, и слишком тяжелыми, чтобы нести их груз.

Заслуживал ли он на самом деле называться этим значительным именем Сына Солнца?

Christian Jacq

RAMSES

Le Fils de la lumiere

1

В Древнем Египте гарем не был местом заключения, золотой клеткой для красивых женщин, но большим экономическим учреждением, которое мы опишем позже.

2

В ста километрах к юго-западу от Каира.

3

Небольшой народ, живший на территории современной Турции.

4

То есть Верхнего и Нижнего Египта; расположенный на их границе Мемфис представлял собой точку равновесия страны.

5

Хор и Сет, два бога, делившие между собой пространство Египта.

6

Мы сохранили современные названия, Синай и Серабит эль-Хадим, чтобы не затруднять описание. Этот город находится на юге полуострова Синай, в ста шестидесяти километрах от Суэцкого канала.

7

Это означает «жгучая».

8

Тростник, распространенный в Древнем Египте.

9

Речь идет о ноябре.

10

Она была ошибочно озаглавлена «Книга мертвых».

11

Точнее Ха-эм-Уасет, «Тот, кто появляется в Фивах».

12

Пер. Н. Гнедича.

13

Пер. Н. Гнедича.