1

Икер открыл глаза.

Невозможно пошевелиться. Его ноги и руки были накрепко привязаны к центральной мачте большого корабля, который на полной скорости двигался по тихой морской глади.

Берег, по которому он прогуливался на исходе своего рабочего дня... пятеро мужчин, набросившиеся на него и бившие его палками... пустота... Его тело болело, а голова была как в огне.

— Развяжите меня! — взмолился он.

Упитанный бородач подошел к нему.

— Тебе не нравится твоя судьба, мой мальчик?

— Почему вы похитили меня?

— Потому что ты нам пригодишься. Прекрасное сооружение, правда? Его зовут «Быстрый», он имеет сто двадцать локтей в длину и сорок — в ширину[1]. Чтобы исполнить свою миссию, мне нужно было как раз именно это.

— Какую миссию?

— Ты слишком любопытный! Однако, учитывая то, что тебя ожидает, я могу довериться тебе и сказать, что мы направляемся в Пунт.

— В землю богов? Но это лишь сказка для детей!

Капитан улыбнулся.

— Ты и в самом деле считаешь, что сто двадцать моряков, чьи сердца храбрее, чем у львов, отправились бы в погоню за бабьими россказнями? У меня команда не из мечтателей, а из крутых парней, которые станут богатыми, очень богатыми.

— А я плевать хотел на богатство! Я хочу стать только писцом.

— Забудь о табличках, кистях и папирусах. Видишь ли, море — это такое же опасное и непобедимое божество, как и Сет. И когда над нами разразится буря, я сумею успокоить море. Достаточно будет лишь принести ему жертву получше, и тогда мы сумеем доплыть до Пунта. Вот поэтому мы и бросим тебя живьем в волны. Утопая, ты нас спасешь.

— Почему... Почему я?

Капитан приложил палец к губам.

— Государственная тайна, — шепнул он. — И даже тому, кто доживает свой последний час, я не могу ее раскрыть.

Глядя, как капитан удаляется, Икер чуть не разрыдался. Умереть в пятнадцать лет, непонятно ради чего — разве это не верх несправедливости? В ярости он тщетно пытался освободиться от пут.

— Бесполезно, малыш; это настоящие морские узлы, — заметил, жуя лук, матрос лет сорока с высушенным морем и ветром лицом. — Привязывал тебя я, а что делает Черепаший Глаз, то сделано на совесть.

— Не преступай закон! Или тебя проклянут боги!

— Твои слова портят мне аппетит.

Черепаший Глаз пересел на корму.

Икер был сиротой, его воспитывал старый писец, который относился к нему, как к сыну. Мальчишка учился с азартом, его настойчивость была замечена, и в будущем он мог рассчитывать стать храмовым секретарем и жить безбедно.

Но теперь вместо этого — только бескрайнее водное пространство, которое вскоре его поглотит.

С веслом на плече мимо пленника проходил молодой матрос.

— Эй, помоги мне!

Человек остановился.

— Чего тебе?

— Развяжи меня, я тебя умоляю!

— И куда ты пойдешь, дурашка? Было бы глупо топить тебя до предначертанного часа. По крайней мере ты и себе принесешь пользу, если умрешь в нужное время. А сейчас оставь нас в покое! Если же будешь продолжать, то — слово Головореза — я отрежу тебе язык.

Икер перестал дергаться.

Его судьба решена.

Но почему именно он? До того, как исчезнуть, он хотел бы, по крайней мере, получить ответ на этот мучивший его вопрос. Государственная тайна... Чем это бедный ученик писца может угрожать могущественному фараону Сесострису, третьему по имени, который твердой рукой правит Египтом? Вероятно, капитан подшутил над ним. Его шайка пиратов воспользовалась первым, кто попался в руки.

Черепаший Глаз дал ему глоток воды.

— Лучше будет, если ты не станешь есть. У тебя ведь нет привычки к морским путешествиям.

— А что, капитан и в самом деле вот-вот ожидает бурю?

— Уж насчет этого будь спокоен!

— А если никакого происшествия не произойдет? Тогда вы сможете меня освободить!

Капитан появился из-за спины Черепашьего Глаза.

— Даже не думай, мой мальчик. Стать жертвой — твоя судьба. Прими ее и наслаждайся, пока можешь, дивной картиной вокруг: что может быть прекраснее моря?

— Меня станут разыскивать родители, и вас всех арестуют!

— У тебя давно нет родителей, и никто не заметит твоего исчезновения. Ты уже умер.

2

Ветра больше не было, и жара становилась изнуряющей. Почти вся команда дремала, растянувшись на палубе. Даже капитана разморило.

Икера захлестнуло безграничное отчаяние. Эти бандиты решили погубить его, во что бы то ни стало, и сбежать нет никакой возможности!

Юношу страшила сама мысль о том, что его поглотит море — вдали от Египта, без маломальского ритуала, без погребения. Умрет не только его тело, исчезнет и его душа, к нему придет полное небытие, «смерть навсегда» — наказание, предусмотренное лишь для преступников.

Какой проступок он совершил, что заслужил такую судьбу?

Икер не был ни убийцей, ни вором; его нельзя было обвинить во лжи или в лени. И, тем не менее, он оказался здесь и приговорен к самому худшему.

Вдали на поверхности воды замерцали блики. Икер подумал, что это обычная игра отражений, но явление нарастало и ширилось. На горизонте появилась какая-то полоса и стала расти — да так быстро, будто голодный хищник, настигающий добычу. В один миг сотни мелких тучек, возникших ниоткуда, закрыли все небо и превратились в черную плотную массу.

Внезапно вырванный из оцепенения капитан, не веря своим глазам, смотрел на взбесившуюся стихию.

— Ничто не предвещало такой бури, — прошептал он, ошеломленный.

— Проснись и отдавай распоряжения, — потребовал Черепаший Глаз.

— Паруса... Убрать паруса! Все по местам!

Гром ударил с такой силой, что оглушенные моряки не сразу смогли сдвинуться с места.

— Нужно принести в жертву мальчишку, — вспомнил Головорез.

— Займись им, — приказал капитан.

Как только его развяжут, Икер будет драться. Конечно, никаких шансов победить у него нет, но свою смерть он встретит достойно.

— Я предпочту сначала перерезать тебе горло, — заявил моряк. — Ты еще будешь жив, когда я выброшу тебя за борт, и бог моря будет доволен.

Икер не мог отвести взгляда от острия ножа, который вот-вот отнимет у него жизнь.

И в то мгновение, когда нож коснулся его тела, тучи прорезала гигантская молния и, как огненный язык, слизнула Головореза. Моряк, воя, рухнул в воду.

— Волна! — завопил Черепаший Глаз. — Чудовищная волна!

Стена воды нависла над кораблем.

Никто из моряков, даже бывалых, никогда не видел ничего ужаснее. Сознавая всю бесполезность какой-либо суеты, они застыли, опустив руки и вперив взгляды в волну, которая поднялась и обрушилась на «Быстрый» с ужасающим воем.

Пальцы его правой руки царапали что-то мягкое и влажное.

Песок... Да, должно быть, это песок.

Итак, земля иного мира должна быть пустыней, окруженной ненасытным морем, которое, без сомнения, населяют ужасные существа, пожирающие обреченных.

Если еще есть рука, значит, может быть и нога, или даже две.

Икер мог ими шевелить, и левой рукой тоже...

Он осмелился открыть глаза, а затем поднять голову.

Великолепный песчаный берег, белый песок. Неподалеку довольно много деревьев.

Но почему же тело такое тяжелое?

Икер заметил, что он все еще привязан к обломку мачты. С трудом освободившись, он медленно выпрямился, спрашивая себя, жив он или умер.

На берегу валялись разбитые обломки «Быстрого». Гигантская волна вырвала мачту вместе с Икером и унесла их на этот залитый солнцем остров с пышной растительностью.

Юноша отделался только царапинами и шоком.

Шатаясь, он обошел остров. Если еще кому-то удалось спастись, то надо быть готовым к драке.

Но берег был пустынным. Корабль и всю команду поглотило разбушевавшееся море. Выжил только Икер — жертва, обещанная всепоглощающей пучине.

Очень хотелось есть.

Исследуя центральную часть острова, он обнаружил финиковые пальмы, инжир, виноград и даже сад, где под деревьями у источника с чистой прозрачной водой росли огурцы.

Икер наелся, не сразу сообразив, что, похоже, он — не единственный обитатель этого клочка земли, затерянного посреди волн.

Почему же никого не видно? Прячутся? Какова же будет встреча, когда заметят вторжение чужака?

От страха тряслись поджилки, но Икер отправился исследовать местность.

Никого.

И хоть бы один след! Единственным спутником Икера было его сердце. Но в пятнадцать лет у мальчишек размышления и тревоги недолги.

Устав от выпавших на его долю передряг, он заснул в тени платана.

Едва проснувшись, Икер второй раз обследовал свои владения, но результат был тот же. Он заметил, что крупная рыба спокойно подходила к берегу и могла стать легкой добычей. Из ветки и остатка веревки юноша соорудил нечто вроде удочки и использовал земляного червя в качестве наживки. Едва его примитивное орудие окунулось в воду, как на нем повисла какая-то рыбина.

Да, здесь спасшийся, по крайней мере, не рисковал умереть с голоду.

Но нужно было еще разжечь огонь. К счастью, Икер нашел кусочек мягкого дерева и еще острую палочку, которую он воткнул в первый кусок, зажатый между коленями. Быстро вращая палочку, ему удалось разогреть древесину до того, что она начала тлеть. К тлеющим искоркам Икер тут же подложил сухих пальмовых листьев, разжег костерок из веток и поджарил свою рыбу.

А перед тем, как ее отведать, он должен был выполнить свой главный долг: поблагодарить богов за то, что они спасли ему жизнь.

В то мгновение, когда Икер вознес руки над огнем в молитвенном жесте, ударил гром, качнулись деревья и дрогнула земля.

В страхе юноша хотел бежать, но споткнулся, и головой сильно ударился о ствол фигового дерева.

3

Молнии, небо в огне, гигантский змей с золотой чешуей и с глазами из ляпис-лазури! Такое можно увидеть только после смерти, и чудовищный дух преисподней приближается к нему, чтобы разорвать его!

Но змей остановился и принялся испытующе его разглядывать.

— Зачем ты зажег этот огонь, человек?

— Чтобы... чтобы воздать тебе почести!

— Кто привез тебя сюда?

— Никто, меня принесло волной... Был корабль, моряки... И еще...

— Отвечай всю правду и не мешкай. Не то я испепелю тебя.

— В Египте меня похитили пираты: они хотели бросить меня живьем в море, чтобы умилостивить его и успокоить! Но капитан не сумел предусмотреть внезапно налетевшую жестокую бурю. Корабль разбило, я один спасся.

— От смерти тебя спас Бог, — сказал змей. — Этот остров принадлежит Ка, созидающей силе, энергии мира. Без нее ничто не может существовать. Но на эту землю с небесной высоты упала звезда и все сожгла. Я, хозяин этой божественной земли, чудесного Пунта, не смог помешать концу моего мира. Сумеешь ли ты спасти свой?

Икер очнулся, потому что ему жгло пятки.

Огонь перекинулся на куст, и языки пламени лизали юноше ноги.

Отодвигаясь, он заметил, что никакого гигантского змея поблизости больше нет. Икер занялся тем, что стал тушить начинавшийся пожар.

Какой странный сон... Икер поклялся бы, что змей не был иллюзией и что он с ним действительно говорил — звук этого голоса нельзя было сравнить ни с чем, и он будет помниться ему всегда. Погасив последние головешки, юноша отправился к ручью. На земле стояли два сундука. Икер протер глаза.

Сундуки были по-прежнему там. Икер медленно, как будто от сундуков могла исходить опасность, стал к ним приближаться.

Кто-то явно забавлялся, испытывая его. Этот кто-то прятался в зарослях и только что выставил сюда эту добычу с разбитого «Быстрого» или с другого корабля. И, конечно, этот кто-то не замедлит избавиться от чужака, чтобы не делиться с ним своим сокровищем.

— Тебе не нужно меня бояться, — крикнул Икер, — твое богатство меня не интересует! Вместо того, чтобы дразнить меня, давай лучше поможем друг другу выжить! Но никто не ответил.

Икер снова пошел осматривать остров, беспрестанно меняя направление, возвращаясь по собственным следам, то убыстряя, то замедляя шаг. Напрягая все свое чутье, он пытался уловить малейший признак присутствия незнакомца.

Полный провал.

Он вынужден был признать очевидное: на острове он был единственным обитателем.

А сундуки... Должно быть, он просто не заметил их вначале. Они, вероятно, уцелели в предыдущее кораблекрушение, и волна принесла их сюда.

Оставалось лишь открыть их.

В них лежали льняные пакетики и фаянсовые флакончики, от которых исходил приятный запах. Это, без сомнения, драгоценные ароматы, стоившие немалых денег.

Правда ли, что удалось избежать смерти? На острове она не казалась Икеру столь жестокой, как на пиратском корабле, но судьба, похоже, не была к нему милостивой. Конечно, он сможет прожить здесь несколько месяцев, возможно, даже несколько лет, но не сведет ли одиночество его с ума? А если иссякнет источник, а если рыба перестанет ловиться? Чтобы сделать прочный плот, нужны инструменты. Но плавание по волнам такого опасного и незнакомого моря на утлой развалюхе подобно самоубийству.

Юноша беспрестанно размышлял о словах змея, хозяина волшебной страны Пунт. Как этот малюсенький островок может быть божественной землей, таящей в себе неисчислимые сокровища, до которых было столько охотников?

Это просто невероятно!

Змей наверняка просто пригрезился ему в тревожном сне. Но при чем здесь слова о том, что необходимо спасать свой мир? Ведь в нем правит фараон, а значит, Египту не угрожает опасность!

Египет, такой далекий, такой недостижимый! Икер подумал о своей деревушке неподалеку от святилища Медамуд, к северу от Фив.

Благодаря старому писцу, приютившему юношу, им почти не приходилось заниматься полевыми работами — разве только изредка, и он мог посвятить все свое время письму и чтению. Эта привилегия стала причиной острой зависти соседей, но Икер не обращал на это внимания, так как учение поглощало его целиком.

На прибрежном песке Икер начертил иероглифы, которыми мастерски владел. Они сложились во фразу, прославлявшую профессию писца. Затем он смотрел, как заходит солнце, долго рассматривал звездное небо и заснул, надеясь и в то же время боясь снова встретиться с гигантским змеем.

Икеру захотелось отведать жареной рыбы. Вооружившись удочкой, он отправился на берег и в изумлении увидел, что берег ушел под воду. Это, без сомнения, временное явление.

Он все-таки забросил удочку, и даже несколько раз, но ни одна рыба не клюнула. Удивленный, он нырнул и долго плавал, так и не обнаружив ни одной рыбы.

Возвращаясь, Икер заметил, что вода продолжала прибывать. Если только остров не погружается в море...

Оцепенев, Икер наблюдал, как вода поднимается: вот она дошла уже до щиколоток, потом до коленей, потом до бедер... При такой скорости остров Ка не замедлит погрузиться полностью.

В панике Икер забрался на вершину самой высокой пальмы.

Дрожа и замирая от страха, он совсем отчаялся и решил было, что стал жертвой нового видения, заметив в безбрежной синеве моря белый парус.

4

Изо всей силы, на которую были способны его легкие, Икер позвал на помощь и лихорадочно замахал правой рукой.

Напрасный труд и смехотворный жест... Корабль плыл вдоль линии горизонта и был слишком далеко, чтобы Икера могли заметить.

И все же юноша упорствовал. Если впередсмотрящий имеет хорошее зрение, то, может быть, его заметят. А сам погружающийся остров разве не мог вызвать любопытство команды?

В какой-то момент Икеру показалось, что корабль изменил курс и стал приближаться. Но, скорее всего, его ждет разочарование, и юноша предпочел закрыть глаза. На этот раз, чтобы его спасти, не разразится буря и не появится гигантская волна. Вода дойдет до груди, до лица, и его накроет этот голубой и теплый саван.

Однако желание жить было в нем так сильно, что он открыл глаза.

На этот раз никаких сомнений! Корабль плыл в сторону острова.

Икер замахал руками и закричал.

Это был небольшой корабль, на его борту было двадцать моряков. Поскольку пальма уже начала уходить под воду, юноша быстро спустился вниз и как можно быстрее поплыл к своим спасителям.

Сильные руки подхватили Икера, и он оказался перед коренастым мужчиной с недобрым лицом.

— Там плавают сундуки! Подберите-ка их! А ты кто такой?

— Меня зовут Икер, я один выжил после кораблекрушения.

— Как назывался корабль?

— «Быстрый»... Сто двадцать локтей в длину, сорок в ширину, сто двадцать человек команды.

— Никогда не слышал о таком. Как это произошло?

— На нас обрушилась гигантская волна! Я остался один, меня выбросило на вот этот остров, который сейчас погружается в море.

Остолбеневшие моряки смотрели, как волны закипали в верхушках опускавшихся в море деревьев.

— Если бы я не видел этого своими собственными глазами, никогда бы не поверил, — признался капитан. — Из какого порта вы отплывали?

— Не знаю.

— Ты смеешься надо мной, мальчишка?

— Нет, меня похитили и избитого притащили на корабль. Пока я приходил в себя, мы были уже в открытом море. Меня они привязали к мачте: капитан объяснил, что они хотели бросить меня в море, чтобы умилостивить богов во время бури и успокоить стихию.

— И почему же они этого не сделали?

— Потому что буря застигла их внезапно! Один из моряков хотел было принести меня в жертву, но волна оказалась быстрее его.

Увидев, что капитан скептически поморщился, слушая его повесть, Икер остерегся рассказывать о появлении змея и его пророчествах.

— Твоя история кажется мне довольно странной... И больше никто не спасся, ты в этом уверен?

— Никто.

— А что в этих сундуках?

— Не знаю, — осторожно ответил Икер, убедившись взглядом, что они закрыты.

— Что ж, увидим позже. Я спас тебе жизнь, не забудь об этом. В твоей истории концы с концами не сходятся. Никто никогда не видел корабля, который бы назывался «Быстрый». А за этими сундуками ты охотился довольно долго, не так ли? И ты избавился от их владельца. Но дело обернулось плохо, корабль потонул, а ты, хитрец, изловчился и спасся со своей добычей.

— Я вам сказал правду! Меня похитили, меня...

— Хватит, парень, я не наивный дурачок. Меня ты не проведешь. И не смей упорствовать.

По знаку капитана два матроса схватили Икера, связали ему руки за спиной, а ноги привязали к борту.

Порт кишмя кишел судами. Одни приставали к берегу, другие отваливали с грузом. Осторожно маневрируя, капитан подвел свою посудину к причалу. Икер все еще не мог поверить в то, что оказался на суше и благополучно выпутался из своей морской истории. Хотя судьба, по-видимому, не готовила ему ничего особенно приятного.

Подошел капитан.

— На твоем месте, парень, я бы помалкивал, ой помалкивал бы! Кораблекрушение, воровство, возможно, убийство... Многовато для одного разбойника, правда?

— Я не виновен. Жертва — это как раз я!

— Конечно, конечно, но факты — упрямая вещь, и свое мнение судья составит очень быстро. Притворись, и тебе удастся избежать смертного приговора.

— Но мне не в чем себя упрекнуть!

— Только не говори этого мне, малыш. Вот что я предложу тебе, а ты хочешь — примешь, хочешь — нет: либо я оставляю сундуки себе, и мы никогда друг друга не видели, либо я веду тебя к управителю, и вся моя команда будет свидетельствовать против тебя. Выбирай, и быстро!

И это называется выбирать?...Издевательство!

— Оставляйте сундуки себе.

— Вот это славно, приятель, ты поумнел! Ты теряешь добычу, но спасаешь себе жизнь. В следующий раз, когда ты попытаешься провернуть подобное дельце, старайся организовать его чуть получше. И хорошенько запомни: мы никогда друг друга не видели.

Капитан завязал Икеру глаза. Два моряка освободили ему ноги и спустили на землю. Потом заставили быстро и долго, очень долго, идти.

— Куда вы меня ведете?

— Молчи, или мы тебя побьем.

Икер, загнанный и взмокший, чувствовал, что с трудом поспевает за конвоирами. Наверное, мучители уводят его подальше от порта, чтобы в пустынном месте лишить жизни.

— Пить, ради всего святого, пить! Ему даже не ответили.

Никогда Икер не предполагал, что способен такое выдержать. В нем поднималась какая-то неведомая ему сила, которая отказывалась уступать изнеможению.

Неожиданно его сильно толкнули в спину.

Он покатился с откоса, колючки сухих растений впивались ему в тело.

Наконец падение кончилось, и он ощутил мокрый песок. Обессиленный, с пересохшим языком, Икер умирал от жажды.

5

Кто-то пытался съесть его волосы.

Боль была такой сильной, что Икер подскочил.

Коза в страхе отпрыгнула в сторону.

— Ты вырываешь у нее хлеб изо рта, — заметил пастух, весь всклокоченный и косматый. — Такое красивое животное! Мог бы, по крайней мере, подождать, пока она насытится.

— Умоляю тебя, развяжи меня и дай мне попить!

— Попить, может быть, но развязать... Откуда ты? Я никогда тебя здесь не видел.

— Меня похитили пираты.

— Пираты? Здесь, в самом сердце пустыни?

— Я был на корабле, меня силком увели оттуда и бросили, мы шли долго-долго.

Пастух почесал голову.

— Я слышал истории, которые куда больше похожи на правду! Ты — не беглый преступник?

Нервы юноши сдали, и он разрыдался. Неужели никто никогда ему не поверит?

— Знаешь, — продолжал пастух, — вид у тебя не слишком опасный. Но в округе бродит столько грабителей, что лучше все же быть осторожным. На-ка, попей немного.

Вода из походной фляги не была слишком свежей, но Икер проглотил ее с жадностью.

— Тихо, тихо! Скоро я тебе еще дам. А сейчас отведу тебя к управляющему нашей деревни. Он решит, что с тобой делать.

Юноша покорно побрел за козьим стадом. Бежать? Зачем? Это лишь послужит доказательством вины. Ему же следует убедить эдила в своей невиновности.

Дети, заметив чужака, побежали с ним рядом.

— Конечно, это разбойник! — кричал один из них. — Смотри, пастух взял его в плен и будет просить большую награду!

Пастух замахнулся было на крикуна, но тот не унимался. И процессия двигалась среди хохота и криков, пока не остановилась перед домом управляющего.

— Что здесь происходит?

— Я нашел этого парнишку в пустыне, — объяснил пастух. — Поскольку у него руки были связаны за спиной, я не слишком ему доверяю. Я имею право на вознаграждение, не так ли?

— Потом увидим. Ну-ка, иди сюда.

Икер повиновался.

Управляющий грубо втолкнул его в какую-то каморку, где сидел долговязый здоровяк с дубиной.

— Ты как раз вовремя, парень! Мы тут со стражником поспорили. Как тебя зовут?

— Икер.

— Кто связал тебе руки?

— Моряки, которые подобрали меня на пустынном острове, а потом бросили недалеко отсюда, надеясь, что я умру от жажды.

— Хватит рассказывать глупости! Наверняка ты — мелкий воришка, пытавшийся сбежать от пытки. И что же ты украл?

— Ничего, уверяю вас!

— Хороший удар палкой вернет тебе память.

— Надо хотя бы выслушать его, — сказал стражник.

— Если тебе больше нечем заняться... Ладно, сам слушай. А я пойду на крышу. Перед тем, как отведешь этого разбойника куда следует, составь протокол по форме, как положено.

— Разумеется.

Икер приготовился к ударам дубиной, он ведь ничего не мог сказать, кроме правды, которую никто не хотел слушать.

— Рассказывай, и поподробнее, — приказал стражник.

— Зачем, если вы мне не верите?

— Что ты можешь об этом знать? У меня большой опыт, и врунов я распознаю отлично. Если ты говоришь правду, то тебе нечего бояться.

Срывающимся голосом Икер рассказал о своих злоключениях, промолчав лишь про сон, в котором он слышал слова большого змея.

Стражник слушал внимательно.

— Так, говоришь, ты один спасся, а остров погрузился в море?

— Точно так.

— И твои спасители забрали сундуки себе?

— И это верно.

— Как называлось их судно?

— Не знаю.

— А как звали капитана?

— Тоже не знаю.

Икер с отчаянием видел, что с каждым ответом его история выглядит все менее правдоподобной. И вряд ли здравомыслящий человек сможет поверить хоть одному его слову.

— Откуда ты родом?

— Из Медамуда.

— У тебя там семья?

— Нет. Меня приютил старый писец, который и обучал меня своему ремеслу.

— Говоришь, что можешь читать и писать... А ну-ка докажи мне.

Стражник указал пленнику на дощечку и кисточку, которую он окунул в чернила.

— У меня связаны руки, — напомнил Икер.

— Я развяжу тебя, но не забудь, что я отлично владею дубиной.

Старательным почерком юноша вывел: «Мое имя — Икер, и я не совершил никакого зла».

— Отлично, — заключил стражник. — Стало быть, ты не лжешь.

— Вы... Вы и правда мне верите?

— А почему бы и нет? Я же сказал тебе, что у меня большой опыт и я прекрасно отличаю правдивые речи честных людей от злодейских вымыслов.

— Значит, я... Я свободен?

— Возвращайся домой и считай тебе повезло, что выпутался живым из этой истории.

— А вы арестуете пиратов, которые хотели моей смерти?

— Мы займемся ими, будь спокоен.

Икер не осмеливался выйти из комнаты. Стражник начал составлять протокол.

— Ну что, мой мальчик, чего же ты ждешь?

— Я боюсь жителей деревни.

Стражник кликнул одного из зевак, которые как приклеенные стояли возле дома управляющего.

— Эй ты, дай ему циновку и воды.

Циновка и вода — этого достаточно, чтобы отправиться в путь, но Икер чувствовал себя таким же потерянным, как и на божественном острове Ка. Был ли он на самом деле свободен, имел ли право вернуться в свою деревню?

Стражник посмотрел ему вслед. А затем, не дожидаясь возвращения управляющего, и сам поспешил из деревни, направляясь к своим товарищам, которые пытались собрать какие-нибудь сведения о команде «Быстрого».

Но ни он сам, ни его товарищи на самом деле вовсе не были стражниками.

6

На самом юге палящее летнее солнце превращало Восточную пустыню в раскаленное пекло. Лишь змеи да скорпионы могли выжить в этом аду, зарывшись в песок.

Тем не менее, маленькая группа из пяти человек продолжала идти вперед. Возглавлял их высоченный тип, который на добрую голову был выше остальных. Борода, пронзительный взгляд исподлобья, толстые губы... Казалось, жара на него не действовала. В тюрбане и шерстяной тунике, доходившей ему до лодыжек, он без устали шел размеренным шагом.

— Больше не могу, — пожаловался один из его спутников.

Как и остальные, он был осужден за воровство, но сбежал с фермы, где отрабатывал свою вину, выполняя тяжелую работу. На побег его подбил бородач.

— Мы еще не дошли до центра пустыни, — напомнил высокий тип товарищу.

— Чего же ты еще хочешь?

— Положись на меня, слушайся, и твое будущее станет прекрасным.

— Я поворачиваю назад.

— Тебя арестует стража и вернет в тюрьму, — предупредил рыжеволосый, которого звали Шаб, «Бешеный».

— Это все же лучше, чем этот ад! В тюрьме мне дадут и поесть, и попить, и мне не нужно будет без конца идти, чтобы никуда, в конце концов, не прийти!

Бородач презрительным взглядом смерил спорщика.

— Ты позабыл, кто я?

— Сумасшедший, который вбил себе в голову, что ему поручена священная миссия!

— Со мной действительно разговаривали боги, и их воля звучит в моих словах, поскольку лишь мне открыта истина. А все те, кто пойдут против меня, исчезнут с лица земли.

— Мы за тобой пошли потому, что ты обещал богатство! Но ведь не здесь мы его найдем!

— Я — Провозвестник. Тех, кто верит мне, ждет благоденствие и могущество. Остальных — смерть.

— Мне надоели твои речи. Ты обманул нас и не хочешь в этом признаться, вот и все!

— Как смеешь ты оскорблять Провозвестника?! Немедленно покайся!

— Прощай, жалкий безумец!

Человек повернул обратно.

— Шаб, убей его, — тихо приказал Провозвестник.

Рыжий, похоже, был смущен.

— Он пришел с нами, он...

— Прирежь его, и пусть его презренные останки послужат пищей хищникам. Потом я отведу вас в то место, где вам будет дано откровение. И тогда вы действительно поймете, кто я.

Для Бешеного это было не первое убийство. Он всегда нападал сзади, всаживая жертве в шею острый кремневый нож.

Покорившись с первой встречи высокому бородачу, он свято верил, что глава их банды разит словом не хуже ножа, и перед ним — большое будущее.

Рыжий спокойно настиг беглеца, убил его и быстро догнал свою команду.

— Еще долго идти? — спросил он.

— Не бойся, — ответил Провозвестник, — доверься и следуй за мной.

Два других вора, устрашенные той сценой, свидетелями которой они стали, не осмелились выразить свой протест. Власть бородача была непререкаема.

Ни капли пота на лбу Провозвестника, ни малейшего признака усталости в его походке. Казалось, он отлично знает, куда идет.

И вот когда пустыня совсем раскалилась и сознание мутилось от жары, Провозвестник остановился.

— Здесь, — объявил он. — Посмотрите хорошенько на землю.

Пустыня изменилась. Там и тут на песке были видны белесые пятна, застывшие толстой коркой.

— Поскреби и попробуй, Бешеный.

Рыжий упал на колени.

— Это соль.

— Нет, это пена бога Сета, проступающая из земных глубин. Она предназначена мне, чтобы я стал более сильным и более беспощадным, чем сам Сет. Пламя разрушит храмы и повергнет культы, обратит в пыль могущество фараона и установит царство истинной веры — той, которую я понесу по всей земле.

— Мы хотим пить, — напомнил один из воров, — а это не утолит нашу жажду!

— Бешеный, дай мне побольше того, что ты попробовал.

На глазах у трех изумленных спутников Провозвестник проглотил так много соли, что его язык и рот стали пылать, как огонь!

— Нет лучшего питья! — заявил он.

Самый юный из разбойников отломил кусочек и стал жевать.

И вдруг он издал душераздирающий крик и покатился по солевой корке, надеясь тем погасить пожиравший его изнутри огонь.

— Никто, кроме меня, не предназначен исполнить волю Бога, — пояснил Провозвестник. — И если кто-нибудь осмелится со мной соперничать, то его будет ждать та же участь. По всей видимости, этот нечестивец умирает.

Несчастный дернулся еще несколько раз и застыл. Двое уцелевших спутников поверглись ниц перед своим хозяином.

— Господин, — взмолился Бешеный, — у нас нет твоей власти, и мы признаем твое величие... Но мы так хотим пить! Не можешь ли ты облегчить наши страдания?

— Бог избрал меня, чтобы помогать верным. Разгребайте песок, и вы обрящете.

Рыжий и его напарник яростно стали разгребать песок.

Вскоре они докопались до края колодца. Ободренные своей находкой, они в рекордное время добрались до слоя сухих камней и вытащили их.

И появилась вода...

Из поясов своих туник они сделали веревку, к которой привязали флягу.

Когда Бешеный поднял ее полной, то первым предложил попить Провозвестнику.

— Сначала вы, господин!

— Огня Сета мне достаточно.

Бешеный и его спутник смочили губы, потом немного отпили мелкими глотками, а оставшейся водой смочили себе волосы и затылок.

— Как только к вам вернутся силы, — заявил Провозвестник, — мы выступим в поход. Завоевания зовут нас. Великая война началась.

7

Собек-Защитник[2], начальник личной охраны фараона Сесостриса, был необычно взволнован. Для обеспечения безопасности монарха он пользовался услугами лишь шести стражников. Он считал их гораздо более эффективными, чем целый батальон более или менее отважных солдат, потому что эти его шестеро походили на хищников — постоянно настороже и готовы к прыжку при малейшей опасности. Да и сам Собек-Защитник не довольствовался лишь командирскими функциями: такой же атлет, как и его подчиненные, быстрый и могучий, он тренировался каждый день, и никто не мог выдержать его удар.

Даже в Мемфисе, столичном городе, охрана монарха была делом сложным. А здесь, в Абидосе, на неизвестной территории, нужно было быть готовым к любым, самым непредсказуемым, неожиданностям.

Во время путешествия морем[3] никаких происшествий не случилось. На пристани фараона встретили несколько безоружных жрецов, и он тут же отправился в храм Осириса.

В свои сорок лет царь был колоссом, выше двух метров[4], с суровым лицом. Третий в ряду Сесострисов, он носил имена «Божественного по воплощению», «Божественного по рождению», «Того, кто перевоплощается», «Могущества божественного света, явленного во славе» и «Человека могущественной богини»[5].

За первые пять лет своего царствования, несмотря на непререкаемый авторитет, Сесострис так и не сумел добиться необходимого подчинения правителей нескольких провинций, чьи богатства позволяли содержать значительные военные силы и вести в пределах своих земель независимую политику.

Собек-Защитник опасался нападения их солдат. Не казался ли им Сесострис помехой, которая рано или поздно заставит усомниться в их независимости? Переезд в Абидос, землю священную — духовную основу жизни Египта, а никак не экономическую, держался в строжайшей тайне. Но можно ли было всерьез рассчитывать сохранить какой-либо секрет в Мемфисском дворце? Начальник охраны, убежденный в обратном, тщетно пытался переубедить царя и заставить его отказаться от этого путешествия.

— Никаких новостей?

— Никаких, начальник, — поочередно ответили ему шестеро мужчин.

— Место пустынное и тихое, — прибавил один из них.

— Это в порядке вещей для земли Осириса, — заметил Собек-Защитник. — Займите удобные позиции и неизменно задерживайте любого, кто попытается приблизиться.

— Даже жреца?

— Никаких исключений.

«Великая Земля» — таким было традиционное название земли Осириса, бога, владевшего тайной воскресения. Именно он, первый суверенный властитель Египта, заложил основы цивилизации фараонов. Убитый, но воскресший и победивший смерть, он царствовал теперь над справедливыми словом, и только исполнение таинств даровало его наследнику, фараону, сверхъестественное могущество и способность поддерживать связь с созидающими силами. Без исполнения ритуала Осириса Египет не мог бы существовать.

Несколько плодородных полей, где произрастали самые лучшие в стране сорта лука, несколько скромных домиков, расположенных вдоль канала, часть пустыни, ограниченная длинной скалой, большое озеро, вокруг которого росли деревья, акации, небольшой храм, обелиски, гробницы первых фараонов и гробница Осириса — так выглядел городок Абидос, как бы застывший вне времени и продолжающий жить вне Истории.

Здесь находился остров Справедливых и ворота в небо, которые охраняли звезды.

Сесострис вошел в маленькую комнату, где его ждали постоянные жрецы. Все поднялись и поклонились.

— Спасибо, Великий Царь, что вы приехали так быстро, — неспешно произнес верховный жрец, немолодой уже человек, он держался степенно.

— В твоем письме шла речь о большом несчастье.

— Вы сами в этом сможете убедиться.

Когда верховный жрец и фараон вышли из храма, Собек-Защитник и один из его подчиненных собирались идти с ними, чтобы обеспечить охрану.

— Это невозможно, — заметил жрец. — Место, куда мы отправляемся, закрыто для непосвященных.

— Это слишком неосторожно! А если вдруг...

— Никто не может нарушать закон Абидоса, — отрезал фараон.

Царь снял золотые браслеты, которые он носил на запястьях, и отдал их Собеку. На священную землю Осириса следовало вступать без металла.

Снедаемый беспокойством, начальник стражи смотрел, как удаляются двое мужчин, которые сначала шли вдоль Озера Жизни под растущими там деревьями, потом свернули на дорогу, окаймленную стелами, и, в конце концов, вошли в Пекер — мистический источник жизни страны.

В самой его середине находилась акация — дерево, которое, произрастая на могиле Осириса, означало, что царь справедливых речами воскрес.

Сесострис тут же постиг весь масштаб катастрофы: акация погибала.

— Когда Осирис возрождается, — горестно причитал верховный жрец, — акация покрывается листьями, и наша страна процветает. Но Сет, убийца и возмутитель спокойствия, всегда пытается засушить это дерево. И тогда жизнь покидает живущих здесь. Если погибает акация, то на этой земле воцаряются жестокость, ненависть и разруха.

Своим присутствием в этом дереве Осирис соединял небо, землю и подземное царство. В нем смерть соединялась с жизнью, и иная — лучезарно сияющая — жизнь вбирала их обе в себя.

— Каждый ли день поливал ты корни дерева водой и молоком?

— Я никогда, Великий Царь, не пренебрегал своими обязанностями.

— Значит, какое-то злокозненное существо умеет манипулировать мощью Сета и использует ее против Осириса и против Египта.

— В священных текстах написано, что эта акация омывает свои корни в первичном океане и черпает оттуда ту энергию, которая ее оживляет. Только священное золото могло бы спасти дерево.

— Известно ли, где оно находится?

— Нет, Великий Царь.

— Я узнаю это. И мне известно средство, как замедлить — если не прекратить — процесс гибели акации: я построю храм и вечное жилище в Абидосе. Они окажут магическое воздействие, которое замедлит процесс увядания и даст нам — я очень на это надеюсь — время разыскать требующееся средство.

— Великий Царь, совет жрецов окажется слишком малочисленным, чтобы...

— Я соберу людей для совершения ритуала и строителей, которые займутся исключительно этой задачей. Все будет происходить в полной тайне.

И тут невероятная догадка пронзила ум фараона.

— Кто-нибудь пытался завладеть священным сосудом?

Жрец побледнел.

— Великий Царь, вы же прекрасно знаете, что это невозможно!

— И все же пойдем проверим.

Сесострис убедился, что дверь в гробницу Осириса была наглухо закрыта, а царская печать осталась нетронутой. Лишь он один имел право дать распоряжение сломать ее и проникнуть в святилище.

— Даже если бы кто-нибудь из нечестивцев и взломал эту дверь, — сказал верховный жрец, — ему не удалось бы и близко подойти к сосуду, тем более — взять его в руки.

— Абидос недостаточно охраняется, — возразил царь. — Отныне за городом будут смотреть солдаты.

— Великий Царь, ни один непосвященный не может...

— Мне известен закон Абидоса, поскольку я — гарант его. Ни один непосвященный и не вступит на землю Осириса, но все дороги, ведущие к нему, будут под наблюдением.

С вершины священного холма Сесострис посмотрел на эту землю, где решалась судьба его страны, его народа, — место, где встречались два мира: земной и высший, отсюда изливалась воля богов.

Принимая трон, он знал, что его задача, учитывая размах необходимых реформ, будет не из легких. Но он и не предполагал, что основной его проблемой станет новая смерть Осириса.

Решительным шагом Сесострис отправился в сторону дикой пустыни, раскинувшейся между песчаными холмами, за границей освоенных земель.

Не чувствуя солнечных ожогов, фараон вглядывался вдаль.

Он прозревал, как вырастают два памятника — его храм и его вечное жилище, которые замедлят фатальную гибель дерева, играя роль преграды силам тьмы.

Кто в ответе за вторжение зла, столь внезапное и грозное? Царю потребуются вся твердость и мужество, на которые он способен, чтобы, преодолев отчаяние, сразиться с еще невидимым противником.

8

После двух тяжелых дней ходьбы Икеру повезло: его подобрал караван, который вез продавать товары в Фивы. Начальник каравана сначала не слишком одобрительно отнесся к нежданному появлению лишнего рта, но отношение его изменилось, когда юноша сообщил, что умеет читать.

— У меня есть дощечки с обещанием совершить покупку. Можешь ли ты их проверить?

— Покажите мне их.

Начальник каравана не смог скрыть своего нетерпения и задал главный для него вопрос:

— И в самом деле, здесь речь идет о важных чиновниках из дворца, которые обещают мне заплатить?

— Действительно так, и вам дают хорошую цену.

— Опыт, мой мальчик, опыт! Где ты живешь?

— В Медамуде.

— В такой невзрачной деревушке! А что ты делал в пустыне?

— Известны ли вам два моряка по имени Черепаший Глаз и Головорез?

Купец почесал подбородок.

— Это мне ничего не говорит... А название корабля?

— «Быстрый». Сто двадцать локтей в длину, сорок в ширину.

— Никогда о нем не слышал. Ты не сочиняешь?

— Должно быть, я ошибся.

— Это верно! «Быстрый»... Подумай сам: если бы такой корабль существовал, то о нем бы знали! А что ты скажешь, если я попрошу тебя навести порядок в моих бумагах? С налоговой стражей предосторожность не бывает лишней, с ней шутки плохи!

Икер выполнил просьбу, чем очень порадовал своего хозяина. Тот просто поверить не мог, что ему так подфартило.

Так они и путешествовали — в ритме шага навьюченных ослов и однообразных остановок, когда можно было поспать и подкрепиться сушеной рыбой и луком, которые начальник каравана предложил Икеру в обмен на услуги.

Несмотря на мучительные раздумья и тревогу о будущем, Икер здорово обрадовался, когда караван сменил иссохшую тропу на дорогу в зеленой долине, поросшей пальмами. Забыто опасное море, забыты грозные горы! Вокруг плодородные орошаемые поля, где крестьяне собирают урожай.

— Скажи, парень, хотел бы ты работать у меня? — спросил купец.

— Нет, мне нужно найти своего учителя и продолжить обучение, чтобы стать хорошим писцом.

— Что ж, я тебя понимаю! Заработок невелик, но уважение большое. Что ж, видно так тому и быть, мой мальчик, желаю удачи.

Икер ощутил вкус ветра и мягкое тепло весны. Торопясь поскорей добраться до своей деревни, он быстро шел, выбирая тропинки, по которым столько раз бегал в детстве, ища уединения, чтобы посидеть и поразмышлять в тишине. И хотя он не прочь был поиграть с приятелями, но все же любил в одиночестве размышлять над тайнами мира и невидимых сил.

Деревня Медамуд состояла из маленьких белых домиков, выстроенных на холме и укрытых от солнца акациями, пальмами и тамарисками. При входе в деревню стоял колодец, который охранял стражник. Стражник изумился, будто увидел гостя с того света:

— Нет, ты не... ты — не Икер!

— Ты не прав; это именно я.

— Ну и дела... Икер?.. А что же с тобой произошло?

— Ничего особенного.

Икеру не очень-то хотелось откровенничать с болтливым стражником, не обсудив свои приключения с учителем.

— Между прочим, скорее всего, тебе придется уехать.

— Уехать? Я вернулся домой, чтобы учиться дальше!

Икер так возмутился, что и слушать ничего не хотел, а стражник настаивать не стал и умолк.

Икер поспешил к дому старого писца, который его обучал и воспитывал. Когда он шел по улице, маленькие девочки прекращали играть со своими тряпочными куклами, а женщины, несущие провизию, останавливались, провожая его недоверчивым подозрительным взглядом.

Дверь дома была закрыта.

Икер постучал... Еще... Потом принялся колотить в дверь.

— Не ломись, — посоветовала ему соседка. — Старый писец умер.

Будто небеса обрушились на голову юноше.

— Умер... И давно?

— Неделю назад. После твоего отъезда его в могилу унесла тоска.

Икер сел на пороге и заплакал.

Похитив его, пираты убили и его приемного отца.

— Пойди к управляющему деревней, — посоветовала соседка. — Он расскажет тебе подробности.

Сквозь нахлынувшее горе Икер чувствовал, что вся деревня смотрит на него как на виновника смерти учителя. Тяжесть несправедливости была невыносима. Нет, он, конечно, все объяснит, и боль в душе постепенно утихнет и все встанет на свои места.

Медленно, с тяжелым сердцем, дошел Икер до дома управляющего деревней. Тот командовал работами по очистке и укреплению каналов.

— Клянусь небом... это ученик нашего писца! Действительно это — ты? Вот это новость! Настоящий сюрприз! Я был более чем уверен, что никогда тебя больше не увижу!

Тон управляющего, который к своим пятидесяти годам весь заплыл жиром, был издевательским. Презрительным жестом он отпустил работавших.

— Из-за тебя, Икер, умер твой благодетель, ты просто убил его своим бегством. Это — преступление, за которое ты ответишь перед богами. Будь на то моя воля, я бы отправил тебя в тюрьму.

— Вы ошибаетесь, я невиновен! Меня похитили пираты, и я уцелел только чудом.

Управляющий деревней расхохотался.

— Придумал бы хоть что-нибудь поумнее! А еще лучше — заткнись и убирайся отсюда.

— Но... Я так хотел вернуться домой!

— Ты говоришь о доме? Его владелец не оставил завещания в твою пользу. Поэтому я его реквизировал. Вся деревня презирает тебя, и тебе больше нет места среди нас.

— Поверьте мне, я действительно был похищен, я...

— Довольно! Надеюсь, что раскаяние сожжет тебе душу. И если ты немедленно не уберешься, я прикажу слугам выгнать тебя палками. Ах да, стой... Твой благодетель просил перед смертью, чтобы я передал тебе, если ты когда-нибудь появишься, этот ларец. Это очередная наивная благоглупость старика, но я обязан выполнить его последнее желание. А теперь уходи из Медамуда, Икер, и никогда ни под каким видом сюда не возвращайся.

Прижимая ларец к груди, Икер ушел далеко от деревни и только тогда решился открыть его. Он заметил, что деревянная задвижка у ларца была сломана.

Внутри лежал маленький папирусный свиток, скрепленный печатью.

Печать также была сломана и кое-как сложена снова.

В нескольких словах писец проклинал своего ученика и обещал ему тысячу разных казней. Но Икер прекрасно знал почерк своего учителя, чтобы понять, что это — довольно грубая подделка.

На дне ларца Икер заметил тонкий слой гипса. Сев в тени тамариска, юноша потер донце кусочком дерева.

Постепенно проступили строки письма, которые заставили колотиться сердце юноши:

«Я знаю, что ты не бежал, как вор. Я молюсь о том, чтобы ты был жив и здоров. Мои дни сочтены, и я прошу богов лишь об одном — чтобы ты стал хорошим писцом. Если ты вернешься в Медамуд, то, надеюсь, что этот вор управляющий передаст тебе мое завещание, в котором я завещаю тебе свой дом и этот ларец, в котором лежат мои самые лучшие каламы. Но сюда приходил чужак. И управляющий прекрасно с ним поладил. Я чувствую, что вокруг собираются темные силы, поэтому я предпочитаю скрыть свое письмо и написать его в той технике, которой я тебя учил. Не задерживайся в этом месте, отправляйся в провинцию Джу-ка[6], «Высокий холм». Это станет первым этапом твоего пути. Пусть боги доведут тебя до цели твоего Поиска. Какими бы ни были испытания, не поддавайся отчаянию. Я всегда буду рядом с тобой, сын мой, чтобы помочь тебе выполнить то предназначение, о котором ты еще не ведаешь».

9

Когда казначей Медес вошел в свой роскошный дом в центральной части Мемфиса, двое слуг бросились омывать ему руки и ноги, обувать сандалии для дома, натирать его ароматами и предлагать ему молодое белое вино, привезенное из оазисов.

Медес был утончен и богат, его часто приглашали во дворец, он не раз обедал за одним столом с самим фараоном и считался в столице одним из самых высокопоставленных чиновников. Он прекрасно выглядел со стороны в тунике из первосортного льна, когда проверял распределение доходов, собранных у населения, и отчеты, присланные из храмов.

С момента своего назначения Медес сразу понял все преимущества, которые он сможет извлечь из привилегированного положения. Наилучшим образом используя службы писцов-счетоводов, начальников складов и хранителей архивов, казначей воровал понемногу, но часто. Действуя с исключительной осторожностью, он не оставлял никаких следов своих «отчислений» и подтасовывал административные документы с такой ловкостью, что даже наметанный глаз ничего не мог заметить.

И, тем не менее, Медес не был ни доволен, ни счастлив.

Во-первых, он оставался на одном и том же месте. Да, разумеется, фараон Сесострис поручил ему важный пост, но казначею хотелось большего. Не было в Египетском царстве человека более сведущего, чем он. Медес считал себя лучшим и хотел, чтобы его таковым признавали. И если упрямый царь упорно не желал этого понимать, следовало вмешаться, возможно, даже резко. У Сесостриса было много врагов, начиная от богатейших правителей провинций, с которыми у Медеса были прекрасные отношения. Если фараон совершит ошибку и нанесет удар по их привилегиям, то его царствованию скоро конец. Разве не ходили по стране слухи о том, что один из его предшественников был убит?

Кроме того, Медеса постоянно тревожил вопрос об истинной природе власти и о наилучшем способе завладеть ею. Чтобы лучше «распределять» некоторые государственные отчисления, предназначавшиеся храмам, Медес стал временным жрецом. Участвуя в ритуалах, он стал причастным к святая святых. Выказывая рвение к духовным упражнениям, льстя тем, кто стоит выше него, раздавая щедрые пожертвования, Медес постоянно думал о тех таинствах, к которым еще не имел доступа; мысль о них завораживала. Лишь фараон и некоторые из постоянных жрецов допускались к высшим магическим ритуалам. Не в них ли был сокрыт источник могущества царя?

Двери закрытого храма оставались запертыми для казначея. И эта область, которую Медес считал такой же важной, как и область экономическая, оставалась для него недоступной. К тому же он и сам не был готов отказаться от мирской жизни, своих дел и обязанностей ради того, чтобы жить затворником.

Ситуация, казалось, не имела выхода, но вдруг... Эта болтовня чиновника из храма богини Хатхор в Мемфисе дала ему главную информацию о божественной земле — Пунте. Как и все, кому была знакома эта легенда, Медес над ней потешался. Простому народу и детям нравятся чудеса, и их следовало развлекать подобными баснями.

Но это было раньше. Теперь, по мнению чиновника, Пунт вовсе не был легендой.

Божественная земля определенно существовала; она хранила в себе удивительные вещи, среди которых электрум и священное золото, которое раньше использовалось под огромным секретом во время некоторых таинств. В обмен на дорогие подарки болтун сообщил туманные географические сведения, а потом внезапно умер от сердечного приступа. Этого было мало, но вполне достаточно, чтобы предпринять самостоятельные поиски.

— Хозяин, — сообщил домоправитель Медеса, — ваш посетитель пришел.

— Пусть подождет, мне нужно отдохнуть несколько минут.

С некоторого времени Медес стал полнеть. Гладкие черные волосы, прилипшие к круглому черепу, лунообразное лицо, широкое тело, короткие ноги и пухлые руки — Медес был плотно скроенным и коренастым. Очень энергичный, вопреки своим сорока двум годам, он был жаден до жизни как в юности. Чтобы успокоить свою ненасытную натуру, он стал много есть и слишком много пить. Его жена, тоже довольно кругленькая, была вынуждена все время что-нибудь изобретать и придумывать, чтобы угодить домашнему гурману.

Иногда ему казалось, что он задыхается — особенно, если он не сразу же получал то, к чему страстно стремился. Но его алчность была так сильна, что, едва получив желаемое, он тотчас же бросался вперед, за следующей добычей.

Он чувствовал, что волнуется все сильнее. Предстоящая встреча с одним из агентов вполне могла стать решающей.

Со стороны улицы дом был хорошо защищен: окна с деревянными ставнями, тяжелая входная дверь из толстых досок с массивным засовом, служебный вход, за которым вели постоянное наблюдение стражники. Два этажа, пятнадцать комнат, терраса, открытая лоджия с видом на сад, где устроен бассейн с чистейшей водой.

Медес принял своего посетителя в тени террасы. Это был тот «стражник», который допрашивал Икера.

— Надеюсь, ты принес мне хорошие новости.

— Более или менее хорошие, господин.

— Ты знаешь, где священное золото?

— И да, и нет. В конце концов, возможно...

Медес почувствовал прилив гнева.

— В делах я не терплю неточности. Давай перечислим все по порядку. Когда «Быстрый» вернулся в порт?

— Он не вернулся, господин, потому что он утонул сам, а с ним и все, что там было.

— Утонул! Ты в этом уверен?

— У меня лишь одно свидетельство, но, как кажется, серьезное.

— Свидетельство капитана?

— Нет, паренька, которого вы приказали мне похитить в Медамуде и которого я перехватил в селении неподалеку от Коптоса. Вы помните, тот паренек-сирота, который так любил одиночество и учение.

— Знаю, знаю! Идеальная жертва, чтобы успокоить бурю. Управляющий Медамуда нам сообщил об этом наивном юнце и не пожалел об этом. Однако как могло случиться, что он остался единственным уцелевшим свидетелем?

— Это мне неизвестно, но это факт. Он сказал мне, что «Быстрый» накрыла огромная волна, что он чудом оказался выброшенным на пустынный остров, и что его подобрал корабль, капитан которого не поверил ни слову из его рассказа. Тем не менее, он завладел двумя сундуками с острова перед тем, как высадить своего пассажира, которого все принимают за безумца.

«Неужели тот, кто выжил во время кораблекрушения, добрался до Пунта?» — этот вопрос не давал покоя Медесу.

— Сможет ли он снова найти остров?

— По его словам, господин, остров погрузился в море и исчез.

— Что в сундуках?

— Ароматические масла.

— И все?

— Ни о чем другом он не говорил.

— И ты отпустил его?!

— А как иначе, господин? Как стражник я сделал вид, что записал его признания, управляющий селением ничего подозрительного не нашел, и у нас не было никаких причин задерживать этого фантазера с больным воображением.

— А тебе не приходило в голову, что он лжет?

— Я думаю, что он говорил правду.

— Я — скептик! Он назвал тебе корабль, который его спас?

— Он не знает его названия.

— Этот мальчишка посмеялся над тобой! — взревел Медес. — Он провел тебя своими детскими россказнями, чтобы лучше скрыть правду.

— Уверяю вас...

— Нужно его найти, быстро! Наверняка он вернулся в Медамуд. Тамошний управляющий, должно быть, выгнал его, но, возможно, он знает, в каком направлении тот пошел. Когда поймаешь мальчишку, заставь его говорить, а потом избавься от него.

— Вы хотите сказать...

— Ты меня прекрасно понял.

— Но, господин...

— У этого голодранца нет семьи, и никого не озаботит ни это известие, ни его окончательное исчезновение. Спрячешь его труп, а стервятники и грызуны довершат дело. А тебя будет ждать солидное вознаграждение. Отправляйся немедленно.

Казначей с трудом скрывал свой гнев. Чтобы снарядить корабль и собрать банду разбойников, способных плыть морем в направлении Пунта, он тратил деньги, не считая, и одновременно старался избежать пристального внимания властей к своей особе. В ближайшее время ему не удастся повторить такую авантюру.

Как только мнимый стражник покинул дом, Медес подумал, что, конечно же, команда, подобравшая мальчишку после кораблекрушения, не станет держать язык за зубами. В портовых тавернах уже, возможно, говорят о происшествии, а капитан, кроме того, ищет способ продать содержимое обоих сундуков. Даже если речь идет лишь об ароматах, он заработает немалые деньги. А если этот странный груз содержит еще и более дорогие вещи, то ему нужно будет искать понимающего и богатого клиента.

В любом случае этот капитан, если он существует на самом деле, не останется незамеченным.

Итак, Медес решил позвать своего верного Жергу, этого отпетого проходимца, закоренелого грешника и вороватого сборщика налогов. Он будет действовать вполне законно и доставит Медесу его добычу.

10

Возвращаясь на корабле в Мемфис, Сесострис размышлял. Он в полной мере осознал, насколько жестким будет противостояние, когда он начнет наступление на правителей провинций. Ведь они отказываются уступать даже самую малую часть своих полномочий.

С того момента, как Осирис создал Египет, образованный из Дельты и долины Нила, фараон царствовал над Обеими Землями Верхнего и Нижнего Египта, прочно связав их вместе. В качестве «Пчелиного» он правил Севером; в качестве «Папирусного» он правил Югом. Пчела производила мед, растительное золото, необходимое для здоровья. Папирус служил сотням нужд, из него делали и ладьи, и обувь, ему выпала высочайшая роль стать носителем иероглифов — «Божественного слова». Таким образом, в лице фараона, которому покровительствовал Хор, хозяин неба и сын Осириса, соединялись все созидательные силы. Именно ему предстояло собирать воедино разрозненные части страны.

Шесть противников было у Сесостриса — шесть правителей провинций, которые полагали себя самостоятельными и презрительно относились к владыке, сидящему в Мемфисе. К счастью, они и не помышляли объединяться в своем противостоянии, поскольку каждый из них слишком дорожил собственной независимостью. В сложившейся ситуации Египет становился все беднее и беднее. Конечно, сохранение равновесия удерживало Египет от серьезных конфликтов, но постепенно приводило царство в упадок.

Странный факт; пять из шести знатных египтян, настроенных враждебно по отношению к фараону, стояли во главе провинций, расположенных рядом с Абидосом. Уж не был ли тот, кто сумел воспользоваться разрушительной способностью Сета, чтобы нанести вред акации Осириса, одним из них? Если это предположение подтвердится, то Сесострис поведет беспощадную борьбу: и за то, чтобы снова зазеленела священная акация, и за спасение Египта.

Для начала, пожалуй, необходимо собрать максимум сведений об этих шестерых правителях, чтобы установить, кто из них виновен. Затем следует эффективно нанести удар, чтобы не оставить врагу возможности подняться. Однако кому поручить столь деликатную миссию? Мемфисский двор полон льстецов, интриганов, честолюбцев, подлецов и лжецов. Только Собек-Защитник предан делу душой и телом и не помышляет о собственных доходах.

Стало быть, Сесострис будет вынужден использовать те немногие средства, которыми он располагает, и в особенности полагаться на свою интуицию. Что касается поиска того золота, которое способно исцелить акацию, то он будет еще более трудным. Согласно легенде, священное золото Пунта обладает исключительными свойствами, но никто из людей больше не знает местонахождения божественной земли. И рождается ли там еще этот драгоценный металл? Остались шахты на востоке, но они находятся под недружественным контролем, а те, что имеются в Нубии, вне досягаемости.

И в этом задача кажется невыполнимой. Сесострис не обладал средствами для ведения такого предприятия.

Решение напрашивалось само собой: ему следовало самому создать такие средства.

Главная цель: дать новую энергию Древу Жизни.

Итак, фараон начал чертить планы храма и вечного жилища, которые предполагалось возвести в Абидосе.

В полях шла напряженная работа. Весенний урожай был обильным, и ничего нельзя было потерять.

Через день пути от Медамуда Икер представился начальнику большой области и предложил ему свои услуги как ученик писца.

— Ты как раз вовремя, мой мальчик. У меня накопилось большое количество мешков, которые нужно сосчитать и записать. А потом ты составишь мне перечень.

На выполнение задания отвели неделю и обещали достойную плату: пищу, циновку, дорожную флягу и пару сандалий.

Работая, Икер страшно злился на управляющего Медамуда: этот разбойник уничтожил завещание старого писца, чтобы украсть дом, который предназначался его ученику! Он нарушил последнюю волю покойного, украв каламы и состряпав подложный текст, который пестрел проклятиями в адрес Икера.

Надо же быть таким подлым! Икеру открывался жестокий, беспощадный мир, в котором ложь и подлость одерживали победу. Но огромная радость тут же скрашивала разочарования: его учитель знал, что он не сбежал, он сохранил веру в него. И, тем не менее, какое странное письмо! О каком Поиске, о какой судьбе говорил писец? Неожиданно этот старый писец показался Икеру таким же таинственным, как тот гигантский змей с острова Ка.

Как было бы здорово подать жалобу на управляющего Медамуда, чтобы суд вынес справедливое решение. Но кто поверит мальчишке? В отсутствие завещания юноша не имел никакого права на жилище своего учителя. В Медамуде у него найдутся лишь обвинители, которые упрекнут его в том, что он ушел из деревни, не сказав ни слова. Закончив свою работу, Икер собрался в дорогу.

— Ты вроде толковый паренек. Не хочешь получить постоянную работу?

— Не сейчас.

— Ты молод, но не забудь, что где-нибудь нужно и обосноваться. Вот тебе: с этим ты сможешь прожить несколько дней.

Хлеб, сушеное мясо, чеснок и фиги — начальник оказался щедрым человеком.

— Куда ты думаешь идти?

— В направлении Высокого холма.

— Хочу тебя предупредить: правитель этой области имеет не очень-то приятный характер.

Невысокие стены разделяли земельные участки и удерживали воду так долго, как это было нужно. Продуманно и искусно была выполнена система каналов для орошения полей. Над процветанием работали постоянно, и для лени не оставалось и дня.

Входя на территорию провинции богини-змеи Уаджет, «Зеленеющей», Икер сделал для себя удивительное открытие: в названии Джу-ка, «Высокий холм», имелось то же слово Ка, что и в названии «остров Ка» — земли змея, который навсегда остался в памяти. Случайно ли это, или это знак той самой судьбы, на которую намекал старый писец?

Ка, «высокий, возвышенный»... К какой таинственной цели должен подняться Икер? И что в действительности представляло собой Ка, эта таинственная энергия, которая в иероглифическом виде писалась в виде существа с двумя высоко поднятыми руками?

Путаясь в мыслях, Икер и не заметил, как наткнулся на человека, вооруженного палкой.

— Стой, мальчишка! Смотреть надо, куда идешь!

— Простите меня... А ведь вы — тот самый стражник, который меня допрашивал в селении возле Коптоса!

— Вот именно. И я давно пытаюсь тебя разыскать.

— И чего же вы от меня хотите?

— Твои показания неполны, мне нужны уточнения.

— Я вам сказал все. Если кого и следует арестовать, так это управляющего Медамуда.

— И по какой причине?

— Он вор. Он уничтожил завещание в мою пользу.

— И ты можешь это доказать?

— К несчастью, нет.

— Тогда лучше вернемся к твоим показаниям и к тем двум сундукам с драгоценным товаром. Ты, разумеется, проверил их содержимое. Уточни-ка его.

— Я думаю, ароматические вещества.

— Ну, парень, этого мне маловато. Тебе известно об этом больше.

— Уверяю вас, нет.

— Если ты не поумнеешь, то у тебя будут серьезные неприятности.

«Стражник» сильным ударом палки сбил Икера с ног. Юноша упал лицом вниз и был прижат к земле.

— А теперь правду!

— Я вам ее сказал!

— Название корабля, который тебя спас?

— Не знаю.

Десяток ударов палки по плечам заставили Икера кричать от боли.

— Название корабля и имя капитана?

— Не знаю!

— Ты и впрямь неразумен, малец. Я хочу получить информацию, и я ее получу. А если не скажешь — убью.

— Клянусь, что я ничего не знаю!

Обрушились новые побои, но ответ был все тот же. По всей вероятности, этот парень действительно говорил правду, и у него нельзя ничего больше узнать.

Затылок, спина, ноги — все было в крови. После новой серии ударов Икер потерял сознание.

Он почти не дышал.

Нападавший оттащил тело в заросли папируса, на берег канала.

Икер умирал, душа его готова была отлететь.

Но поскольку умирал он от ран, а не был убит наповал, то в убийстве обвинять вроде и некого. Перед лицом возможных судей — как в этом мире, так и в том — это было предпочтительней.

11

Вначале боль была невыносимой. Затем она утихла, и появилось ощущение свежести, которого Икер никогда не испытывал раньше. Неожиданно его спина перестала болеть, и он открыл глаза, чтобы узнать, в какой мир отправил его нападавший.

— Он проснулся! — воскликнула девушка.

— Ты в этом уверена? — спросил грубоватый мужской голос.

— Он смотрит на нас, отец!

— В том состоянии, в каком он был, он никак не должен был выжить.

Икер попытался встать, но жгучая боль пригвоздила его к циновке.

— Не двигайся, не двигайся! — приказала девушка. — Тебе очень повезло, знаешь ли. Я нашла тебя в зарослях папируса, посвященных богине Хатхор. Обычно я ограничиваюсь тем, что ставлю свои приношения возле зарослей, но в этот раз над тростником с криками встревоженно летали птицы, и я осмелилась туда войти. Поведение птиц было таким странным, что я поняла: богиня требует моей помощи. Я предупредила отца, и крестьяне перенесли тебя в наш дом. Уже три дня я не отхожу от тебя и смазываю самым действенным из наших бальзамов. Он состоит из белого масла, жиров гиппопотама, крокодила и сома, смешанных с медом. Главный лекарь нашей провинции дал даже мазь с экстрактом мирры, чтобы унять твою боль. Только я одна верила, что твои раны не смертельны.

Она была темноволосая, хорошенькая, очень живая. Ее отец, крепкий загорелый крестьянин, казалось, был настроен скорее враждебно, а не благожелательно.

— Что произошло с тобой, парень?

— На меня напал человек, чтобы обокрасть меня.

— У тебя, стало быть, было с собой что-то драгоценное?

— Циновка, фляга с водой, сандалии...

— И все? Откуда же ты шел?

— Я сирота и нанимаюсь учеником писца.

— Мне дорого обошлось твое лечение, парнишка, очень дорого.

Крестьянин отошел в сторону.

— Не беспокойся, — шепнула девушка. — Несмотря на то, что отец мой выглядит угрюмым и резким, он — честный человек. Меня зовут Маленький Цветок. А тебя?

— Икер.

— Сейчас ты не слишком-то хорошо выглядишь! Но когда твои раны заживут, ты, должно быть, будешь симпатичным парнем.

— Ты думаешь, мне удастся встать на ноги?

— Меньше, чем через неделю, мы с тобой вместе пройдемся по деревне.

Маленький Цветок не похвалялась. Благодаря чудодейственным бальзамам и растираниям, уносящим боль, Икер быстро поправился. Чудо, что ни одна кость не оказалась сломанной. Следы от побоев постепенно исчезали.

Однако обещанная прогулка по деревне не состоялась, потому что у крестьянина были насчет Икера другие планы.

— Ты гораздо сильнее, чем казался, — отметил он. — И ты мне задолжал большую сумму, потому что твое лечение стоит целое состояние.

— Как я смогу вам возместить свой долг?

— В моем хозяйстве писаки не требуются. Но мне нужны рабочие руки на полевые работы.

— Боюсь, что там я не принесу большой пользы!

— Что ж, выбирай: или ты платишь мне, отрабатывая на поле, или проведешь несколько лет в тюрьме. Правитель нашей провинции не любит бездельников и нахлебников. Я помогу тебе устроиться к помощнику управляющего. Будешь жить в собственном маленьком домике, и у тебя будет клочок земли, где ты будешь выращивать себе овощи. Но прежде, чем пригреть тебя и облагодетельствовать, я требую, чтобы ты рассказал мне всю правду. Кто ты на самом деле и почему на тебя напали и избили?

Опасаясь, что попал в новую западню и что этот хозяин сделан из того же теста, что и управляющий деревни Медамуд, Икер постарался быть осторожным.

— Я повторяю вам, что я — начинающий писец и иду из района Фив. Цель моя — стать писцом и ходить из деревни в деревню, составляя для пострадавших людей жалобы на притеснения начальников. Человек, который на меня напал, украл мои письменные принадлежности.

Этот ответ, казалось, удовлетворил крестьянина.

— Сначала заплати свой долг. Если новое занятие придется тебе по вкусу, то останешься. Нет — уйдешь.

Помощник управляющего был человеком незлым, но особенно церемониться с новичком не стал. Икеру приказали сначала вычистить двор, потом привести в порядок и содержать в чистоте птичник, который располагался в портике, между двумя деревянными колоннами, выточенными в форме стеблей лотоса. Там содержались серые с белой головой гуси, перепела, утки я куры. В лотки для кормежки зерно высыпали из больших корзин. Птичник имел и водоем, откуда вода по желобам поступала в поилки.

На третий день Икер вынужден был вмешаться.

— Я думаю, ты слегка ошибся, — сказал он верзиле, носившему корзины.

— Ошибся? В чем?

— В первый день ты высыпал в кормушки содержимое шести корзин. Во второй — только пяти. А сегодня кормушки наполнены еще меньше.

— А тебе-то что?

— Я поставлен наблюдать за птичником. И птица должна быть накормлена так, как положено.

— Чуть больше, чуть меньше... Хочешь, мы с тобой на двоих поделим разницу?

— Я хочу, чтобы ты приносил шесть полных корзин.

Верзила понял, что Икер не шутит и что договориться с ним невозможно.

— Ты не скажешь хозяину?

— Если исправишь свою ошибку, то, разумеется, нет.

Нового друга Икер не приобрел, но зато весь птичник шумно выражал ему свое одобрение.

— Ну как, нравится тебе новая работа? — спросила Икера Маленький Цветок, поглаживая великолепного гуся, который был почти ручным.

— Я стараюсь исполнять ее как можно лучше.

— У тебя больше ничего не болит?

— Благодаря твоим заботам я совсем здоров. Ты спасла мне жизнь, и я всегда буду тебе благодарен.

— Ты не умер, потому что богиня Хатхор не дала тебе погибнуть. Я лишь ускорила твое выздоровление.

Маленький Цветок нахмурилась.

— Мой отец запрещает мне видеть тебя.

— Он мной недоволен?

— Напротив, но ты его настораживаешь, потому что ты не похож на других. Он приказал мне выйти замуж за настоящего крестьянина, чтобы я могла родить ему хороших детей и чтобы все вместе мы стали заниматься нашим хозяйством.

— Когда человеку выпадает счастье иметь честного и достойного отца, его следует слушать.

— Ты говоришь, как старик! Скажи, Икер, ты не хотел бы стать настоящим крестьянином?

— Мне надо отработать большой долг, но настоящее мое ремесло — работа писца.

— Я должна идти. Если отец застанет меня с тобой, побьет.

— Никогда у меня не было такого образцового порядка на птичьем дворе, малыш! — похвалил хозяин. — Люблю тех, кто вкладывает душу в свою работу. Но, говорят, ты не слишком-то стремишься с кем-нибудь подружиться.

— Я предпочитаю оставаться один с птицами.

— Ну ничего, это пройдет! Тем более что у меня еще не собрано с полей много ячменя. А ты заодно научишься обращаться с серпом.

Икер и не подумал протестовать.

Неотвязные вопросы по-прежнему снова и снова мучительно крутились в голове, хотя Икер прекрасно понимал, что ответы на них здесь отыскать не сможет. Однако чтобы продолжить путь, ему нужно было погасить долг — значит, работать без устали, чтобы как можно скорее снова обрести свободу.

Икер стоял среди жнецов, хитроватых и бывалых, которые, усмехаясь, рассматривали новичка.

— Не бойся переработать, малыш, — сказал один из них. — Поля вон какие большие! Год прекрасный и урожай отличный. Наша земля богатая, у нас всего будет вдоволь. Но вкуснее всего мясо ягненка. Однако его нужно заслужить. Поэтому держи руку крепче и от нас не отставай. Я еще никого не видел, кто бы умер от переработки.

Лицо Икера быстро стало бронзовым. Музыка флейтиста давала ему силы держаться бодро. Флейтист разнообразил ритм, но все свои мелодии заканчивал торжественно.

— У тебя слишком красное лицо, — сказал Икеру один из его новых товарищей. — Ты слишком долго работал внаклонку. Пойди к флейтисту, это освежит тебя.

Чувствуя, что у него мутнеет в глазах, Икер охотно послушался.

Смочив водой шею и виски и глотнув немного воды, юноша ощутил новый прилив сил.

— Работа тяжелая, — согласился музыкант, — поэтому я играю для ваших Ка. А это значит, что у тебя и твоих товарищей будет достаточно сил и энергии.

— Что такое Ка? — спросил Икер.

— То, что позволяет нам жить, существовать и выживать в тяжелых условиях. Осирис открыл нам музыку, чтобы гармония услаждала наше сердце и душу. Музыка прославляет момент, когда срезают ячмень и пшеницу. Это священное действо, которое обновляет наш дух, это сам Осирис.

Икер жадно ловил каждое слово музыканта.

— Где ты все это выучил?

— В главном храме нашей провинции. Учитель музыки научил меня играть на флейте, а я научу этому своего преемника. Без музыки, без той магии, которую она передает, жатва стала бы лишь изнурительной работой, а дух Осириса покинул бы спелую пшеницу.

— Осирис... Это он — тайна жизни?

— За работу, Икер! — приказал начальник жнецов.

Флейтист заиграл снова.

Икер продолжал работать серпом, но теперь ему казалось, что каждое движение не изнуряло его, а, напротив, придавало все больше сил.

Не было ли Ка энергией, которая родится от ощущения хорошо выполненной работы?

12

В отличие от других жнецов, которым не поручали собирать пшеницу, Икер должен был выполнить и эту работу. Юноша перевязывал колосья и складывал их в мешки, которые ему приносил деревенский мальчишка.

— И долго мы еще должны здесь так вкалывать? — жаловался он. — Для нашей деревни уже хватит!

— Есть и другие деревни, — напомнил ему Икер, — а урожай не везде такой обильный. Поэтому мы не можем думать только о себе.

Его товарищ посмотрел на него сердитым взглядом.

— Ты случайно не заодно с хозяином?

— Я заодно с хорошо сделанной работой.

Мальчишка пожал плечами и подготовил новый мешок.

— Перерыв. Идите завтракать, — объявил помощник управляющего.

В тени тростникового навеса на циновке были расставлены аппетитные блюда: горячие лепешки с овощами, золотистые хрустящие хлебцы, жареный в масле чеснок, мягкий сыр из козьего молока, приправленный ароматными травами, простокваша, сушеная рыба, маринованная говядина, фиги, гранаты и свежее пиво.

Икер умирал от голода, но верзила преградил ему дорогу.

— Здесь больше нет места. Иди в другое.

— Но я тоже с ними работаю! Я других людей не знаю.

— А мы тебя знать не желаем. Мы ненавидим доносчиков.

— Это я доносчик?

— Я объяснил парням, что ты выдал меня хозяину, сказав, что я не носил достаточно зерна птицам.

— Но это неправда!

Ты, видать, особенный, ну и продолжай в том же духе, только держись подальше. И не мешай нам спокойно есть. А будешь надоедать, мы зададим тебе как следует.

У Икера не было никакого желания драться.

— Вот немного воды и кусок хлеба, — торжествующе произнес верзила. — Постарайся не сбавить ритма после такой еды. Не сумеешь — мы расскажем об этом хозяину.

Икер, обиженный и голодный, отошел в сторону и принялся за поданные крохи. Их было явно недостаточно, чтобы возместить затраченную энергию и продолжить работу.

Пока он растерянно пытался собраться с мыслями, в той стороне, где обедали работники, послышались испуганные крики. Икер повернул голову.

Вдруг откуда-то прямо к обедающим выползла кобра.

Все мгновенно вскочили на ноги.

— Гоните ее в сторону Икера, — заорал верзила.

Топая ногами, бросая землю, они добились своего.

Икер не пошевелился.

У этой кобры глаза были гораздо больше, чем у обычной; ее чешуя отливала золотом, а движения были завораживающе грациозными.

Юноша смотрел на нее, как загипнотизированный: она напомнила ему змея с острова Ка.

— Это богиня жатвы! — удивленно воскликнул один крестьянин. — Оставьте ее, пусть делает, что хочет. Ее нельзя трогать, а то урожай быстро испортится.

Икер встал на колени и положил перед коброй последнюю корку хлеба. Потом встал и воздел к небу руки в знак поклонения богине.

Воцарилось глубокое молчание.

Между юношей и змеей расстояние меньше трех шагов. Оба застыли неподвижно, как статуи, казалось, кобра вот-вот бросится.

Поплыли бесконечные мгновения ожидания...

И чудо произошло! Как во времена Осириса, когда шипы растений не кололи, а дикие звери не кусали. Довольная жестом подношения, змея исчезла на соседнем поле. Не было лучшего предзнаменования для собранного урожая.

— Парни и я приносим тебе извинения, — сказал очень смущенный верзила. — Откуда нам было знать, что тебе покровительствует богиня. Надеемся, что ты не слишком рассердился и согласишься разделить с нами трапезу. И хорошо, если ты станешь нашим бригадиром. Мы тогда тоже будем под защитой.

От голода в животе урчало, и Икер не заставил себя долго упрашивать.

— Поскольку ты за главного у жнецов, — сказал Икеру помощник управляющего, — тебе поручается отвести ослов на гумно. Ты тихо разгрузишь мешки с ослов, а дальше дашь действовать тем, кто будет исполнять ритуал, и не будешь задавать никаких вопросов.

— Значит, будет какая-то церемония?

— Не задавай никаких вопросов.

Возглавив караван из пяти ослов, которые знали дорогу лучше, чем он, Икер отправился на гумно, окруженное скирдами пшеницы. Ослы остановились сами по себе, и юноше даже не потребовалось пускать в ход палку.

На гумне двое писцов записали количество мешков. Часть мешков предназначалась крестьянам и их семьям, часть — хлебопекарне провинции. Закончив свое дело, писцы удалились.

Остались только девять начальников полевых работ, семь веяльщиц и три жреца, один из которых был флейтистом.

— В самой форме гумна, — сказал он, — скрыт иероглиф[7], который означает «в первый раз», то есть то первое мгновение, когда проявило себя творение. Воздадим хвалу богине жатвы.

Двое его коллег воздвигли небольшой деревянный алтарь, на который поставили кувшин с молоком, хлеб и сласти.

— Мы печалились во время погребения доброго пастыря Осириса, — продолжил флейтист. — Зерно было зарыто в землю, и мы считали его умершим навсегда. А теперь как обильна жатва! Мы можем радоваться! Пшеница и ячмень растут на спине Осириса, это он несет в себе богатства природы, никогда не устает и не издает ни одной жалобы. Пусть начальники полевых работ положат на ток содержимое своих мешков.

Икер был так счастлив, что принимает участие в ритуале, что даже не почувствовал тяжести своей ноши.

— Пусть приведут ослов, — приказал флейтист, — и пусть ведут их по кругу.

— Пусть отгонят их, — запротестовал другой жрец, — пусть не смеют они бить своими копытами моего отца! Ослы Сета не должны топтать зерно Осириса!

— Таинство должно быть исполнено до конца, — твердо сказал флейтист.

Ослы кружили и кружили по площадке; они были такими же серьезными, как и наблюдавшие за этой сценой люди.

Не постигая полностью всей значимости происходящего, Икер чувствовал, что присутствует при главном событии. Он задал бы сотню вопросов, но, затаив дыхание, молчал.

— Пусть очистят зерна, — потребовал флейтист.

Оба других жреца вывели ослов с гумна, и наступила очередь веяльщиц приступать к работе.

Исполнив свою миссию, они наполнили мешки и положили их на спину ослов.

— Пусть слуги Сета отвезут Осириса на небо, откуда он осыпет своими благодеяниями эту землю, — приказал флейтист.

Образовалась целая процессия, которая отправилась на крышу.

— Пусть начальник жнецов разгрузит ослов, чтобы они забрались на самую высокую крышу и высыпали содержимое своих мешков.

«Значит, — подумал Икер, — крыша соотносится с небом, где живет дух Осириса, содержащийся в зерне».

Под глубоким впечатлением от увиденного Икер медленно спускался по лестнице. Босыми ногами он ощущал шершавые известняковые ступени, и это делало более острым контраст между обычной жизнью и иной реальностью, которую открывал ему ритуал.

Флейтист, два других жреца, начальник жнецов и семь веяльщиц простерлись ниц перед величественным высоким человеком с глазами мудреца, полуприкрытыми тяжелыми веками. У него был такой пронизывающий взгляд, что он пригвоздил Икера к месту. Тонкий прямой нос, жестко сжатый рот, выступающие скулы, могучие плечи... Портрет этого сурового человека дополняли крупные уши, способные уловить малейший шорох Вселенной.

На нем была льняная одежда на одной бретели, проходившей через левое плечо, и прямоугольный фартук с изображением грифона, раздирающего врагов Египта.

Кулак флейтиста заставил Икера растянуться на земле.

— Преклонись перед фараоном, дарующим всем нам жизнь!

13

Сесострис поднял к небу подношение из пшеницы и ячменя, предназначавшееся богам. Затем стал подниматься по лестнице, ведущей на самую высокую из крыш, и с помощью головни зажег жаровню, на которую были положены небольшие кусочки ладана.

Продолжая исполнять свой ритуал, царь подумал о взгляде встреченного им юноши. Его взгляд не был похож ни на один другой.

С глубоким вниманием Икер слушал фараона.

— Осирис умирает и возрождается, он отдает себя нам, чтобы питать свой народ. Отец и мать всех людей, он творит зерна таинственной, заключающейся в нем силой, чтобы обеспечить жизнь живых существ. Все живут благодаря его дыханию и его телу — телу того, кто пришел с пламенного острова, чтобы воплотиться в злаках. Мы примем в себя тело Осириса, мы будем жить благодаря его растительному золоту.

Маленький Цветок поднесла царю куклу из колосьев. Таких «невест хлеба» делали все и выставляли на фасаде каждого дома до следующей жатвы.

Затем флейтист принес большую красивую корзину из гибкого тростника, выкрашенного в желтый, синий и красный цвета. Дно было укреплено двумя перекладинами, уложенными крест-накрест.

— Вот корзина для таинств, Великий Царь. То, что было разъединено, в ней собрано.

— Пусть ее вернут в храм, — приказал Сесострис.

Дрожа от волнения, появился хозяин и пал ниц.

— Великий Царь, моя самая красивая корова стала телиться! Чудо совершается! Оно снова совершается!

Все участники церемонии отправились в стойло.

Флейтист произнес магические заклинания, которые облегчают роды, а главный пастух стада стоял возле коровы, лизавшей ему руки.

Борясь с болью, корова вытянула шею и подогнула задние ноги. Чтобы успокоить ее, пастух погладил ей бока.

— Божественное Слово принадлежит Небесному Быку, — напомнил фараон, — а провидческая интуиция — Небесной Корове. К этим животным нужно относиться с самым большим почтением.

Ободряющий голос царя успокоил животное.

И показалась голова теленка, которую потихоньку стал освобождать принимавший роды. Затем показались передние ножки. Пятнистый теленок с темными глазами был чудо как хорош!

Принимавший роды положил его перед матерью, которая начала его старательно вылизывать.

Каждый замер в ожидании ее решения.

Корова явно смотрела на Икера.

— Подойди и возьми пятнистого теленка, ты его понесешь, — приказал флейтист.

Немного неловко, но нежно и бережно Икер взял новорожденного, который не выразил ни малейшего беспокойства.

— Появилось новое солнце, — заключил фараон. — Пусть соединит нас в общей радости праздник окончания жатвы.

Для Собека-Защитника и его людей и речи не могло идти об участии, хотя бы самом малом, в праздновании. Не смог из-за болезни принять участия в ритуале рядом с фараоном и Уаха, правитель провинции Кобры. А вдруг это просто политическая уловка, которая позволила бы ему снять с себя какую бы то ни было ответственность в случае покушения?

Углубляться так далеко внутрь враждебной территории было сродни безумию. Тем не менее, Сесострис принял такое решение, и начальник его охраны был обязан к нему приспосабливаться. К счастью, Мемфисский двор не был в курсе действительных планов монарха.

— Что ты узнал об Уаха? — спросил Сесострис.

— Он слывет хорошим правителем, его любит простой народ, и он никогда открыто против вас не высказывался. Его основная забота, как и у его предшественников, — завершение строительства своего вечного жилища.

— Есть ли у него вооруженные люди?

— Нет, только очень ограниченное число стражников для поддержания порядка да еще стража пустыни, которая наблюдает за тропами, ведущими к оазисам Дакле и Харже. Эта провинция начинается с них и обеспечивает безопасность идущих через них караванов.

— Ты расспрашивал о том юноше, на которого я тебе указывал?

— Его зовут Икер. Это недавно нанятый сюда работник.

— Пусть с него не спускают глаз.

Собек оживился.

— Если вы, Великий Царь, считаете, что он опасен, то почему бы его не арестовать?

— Он не представляет собой опасности.

— Но тогда...

— Ограничься тем, что веди за ним тайное наблюдение, о котором он не должен догадываться.

Мучимый болями в суставах, правитель провинции Уаха встретил фараона на пороге своего грандиозного будущего вечного жилища, которое напоминало архитектурные ансамбли времен великих пирамид. Гигантский могильник был устремлен ввысь, к вершине отвесной скалы, и опирался на нее. Его отдельные последовательно расположенные части были соединены друг с другом системой лестниц.

За первым храмом начиналась длинная дорога, ведущая в первый двор; затем лестница упиралась в портик с колоннами с видом на второй двор, огороженный высокими стенами. Затем шло нечто вроде святилища, в котором находилась комната для воскресения. И в самом конце пути, по оси всего строения, была устроена ниша для Ка — точка контакта этого мира с миром потусторонним.

— Великолепный памятник, почти достойный царя, — констатировал Сесострис.

— Я сознаю это, Великий Царь, но прошу не усматривать в этом тайный умысел. Такова местная традиция, которая угаснет вместе со мной.

— Почему же?

— Потому что ваше царствование будет великим царствованием, и вы решили положить конец независимости правителей провинции.

— Из чего сделано такое заключение?

— Из того, что вы здесь.

— А если это правда, то какова на это будет твоя реакция?

— Я всемерно вас в этом поддержу, потому что анархия длилась слишком долго. На данный момент вред минимальный, но пора твердой рукой восстанавливать закон Маат. И только объединяя провинции и неколебимо поддерживая их союз, вы сможете сделать Египет процветающим. Вы позволите мне присесть на эту каменную скамью?

Сесострис разрешил.

— Я счастлив, что прожил достаточно долго, чтобы увидеть этот час, — сказал старый Уаха. — Слабый царь потерял бы власть и разрушил страну.

— Не все правители провинций разделяют твое мнение.

— Я знаю это, Великий Царь. С пятью из них противостояние рискует стать жестким, даже жестоким. Но главное — не отступайте. Знатные семейства заблуждаются, храня свою приверженность наследственному характеру функций и забывая о том, что качество исполнения обязанностей и знания должны брать верх над рождением. Система стала такой косной и неповоротливой, что ее следует безжалостно сломать. Царствуете только вы, и никто другой.

Владыка Верхнего и Нижнего Египта ни малейшим знаком не выразил своего удовлетворения.

— Ваши противники богаты, высокомерны и решительны, — снова заговорил Уаха. — Но вы можете рассчитывать на меня, на мою стражу и население моей провинции, которые вас поддержат в вашем начинании.

— Развязана другая война, — сказал Сесострис.

— Кто же на нас напал?

— Существо, которое способно воспользоваться силой Сета и решило снова умертвить Осириса.

Лицо Уахи омрачилось.

— И вы предполагаете, Великий Царь, что речь идет об одном из правителей враждебных вам провинций.

— Это одно из предположений, и я не могу его отклонить.

— Как наша земля могла родить такое чудовище? Действуя так, оно разрушит плоды всех усилий, сделанных со времен богов, и погрузит нас во мрак!

— Именно поэтому я должен установить, кто он, и одновременно сделать Египет единым и сильным.

— Мне ничего не известно об этом демоне, — сказал Уаха.

— Что знаешь ты о Пунте?

— Это прекрасная легенда, Великий Царь. Если бы он существовал на самом деле, мореплаватели давно открыли бы его местоположение и привезли оттуда золото.

— На той территории, которую ты контролируешь, никаких следов кладов не найдено?

— Ни одного.

— Доволен ли ты, Уаха, своими каменотесами?

— Их работа говорит за них.

— Мне на довольно большой срок понадобятся твои ремесленники, и они будут работать тайно.

Сейчас Сесострис узнает, действительно ли правитель провинции Уаха — его союзник.

— Они в вашем распоряжении, Великий Царь.

14

Налоговый инспектор и сборщик податей толстяк Жергу любил выпить, но редко напивался допьяна и был большим охотником до женщин, которых он считал созданными доставлять ему наслаждение. Разведенный в третий раз, он находил удовольствие в том, что мучил своих жен, настолько запуганных его жестокостью, что они не осмеливались подать властям жалобу. Даже его единственная дочь сбежала от него и укрылась в доме своей матери, чтобы никогда больше не видеть этого грубияна.

Встречу с казначеем Медесом Жергу расценил как долгожданный поворот судьбы. Ему придавала сил мысль о том, что он станет помощником такого влиятельного лица, а новые служебные обязанности откроют перед ним неисчерпаемые возможности. Отныне он сможет, ничего не опасаясь, потешить свою душеньку и покажет, что такое страх и муки, всем этим людишкам, и тем, на кого ему укажут, и тем, кого сам выберет.

Его работа не только хорошо оплачивалась, но и обещала прекрасное будущее. И так как Медес карабкается вверх по служебной лестнице, то и Жергу будет неизменно следовать за ним.

Когда-то в молодости он изучил морское дело и теперь сам правил налоговым судном. Менее уверенно он чувствовал себя во время поездок по суше, поскольку от жары просто истекал потом. Суеверный, он не отправлялся в дорогу без доброй дюжины амулетов.

Прибыв в Коптос, Жергу вздохнул с облегчением. Пустыня томила его, и, как и его начальник, он плохо переносил жару. Но здесь, в этом городе, он должен был найти следы тех двух сундуков, которые хотел раздобыть Медес. Свойственный Жергу охотничий инстинкт редко его обманывал: он чуял, что банда морских разбойников, словно спугнутая дичь, затаилась где-то поблизости.

Недолго думая и прихватив отряд вооруженных палками стражников, Жергу обошел все таверны и расспросил каждого хозяина.

Шестой вспомнил то, что нужно.

— Это правда, — сказал содержатель питейного заведения, — несколько гуляк здесь хвастались, что завладели нежданным сокровищем, и пили до самого утра.

— Уточняли ли они, что это за сокровище? — спросил Жергу.

— Из того, что я слышал, драгоценные ароматы и масла.

— Каково их происхождение?

— Они не говорили об этом.

— И куда они отправились потом, эти гуляки?

Самый буйный из них (остальные называли его «капитаном») говорил что-то о хозяйстве своих родителей в южной части города. Он говорил, что они будут там в безопасности и смогут дождаться, когда действовать можно будет безопасно. Но больше мне действительно ничего не известно.

— Это уже хорошо, друг мой. При условии, что ты не солгал.

— Честное слово, нет! Но это, по крайней мере, не навлечет на меня неприятности?

— Напротив, — успокоил его Жергу, сладенько улыбнувшись. — Если ты согласишься стать членом моей сети информаторов, ты составишь себе даже хорошенькое состояние.

— Это хозяйство находится на южной окраине города; я уточню для вас, где именно оно расположено.

Капитан сидел, уставившись на два сундука, откуда исходил нежнейший аромат.

Каждый раз, когда он пытался открыть их, они становились такими обжигающе горячими, что он был вынужден отказываться от задуманного. Его подельники начинали нервничать и терять терпение, но никто не хотел брать на себя риск и становиться жертвой несчастного случая. Разумеется, в их руках было целое состояние, но как сделать так, чтобы продать его повыгоднее?

Нужно было убираться из Коптоса и обделывать дельце где-нибудь в более крупном городе, чтобы можно было остаться незамеченными... Возможно, самое подходящее место — это Мемфис.

Самое тоскливое — то, что добычу нужно делить. На данный момент капитану нужны были носильщики. А если поделить — дело переменится.

Снаружи донеслись звуки борьбы.

Там кто-то с кем-то дрался. Надо было бы выйти, но он не мог оставить сундуки.

Раздались какие-то ужасные крики, потом, через несколько секунд, воцарилась тишина.

В комнату вошел Жергу.

— Ага, вот, без сомнения, тот знаменитый капитан и атаман разбойников! И к тому же не совсем один!.. С теми двумя сундуками, которые разыскивает налоговая служба!

— Налоговая служба? Однако...

— Ты заявил уже о своих сокровищах в администрацию?

— Еще нет, но...

— Один из твоих людей умер, остальные арестованы. Они усугубили свою вину, оказав сопротивление представителям службы водворения порядка, а сие тяжкое преступление сурово карается. Ни им, ни тебе моря не видать.

— Но я же не дрался!

— Только трусы и негодяи бегут от ответственности, — отрезал Жергу.

— Эти сундуки мне не принадлежат! Возьмите их и дайте мне уйти.

— Как они тебе достались?

— Случайно! Я подобрал одного человека, выброшенного волнами после кораблекрушения на пустынный остров.

— Где он?

— Я видел, как он утонул в море.

Жергу отвесил капитану пощечину.

— Я терпеть не могу, когда надо мной смеются. Ты у меня быстро заговоришь!

Он с удовольствием принялся избивать капитана.

С разбитым носом, утирая окровавленное лицо, капитан поведал, как действительно происходили события. Убедившись, наконец, в искренности его слов, Жергу остановился, потрясенный.

— Что в этих сундуках?

— Мне не удалось их открыть! Как только я пытаюсь это сделать, они жгут мне пальцы.

Жергу не стал пробовать. Смелостью он не отличался, и к тому же ему платили жалованье не за то, чтобы он рисковал собой. Дело казалось ему все более странным, и он предпочел предоставить Медесу распутывать нити этого клубка.

Слуга принес Медесу и его посетителю свежее пиво.

— Что сказал мальчишка? — нетерпеливо спросил казначей.

— Он действительно ничего не знал, господин, — сказал «стражник», — и только повторял свою странную историю. Я думаю, что он был настолько испуган во время кораблекрушения, что совсем потерял разум.

— Ты избавился от него?

— Ваше приказание выполнено.

— Хорошо, что ты уходишь из провинции. Я нашел тебе место далеко отсюда, в Файюме. Работы немного, симпатичный домик, прекрасное жалованье. Место на корабле тебе оставлено.

«Стражник» поклонился и вышел.

Раздосадованный Медес залпом выпил пиво из обоих кубков. Несомненно, допрос был проведен хорошо, а юный писец действительно лишился рассудка в передрягах. Оставались только два сундука, если они и вправду существовали.

Но скоро этот вопрос разрешился.

Следующим вечером у ворот дома Медеса возник Жергу — раскрасневшийся и сияющий от радости. Медес его тотчас же принял.

— Поручение выполнено, мой господин!

— Где же сундуки?

В надежном месте под верной охраной. Они показались мне слишком заметными, чтобы внести их сюда.

— Великолепно! А где разбойники?

— О них никто больше никогда не услышит. Эти преступники сгниют на каторге.

— Что тебе рассказал капитан?

— Уж я его не пощадил, можете мне поверить! Но этот слабак, видно, двинулся умом. Мальчишка и сундуки были подобраны им на пустынном острове, ваше судно потерпело кораблекрушение во время жестокой бури, остров погрузился в море, а уцелел только мальчишка — вот и все, что мне удалось из него выудить.

Медес не скрывал своего разочарования.

— Похоже, что все это правда, Жергу. Мы потеряли «Быстрый» и его команду, а море не захотело принять в жертву маленького писаку. Эта экспедиция, ради которой я затратил столько сил и терпения, обернулась провалом.

— Вы забываете о сундуках! До этого момента их еще никому не удалось открыть!

— Почему ты в этом так уверен?

— Их хранит нечистая сила!

— Ну тогда мы их разобьем!

Не медля, мужчины отправились в то «надежное место», которое охраняли мытари Жергу.

Медес продолжал верить в то, что Пунт наверняка существует, и эти удивительные события лишь усилили его предположения. Не означает ли волна, которая уничтожила корабль и погубила его команду, что божественная земля умеет за себя постоять и защитить свои богатства?

Учитывая, что сундуки были большие, внутри должно было помещаться целое состояние.

— Любопытно, — заметил Жергу, — сундуки больше ничем не пахнут. До этого они издавали необычайно сладостный, нежнейший аромат.

— Открой-ка их. Жергу попятился.

— Говорят, что он жгут пальцы тем, кто к ним прикасается!

— Тогда дай мне свой нож.

Закипая от бешенства, Медес всадил нож в щель между двумя досками.

— Видишь, ничего не произошло.

Немного успокоившись, Жергу продолжил взламывать сундук.

Внутри не было ничего, кроме грязи, от которой исходило зловоние.

15

Изнуряющая дневная жара сменилась божественной прохладой вечера. Жатва закончилась, напряжение спало, и работы стало поменьше, обеденные часы стали более долгими, и каждый радовался исключительному обилию урожая, чему, без сомнения, способствовало присутствие фараона. Как и правитель провинции, ее жители стали горячими сторонниками Сесостриса.

Последние отсветы дня быстро погасли, уступив место ночи с ее дивными ароматами. И звери, и люди проголодались, поэтому вокруг открытых кухонь закипела своя радостная жизнь.

Только одному Икеру, сидевшему на краю поля, было не до еды. Никто здесь и не слыхал о Черепашьем Глазе или Головорезе. Описывая мнимого стражника, который пытался его убить, Икер надеялся, что кому-нибудь он окажется знаком. Но убийца, похоже, жил не в этой провинции и, выполнив свое черное дело, куда-то ушел.

Задавать вопросы было бесполезно. Тогда юноша замкнулся в собственном мире и замолчал. Чтобы продолжить поиски, ему следовало уйти из этого района, но куда идти? Кроме того, ему нужно выплатить долг, а это потребует еще много времени.

Единственным светлым моментом в полном мраке его отчаяния был ритуал, исполненный в присутствии фараона. Никогда юноше и в голову не могло прийти, что судьба готовит ему встречу с тем, на кого, как и другие подданные, он едва смел поднять глаза.

— Если ты ничего не будешь есть, — прошептал нежный голос Маленького Цветка, — ты погибнешь.

— Ну и что?

— Ты молод, Икер, и полон достоинств! Почему бы тебе не принять свою судьбу, не убедить моего отца и не наследовать ему?

— Потому что слишком много вопросов осталось без ответа.

— Забудь их!

— Не могу.

— Ты из-за пустяков усложняешь жизнь, поверь мне!

— Ритуал, исполненный на гумне, не так-то прост.

— Это древний крестьянский обычай, не терзай себя из-за него!

— Почему же тогда фараон почтил его своим присутствием?

— Потому что он хочет заручиться поддержкой правителя нашей провинции! Как ты и сам говорил, наш царь — не какой-нибудь слабак, который согласится делить власть! Он вскоре выступит против наместников, которые решили ему не подчиняться. Но мы, мы, по крайней мере, будем в безопасности. Выброси из головы свое прошлое, Икер, и думай только о своем будущем. Вот я, например, существую; это хозяйство, эти поля дома и закрома также существуют. Если захочешь, все это может стать твоим.

— Вспомни, что твой отец запретил тебе подходить ко мне.

Маленький Цветок улыбнулась.

— С момента, когда тебя назначили нести новорожденного теленка, символ Возрождающегося Солнца, все стало иначе. Здесь никто не осмелится отпустить в твой адрес ни одного замечания. Эту ночь мы можем провести вместе.

На ней, пожалуй, было слишком много косметики, но это ничуть не уменьшило ее природного очарования.

— Я должен подумать.

— А если ты подумаешь... после?

— Ты будешь презирать меня, Маленький Цветок, и ты будешь права! Твои слова действительно тронули меня, клянусь тебе, но я действительно должен подумать.

Хозяин, как обычно хмурый, подозвал Икера.

— Наш пастух заболел. Поведешь быков на канал, чтобы они попили и искупались.

Слуги и работники в хозяйстве готовились к пиру, чтобы завершить сезон сбора урожая. Везде в деревнях будет грандиозный праздник, за которым последуют несколько дней отдыха. Это мирное счастье — не дело ли рук Сесостриса, который только что отбыл из провинции после исполнения ритуала в главном храме?

Почувствовав воду, быки не заставили себя долго упрашивать. Они сами пошли в нужном направлении, а юноше осталось лишь их сопровождать.

Они шли к излюбленному месту, где росли старые ивы, которые давали приятную густую тень. Друг за другом, по очереди, кроткие, они спускались по склону и тянули в себя воду из канала, шумно всхлипывая и фыркая от удовольствия.

Икер присел на берегу.

Он не сомкнул глаз этой ночью, размышляя о том, как мирно и тихо будет жить с Маленьким Цветком. Но представлявшиеся сцены — он, образцовый отец семейства и примерный хозяин, она, замечательная супруга и внимательная мать, превосходные урожаи, тучные стада, полные закрома — не давали ему радости.

Икер не должен был лгать самому себе: пережитые испытания не могут стереться из памяти и главное для него — понять их.

Поднялся странный ветер, который дул как бы сразу со всех сторон.

Быки замерли.

И Икер увидел ее...

Небесной красоты женщина с золотыми волосами и нежно сияющей кожей вышла из зарослей. Ее длинное белое платье излучало яркий свет.

Мгновение, еще мгновение... и их взгляды встретились.

Она.

Это она, никто с ней не может сравниться.

— У тебя странный вид, — сказал Икеру верзила. — Откуда это ты идешь с быками?

— С канала, где растут ивы.

— А-а, понял! И ты тоже увидел богиню. Не ты первый, уверяю тебя! Игра тени и света рисует очертания восхитительной женщины, которую с восторгом описывают пастухи. К несчастью, это лишь призрак, игра света и воображения.

Верзила добавил лукаво:

— А вот Маленький Цветок — вполне живая и настоящая! По слухам, она втрескалась в тебя по уши. Это серьезно у вас?

— Слухи — это яд, которым никому не советую пользоваться.

— Еще одна бесполезная мысль! Тебе везет, Икер. О Маленьком Цветке многие мечтают. Это дочь хозяина, ты отдаешь себе отчет? Пойдем готовиться к пиру. В этом году он обещает быть сказочным.

Чтобы защитить людей от палящих лучей солнца, во дворе было поставлено несколько навесов из тростника; дети беспрестанно крутились вокруг поваров, и те, в конце концов, скармливали им обрезки сластей.

Безучастный ко всей этой суете, Икер загонял быков в хлев. Когда он выходил оттуда, то наткнулся на Маленький Цветок.

— Ты подумал?

— Думаю, что я не способен сделать тебя счастливой.

— Ты ошибаешься, Икер!

— Я не такой, как ты думаешь, Маленький Цветок.

— Ты не похож на других, и мне нужен только ты.

Она сердито повернулась к нему спиной и пошла к отцу, который следил за тем, как накрывают столы.

Перед тем, как рассаживаться по местам, следовало возблагодарить богов.

Вошли двадцать женщин, несших блюда с освященными в храме приношениями, которыми украсили своеобразный алтарь из яств, предназначавшихся невидимым силам, которые возглавляли пир. Жрицы — в черных париках, облегающих платьях, покрытых сеткой из голубых жемчужин, в браслетах на запястьях и щиколотках — были одна очаровательнее другой.

Но последняя превосходила всех.

Она была так грациозна, что пленила даже самых искушенных. Благородная походка, лицо с удивительно тонкими и нежными чертами, узкие бедра — она, казалось, происходила из мира, где царило само совершенство. Божественный ювелир придал форму ее красоте, изгиб ее ресницам, прелесть ее глазам, сияние которых затмевало блеск утренней звезды.

Спокойно и медленно, словно она находилась одна в храме, юная жрица положила на алтарь распустившийся цветок лотоса.

И над земной радостью людей поплыл неземной аромат...

Затем она удалилась с такой грацией, что собрание замерло, очарованное.

Она прошла мимо Икера, и он не мог не узнать ее: это действительно была та восхитительная женщина, которая вышла к нему из зарослей ивы.

16

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Маленький Цветок у Икера, лежавшего на своей циновке с мокрой льняной тряпкой на лбу.

— Прикрой дверь, малейший луч света мне невыносим.

Девушка сменила повязку.

— Хочешь, я сделаю тебе массаж?

— Это необязательно.

— Это несварение, пожалуй, слишком жестокое.

— Похоже, что так.

— Ты не умеешь лгать, Икер! И я за тобой наблюдала: ты почти ничего не ел. Ты слег в постель не из-за несварения.

— Это неважно.

— Напротив, это очень важно! Почему ты в таком состоянии?

— Не знаю.

— Зато я знаю! Ты думаешь, я не видела, какими лихорадочно горящими глазами ты на нее смотрел?

— О ком ты говоришь?

— Об этой жрице, которую все мужчины, а ты в особенности, пожирали взглядом! Ты, похоже, влюбился и заболел одновременно.

— Ты не можешь понять, Маленький Цветок.

— Наоборот, я слишком хорошо понимаю! Но не стоит питать надежды, которые столь несбыточны. Эта девушка — жрица, которая живет в храме, откуда выходит лишь для исполнения ритуалов. Ты никогда ее не увидишь.

Икер поднялся.

— В каком храме?

— Кроме этого, тебя ничего не интересует! Вообрази: никто не знает; да так оно и лучше. Может быть, ты, наконец, проснешься и увидишь, что я — не сон?

— Прошу, оставь меня.

Икер хотел глубоко в памяти запечатлеть то волшебное мгновение, когда юная жрица обратила на него свое внимание. Он должен был заговорить с ней, спросить ее имя, сделать какой-нибудь жест, даже смешной, чтобы ее удержать.

Она в первый раз пришла сюда?

В первый и в последний.

— Ты наверняка знаешь ее имя, Маленький Цветок!

— К несчастью, вынуждена тебя разочаровать.

— Кто-нибудь специально ее пригласил, кто-нибудь сможет мне о ней рассказать!

— И не надейся... А теперь вставай и иди работать. Эта история с несварением не может длиться вечно. Не забудь, ты должен отдать долг.

Жить и не видеть ее не имело смысла.

Увы! Дочка хозяина говорила правду — никто здесь не знал имени прекрасной жрицы. Она была лишь волшебным видением во время ритуала, и самым разумным было бы ее забыть.

Но Икер любил ее, и других женщин для него не существовало. Как бы ни велики были предстоявшие трудности, он должен был ее найти.

— Вот и самый тяжелый период года, — сказал ему верзила. — Нагрянули писцы-счетоводы и сейчас станут проверять, точно ли указано количество голов в каждом стаде. Обмануть здесь невозможно, в противном случае наплачешься под градом палочных ударов и заплатишь огромный штраф. К тому же нужно еще быть вежливым с этими занудами.

Писцы устроились под навесом, налоговому чиновнику принесли подушку. Лицо его, высокомерное и самодовольное, было отвратительно Икеру.

Мимо, без особой суеты, начали проводить быков, коров, ослов, овец и свиней.

Икер скромно устроился позади одного из писцов, чтобы посмотреть, как он работает.

Несколько раз налоговый чиновник, который сам не делал никаких записей и ограничивался тем, что наблюдал, просил принести холодного пива. Когда подсчет был окончен, чиновник подозвал хозяина.

— Я проверил подсчеты моих подчиненных, — холодно заявил он. — Из 700 кувшинов меда ты указываешь в налоговой службе 70; из 70 000 мешков зерна — 7000.

— Налоги выросли, и никто меня не предупредил!

— Я только что это сделал.

— Я подам жалобу в суд провинции!

— Это твое право, но помни, что я там занимаю должность эксперта. Санитарное состояние твоего скота мне не кажется удовлетворительным. Если ты откажешься платить налог, то ветеринарные службы заставят тебя уплатить большой штраф.

— Не слушайте этого вора! — закричал Икер, размахивая папирусом, который он вырвал из рук писца. — Лучше посмотрите на этот документ: по приказу этого разбойника его подчиненные пишут ложные цифры! Они увеличивают число голов скота, чтобы увеличился налог.

Нервный тик перекосил лицо налогового инспектора, застигнутого врасплох.

В рядах крестьян нарастало возмущение.

— Пусть арестуют этого наглеца! — приказал чиновник. — Разве вы не понимаете, что он лжет, чтобы заставить вас выступить против властей? Если вы позволите себе оскорбить власть в моем лице, вы все отправитесь в тюрьму.

Через несколько мгновений ситуация пришла в норму.

— Без глупостей, ребята, — посоветовал верзила. — Чиновник прав. И кроме того, это их дело, чиновника и хозяина. Нас оно не касается.

— Возьмите-ка этого мерзавца! — приказал чиновник четырем стражникам с дубинками.

Икер со всех ног бросился бежать. Благодаря тому, что он прекрасно знал местность, у него все-таки был шанс убежать от преследователей.

С помощью верзилы, который был счастлив, что избавился от соперника, стражники обыскали все хижины, тростниковые навесы, сараи для скотины, обшарили каждое поле и каждый куст.

Преступник исчез.

— Он не уйдет далеко, — сказал чиновник.

— Ну, если не уедет из провинции, — заметил хозяин.

— Что ж, ты ничего не потеряешь, если подождешь!

— А что ты будешь делать с этим? — иронично сказал крестьянин, помахав перед носом чиновника папирусом.

— Да ты ведь едва умеешь читать!

— Достаточно, чтобы уяснить, что ты — вор. А мои работники подтвердят, что я говорю истинную правду.

— Допустим, допустим... Ну ладно, забудем эту историю. Ведь речь идет о какой-то описке, которую я тут же исправлю.

— Тогда и ты забудь о несправедливом увеличении моих налогов.

— Что ж, тебе очень повезло: я понятливый. Но не проси у меня большего.

Стражники остались осматривать все окрестности хозяйства еще два дня в надежде найти либо следы беглеца, либо свидетельские показания.

Возвращаясь к себе, Маленький Цветок думала об этом молодом парне с высоким лбом и яркими зелеными глазами, который от нее ускользнул. В ее душе горело пламя, сила которого ее пугала, но она никак не могла его погасить. Икер отличался от всех юношей, которые за ней ухаживали. У него была величественная осанка и решимость вождя. Его супруга подтолкнула бы его купить другие участки земли, увеличить их собственный участок и нанять новых работников. Их хозяйственный успех был бы поразительным.

Но ее избранник был теперь лишь беглым преступником.

Маленький Цветок закрыла дверь в свою комнату, куда никто, даже ее отец, не имел права входить. В больших корзинах здесь лежали тщательно сложенные платья, парики и плащи. Значительная часть доходов от хозяйства шла на то, чтобы дочь хозяина хорошо выглядела. А в своей умывальной комнате в двух алебастровых сундучках хранились ее косметические средства.

Войдя, она едва сдержала крик.

— Икер! Что ты здесь делаешь?

— Разве это не самое лучшее укрытие?

— Тебя ищет стража, она...

— Я не сделал ничего дурного, наоборот.

— Но с этим чиновником невозможно бороться.

— Разумеется, можно! У нас есть доказательство, что он допускает злоумышленные действия. Его осудят и приговорят.

— Это не так-то просто, Икер.

— Позови своего отца, давайте выработаем стратегию борьбы. Я буду главным свидетелем.

— Я повторяю тебе: все не так-то просто.

— Объясни, Маленький Цветок!

— Все возможно при условии, что ты согласишься и мы поженимся.

— Я не умею лгать, ты сама это сказала. Я не люблю тебя.

— Ну и что? Главное, чтобы мы составили хорошую семью и разбогатели.

— Тогда на нас обрушатся несчастья, уж будь в этом уверена.

— Так ты окончательно отказываешься?

— Да, Маленький Цветок.

— Ты не знаешь, что ты теряешь.

— Прости меня, но у меня другие планы.

— И в твоих планах та жрица, в которую ты безумно втюрился!

— Я хочу сделать так, чтобы налоговый чиновник пошел под суд. Без справедливости этот мир не выживет. Согласна ли ты пойти позвать своего отца?

Маленький Цветок подумала.

— Ладно.

Икер нежно поцеловал ее в лоб.

— Больше ни один обнаглевший от безнаказанности чиновник не осмелится оклеветать вас, вот сама увидишь.

Юноше не пришлось долго ждать.

— Ты можешь выйти, Икер, — позвала его Маленький Цветок.

Когда он выходил из комнаты, три стражника бросились на него и скрутили ему руки за спиной.

Опираясь на руку своего отца, Маленький Цветок смотрела в сторону.

— Для себя я все уладил, — объявил хозяин. — Моя дочь поступила правильно, предупредив стражников о том, что ты скрываешься здесь и что ты ей угрожал. В конце концов, ты всего лишь мародер, должник и преступник. Ты вполне заслуживаешь примерной пытки, и никто тебя не пожалеет.

— Прощай, Маленький Цветок, — сказал Икер. — Теперь я тебе уже ничего не должен.

17

Приговор обжалованию не подлежал: год каторжных работ за оскорбление государственного чиновника при исполнении, насилие в отношении государственных стражников и попытку к бегству.

Магистрат, возглавлявший суд, в состав которого входили правители провинций, почти не слушал объяснений Икера. Отягчающих его вину показаний очевидцев — налогового чиновника, писцов, хозяина, его дочери и верзилы-работника — высокому суду вполне хватило, чтобы убедиться в необходимости наказания.

Во время долгого пути в сторону Синайских рудников, где добывалась медь, Икер ни разу не был подвергнут жесткому обращению. Ему хватало и воды, и питья; он вызывал симпатию у стражников пустыни, которые не скрывали от него всех тягот того, что ему предстоит.

— К счастью для тебя, — сказал ему начальник стражи, — ты молод, и здоровье у тебя отличное. Изношенный организм года бы там не выдержал.

— Я ни в чем не виноват! Я всего лишь выявил нечестного чиновника!

— Мы знаем это, парень. Но мы подчиняемся приказу. Если мы дадим тебе скрыться в пустыне, то навлечем на себя серьезные неприятности. Да и у тебя не останется никаких шансов выкрутиться. Для всех будет лучше, если ты честно отработаешь свою вину, даже если ты обвинен несправедливо.

Конвой находился под покровительством Сопду, «Остроклювого», — сокола с клювом, крепким как самый прочный кремень. Того, что высоко парил в небе над знойными просторами Восточной пустыни. И сам бог — в священном камне, выточенном в форме треугольника, с изображенным на нем солнечным лучом — хранил своих верных детей от набегов пустынных разбойников, грабителей, не почитающих ни веру, ни закон, нападающих на караваны и безжалостно убивающих купцов.

Икер, очарованный пустыней, позабыл и покинутое крестьянское хозяйство, и его недостойных обитателей. В памяти жило лишь лицо прекрасной жрицы, которое порой грезилось ему наяву. И взгляд ее глаз, обращенный к нему, пробуждал небывалую силу, казалось, он мог двигать горы, не зная усталости! Как только она исчезала, он чувствовал себя опустошенным, разбитым, почти неспособным идти вперед. Однако желание снова ее увидеть было столь сильным, что он быстро обретал уверенность в себе. Да, он преодолеет это новое препятствие и отправится на поиски этой недоступной женщины!

В Тимне[8] — раскаленной чаше пустыни, образованной разноцветными отвесными скалами, причудливо отесанными ветрами и солнцем, находились медные рудники, в которых добыча велась со времен первых династий. Караваны ослов регулярно доставляли рудокопам продукты питания, одежду и инструменты. Из-за суровых условий работы технические специалисты часто менялись. Что же до осужденных на каторжные работы, то им оставалось либо приспособиться, либо умереть. Бдительная стража не давала каторжникам уклониться от тяжкого труда. Им надлежало копать шахты и соединяющие их переходы, укреплять их, чтобы там в безопасности могли работать специалисты, определяющие рудоносные слои. Затем шла добыча.

Строения — дома, склады, тюрьма — были сложены из высушенного кирпича-сырца. Единственным зданием, вытесанным из камня, было святилище, посвященное богу Мину — господину жизни, покровителю работающих в каменных карьерах и шахтах, тому, кто посылал гром, грозы и дожди, наполнявшие порой водоемы. Именно благодаря его заботам каторжники, достававшие медную руду из недр земли, имели воды вдосталь.

По прибытии конвоя начальник разработок, смуглый крепыш с хриплым голосом, очень удивился.

— А где же осужденные?

— Есть только один, — ответил начальник стражи. — Вот этот парень.

— Это что, шутка?

— Для него — нет.

— Что за преступление он совершил?

— Он вывел на свет нечестность одного из налоговых чиновников из провинции Кобры.

— Но... это не правонарушение!

— Однако хозяин, его дочь и работники свидетельствовали против него. Приговор: год каторги здесь.

— Чудеса, да и только! А почему он не обжаловал приговор?

— Не было времени. Очевидно, все очень спешили от него отделаться.

Крепыш поскреб затылок.

— Не нравится мне это... Совсем не нравится! На него есть официальные документы?

— Вот они. Мы оставляем тебе парнишку и уходим. В следующий раз постараемся привезти тебе лучший материал.

Пока стражники подкрепляли свои силы, коренастый начальник рудников рассматривал нового работника.

— Как тебя зовут?

— Икер.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Ты крестьянин?

— Нет, ученик писца. На меня напали, обокрали, а потом...

— Меня не интересует твоя история, и твое место — не здесь. Но поскольку это все-таки случилось, никто не может ничего изменить.

Начальник рудников обошел вокруг Икера.

— Что ж, посмотрим... Ты слишком крупный, чтобы пролезть в переход между шахтами, и недостаточно мускулистый, чтобы работать на подъемке руды. Я поставлю тебя в бригаду, которая занимается печами. Лучшего ничего не могу для тебя сделать, мой мальчик.

— Благодарю вас.

— Постарайся выдержать и не давай наступать себе на пятки.

Двое надсмотрщиков отвели Икера в маленькую хижину, сложенную из высушенных глиняных кирпичей. На полу — две циновки.

— Подожди здесь.

Место было невеселым, горы выглядели неприступно и враждебно. Икер почувствовал себя так далеко от Египта, что тот стал представляться ему недоступным. Но юноша отогнал от себя приступ отчаяния. Он обязательно выйдет из этой тюрьмы и найдет юную жрицу.

В хижину вошел человек лет двадцати с квадратным лицом, густыми бровями и круглым животом.

— Это ты — новенький?

— Меня зовут Икер.

— А меня — Секари. Мы в одной бригаде. Говорят, ты невиновен?

— Это действительно так.

— Я тоже. Но лучше не говорить о прошлом, а заняться настоящим. Нашего начальника зовут Кривая Глотка. Это злодей и подлец. Рецидивист. Он здесь уже десять лет! Он выжил в шахте и распоряжается всеми медеплавильными печами. Ни один из надсмотрщиков не осмеливается сказать ему слово поперек. Будь осторожен и постарайся ему понравиться. Что касается еды, то предупреждаю тебя: скудная и не ахти какая. Но тебе повезло: повар ко мне хорошо относится и дает добавку. Поскольку ты мне симпатичен, хочу предложить тебе «вступить в дело». Но при двух условиях: во-первых, ты держишь язык за зубами, а во-вторых, ты берешь на себя часть моей работы.

— Договорились.

Секари стал на колени и поскреб землю в самом темном углу комнатки. Он вытащил оттуда маленький алебастровый сосуд и вынул из него тряпочную затычку. В ладонь своей руки высыпал нечто вроде маленьких лепешек и протянул их Икеру.

— Глотай.

— Что это?

— Смесь зерен «сладкий рожок» и аниса. Это средство быстро избавит тебя от поноса и других желудочных неприятностей. Кое-кто от этих болезней умирает.

Икер проглотил. Секари вытащил еще одно свое сокровище.

— Недостаточно защитить тело, внимание нужно и душе. Если этим пренебречь, то тебя сломит тоска, и ты потеряешь способность жить. Чтобы сохранить спокойствие, повесь на шею это.

Секари протянул Икеру веревочку с надетыми на нее маленькими амулетами из сердолика, изображавшими соколов — птиц бога Хора, и павианов — животных, символизировавших бога Тота, покровителя писцов.

Юноша долго гладил их пальцами, потом надел на шею.

— И прекрасно. Теперь — идем, иначе накажут.

Кривая Глотка был волосатым чудовищем, ему был нипочем жар медеплавильных печей.

С первого взгляда он возненавидел новичка.

— Здесь, парень, нет невиновных. Веди себя тихо, иначе раздавлю. И никто мне ничего не скажет. Только порадуются, что на один рот меньше кормить.

Икер выдержал тяжелый испытующий взгляд Кривой Глотки.

— Ты сильнее меня, но я тебя не боюсь.

— Начнешь с выравнивания слитков. А дальше посмотрим.

Пустая порода оставалась на поверхности, а расплавленная неочищенная медь находилась в печи, выливаясь оттуда по желобам. Полученный металл переплавляли в тиглях и разливали в формы, а затем били молотами. Металл превращался в слитки, которые перед отправкой в Египет заносились в инвентарь и пронумеровывались.

Через месяц Икер все еще продолжал выравнивать слитки. Кривая Глотка не сделал ему ни одного замечания.

— Это странно, — заметил Секари, надкусывая фигу. — Обычно он не выказывает такой сговорчивости.

— Я слушаюсь его и помалкиваю: видно, это ему нравится. А, кроме того, ты дал мне очень верный амулет.

— Тем лучше для тебя, но сохраняй бдительность.

— Скажи, Секари, ты слышал здесь какие-нибудь разговоры о двух моряках по имени Черепаший Глаз и Головорез?

Секари задумался.

— Нет, эти имена мне ничего не говорят.

— Ты не мог бы поспрашивать других заключенных?

— Если хочешь. Эти двое — твои друзья?

— Я потерял их из виду и хотел бы узнать, откуда они родом. А также я хотел бы разузнать, где можно найти того, кто выдавал себя за стражника и пытался меня убить.

— Выдавал за стражника? А ты уверен, что...

Икер описал того, кто на него нападал.

— Ладно, я займусь им. Но я тебе ничего не обещаю.

Розыски Секари оказались безрезультатными. Никто из заключенных ничего не знал.

Превозмогая свое разочарование, Икер исправно выполнял свою работу, которая действительно была не слишком тяжелая.

— Хорошая работа, малыш, — почти дружелюбно сказал Кривая Глотка. — Ты заслуживаешь лучшего. По крайне мере того, чтобы твое пребывание здесь было полезным. Ты должен знать о меди все, начиная с печей. Завтра мы с тобой вместе займемся их чисткой. Это, знаешь ли, огромная привилегия. Я даю ее тебе, потому что ты понимаешь, как надо вести себя, и знаешь свое место. Это редкое качество, и его нужно поощрить.

И, тяжело ступая, Кривая Глотка удалился. Он больше не мог выносить этого щенка, который, по всей вероятности, был соглядатаем, отправленным стражей, чтобы узнать, как работает система управления заключенными.

А главной целью слежки был, конечно, он — Кривая Глотка!

Этот Икер его выдаст, и тогда его снова отправят в рудники.

Единственным решением было зажарить его голову в печи и заставить поверить в то, что это несчастный случай.

Встало солнце.

Секари потянулся и зевнул.

— Сегодня я помогаю повару. А ты?

— Я чищу печи вместе с Кривой Глоткой, — ответил Икер.

— Он к тебе действительно хорошо относится! Можно подумать, что он хочет научить тебя своему делу, чтобы ты мог занять его место.

Выходя из своей хижины, Икер и Секари натолкнулись на управляющего рудниками и целую группу стражников.

— Вы оба, Кривая Глотка и трое других каторжников переводитесь в другое место.

— Куда это? — спросил Секари.

— В бирюзовые копи богини Хатхор.

— Почему?

— Приказ сверху.

— Но мы себя хорошо вели, не получили ни одного замечания, мы...

— На бирюзовых копях острая нехватка людей. Слушайтесь начальства и прилежно работайте, не то вас опять переведут сюда. И тогда уж вам не поздоровится, поверьте, я об этом позабочусь.

18

Все наземные пути, которые вели в Абидос, бдительно охранялись солдатами, не пропускавшими ни души. Чтобы попасть на священную землю Осириса, оставалась лишь одна возможность — пристань, за которой было устроено постоянное наблюдение. Именно сюда пристала флотилия, во главе которой был корабль фараона.

Он видел, как моряки разгрузили каменные блоки, цоколи колонн и плиты для мощения. Затем высадилась группа ремесленников из провинции Кобры — начальник работ, ваятели и плотники. Все принесли клятву хранить молчание о своей работе. Все знали, что близких они смогут увидеть лишь по окончании всех работ.

Верховный жрец Абидоса склонился перед монархом в приветственном поклоне.

— Акация?

— Все в том же состоянии, Великий Царь.

— Я прибыл возвести храм, вечное жилище и город, — объявил Сесострис. — К югу от этого места будет выстроено селение Уат-Сут, «Терпеливое ожидание». Каждый день туда будут доставлять мясо, рыбу, овощи. Там будут жить повара. Жрецы и мастера будут иметь все.

— Что и как надлежит исполнить нам?

— Согласно моему последнему приказу ни один из участников ритуала в Абидосе не может быть переведен в какое-либо другое место. Ни на одном из них не будет лежать сельскохозяйственных обязанностей, ни одно учреждение не будет вправе отнять хотя бы пядь земли Осириса. Туда допускаются два вида жрецов: постоянные и временные. Когда группа временных жрецов будет уезжать, освобождая место другой, ее задача по совершенствованию должна быть выполнена — под страхом санкций. Постоянными будут: Безволосый — который отвечает за ритуалы Дома жизни; Служитель Ка — который воздает почести и поддерживает духовную энергию; тот, кто возливает жертвенное вино на жертвенные столы; тот, кто бдит над целостностностью великого тела Осириса; тот, чье действие тайно и кто читает тайны; семь жриц, которые воспевают божественный Дух; тот, кто держит золотую дощечку, на которой записаны формулы знания. Ее я поручаю тебе.

Царь вручил старику драгоценный предмет.

— Я постараюсь быть достойным Вашего доверия, Великий Царь. Когда Вы назовете исполнителей других функций?

— Выбери самых знающих жрецов. Но перед тем как идти дальше, я должен узнать, благоприятствует ли нам дух этого места.

Сесострис отправился один в пустыню.

Несмотря на бесчисленные предостережения, Собек-Защитник получил приказ остаться и не следовать за фараоном.

С самой зари времен за Абидосом следило таинственное божество — «Тот, кто возглавляет существа на Западе». Пройдя с другой стороны теней, он пролетал над землей живых, когда открывались врата невидимого.

Без его одобрения предприятие фараона было бы обречено на провал.

Фараон остановился точно у места, где будет воздвигнуто святилище его храма. Здесь земля особым образом входила в резонанс с небом.

Вся природа затихла.

Ни пения птиц, ни шепота ветра.

Внезапно, возникнув ниоткуда, появился Он — Анубис.

Черный шакал — высокие ноги, огромный хвост и очень большие прямые уши.

Он недоверчиво остановился на значительном расстоянии от пришельца. Сесострис понял знамение. Воплощение Первого из Западных требовало открыть перед ним свои намерения.

— Я должен прекратить угасание акации, — объявил фараон. — Чтобы сделать это, я построю храм, в котором ежедневно будут исполнять ритуал для поддержания жизненных сил этого места. Однако он ничего не принесет, если не будет здесь вечного жилища, где будет совершаться таинство смерти и воскресения. Не ради моей славы ремесленники выстроят эти здания, но для того, чтобы и впредь жизнь всего Египта питалась силой Осириса. Прочти планы этого дела в моем сердце и скрепи их своей печатью. Без этого они не осуществятся.

Шакал сел на задние лапы, поднял голову к солнцу и завыл свою протяжную песню — такую громкую и глубокую, что она заставила вздрогнуть всех живущих на великой земле Абидоса.

Провозвестник и его спутники только что пересекли известняковое плато, которое сменилось целой серией каменистых долин, разделенных горами. Порой встречались неожиданные островки зелени, и они несколько часов отдыхали перед тем, как пуститься снова в путь через пустыню.

Покорившиеся своему начальнику, не знавшему ни усталости, ни сомнения, путники еще находили силы обгонять друг друга. Никто больше не задавался вопросом, сколько времени они смогут выжить в этой раскаленной пустыне.

— Мы их не найдем, — сказал Бешеный. — Лучше было бы отказаться от этой затеи, господин.

— Ты во мне уже разочаровался?

— Этого никогда не случится, но как поверить в эту сказку?

— Скажи, ты когда-нибудь видел трупы, растерзанные чудовищами пустыни?

— Нет.

— А я видел. И сегодня я понял, что эти создания имеют силу, которая так нужна нам. Эта сила сделает нас непобедимыми.

— Разве хороший отряд воинов не предпочтительнее?

— Можно разгромить целую армию, но моя сила будет совершенно иной.

— На сегодняшний день, если не принимать в расчет вас и уважение, которое мы к вам питаем, мы ничем не отличаемся от обычных голодранцев!

— И ты думаешь, что несколько голодранцев были бы еще живы, если бы не слушали моих слов?

— Ну да, нужно признаться... То, что мы еще держимся на ногах, совершенно невероятно!

Их было около двадцати, но они согласились следовать за Провозвестником, который обещал им богатство после тяжелых боев. Они, преступники, осужденные властью, радовались, что тем самым спаслись от пытки.

Каждый раз, как кто-нибудь из них был готов отказаться или возмутиться, к ослабевшему подходил Провозвестник и вперял в него взор. Несколько слов, произнесенных ровным магическим тоном, возвращали сбившегося на «верный» путь. Однако путь этот вел в глубину бесконечной пустыни.

На исходе дня тому, кто шел впереди, показалось, что он заметил седжа — чудовище с головой змея и телом льва.

— Кажется, у меня галлюцинация! А если это так, то вы сейчас увидите, что я с ней сделаю!

Он побежал к чудовищу, чтобы ударом палки размозжить ему голову. Но голова змея уклонилась от удара, а львиные когти вонзились в грудь нападавшего.

— Так это на самом деле... — прошептал в ужасе Бешеный.

Появились сереф — с головой сокола и телом льва и абу — огромный баран с рогом носорога на морде.

Двое из экспедиции попытались убежать, но два новых чудовища поймали и убили их.

В рыжем свете, который озарил всю пустыню, появился са, животное Сета — на четырех лапах с головой, напоминавшей окапи. Даже если он и казался менее опасным, чем трое остальных, его горевшие красным светом глаза сверлили оставшихся в живых путников.

— Что мы сделали? — спросил Бешеный, зубы которого громко стучали.

Провозвестник поднял руки.

— Все боги — боги добра и боги зла, — торжественно произнес он, — ободряют меня. В моей голове живут сияние дня и мрак ночи. Они говорят лишь со мной, и только я один могу передать их слова людям. Тот, кто ослушается меня, погибнет, а кто пойдет за мной, получит награду. Из множества мощных сил я составлю только одну и стану ее единственным провозвестником. Вся земля поклонится мне, и будет только одна вера и один хозяин.

Только Бешеный не простерся при этих словах на песке, чтобы хищные чудовища его не заметили. Он смотрел во все глаза и не мог поверить в то, что они видели.

Провозвестник подошел к трем чудовищам-убийцам, медленно провел руками по их когтям, клювам и рогу и помазал себя кровью их жертв.

Потом руками прикоснулся к горящим, как угли, глазам животного Сета и тотчас же приложил их к своим глазам.

Поднялась песчаная буря, заставившая Бешеного броситься на землю. Буря была страшной, но короткой; ее сменил ледяной ветер...

Когда Бешеный осмелился поднять глаза, Провозвестник сидел на скале.

Никаких следов чудовищ вокруг не было.

— Господин... Это было... только ужасное видение?

— Конечно, друг мой. Такие существа живут лишь в воображении напуганных людей.

— И все же среди нас есть мертвые... Разорванные в клочья!

— Это жертвы сокола, которого наше присутствие привело в ярость. Зато я теперь знаю то, что хотел узнать, и мы нанесем свой первый громоподобный удар!

Бешеный подумал, что ему все привиделось, жара подействовала или миражи, это часто случается в пустыне. Да-да, наверняка... Только отчего глаза Провозвестника стали кроваво-красного цвета?!

19

Перед тем как отправиться на бирюзовые копи Синая, расположенные к юго-западу от медных рудников, где они отбывали наказание, Секари приготовил снадобье, которое составил из тмина, меда, сладкого пива, известняка и растения под названием «шерсть павиана». Смешав и отфильтровав компоненты, он получил напиток, который был необходим для поддержания тонуса и отпугивания многочисленных рептилий, которых было полным-полно в пустыне. Он принял и дополнительные необходимые меры: натер все тело протертой луковой массой, чтобы отпугивать змей и скорпионов. Его средство имело также то преимущество, что оно обостряло все пять чувств человека, что совершенно нелишне в чужой обстановке.

Только Кривая Глотка отказался от этих предосторожностей, но он был так зол, что даже рогатая змея не рискнула бы его укусить.

— Тебе известны секреты растений, Секари? — удивился Икер.

— До того, как натворил огромные глупости, я был садовником и птицеловом. Посмотри сюда: у меня на шее шрам от большого шеста, на концах которого на крюках подвешивались кувшины с водой. Тысячи и тысячи раз я таскал его на этом месте! Моей специальностью была охота на птиц в садах. Я их очень люблю, этих славных пичужек, но среди них есть такие, после которых в саду не остается ничего! И если не вмешаться, то они съедят все подчистую. И тогда я своим капканом и сеткой ловил птиц, чтобы заставить их понять, что они должны искать пищу в другом месте. Всех, кроме перепелов, которые, в конце концов, попадали в жаркое, я выпускал. Ты не поверишь, но я научился с ними разговаривать! С некоторыми я даже мог договориться: достаточно было посвистеть, подражая их пению, как они начинали облетать мой сад стороной.

— А в чем заключались твои... огромные глупости?

Секари заколебался.

— Понимаешь, в нашем деле нельзя все объявлять в налоговую службу, иначе не сможешь свести концы с концами. И один писец-контролер заинтересовался мной. Это был здоровенный мужик с очень уродливым лицом и прыщавым носом. С виду будто бы работяга, который умел прикинуться неподкупным и честным, хотя врал, глазом не сморгнув. Короче говоря, когда он стал следить за мной, я поставил капкан. Со своей неповоротливостью этот идиот, разумеется, попался в сетку, и его придушило. Никто о нем не жалел, но суд все же признал меня виновным. Поскольку все имело вид несчастного случая, меня не приговорили к смертной казни, но с рудников я еще долго не выйду.

— Да, нам с тобой не везет на налоговых чиновников! А ты не надеешься сократить срок каторги за счет хорошего поведения?

— Именно по этой причине я и веду себя так тихо. Скромный и услужливый — таков мой девиз. Так обо мне отзываются и стражники.

— Ты знаешь что-нибудь о бирюзовых копях?

— Нет, но говорят, что там работа не такая тяжелая, как в медных.

— А почему нас туда отправляют?

— Совершенно не представляю себе. Если хочешь совет, то берегись Кривой Глотки.

— Он со мной скорее дружелюбен, чем жесток, — заметил Икер.

— Вот как раз это и настораживает. Это убийца, хотя приговорен только за воровство, побои и ранения. Я уверен, что он ненавидит тебя и ломает с тобой комедию.

Икер потер пальцами свои амулеты и серьезно задумался над предупреждением. Действительно, позабыв свое первое впечатление, он слишком легкомысленно ослабил самозащиту.

Именно ему, ученику писца, доверили нести треугольный камень сокола Сопду, накрытого тканью. В этом районе не слышно было о разбойничьих нападениях, но все же безопаснее было заручиться поддержкой богов.

— Вот мы и у цели, — сказал стражник.

Место[9] выглядело величественно. Горные цепи уходили в бесконечность и обрамляли плато, которое было как бы в стороне от горных теснин и поднималось над ними. Кое-какие колючие растения, просветы между горами, карьеры желтого и черного песчаника, красные холмы и сильный ветер оживляли пейзаж — одновременно враждебный и чарующий.

Караван, состоявший из стражников, каторжников и вьючных ослов, которые несли пищу и воду, стал подниматься по тропинке, ведущей на плато.

В конце дороги, по обе стороны которой стояли стелы и, которая вела прямо к храму, их поджидал крепкий мужчина лет пятидесяти.

— Меня зовут Хоруре. Я — начальник экспедиционного корпуса, отправленного сюда фараоном Сесострисом. Климат весьма затрудняет работу здесь, и мне нужно больше рудокопов. Поэтому вы затребованы сюда. Сейчас кончается четвертый месяц теплого сезона, исключительно благоприятного для добычи бирюзы, которая сохраняет свое качество только при такой температуре. В других условиях она теряет свой сине-зеленый цвет, такой интенсивный вначале. К тому же фараон приказал мне принести ему самый прекрасный камень, которого никогда еще не добывали, и нам предстоит, таким образом, найти его. Каждый день мы прославляем Хатхор, которая является царицей здешних мест, чтобы она направляла наши действия. Завтра на заре приступаем к работе.

Жилища находились к востоку от храма. Свободные мастера, которые работали в этом месте за хорошее вознаграждение, с тревогой смотрели на прибывших каторжников, которых им навязали в товарищи. К тому же тяжкая поступь Кривой Глотки и весь его вид не оставляли никаких иллюзий на этот счет.

Несколько хижин из высушенного кирпича-сырца были превращены в камеры, двери которых наглухо закрывались и хорошо охранялись.

На циновках — лепешки из турецкого гороха, финики и вода.

— Я знавал и худшие времена, — признался Секари, набрасываясь на еду.

Под усиленной охраной группа каторжников снова предстала перед Хоруре.

Не сказав ни слова, он повел их в храм, состоявший из нескольких расположенных друг за другом двориков с колоннадой. Во двориках стояли жертвенники с приношениями. Когда он оказался в этом святом месте, где царили тишина и аромат фимиама, Икеру показалось, что он попал в совершенно иной мир.

Хоруре провел их в большой двор, по бокам которого находились емкости для очищения.

Он поднял глаза на горы.

— Сейчас вы перед лицом святилища Хатхор, нашей покровительницы. Пусть она сама направит ваш поиск и даст нам совершенный камень.

Хоруре поставил на жертвенник алебастровый кубок с вином и статуэтку кошки, положил ожерелье и два систра.

— Когда богиня гневается и хочет наказать людей, она принимает вид львицы. Тогда она убивает заблудившихся в пустыне. Когда же Далекая возвращается на землю, любимую богами, она превращается в кошку, нежную и любящую. Она владеет бирюзой — символом радости и обновления. Бирюза может одолеть несчастья и беспомощность. Этот камень сообщает свою энергию детям света и рождает в них чувство легкой радости. О, Хатхор! Именно ты позволяешь вставать солнцу и воскрешаешь каждое утро наш мир! Пусть твое сияние проникнет в наши сердца!

Икер всей душой ловил каждое слово и переживал каждую фразу как откровение. Ему было так хорошо в святилище, что перед ним снова возникло лицо прекрасной жрицы. Она была здесь, совсем рядом с ним, и разделяла его чувства.

Краткая церемония закончилась слишком быстро. Все вышли из храма. Хоруре подвел каторжников к подножию угрюмой скалы.

— Место это опасное, — предупредил он. — Именно поэтому оно и предназначено для вас. Когда мы поднесли к скале статую бога Мина, статуя отшатнулась. Другими словами, в жилах есть заветный плод, но гора отказывается нам его выдать. Пытаться прорубать в скале шахту означало бы оскорбить гору, и тогда она отомстит, умертвив рудокопов. Осторожность требует подождать, пока гора сама даст нам позволение ее обследовать. Однако, как я вам уже сказал, мы спешим.

— А почему не прорубить шахту где-нибудь в другом месте? — спросил Секари.

— Потому что я убежден, что единственная, несравненная бирюза кроется здесь. Выбирать вам: или вы рискуете, или вас снова отправят на медные рудники. Если вы успешно завершите дело, то вам даруют свободу.

«Свободен!» — это слово гулко зазвучало в ушах Икера.

— Я отказываюсь, — категорически заявил Кривая Глотка. — Я предпочитаю вернуться к своим печам. Если уж специалисты боятся, то это верная смерть.

Остальные каторжники его поддержали.

— Я, я попытаю счастья! — срывающимся голосом сказал Икер.

— Ты с ума сошел! — кинулся к нему Секари. — Разве ты не слышал, что сказал хозяин? Сам бог Мин отступил!

— Пусть мне дадут необходимые орудия.

— Икер, будь благоразумен, это приведет к катастрофе! Никогда человек в одиночку не сладит с горой!

— Разве ты не идешь со мной? Разве между каторжным трудом в медной шахте, где твои шансы выжить равны почти нулю, и скорой свободой ты колеблешься?

Смутившись, Секари посмотрел на откос.

— Если взглянуть на дело с такой точки зрения... Но ты идешь первым, хорошо?

— Договорились.

— Еще добровольцы есть? — спросил Хоруре.

— Других дураков нет, — ответил Кривая Глотка, очень довольный, что избавился от соглядатая.

Хоруре преклонил колено и поднял руки к горе в знак почитания.

— Шахта, которую вы будете рубить, получит название «Та, что приносит процветание рудокопам и позволяет увидеть совершенство Хатхор». Пусть живой камень благожелательно примет удары орудий, пусть он знает, что мы трудимся ради света, а не ради самих себя.

Начальник экспедиции вручил двум добровольцам кирки и топоры из кремня и долерита.

— Где начинать? — спросил Секари.

Хоруре указал точное место. И стук инструментов вспугнул тишину гор.

20

Шмыгалка мог быть собой доволен. Исходив за десять лет весь Суэцкий перешеек и выпотрошив бессчетное количество караванов, он, наконец, уничтожил своего основного соперника без всякого сражения. Главарь неприятельской банды глупо погиб, сорвавшись в глубокий овраг, а его люди оказались неспособны договориться между собой, чтобы назначить его преемника. Они предпочли встать под начало Шмыгалки. Тем самым у него образовалась самая крупная банда пустынных разбойников во всей округе. Отныне их добыча во много раз увеличится, и ни один купец не ускользнет из рук.

Разбойники иногда забирали все или довольствовались частью имущества, под угрозой расправы заставляя жертву приносить клятву в том, что жаловаться не будет. Они насиловали женщин, которых также заставляли молчать.

— Вижу добычу, — объявил дозорный.

— Хороший караван? — радостно спросил Шмыгалка.

— Да с виду не похоже.

— Тогда что это?

— Человек двадцать.

— Стражники?

— По их поведению, наверняка нет! Эти бедолаги, должно быть, сбились с пути. Так, доходяги. Не представляют никакого интереса.

— Можно было бы кое-кого включить в свой отряд, а остальных уничтожить.

— Посмотрим.

Внушительный вид человека, шедшего во главе путников, поразил разбойников пустыни. На несколько шагов опережая остальных, он шел, гордо подняв голову, а его суровый, жестокий взгляд был очень похож на взгляд хищной птицы.

Стыдясь собственного невольного страха, Шмыгалка обратился к высокому человеку.

— Эй, приятель, ты кто?

— Я — Провозвестник.

— И что ты возвещаешь?

— Что недруги фараона должны покориться моей воле, чтобы раздавить тирана.

Шмыгалка упер руки в бока.

— Ишь ты! И почему это все должны помогать тебе?

— Потому что я единственный являюсь посредником между людьми и божественной властью. Только я один могу победить в этой борьбе.

— Ты обезумел, приятель, но ты меня насмешил!

— Тогда скажи, почему у тебя дрожит голос?

— Твоя дерзость не произвела на меня впечатления!

— Если хочешь жить, покорись Провозвестнику немедля!

Шмыгалка захохотал.

— Довольно болтовни! Я вас сейчас проверю по одному. Самых крепких возьму себе. Остальные сами иссохнут в пустыне.

Провозвестник вытянул левую руку.

— Последний раз говорю: покорись!

Пока Шмыгалка готовился нанести удар, пальцы Провозвестника проросли когтями, а нос превратился в клюв хищной птицы.

— Человек-сокол! Человек-сокол! — закричал в ужасе один из разбойников. — Он нас всех растерзает!

Люди упали на песок лицом вниз, накрыв голову руками. Если лежать неподвижно, то, может быть, и удастся уберечься от гнева чудовища.

Ледяной ветер заставил всех вздрогнуть.

Один из лежавших осмелился приподнять голову и посмотреть.

Рядом он увидел труп Шмыгалки с порванным горлом.

— Кто еще отказывается мне повиноваться? — тихо спросил Провозвестник.

Разбойники все как один простерлись перед своим новым повелителем.

— Есть! — констатировал Секари, с которого градом катился пот. — Опоры поставлены! Теперь у нас имеется хоть маленький шанс отсюда выкарабкаться.

Углубляясь в старую шахту, которую он только что обнаружил, Икер второпях и не подумал о том, что ее перекрытие может обвалиться. Если бы не вмешался его товарищ, то оба рудокопа оказались бы под завалом.

— Что ж, нам не так уж и не везет, — рассуждал Секари. — Всего несколько дней мы врубаемся в скалу, и вот уже отыскали старую шахту в самом ее центре! Можно подумать, что она нас ждала.

— Несколько дополнительных опор, пожалуй, нам бы не помешали.

— Ты прав. Перед тем, как идти дальше, поставим-ка еще несколько столбиков.

И снова Хоруре удивился, увидев, как двое смельчаков живые выходят из шахты.

— Хорошо поработали, начальник! — радостно сообщил Секари.

— А где бирюза?

— Ее пока не нашли, но отыскался ход, который наверняка ведет к сокровищам!

Новость быстро облетела землю богини Хатхор, Кривая Глотка и другие отказавшиеся искать бирюзу все еще работали здесь перед возвращением на медные рудники. И к горечи их разочарования добавилась зависть.

С самого начала этого опасного предприятия Икер и Секари успели позабыть о своих бывших товарищах. Их жизнь изменилась, и к тому же их прекрасно кормили.

И вот, когда солнце собиралось садиться, к ним подошел Хоруре.

— Вы оба — довольно смелые ребята.

— Ну что касается меня, — запротестовал Секари, — то я уже почти иссяк. Вы не считаете, что уже хватит?

— Мне нужен самый прекрасный бирюзовый самородок. Пока вы его не отыщите, ваша миссия не закончена.

— Я могу задать вам один вопрос? — спросил Икер.

— Слушаю тебя.

— Известны ли вам два моряка по имени Черепаший Глаз и Головорез и слышали ли вы о корабле под названием «Быстрый»?

— Мой удел — пустыня, а не море. Постарайтесь хорошенько отдохнуть: послезавтра вы возвращаетесь в шахту.

Караван остановился у края единственного уэда, на дне которого оставалось еще чуть-чуть воды. Под охраной стражников купцы расседлали своих ослов, которые поспешили на водопой.

— Еще три дня пути, — сказал проводник, — и мы подойдем к границе Дельты. Там есть каналы, деревья и трава. Я рад, что выхожу наконец из палящего одиночества пустыни! На этот раз переход мне показался ужасно долгим.

— Считай, что тебе повезло: ведь ты вышел живым, — заметил начальник стражи. — Это место становится все более опасным.

— Нападения пустынных разбойников?

— Да. Последнее было настоящим избиением.

— Почему же фараон не примет решительных мер?

— Надо полагать, у него есть другие заботы. Но на всякий случай я взял с собой десяток опытных стражников.

— Пойдем поищем в запасах большой кувшин. Мы заслужили сытный обед.

Каждому проводнику известны места, где, охраняемые волшебной силой стел и амулетов, были запрятаны регулярно подновляемые запасы провизии. Они служили резервным источником для подкрепления сил усталых путешественников, которые плохо рассчитали количество припасов, необходимое для их пути.

Стела была разбита, амулеты разбросаны по сторонам.

— Кто осмелился это сделать?! — возмутился начальник стражи. — Для этих варваров ничего больше нет святого!

Проводник обнаружил, что продукты исчезли.

— Я немедленно составлю рапорт! Уж он точно наделает шуму! — пообещал начальник стражи. — На этот раз воины наведут порядок на этом участке.

Раздались тревожные крики. Мужчины насторожились.

— Караван атакуют!

Проводник попытался бежать, но двое разбойников поймали его и ударами палки проломили ему череп.

Начальник стражи мужественно сопротивлялся, но разбойники вскоре окружили его плотным кольцом.

Все еще удивляясь, что его не убили, он предстал перед худощавым человеком, рост которого был намного выше обычного, а глаза налиты кровью.

— Сколько лет бродишь ты по пустыне? — спросил Провозвестник.

— Больше десяти.

— Значит, тебе хорошо известна вся местность. Если хочешь избежать пытки, укажи мне места, которые в глазах фараона имеют наибольшее значение, и детально их опиши.

— Зачем это?

— Твое дело отвечать. И постарайся быть точным.

Начальник стражи рассказал об оборонительных сооружениях, обязательных стоянках караванов, медных и бирюзовых копях.

— Бирюза, — странным голосом повторил Провозвестник. — Охраняет ли ее какое-нибудь божество?

— Да, богиня Хатхор.

— Всегда ли она бывает доброжелательной?

— Нет. В этом случае она принимает образ львицы-убийцы, которая бродит по Нубии и пожирает тех, кто не желает покоряться. Бирюзой ее можно успокоить.

— Охраняются ли рудники?

— Там постоянная стража.

— Ты больше не нужен мне, стражник, потому что ты предал свою родину!

Провозвестник повернулся к начальнику стражи спиной, а Бешеный прикончил бедолагу.

21

Икер задыхался, кашлял, но продолжал долбить породу в шахте, которая вела в глубь скалы. Укрепив опоры, поддерживавшие свод шахты, Секари в изнеможении сел на кусок породы и посмотрел на товарища по несчастью.

— Этот ход никуда не ведет, Икер. Играя с удачей, мы окажемся в западне, и гора нас раздавит.

— В этом месте скальная порода очень твердая. Я с таким трудом двигаюсь вперед, что падаю от усталости.

— И по-прежнему ни одного бирюзового самородка!

В ярости Секари ударил ломом по стене.

— Ой, смотри... Ты пробил стенку!..

Сине-зеленый отсвет мелькнул перед глазами усталых рудокопов.

Секари, не веря сам себе, пододвинул поближе фитиль лампы, устроенный так, чтобы светить без дыма.

— Бирюза... Это же бирюза!!!

Выражение лица начальника разработок Хоруре не предвещало ничего хорошего.

— Это средненькие камешки, — сказал он. — Цвет у них тусклый, безжизненный. Совершенно невозможно показать их во дворце.

— Вы же сами говорили, что благоприятный для добычи бирюзы сезон почти закончился, — напомнил Икер.

— Один день на отдых, и в шахту. Я уверен, что царский камень прячется здесь, в горе, и он мне необходим. Ваша свобода в обмен на него.

Превозмогая разочарование, Икер и Секари снова принялись за работу. Ученик писца выказывал такую волю к победе, которой бы хватило на двоих.

— Стой, у меня идея, — как-то остановил он товарища.

— Ого! Ты случайно не сошел с ума?

— Не смейся! А что если мы попробуем поработать ночью? Дадим лунному свету проникнуть в шахту и посмотрим, как оживают стены и своды. Мне почему-то кажется, что скала по-иному дышит ночью — во всяком случае, явно не так, как днем.

— А когда мы будем спать?

— Ну давай попробуем!

Секари пожал плечами.

Действительно, условия оказались совершенно другими. Обоим товарищам казалось, что они проникли в святилище, где действуют таинственные силы. Внимательно вслушиваясь и вглядываясь, они медленно шли по своему подземному коридору в сторону центра скалы.

Лампа Секари внезапно погасла.

— Только этого не хватало! Пойду за другой.

— Погоди-ка.

— Но мы же в полной темноте.

— А вот как раз и нет.

— О-о-о... ты прав!

В стене засветился голубой огонек — одновременно яркий и нежный.

— Может, выйдем отсюда поскорее? — предложил Секари.

— Лучше дай мне маленький ломик...

Икер осторожно поскреб скалу возле светящейся точки.

Перед глазами появился прекрасный камень, нежное свечение которого привело в восторг рудокопов.

Всматриваясь в сияющий самородок, Икер сначала увидел свое лицо. А потом из самого центра камня на него с улыбкой посмотрела юная жрица.

— Прекрасная работа, — признал начальник Хору-ре. — Я никогда еще не видел бирюзы такого качества.

— Значит... мы свободны? — спросил Икер.

— Я данное слово назад не беру. Со следующим караваном вы отправитесь в долину Нила.

— Но нам нужны документы для представления в администрацию.

— Вот они.

Юноша прижал к сердцу деревянную дощечку, на которой было начертано его будущее.

— А разве наш подвиг не заслуживает вина? — спросил Секари.

Хоруре на минуту задумался.

— Ты просишь слишком многого... Но я уже об этом позаботился...

Секари осушил три кубка легкого вина подряд, затем воздал должное и более крепкому напитку, не преставая при этом есть за четверых.

— Как досадно, что в этом месте нет женщин! Вот тогда счастье было бы полным. Но очень скоро наши вечера будут сладостно приятными. А у тебя есть подружка, Икер?

— Я разыскиваю одну женщину.

— Одну-единственную? Где же ты ее встретил?

— Сначала у канала, под ивой.

— А-а, богиня, которая является пастухам! Это старая легенда, и она не лишена очарования. Но я тебя спрашиваю о реальной женщине.

— Ты не понял. Она существует.

— Как это — существует?

— Я видел ее и во второй раз.

— Все там же, под ивой?

— Нет, во время деревенского праздника. Я видел ее и в третий раз — сейчас, в самой середине нашей бирюзы.

Секари осушил еще один кубок.

— Ты слишком много работал, Икер, и слишком мало спал; все эти переживания утомили тебя. Несколько часов сна вернут тебе правильное понимание жизни.

— Я не знаю ее имени, но мне известно, что она — жрица.

— А-а... А она хорошенькая или суровая?

— На свете нет женщины прекраснее.

— Слушай, ты и впрямь выглядишь влюбленным! Надеюсь, твоя жрица не из Золотого Круга Абидоса?

— О чем ты, Секари?

— Да это такое выражение, которое используется садовниками, чтобы обозначать новичков, которые удаляются в храм.

— Не думаю, потому что она участвовала в празднике и приносила возношения.

— Что ж, тем лучше для тебя! Надеюсь, что это ее появление — не последнее.

— А почему «Золотой Круг» и почему «Абидос»?

— Кто его знает... Ты от меня многого хочешь! Абидос — самое таинственное место в Египте; Там воскресает Осирис, чтобы наша земля продолжала жить в гармонии. Впрочем, это каждому известно. Остальное таких, как мы, не касается.

— А как ты считаешь: можно проникнуть в этот Круг?

— Откровенно говоря, мне это совершенно безразлично! Да и тебе тоже, если вдуматься.

— Ну как ты можешь это утверждать?

— Потому что у тебя есть настоятельная необходимость заняться собственными проблемами! Разве ты не ищешь следы двух моряков, которые стали причиной твоих несчастий?

— Двух моряков, корабль и мнимого стражника, который пытался меня убить, — прошептал Икер. — А еще мне нужно найти землю Пунт...

— Ну уж нет, не погружайся снова в легенду! Ты себе отдаешь отчет в том, что ты стал самым великим открывателем бирюзы и что об этом факте, возможно, будет доложено самому фараону?

— Ты забываешь, что есть начальник экспедиционного корпуса, Хоруре. Именно его и будут почитать как совершившего этот подвиг.

— В этом ты совершенно прав, — согласился Секари. — Ну и ладно, зато мы — свободны!

— Ты будешь помогать мне в моих поисках?

Садовник смутился.

— Знаешь, я парень тихий и мечтаю лишь о спокойной жизни, далекой от конфликтов. Ссоры и разборки мне не по душе.

— Понимаю. Значит, наши дороги расходятся.

Едва успев коснуться циновки, опьяневший Секари погрузился в глубокий сон. Икер, который, в отличие от своего товарища, никак не мог заснуть, вышел из хижины и засмотрелся на звезды. Почему судьба поступила с ним так? Куда ведет его путь?

Мысль о юной жрице успокаивала его и одновременно заставляла страдать. Если действительно она — недостижимая мечта, то ему никогда не видать счастья. Однако зачем же так отчаиваться? Ведь он теперь может снова взяться за свое ремесло и свои поиски! Разве находка бирюзы не является обнадеживающим знаком? Ведь взяв на себя риск и раскрыв секрет скалы, Икеру удалось добиться цели. Продолжая вести себя именно так, он в конечном итоге выйдет на след разбойников и узнает, почему они выбрали жертвой именно его. И он убедил себя, что богиня Хатхор будет его вести к той, которую он любит.

Икеру показалось, что он услышал приглушенный крик, который донесся оттуда, где заканчивалась главная дорога, ведущая к плато. Там постоянно находился часовой.

Юноша направился в ту сторону, стараясь быть незаметным на всякий случай.

За скалами то и дело мелькали какие-то силуэты.

Все произошло так быстро и так тихо, что не верилось, будто что-то случилось.

Но Икер не обманулся: на землю богини проникли чужаки, и именно они убили часового.

Лоб Икера мгновенно покрылся испариной, он хотел тут же побежать предупредить Хоруре.

Но и позади него уже мелькали чужие силуэты.

Вдруг дикий крик прорезал тишину ночи:

— К атаке! — громоподобно взвыл Бешеный. — Убейте их всех!

22

Убрав всех часовых, которые были поставлены наблюдать за плато, нападавшие, как волна, покатились дальше, снося все на своем пути.

Спокойный взгляд Провозвестника следил за тем, как Бешеный и подручные из пустынной банды убирали с его пути стражников и рудокопов. Провозвестнику не требовалось даже вмешиваться — все шло по намеченному плану.

Пока начальник разработок Хоруре пытался организовать нечто вроде самообороны, камень, брошенной Кривой Глоткой, разбил ему затылок, и он упал лицом вниз.

— Бейте сильнее, друзья, я с вами! — проревел Кривая Глотка, давая знать нападавшим, что он с ними заодно.

Растерявшийся Икер хотел было броситься в гущу схватки, но чья-то сильная рука пригвоздила его к земле.

— Прикинься мертвым, — приказал ему на ухо Секари, — они идут сюда.

Мимо них, не обратив на лежащих никакого внимания, прошли несколько убийц с окровавленными палками в руках.

— А теперь бежим отсюда как можно скорее!

— О боги! Это ты, Секари?!

— Что, я сильно изменился? Очнись!

— Нужно сражаться, нужно...

— Эх, парень! У нас нет никаких шансов.

Как пьяный, Икер дал Секари себя увести.

— Как тебя зовут? — требовательно спросил Провозвестник.

— Кривая Глотка.

— Почему ты перешел на нашу сторону?

— Я приговорен к вечной каторге в медных шахтах. Они перевели меня сюда, чтобы я помог им отыскать царскую бирюзу.

— И тебе удалось?

— Мне-то нет. Зато один осведомитель, который работает на стражников — зовут его Икер, — сумел-таки добыть камешек из горных недр.

— И где теперь это чудо природы?

— Скорее всего, в доме начальника разработок Хоруре, которого я убил своими собственными руками! Я с удовольствием избавлялся от своих тюремщиков. И я с радостью заставлю их разделить страшную долю каторжников: я сожгу их трупы.

Провозвестник кивнул в знак согласия.

Пока Кривая Глотка и Бешеный зажигали костры, их начальник отправился в жилище Хоруре. Ему не потребовалось много времени, чтобы обнаружить небольшой алебастровый ларец, где был спрятан великолепный камень.

Пока его команда пировала, с гордостью похваляясь своей первой крупной победой, Провозвестник подставил бирюзу сиянию лунного света, чтобы камень зарядился энергией.

Стало быть, именно эта бирюза станет его главным оружием на пути борьбы!

— Начальник, кто вы на самом деле? — спросил его Кривая Глотка, уже довольно крепко выпивший.

— Я — тот, кто позволит тебе убить как можно больше египтян.

— Стало быть, вы — генерал!

— Гораздо больше, чем генерал. Я — Провозвестник, который установит свой собственный новый культ и свою собственную религию на всей земле.

— А что это принесет мне, лично мне?

— Мои последователи будут иметь славу и деньги.

— Мне наплевать на славу. А вот деньги меня интересуют.

— Половина бирюзы, которая хранится в этих разработках, принадлежит тебе.

От этих слов у Кривой Глотки потекла слюна.

— Вы — удивительный начальник! Я никому еще не подчинялся. Но за такую цену я за вами пойду. Однако постарайтесь сдержать слово.

— Уж за это не беспокойся.

— Знаете, меня удручает, что я не опознал труп Икера, о котором говорил. Правда, мои ребята так хорошо жгут трупы этих мерзавцев, что никого уже не узнаешь. Вы не выпьете с нами?

— Нужно, чтобы хоть у кого-то голова осталась холодной.

Покачиваясь, Кривая Глотка направился к ярким кострам, где сжигались тела стражников и рудокопов, и присоединился к орущей толпе победителей.

Ни Секари, ни Икер и представить себе не могли, что им удастся без перерыва бежать так долго. Задыхаясь, они упали на плоские камни.

— Нельзя, нельзя останавливаться... — едва выдохнул Секари. — Эти бандиты обязательно попытаются нас поймать...

— Кто они, как ты думаешь?

— Скорее всего, пустынные разбойники. Обычно они нападают на караваны.

— Кривая Глотка им помогал!

— Это в порядке вещей, Икер. У него жестокое сердце.

Они снова пустились в путь и шли до полного изнеможения. Жажда иссушила их горло.

— Ты не знаешь, как воду в пустыне ищут? — спросил Икер.

— Не представляю себе.

— Если смотреть правде в глаза: выжить представляется сложным.

— Твоя правда мне вовсе не нравится.

— Лучше было бы умереть, сражаясь.

— Ну, нет, ведь мы живы!

Потри пальцами свои амулеты, положи их один на другой и приложи к груди.

Икер сделал, как посоветовал ему товарищ, и ощущение жажды стало меньше.

— А теперь давай я.

К середине дня песок нагрелся настолько, что стал обжигать путникам ноги. Они вырыли себе яму и укрылись в ней, положив набедренные повязки на головы, чтобы уберечься от солнца.

Когда жара чуть спала, они снова отправились в путь.

Жажда стала такой сильной, что даже амулетам больше не удавалось ее успокоить.

Они оказались перед странной горой, на которой горели золотые отсветы.

— Нам не хватит сил одолеть это препятствие, — констатировал Секари.

— Слушай! Гора движется...

— Не говори глупостей.

— Гора движется, Секари!

— Это мираж... Простой мираж.

— Гора движется в нашу сторону.

Приглядевшись внимательно, Секари не мог не согласиться со спутником.

— Мы сходим с ума, Икер!

С вершины горы отделились два огромных камня, покатились вниз и с грохотом рухнули на землю.

— Это землетрясение! — закричал Секари, не зная, в какую сторону бежать.

— Обрати внимание на цвет горы, — невозмутимо посоветовал ему Икер.

По мере того, как падали и разбивались камни, гора принимала сине-зеленый цвет.

— Это Хатхор, она защищает нас. Не станем никуда бежать, а воздадим богине хвалу.

Секари, не слишком уверенный в правоте Икера, все же преклонил колени и поднял руки в знак почитания небесной покровительницы.

На расстоянии двух пальцев от его левой ноги в земле образовалась трещина.

— Место и впрямь не слишком надежное!

— Лучше посмотри на деяния богини!

Гора полностью превратилась в бирюзу, а ужасающий грохот и гул стихли.

Когда земля перестала стонать, Секари украдкой взглянул на трещину рядом с собой. И то, что он там обнаружил, потрясло его.

— Подумать только... вода!

Он опустил в воду руку и поднял ее — рука стала мокрой.

— Вода! Икер, мы спасены!

— Пей мелкими глотками!

Впервые в жизни вода показалась Секари такой же изысканной, как лучшее вино. Оба приятеля брызгали водой друг на друга, купались и утоляли свою жажду.

— Другой воды уже не будет, — пожалел вслух Секари. — Если мы уйдем от этого источника, то мы пропали. И, кроме того, меня начинает мучить голод.

— Нам покровительствует Хатхор, — напомнил Икер. — Давай проведем ночь здесь и подождем другого небесного знака.

— Если ты пользуешься покровительством всех богинь, немедленно убеди меня в этом!

— Как и ты, я всего лишь голодный путник, затерявшийся в пустыне. Но разве этот мир не более таинственный, чем кажется на первый взгляд? И если мы сумели прочитать одно послание, то, возможно, сумеем найти и выход?

— Хорошо, спим здесь.

В тот момент, когда Секари видел во сне огромный бычий бок, запеченный с ароматными травами, и огромный кувшин свежего пива, Икер встряхнул его за плечо.

— Что случилось?.. Снова движется гора?

— Только что встало солнце, Секари. Нужно идти вперед, пока она не стало слишком припекать.

— Как идти? Нет, от источника я никуда не пойду!

— Не будем задерживать нашего провожатого.

В одно мгновение садовник вскочил на ноги и огляделся вокруг.

— Но я никого не вижу!

— Там, в небе.

В вышине, как раз над головами двух путников, кружил сокол.

— Ты смеешься надо мной, Икер?

— Мой старый учитель говорил мне, что имя Хатхор означает « Дом Хора»[10]. А воплощение бога Хора — это как раз и есть тот самый сокол, которого послала нам богиня, чтобы направлять нас.

— Пустыня окончательно повредила твой разум!

— Идем за соколом.

— А... а как же источник?

— Сокол укажет нам другие.

— Я предпочту остаться здесь.

— Ты предпочтешь встретиться здесь и с пустынными разбойниками?

Аргумент оказался веским. Продолжая для вида протестовать, Секари поплелся за Икером.

— Твой сокол на нас и не обращает внимания, его занимает будущая добыча. Смотри, он удаляется и покидает нас!

Но сокол вернулся.

Он то летел вперед, то кружил над теми, кому покровительствовал.

Через несколько часов ходьбы путники снова почувствовали муки жажды.

— Сокол садится! — воскликнул Секари и тут же споткнулся о камень.

— А ты наткнулся на маленькую стелу. Что если попробовать покопать под ней?

У подножия небольшого незаметного на первый взгляд камня оказались зарыты два огромных кувшина с сушеными фруктами. А чуть поодаль — вода.

— Это, конечно, не пир, — заключил Секари, — но нам с тобой хватит.

23

Уже давно два беглеца перестали считать дни пути. Они двигались вслед за соколом, который, сначала уведя их на восток, затем повернул к югу. И всякий раз, когда птица садилась на землю, Икер и Секари неподалеку обнаруживали либо воду, либо еду, либо и то, и другое. За все время пути им не повстречался ни один разбойник.

Потом пустыня стала не такой сухой, начали попадаться колючки и карликовые тамариски.

Сокол сильнее взмахнул мощными крыльями, взмыл вверх, к самому солнцу, и... исчез в нестерпимом полуденном сиянии светила.

— Наш провожатый нас покинул, — грустно вздохнул Секари.

— Посмотри туда: ему на смену пришел другой.

На вершине холма стояла прекрасная белая антилопа с рогами в форме лиры.

— Один сказочник рассказывал мне, что это орикс — животное Исиды и что оно помогает заблудшему найти свой путь, — сказал садовник.

Антилопа пустилась галопом.

— К несчастью, это всего лишь прекрасная легенда!

— Ну, я бы не был столь категоричен, — заметил Икер.

— Разве ты не заметил, что она убежала?

— Пойдем по следам, которые она оставила на песке. Возможно, она ждет нас где-нибудь в стороне.

Икер не ошибся.

Легконогое животное резвилось, то появляясь, то исчезая, радуя взор своими удивительными прыжками и стремительным бегом, но надолго своих подопечных никогда не оставляло.

Менялся пейзаж, пустыня отступала, растительность становилась все гуще.

— Если моя интуиция меня не подводит, — пророчески заметил Секари, — то мы приближаемся к двум плато, которые возвышаются над долиной Нила. Как много очарования в этих возвышенностях и долинах! Здесь от малейшего дождя распускается зелень. Вскоре мы увидим акации. Ты представляешь себе — мы выжили в пустыне!

— Благодаря Хатхор, соколу и ориксу, — напомнил своему спутнику Икер.

— Я снова вернусь к своим садам. А ты, ты сможешь позабыть прошлое?

— Я не только его не забуду, но постараюсь заняться и новой задачей: отыскать царскую бирюзу. Ведь именно она позволила мне снова увидеть ту, которую я люблю. И этот камень мне, без сомнения, поможет снова.

— Разбойники пустыни его определенно выкрали, Икер! И если, паче чаяния, ты встретишь их на своем пути, они убьют тебя. А хорошеньких женщин тысячи!

Ученик писца застыл на месте, а потом дал знак Секари пригнуться к земле.

— Человек двадцать лучников с собаками... Они идут сюда, прямо к нам.

— Они, скорее всего, охотники.

Антилопа, еще не подозревая об опасности, мирно жевала сочную траву.

Икер вскочил и замахал руками.

— Уходи, быстро уходи отсюда!

Едва животное умчалось, раздался яростный лай. Над ухом Икера прозвенела стрела, и он услышал жесткий приказ:

— Не двигайся, а то убью!

Лучник, заняв позицию к бою, не шутил.

Скоро к нему подошли его спутники, а вместе с ними и стая возбужденных собак. Секари даже и не пытался бежать.

— Мы честные люди! — заявил он.

— Вы больше похожи на разбойников, которые охотятся на нашу дичь, — произнес плохо выбритый офицер, чья грудь была покрыта шрамами, явно оставленными строптивым соколом. — В провинции Орикс[11] это преступление жестоко карается. А поскольку вы на нас напали, то мы были вынуждены стрелять. Это законная защита. Но мы оставляем вам маленький шанс: бегите так быстро, как только можете. И мы вас, может быть, и потеряем из виду.

— Нет, мы не побежим, — решил Икер. — Мы только что убежали от убийц, которые вырезали всех на бирюзовых копях, и мы не думаем, что попали в руки еще более жестоких варваров.

Некоторые охотники, казалось, смутились.

— Мы не варвары, — возразил один из них, — мы — солдаты стражи пустыни и находимся на службе у правителя провинции, Хнум-Хотепа. Наша задача — охранять караванные пути и приносить дичь нашему начальнику. А ты кто?

— Я Икер, ученик писца. А мой товарищ — садовник, его имя — Секари.

— Это все вздор! — отрезал офицер. — Вы — шпионы и воры. Если вы отказываетесь уходить отсюда, я вас прирежу обоих, здесь и сейчас.

— Твои же подчиненные обвинят тебя в преступлении.

Офицер вынул из чехла нож, но солдат остановил его руку.

— Вы не имеете права так поступать. Это может решать лишь правитель провинции. Наше дело доставить ему этих двух бродяг.

Когда четверо носильщиков опустили на землю паланкин, в котором сидел Хнум-Хотеп, у них вырвался непроизвольный вздох облегчения. Крупный, мускулистый и любящий поесть правитель богатой провинции Орикса весил довольно много. Поскольку у него было три паланкина, разрисованных по бокам цветами лотоса, и он много перемещался по своей провинции, то служба его носильщиков была не из легких.

Как только Хнум-Хотеп спустил ноги на землю, к нему бросились его охотничьи собаки — очень живой поджарый кобель и две суки.

— Вот уже несколько дней мы с вами не виделись, голубчики мои!

Кобель встал во весь рост и положил хозяину лапы на плечи. Суки, ревнуя, повизгивали. Хозяин, приласкав всех, успокоил собак.

— Правильно ли питались собаки? — строго спросил Хнум-Хотеп своего слугу, державшего над ним зонтик.

— О да, господин!

— Надеюсь, ты меня не обманываешь?

— Разумеется, нет! Впрочем, собаки съели все дочиста.

Сегодня вечером они ужинают зайцем под соусом, как и я. Не баловать своих собак — это оскорблять богов!

Услышав о будущем пире, три собаки, прекрасно узнававшие выражение «заяц под соусом», стали облизываться. Потом побежали за хозяином, который проследовал в свой великолепный столичный дворец[12], место, где родился Хеопс, построивший самую высокую пирамиду на плато Гизы.

Обследовав одну из самых богатых сельскохозяйственных областей, где крестьяне отличались трудолюбием и получали великолепные урожаи, Хнум-Хотеп имел право отдохнуть. Он любил удобно расположиться в кресле с высокой спинкой. Кресло, сделанное из двух больших деревянных планок, соединенных в верхней части и закрепленных у сиденья, бесшумно принимало вес самого богатого из правителей провинций. Благодаря его умению управлять, его подданные тоже были довольно состоятельными. И речи не могло идти о том, чтобы фараон, пусть он даже зовется Сесострис, вмешивался в его дела. Если же монарх, сидящий в Мемфисе, попытается применить силу, он встретит жестокое сопротивление.

Слуга принес широкий таз для умывания, а другой слуга — большой медный кувшин с вытянутым носиком. Он налил воду на руки Хнум-Хотепу, который любил мыть руки подолгу несколько раз в день, для чего иногда использовал и растительное мыло.

Третий слуга поднес хозяину его любимое притирание, составленное из очищенного жира, сваренного в ароматизированном вине. Притирание издавало сладкий запах, отпугивавший насекомых.

Без какого-либо дополнительного приказа виночерпий поднес хозяину великолепный кубок, прикрытый золотыми листами, узор которых изображал лепестки лотоса. В кубке был любимый напиток хозяина здешних мест — умело составленная композиция из трех старых вин, которая придавала силы.

— Я в отчаянии, что вынужден вас потревожить, господин, но начальник одного из отрядов стражи пустыни хотел бы видеть вас как можно скорее.

— Пусть войдет.

Вошедший офицер очень низко поклонился.

— Я задержал двух опасных людей. Они охотились на вашей земле и напали на нас. Как вы прикажете убить их, господин?

— Они что, пустынные разбойники?

— Трудно сказать, я...

— Для военного с твоим опытом довольно странное суждение! Приведи-ка их.

— В этом нет необходимости, они...

— Здесь я решаю, что необходимо, а что — нет.

Со связанными за спиной руками Икер и Секари предстали перед правителем провинции Орикса.

— Я даю хлеб голодному, воду — жаждущему, одежду — нагому, лодку — тому, у кого ее нет, — важно сказал начальник провинции, — но я жестоко наказываю преступников.

— Господин, — с достоинством отвечал Икер, — мы не преступники, а жертвы.

— Мой офицер другого мнения.

— Я вспугнул антилопу, потому что она представляла богиню, которая спасла нам жизнь.

— Этот негодяй либо безумец, либо лжец! — воскликнул офицер.

— Развяжи пленников и иди, — приказал Хнум-Хотеп.

— Господин, но ваша безопасность...

— Я сам за нее отвечаю.

Секари заметно волновался, Икер же был безмятежно спокоен.

— Ну а теперь, ребята, выкладывайте правду! Вы находитесь на моей территории, и я хочу знать все.

— Мы работали в бирюзовых копях богини Хатхор, — сказал Икер.

— Как специалисты или заключенные?

— Как заключенные, переведенные из медных рудников.

— Ага, значит, вы все-таки преступники!

— Меня приговорили к году каторжных работ за то, что я обличил нечестного сборщика налогов.

— А ты? — спросил Хнум-Хотеп Секари.

— И я, господин, — пробормотал садовник.

— Вы ошибаетесь, принимая меня за дурака!

— Моему другу и мне было поручено пробить шахту, чтобы найти царскую бирюзу, — продолжал Икер, не смутившись. — И поскольку мы выполнили эту опасную задачу, нас освободили.

— И у тебя, разумеется, есть доказательства того, что ты мне здесь плетешь?

— Вот оно, господин.

Икер вытащил из своей набедренной повязки деревянную табличку с подписью Хоруре, который свидетельствовал о том, что он и Секари — свободные люди, смывшие с себя свои преступления.

Хнум-Хотеп внимательно ее прочел, попробовал ее на зуб, поскреб пальцем.

— Похоже, подлинная.

Правитель слышал об этом Хоруре, верном слуге Сесостриса, видном специалисте по рудникам в пустыне. По всему было видно, что этот гордый и решительный юноша не лгал.

— А что стало с царской бирюзой?

— На землю богини напали вооруженные разбойники, к которым присоединился Кривая Глотка. Они убили Хоруре, стражников и рудокопов, а их тела сожгли. Мы, без сомнения, единственные уцелели.

— Икер хотел сражаться, — вмешался Секари, — но это было равносильно самоубийству! Поэтому мы убежали.

— И вы прошли через всю пустыню без воды и питья?

Икер ничего не скрыл из тех следовавших друг за другом чудес, которые позволили им выжить.

Искренность юноши была столь очевидна, что Хнум-Хотеп не усомнился в его рассказе, тем более что в пустыне боги не раз помогали попавшим в беду.

Впервые разбойники осмелились напасть на бирюзовые копи, к тому же находившиеся под покровительством фараона.

Но не правитель области Орикса станет предупреждать Сесостриса об опасности. Найдутся другие, которые сообщат ему о том, что его власти нанесен ущерб. И тогда монарх, ослабленный, займется более насущными делами, чем борьба с крупными властителями, которые враждебно относятся к идее расширения его власти.

— Что вы оба умеете делать?

— Я — садовник, — ответил Секари.

— А я — ученик писца.

— Моя провинция богата, потому что в ней много работают, — сказал Хнум-Хотеп. — И еще один садовник мне не помешает. Но мне не нужен еще один писец.

24

— Зато мне нужен, — продолжал Хнум-Хотеп, — солдат. Мне нужно больше солдат, чтобы моя стража могла дать отпор любому нападающему. Ты молод и в расцвете сил, это твое место.

— Я хочу быть писцом, господин, а не солдатом.

— Послушай, малыш. Боги доверили мне миссию сделать из этой провинции самую цветущую землю страны. Здесь у вдов всего вдоволь, девушки пользуются уважением, каждый ест досыта, никто не просит милостыню. Слабые не страдают от сильных, и нет никакого конфликта между бедными и богатыми. А почему так? Потому что я являюсь опорой этой земли, каковы бы ни были ее трудности. Когда пришло неурожайное время, я сам платил своим земледельцам и списал их долги по налогам. Чем выше налог, тем больше подавляется инициатива. Ни разбойники, ни вороватые чиновники не имеют права жить на моей земле. Но нет ничего более хрупкого, чем подобное счастье! Сегодня над нами собирается опасность, грозная туча, имя которой — Сесострис. Рано или поздно он попытается завладеть моей провинцией. Поэтому ты либо со мной, либо против меня. Если хочешь пользоваться моим гостеприимством, становись одним из моих солдат. Ты многому научишься и не пожалеешь об этом.

Хнум-Хотеп сам удивился, что изложил перед этим юным незнакомцем все свои аргументы! Обычно он довольствовался тем, что отдавал приказы и не терпел возражений.

— Я верю вам, господин.

И еще раз казначей Медес сумел сойти за благородного жертвователя. Верховный жрец храма Птаха горячо его поблагодарил, не сомневаясь в том, что пожертвованы средства, добытые от махинаций с налогами. Но по-прежнему перед Медесом были плотно закрыты двери таинственного храма. И Медесу оставалось допустить, что ему удастся отомкнуть их, лишь подкупив тех, у кого находился ключ.

Каким же приемом воспользоваться, чтобы узнать, наконец, тайну святилища? Высокий чиновник отложил эту заботу, потому что сейчас по столице бродили не лишенные интереса слухи. Как видно, Сесострис решил предпринять шаги, чтобы на самом деле отвоевать себе провинции, начиная с провинции Кобры, которой управлял старый Уакха.

Заранее можно было поручиться, что у монарха не было никаких шансов на успех. И, тем не менее, наверняка его шаги хорошенько продуманы, поскольку Сесострис, как личность сильная, никогда не отступал перед препятствиями.

Во многом богатство Медеса зависело от дружеских отношений с правителями провинций, которых он — через подставных лиц — информировал о том, что происходило при дворе. За исключением этого негодяя Жергу, всецело ему преданного, никто и не догадывался о том, кем на самом деле был Медес и какие интриги он беспрестанно плел за спиной у законной власти.

Однако какое-то время назад Медесу стало все сложнее проверять слухи, один противоречивее другого. По всей вероятности, Сесострис сам контролировал слухи при дворе, подкидывая ту или иную выгодную себе информацию.

А если монарху удастся поднять настоящий вихрь событий, не сметет ли он и самого Медеса?

Единственное решение, которое может помочь избежать катастрофы, — это уничтожить творца смуты.

Но убийство царя не может быть импровизацией, тем более что его безопасность обеспечивает такой опытный страж, как Собек, который никому не верит и менее всего — ближайшему окружению царя. Поэтому Медес не имеет права допустить хотя бы малейшую оплошность.

Рассчитывать же на случайность — утопия. Стало быть, ему предстоит самому наметить стратегию, которая бы позволила нанести удар наверняка.

Инструктор сбил Икера с ног, и тот тяжело упал на спину.

— Тебе не хватило внимания, малыш! Поднимайся и постарайся ударить меня в живот.

Попытка эта закончилась полным провалом, и юноша снова оказался на земле, а на его теле — дополнительные синяки.

— Да, мне придется поработать... Но при наличии желания ты, в конце концов, научишься драться.

Икер стиснул зубы и снова пошел в атаку, зная, что ему придется потратить недели и даже месяцы, чтобы сравняться с другими молодыми новобранцами, которые над ним посмеивались.

Во-первых, ему не следует жаловаться на судьбу, которая привела его сюда, и нужно попытаться извлечь максимум пользы из сложившейся ситуации; во-вторых, необходимо неустанно наблюдать за наиболее опытными воинами и стараться им подражать.

То обстоятельство, что здесь у Икера не было ни друзей, ни союзников, лишь умножило его энергию вместо того, чтобы ослабить его решимость. Он мог рассчитывать только на себя самого, и он черпал в своем одиночестве силу, сосредотачивая все усилия на новом ремесле.

Бесконечные тренировки, изучение боевых стоек и позиций научили Икера двигаться в бою. Он понял, что скорость важнее силы и что на агрессора можно обратить его собственную жестокость.

Инструктор был так же немногословен, как Икер. Скупой на объяснения и комментарии, он заставлял Икера сотни раз повторять верное движение, каким бы усталым юноша ни был. А поскольку его ученик не выказывал ни малейшего сопротивления, то и доставалось ему больше, чем его товарищам.

— Завтра, — объявил он, — отборочные испытания на выносливость. Будете бороться голыми руками. Отобраны будут только те, кто одержит две победы.

Первый противник Икера был крупнее и выносливее на вид.

— Иди сюда, малец, я тебя раздавлю!

Икер стал на одно колено.

— Ага, ты признаешь свое поражение без борьбы! Это меня не удивляет. Только парни моего родного края способны стать настоящими воинами.

— И, тем не менее, это не тот случай.

— Что ты осмелился сказать?

Богатырь бросился к Икеру со сжатыми кулаками. Икер отступил, сделал подножку, подсек и опрокинул противника, зажав его горло правой рукой.

Когда поверженный забил левой рукой по земле, инструктор приказал Икеру освободить свою жертву.

Второй противник не был так глуп. Он нападал неожиданно, и ему даже удалось зацепиться рукой за правое бедро Икера, чтобы попытаться его приподнять. Но юноша держался упорно, освободился, внезапно оказался за спиной противника и быстрым неожиданным движением схватил его за лодыжки. Соперник упал лицом вперед, а победитель прижал его к земле.

— Две победы, это хорошо. Пойди попей и поешь.

Группа из пятидесяти молодых новобранцев растянулась в цепь. Хотя инструктор и предупредил юношей о том, что это — бег на выносливость, некоторые участники стартовали слишком быстро, желая произвести впечатление на своих товарищей. Икер оказался в хвосте команды, но он умело пользовался тем опытом, который приобрел во время томительного бега по пескам пустыни. Не ускоряя шага, он обошел одного за другим своих конкурентов, сам удивляясь своей выносливости.

На следующий день испытания возобновились и стали еще более строгими.

— Лучшие из вас должны пробежать расстояние в сто километров за восемь часов[13], — объявил инструктор. — Большинство сообщений посылаются с кораблями, но военная почта обязана в основном пользоваться наземными дорогами. Поэтому я хочу, чтобы мои люди были хорошо подготовлены.

Стараясь бежать все быстрее и быстрее, Икер беспрестанно думал о божественном лике, который он созерцал в царской бирюзе. Не было ли это необычное явление знаком того, что ему оказали доверие? Он найдет ее, ее — и тех, кто осудил его на смерть.

Когда он — в последнюю секунду — заметил рассыпавшиеся вдруг по дорожке острые куски кремней, то инстинктивно рванулся в сторону, свалился в ров и ударился о ствол тамариска. Он лежал, потеряв сознание, зато избежал самого страшного: многие его товарищи, не заметив угрозы, сильно поранили ноги и на долгое время потеряли возможность двигаться.

Постепенно придя в себя, Икер понемногу сократил расстояние, которое отделяло его от лидера — сына стражника. Этот парень ненавидел Икера и всячески старался его унизить перед товарищами.

В тот момент, когда Икер обходил соперника, тот попытался выбить его из равновесия, толкнув плечом. Икер сманеврировал и удержал позицию.

— По поводу кремня я ничего не скажу инструктору. Мы выясним этот вопрос между собой, в казарме...

— Лучше всех владеют палкой нубийцы, — сказал инструктор. — Именно от одного из них я научился той технике, которую передам и вам. Вы будете применять ее в том сражении, когда вам не нужно будет сдерживать свои удары. Мне нужны два добровольца.

— Я, — сказал Икер, заранее зная, что этим провоцирует реакцию сына стражника.

И в самом деле, тот ухватился за представившуюся возможность.

Оба соперника были одного роста и обладали равной силой, но Икер, по своему обыкновению, понадеялся на свою ловкость. Он заставил своего яростного противника поверить в то, что опасается его атак, и дал ему выдохнуться в серии поворотов и ни к чему не приведших атак.

Своей упругой и легкой палкой Икер ударил только один раз — в середину лба.

Соперник рухнул.

Инструктор осмотрел его.

— Когда он очнется, у него здорово будет болеть череп.

— Я мог бы ударить сильнее.

— Не узнаю тебя, Икер.

— Я не выношу подлецов.

Инструктор искоса посмотрел на своего ученика.

— Ничего не прибавишь?

— Вопрос урегулирован.

— Вот это мне нравится, Икер. Что происходит между солдатами, меня не интересует, — лишь бы они были дисциплинированными, умелыми и храбрыми. Но тебе еще нужно потренироваться в прыжках.

Сначала веревку между двумя кольями натягивали не слишком высоко. Но потом ее так подняли, что она казалась недостижимой. И нужно было обладать как техникой, так и сильной волей, чтобы «приручить» ее и не останавливаться перед препятствием. Но у этой забавы появился неожиданно приятный оттенок.

К инструктору подошла симпатичная брюнетка лет сорока.

— Госпожа Текхат! Что вы принесли нам вкусного?

— Сыра и овощей. Скажи мне, как зовут этого юношу?

— Икер.

— Он из нашей округи?

— Нет, но это прекрасный рекрут. Я обязательно сделаю из него офицера.

Деловая женщина, казначейша провинции, загадочно улыбнулась. С ее точки зрения, этот Икер заслуживал лучшего.

25

Когда в основание святилища Сесостриса был заложен первый камень и окончился ритуал закладки, который возглавлял лично сам фараон, одна из ветвей акации покрылась зеленью.

Ни одна другая ветвь, правда, не последовала примеру первой. Но возродилась надежда, и путь был намечен: построить новый храм и новое жилище вечности, чтобы победить тьму, угрожавшую захватить землю Осириса.

Сесострис проверил качество материалов и переговорил с каждым из строителей. Нужно было закончить работы как можно скорее — это верно, но не в ущерб качеству работ.

И с момента начала строительства новая группа жрецов, назначенная Хранителем Золотой Таблички, также принялась за дело.

Безволосый жрец хранил священный архив Дома Жизни, куда никто не имел возможности заглядывать без его согласия. Тот, кому было поручено следить за целостностью великого тела Осириса, был не менее бдительным и много раз на дню проверял печати, которые были поставлены на двери божественной гробницы. Что же до служителя, посвященного в таинство, то он, от имени фараона, исполнял ежедневные ритуалы вместе с Хранителем Таблички. Благодаря могуществу Слова невидимая связь была установлена. Прославляя предков и светоносные силы, служитель Ка действенно способствовал его усилению. А тот, кто ежедневно творил возлияние прохладной воды на жертвенники, пробуждал активность сокрытых в материи тонких субстанций, чтобы боги могли ими питаться и защищать Абидос.

Все в полной мере сознавали важность своей миссии. Одни — постоянные жрецы — организовывали труд жрецов временных, тщательно отбиравшихся силами порядка. Каждого опрашивали, а показания проверяли. Малейшая оплошность временного жреца приводила к его исключению из списка служащих на земле Осириса. Сложность положения не терпела никаких поблажек. Такими же строгими были требования и к семи жрицам-музыкантшам, которых искали по всему Египту, и потому здесь высокое происхождение соседствовало с крестьянским. Одна из жриц была так прекрасна и так самозабвенно погружена в свое дело, что даже старый Хранитель Таблички отметил ее очарование. Как бы он желал быть отцом такой девушки, излучающей столь ясный свет, что один ее взгляд вселял радость и надежду! Без всякого сомнения, однажды ее посвятят в великую тайну и ей больше не придется выполнять функцию носительницы даров во время праздников вне храма. Но чтобы стать постоянным ритуальным служителем, особенно в Абидосе, нужно было знать все ступени иерархии и пройти все этапы, ведущие к тайному храму. Таково было Правило с самых первых дней, таким оно и останется.

Полностью преданный своему делу, радуясь той миссии, которую ему поручил фараон, и полный решимости бороться с силами тьмы до самого своего последнего часа, старый жрец не заметил одной неожиданной опасности.

Один из постоянных жрецов не был удовлетворен своей судьбой. Он был высок, некрасив и носат. Предполагалось, что он обладает возвышенной натурой; он и сам разделял эту иллюзию до тех пор, пока ему не открылась его истинная природа: он любил власть. Нет, не власть царя, подверженного волнениям событий и тысячам условностей, а власть оккультную, которая творится в тени.

Проходили годы, и он постиг всю значимость Абидоса и таинств Осириса. Существование самого фараона зависело от них. И именно над этим культом нужно властвовать, потому что в нем кроется тайна жизни и смерти.

Он окончил школу геометров и математиков и был холодным, как зимний ветер. Его предполагалось назначить на должность начальника над жрецами, и он сам считал, что станет верховным жрецом. Но вмешательство Сесостриса и реорганизация группы ритуальных служителей уничтожили его планы. Его постигло и высшее разочарование: Хранителем Золотой Таблички был назначен не он, а ему всего лишь доверена функция вспомогательная, очень далекая от той, на которую он рассчитывал. Разумеется, он стоял на вершине иерархической лестницы, но ему хотелось большего.

Этот проклятый Сесострис виноват в его разочарованиях и обидах, которые с каждым днем жгли все сильнее. Как же избавиться от него и получить желаемое?

Отряду Провозвестника, который вырос до двух сотен человек, переход через болотистую зону показался особенно трудным, потому что из-за влажного тепла дышалось тяжело и беспрестанно беспокоили укусы насекомых. Два человека умерли от укусов змей, третьего унес крокодил. И все же ничто не уменьшало решительности главного начальника, который никогда не колебался, какое направление избрать.

Нужно было войти в полузатопленные тростниковые заросли и идти по грязи. Зато таким образом можно было избежать встречи с солдатами Сесостриса и каждый вечер ужинать жареной рыбой.

Наперекор явным намерениям Бешеного и Кривой Глотки Провозвестник запретил им грабить редкие рыбачьи деревни, попадавшиеся на пути.

— Да мы и задержались бы совсем ненадолго, — уговаривал Кривая Глотка.

— Добыча не стоит того, и мы не должны оставлять следов. Нападение на землю Хатхор было лишь первой пробой сил. Вскоре мы ударим гораздо сильнее.

— А можно узнать, куда мы идем?

— За Царские Стены. По этой причине и нужно соблюдать все предосторожности и пробираться по участкам, которые считаются непроходимыми.

— Ну вы ведь не рассчитываете взять штурмом египетские укрепления?!

Каждому доводилось слышать об оборонительной системе, возведенной первым из Сесострисов, чтобы укрепить границы страны с северо-востока и отбить любые попытки вторжения. Связанные друг с другом системой оптических сигналов многочисленные сторожевые и охранные посты имели команды лучников, каждый из которых должен был стрелять в того, кто осмелится пересечь территорию.

— Еще рано, — признал Провозвестник, — но наш час придет. Царские Стены дают Египту иллюзорное ощущение безопасности.

— И все же, — заметил Бешеный, — их стерегут настоящие солдаты и...

— Продолжай верить мне, и все будет хорошо. Первая цель: пересечь границу и не быть замеченными. Потом мы войдем в контакт с новыми союзниками.

— О ком говорите вы, господин?

— Об азиатах и бедуинах, которые стесненно живут в Ханаанской земле и которых притесняет египетская администрация. Они, безмерно унижаемые, думают лишь о восстании, но опасаются кровавой расправы. Они ждут только вождя — меня, Провозвестника!

Бешеный был в восторге. И даже Кривая Глотка, который считал своего шефа сумасшедшим, верил, что тот способен организовать прекрасную серию грабежей, которые сделают богатыми их участников. Но в то, что возможно пройти за Царские Стены незаметными, — в это каторжник с медных рудников верить отказывался.

Однако тут-то Кривая Глотка и ошибался.

Не спеша, Провозвестник отправил нескольких разведчиков, чтобы выведать расположение наименее строго охраняемой точки прохода. Эта задача ему удалась. Тогда несколько дней он провел за наблюдением поведения египетских солдат и таможенников. И однажды, в середине самой темной безлунной ночи, он разбудил своих сподвижников и приказал двигаться за ним.

Все безмолвно проскользнули вдоль стены укрепления, когда за ней никто не наблюдал.

— Наш начальник, — признал Кривая Глотка, — это что-то!

— Если повезло однажды такого найти, — восторженно воскликнул Бешеный, — его нельзя предавать!

— А добыча? К ней он не питает склонности?

— Плевать он на нее хотел. Слушай, ты согласен, если мы с тобой как ближайшие помощники Провозвестника, будем брать себе по максимуму, а остальное делить между другими?

— Это мне вполне подходит. Если кто-нибудь станет ворчать, я ему хребет перебью. Просто ради того, чтобы остальным не было повадно, и все тут! А ты мне скажи вот что... Наш начальник, что же он ищет, а?

— Им владеет желание познать абсолютную истину, которой он хочет распоряжаться единолично и которую хочет навязать всему человечеству. Люди или покорятся, или умрут. Его основной соперник — фараон, потому что он отвергает его догматизм.

— Ты, Бешеный, странно рассуждаешь!

— Я слышал, что говорил Провозвестник, и повторяю его слова.

— А мне на это наплевать! Главное — чтобы шеф был прекрасным военачальником и обращал людей в свою новую веру мечом и кровью! Чем больше мы убьем египтян, тем богаче станем.

Когда Провозвестнику повстречались первые азиаты-скотоводы, владельцы больших стад, он тут же им объявил, что является решительным противником Сесостриса, чем привлек внимание вождей племени. Он согласился на долгие разговоры, которые обычно ничем не кончаются, и ему удалось добиться главного: поговорить с главным оккультным жрецом племени — старым слепым бедуином, ненависть которого к египтянам постоянно росла. Он направлял атаки на плохо охраняемые караваны и приказывал казнить ханаан, которых подозревали в добродушном отношении к врагу.

Едва Провозвестник вошел в скромную комнату, где в своем кресле неподвижно сидел этот бородатый старец, тот радостно ему улыбнулся.

— Ну, вот и ты, наконец! Я так долго жду тебя... Я сам ни на что уже не годен, разве лишь на корм насекомым. Но ты — ты начнешь метать громы и молнии! Нужно положить конец закону Маат и царствованию ее сына, фараона!

— Что ты посоветуешь мне?

— Фронтальная война обречена заранее. Посей ужас на территории Египта — для этого будет достаточно нескольких верных, готовых отдать жизнь за наше дело. Пусть точечные операции дают максимум жертв и распространяют панику среди населения. Во всем будут винить Сесостриса, и его трон поколеблется.

— Я — Провозвестник и требую абсолютного повиновения тех воинов, которых ты мне дашь.

— Они — твои! Но тебе понадобятся и многие другие. Дай мне дотронуться до твоих рук.

Провозвестник приблизился.

— Странно. Можно подумать, что это когти сокола! Ты такой, каким я тебя видел в моей надежде, — жестокий, беспощадный, непобедимый!

— Если бы у тебя к тому были средства, с какого места ты начал бы борьбу?

— Без сомнения, с Сихема![14] Там лишь небольшой египетский гарнизон. Истребить население не составит труда, а победа будет впечатляющей.

— Значит, начнем с Сихема.

— Позови моих слуг и попроси их перенести меня на порог моего дома. Пусть туда соберутся все участники вооруженного похода.

С поразительной для своего возраста страстностью слепец проповедовал перед собравшимися тотальную войну против Египта и представил Провозвестника и как своего преемника, и как единственного начальника, способного привести своих воинов к победе.

Затем, в момент наивысшего порыва ненависти, он умер.

26

Маленький городок Сихем дремал под раскаленным солнцем, а египетский гарнизон вяло занимался своими ежедневными делами, среди которых военные упражнения занимали лишь небольшое место. После десяти лет службы в этом затерянном углу Египта начальник гарнизона больше не пытался противостоять непрерывным поискам выгоды, которые вело местное население. Главы больших семейств, число детей в которых было невозможно даже сосчитать, улаживали свои дела между собой. Понемногу друг у друга крали, друг друга убивали, сводили счеты, нанося удар в спину, но не нарушали при этом общественный порядок. В этом пункте с начальником гарнизона невозможно было сговориться: соглашаясь ничего не замечать, он не желал слушать никаких отговорок.

В отношении налогов он также отступил. Ханаане так много лгали, что ему уже не удавалось отличить ложь от правды. К тому же у него недоставало стражников для проверки. И он довольствовался тем мизерным показателем урожая, который население соглашалось ему предоставить. Каждый раз повторялась одна и та же комедия: управляемое население жаловалось на жару, холод, насекомых, ветер, засуху, бури и сотни других невзгод, которые якобы урезали ему урожай до самого нищенского.

Офицер даже больше не слушал этих скучных речей, которые действовали на него как самое эффективное снотворное.

Каждый день он молился богу Мину, походный храм во имя которого был сделан в северной части казармы, чтобы тот позволил ему вернуться в Египет как можно скорее. Он мечтал оказаться снова в своей родной деревне в Дельте Нила, подремать в полдень в пальмовой роще, которая росла на берегу канала, где купались во время жаркого сезона, и заботиться о своей старой матери, которую он не видел уже давно.

Он настойчиво писал в Мемфис просьбы о смене, но военное начальство, казалось, о нем позабыло. Терпеливо неся свою ношу, офицер пытался скрасить свое тихое существование, и здесь главная роль отводилась крепкому пиву, часто весьма низкого качества.

— Прибыл караван с Севера, — предупредил его адъютант.

— Никаких происшествий не отмечено?

— Я не занимался еще инспекцией.

— Да брось ты...

— А как же правила?..

— Ханаане сделают эту работу вместо нас. Они прекрасно ладят с сирийскими караванами.

— Они схитрят с описями доставки, количеством товаров и...

— Как всегда, — напомнил начальник гарнизона. — Кажется, у тебя интрижка с аборигенкой?

— Мы похаживаем друг к другу, это правда.

— Хорошенькая?

— Привлекательная и очень способная.

— Смотри, не женись. Здешние девушки больше подчиняются своему племени, чем собственному мужу, которого они обычно, в конце концов, съедают.

— Один из наших сторожей дал мне знать, что на южной окраине города население волнуется.

Начальник гарнизона мгновенно вышел из своего дремотного благодушия.

— Ты шутишь?

— Я еще не проверял.

— Этим ты займешься немедленно! Договор — это договор. И если ханаане его позабыли, я им его напомню.

Но прошло два часа, а адъютант все не возвращался.

Охваченный дурным предчувствием, начальник гарнизона приказал солдатам взять оружие и следовать за ним. Время от времени демонстрация силы не бывает лишней. И если аборигены причинили хотя бы малейшее зло его подчиненному, они узнают, кому принадлежит власть в Сихеме.

На южной окраине около трех сотен человек стояли плотной толпой. Египетский офицер был поражен: большинство из них были ему незнакомы.

Уж не с этой горсткой солдат может он выступить против такой толпы, тем более что его солдаты, не слишком готовые к такому противостоянию, уже сейчас тряслись от страха!

— Начальник, — сказал офицеру один из них, — лучше было бы вернуться.

— Мы представляем власть и порядок в Сихеме, и не этой толпе чужаков нарушать их.

К солдатам вышла молодая женщина.

— Не хочешь ли новостей о своем офицере, начальник?

— Кто ты?

— Женщина, которую он обесчестил и осквернил. Он думал, что я всегда буду обязана хранить молчание, но ни он, ни ты не предвидели приход Провозвестника! Вместе с ним ханаане раздавят Египет!

— Немедленно освободи моего офицера!

Лицо молодой женщины исказилось жестокой улыбкой.

— Как тебе угодно, начальник.

Кривая Глотка бросил к ногам египетского военачальника три мешка.

— Вот что осталось от этого мучителя!

Дрожащими руками начальник гарнизона раскрыл мешки. В первом была голова его адъютанта, во втором — руки, в третьем — половой член.

Вперед выступил высокий мужчина с тщательно подстриженной бородой и странными красными глазами.

— Положи оружие и прикажи своим людям слушаться меня, — сказал он мягким голосом.

— Кем ты себя считаешь?

— Я — Провозвестник, и ты должен подчиниться мне, как и все жители Сихема.

— Это ты должен подчиниться законному представителю власти! Если ты — зачинщик этого преступления, тебя казнят, как и тех, кто его совершил.

— Ты поступаешь неразумно, начальник. Если я дам сигнал к атаке, твоя кучка дрожащих трусов долго не продержится.

— Немедленно иди за мной. Иначе...

— Я даю тебе последний шанс, египтянин. Подчинись или умрешь.

— Хватайте этого смутьяна, — приказал начальник гарнизона своим солдатам.

Подручные Провозвестника бросились в атаку.

Кривая Глотка успел-таки проткнуть грудь офицера раньше, чем Бешеный, который в истерике стал топтать лицо убитого ногами. Солдаты бросились наутек со всех ног, их гнал страх перед преследователями.

Население Сихема с радостью приветствовало своего нового хозяина, поскольку в его намерения входило свергнуть фараона и расширить ханаанскую территорию, и приняло его веру, единственным провозвестником и гарантом которой был он сам.

Среди оглушительного воя были сметены с лица земли казарма и храм Мина. Отныне никаких храмов во славу каких-либо божеств и никаких богов, воплощенных в каком бы то ни было материале. Только камень с выбитыми на нем словами Провозвестника, чтобы каждый мог постичь мудрость, неустанно их повторяя.

Победитель и его ближайшие помощники устроились в жилище управляющего деревней, казненного за сотрудничество с египтянами.

— Я требую себе половину земель, — заявил Кривая Глотка.

— Хорошо, но этого мало, — заметил Провозвестник, ошеломив этими словами своего собеседника. — Разве после стольких страданий в медных рудниках ты не заслуживаешь большего?

— Ну, если на дело посмотреть таким образом... Что вы предлагаете?

— Мы должны подготовить молодых воинов, готовых умереть ради нашего дела и нанести жестокие раны Египту. Хочешь заняться этим?

— Слово Кривой Глотки, мне это по душе! Но шутить я не люблю. И даже в тренировке я не сдерживаю своих ударов.

— Именно это мне и нужно. Только лучшие из лучших и подготовленных к войне отправятся с заданием. А мы с Бешеным подготовим тех, кем они будут командовать. И каждое утро я буду объяснять всем верным мне задачи нашей борьбы.

Бешеный все сильнее гордился тем, что так близко стоял к истокам борьбы. Простые слова Провозвестника целиком наполняли его и делали из него самого убежденного из пропагандистов.

И здесь, в Сихеме, великий поход стал набирать силу.

27

Мемфисский двор был в движении. Согласно распространившимся в городе устойчивым слухам, Сесострис, вернувшись в свою столицу, не замедлит объединить верховных чиновников, составляющих Великий Дом[15], в полном соответствии с предначертанной ролью фараона. Их функции не сводились лишь к деятельности обычных министров. Они, как лучи солнца, передавали и оживляли распоряжения фараона, который был земным воплощением созидательного света.

И в этой области, как и во многих других, Сесострис только что провел серьезную реформу, сократив число ответственных чиновников, принадлежащих к Великому Дому и держащих в тайне события этого верховного двора, где вырабатывалось будущее страны.

С беспокойством и надеждой каждый спрашивал себя, войдет ли он в круг счастливых избранников. Кое-кто из старых придворных подогревал пыл честолюбцев, напоминая им, какая огромная ноша будет на плечах тех, кто окажется избранным.

В ожидании назначений дрожал и Медес. Сохранит ли он свое место? Сменят ли его или, что еще хуже, вышлют куда-нибудь в провинцию? Он был уверен, что не совершил ни малейшей ошибки и, следовательно, не заслуживает ни малейшего упрека. Но сумеет ли царь по достоинству оценить его службу?

Когда пришли два стражника из команды Собека-Защитника и потребовали ввести их к нему, Медес почувствовал, что силы оставили его. Какой след мог навести на него этого проклятого сторожевого пса? Жергу... Жергу, конечно, оказался слишком болтливым! Ну, этот червяк не переживет его падения, потому что Медес предъявит ему обвинение в тысяче преступлений!

— Мы вас доставим во дворец, — объявил один из сбиров.

— Зачем?

— Наш начальник вам объяснит.

Сопротивляться бесполезно. Медес не должен ничем выказать свой страх, потому что ему, возможно, удастся оправдаться и убедить монарха.

Но, оказавшись лицом к лицу с Собеком, Медес почувствовал, как страх полностью сковал его. Ни одна из приготовленных фраз не слетела с его губ.

— Великий Царь приказал мне объявить вам, что вы больше не отвечаете за казну.

Медес вдруг явственно услышал, как будет хлопать дверь камеры, которая за ним закроется.

— А сейчас вам поручается секретариат Великого Дома. В этой должности вы будете регистрировать царские указы и следить за их исполнением на всей территории страны.

Довольно долго Медесу казалось, что он заблудился в недрах своей мечты. Он оказался в самом сердце власти! Конечно, он не вошел в узкий круг лиц, в центре которого стоял фараон, но соприкоснулся с ним. Находясь в непосредственном подчинении у главных чиновников царства, он первым будет узнавать их истинные намерения.

Что ж, ему остается лишь как можно лучше распорядиться этим своим новым положением.

В зале для аудиенций царского дворца в Мемфисе их было только четверо: Собек-Защитник, Сехотеп[16], Сенанкх и генерал Несмонту.

В полном молчании стояли они, не смея ни взглянуть друг на друга, ни подумать о том, что именно их избрал царь для своего узкого совета. Никто из них не помышлял о почестях, но каждый был озабочен теми трудностями, которые его ожидали, поскольку знали, что Сесострис не простит ни провала, ни уловки.

Когда вошел фараон — символ Единого, которое приводит в гармонию множество, — они поклонились. Благодаря короне[17] и ее форме, мысль монарха пронизывала небо, как божественный сокол, набирая солнечную энергию и прославляя самое таинственное из таинств — таинство Ра и Осириса. Своей набедренной повязкой — схенти, которая носила имя, созвучное названию акации[18], — царь свидетельствовал о знании великих таинств; своими массивными браслетами из чистого золота он свидетельствовал о своей символической принадлежности к божественным сферам.

Фараон медленно воссел на троне.

— Наша основная задача состоит в том, чтобы дать возможность богине Маат царить на этой земле, — напомнил он. — Без прямоты и справедливости люди становятся подобны хищным зверям, а наше общество — невозможным для жизни. Наше сердце должно быть бдительным, наши речи — непреклонными, наши губы — изрекать истину. Нам следует продолжать дело Бога и богов, каждый день возобновлять творение и снова строить эту страну как храм. Величествен Великий, чьи великие велики. Ни один из вас не может быть посредственным, ни один из вас не имеет права ослабить искусное царское дело.

Взгляд монарха остановился на Сехотепе — подтянутом тридцатилетнем мужчине, чье аристократичное лицо оживляли глаза, светящиеся умом. Наследник богатого семейства, опытный писец, столь быстрый ум, что порой кажется нервным... Его вовсе не ценили придворные.

— Я назначаю тебя Единственным Спутником, Хранителем Царской Печати и Верховным начальником всех работ Фараона. Ты будешь следить за тайной храмов и процветанием священного скота. Будь прямым и справедливым, как Тот. Берешься ли ты за то, чтобы неукоснительно исполнять эти обязанности?

— Берусь, — поклялся Сехотеп взволнованным голосом.

Затем Сесострис обратился к сорокалетнему человеку с полными щеками и довольно большим животом. За этой внешностью любителя роскоши и изысканной кухни скрывался отличный специалист по государственным финансам, суровый человек, одаренный талантом непреклонного и грозного лидера. Обладая очень ограниченным чувством дипломатии, он часто нападал на льстецов и бездельников.

— Тебя, Сенанкх, я назначаю министром экономики, Верховным Казначеем царства, главой Белого Дома Обеих Земель. Ты будешь следить за справедливым распределением богатств, чтобы никто не страдал от голода.

— Я берусь за это, Великий Царь.

Известный как слишком суровый и слишком авторитарный старый генерал Несмонту прославился уже в царствование Аменемхета II. Безразличный к почестям, он жил как простой солдат в главной казарме Мемфиса и служил только одному идеалу: защищать египетскую территорию чего бы это ни стоило.

— Тебя, Несмонту, я ставлю во главе наших вооруженных сил.

Часто страдая от резкости и откровенности своих суждений, старый офицер и тут не изменил своей репутации.

— Само собой, Великий Царь, я скрупулезно буду исполнять ваши приказания, но должен вам напомнить, что военные силы правителей провинций, если их собрать вместе, дадут армию, которая по численности будет превосходить нашу. Ведь так? Я уже не говорю ни о недостатках нашего вооружения, ни о ветхости наших местных постов.

— По последним двум пунктам немедленно составь точный обзор, чтобы мы могли исправить эти недостатки. В остальном я отдаю себе отчет в серьезности сложившейся ситуации и приму меры.

— Вы можете рассчитывать на мою абсолютную преданность, Великий Царь, — пообещал генерал Несмонту.

Собек-Защитник с удовольствием бы покинул это собрание, где, как он считал, ему было не место, но суверен поглядел на него многозначительно.

— Тебя, Собек, я назначаю начальником всей стражи царства. Тебе предстоит обеспечить безопасность царства — без слабости и без излишеств, гарантировать свободное перемещение по территории страны людей и ценностей, следить за соблюдением правил навигации и арестовывать зачинщиков беспорядков.

— Я берусь за это, — заверил Собек, — но могу ли я просить, Великий Царь, не ограничивать меня четырьмя стенами канцелярии? Я бы хотел продолжать обеспечивать вашу непосредственную охрану с помощью моей небольшой команды.

— Сам выбери средства управляться со своими делами.

— Рассчитывайте на меня, Великий Царь!

— Фараон — гарант жизни Египта, — снова заговорил Сесострис. — И чтобы связь времен не прервалась и страна жила, правитель должен восстанавливать созданное его предшественником и исполнять свое собственное царское предназначение. Только у слабого нет врагов, и борьба Маат против жестокости, лжи и вопиющей несправедливости не прекратится никогда. Но сегодня она принимает новый оборот, потому что некоторые наши противники, особенно те, что решились разрушить монархию и сам Египет, невидимы.

— Опасаетесь ли вы за свою жизнь, Великий Царь? — с беспокойством спросил Сехотеп.

— Это не самое главное. Если исчезну я, боги укажут моего преемника. В опасности Абидос. Акация Осириса, осаждаемая силами тьмы, погибает. Благодаря новым постройкам, которые будут испускать восстанавливающую энергию, я, по крайней мере, надеюсь остановить этот процесс. Но мне не известен тот, кто за этим стоит, и пока он не будет установлен, мы можем опасаться самого скверного. Кто осмеливается манипулировать силой Сета и тем самым подвергать опасности воскресение Осириса?

— У меня, — вмешался генерал Несмонту, — и сомнений нет: это, конечно, кто-нибудь из правителей провинций, которые отказываются признавать вашу полную и единственную власть. Чем подчиниться и потерять свои привилегии, один из этих предателей решил применить тактику наихудшего.

— Может ли египтянин быть настолько безумным, чтобы желать разрушения собственной стране? — спросил Сенанкх.

— Такой властитель, как Хнум-Хотеп, не отступит ни перед чем, чтобы сохранить свою наследственную власть! И он не единственный.

— Я выступаю гарантом за Уакху, начальника провинции Кобры, — к великому изумлению старого генерала заявил Сесострис.

— Я не хочу задеть ваши чувства, Великий Царь, но не разыграл ли он перед вами комедию?

— В его искренности нельзя усомниться. Уакха хочет стать верным слугой.

— Остаются пять других смутьянов, гораздо более грозных, чем он!

— Собеку поручено собрать о них информацию. А я попытаюсь их убедить.

— Я не хочу выглядеть пессимистом, но, Великий Царь, что вы предусматриваете на случай неудачи?

— Добровольно или силой, но Египет должен быть снова объединен.

— С сегодняшнего дня я готовлю моих людей к войне.

— Нет ничего более гибельного, чем гражданская война, — запротестовал Сехотеп.

— Я начну ее лишь в самом крайнем случае, — заверил царь. — Следует выполнить и еще одну задачу: найти золото, способное излечить акацию.

— Ищите его у правителей провинций! — выпалил генерал Несмонту. — Они контролируют дороги в пустыне, ведущие к рудникам, и накапливают богатства. С такими богатствами они могут много платить солдатам и наемникам.

— Возможно, ты и прав, — ответил монарх, — но я, тем не менее, поручаю Сенанкху задачу по ревизии сокровищ каждого храма. Может быть, и найдется то, что нам нужно.

Фараон поднялся.

— Теперь каждому было известно, что и во имя чего надо делать.

Собек открыл дверь зала для аудиенций и наткнулся на одного из своих людей, явно растерянного.

— Плохие новости, владыка. Стражник пустыни, который только что передал мне это донесение, — человек серьезный.

Прочтя короткий убийственный текст, Собек счел, что должен просить фараона продлить совещание Малого совета.

28

— Согласно этому донесению, Великий Царь, — сообщил Собек в полной растерянности, бирюзовые копи богини Хатхор были атакованы, а рудокопы уничтожены. Стражники пустыни, которые патрулировали этот район, обнаружили только сожженные трупы.

Все члены совета Великого Дома были потрясены. Сесострис стал выглядеть еще более суровым, чем обычно.

— Кто мог совершить такое чудовищное преступление? — спросил Сехотеп.

— Пустынные разбойники, — предположил генерал Несмонту. — Поскольку каждый правитель провинции занимается лишь собственной безопасностью, они там процветают!

— Обычно они нападают только на караваны, — заметил Собек. — И они достаточно трусливы, поскольку знают, что опустошение царской земли навлечет на них страшную кару!

— Ты забыл, что они неуловимы? Эта трагедия исключительного масштаба. Она доказывает, что кланы объединились и грядет всеобщий бунт.

— В этом случае, — поспешно вставил Сесострис, — они на этом не остановятся. Пусть мне как можно скорее принесут донесения, касающиеся Царских Стен и ханаанских гарнизонов.

Сенанкх поручил это задание Медесу, который всячески демонстрировал служебное рвение.

Анализируя документы, монарх обратил внимание на то, что одна-единственная точка оставалась безгласной: Сихем.

— Маленький гарнизон, которым командует уставший от всего офицер, он много раз просил его сменить, — пояснил генерал Несмонту. — В случае нападения достаточно многочисленных и решительных бедуинов гарнизон не выдержит удара. По всей вероятности, следует опасаться восстания этого района и нападений на наши пограничные посты.

— Их поднять по тревоге, — приказал Сесострис. — А ты, генерал, немедленно мобилизуй все свои полки. Как только они выступят маршем, мы отправимся в Сихем.

Кривая Глотка самозабвенно предался порученному ему занятию. Готовить будущих террористов ему так нравилось, что он не считал часы яростных тренировок, где все бои проходили в полный контакт. Каждый день умирало несколько молодых людей. «Неспособных» — с точки зрения Кривой Глотки, который становился все более требовательным и жестоким. Провозвестнику нужны были люди, которые бы не отступили перед любой опасностью.

Ежедневная проповедь Провозвестника, на которой обязаны были присутствовать все, кроме женщин, запертых в своих домах, зажигала сердца. Провозвестник не скрывал от мужчин необходимость жестокой борьбы, но полная победа стоила такой цены. Что касается тех храбрецов, которые умирали в боях, то их души шли прямиком в рай, где дивные красавицы удовлетворяли все их желания и вино лилось рекой.

Бешеный отбирал не слишком загоревшихся этой идеей и передавал их Кривой Глотке, который использовал их в качестве мишеней для своих лучников и метателей ножей. Опьяненный новой жизнью, первый помощник Провозвестника не мог, тем не менее, скрыть своего беспокойства.

— Господин, я боюсь, как бы наш теперешний триумф не был слишком коротким. Не кажется ли вам, что фараон, в конце концов, отреагирует?

— Разумеется.

— Не должны ли мы стать... менее заметными?

— Не сейчас. На данный момент меня интересует природа и размах реакции. Они дадут мне возможность понять истинный характер этого Сесостриса, и тогда я выработаю свою стратегию. Египтяне так уважают жизнь других, что ведут себя как трусы. Мои же последователи знают, что нечестивцев нужно убивать и истинного Бога принести народам на остриях клинков.

Провозвестник лично посетил самые бедные семьи Сихема, чтобы объяснить людям, что единственной причиной их несчастий является фараон. Именно поэтому они должны отдать ему своих детей, чтобы с самых малых лет растить из них воинов истинной веры.

Во время последней показательной рукопашной схватки Икер, благодаря скорости и прирожденной ловкости, победил двух противников, которые на вид были гораздо внушительнее, чем он. С десятью товарищами он стал воином провинции Орикса на службе Хнум-Хотепа.

— Ты назначен наблюдать за строительством кораблей, — объявил ему инструктор. — Госпожа Текхат будет твоим начальником. Не слишком надейся, что она будет к тебе благосклонна, потому что она — женщина. Если правитель нашей провинции назначил ее казначеем и контролером складов, то он это сделал по причине ее исключительной твердости. Он ей доверил даже управление своим личным имуществом — вопреки мнению его советников! Если говорить откровенно, мой мальчик, нельзя было попасть хуже. Берегись этой львицы, она помышляет лишь о том, как уничтожить мужчин.

Инструктор отвел своего ученика к верфи, где его встретил ворчливый мастер.

— Надеюсь, по крайней мере, что не этот мальчуган будет нас охранять? — иронично спросил он.

— Не смотри на его внешность и не слишком задирай его, а то попадет, и крепко.

Мастер внимательно посмотрел на Икера.

— Если бы это предупреждение не исходило от инструктора нашей стражи, то я бы рассмеялся. Иди за мной, мой мальчик, я отведу тебя на твой пост. Единственное условие — никого не пропускай на стройку, не предупредив меня.

Перед Икером открылся новый мир, где ремесленники изготавливали различные части кораблей. На его глазах для нового корабля были сделаны матча, руль, форштевень, корпус, борт и скамьи для гребцов. С исключительным искусством специалисты собирали деревянную мозаику из маленьких дощечек, а их коллеги готовили прочные веревки и льняные паруса.

Как зачарованный юноша следил за движениями рабочих, боясь упустить детали, мысленно повторял их.

Внезапно его вернуло к реальности резкое движение здоровенного парня, который толкнул его, чтобы освободить себе проход.

— Ты кто? — спросил Икер, удерживая его за руку.

— Я иду к своему брату, плотнику.

— Я должен предупредить мастера.

— Ты за кого меня принимаешь? Мне разрешения не нужно!

— У меня приказ.

— Ты хочешь подраться со мной?

— Если придется.

— Мы вправим тебе мозги всей бригадой!

Парень поднял руку, чтобы позвать своих друзей в помощники, но тотчас же опустил ее и отступил на шаг, словно увидел перед собой чудовище.

Икер обернулся и обнаружил у себя за спиной Текхат в очень элегантной светло-зеленой тунике.

— Убирайся, — приказала она нарушителю, который поспешил унести ноги, не дожидаясь дальнейших событий.

Текхат обошла вокруг молодого стражника, замершего, как статуя.

— Я ценю тех, кто ставит дело выше собственных интересов и даже безопасности. Насколько мне известно, ты блестяще вел себя во время военной подготовки. Ты из семьи офицера?

— Я сирота.

— И хочешь стать солдатом?

— Я хотел стать писцом.

— И ты умеешь читать, писать и считать?

— Да, умею.

— Если хочешь, чтобы я помогла тебе, нужно рассказать о себе подробнее.

— У меня украли мою жизнь, и я хочу узнать, почему.

Текхат, казалось, была заинтригована.

— Кто же стремится тебя погубить?

Икер попытался использовать свой шанс.

— Двое моряков, Черепаший Глаз и Головорез. Их корабль называется «Быстрый».

Долгое молчание.

— Опиши мне человека по имени Черепаший Глаз.

Юноша исполнил просьбу.

— Мне кажется, что этот человек мне знаком. Но мои воспоминания смутны. Мне нужно собрать сведения, на что уйдет, без сомнения, довольно много времени.

Икер готов был размечтаться. Наконец-то хоть луч надежды! Но им овладело недоверие.

— Почему вы решили помогать мне?

— Потому что ты мне нравишься. О, не бойся, мой мальчик! Я люблю мужчин только своего возраста — и то при условии, что они не мешают мне в моей работе, считая, что понимают в ней больше, чем я. Ты, Икер, ни на кого не похож. Неизвестный огонь живет в тебе, огонь такой сильный, что завистники думают только о том, как бы тебя его лишить. Вот в этом, вероятно, и кроется причина твоих несчастий.

Юноша не стал откровенничать, сохраняя дистанцию.

— Я займусь оформлением твоего перевода, — объявила ему Текхат. — С завтрашнего дня ты станешь помощником стража архива провинции. Многие документы дожидаются классификации, а ты, возможно, найдешь там свое счастье.

29

Дом Медеса был в волнении. По печальным слухам, бывший казначей дворца был отправлен в отставку и переведен в маленький городок на Юге, где при всеобщем равнодушии он закончит свою карьеру. Прекрасный дом в Мемфисе будет продан, а слуги разбредутся в разные стороны.

С самого утра супруга Медеса, находясь в жесточайшей тоске, беспрестанно досаждала своей парикмахерше и гримерше.

— Ну, нашла ты, наконец, флакон с пятью маслами?

— Нет еще, — ответила парикмахерша.

— Эта небрежность невыносима!

— Надо посмотреть масло в вашем ларчике из слоновой кости!

Хозяйка дома в крайнем возбуждении кинулась к ларцу: действительно, флакон стоял там. Поборов легкую досаду, что не за что больше распекать служанку, она тут же радостно приказала намазать свои волосы этим чудодейственным снадобьем, составленным из жира льва, крокодила, змеи, горного барана и бегемота.

— Хорошенько вотри масло в кожу головы. А потом ты будешь массировать ее с касторовым маслом. Тогда у меня никогда не появятся седые волосы.

Неужели с падением Медеса его жена не сможет больше покупать дорогие, но такие необходимые косметические средства? Что же делать? Развестись? Невозможно, потому что состояние принадлежит мужу. Однако если она уличит его в измене, то при разводе он отдаст ей половину. Но для этого нужны веские доказательства, иначе ей грозит страшный приговор и она никогда не получит денег даже на питание.

— Накладывай грим лучше! — прикрикнула она. — И на щеках, и на шее еще проступают розовые пятна!

Гримерша наложила еще один слой пудры на основу из притирания, приготовленного из стручков и зерен ванили, меда и алебастра — специальный состав, который стирал следы увядания.

Когда Медес вошел в комнату супруги, то попятился от удивления.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая?

Она рывком вскочила, отстранив служанок.

— Ты... Мы... Мы получили отставку?

— Отставку? Как раз напротив, мне предложили важное повышение! В своей мудрости фараон признал мои заслуги.

Медесу с трудом удалось успокоить свою фурию, которая покрывала его поцелуями.

— Я это чувствовала, я это знала! Ты — лучший, самый великий, самый...

— Но меня ждут тяжелые обязанности, дорогая.

— Мы будем еще богаче, чем сейчас?

— Это верно.

— Какой же пост поручил тебе фараон?

— Постоянного секретаря Главного совета.

— Значит, ты будешь знать многие секреты?

— Конечно, но я должен буду о них молчать.

— Даже со мной?

— Даже с тобой.

Государственные дела вовсе не привлекали супругу важного чиновника, главное, что его состояние позволяло ей исполнять любые прихоти.

Пока радостная новость разлеталась по этажам дома и по всему кварталу, Медес отправился в свой кабинет, где через несколько минут появился Жергу.

Он жевал пастилки из порошка с освежающим ароматом хвойного каучука, которые дезинфицировали рот и придавали свежесть дыханию.

— Мои поздравления с вашим назначением. У нас будут еще больше развязаны руки, не так ли?

Медес развернул папирус.

— Тут на тебя жалоба.

— Жалоба? От кого это?

— От одной из твоих бывших супруг, которую ты избил в состоянии опьянения.

— Что ж, возможно...

— Не возможно, а точно! Есть свидетель. Ты сломал запертую дверь, угрожал ей и надавал пощечин.

— Ну, это не так страшно.

— В Египте — страшно.

— А свидетель... кто?

— Ее служанка, девушка из провинции.

— Может быть, возможно...

— Я этим уже занимаюсь, — сказал Медес. — Девушка уже уехала в свою дыру с большой компенсацией, а твоя жена получила много новой мебели и извинения с твоей стороны, которые составил я сам. Жалоба аннулирована.

Жергу рухнул на низкое сидение.

— Я вам должен, по меньшей мере, кувшин лучшего пива, шеф!

— Забудь свои прежние подвиги, сохрани свою ненависть к женщинам, Жергу. Главный инспектор запасов должен быть уважаемым лицом.

— Я — главный инспектор?..

— Сенанкх, мой высший начальник, подписал твое назначение.

— С завтрашнего дня я начинаю охоту! Я доставлю вам состояние, высосав все соки из моих дорогих подчиненных.

— Разумеется, ты этого не сделаешь.

Жергу рот раскрыл от удивления.

— Но у меня официальная власть, я...

— И ты, и я меняем масштаб. В течение многих лет мы хорошо работали, но скромно. Наш новый статус позволяет нам надеяться на лучшее. Однако мы будем гораздо больше на виду и должны удвоить осторожность.

— Я не очень хорошо вас понимаю, — признался Жергу, перебирая амулеты, чтобы успокоиться и прояснить разум.

Медес нервно прошелся по комнате.

— На сегодняшний день я — первый, кто получает информацию о решениях, принятых на самом высшем государственном уровне. Мне приходится переписывать указы фараона и передавать их для распространения. Любой неверный шаг, любое грубое предательство немедленно выдаст мою вину. Действовать ради собственной выгоды, стало быть, становится исключительно трудно, потому что царь и его советники будут постоянно анализировать мои дела и намерения.

— Тогда... это назначение — катастрофа!

— Нет, если я умею им пользоваться так, как нужно. Благодаря тебе, поскольку ты остаешься свободным в своих движениях, я буду продолжать поддерживать наши старые дружеские и деловые связи. А среди чинов высокого ранга завяжу новые..

— И как насчет нового корабля, чтобы доплыть до Пунта и привезти оттуда золото?

— Не будем об этом думать в ближайшее время. Сесострис отдал занятный приказ: составить список сокровищ всех храмов, чтобы узнать, чем на самом деле они владеют.

— Почему занятный?

— Потому что у царя уже есть такая информация! Я уверен, что он ищет нечто другое, но что? Поскольку и ты будешь причастен к этому делу, постарайся о нем разузнать побольше. По той же причине займись самыми интересными святилищами. И это еще не все... Фараон приказал провести всеобщую мобилизацию.

— Значит, он решил напасть на правителей провинций!

— Ты не понял, Жергу. Только что произошел инцидент в Ханаанской земле, масштабы и важность которого мне не известны.

— Такую реакцию не мог вызвать какой-нибудь пустяк!

— Я тоже так считаю. Я еще не знаю, возьмет ли генерал Несмонту один на себя руководство войсками или фараон возглавит их лично.

— Иначе говоря, Сесострис может погибнуть в сражении, и в Мемфисе произойдет государственный переворот!

— Будем готовы к любому потрясению такого порядка, — признал Медес. — Четыре чиновника, составляющие Малый совет фараона, считаются неподкупными и обладающими непоколебимой верностью. Но ведь они всего лишь люди. Посещая их, я выведаю их слабые места и сумею ими воспользоваться. Что касается самого монарха, то он находится под особым покровительством, которое происходит от знания секретов тайного храма. Без него любой захват власти является иллюзорным и заранее обречен на неудачу. И я еще не знаю, как перебраться через эту неприступную стену.

— Но мы этого добьемся, будьте в этом уверены!

— Однако в ожидании этого, Жергу, больше ни одной оплошности! Ты должен стать человеком уважаемым и образцом для твоих подчиненных.

Собеседник насмешливо улыбнулся.

— Если хотя бы один из них попытается мне подражать, я проломлю ему голову!

Оба союзника расхохотались. Но вдруг Жергу сразу стал серьезным.

— А если мы удовольствуемся нынешними достижениями? Наш результат нельзя считать незначительным. Риск имеет опьяняющее очарование, но он от этого не перестает быть риском. Земля Пунт от нас совершенно удаляется.

— Не настолько, насколько ты думаешь, — заметил Медес. — Ты великолепный моряк, которому даже буря — это веселье, как же ты можешь отречься? Мы лишь в начале пути, Жергу. И, кроме того, ты похож на меня: ты любишь власть ради власти и силу ради силы.

Собеседник Медеса рассмеялся.

— Египетские мудрецы осуждают жадность и честолюбие, — снова заговорил Медес. — Они ошибаются. Это ни с чем не сравнимые стимулы, благодаря которым исчезает какой-либо предел. И события, которые я предчувствую, утверждают меня в этой мысли.

— Один вопрос меня мучает. Перед тем, как я вам его задам, дайте мне выпить чего-нибудь крепкого.

Жергу одним глотком осушил два кубка финикового спирта.

— Почему мы творим зло, Медес?

— Потому что оно нас притягивает. А что такое зло?

— Противостояние богине Маат, справедливости и свету.

— Ты повторяешь глупости древних мудрецов. И ты действительно считаешь, что они дадут тебе богатство и предоставят то место, которого ты жаждешь?

— Я еще хочу выпить.

Медес подумал, что ему, пожалуй, следует время от времени укреплять колеблющийся дух своего сподвижника. Жергу ошибался: нет, они еще не делали зла, потому что им все время недоставало опоры или помощника внутри храма.

30

За день Икер переделал столько работы, сколько два чиновника делали за неделю, и такое отношение к работе стало причиной ревности других чиновников. Если бы у юноши не было покровительства Текхат, то у него возникло бы немало неприятностей. Его непосредственный начальник решил максимально усложнить ему задачу, но Икер не смутился. Аккуратно и упорно он классифицировал документы в надежде отыскать среди них имена «Черепаший Глаз», «Головорез» и название «Быстрый».

Но его труд оставался бесплодным.

Тем не менее, когда его вызвала к себе начальница, юный помощник архивариуса не выглядел разочарованным.

— Никаких результатов, Икер?

— Никаких. А с вашей стороны — тоже ничего?

— Ничего, — грустно отозвалась Текхат.

— Но ведь не выдумал же я этих людей и этот корабль!

— Я нисколько не ставлю под сомнение твои слова, Икер, но вспомни, что я тебе говорила: поиски рискуют затянуться надолго.

— Ваши воспоминания не прояснились?

— К сожалению, нет, но я почти уверена, что этот Черепаший Глаз проходил через нашу провинцию! Тебе нужно встряхнуться, мой мальчик! Мы будем на празднике богини Пахт, и ты будешь нести мой зонтик.

Пахт — «Той, что раздирает когтями», — львице, живущей в пещере, служили жрицы, которые большей частью являлись женами знатных людей провинции.

В лодке Текхат, что везла его к священному месту обитания богини[19], Икер наслаждался чистотой воздуха и мягкостью легкого ветерка. Плыть по Нилу было подобно волшебству. В какое-то мгновение юноша подумал, что он мог бы прекратить свое путешествие и поселиться в этой провинции, где бы мирно протекали его спокойные дни. Но снова в его голове со всей остротой встали вопросы, на которые не было ответа, опять повергнув его в состояние жаждущего, для которого вода становится жизненно необходимой. Нет, события, которые мучили его все это время, не были лишены смысла. И ему предстоит суметь их истолковать и проникнуть в тайну собственной судьбы.

Лодка пристала к берегу на значительном расстоянии от великолепного черного дерева, ветви которого прикрывали вход в священную пещеру.

— Главное, не касайся этого дерева, — предупредила Текхат. — Именно там часто прячется львица, в которую воплощается богиня. Она прыгает на любого непосвященного, который незнаком с заклинаниями, усмиряющими ее гнев.

— А как их можно узнать?

— Ты слишком любопытен!

— Скажите мне, по крайней мере, какую роль играет Пахт.

«Определенно, — подумала Текхат, — этот парень сделан из иного теста, чем большинство остальных людей».

— Эта богиня царит над разрушительными огнями и может превращаться в змея, который бросается на врагов Ра, чтобы помешать им нанести ему вред. Когда они видят богиню, бывает уже поздно. Но ее задача не сводится к победоносной борьбе за свет. Своей магической силой она благоприятствует возвращению паводка, который обеспечивает процветание всей стране.

— Как именно?

— Ты не думаешь, Икер, что зашел слишком далеко?

— Я пойду так далеко, как вы мне это позволите.

— Тогда я скажу, что богиня является союзницей Осириса, и не спрашивай меня ни о чем больше. Довольствуйся наблюдением и помалкивай.

Либо Текхат знала и молчала, либо не знала и играла комедию: в любом случае для Икера результат был один и тот же. Обеспокоенная, она не даст больше Икеру ни малейшего объяснения.

Юноша прикрывал свою начальницу зонтиком, состоявшим из шеста и прямоугольника льняной ткани.

Пожилая жрица вышла из грота.

— Пусть отомкнутся врата неба, чтобы божественная сила появилась во славе!

Вышли еще четыре жрицы и преклонили колени перед первой. Их волосы были зачесаны назад и уложены в странную прическу, напоминавшую белую корону фараона. У них были короткие юбки, поддерживающиеся бретелями, которые прикрывали их грудь.

— Так с неба приходят четыре ветра, — сказала верховная жрица. — Пусть они покорятся, чтобы богатство страны было обеспечено. Вот северный ветер, свежий и все оживляющий.

Первая девушка начала медленный и торжественный танец. Красота ее жестов заворожила Икера.

— Вот восточный ветер, открывающий небесные врата, созидающий совершенную дорогу божественному свету и позволяющий добраться до райских мест иного мира.

Вторая танцовщица была не менее грациозна, чем первая. Никаких неточностей, всепоглощающий ритм.

— Вот западный ветер, который исходит из груди Единственного до сотворения Двух. Он начинает свой путь по ту сторону смерти.

Третья танцовщица превосходила своих подруг. Как будто вся проникнутая духовным посланием, которое она символизировала, она представила более драматичный и изысканный танец. Некоторые его фигуры напоминали о борьбе со смертью и о желании ее победить.

— Вот и четвертый ветер, ветер южный, который приносит с собой все возрождающую воду и умножает жизнь.

Сначала Икер подумал, что он ошибается, что это иллюзия, вызванная удивительным сходством.

Но потом его внимание сконцентрировалось на лице юной жрицы, движения которой были полны неповторимой грации. От ее существа исходил свет, передававший мощь жизни, вызванной южным ветром.

Она...

Конечно, это была она, он ее узнал, несмотря на ее костюм и необычную прическу.

— Поправь зонтик, — пожаловалась Текхат, — я на солнце!

Икер занял правильную позицию, но ни на секунду не оторвал взгляда от любимой женщины, танец которой показался ему ужасно коротким.

Четыре ветра замерли неподвижно. Руководительница церемонии украсила лоб каждой жрицы цветком лотоса.

— Так мы вспомнили божественные слова, таящиеся в природе. Пусть эти цветы, сладкий запах которых оживляет свет, станут залогом чуда воскресения.

От каждого лотоса исходило ослепительное сияние чистоты.

Затем пять жриц сели в лодку, которая уплыла со священной территории Пахт туда, где организовывался праздник в честь супруг чиновников. Икер и другие слуги обедали отдельно.

— У тебя потрясенный вид, — заметила Текхат.

— Нет, впрочем, да... Этот ритуал так трогателен!

— А может быть, тебя тронула красота танцовщиц?

— Кого же это может не тронуть? Та, что символизировала южный ветер, достигла совершенства. Вы не знаете, кто она и как ее зовут?

— Не имею понятия. Эти жрицы прибыли из Абидоса для исполнения ритуала богини Пахт, а потом вернутся в свой храм.

— И раньше вы ее не видели?

— Нет, она, вероятно, новенькая. Главное — забудь ее.

— Потому что она из Золотого Круга Абидоса?

Текхат нахмурила брови.

— Кто тебе о нем рассказал?

— Один садовник.

— Это лишь поэтическая формула, Икер. Не придавай ему никакого значения. И повторяю тебе: забудь эту юную женщину. Она живет в мире, который ты никогда не узнаешь. Если ты ценишь танцовщиц, то среди них есть немало соблазнительных, и они доступны.

В рекордное время Икер провел классификацию архива провинции Орикс, но так и не нашел даже маленького следа двух моряков и их корабля. Текхат доверит теперь ему другой пост, чтобы голова его была постоянно занята.

С ее стороны тоже полное разочарование: ни один информатор не смог дать ей ни одного достоверного факта. Ей предстоит уничтожить в сердце этого удивительного молодого человека мстительные мысли и убедить его в необходимости обосноваться в этом районе, где он станет писцом высокого ранга.

Рассматривая с высоты своей террасы молодой месяц, который отмечал триумф Осириса, она собиралась с мыслями и подыскивала аргументы. И вдруг незнакомый голос, неожиданно раздавшийся у нее за спиной, заставил ее подскочить.

— Я могу поговорить с вами, госпожа Текхат? Не бойтесь, я не хочу вам ни малейшего зла. Нет-нет, только не оборачивайтесь! Если вы попытаетесь увидеть меня, я вас убью.

— Что... чего ты хочешь?

— В отношении двух моряков и их корабля у меня, возможно, есть след. Он ведет в провинцию великих жрецов Тота. Дайте Икеру уехать в эту землю.

— Кто ты, что осмеливаешься отдавать мне приказания?

— Союзник.

— Ты лжешь! Правду — или я прикажу тебя арестовать?

— Если я вам скажу ее, то вы отправите меня в тюрьму.

— Хорошо, предлагаю тебе сделку: правда против твоей свободы.

— Вы мне даете слово?

— Я тебе даю его.

— Я действую по приказу фараона Сесостриса. Покровительствуя Икеру, вы мне очень помогли. Сейчас нужно дать ему возможность продолжить свои поиски.

— Пусть Икер позабудет свое прошлое и живет счастливо.

— Если вам удастся убедить его, то почему нет? Но будьте честны с ним и расскажите ему об этом следе.

— Мы должны поговорить с тобой о твоем будущем, Икер, — сказала Текхат юноше. — Что бы ты сказал о том, чтобы устроиться здесь и продолжить учиться на писца?

— Ваше предложение благородно, но я вынужден его отклонить. Поскольку у вас нет возможности раздобыть какую-нибудь информацию, я отправлюсь искать дальше.

— А если твое бродяжничество ни к чему не ведет?

— У меня украли мою жизнь, я хочу ее снова обрести и понять свою судьбу — чего бы мне это ни стоило.

— Но эту жизнь ты можешь окончательно загубить.

— Если я останусь бездеятельным, я умру еще скорее.

— Ну, раз тебя невозможно убедить, я помогу тебе в последний раз.

— Вы меня выгоняете?

— Ты отправляешься в провинцию Зайца.

— Это значит... что у вас есть след?

— Такой тонкий, что я не могу дать тебе никаких уточнений. Отправляйся туда и ищи сам.

— А господин Хнум-Хотеп отпустит меня?

— Я улажу с ним это дело. Ты будешь гонцом, который отправится с официальным документом к господину Джехути. Я рекомендую ему тебя как ученика писца, который желает усовершенствоваться. Поскольку здесь для тебя места нет, то я попрошу его участия. Надеемся, что он тебя примет. Если тебе будет богами дарован этот шанс, то старайся как можно незаметнее вести свои разыскания. Джехути — не самый приятный человек на свете, и не стоит его чем-нибудь задевать.

— Как благодарить вас, госпожа Текхат?

— Мне бы хотелось удержать тебя, Икер, но провинция Орикса слишком мала для тебя. Вот мой последний подарок, он тебя защитит.

Она вручила юноше предмет в форме серпика луны.

— Этот талисман вырезан из клыка носорога. Мой отец, великий маг, сегодня уже перешедший в мир иной, выгравировал там грифона и иероглифическую надпись. Удастся ли тебе ее прочесть?

«Я — дух, отрезающий головы врагам — мужчинам и женщинам».

— Каждый вечер, до того как заснуть, клади его себе на живот. Он удалит от тебя силы разрушения.

31

Проповедь Провозвестника была сегодня воспринята еще более восторженно, чем обычно. Во имя единого бога, приказания которого передавал Провозвестник, все города ханаанские объединятся, чтобы идти на штурм Египта, убить фараона, уничтожить угнетателей и захватить власть. Потом победители силой и жестокостью навяжут свою веру всем остальным народам.

— Вы пробудили спящих, — сказал Бешеный. — Вскоре они сформируют огромную армию, которая обрушится на весь мир!

— Я в этом не так уверен, — признался Провозвестник, прерывая восторженную речь своего ближайшего помощника.

— Но эти люди верят в вас, они пойдут за вами на смерть!

— В этом я не сомневаюсь, но у них нет оружия и они еще не настоящие солдаты.

— Вы боитесь... поражения?

— Все будет зависеть от масштаба реакции египтян.

— До сегодняшнего дня ее не было!

— Не будь наивным, дружок. Если фараон выжидает, то, без сомнения, для того, чтобы нанести более сильный удар.

— Но тогда... население Сихема будет уничтожено!

— Разве не такая судьба уготована приманке? Эти первые верные не имеют другой миссии. Они погибнут достойно, в надежде попасть в рай, который я им обещал. Главное в будущем — это специалисты, которых обучает Кривая Глотка. Они должны ускользнуть от возмездия и схорониться в тени, чтобы дождаться минуты, которую я для них выберу.

Оба отправились в лагерь для подготовки, откуда как раз выносили труп подростка, чей череп оказался слишком хрупким для тренировки. Беспрестанно избивая молодых, Кривая Глотка все время ужесточал подготовку своего спецотряда.

— Доволен? — спросил Провозвестник.

— Нет еще. Большинство из этих мальчишек действительно слишком большие неженки! Я, конечно, не перестаю надеяться, что мне все же удастся подготовить некоторых из них, но это займет какое-то время.

— Боюсь, что у нас его уже не так много.

— В случае атаки мы на месте увидим, на что они годятся!

— Нет, Кривая Глотка. Ты и твои лучшие ребята покинете это место и укроетесь где-нибудь в безопасности, например, в двух днях ходьбы к северо-востоку от Имета, в Дельте. Это безлюдное место, и вы меня подождете там.

— Что это за чертовщина?..

— Ты разочарован, Кривая Глотка?

— Этим? Нет.

— Тогда продолжай мне верить.

Задыхаясь от быстрого бега, перед Провозвестником на почтительном расстоянии рухнул на колени постовой.

— Господин, они идут! Египетские солдаты! Сотни, сотни солдат!

— Успокойся, мой храбрый мальчик. Разве я это не предсказывал? Поднимай по тревоге наших сторонников, пусть мобилизуются на защиту Сихема. Бог на нашей стороне.

Провозвестник собрал начальников отрядов на площади и напомнил им о той стратегии, которой нужно следовать. Каждый должен был сражаться насмерть. В победе или в поражении верные познают вечное блаженство.

Начальники укреплений, составляющих Царские Стены, благодарили богов за то, что они еще живы. Их собрали к фараону, и он лично обрушил на них свои презрительные упреки и свой холодный гнев, который был еще ужаснее, чем грозные крики. Их сочли неспособными и бесполезными, поскольку они не смогли ни предусмотреть, ни помешать бунту в Сихеме. Начальники считали себя, по меньшей мере, приговоренными к каторжным работам.

Но Сесострис принял другое решение: оставить их на постах, но не прощать им больше ни одной ошибки. И эта игла, глубоко всаженная в самолюбие военных, сделавших уже довольно хорошую карьеру и поверивших в свою безопасность, оказалась довольно эффективной. Выйдя из оцепенения, офицеры принялись контролировать все, как раньше, поощрять к действиям своих подчиненных и налаживать службу так, чтобы укрепления действительно были первым препятствием для вторгающихся.

Твердость и авторитет Сесостриса возымели действие целительного бальзама. Служить такому царю! Одна лишь мысль об этом вызывала в солдатах энтузиазм.

— Все еще никаких известий из этого города? — спросил Сесострис у генерала Несмонту.

— Никаких, Великий Царь. Но мы, напротив, продолжаем переписку с другими территориями этого района, что может служить доказательством того, что восстание носит локальный характер.

— Внешний вид опухоли не всегда характеризует ее опасность, — заметил суверен. — Отправь с десяток лазутчиков, пусть осмотрят город со всех сторон.

Донесения согласовывались: ханаанские посты были расположены в четырех основных точках.

— Город, скорее всего, восстал, — заключил генерал Несмонту. — Наш маленький гарнизон, вероятно, перебит. Но почему зачинщики беспорядков не попытались расширить свое движение?

— По одной простой причине: они хотели сначала узнать, как отреагирует фараон... Перед тем, как захватить Сихем, ты блокируешь полностью все дороги, тропинки и пути, которые к нему ведут. Я приказываю, чтобы ни один человек не ускользнул. Когда наша армия будет на позициях, тогда и ударим.

Убежденные Провозвестником в том, что помощь бога поможет им отбить неприятеля, жители Сихема с громкими криками бросились в атаку на пехоту Сесостриса. Она, вначале изумленная агрессивностью атакующих, вооруженных сельскохозяйственными орудиями, быстро опомнилась. Под натиском генерала Несмонту ханаане были тут же смяты.

Победа была решена так быстро, что Сесострису даже не понадобилось личного вмешательства. Но потеря тридцати солдат показывала, насколько жестоким было противостояние. Даже женщины и подростки предпочли скорее погибнуть, чем сдаться.

Городок был занят, а дома один за другим снесены. Нигде не было обнаружено какого-либо склада оружия.

— Ты арестовал их главаря? — спросил царь у Несмонту.

— Нет еще, Великий Царь.

— Нужно тщательно допросить оставшихся в живых.

— Половина населения погибла. Остались лишь старики, больные, дети и женщины. Эти последние утверждают, что их мужья хотели освободиться от египетского владычества с помощью единого бога.

— Как они его называют?

— Бог Провозвестника. Он открыл жителям Сихема истину, и все за ним последовали.

— Значит, это он — зачинщик этой катастрофы! Собери на его счет максимум свидетельских показаний.

— Должны ли мы уничтожить этот город?

— Я оставлю на этом месте магические заклинания, необходимые, чтобы предотвратить возобновление подобных заблуждений. Новый, гораздо более значительный гарнизон будет осуществлять безопасность крестьян, которые разместятся здесь в следующем месяце. К тому же, генерал, ты совершишь поездку по всем городам Ханаанской земли. Я хочу, чтобы их жители увидели нашу армию и знали, что она беспощадно выступит против любых врагов Египта.

Во многих местах, в частности, возле снесенного храма, восстановление которого было немедленно начато, Сесострис повелел закопать черепки из красной глины, на которых были написаны тексты, устрашающие темные силы и ханаан. Если они еще раз нарушат мир, то будут прокляты.

А царь все время задавался вопросом: кто этот Провозвестник — просто сумасшедший, жаждущий власти, или он действительно представляет реальную опасность?

Теперь Провозвестник знал.

Сесострис не был из тех вялых и нерешительных монархов, которые позволяли событиям руководить собой и не знали, какое принять решение. Этот фараон не отступал перед применением силы, и с его стороны не приходится рассчитывать на трусость.

Борьба за конечную победу будет от этого еще более ожесточенной. Но воевать фронтальным способом представлялось невозможным. Даже объединившись, что, впрочем, было весьма маловероятно в ближайшем будущем, ханаанские и бедуинские племена не смогут дать числа солдат, достаточного для противостояния Сесострису.

Стало быть, единственным приемлемым способом борьбы является терроризм.

Сея страх в египетском обществе, направляя на него ненависть недовольных, бунтарей и разрушителей всех мастей, Провозвестнику в конце концов удастся отравить его существование и подорвать равновесие.

Кривая Глотка и его бойцы ушли на юг еще до того, когда египетские солдаты выставили оцепление. Провозвестник, Бешеный и еще трое опытных мужчин выбрали тропинку, идущую на восток. Она была очень извилистой и петляла между холмами, выжженными солнцем.

— Куда мы идем? — спросил Шаб, которому не нравилась идея нового броска через пустыню.

— Обращать бедуинские племена. Затем мы соединимся с Кривой Глоткой.

На закате маленькая группа остановилась на дне балки. Провозвестник поднялся на вершину холма, чтобы уточнить маршрут, который следовало выбрать.

— Не двигайся, — приказал грубоватый голос. — Если попытаешься бежать, тебя убьют.

Человек двадцать стражников пустыни со своими собаками.

Вооруженные луками и дубинками, они, казалось, возникли из ниоткуда.

Даже используя свои возможности, Провозвестнику не удалось бы уложить такое количество воинственных мужчин и особенно огромных овчарок, которые вовсе не боятся демонов пустыни.

— Ты один?

— Да, один, — ответил Провозвестник голосом, достаточно громким, чтобы его спутники могли его слышать. — И, как видите, у меня нет никакого оружия. Я простой бедуин и ищу своих коз, которые убежали.

— Ты случайно идешь не из Сихема?

— Нет, я живу здесь, вдали от города, со своим стадом. Иду продавать сыр и молоко.

— Хорошо, иди за нами. Мы проверим все это.

Стражник связал запястья Провозвестника крепкой веревкой. Вторую он провел вокруг шеи пленника, чтобы тянуть его, как упирающееся животное.

— Никого больше не видно? — спросил начальник подразделения.

— Нашли только этого, — ответил один из его солдат.

32

Госпожа Текхат сделала Икеру подарок: оплатила ему дорогу на корабле до Кхемену, «города Великой Восьмерки»[20] — столицы провинции Зайца. Когда Икер смотрел на реку, величественное течение которой его завораживало, он почувствовал на себе чей-то настойчивый взгляд.

Обернувшись, он обнаружил высокого и худощавого мужчину с властным взглядом глубоких глаз.

— Ты выходишь в Кхемену, — спросил он сухо, — или ты продолжаешь плыть дальше, к югу?

— Почему я должен вам отвечать?

— Потому что ты находишься на моей территории.

— Вы — правитель этой провинции?

— Я его правая рука, генерал Сепи. И слежу за тем, чтобы соблюдались наши законы. Любой чужак в неопределенном положении тут же выдворяется. Ты должен либо открыть свои намерения, либо убираться.

— Меня зовут Икер, я еду из провинции Орикса с рекомендацией от госпожи Текхат, чтобы просить разрешения продолжить у вас свое обучение и стать писцом.

— Госпожа Текхат... Разве она не умерла?

— Она жива-живехонька, уверяю вас!

— Опиши ее мне.

— Икер выполнил просьбу генерала.

Лицо старого Сепи осталось таким же непроницаемым.

— Рекомендация... Покажи-ка ее.

— Она адресована лично господину Джехути и никому другому!

— Однако ты норовистый парень! За тобой есть какие-нибудь провинности?

— Я научился с недоверием относиться к незнакомым. Что мне докажет, что вы являетесь тем самым генералом?

— Норовистый и недоверчивый... Что ж, это скорее положительные качества.

Корабль уже приставал к берегу.

Человек двадцать солдат сортировали пассажиров, которые был подвергнуты долгому допросу. Старший по чину вытянулся перед Сепи и приветствовал его.

— Счастлив видеть вас, мой генерал. Не осмеливаюсь спросить, как...

— Моя мать умерла. Мне повезло, что я оказался рядом с ней в ее последние мгновения и смог руководить похоронами. Она была справедливой женщиной, и я знаю, что суд Осириса окончится для нее благоприятно.

Икер не осмеливался отойти.

— Этот мальчик с вами, мой генерал?

— Я везу его в столицу. Погрузи свои вещи на спину осла, Икер.

Ученик писца повиновался. Животное совсем не рисковало надорваться.

Генерал Сепи шел бодрым шагом.

— Если ты происходишь из провинции Орикса, то почему покидаешь ее?

— Господин Хнум-Хотеп не нуждается в новых писцах. А родился я в Медамуде.

— В Медамуде, правда?

— Правда.

— А почему так далеко уехал от своей семьи?

— Я сирота. Старый писец, который учил меня, умер.

— И ты попытал счастья в провинции Орикса... По какой причине?

— Случайность.

— Случайность, — повторил скептически генерал. — Не ищешь ли ты случайно кого-либо?

— Я приехал сюда исключительно для того, чтобы стать писцом.

— Ты кажешься мне таким решительным, что воодушевлять тебя должен какой-то особый огонь. То, что ты не говоришь мне сразу всей правды, я понимаю. Но если ты хочешь сделать карьеру в этой провинции, придется объясниться.

— Когда я смогу увидеть господина Джехути?

— Я скажу ему о тебе, а решит он сам. Одарен ли ты способностью ждать?

— В исключительной степени, если это необходимо.

Джехути[21], правитель богатой провинции Зайца, позабыл свой возраст. Верховный жрец таинств бога Тота, жрец богини Маат, он принадлежал к очень древнему роду, корни которого уходили в глубь эпохи пирамид. Повидав царствования фараонов Аменемхета II и Сесостриса II, ему нужно было теперь перенести и царствования Сесостриса, третьего по имени, о котором его советники и информаторы рассказывали самые плохие вещи. Почему монарх не ограничился рамками своего дворца в Мемфисе, где придворные расточают ему бесконечно льстивые речи? Если он на самом деле замышляет план уничтожения прерогатив правителей провинций, гражданская война будет неминуемой.

Но в чем тогда царь мог бы упрекнуть таких ответственных правителей, как Хнум-Хотеп или он сам? Их области прекрасно управляются, их многочисленные стада находятся в добром здравии, их ремесленные мастерские процветают. Конечно, у них есть хорошо вооруженные солдаты, но ведь малочисленная армия фараона была бы неспособна гарантировать безопасность провинций!

Ничего не нужно менять, и все тут! И Джехути обладает достаточным авторитетом, чтобы убедить своих коллег.

Одним из его мелких удовольствий было ежедневно менять портшез, который использовался для бесчисленных его перемещений. У него их было три — широкие и комфортабельные, с зонтиком; в них можно было почти лежать. Несколько команд по восемь человек работали по очереди, охотно распевая старинный напев: «Носильщики довольны, когда в паланкине есть седок. Когда хозяин здесь, смерть уходит, жизнь обновляется Сокарисом, управителем глубин, и мертвые воскресают».

Голова Джехути была гладко выбрита, и он почитал за честь не носить парик, что не мешало ему, тем не менее, выглядеть кокетливо. Он охотно носил элегантный платок, тканый с большой тщательностью, и длинную юбку, которая прикрывала ему ноги. Когда следишь за собой, старость отступает.

Выслушав положительные донесения от арендаторов земель, правитель решил позволить себе прогуляться за городом. Но как раз в тот момент, когда он выходил из своего дворца, ему повстречался его друг, генерал Сепи.

Лишь обменявшись с ним взглядами, правитель понял, что его друг пережил тяжелую потерю.

— Никто не может разделить твое горе. Я знаю, что ты не ждешь от меня успокаивающих слов. Если хочешь отдохнуть перед тем, как сделать мне доклад...

— Несмотря на кончину моей матери, я выполнил свою миссию. Новости невеселые.

— Сесострис попытался попробовать применить силу?

— Этого я не знаю, поскольку люди, с которыми я контактировал при дворе, внезапно замолкли.

— Другими словами, фараон взял дело в свои руки! Плохой признак, очень плохой признак... Что еще?

— Восстал город Сихем, его население перебило египетский гарнизон.

— Как отреагировал царь?

— Очень резко: он приказал генералу Несмонту провести массированную атаку. Сихем снова находится под египетским контролем.

— Итак, монарх, не колеблясь, применяет силу! Это было ясное послание тем правителям провинций, которые откажутся ему подчиняться.

Джехути повернулся спиной к своему портшезу.

— Пойдем, выпьем винца в тени. Сихем, говоришь... Сихем, с которым у нас торговые отношения, не так ли?

Сепи подтвердил наклоном головы.

— Такой воинственный царь обвинит меня в сговоре с бунтовщиками! Немедленно приведи наших военных в боевую готовность.

— Египтяне убивают египтян... Какая катастрофа в будущем!

— Знаю, Сепи, но Сесострис не оставляет нам выбора. Напиши Хнум-Хотепу и другим правителям провинций, что конфликт неминуем.

— Они подумают, что вы пытаетесь ими манипулировать, чтобы добиться союза, на который они ни за что не соглашаются.

— Ты прав. Тогда не пиши, и пусть каждый будет сам за себя!

Вино было превосходным, но Джехути счел, что оно неважное.

— Один чужак хотел бы вас повидать, — начал генерал.

— Надеюсь, не ханаанин из Сихема, по крайней мере?

— Нет, юноша, который приехал из провинции Орикса с рекомендательным письмом от Текхат.

— Это не в ее привычках! Обычно она рекомендует только себя. Отошли его, я не хочу сегодня никаких визитов.

— Я позволю себе настаивать.

Джехути был заинтригован.

— Что в нем такого необычного, в твоем протеже?

— Мне бы хотелось, чтобы вы сами это определили.

Генерал не относился к сочинителям и никогда не был приверженцем незаконных льгот.

— Приведи ко мне этого парнишку.

Только взглянув на Икера, Джехути понял тот интерес, который к нему питал Сепи. Несмотря на свою подчеркнутую скромность, молодой посетитель был озарен внутренним огнем, который пылал в нем так жарко, что потушить его не смог бы даже сам нильский паводок.

Рекомендательное письмо от Текхат было хвалебным.

— В нынешних условиях, — сказал Джехути, — мне больше нужны военные, чем писцы.

— Но я, господин, приехал сюда, чтобы стать писцом. Где лучше можно выучиться этому, если не в провинции бога Тота?

— Почему такая амбиция?

— Потому что я уверен, что секрет жизни кроется в формулах знания. И только углубленная практика в иероглифах позволит мне получить к нему доступ.

— Не слишком ли многого ты хочешь?

— Я готов работать день и ночь.

— Докажи это безотлагательно. Мой интендант займется тобой, ты поселишься в квартале учеников писцов. Постарайся не слишком выделяться, мне претят смутьяны. Если преподаватель не будет тобой доволен, тебя изгонят с моей земли.

Икер удалился.

— Упрямый, смелый, независимый... Ты не ошибся, Сепи. Этот парень необычный.

— Как и я, вы поняли, что у него не только закаленный характер.

— Ты считаешь, он достоин войти в храм?

— Пусть докажет это.

33

Хорошо подготовившись к гневу Хнум-Хотепа, Текхат дала пройти грозе.

— Почему вы позволили этому мальчишке уехать?

— Что в нем было такого особенного, господин?

— Мы сделали из него блестящего военного, а мне нужны прекрасные солдаты, чтобы отстоять собственную независимость.

— Без сомнения, но Икер хотел стать писцом.

— Не писцы же будут сражаться с солдатами Сесостриса!

— Но один он не одержал бы победы!

Хнум-Хотеп с недовольным видом скрестил руки на груди.

— Я повторяю свой вопрос: почему вы разрешили этому мальчишке уехать?

— Потому что он показался мне чрезвычайно одаренным для его будущей профессии, и потому, что провинция Орикса не могла дать ему соответствующую подготовку. Провинция Тота, напротив, даст ему то, чего он хочет. Ведь вы сами, господин, сказали ему, что вам не нужны новые писцы, не правда ли?

— Возможно, возможно... Но решения принимаю именно я и никто другой!

Текхат улыбнулась.

— Если бы я не занималась мелкими служащими, господин, вы были бы перегружены работой. Как и я, вы знаете, что Икер должен следовать своей судьбе.

— А вам-то откуда ведомо, что его судьба проходит через провинцию Зайца?

— Простая интуиция.

— Этот парнишка странный. Он выглядит настолько решительным, что, кажется, его ничто не может отвлечь от цели. Мне бы хотелось узнать его лучше.

— Может быть, мы его еще и увидим.

Плотно позавтракав, пока Икер стоял в сторонке, ученики писцов отправились в учебную комнату, где расселись по своим циновкам.

Когда вошел преподаватель, Икер почувствовал себя одновременно и разочарованным, и уязвленным: генерал Сепи! Значит, правитель провинции Зайца воспользовался его доверчивостью и отправил его в казарму, где готовили солдат!

Юноша поднялся.

— Извините меня, но мне здесь делать нечего.

— Разве ты не хочешь стать писцом? — спросил Сепи.

— Именно в этом мое намерение.

— Тогда садись.

— Но вы — генерал и...

— ...и начальник главной школы писцов провинции Зайца. И меня либо во всем покорно слушаются, либо отправляются искать счастья в другом месте. Те, кто работает под моим руководством, должны быть непреклонными и дисциплинированными. Я требую пунктуальности и безупречного поведения. За малейшую оплошность — исключение. Начнем с того, что воздадим хвалу нашему божественному покровителю, Тоту, и предку всех писцов, мудрецу Имхотепу.

Сепи прикрепил отвес на центральную балку комнаты.

— Смотри на него внимательно, ученик, потому что это символ Тота, недвижимого в центре весов. Он отталкивает зло, взвешивает слова, дарует мир посвященному и заставляет вспоминать то, что позабыто.

Из корзинки, сделанной из папируса, подшитой тканью, генерал Сепи вынул инструменты писца: лопатку из сикоморы, цилиндрический футляр с каламами и кистями, мешок с папирусами, еще один мешочек с пигментами, маленький инструмент в форме молоточка, которым пользовались для полирования папируса, гладилку, необходимую для исправлений на папирусе, чашечки для чернил, чернильные зерна красного и черного цветов, деревянные таблички и скребок.

— Как называется лопатка?

— «Видеть и слышать»[22], — ответил ученик.

— Именно так, — одобрил Сери. — Не забывайте, что лопатка — это одно из воплощений Тота. Только он один позволит вам познать слова бога[23] и проникнуть в их значение. Благодаря его лопатке записана долгота жизни Ра, божественного света, и царство Хора, покровителя фараона. Действовать лопаткой — акт значительный и священный. Ему должен предшествовать ритуал.

Генерал поставил на пол статуэтку сидящего павиана, глубоко посаженные глаза которого смотрели задумчиво. Павиан — воплощение Тота — является источником вдохновения для внимательного писца. Затем учитель наполнил водой чашечку.

— Для тебя, божественного мастера священного языка, я вливаю энергию, которая будет воодушевлять разум и руку. Вот вода из чернильницы для твоего Ка, Имхотеп.

После долгого молчания учитель исправил позу нескольких учеников, которую он посчитал слишком вялой или слишком напряженной. Потом он показал им каламы и тонко заостренные кисточки длиной двадцать пять сантиметров.

— Знает ли кто-нибудь из вас самый лучший материал для их изготовления?

— Лучше всего делать их из тростника, который вырос в болоте, где добывают соль, — ответил один ученик.

— Не лучше ли делать их из самшита? — спросил Икер.

— Почему? — задал вопрос Сепи.

— Потому что это растение долго хранится и отпугивает насекомых.

— Вы не сразу будете писать на папирусе, — снова заговорил Сепи, — а начнете с упражнений на табличках, покрытых тонким слоем затвердевшего гипса. На нем вы сможете исправлять свои ошибки, легко счищать написанное и готовить поверхность для нового письма. Когда этот слой гипса разрушится, вы сможете нанести на его место другой. Вашими злейшими врагами являются лень, халатность и недисциплинированность. Они сделают вас глупыми и помешают вам продвигаться вперед. Умейте прислушиваться к советам тех, кто знает о ремесле больше вашего, и ежедневно усердно работайте. Если вы к этому не готовы, то немедленно покиньте эту школу.

Испуганные строгостью требований двое учеников вышли из класса.

— Бог Тот разделил языки, — продолжал Сепи. — Отделив слова, произносимые в одной области, от слов, которые произносятся в другой, он исказил мысли людей, которые отвернулись от истины и верного пути. В золотом веке жили боги, говорившие на одном языке. Сегодня люди сталкиваются друг с другом, потому что они отрезаны от божественного и не понимают друг друга. Тот передал нам также могущественные слова, которые вы научитесь расшифровывать и писать на дереве, меди, папирусе и камне. Но при этом вы должны соблюдать главное правило: не ставьте одно слово вместо другого, не путайте одну вещь с другой. Здесь, в школе, вас научат письму Дома Жизни, образованному из знаков, которые одновременно являются элементами познания, символами, несущими в себе магическую и таинственную силу. От правильного письма зависит сияние разума. Если вы считаете, что иероглифы являются всего лишь рисунками и звуками, вы никогда их не поймете. В действительности они содержат в себе таинственную природу существ и вещей — самые тонкие сущности. Священный язык — это космическая сила, именно он создал мир. Только фараон, первый среди писцов, способен управлять им. Именно поэтому его имя, пер-аа, означает «великий храм». Иероглифы не нуждаются в людях, они действуют сами. Поэтому вы должны уважать тексты, которые найдете или будете переписывать, потому что они важнее, чем ваша ничтожная личность.

Икер слушал как зачарованный.

Он все это предчувствовал, но генерал Сепи формулировал это ощущение с такой точностью, что перед юношей как бы открывались двери, которые позволяли видеть множество дорог.

— Не ради вашей собственной славы становитесь вы писцами, — уточнил учитель, — а ради того, чтобы продолжить дело Тота. Он вычислил небо, сосчитал звезды, установил время, годы, времена года и месяцы. Дыхание жизни живет в его ладони, его локоть стал основанием всякой меры. Он, который не является жертвой ни хаоса, ни асимметрии, составил план храмов. Наука Тота заключается отнюдь не в излишней и тщетной запутанности знания, потому что слишком большая доля техники и слишком большое знание человеку вредят. С помощью его слов вы научитесь и строить здание, и правильно распределять пищу, и измерять поверхность поля. То, что наверху, — такое же, как то, что внизу, а то, что внизу, — такое же, как то, что наверху. И вдвое более великий Тот научит вас не разделять небо и землю.

— Значит, нам придется лишь переписывать готовые формулы! — запротестовал один ученик. — Разве это не является признанием нашей слабости?

— Если ты хочешь быть сильным, — ответил Сепи, — владей ремеслом слова. Истинное могущество — это формулирование, потому что хорошо использованные слова являются более действенными, чем самое мощное оружие. Некоторые писцы действительно становятся лишь простыми копиистами, но, тем не менее, их не стоит так уж презирать. Другие, а их очень мало, проникают в сферу созидания.

— Какие качества требуются для этого? — спросил Икер.

— Слушать, слышать и владеть огнем. Ты и твои товарищи еще так далеки от этого! Возьмите ваши таблички и каламы. Я продиктую вам Книгу Кемет, а потом мы исправим ваши ошибки. Что означает это слово?

«Кемет» — это слово, которое образовано от корня кем, — сказал Икер, — и означает оно либо «черная земля», иначе говоря Египет, земля которого обогащена плодородным илом, либо «то, что завершено, полно».

— Следует принимать во внимание оба смысла, — прибавил Сепи. — Эта книга действительно заключает в себе полный курс обучения для учеников писцов, и целью ее является сделать их разум плодородным. Подготовьте ваши инструменты к письму.

Икер наполнил водой две раковинки, в которых он развел свои чернильные зерна.

Учитель продиктовал несколько глав из Книги Кемет.

Начало книги состояло из пожеланий вечной жизни, согласия и процветания Мастеру. Затем шла речь о необходимости «правдивости слова» перед божествами и душами Гелиополиса, святого города Ра. У Монту — бога-быка из фиванской провинции — просили его силу и помощь, у Птаха — радость и долголетие.

«Пусть письмена сделают тебя счастливым» — таково было пожелание, которое было обращено к писцу — при условии, что он слушал своего учителя, уважал старших, не был болтливым, предпочитал быть точным во всех вещах и читал полезные тексты, то есть те, которые содержали божественный свет.

Одна фраза заставила Икера подскочить: «Пусть писец будет спасен ароматом Пунта». От изумления Икер чуть не потерял нить понимания и едва не отстал от ритма диктовки.

Через два часа усилий и внимания ученики почувствовали усталость. Одни страдали от спазмов, у других заболела спина.

Генерал Сепи медленно прошел между рядами.

— Печально, — заключил он. — Никому из вас не удалось правильно записать все мои слова. Ваша голова не обладает твердым пониманием, ваши пальцы путаются. Завтра утром мы возобновим занятия. Тот, кто сделает слишком много ошибок, будет переведен в другую школу.

Икер медленно сложил свои вещи. Когда класс опустел, ученик подошел к учителю.

— Можно мне задать один вопрос?

— Только один, я тороплюсь.

— В этой книге говорится об «аромате Пунта». Это воображаемая страна, не так ли?

— А на твой взгляд?

— Почему будущий писец должен переписывать выдумки? И почему аромат воображаемой страны должен его спасти?

— Я сказал — только один вопрос, Икер. Иди к своим товарищам.

Прием, который оказали ему товарищи, вовсе не был радушным. Все они были родом из провинции Зайца, и присутствие чужака в классе генерала Сепи, такого недоступного даже для своих, многих возмущало.

Чернявый коротышка со злыми глазами повел атаку.

— Эй, ты откуда явился?

— Я здесь, и это главное, — ответил Икер.

— Кто тебя рекомендовал?

— Какая разница? Каждый должен доказать свои способности сам. Перед лицом испытания каждый отвечает за себя сам.

— Ну, раз ты так к нему относишься, то будешь еще более одинок, чем другие!

Группа учеников отошла от чужака, посылая ему ненавидящие взгляды. Они с удовольствием задали бы ему взбучку, чтобы проучить задаваку, но тогда бы генерал Сепи сурово их наказал.

Икер поел в сторонке, продолжая перечитывать свою копию Книги Кемет. Слово «Пунт» не переставало его преследовать. Ведь именно из-за этой таинственной страны он едва не умер.

34

— Приготовьте свои инструменты, — сухо приказал генерал Сепи.

В одну секунду Икер понял масштаб разразившейся катастрофы.

Его табличку подменили другой — настолько испорченной, что ей почти невозможно было пользоваться. Его каламы и кисточки были сломаны. Из чернильных зерен, твердых, словно камни, ничего хорошего он не получит.

Юноша встал.

— Мои инструменты испорчены.

На него устремились радостные и довольные взгляды.

— Тебе известен виновник? — спросил Сепи.

— Я его знаю.

Шепот пролетел по рядам учеников писцов.

— Вынести обвинение — это серьезный акт, — напомнил генерал. — Ты уверен в себе?

— Да, я уверен.

— Тогда назови нам его имя.

— Виноват я сам. Я выказал себя слишком наивным, поверив, что никто не осмелится совершить такое презренное действие. Я понимаю всю меру собственной глупости, но теперь слишком поздно.

С опущенной головой, тяжело ступая, Икер направился к двери под насмешливыми взглядами победителей.

— Разве когда-нибудь бывает поздно исправиться? — спросил Икера генерал. — Вот мешочек, в котором находится полный комплект профессионального писца. Я доверяю его тебе, Икер. Если твоя осторожность подведет тебя еще раз, то здесь тебе делать больше нечего.

Ученик трепетно принял бесценный дар и тщетно искал слова благодарности, чтобы выразить свою признательность.

— Иди на свое место, сядь и быстро приготовься, — требовательно сказал учитель.

Икер позабыл о своих врагах и обратил внимание на только что подаренные генералом новые предметы и их прекрасное качество. Без страха он сделал себе великолепные чернила.

— Запишите эти изречения мудрого Птах-Хотепа, — сказал учитель:

Пусть сердце твое не станет тщеславным из-за того, что ты знаешь.

Текст не был легким, возможностей ошибиться было много, но рука Икера писала проворно. Он внимательно следил за каждым словом, одновременно храня в памяти смысл целой фразы.

Когда Сепи умолк, Икер не ощутил никаких признаков усталости. Он с удовольствием писал бы еще и дальше.

Генерал стал просматривать таблички. У каждого замерло дыхание.

— Половина из вас не заслуживает того, чтобы учиться в моем классе. Они будут продолжать обучение с другими учителями. Многим предстоит еще много работы, и, разумеется, я не оставлю всех. Только один ученик сделал всего две ошибки: это Икер. Поэтому он назначается ответственным за хорошее содержание этого класса, который он будет убирать каждый день. Я доверяю ему ключ.

Остальные ученики были довольны этим решением: разве это не является новым унижением для этого чужака? Они никогда не унижались до домашней работы. Зато Икер воспринял назначение как особую честь, а не как тягостную повинность. И был совершенно счастлив оттого, что ему поручили заботиться о табличках, к чему он отнесся с особой радостью.

Какое счастье находиться в постоянном контакте с этими носителями письмен! Он разложил письменные принадлежности по видам инструментов и каждому дал свой номер: таблички из сырой глины, для которых требовалось твердое острие; таблички из явора — прямоугольной формы, составленные из нескольких частей, которые соединялись при помощи штырей; таблички из известняка, поверхность которых тщательно выравнивалась.

Не видеть никого из соучеников в течение целого дня — это действительно была удача. Икер надеялся, что генерал Сепи, совсем непохожий на обычных военных, которых он видел прежде, будет и впредь поручать ему много работы. Хорошо бы, чтоб это продлилось подольше.

Наступила ночь, когда Икер вышел из школы и направился в столовую, где он поужинал запеканкой из кабачков и творогом. Максимы Птах-Хотепа так глубоко отпечатались в его мозгу, что не переставали его завораживать, как волшебная музыка.

Лучик света пробивался из-под двери его комнаты.

Но ведь он не оставлял лампу зажженной! Беспокоясь, он медленно открыл дверь и... перед ним открылось полное безобразие.

Разорванная циновка, клочья набедренной повязки, в мелкие куски изломанные туалетные принадлежности, сломанные сандалии, измазанные стены... В отчаянии, готовый плакать, юноша с трудом мог представить себе, как ему удастся обеспечить себе жизненный минимум.

Но все же нужно было оставаться здесь, и Икер, весь разбитый, заставил себя заснуть.

Он проснулся в мрачном настроении и спросил себя, нужно ли упорствовать и продолжать бороться с судьбой среди окружавшей его ненависти, в том климате, где подлые удары могут только умножиться. Что еще придумают сотоварищи, чтобы заставить его отступить? Один против всех... Это слишком неудобная позиция, чтобы можно было продержаться долго.

Что ж... Перед уроком ученик писца приберет класс, а потом попросит, чтобы генерал Сепи его отпустил.

Икер открыл дверь и увидел перед ней сверток.

«Еще один акт недоброжелательства», — подумал он, не решаясь снять скреплявшую пакет веревку.

Две туники и две новые набедренные повязки, пара сандалий, предметы гигиены, прочная циновка... Взамен он получил вдвое больше?! Что это: один из его врагов почувствовал угрызения совести? Или Икер пользовался помощью неведомого покровителя, который предпочитал оставаться в тени?

В аккуратно прибранном классе, похожем на чистый лист папируса, учителя встретил новый, принарядившийся Икер...

Его товарищи недоумевали: как удалось ему заполучить эту новую одежду? Если судить по его спокойному лицу, то можно было бы поклясться, что он и не потерпел никакого урона!

— Вот другие максимы Птах-Хотепа, — сказал генерал Сепи. — Из стен этой школы скоро выйдет много папирусов, содержащих полный текст этого главного труда:

Внезапно Икеру показалось, что он больше не переписывает под диктовку, а пишет самостоятельно. Он не довольствовался тем, что передавал на письме уже построенные кем-то фразы, он участвовал в их создании. Формой своих штрихов, особенностью своего рисунка он придавал мыслям мудреца ранее неизвестный оттенок. Это было пустячным делом — да, разумеется! Тем не менее впервые ученик почувствовал силу письменного текста. После уроков Икер подмел класс. Выходя, он наткнулся на группу одноклассников, которых возглавлял злобный чернявый коротышка.

— Перестаньте придумывать новые подлости, — посоветовал им Икер. — Больше я этого вам просто так не спущу.

— Думаешь, ты нас испугал? Нас десять, а ты совсем один!

— Я терпеть не могу драки. Но если вы и впредь будете мне досаждать, придется вам хорошенько задать.

— А ну попробуй!

В ярости коротышка попытался ударить Икера своим крепким кулаком.

Не поняв даже, что с ним происходит, он пролетел в воздухе и тяжело упал на спину. Бросившегося вслед за ним в атаку его подручного постигла та же участь. И когда третий, самый мускулистый из хулиганской команды, оказался в таком же унизительном положении, что и его товарищи, остальные отступились от Икера.

По взгляду, которым на них смотрел Икер, все поняли, что он мог действовать и гораздо более жестко.

— Он, конечно, получил военную подготовку! — не удержал испуганного возгласа самый худенький из компании. — Этот парень способен нам всем переломать кости. Давайте оставим его в покое, пока он и в самом деле не разозлился.

После таких речей даже коротышка вынужден был промолчать.

Пока эта побитая стайка наглецов удалялась, Икер возблагодарил богов за посланную удачу. Если бы этим ребятам пришла в голову мысль напасть всем одновременно, то Икер потерпел бы поражение. И еще он мысленно поблагодарил Хнум-Хотепа за то, что тот силком заставил его учить науку воинов.

По дороге к столовой Икер наблюдал за ибисом: его полет был таким величественным, что ученик писца остановился, чтобы полюбоваться им.

Птица бога Тота принялась описывать большие круги над Икером, словно хотела дать ему понять, что обращается именно к нему. Потом она полетела в сторону Нила, снова вернулась к юноше и снова направилась к реке.

Икер пошел вслед за ней. Несколько раз ибис повторил свои полеты над Икером. Воспользовавшись своим опытом бега на выживание, ученик писца в рекордное время пробежал то расстояние, которое отделяло его от Нила. Птица ждала его над зарослями папируса. На несколько мгновений ибис замер над зонтиками цветов, ткнул в них своим острым клювом, а затем взмыл высоко в небо.

Без всякого сомнения, посланник бога писцов привел его в это пустынное место, чтобы он здесь что-то нашел.

Забираться в чащу этих зарослей было небезопасно. Там могли скрываться крокодил или змея. И Икеру пришлось несколько раз сильно топнуть ногой, прежде чем раздвигать стену густых стеблей и войти в заросли папируса.

Стоны пригвоздили его к месту.

В зарослях плакал ребенок!

Позабыв об опасности, быстро, как только мог, Икер бросился вперед и наткнулся на... осленка! Маленький серый комочек, с перебитой ногой, свернувшийся клубком и весь сжавшийся от страха, лежал, ожидая смерти.

Медленно, чтобы не испугать малыша, Икер освободил его от засохшей корки болотной грязи, пленником которой он стал. У несчастного были лишь кожа да кости, бока провалились.

— Я заберу тебя отсюда и выхожу — сказал ему Икер. — Будешь жить со мной.

Большие карие, полные ужаса глаза осленка говорили о том, что у него сохранились недобрые воспоминания о первых опытах общения с человеком.

Чтобы успокоить его, Икер присел рядом и сделал попытался приласкать животинку. Раненый осленок задрожал от страха, уверенный, что сейчас его еще и побьют. Прикосновение ласковой и теплой руки было удивительно и успокаивало. Постепенно юный писец завоевал его доверие.

— Нужно выйти отсюда и накормить тебя.

Серый комочек был совсем невесомым. Икер боялся, как бы его движения не вызвали отчаянного сопротивления малыша. Но осленок, напротив, прижался к нему, почувствовав себя наконец в безопасности.

Неожиданно, когда его спаситель выбрался на дорогу, которая вела к крестьянским посевам, осленок забился и застонал. Причину его страха угадать было нетрудно: какой-то вооруженный вилами крестьянин быстро шел к ним большими шагами.

— А ну, брось это чудовище в болото, — грубо закричал он, — и пусть там его сожрут крокодилы!

— Где ты видишь чудовище? Это всего лишь раненый изголодавшийся осленок!

— Ты плохо его разглядел!

— А я считаю, что хорошо! И я заявляю, что с ним плохо обращались. Если виноват в этом ты, то тебя накажут.

— Виноват в том, что избавился от зловредного создания? Да меня наоборот похвалят!

— Почему ты его так называешь?

— Я тебе сейчас покажу.

— Нет, не подходи!

— Посмотри, вон там, на затылке! Видишь — отметина!

Икер увидел несколько рыжих волосков.

— Эта скотина — порождение Сета, она приносит несчастье!

— В то место, куда ты бросил этого осленка, предварительно избив его, меня привел ибис Тота. Ты веришь в то, что бог писцов не способен отличить добра от зла?

— Но пятно... Ведь рыжие — это порождение Сета!

— Возможно, это животное будет обладать его силой и одновременно будет очищено от зла ибисом Тота.

— А ты кто такой?

— Я — ученик писца из класса генерала Сепи.

Тон крестьянина изменился.

— Хорошо, может быть, все можно уладить. Этот осленок — моя собственность, но я дарю его тебе при условии, что ты не подашь на меня жалобу.

— Ты многого от меня хочешь.

— Послушай, я считал, что поступаю хорошо, и суд наверняка меня оправдает! Откуда я мог знать, что сюда вмешается Тот?

— Хорошо, друг, сделка заключена.

Счастливый оттого, что так дешево отделался, крестьянин убрался восвояси. Почти тотчас же осленок снова оживился.

Когда с севера подул мягкий бриз, серый комочек потянул с интересом воздух. В его глазах наконец-то появилось любопытство к тому миру, который его окружал. Глазами, полными бесконечной любви и признательности, осленок посмотрел на своего спасителя. Он пробуждался к жизни.

— Твое имя само нашло тебя, — сказал Икер. — Тебя будут звать Северный Ветер.

35

Спрятавшись в Дельте, в двух днях ходьбы от города Имет, Кривая Глотка и его ученики жили охотой и рыбной ловлей. Каждый день они пировали, а их начальник пользовался этим, чтобы еще больше ужесточать тренировки. В таком месте было легко организовывать засады и воображать парады. Два новобранца потеряли здесь свои жизни, но речь шла о подготовке минимума бойцов, удовлетворяющих жестким требованиям. Кривая Глотка убеждался, что его работа приносила свои плоды и что его спецбойцы вскоре будут готовы к действиям.

Стать главарем самой сильной банды грабителей, которых когда-либо видала земля египетская, — такова была цель Кривой Глотки. Он принесет столько страданий своим врагам, что в конце концов они будут произносить его имя с трепетом.

— Часовой сигналит нам о появлении чужаков, шеф.

— Невозможно... Ну, мы сейчас и повеселимся! Все по местам.

Такая «неожиданность» была, разумеется, предусмотрена. И команда Кривой Глотки была приготовлена, чтобы уничтожить нарушителей спокойствия.

— Сколько к нам пожаловало любопытных?

— Четверо мужчин.

— Ну, это слишком просто! Ими займутся двое.

Этот день был для Бешеного счастливым, потому что Кривая Глотка узнал его раньше, чем успел метнуть в него свой нож.

Со своим напарником он раздвинул тростники и внезапно появился перед Бешеным, который от неожиданности чуть не упал.

— Привет, старина! Как вы добрались?

— Ты напугал меня, дурак!

— Но... слушай, где же шеф?

— Патруль стражников пустыни арестовал его и, возможно, отвел в Сихем.

— Почему же вы не перебили стражников?

— Их было слишком много. А, кроме того, Провозвестник приказал нам бежать.

— Печальный конец карьеры для такого парня, как он, — пожалел Кривая Глотка.

— Ну что ты несешь! Мы отправимся в Сихем и освободим его.

— Бешеный, ты бредишь! Ты считаешь, что египтяне совершат ошибку и оставят город без наблюдения? Там останется целый полк, и нам это будет не по плечу.

— Разве твои ученики плохо выучены?

— Они — для точечных операций, а не для удара по всему фронту.

— Мы же нападем не на казарму, а на тюрьму.

— Во-первых, ее хорошо охраняют, и нет уверенности в том, что мы освободим Провозвестника. А, кроме того, мы, конечно, придем слишком поздно.

— Почему это?

— Потому что его казнят. Ты что, веришь в то, что фараон будет нянчиться с зачинщиком бунта?

Бешеный поморщился.

— Твой Провозвестник уже мертв. И отправляться в Сихем равносильно самоубийству. Вот так, Бешеный.

— Что же ты предлагаешь?

— Примем свою судьбу такой, как она есть, и займемся нашим собственным будущим. С такой командой мы сможем значительно больше, чем пустынные разбойники.

— Без сомнения, без сомнения, но Провозвестник...

— Да забудь ты о нем! Сейчас он жарится в аду.

— А если ему оставили шанс?

— Какой? — удивился Кривая Глотка.

— Шанс убежать. Ты же знаешь, что он необычный человек. Его возможности позволят ему ускользнуть от врагов.

— Но ведь его все-таки арестовали!

— А если он этого хотел?

— С какой целью?

— Чтобы доказать нам, что никто не может заключить его в темницу!

— Ты принимаешь своего Провозвестника за бога!

— Он обладает властью демонов пустыни и сумеет ею воспользоваться.

— Это все слова... Мы — свободны, живы и готовы потрошить египтян.

— Останемся здесь до новой луны, — предложил Бешеный. — Если Провозвестник не придет до этого дня, мы уйдем.

— Договорились, — согласился Кривая Глотка. — Мы воспользуемся этим временем, чтобы вкусно поесть и всласть попить. В крестьянских и господских домах здесь, должно быть, изрядный запас вина и пива. Ну а девчонок оставим на сладкое.

В камере с полом из утрамбованной земли находилось с десяток мужчин, полностью подавленных ситуацией. Провозвестник составлял исключение. В его тунике была спрятана царская бирюза, которая отводила дурную судьбу. Действительно, с того момента, как он оказался брошенным в эту скверно пахнущую дыру, будущее прояснилось, потому что один из заключенных был на него похож как две капли воды. Почти такой же рост, такое же исхудавшее лицо, та же походка. Только бороду нужно было бы подрастить несколько дней. Но Провозвестник был уверен, что этот срок ему удастся выиграть, потому что перед тем, как заняться пастухами, пойманными на подступах к городу и собранными здесь, египетские военные подробнейшим образом допрашивали горожан.

— Вы меня не знаете, — заявил Провозвестник заключенным вместе с ним в камеру, — зато я вас знаю.

К нему обратились вопрошающие взгляды.

— Вы мужественно работаете, но вас эксплуатирует такой жестокий оккупант, с которым бороться вы отказываетесь. Вот я и пришел вас освободить.

— Ты считаешь себя способным сломать стены этой тюрьмы? — с иронией спросил владелец отары овец.

— Да, но не так, как ты себе это представляешь.

— А как?

— Вы слышали рассказы о Провозвестнике?

Один из пастухов на это имя отреагировал.

— Это не тот ли чародей, который связался с демонами пустыни?

— Именно так.

— Почему же он придет нас освободить?

— Он не придет.

— Ну тогда ты рассказываешь невесть что!

— Он не придет, потому что он — здесь.

Провозвестник положил руку на плечо высокого простака.

— Вот ваш спаситель.

— Он-то? Да он едва умеет говорить!

— До нынешнего дня вы его не узнавали, и в этом была ваша большая ошибка. Но меньше чем через неделю он будет готов убить врагов и нас освободить.

Пастухи пожали плечами, и каждый замер в своем углу. Провозвестник занялся тем, что стал учить своего двойника, заставляя его повторять несколько простых фраз, которые сто раз слышали жители Сихема. Простак, слишком счастливый оттого, что на него обратили внимание и рассеяли тем самым его тоску в темнице, очень старался.

Прошла неделя.

Дверь камеры с грохотом отворилась.

— Выходите все, вас будут допрашивать, — объявил египетский стражник.

— Мы повинуемся только Провозвестнику, — заявил пастух, который согласился принять участие в розыгрыше.

Стражник поперхнулся.

— А ну повтори!

— Наш вожак — Провозвестник. Только он и он один диктует нам, как себя вести.

— Где же он, ваш знаменитый вожак?

— Здесь, среди нас.

Заключенные посторонились, чтобы дать дорогу двойнику Провозвестника, которому настоящий мятежник отдал свой тюрбан и тунику.

Стражник приложил свою пику к груди странного человека.

— Это ты — Провозвестник?

— Да, это я.

— И это ты — организатор смуты в Сихеме?

— Бог избрал меня, чтобы поразить угнетателей народа, и я поведу его к победе.

— Ну-ну, посмотрим! Тебя представят сейчас генералу Несмонту, там повеселишься.

— Никому из врагов не удастся победить меня, потому что я связан с демонами пустыни.

— Свяжите-ка мне этого, — приказал стражник солдатам.

Настоящий Провозвестник подошел к нему.

— Мы — пастухи, — прошептал он, — и мы ничего не понимаем в этой истории. Нас ждет наша скотина. Если нами не займутся тут же, мы все потеряем.

Стражник, сам сын крестьянина, оказался чувствителен к такой аргументации.

— Ладно, вас сейчас допросят. А потом посмотрим.

Согласно заранее составленному плану пастухи объявили о своей полной непричастности и один за другим были освобождены. Поймав крупную рыбу, стража была слишком счастлива, чтобы заниматься какой-то мелочью.

Генерал Несмонту подозрительно посмотрел на человека в тюрбане.

— Значит, это ты приказал перебить египетский гарнизон в Сихеме?

— Я — Провозвестник. Бог избрал меня, чтобы поразить угнетателей народа, и...

— ...И ты поведешь его к победе, я знаю. Ты повторяешь это уже двадцатый раз. Кто стоит за тобой? Азиаты, ливийцы или только ханаане?

— Бог избрал меня...

Генерал дал пощечину своему пленнику.

— Порой мне жаль, что фараон запретил пытки. На ясный вопрос — ясный ответ: ты действуешь один или у тебя есть соучастники?

— Бог избрал меня...

— Хватит! Пусть его уведут и продолжат допрос. Когда ему слишком захочется пить, он, может быть, и заговорит.

Но благодаря усилиям Провозвестника, все время повторявшего ему одно и то же, простак свято верил в то, что сумеет противостоять египтянам. Никому не удалось вырвать у него иных слов, кроме тех заученных фраз, содержание которых делало его, как он полагал, неуязвимым для врагов.

— Мы достаточно бились с этим сумасшедшим преступником, — сказал, наконец, адъютант генерала.

— Что ж, последняя проверка мне кажется необходимой: проведите его по улицам города.

В первый момент стража, сопровождавшая и охранявшая арестованного, решила, что перед ними простой лжец, потому что никто не обращал на него никакого внимания.

И вдруг одна женщина завопила:

— Это он, я его узнала!

К ней присоединился старик:

— Провозвестник вернулся!

Через несколько секунд вокруг собралась целая толпа. Стражники жестко проложили в ней для себя проход и увели пленника в казарму.

— Больше никаких сомнений, генерал, — заявил офицер. — Этот мерзавец — действительно Провозвестник. Если мы хотим избежать новых осложнений, нужно скорее показать народу его труп.

— Дайте ему выпить яду, — приказал Несмонту.

Пока генерал составлял длинный рапорт фараону, простак без всяких переживаний уходил в мир иной. Разве Провозвестник не пообещал ему, что он попадет в великолепный дворец, где ему будут прислуживать прелестные нежные девы, готовые исполнить все его желания, а виночерпии предложат ему лучшие вина?

36

Друзей себе Икер среди соучеников так и не нашел и потому занимался исключительно учебой. Ужинать он старался не поздно, пока еще не зажгли светильники на касторовом масле, стремясь сэкономить, чтобы подольше поработать, когда стемнеет. Масло это стоило недорого, бедняки даже использовали его для притирания, но в основном оно служило горючим для освещения. К еде Икер был нетребователен, и ему вполне хватало приправленной луком чечевичной или бобовой похлебки и горбушки хлеба, натертой чесноком.

Целыми днями он увлеченно переписывал классические тексты, чтобы закрепить их в своей памяти, набить руку и выработать почерк, который позволял бы ему писать и быстро, и разборчиво. Изображая на письме свою мысль, он стремился передать ее живо, отражая малейшие оттенки. Иероглифы — это нечто большее, чем простая последовательность картинок; повествуя о жизни, они будто вмещали в себя силу творящих ее богов, наполнявшую каждое слово полнотой смысла.

Можно ли с помощью письма продлить жизнь и сделать ее более яркой? В справедливости этого Икер все больше убеждался по мере того, как проникал в тонкости написания и оттенки смыслов знаков. Его не привлекала роль простого писца, который лишь выполняет указания или пишет под диктовку. Он хотел проникнуть в тайну того одновременно абстрактного и конкретного языка, который создал египетскую цивилизацию.

Работая с таким напряжением, юноша избегал вспоминать о НЕЙ. Но в мыслях неизменно перед ним само возникало ее лицо и зажигало ранее неведомый энтузиазм. Он никогда ее не увидит — по крайней мере, если его обязанности писца не откроют перед ним двери Абидоса. Возможно, там будут другие праздники и другие ритуалы, которые она почтит своим присутствием!

Он не отказывался, нет. Именно ради нее он отправился покорять грамматику, лексику, истинное назначение иероглифов, которые своим расположением на дереве, папирусе или камне создавали гармонию, известную и понятную лишь мастерам письма.

Икер часто забегал к своему осленку, уютно лежавшему на подстилке, которую юноша менял каждое утро. Северный Ветер имел хороший аппетит и рос на глазах, а от его раны вскоре остались лишь неприятные воспоминания.

Во время их первой прогулки по деревне именно осленок пошел впереди и привел Икера как раз туда, куда нужно, ни разу не ошибившись. Его глаза сияли тепло и радостно.

— Хорошо иметь настоящего друга, — сознался ему Икер. — Тебе я могу сказать все.

Ничего не утаив, ученик писца рассказал свою историю Северному Ветру. Большие уши внимательно и напряженно слушали.

— И пусть эта банда возомнивших о себе писак не любит меня, мне все равно. Они даже придают мне силы! Когда я вижу эти головы, так переполненные сознанием собственной значимости, что в них не остается места для уважения к другим и к священным иероглифам, у меня лишь крепнет желание проложить свой собственный путь, не считаясь с их мнением. Дураки ничего не могут создать сами, и это делает их завистливыми и ревнивыми. Тех, кто на них не похож, они стремятся уничтожить. А мы с тобой — настоящие братья. Вместе мы устоим.

Осленок лизнул руку своему спасителю, а юноша долго ласкал малыша перед тем, как вернуться в свою комнату. Как и каждый вечер, он положил на свой живот магический талисман из слоновой кости, подаренный госпожой Текхат, чтобы отвратить от себя злых духов. А утром, пробудившись, он надевал его к своим двум амулетам в виде сокола и павиана, чтобы зарядить их новой энергией.

— Завтра, — сказал генерал Сепи десятерым ученикам, отобранным, чтобы стать высшими писцами, — день отдыха.

Как обычно, Икер выходил из класса последним.

— Генерал, я прошу о благосклонности.

— Я позволяю тебе не убирать класс во время этого отпуска.

— Позвольте мне взглянуть на архивы провинции.

— Разве ты не хочешь развлечься или отдохнуть?

— Рано или поздно я столкнусь с этим типом документов. Я бы хотел начать как можно скорее.

— Какой род архивов тебя интересует?

— О, все понемногу! Я бы не хотел замыкаться в этой специальности.

— Я выпишу тебе пропуск.

Юноша с трудом сдержал свое волнение.

С заветным «ключиком», который должен был открыть хранилище тайн, он предстал перед начальником архива.

— Какие документы ты хочешь посмотреть?

— Все, что касаются кораблей, экипажей и торговых экспедиций.

— За какое время?

— Ну, скажем... за три года.

Начальник отвел Икера в просторное помещение из кирпича. На полках аккуратно были разложены папирусы и таблички.

— Не выношу никакого беспорядка. При малейшей небрежности с твоей стороны я попрошу твоего учителя аннулировать разрешение.

— Я буду строго соблюдать правила, — пообещал Икер.

И, даже сгорая от нетерпения, он работал аккуратно и методично, упрямо прорабатывая полку за полкой. Количество времени, необходимое на поиски, его не пугало. Даже напротив. В такой горе документов он наверняка отыщет какой-нибудь след.

В провинции Зайца было много кораблей, но ни один из них не носил названия «Быстрый». Когда прошло первое разочарование, Икер стал питать надежду, что оба моряка, имена которых были ему известны, принадлежали к другим экипажам, сведения о которых находились в управлении. Но никаких следов ни Головореза, ни Черепашьего Глаза обнаружить так и не удалось.

Что касается торговых экспедиций, то ни одна из них не имела местом назначения страну Пунт.

Только хорошее здоровье Северного Ветра, который рос на глазах, и богатство знаний, которые рассыпал перед ним на уроках генерал Сепи, не позволяли Икеру впасть в пессимизм.

Однажды, когда Икер выходил из помещения класса, которое вычистил в самых потаенных уголках, он внезапно столкнулся с тремя элегантно одетыми насмешливыми девушками. Легкие туники, браслеты на запястьях и щиколотках, жемчужные ожерелья, диадемы, украшенные васильками... Настоящие царевны, которые с гордостью демонстрируют свои богатства!

— Это ты — писец Икер? — спросила самая высокая из девушек, обольстительно улыбнувшись.

— Я всего лишь ученик писца.

— Говорят, ты слишком много работаешь, — прошептала самая юная, озорно взглянув на Икера.

— С моей точки зрения, слишком много никогда не будет. Нужно выучить столько важнейших текстов!

— Разве это не скучновато, если заниматься только этим?

— Напротив! Чем больше работаешь над иероглифами, тем больше чудес тебе открывается.

— А как ты находишь нас?

Икер покраснел до ушей.

— Но я... Как мне судить... Извините, но у меня дела, меня ждет мой осел.

— Разве мы не привлекательнее, чем это животное? — спросила та, которая до сих пор молчала.

— Я приношу извинения, но я действительно тороплюсь.

Ретируясь, Икеру удалось ускользнуть от трех красоток, удивительно походивших одна на другую. Разница в возрасте между ними, должно быть, была минимальной, и на первый взгляд их было трудно отличить друг от друга. Но их красота была слишком искусственной, а поведение вызывающим. И ученик писца хотел только одного: чтобы они перестали ему надоедать.

Это желание не исполнилось.

В тот же вечер младшая постучала в дверь его комнаты.

— Я не помешаю тебе, Икер?

— Нет... Впрочем, да... Вы не можете войти сюда, потому что...

— Потому что здесь уже другая девушка?

— Нет, конечно, нет!

— Тогда дай мне подарить тебе то, что я приготовила.

Ее косметика была положена чересчур густо: слишком густые зеленые тени вокруг глаз, слишком толстый слой красной охры на губах, слишком сильные духи.

Она поставила на пол два блюда.

— На первом фруктовый пирог, — объяснила она. — Моя служанка измельчила фрукты до состояния муки самого тонкого помола, а я лично добавила в пирог меда перед тем, как поставить его в печь. На втором блюде — сыр с травами, он приготовлен из молока нашей самой лучшей коровы. Я думаю, тебе никогда не доводилось есть ничего изысканнее. Если ты будешь со мною мил, то у тебя и в дальнейшем ни в чем не будет недостатка.

— Я не могу это принять.

— Отчего?

— Вы, конечно, принадлежите к влиятельному кругу, а я всего лишь ученик писца.

— Почему бы и тебе не стать влиятельным и важным? Я могу тебе в этом помочь, поверь мне!

— Я предпочитаю выходить из положения сам.

— Ладно, не играй в упрямца! Наберись смелости сказать, что я тебе не нравлюсь...

Икер посмотрел девушке прямо в глаза.

— Вы мне не нравитесь.

— Ты любишь рисковать, Икер. Ты на самом деле не знаешь, кто я?

— Кем бы вы ни были, я отказываюсь от ваших щедрот.

— Твое сердце уже занято?

— Это касается только меня.

— Позабудь ее! Как она может равняться с дочерью Джехути, правителя провинции Зайца! Мы с сестрами выбираем мужчин, с которыми получаем удовольствие. Ты — один из этих счастливых избранников.

Она начала медленно спускать со своего плеча бретель туники.

— Немедленно выйдите! — потребовал Икер.

— Не унижай меня, ты за это дорого заплатишь!

— Прекратите эту недостойную игру и оставьте меня в покое.

— Это твое последнее слово?

— Вы меня прекрасно поняли.

Она поправила бретель, метнула в сторону ученика писца ненавидящий взгляд. Икер поднял с пола два блюда.

— Не забудьте то, что принесли.

— Ты последние часы доживаешь в этой провинции, маленький наглец!

Задав корма своему ослу, Икер отправился в столовую. Только с последней ложкой похлебки он почувствовал, что вкус ее изменился. Он выпил немного воды, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, но результат получился прямо противоположный. Вода показалась Икеру непригодной для питья.

Ученик писца хотел поговорить с поваром, но тот куда-то исчез.

И вдруг в глазах у него потемнело. Голова кружилась так сильно, что Икер рухнул и не смог больше подняться.

Его взгляд заволокло туманом, но все же он сумел различить силуэты трех дочерей Джехути.

Младшая наклонилась над своей жертвой.

— Не бойся, ты не умрешь от яда. Мы приказали дать тебе простое снотворное, чтобы ты оказался в нашей власти. Теперь тебе дадут финикового спирта, много спирта. Твоя одежда и кожа пропитаются им. И когда работники придут в столовую, они обнаружат здесь совершенно пьяного писаку. Не правда ли, забавно?

Икер попытался протестовать, но непослушные слова путались, переплетаясь друг с другом.

— Спи крепко, маленький наглец, который посмел оттолкнуть нас! Когда ты проснешься, мы будем отомщены. А ты погибнешь.

— Ты похож на вывернутый руль, — сказал Икеру генерал Сепи. — Ты похож на храм без бога, на пустой дом! Можно научить танцевать обезьяну, выдрессировать собаку, можно даже поймать птицу за крыло, но тебя... как тебя воспитать? Твое сердце мятежно, а уши глухи! Ты, ученик моего класса, напился и напился в одежде писца!

— Я стал жертвой заговора, — объявил обвиняемый, чей разум был еще затуманен.

Гнев генерала, по всей вероятности, стал утихать.

— И кто эти заговорщики?

— Люди, которые воспользовались моей доверчивостью.

— Назови их!

— Я один виноват, я не должен быть так доверчив. В мою еду добавили одурманивающие вещества и насильно опоили.

— Кто эти люди?

— Если я вам назову их, вы мне не поверите. А если вы мне поверите, вы ничего не сможете сделать, чтобы наказать виновных. Их единственной целью было опозорить меня в ваших глазах. Чего же заслуживает ученик писца, которого признали пьяницей, как не изгнания из вашей школы и даже из провинции, где вы его приютили?

— Но факты есть факты, Икер. И твои объяснения слишком туманны, чтобы им можно было верить. Если ты хочешь доказать свою невиновность, нужно указать на своих недругов и устроить вам очную ставку.

— Она ни к чему не приведет, генерал.

— Значит, мое решение может изменить только знак из иного, высшего мира.

Сепи позвал двух солдат, которые должны были отвести Икера на южную границу провинции Зайца. Учителю было жаль расставаться со своим лучшим учеником, но проступок был слишком серьезным.

— Вон там, мой генерал, смотрите! — воскликнул военный, отступая.

В комнату только что проник хамелеон с белым животом. Он поднял на Сепи свой странный взгляд, но тот немедленно произнес успокаивающее заклинание. После короткой нерешительной паузы животное покинуло комнату.

— Хамелеон — это одно из воплощений Анубиса, — сказал Икеру генерал. — Кажется, ты пользуешься необыкновенным покровительством небесных сил.

— Вы... вы не вышлете меня?

— У кого безумие зайдет так далеко, что он осмелится пренебречь вмешательством Анубиса?

— Вы верите, генерал, что когда-нибудь я буду принадлежать Золотому Кругу Абидоса?

Сепи остолбенел. Икеру показалось, что он видит перед собой статую, глаза которой смотрели на него вопрошающе.

— Кто рассказал тебе об этом Круге?

— Это больше, чем просто поэтическое выражение, не так ли?

— Отвечай на мой вопрос.

— Один садовник. Наши пути пересеклись, а потом разошлись.

— Поэты умеют заставить нас мечтать, мой мальчик. Но ты работаешь для того, чтобы стать писцом и заниматься реальностью.

37

Перед Джехути, утопавшем в своем кресле с высокой спинкой, его три дочери не могли найти себе места от нетерпения.

— Можно, наконец, с тобой поговорить? — спросила старшая.

— Минуточку, я закончу работать с делом.

Правитель провинции неспешно свернул длинный папирус.

— Что с вами, мои сладкие?

— Отец, мы возмущены и обращаемся к нашему высшему судье!

— Ты хочешь сказать, к богине Маат?

— Нет, к тебе! Чудовищные дела только что произошли на твоей территории, а виновник остался ненаказанным.

Джехути, казалось, был поражен.

— Это действительно очень серьезно. И что вы об этом еще знаете?

Младшая дочь немедленно вступила в разговор.

— Ученик писца Икер украл финиковый спирт и напился. Это возмутительно и неслыханно! А этим утром мы видели, как этот негодяй снова вошел в школу генерала Сепи, как ни в чем не бывало! Ты должен тотчас же вмешаться, отец, и выгнать этого Икера из нашей провинции.

Джехути посмотрел на дочерей серьезным взглядом, к которому примешивался оттенок иронии.

— Успокойтесь, мои сладкие, я выведу это дело на чистую воду.

— Что... что ты хочешь сказать?

— Этот несчастный юноша стал жертвой недоброжелателей, но покровительство бога Анубиса, явившегося в виде хамелеона, позволило нам понять, что он говорил правду.

— Он обвинил кого-нибудь? — испуганно спросила старшая дочь.

— Нет, и это — дополнительное свидетельство его благородства. Есть ли у тебя и твоих сестер какие-нибудь подозрения?

— У нас? Но как же... Нет, конечно, нет!

— Я так и думал. Знайте, что я рассматриваю Икера как будущего писца высокого ранга и что больше я не допущу никаких на него нападений. Кто бы ни был злоумышленник, он будет сурово наказан. Мы хорошо поняли друг друга, мои сладкие?

Три дочери Джехути утвердительно кивнули и вышли из кабинета, куда тотчас же вошел очень худой человек с кожаной сумкой, которая казалась слишком тяжелой для его слабой конституции.

— А-а, доктор Гуа! Я вас жду уже довольно давно.

— Ну да, вы — правитель этой провинции, — нисколько не смутившись, ворчливо возразил врач, — но мне приходится лечить не только вас. Из-за всех этих приступов ревматизма, отитов и язв я не знаю уже, куда деваться. Можно подумать, что сегодня утром дали себя знать все болезни! Нужно бы, чтобы мои молодые коллеги были более компетентными и вкладывали больше усердия в свое дело... Что вас беспокоит сегодня?

— Плохое пищеварение и...

— Наслышан, наслышан... Вы едите слишком много, пьете слишком много, работаете слишком много и спите недостаточно. И, кроме того, у вас возраст, с которым вы отказываетесь смириться. Перед лицом такого упорства медицина бессильна. Бесполезно надеяться, что вы измените своим привычкам. Вы — худший из моих пациентов, но я все же обязан вас лечить.

Каждая консультация начиналась примерно теми же словами. Джехути воздерживался от возражений доктору Гуа, лечение которого было всегда на такой же высоте, что и диагностика.

Из своего мешочка он вынул сосуд в форме человека, который поставил одно колено на землю, а на плече, поддерживая ее левой рукой, держал ночную вазу. Сосуд был подписан рукой врача: «Я устал все сносить».

— Вот расслабляющая смесь из пивных дрожжей, касторового масла и некоторых других ингредиентов, которые вам знать не обязательно. Ваш желудок успокоится, вы позабудете о своем пищеварительном тракте и посчитаете себя абсолютно здоровым. Фатальная ошибка, но что я могу сделать? Увидимся послезавтра.

Гуа, этот неутомимый муравей, ушел заниматься другим пациентом.

И перед правителем провинции наступило время появиться генералу Сепи.

— Как вы себя чувствуете?

— Бывает и хуже, но, думаю, пришло время возродиться.

— Мои жрецы готовы, — отозвался Сепи. — Вода Абидоса в вашем распоряжении.

— Тебе понадобится писец-ассистент: почему бы не взять с собой Икера?

Сепи заколебался.

— Не слишком ли рано?

— Разве бывает рано готовить человека, путь которого начертали боги?

— Мне бы хотелось больше времени отвести на его подготовку...

— Если он таков, как мы думаем, — отмел всякие сомнения Джехути, — то этот ритуал еще больше откроет ему его самого. Если же мы ошиблись, то будет одним хвастуном больше, который сломает себе зубы о свои собственные иллюзии.

Сепи очень захотелось как-нибудь защитить от этого нового испытания своего лучшего ученика, но ему оставалось лишь подчиниться.

У Икера по-прежнему не было ни малейшего контакта с его товарищами, которые завидовали ему из-за его прекрасных результатов. Никто не сомневался в том, что чужак был самым блестящим учеником класса, намного опережавшим того, кто шел вторым по успеваемости. Он не только с дерзкой легкостью проникал в смысл трудных текстов, но и успешно справлялся с любыми упражнениями, как если бы они не представляли никакой трудности. И генерал Сепи только что поручил ему составить указ относительно способов измерения земли после того, как спадут воды паводка.

Иными словами, Икер был назначен писцом провинции Зайца и ему следует незамедлительно покинуть школу, чтобы занять свою первую должность.

После печального приключения юноша неизменно расспрашивал повара перед каждой едой. А тот, прекрасно сознавая, что именно на него падет ответственность в случае нового происшествия, лично пробовал все блюда.

— Сегодня вечером, — предупредил Икера Сепи, — ты поужинаешь позже. Твои инструменты при тебе?

— Я никогда с ними не расстаюсь.

— Тогда иди за мной.

Икер почувствовал, что никаких вопросов задавать не нужно. Генерал был сосредоточен, как солдат, готовый к бою, исход которого неясен.

На восточном берегу Нила, на вершине холма, были выдолблены могилы правителей провинций Зайца. С одной стороны они возвышались над рекой, с другой — над пустыней, в которую уходила тропинка, петлявшая между двух скал.

Два солдата охраняли освещенное большим количеством факелов внушительное вечное жилище, приготовленное для Джехути. Жилище имело глубоко уходящий портик, который поддерживали две колонны с капителью в виде пальмовых листьев, большой прямоугольный зал и в самом конце маленький храм.

Икер остановился на пороге.

— Я приказал тебе идти за мной.

С перехваченным горлом юноша нетвердо прошел внутрь гробницы.

Джехути стоял в глубине перед храмом. По-старинному одетый лишь в набедренную повязку он выглядел еще выше и толще, чем обычно.

Внезапно наступила темнота.

Два жреца, принесшие чаши, расположились по обе стороны от правителя провинции. Последний зажженный светильник оставался лишь у генерала Сепи.

— Произнеси заклинания, — приказал он Икеру. — Твой голос заставит их стать реальностью.

Юный писец прочел красивый золотистый папирус.

— Пусть вода жизни очистит Хозяина, пусть соберет она его энергию и освежит его сердце.

Жрецы подняли чаши над головой Джехути.

Икер готовился увидеть его выходящим из воды, но был ослеплен лучами света, который озарил тело старого человека.

Вынужденный закрыть глаза Икер подумал сначала, что стал жертвой какой-то иллюзии. Все же он попытался снова открыть глаза, даже рискуя ослепнуть.

Мягкий свет окутывал теперь Джехути, который казался помолодевшим на много лет.

— Ты, что хотел узнать, что такое Золотой Круг Абидоса, — сказал Икеру Сепи, — смотри, как он действует.

38

Всю ночь Икер не сомкнул глаз.

Все детали странной церемонии отпечатались в его памяти, и он тщетно старался понять значение необычных слов, произнесенных генералом Сепи.

Конечно, он должен найти след тех, кто попытался его уничтожить, и выяснить причину их действий, но ему нужно было проникнуть и в тайну Золотого Круга Абидоса и снова увидеть прекрасную жрицу, восхищение и любовь к которой росли в его душе с каждым днем.

Слишком много задач, слишком трудных задач и неисполнимых миссий для одинокого и бедного юноши... Но не для Икера! Разумеется, сомнение, даже отчаяние, тысячу раз пыталось его одолеть. Ему предстоит сдержать этот натиск и наметить правильный путь там, где его не было.

Испытания и трудности усиливали решимость Икера. Если он покажет себя неспособным их преодолеть, значит, он не достоин другой доли. В таком случае его жизнь лишена смысла и бесполезна. Наконец громко возвестили:

— Писца Икера просят во дворец к правителю провинции.

Приглашенный наскоро оделся, взял свои инструменты и положил их в одну из сумок, которые теперь без труда мог нести Северный Ветер.

Джехути уже сидел в своем самом комфортабельном паланкине.

— Поехали, — приказал он.

Икер приготовился к тому, что его включат в когорту писцов, которые следовали за начальником для записи его распоряжений.

Но он был один, и через несколько минут его охватила паника. Как ему, новичку, удастся заменить нескольких специалистов? Но поскольку ему не оставляли выбора, он не отступит.

Джехути отправился вдоль канала, который пересекал его провинцию, осмотрел зеленую и болотистую зону, отведенную для дичи, затем проехал по возделываемой территории, где встречался с крестьянами, садовниками, виноградарями и пастухами. После этого он посетил мастерские горшечников, плотников и ткачей, поговорил с хлебопеками и пивоварами, которым посоветовал следить за качеством своей продукции, которое в эти последние недели явно снизилось.

Энергия Джехути была поразительной. Зная каждого из своих подчиненных, он подбирал для каждого нужное слово, и все его указания соответствовали интересам дела. И ни разу правитель провинции не продемонстрировал хотя бы малейший признак усталости.

Его писец также показал себя на должной высоте, хотя из-за записей у него разболелось запястье.

Наконец, Джехути вернулся в свой дворец, где позволил себе отдохнуть за чашей легкого пива, которым также угостил и Икера, работу которого он уже просмотрел.

— У тебя совсем неплохо получается, — оценил он. — Составишь мне краткий отчет, чтобы я мог проверить, насколько точно выполняются мои указания. Обсуждение — дело важное, но считаются только дела.

— А ритуал — это дело?

— Это даже высшее дело, потому что он приводит в действие то, что боги исполнили в первый раз.

— Господин, то, что с вами произошло вчера вечером...

— Это было нечто вроде возрождения, необходимого для человека, обремененного моим возрастом и тяжелыми обязанностями. Осознал ли ты богатство этой провинции и необходимость прилежной работы для ее сбережения? Здесь никто не отлынивает от своей работы. Если же кто-то хитрит, я быстро его обнаруживаю. И это равновесие хочет разрушить один человек: фараон Сесострис. Он наш враг, Икер.

Юный писец смутился. Правитель провинции говорил не случайно... Знает ли он имя того, кто желал его смерти?

Джехути мог быть довольным процветанием своего сельского хозяйства, но отсутствие информации, исходящей от Мемфисского двора, повергало его в состояние тревоги. Не означало ли это, что царь подозревал его в сочувствии восставшим в Сихеме? В этом случае ему придется взять в руки свой посох паломника и объединять других правителей провинций, чтобы отвести неизбежную атаку фараона.

Мнение генерала Сепи было иным. Он не верил в этот продиктованный обстоятельствами союз, который, с его точки зрения, обречен на полную неудачу, которая нанесет удар по всем союзникам. Лучше было бы вести переговоры напрямую с Сесострисом и попытаться уговорить его принять точку зрения Джехути.

Джехути колебался.

И эти колебания, так несвойственные его характеру, делали его раздражительным.

Черный ибис сел неподалеку от Икера и пристально посмотрел на него. Потом сделал несколько шагов вперед, застыл и впечатал в песок след от своих лап. Своим клювом он обозначил вершину получившегося треугольника, взмахнул крыльями и улетел.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Джехути.

— Я знаю, что можно без всякой боязни пить ту воду, которую пьют ибисы, которые передают нам изначальный свет, рисуя знаки. Вот один из них, господин: треугольник — первое выражение созидающей мысли. Иными словами, создайте в свою очередь что-нибудь великое, и ваши заботы исчезнут.

— Твой учитель тебя хорошо научил. Действительно, решение может быть именно таким.

В мыслях Джехути только что родился невероятный проект. Если ему удастся его реализовать, то будет восхищен даже Сесострис.

— Генерал Сепи говорил мне о Золотом Круге Абидоса, — начал Икер. — Я бы хотел...

— Генерал Сепи уехал по делу на неопределенное время. А у тебя будет много работы. С этого вечера ты будешь жить во дворце, где тебе оставлена рабочая комната. Ты соберешь вместе все отчеты, которые касаются силы и слабости моей провинции, и выберешь из них основные позиции. Я хочу знать, на что мы способны в случае конфликта.

Сидя в кресле из тростника, Кривая Глотка заканчивал обгладывать ногу газели, а Бешеный скучал, разглядывая зонтики папируса, танцующие на ветру.

— Мы довольно ждали, Бешеный. Пора отправляться в дорогу.

Аргументы Бешеного были исчерпаны. На этот раз он сам понимал, что Провозвестник больше не придет. Лишившись такого начальника, он снова превратился в средней руки вора, у которого нет будущего.

— Мы составляем хорошую команду, — сказал Кривая Глотка, — никто перед нами не устоит. Все богатые дома Дельты будут наши! Забудь о прошлом, приятель, и пойдем вперед, навстречу богатству.

Крик боли прорезал сырой воздух болота.

— Соглядатай... подбили соглядатая!

Солдаты, воспитанные Кривой Глоткой, схватились за оружие и рассыпались по позициям, чтобы окружить и схватить нападавшего.

Появление Провозвестника пригвоздило их к месту.

— Кто из моих верных осмелится на меня броситься?

— Вы... вам удалось от них ускользнуть! — воскликнул в восторге Бешеный.

— Ну, дела, — промямлил Кривая Глотка. — Ну, дела... Вы пробили стену тюрьмы?

— Даже лучше: наши противники считают, что казнили Провозвестника. Для египтян меня больше нет. Стало быть, у нас есть значительное преимущество: мы можем действовать в тени и никто не сможет понять, откуда наносятся удары.

Бешеный буквально впивался в слова своего вождя.

— Господин, не стоит ли продолжить распространение мятежа на Ханаанской земле?

— Фараон Сесострис отреагировал самым решительным образом и окружил своей армией всю территорию. Новый гарнизон Сихема состоит из настоящих солдат, которые жестоко подавят любую попытку бунта. Но это не самое главное. Проходя по городкам и селениям, я осознал всю подлость жителей. Это — бараны, не способные восстать против оккупантов и отдать свои жизни, чтобы установить царство истинного Бога. Опираться на них — иллюзия.

— Меня это не удивляет, — заявил Кривая Глотка. — Я в эти штучки никогда не верил! Зато мы не робкого десятка.

— У вас наверняка есть новый план, — намекнул Бешеный.

— История с Сихемом была очень полезной, — подтвердил Провозвестник.

— Тогда, — вмешался в разговор Кривая Глотка, — начнем с фермы или с особняка?

— Выбери наилучшее решение.

— Изолированная ферма с небольшим количеством слуг. Нужно набить себе руку. А что касается добычи...

— Все оставишь себе. Бешеный, пять бойцов и я пойдем пристраиваться в Мемфис.

— Мемфис... Но город набит стражниками!

— Мы не станем делать там никаких набегов. Напротив, как честные торговцы мы расспросим население, чтобы выведать максимум информации. Чтобы одержать победу, я должен как можно лучше узнать этого фараона и его окружение. Кроме того, мы поставим себе целью найти союзника внутри самого дворца.

— Это невозможно! — ответил Кривая Глотка.

— Другого решения нет, мой друг. Своими рейдами ты обогатишь себя и окажешь мне необходимую помощь, когда я того потребую. И ты никогда и не помыслишь меня предать, правда?

Взгляд Провозвестника стал таким жутким, словно у демона пустыни.

Кривая Глотка понял, что человек в тюрбане читает его мысли и что никаких шансов обмануть его нет.

Провозвестник положил ему на плечо руку, и Кривой Глотке показалось, что когти хищной птицы впились в его тело.

— У тебя была мелкая судьбишка жулика, а я дал тебе статус убийцы, который будет держать в страхе всю страну. Прекрати вести себя как жалкий воришка и пойми, что власть стоит на двух основаниях: жестокость и подкуп. Ты будешь первым, а Бешеный — вторым. Судьба вознаградит тебя, мой верный друг, и ты сможешь позволить себе все, что пожелаешь. Но тебе следует набраться терпения, бить исподтишка и продвигаться вперед очень обдуманно.

Впервые Кривую Глотку в самом деле убедили слова Провозвестника. Этот человек был действительно настоящим военачальником, который умеет задумать и навязать другим стратегию действий. В повиновении ему — сила, а не слабость.

— Это мне подходит, — решительно подытожил Кривая Глотка.

39

Бдительным взглядом Верховный Казначей Сенанкх следил, как специалисты распределяли плату между работниками, которым было поручено чистить каналы и укреплять плотины перед будущим паводком. Отдавая себе отчет в размахе работ, крестьяне трудились с полной самоотдачей, засыпали до вершины насыпи промоины, сделанные в земле прежним паводком, чистили русло каналов и дно водохранилищ, заделывали швы между блоками. Сильная июньская жара делала работу тягостной, но каждый сознавал важность порученной миссии. Необходимо было приложить все усилия, чтобы собрать как можно больше воды, которая будет до следующего паводка служить для орошения полей и садов. Другие бригады заготавливали дрова для зимы, третьи наполняли большие кувшины сушеными фруктами — единственным питанием во время первых дней разлива воды, когда Нил перестает быть судоходным и многие деревни будут отрезаны от внешнего мира.

На первый взгляд, все шло хорошо. Но Сенанкх дожидался важных вестей с юга.

Доставил ее военный вестовой. Тотчас же лицо гурмана исказилось. Он собирался сесть за внушительный завтрак, но теперь у него не было никакого аппетита.

Быстрее, чем обычно, он отправился в Управление paбот фараона, где его коллега Сехотеп, прервав свои занятия, безотлагательно его принял.

Сенанкх объявил ему плохую новость.

— Должны ли мы предупредить Великого Царя или лучше скрыть от него правду?

— Ты правильно задал вопрос, — ответил Сехотеп. — Если мы известим царя, то он не оставит это дело без ответа и, вероятно, предпримет рискованные меры. Но мы — члены его ближнего совета, и молчать — значит совершить тяжкую ошибку.

— Я думаю так же.

Оба министра отправились просить аудиенции.

Сенанкх взял слово.

— Многие наблюдения подтверждают это, Великий Царь: цикламены гораздо глубже пускают свои корни, чтобы добраться до воды. Этот факт не оставляет никаких сомнений: паводок будет слишком слабым. Иначе говоря, после трех средних по уровню лет, которые не позволили нам полностью пополнить наши резервы зерна, мы рискуем получить голодные годы.

— Такое несчастье случайно не приходит, — рассудил Сесострис. — Акация Осириса погибает в Абидосе. Хозяин паводка также выказывает нам свое недовольство. Я должен отправиться в Элефантину, чтобы воздать ему должное поклонение и восстановить гармонию.

Именно этого решения и опасались оба министра.

— Великий Царь, — напомнил Сенанкх, — в этой области небезопасно. Правитель этой провинции — ваш решительный противник, у которого достаточно войска, жестокость которого известна. Кроме того, чтобы добраться до Элефантины, вам понадобится пересечь несколько враждебных территорий. Ваш корабль, вне всякого сомнения, подвергнется нападению.

— Думаешь, я недооцениваю эти опасности? Но есть и более серьезная: голод. Каким бы ни был риск, я должен попытаться предотвратить худшее.

— В этом случае, Великий Царь, — предложил Сехотеп, — может быть, следует мобилизовать всю армию?

— Главное — не снимай гарнизона в Ханаанской земле. Только сильное военное присутствие удержит там мир, который мы восстановили. Мне же достаточно флотилии из легких кораблей. Пусть как можно скорее ее подготовят к отплытию.

Генерал Несмонту сам отобрал двадцать кораблей и их команду, но эта экспедиция ему до такой степени не нравилась, что он не удержался и сказал об этом своему повелителю, который его внимательно выслушал.

— Допустим, Великий Царь, что ваш новый союзник Уакха не лицемерит и останется нейтральным. Но это не причина, чтобы забывать о пяти остальных! Во-первых, группа из трех правителей: Хнум-Хотеп, Джехути и Укх. Присутствие в их имени составной части «хотеп» ничего не меняет: они только и думают об увеличении своих войск. К счастью, они так привязаны к собственным семейным привилегиям, что неспособны объединиться. Но если предположить, что эту опасность вы минуете, то вы тут же натолкнетесь на Уп-Уаута, правителя провинции Ассиут. А это настоящий воин, который, не колеблясь, бросится в самую смертельную схватку! Если же, чудом, мы и доберемся до Элефантины, то остается самое худшее — Саренпут, с его сильными вооруженными бандами, в которых полно нубийцев, еще более свирепых, чем соколы. Я надеюсь, что ясно объяснил свою позицию, Великий Царь.

— Яснее некуда, генерал. Готовы ли мои корабли?

— Но Великий Царь...

— В любом существовании возникает момент, когда человек, каким бы ни был его ранг, должен доказать свою истинную сущность. Для меня такой момент наступил сейчас, и каждый это понимает. Или я спасу Египет от голода, или я не достоин им управлять.

— Мой долг предупредить вас, что с военной точки зрения у нас нет никаких шансов, и что эта экспедиция окончится катастрофой.

— Если северный ветер будет нам благоприятствовать и если наши моряки окажутся ловкими, то у нас будет преимущество, которым трудно пренебречь: скорость.

— Я отобрал лучших моряков. А страх смерти придаст им сил и старательности.

Приказ есть приказ, и старый генерал больше не задавал себе вопросов. И под его командованием никто не отступил.

У Медеса расстроилось пищеварение, и не из-за жары или неподходящей пищи, а только из-за страха, что вдруг появятся корабли с враждебно настроенными командами. При одной мысли о том, что его пронзит стрела или разрубит меч, у него начинались дикие спазмы. И успокоить его не мог даже вид Собека-Защитника. Несмотря на всю его компетентность, он вряд ли что-нибудь мог бы реальное противопоставить в случае массированной атаки войск правителей провинций.

Медес совершенно иначе представлял себе свое первое официальное участие в царском путешествии. И, тем не менее, ему следовало сохранять должное выражение лица и ничем не выдать своего критического отношения к этой безумной авантюре, где полностью погибнет все египетское руководство.

— Что-то не так? — с хитроватой улыбкой спросил у него Сехотеп, Хранитель Царской Печати.

— Все, все так, но эта ужасная погода выворачивает мой желудок наизнанку.

— На мой взгляд, буря не замедлит разразиться.

— В этом случае надо бы причалить к берегу. Наши корабли не настолько прочны, чтобы вынести гнев Нила.

— Это точно. Выпейте немного теплого пива и пожуйте черствого хлеба — это успокоит ваши спазмы.

В тот момент, когда флотилия входила в первую опасную зону, небо разорвалось: молнии прорезывали воздух, гром гремел с необыкновенной силой.

На борту царского судна стали готовиться пристать к берегу.

— Продолжаем плавание, — приказал Сесострис.

— Великий Царь, — заметил генерал Несмонту, — это слишком рискованно!

— Это наш наилучший шанс проскочить препятствие. Разве моряки, которых ты отобрал, не самые лучшие?

Медес с изумлением увидел, что головной корабль продолжает оставаться на середине реки и сопротивляется буре; вслед за ним такую же позицию заняли и остальные суда.

Почти теряя сознание, он укрылся в своей каюте, чтобы не видеть кораблекрушения.

В ярости волны били о корпус корабля с такой бешеной силой, что он стонал, мачты сгибались, едва не ломаясь, края бортов были сломаны и унесены ветром. Двое моряков упали в воду, и никто не смог их спасти.

Сесострис лично управлял рулем. Выпрямившись, напрягая всю свою исключительную способность концентрироваться, монарх противостоял гневу Сета.

Когда первый луч света прорезал плотные черные тучи, а Нил стал успокаиваться, царь вернул управление кораблем капитану.

— Желая уничтожить нас, — сказал Сесострис, — Сет нам помог. Пусть принесут ему благодарение.

Монарх разжег на жертвеннике огонь и отдал пламени сделанную из обожженной глины фигурку орикса, пробитого ножом. Это удивительное животное способно в самом сердце пустыни противостоять ужасной изнурительной жаре. Не передаст ли оно и царю немного этой своей способности?

— Мы прошли, — констатировал генерал Несмонту. — Вот трое правителей провинций не смогли нам помешать!

Однако оптимизма хватило предусмотрительному генералу лишь на короткое время.

— А сейчас, — заявил он, — мы в Ассиуте, что означает вступление в бой Уп-Уаута. Нам предстоит ужасное сражение.

Когда флотилия подошла ко второй опасной зоне, спускалась ночь. После нескольких дней беспрерывного плавания люди устали. Никто не осмелился бы плыть в темноте, особенно в это время, когда капризы реки так же опасны, как населяющие ее гиппопотамы.

— Я предлагаю два дня отдохнуть и заодно подготовиться к бою, — предложил Несмонту.

— Мы продолжаем путь, — решил Сесострис.

Старый генерал был смущен.

— Если мы осветим свои корабли нужным числом факелов, воины Ассиута нас легко обнаружат!

— Именно поэтому факелы мы зажигать не будем.

— Но, Великий Царь...

— Я знаю, Несмонту. Но для нас единственное приемлемое решение — это заставить судьбу слушаться.

Стоя на носу головного корабля, Сесострис давал указания относительно скорости движения и его направления. В эту ночь, в пору едва народившегося месяца, задача была особенно трудной. Но фараон не допустил ни одной ошибки, ни одно божество не стало ему мешать, и флотилия проскользнула по спокойной воде незамеченной.

Несмонту испытывал немалую гордость оттого, что служил человеку такой закалки, как Сесострис. Конечно, самое трудное оставалось еще впереди, но гордость за доблесть монарха среди солдат и моряков неизменно возрастала. Чего им страшиться, если ими командует такой командир, который сам участвует в деле?

Тем не менее, вид, который открывался взору путешественников, производил на них ужасное впечатление.

По мере приближения к Элефантине берега стали выглядеть все суше. Почва растрескалась. Люди и животные изнемогали от изнурительной жары, сожженные солнцем растения жаждали паводка. Только ослы продолжали работать, перенося на своих спинах мешки с зерном от одной деревни к другой пока крестьяне завершали молотьбу. Каждый шаг, каждое движение требовали от людей напряженных усилий.

— Великий Царь, — обратил внимание монарха Несмонту, — нас заметили.

Генерал указал на нубийца, который, забравшись на вершину пальмы, делал энергичными жестами знаки своему коллеге, наблюдательный пост которого располагался немного дальше, чем его собственный. От дерева к дереву весть о прибытии неизвестных кораблей быстро дойдет до Саренпута, правителя провинции.

— Не будет ли благоразумнее изобразить поломку, остановиться и уточнить нашу стратегию? — спросил Несмонту.

— Мы продолжаем наш путь.

Утих ветер, корабли медленно пошли на веслах, сердца солдат забились сильнее. Столкновение с местными войсками, многочисленными и хорошо вооруженными, не сулило ничего хорошего. Если не спасет чудо, сражение заранее обречено на поражение.

После периода относительно спокойного самочувствия, во время которого Медес подумал, что окончательно выздоровел, он снова ощутил приступы спазматических болей в области желудка. Воины Саренпута славились своей жестокостью.

«А если превратить неминуемое поражение Сесостриса, который столь легкомысленно недооценивает превосходство своего противника, в собственную победу? — подумал Медес. — Достаточно в подходящий момент спрыгнуть на берег, сдаться солдатам Саренпута, присягнуть тому на верность, раскрыть секреты Мемфисского двора и предложить союз».

Собек, чьи нервы были натянуты, как струны, готовился защищать своего царя даже ценой собственной жизни. До того, как враг доберется до царя, ему придется понести такие потери, что, возможно, он вынужден будет остановиться. В любом случае в это следовало верить.

Сехотеп казался расслабленным, словно гость, которого пригласили на такой престижный пир, какой ни в коем случае не следовало пропустить. Можно ли было, взглянув на него, подумать, что его гнетет страх?

— Вот они, Великий Царь, — нахмурясь, объявил генерал Несмонту.

Правитель провинции Саренпут не отнесся к опасности легкомысленно, поскольку на Ниле один за другим стали разворачиваться все его корабли.

— Я не знал, что у него их такое количество, — удивленно сказал старый генерал.

— Его провинция — самая обширная в Верхнем Египте. Разве Саренпут не наилучшим образом управляет своими богатствами? Вот еще один прекрасный администратор, который не понял главного: хорошего управления маловато для поддержания жизненной связи между небом и землей, гарантом которой является фараон.

— Если нужно, мы вступим в бой, Великий Царь. Но действительно ли необходимо дать себя уничтожить?

40

Фараон Сесострис смотрел, как приближалась лодка с Саренпутом, который сам правил рулем. Широкое лицо, низкий лоб, широко поставленные глаза, сильно выдающиеся скулы, твердо сжатый рот и волевой подбородок — хозяин здешних мест выглядел энергичным, безжалостным и деловым. На груди висело жемчужное ожерелье с амулетом в форме анка[26], или магического ключа Жизни.

Без колебаний он поднялся на царское судно.

— Великий Царь, — раздраженным голосом начал он, — я сожалею, что вы официально не известили меня о своем приезде. Поскольку вы прибыли лично, я предполагаю, что причина этого путешествия наиважнейшая. Поэтому я прошу вас проследовать со мной в мой дворец, где мы побеседуем без лишних ушей.

Царь принял приглашение.

Саренпут повел свою лодку обратно, и кортеж направился к главной пристани Элефантины.

— Откажитесь, — посоветовал генерал Несмонту. — На земле будет невозможно вас защитить. Это, без всякого сомнения, ловушка.

До самой пристани Сесострис хранил молчание.

— Пусть никто за мной не следует, — приказал царь, сходя по трапу.

В окружении воинов Саренпута, которых он превосходил ростом на голову, монарх дошел до порога дворца, где его встретили две собаки хозяина провинции: черный кобель — вытянутый, с узкой головой и длинными ногами, и сука — гораздо меньших размеров, плотная, с оттянутыми сосками.

— Ее зовут Газель, — уточнил Саренпут, — а ее защищает Добрый Друг. Он заботится о ней, словно она — его мать.

Добрый Товарищ подошел к царю и лизнул ему руку, Газель доверчиво потерлась о его ногу.

— Редко случается, что мои собаки так доброжелательно встречают незнакомца, — удивился Саренпут.

— Я — не незнакомец, а фараон Верхнего и Нижнего Египта.

На мгновение взгляды Саренпута и царя скрестились в молчаливом поединке. Саренпут опустил взгляд.

— Входите, Великий Царь.

Следуя за собаками, которые указывали ему путь, Сесострис вошел в пышно убранный дворец и оказался в зале для аудиенций, украшенном двумя колоннами с нарисованным цветочным орнаментом, где уже сидел Уакха, правитель провинции Кобры.

Старик поднялся со своего места и поклонился.

— Если я не уничтожил вашу флотилию, — объяснил Саренпут, — то только благодаря вмешательству находящегося здесь моего друга. Он убежден, что вы хотите избежать катастрофы. Он также просил меня не противиться вашей попытке устроить хороший паводок.

— У меня именно это намерение, Саренпут.

— Позвольте мне быть откровенным, Великий Царь: этот аргумент вызывает не больше доверия, чем басня! На самом же деле вы прибыли сюда, чтобы навязать мне вашу власть.

— С помощью всего лишь двадцати легких кораблей?

Саренпут смутился.

— Этого мало, согласен, но...

— Начнем с главного: Маат — вечное правило жизни. Именно она установила порядок мира, порядок смены времен года, справедливость и правосудие, доброе управление, гармоничное хозяйство. Благодаря Маат наши ритуалы позволяют божественным силам оставаться на нашей земле. Кто хочет почитать Маат, должен идти по пути правильности в мыслях, в словах и в делах. Ты согласен с этим, Саренпут?

— Как вы можете в этом сомневаться, Великий Царь?

— В таком случае поклянись жизнью фараона, что ты не виновен в преступлении, совершенном в Абидосе против акации Осириса!

— Что... что там произошло?

— Над нашей страной нависло несчастье, акация гибнет. Кроме того, жизненной влаги, которую посылает нам Осирис, может оказаться в недостаточно много, что приговорит всю страну к голоду. Именно здесь, в Элефантине, находятся тайные источники Нила. Именно здесь живет одно из воплощений Осириса.

Поэтому именно здесь — ради того, чтобы помешать дальнейшему излиянию божественных благодеяний на страну, — мир Осириса был нарушен.

Аргументы монарха потрясли Саренпута, но, тем не менее, он отказывался в них верить.

— Это невозможно, Великий Царь! Никто бы не осмелился проникнуть на территорию Бигжех, туда не допускается ни один человек. Мои воины — прекрасные стражники, их бдительность не обмануть.

— Я убежден в обратном, и мой долг восстановить циркуляцию энергии, которая была нарушена. Обеспечь мне свободный доступ к острову.

— Сторожа того мира вас поразят!

— Я рискну.

Понимая, что царь с внешностью колосса не уступит, Саренпут согласился поехать с ним и с Уакхой в Бигжех. Проехав мимо острова Сехел, против которого находились большие гранитные карьеры, правитель провинции остановился у подножия первого водопада — в это время года хаос из гранитных глыб был непреодолим. Отсюда уходила дорога-волок, которую защищала стена, сложенная из кирпича. Дорога соединяла две пристани, расположенные на северном и южном краях водопада.

— Нет ничего более надежного, чем этот барьер, чтобы держать под контролем приходящие из Нубии товары, — гордо заявил Саренпут. — Сборы, которые берут мои таможенные стражники, способствуют богатству края.

Видя, что царь слишком занят своей задачей, чтобы обращать внимание на материальные детали, разговорчивый правитель, слегка задетый, погрузился в молчание.

Легкая лодка быстро пересекла небольшое пространство, разделявшее берег и запретный остров.

— Великий Царь, можно ли мне в последний раз попытаться отговорить вас от этой авантюры?

— Я не вижу твоих солдат.

— Они наблюдают за дорогой-волоком, таможенными постами, постами...

— Но не за самим островом Бигжех.

— Кто осмелится ступить на священную землю Осириса?

— Против акации Абидоса было совершено преступление.

Лодка причалила.

Странная тишина царила на священном острове. Ни пения птиц, ни дуновения ветерка. Царь углубился в растительный лабиринт из акаций и тамарисков.

— Если Сесострису удастся дать нам обильный паводок, столь нам необходимый, я стану его верным слугой, — поклялся Саренпут.

— Я напомню тебе твое обещание, — отозвался Уакха.

Вокруг скалы под листвой акаций были расставлены триста шестьдесят пять жертвенников — по числу дней в году. В скале была прорублена пещера, которая носила название «Та, что сокрыла своего хозяина», то есть Осириса.

На каждом жертвеннике стояло по чаше с молоком. Каждый день драгоценная жидкость, упавшая со звезд, возрождалась с помощью жизнетворных сил, которые действуют вдали от людских взглядов.

Пять из этих чаш, соответствующие пяти последним дням года — в частности, дням, посвященным Исиде и Осирису, — были разбиты.

Сесострис понял теперь, почему катастрофа угрожала паводку. Кто-то нанес удар по священному месту, и энергия больше не циркулировала.

Стремясь найти какие-нибудь следы, чтобы установить виновного, царь обнаружил оборванный кусок шерстяной ткани — материи, использовать которую было строжайше запрещено египетским жрецам, носившим исключительно льняные одежды. Тот, кто приходил сюда, не знал ритуальных обычаев или насмехался над ними.

Покой священного места нарушил шум крыльев. Сокол и стервятник сели на вершину скалы и оттуда стали рассматривать пришельца.

— Я — ваш слуга. Укажите мне путь, по которому идти.

Сокол улетел, а стервятник остался на месте.

— Тебе воздадут благодарность, божественная мать. Что должно совершиться, то сбудется.

Саренпут не поверил своим глазам. Фараон был все еще жив!

— Теперь, — объявил Сесострис, — мне известен корень зла.

— Способны ли вы выдернуть его, Великий Царь?

— Ты осмеливаешься думать, что богиня покинула фараона? Посмотри, вдаль, Саренпут, и внимательно прислушайся к ее голосу.

Сначала это была всего лишь светящаяся точка на горизонте, похожая на мираж. Потом она стала увеличиваться и, наконец, приняла форму лодки. Утлый челн медленно двигался к священному острову.

В лодке — усталый гребец и юная женщина невиданной грации. Даже Саренпут, имевший любовницами нубиек, красота которых не имела сравнения, замер в изумлении.

Из какого мира пришло это видение с совершенными очертаниями, спокойным лицом и таким лучезарным взглядом, что он возвышал душу?

Юная жрица была одета в длинную белую тунику, которую поддерживал красный пояс, по верху и низу вышитый желтой, зеленой и красной тесьмой. Длинный парик оставлял открытыми ее уши. На запястьях — золотые браслеты, украшенные ляпис-лазурью.

— Кто она? — кротко спросил Саренпут.

— Жрица из Абидоса, помощь ее мне необходима, — ответил царь. — В ритуале, предназначенном для призыва благодеяний паводка, она представляла ветер с юга.

На корме лодки лежали маленькая арфа, папирусный свиток с печатью и статуэтка Хапи — обоеполого духа реки.

— Приготовьте приношения, — приказал Сесострис обоим правителям провинций перед тем, как снова исчезнуть в растительном лабиринте — на этот раз с юной жрицей.

Они остановились перед пещерой Осириса. Со скалы на них смотрели стервятник и сокол.

— Исида снова нашла Осириса, — сказал фараон. — Снимается последнее препятствие, плоды персеи[27] достигли зрелости, каналы могут быть открыты и наполнены новой водой. Пусть источники Нила будут милостивы, пусть сокол даст свою защиту царской власти и пусть птица-стервятник будет матерью, которая побеждает смерть.

Юная женщина играла на четырехструнной арфе. Между резонатором и планкой была прикреплена пластина из сикомора в форме магического гнезда Исиды. Голова богини Маат украшала ее верхнюю часть и наблюдала за тем, чтобы этот инструмент, на котором так трудно играть, издавал успокаивающие гармоничные звуки.

— Пусть фараон ест хлеб богини Маат и пьет ее росу, — медленно спела жрица своим нежным голосом.

В пещере заколебалась земля.

Появился огромный зеленый змей, который свернулся кольцом и взял в зубы свой хвост.

— Годовой цикл завершен, — сказал царь, — и он дает начало новому году. Пожирая самого себя, время служит носителем вечности. Пусть змей Нильских истоков будет питателем Обеих Земель.

Сокол и стервятник взлетели со скалы и стали описывать широкие защитные круги вокруг монарха и жрицы, которая сломала печать папируса, развернула свиток и вошла в пещеру.

Она положила папирус в золотую вазу. Лишенный какой-либо надписи, папирус через несколько секунд рассыпался.

Юная женщина передала вазу царю.

— Я пью слова могущества, вписанные в тайну разлива вод, чтобы с помощью моего голоса они воплотились и разлили повсюду свою энергию.

В присутствии Саренпута, Уакхи, знати провинции и целой толпы любопытных, хранивших почтительное молчание, Сесострис исполнил великое приношение нарождающемуся паводку.

В волны Нила он опустил статуэтку Хапи, облеченную властью управлять тайными источниками, запечатанный папирус, цветы, плоды, хлеб и сласти.

С высоты небес сиял Сотис. По всему Египту в храмах были зажжены светильники.

Сомнениям больше не было места: по скорости подъема воды в Ниле стало ясно, что паводок будет обильным.

— Хапи, ты, чья вода является отсветом небесной влаги, будь снова нашим отцом и нашей матерью. Пусть сухими останутся только земные вершины, как это было в первое утро мира, когда ты, желая дать жизнь этой земле, вышел из Нун, океана энергии.

Радостными криками приветствовали люди последние слова Сесостриса, который возглавил процессию, направляющуюся в храм Элефантины, где в течение нескольких дней произносились священные слова, призванные увеличить силу паводка.

— Ему удалось, — констатировал Саренпут. — Этот царь — настоящий фараон.

— А ты, — напомнил Уакха, — ты должен сдержать свое обещание. Твоя провинция, как и моя, находится отныне под властью Сесостриса.

41

Несмотря на тяжелые условия работы, молодой крестьянин не жаловался. С помощью своей жены и трех помощников он содержал небольшое хозяйство, достаточно процветающее, чтобы прокормить их всех, позволять покупать одежду и мебель и даже подумывать о расширении. Через год или два он наймет еще работников и построит новый дом. И если ему удастся как следует обработать болотистый участок земли, который находится по соседству с его полем, он получит помощь государства.

Проголодавшись, крестьянин вошел в шалаш из тростника, где его жена имела обыкновение ставить для него корзинку с завтраком.

На этот раз там ничего не было.

Напрасно он смотрел вокруг и искал — никакой корзинки!

Сначала рассердившись, потом забеспокоившись, крестьянин вышел из шалаша и наткнулся на волосатое чудище, которое сильно толкнуло его назад.

— Не спеши, приятель! Поболтаем!

Крестьянин попытался схватиться за вилы, но удар ногой под ребра заставил его тяжело осесть на землю. Дыхание перехватило. Крестьянин все же попытался подняться, но кулак Кривой Глотки пригвоздил его к месту.

— Веди себя тихо, приятель. Если будешь бузить, мои ребята убьют одного из твоих работников. Для начала, только для начала...

— Моя жена... Где моя жена?!

— В хороших руках, можешь мне поверить! Но пока я не отдам приказа, ее не тронут.

— Чего ты хочешь?

— Доброго взаимопонимания между двумя разумными людьми, — ответил Кривая Глотка. — Твоя жена слишком далеко от всех, ей нужно покровительство. И я помогу его обеспечить. Тебе больше не нужно будет бояться грабителей, и ты будешь спокойно работать. Когда я сказал, что я тебе его «дам», это было почти полной правдой. Но за всякий труд нужно платить, и я возьму у тебя только десять процентов от твоих доходов.

Крестьянин возмутился.

— Но это удвоит тяжесть моих налогов, которая и так невыносима!

— Безопасность не имеет цены, дружок.

— Я отказываюсь.

— Как хочешь, но это большая ошибка. Твоих работников мы прирежем, твою жену изнасилуем и сожжем. А тебя... Тебя мы сожжем вместе с ней и вместе с твоими детьми. Ты легко поймешь, что этого требует моя репутация.

— Не делайте этого, я вас умоляю!

— Знаешь, парень, — сказал ему Кривая Глотка, делая знак подняться, — я могу выглядеть очень милым, но терпение — не моя добродетель. Или ты повинуешься мне не за страх, а за совесть, или я немедленно приступаю к делу.

Измученный крестьянин сдался.

— Отлично, вот ты и поумнел! Мои ребята поживут здесь несколько дней со мной, чтобы посмотреть, как ты работаешь и какие результаты можно мне ожидать от нашего с тобой сотрудничества. Так у тебя не возникнет делания мне лгать. А после моего ухода за твоей женой будут постоянно наблюдать. Если тебе в голову придет подлая мысль обратиться к стражникам, то ни ты, ни твои близкие не выйдут живыми из этой дурацкой истории. Ваша агония будет долгой, очень долгой, а агония твоей жены будет особенно жестокой.

Кривая Глотка хлопнул крестьянина по плечу.

— А сейчас, чтобы скрепить наш контракт, мы выпьем и закусим!

Кривая Глотка думал вначале убивать жителей и разрушать их дома, но потом ему в голову пришла значительно лучшая мысль: вымогательство и шантаж. Оставляя после себя трупы и руины, он, в конце концов, привлечет к себе внимание властей. А взимая процент со своих вынужденных молчать «подопечных», он, продолжая умножать свои доходы, останется в тени.

Вскоре Провозвестник сможет гордиться им.

Мемфис очаровал Бешеного. Порт, рынок, лавки, кварталы простого люда, улицы, наполненные гомоном египтян и иностранцев, — его привлекало все! Дни казались ему слишком короткими, нужны были месяцы, а может быть, даже и годы, чтобы познакомиться с тысячами прелестей этой шумной столицы, которая никогда не знала покоя. 

А Провозвестник, казалось, был безразличен к этой суете. Он смешивался с толпой, как привидение, которого никто не замечает. Благодаря своей способности очаровывать людей он быстро нашел скромное жилье, имеющее выход в лавочку, которая несколько недель тому iia-зад закрылась.

— Мы станем честными коммерсантами, — сказал Провозвестник своей маленькой банде, — и заставим соседей себя оценить. Смешивайтесь с мемфисцами, заводите любовниц, становитесь завсегдатаями таверн.

Эта программа не вызывала отвращения у команды, члены которой чистили жилище, доставали циновки и корзинки.

Провозвестник повел Бешеного в порт.

Внезапно радостные крики послышались по всему городу и улицы наполнились шумной толпой, которая пела гимны во славу Сесостриса.

Провозвестник обратился к пожилому мужчине, который был несколько спокойнее своих сограждан.

— Что происходит?

— Мы опасались малого паводка, но фараон добился благоволения Нильского духа. У Египта будет высокий паводок, призрак голода изгнан.

Прохожий, в радостном ликовании, отправился догонять праздновавших.

— Плохая новость, — сказал Провозвестник. — Я не думал, что Сесострис осмелится ступить на священную землю Бигжех и дойти до тайных истоков Нила.

— Вы... вы туда ездили? — спросил Бешеный.

— Пять жертвенников, посвященных последним дням года, были опрокинуты, циркуляция энергии прервана. Но этот царь посмел преодолеть преграды и восстановить порядок вместо хаоса. Это суровый противник, которого будет нелегко поразить. Но от этого наша победа станет только прекраснее.

Бешеному стало страшно.

Он испугался этого человека, который, решительно, был не совсем человек, поскольку не признавал предела своей власти. Ничто, даже самое святое, его не останавливало.

Провозвестник, словно отлично зная Мемфис, быстро пошел по запутанной череде улиц за портом и, в конце концов, четыре раза с большими интервалами стукнул в низенькую дверь ветхого дома.

Изнутри стукнули один раз. Провозвестник стукнул еще два раза — на этот раз быстро.

Дверь открылась.

Чтобы войти в большую комнату с земляным полом, Провозвестнику и его подручному пришлось низко наклонить голову.

Трое бородачей встали и поклонились своему хозяину.

— Благодарение Богу, господин, — сказал один из них, — вы живы и здоровы!

— Никто не помешает мне исполнить мою миссию. Верьте мне, и победа будет за нами.

Все сели, и Провозвестник начал проповедовать.

Его речь была полна повторений, он делал акцент на одни и те же темы, постоянно настаивая на том, что с ним говорил Бог, он был единственным его пророком, неверных ждут жестокие мучения, клятвопреступники будут казнены, женщины больше не должны пользоваться той немыслимой свободой, которая дозволена в Египте. Источники всех зол — фараон и царское искусство заставлять жить по законам богини Маат. Когда они, наконец, будут уничтожены, учение Провозвестника сотрет все границы. Вся земля станет одной-единственной страной, управляемой истинной верой.

— Побрейтесь, — приказал Провозвестник своим верным, — оденьтесь по мемфисской моде, слейтесь с этим городом. Потом я дам вам другие инструкции.

Очарованный речью своего господина и желая расспросить его подробнее, Бешеный дожидался момента, когда они с Провозвестником выйдут из дома.

— Господин, не являются ли эти люди ханаанскими жителями Сихема?

— Это так.

— И вы решили вызвать их в Мемфис?

— Сначала их, потом многих других.

— Стало быть, вы не отказались от мысли освободить Ханаанскую землю!

— Я никогда не отказываюсь от своих желаний, но умею приспосабливаться. Мы подточим египетское общество изнутри — так, что оно этого даже не успеет заметить. И сам Мемфис, где пестрота портовой и торговой жизни соседствует с сытой столичной беспечностью, даст нам тот яд, который позволит его убить. Нам потребуются бесконечное терпение и время, мой верный друг, но мы применим и другие средства.

Бешеного ждали еще сюрпризы.

На другой улице они увидели крытый вход в прекрасный двухэтажный дом. Провозвестник на неизвестном языке обратился к сторожу.

Сторож дал ему и Бешеному войти.

Обоих посетителей тепло встретил говорливый человек, чьи округлые формы выдавали любителя вкусно поесть.

— Вот и вы! Наконец-то, господин! Я уже начинал волноваться.

— Незначительные задержки.

— Пойдемте в гостиную. Мой повар приготовил яства, которые оказали бы честь самому требовательному дворцу.

Бешеный не заставил себя упрашивать, а Провозвестник к еде даже не притронулся.

— Как наши дела? — спросил он таким суровым голосом, что атмосфера тут же стала ледяной.

— Дела движутся, господин.

— Ты в этом уверен, друг мой?

— Знаете, это не так легко! Но первая экспедиция скоро отправится.

— Я не прощу ни одного недоразумения, — предупредил Провозвестник.

— Можете на меня рассчитывать, господин!

— Какой пункт прибытия ты выбрал?

— Маленький городок Кахун. В глазах фараона Сесостриса он имеет большое значение. У меня там хорошие контакты, и наши люди устроятся там без особых трудностей.

— Надеюсь, что ты не ошибаешься.

— Я предпочитаю использовать больше времени, чем предусмотрено, господин, но зато не допустить никакой ошибки. Вы увидите, Кахун — очень хорошее место. Царь — хитрый человек и умеет быть осторожным, а, кроме того, он совершенно не доверяет Мемфисскому двору.

Провозвестник странно улыбнулся.

Да, это хороший путь. Его сеть прекрасно сработала.

Напряжение спало, гость воспользовался восстановленным доверием и проглотил огромное пирожное, облитое сиропом карубы. Бешеный последовал его примеру.

— Я предполагаю, что фараон сузил круг лиц, которым доверяет, — сказал Провозвестник.

— К несчастью, да, господин. По тем слухам, которые кажутся мне достоверными, планы Великого Дома известны в данный момент лишь малому совету, образованному из верных ему проверенных людей.

— Тебе известны их имена?

— Ходит слишком много слухов... Говорят также, что царь решил сломать шею правителям провинций, занимающих по отношению к нему враждебную позицию, но я этому не верю. Такой шаг привел бы к гражданской войне.

— Нет ли у тебя какого-нибудь контакта во дворце?

— Господин, это дело очень тонкое и...

— Мне он нужен.

— Хорошо, хорошо... Я займусь этим.

— Могу ли я рассчитывать на тебя, мой верный друг?

— О да, вне всякого сомнения!

— До скорой встречи.

Бешеный запихнул в рот последнее пирожное. Кулинар хозяина не имел себе равных, но сладкого, пожалуй, слишком много. Отойдя от принимавшего их прекрасного дома на довольно большое расстояние, Бешеный счел необходимым поделиться своими сомнениями с начальником.

— Этот человек мне не нравится. Вы уверены, что он вам не лжет?

— Этот богатый купец родом из Библоса, крупного ливанского порта, и он прирожденный лжец. Его профессия как раз и состоит в том, чтобы обманывать клиентов и обвинять своих конкурентов, извлекая при этом максимум прибыли из каждого дела. Но мне — и только мне! — он говорит правду. Только один раз он попытался схитрить со мной, и память об этом навсегда осталась на его теле. Когда когти сокола вонзились в его грудь, чтобы вырвать сердце, он успел вовремя раскаяться. Люди из Библоса нам очень полезны, мой верный друг. Благодаря им я смогу наводнить Египет множеством сторонников нашего дела.

Бешеный был ошеломлен.

Значит, Провозвестник манипулировал несколькими сетями и знал Мемфис, как карман своей шерстяной туники!

Несмотря на жару, на его лбу не было никакого пота. И пока Бешеный выдул огромный кувшин свежего прохладного пива, Провозвестник не проглотил ни капли, лишь шептал заклинания, в которых Бешеный не понял ни слова.

42

Икер подогнул под себя одну ногу и сел, а вторую, согнув в колене, поставил так, как требует поза писца, когда он собирается прочитать папирус. У юноши было столько работы, что он редко уходил из своего малюсенького рабочего кабинета, расположенного в левом крыле дворца правителя провинции.

Икер хотел все проверить сам. Его не устраивали краткие отчеты, подготовленные для облегчения его задачи другими писцами, и он без конца возвращался к подлинным документам.

И почти каждый раз он мог себя поздравить! Детали опускались, цифры переписывались плохо, технические сопоставления подтасовывались. Восстанавливая истину там, где это представлялось возможным, ведший свой поиск Икер сталкивался с тревожной реальностью, которая все более ему открывалась: многие чиновники умело маскировали факты, чтобы заставить Джехути поверить в то, что его провинция — самая богатая и самая могучая в Египте.

Истинное положение дел было не столь блестящим. В армии было слишком много наемников, в страже пустыни — слишком много ветеранов, некоторые земли плохо возделывались, многие хозяйства плохо управлялись. В случае военного конфликта Джехути рисковал тем, что ему не хватит оружия. Поэтому общий отчет, который Икер собирался составить в ближайшие дни, будет скорее пессимистичным.

— Иди сюда, ты должен это видеть, — позвал его коллега.

— Нет времени.

— Отвлекись. Такое зрелище пропустить нельзя ни в коем случае.

Икер, заинтригованный, вышел из дворца.

Писцы, стражники, повара, служанки и вся остальная обслуга бежали в сторону Нила.

На поросший травой островок, который находился на самой середине реки, прилетела стая из пятидесяти журавлей с перьями цвета пепла и тонкими лапками. Устроившись, они стали исполнять свой грациозный танец. Ритмично подпрыгивая, они то взлетали, то садились, то крутились на месте, то образовывали нечто вроде хоровода. Как и все, Икер любовался этим неожиданным балетом, который радостными криками приветствовали жители провинции.

— Отличное предзнаменование, — сказал Икеру на ухо один писец, который должен был получить направление на землемерные работы. — Оно означает, что фараон Сесострис сумел добиться высокого паводка. Никому этого не повторяй, но это доказательство того, что он — великий царь.

Обдумывая сказанное, Икер пошел кормить своего ослика, уютно устроившегося в тени навеса.

— Ситуация становится деликатной, — поведал он Северному Ветру. — Если население провинции возьмет сторону фараона, то позиция Джехути станет шаткой. И если успех Сесостриса столь впечатляет, никто не сможет ему противостоять.

Осел мирно жевал траву, похоже, эта новость его не тревожила.

Вернувшись в свой кабинет, Икер снова увидел перед собой лицо юной жрицы. По нескольку раз в день и во сне ее образ являлся ему, каждый раз становясь все ярче и все настойчивей. Вместо того чтобы сглаживаться со временем, черты ее лица становились все определеннее, словно она находилась совсем рядом с Икером.

Когда же он снова увидит ее? Возможно, на какой-нибудь церемонии, в которой она примет участие... Но как его предупредят об этом? И если она принадлежит к Золотому Кругу Абидоса, то, может быть, ему стоит отправиться в этот священный город, недоступный для такого непосвященного, как он? Его любовь казалась ему обреченной на неуспех, но в любом случае он не откажется от нее, не поговорив с юной красавицей. Она должна узнать о тех чувствах, которые она внушила Икеру, даже если он не сумеет передать всю их глубину.

Несмотря на загадочные намеки генерала Сепи, Золотой Круг Абидоса так и не утратил для Икера своей таинственности. Следовало ли думать, что его действие состояло лишь в возрождении и омывании светом таких стариков, как Джехути? Стало быть, люди умели управлять им и его энергией в исключительных обстоятельствах.

Правитель провинции сидел в кабинете Икера и читал его черновики.

— Господин, это всего лишь разрозненные заметки.

— Но они вполне понятны: моя администрация беспрестанно мне льстила, и в случае конфликта моя армия не в состоянии оказать сопротивление.

Икер не стал прятаться от прямого ответа.

— Это так.

— Отличная работа, мой мальчик. В конце концов, журавлиный танец пришелся на нужное время. Благодаря ему вся страна знает, что Сесострис заставит расцвести землю и наполнит ее плодами. Обе Земли объединятся, и наступит счастливое время, потому что пришел настоящий хозяин. Благодаря ему паводок наступит в урочный час, дни будут благотворными, а ночи будут даровать прекрасные часы отдыха. Фараон — это животворящая энергия, его уста возвещают изобилие, он создает то, что должно создавать, и дает жизнь своему народу. Час за часом, без отдыха, он творит свое таинственное дело, которое соединяет воедино природу и общество. Он — суверен по благородству и широте своего сердца. Если он действует по всей справедливости, то вся страна процветает.

— Не означает ли все, что вы говорите... того, что вы признаете над собой власть царя Сесостриса и что ваша провинция становится под его руку?

— Яснее сказать нельзя, Икер.

— Значит, войны не будет?

— Не будет.

— Я рад этому, господин, но...

— Ты удивлен таким быстрым решением, так? Это оттого, что ты не оцениваешь по достоинству сверхъестественный характер того действия, которое совершил Сесострис. Как удалось ему покорить паводок? Приняв на себя функцию Тота, бога знания и покровителя писцов, царь доказал, что ему известны все знаки могущества и что он способен добыть новую воду для своего народа. Знай, что питающие источники водного потока — это излияние Осириса. Он выпускает эту воду из своего тела, это его пот, его лимфа, его влага. Когда вода нового паводка наполнит первый сосуд жертвенника, царь вправе воскликнуть: «Осирис снова обретен». Но этого бы он не добился без помощи Исиды, которая после семидесяти дней отсутствия появляется в небе сияющей звездой Сотис. Первая супружеская чета восстановлена, а это — первичная плодотворная энергия Обеих Земель. Без этого ничего бы не произросло. Зерно — это матрица, в нем заключены все элементы, которым покровительствуют божественные силы. Знай, Икер: вся природа — это отражение сверхъестественного. Поскольку Сесострис принадлежит к царскому роду, передающему из поколения в поколение эту тайну, мне остается лишь преклониться перед ним и покориться ему. Нет, я должен сделать еще больше!

Джехути встал.

— Сейчас наш черед доказать Сесострису, на что мы способны. Знаешь ли ты, Икер, что такое Ка на самом деле?

— Это дух-покровитель, который рождается вместе с человеком и не покидает его, если он действует согласно учению мудрых.

— Ка — это энергия, которая поддерживает любую форму жизни. После смерти справедливый речами своими переходит в свою Ка, унаследованную от предков. Все жертвы всегда предназначаются Ка, а не человеку. Один из самых прекрасных символов Ка — это статуя, которая оживляется ритуалом. Именно поэтому мы создадим колоссальную статую царского Ка и поднесем ее фараону. Я поручаю тебе наблюдение за ее созданием.

— Божественный локоть станет мерой для камня, — сказал скульптор. — Именно бог кладет шнур на землю, правильно располагает на ней храмы, хранит под своей сенью любое строительство священного сооружения, куда по его желанию перемещается его сердце. А божественная любовь воодушевляет ремесленников в их мастерских.

Пение киянок и резцов поднялось в том карьере, где будет вытачиваться колосс — носитель царского Ка.

Среди множества месторождений нашли лучший камень, тот, из которого будет высечена статуя. Скульпторы провинции будут работать под началом мастера, посвященного в тайну. По причине внушительных размеров колосса — тринадцать локтей в высоту[28] и шестьдесят тонн веса — размещение выбранного карьера имело существенное значение. Доставка гигантской статуи к Нилу потребует около трех часов — при условии, что будет выбрана эффективная технология! Потом груз возьмет на свой борт грузовой корабль и повезет его к храму бога Тота, куда затем его снова потянут на веревках. Долгий и трудный путь будущей статуи Икер изучал снова и снова, чтобы избежать малейшего препятствия. Выбор другого карьера, гораздо более близкого к столице, значительно облегчил бы работу, но Джехути сам указал подходящий материал и не соглашался принять другой.

— Это будет самый грандиозный праздник, который когда-либо имел место на земле моей провинции, — говорил Джехути. — Вино и пиво потекут рекой, народ будет ликовать! И через тысячу лет люди будут вспоминать этого колосса. Мои скульпторы создадут настоящее чудо, в котором мощь соединится с тонкостью работы. Когда Сесострис его увидит, он будет потрясен.

— Я не хотел бы выглядеть брюзгой, — вмешался Икер, — но не решены все транспортные задачи.

— На сколько человек ты рассчитываешь?

— Понадобится более четырехсот. Расставить их так, чтобы они образовали слаженно действующую команду, — настоящая головоломка.

— Достаточно и меньше половины, — отрезал Джехути. — У каждого из отобранных счастливчиков силы хватит на тысячу!

— Ваши солдаты не облегчают мне задачу. Ни один офицер не уступает мне командование.

— Выбирай не только военных! Кроме того, тебе понадобятся и самые крепкие молодые юноши. И не забудь жрецов.

— Жрецы, но...

— Перевозка этого колосса — не просто транспортировка обычного груза, Икер! Во время всего движения жрецы должны будут читать заклинания, обеспечивающие покровительство богов. Тебе нужно заставить всех жить и действовать согласно, тогда ты станешь уважаемым человеком, Икер. У тебя в голове должна звучать только одна мысль: неудача исключена.

Икер возблагодарил богов за то, что получил в свое время подготовку бегуна на выживание, потому что беспрестанно целыми днями бегал туда и сюда, чтобы отобрать сто семьдесят два человека[29] среди бесчисленных добровольцев. Если расчеты юного писца окажутся верными, то это — идеальное число, чтобы размеренно тащить колосса на веревках.

Когда гигантская скульптура была готова, Икер собрал всю команду и разделил ее на четыре ряда. Один из внешних рядов включал в себя молодых людей с западных земель провинции, а другой — с восточной. Внутренние ряды состояли из солдат и жрецов.

Колосс был установлен на волокушу и крепко привязан веревками, которые с энтузиазмом собирались тянуть четыре ряда добровольцев. Икер вместе с техниками проверил, все ли в порядке, и не без щемящего чувства беспокойства дал, наконец, сигнал к движению.

На нарочно покрытую грязью дорогу специальные люди вылили воду.

— Тяните! — скомандовал Икер.

Волокуша медленно сдвинулась с места. Хорошо увлажненный скользкий настил облегчал усилия людей, гордых тем, что исполняют такой подвиг. «Запад радуется, — пели юноши с запада, — наши сердца счастливы, что видят памятник своему господину».

Был принят хороший ритм — не слишком быстрый, не слишком медленный. Солдаты пальмовыми ветвями обмахивали тянущих груз, чтобы освежить их.

Путь статуи Икер осмотрел сто раз, настил был выровнен идеально.

Взгляд Икера двигался от каждого места привязки веревок к каждому члену кортежа, потом возвращался к идеально закрепленному колоссу.

Внезапно писец почувствовал себя нехорошо.

Ему показалось, что прекрасная гармония вот-вот разрушится, и он не мог понять, почему, тревожных признаков видно не было. Но инстинкт его не обманывал.

Икер, обеспокоенный, стал бегать в разных направлениях, пытаясь обнаружить источник опасности, но осознал его только тогда, когда поднял голову.

Взгляд статуи изменился! Каменные глаза выражали крайнее недовольство!

— Быстро, — закричал Икер, — фимиам!

Вне всякого сомнения, статуя Ка требовала ритуала!

К счастью, один из жрецов, сопровождавших процессию, имел при себе курильницу.

Икер вскочил на колени колосса и поднял вверх руки в знак почитания. Жрец открыл курильницу, откуда стал подниматься ароматный дымок, смягчивший выражение рта, ушей и глаз статуи. Смола сосновых деревьев — аромат, «тот, что делает божественным», — окуривала камень статуи пока, лицом к дороге, юный писец читал слова молитвы, прося богов открыть им путь.

Окуривание статуи велось до самого Нила.

Путь был пройден благополучно, и в конце его радость участников и зрителей была неописуемой. Не было ни одного жителя провинции, который бы пожелал пропустить это событие. Джехути, как и обещал, устроил гигантский пир на свежем воздухе, венчавший успех транспорта.

Когда колосс был установлен перед фасадом храма, правитель провинции поздравил выбившегося из сил Икера.

— Твоя миссия выполнена, Икер! Но не забудь, что каждый иероглиф, каждый знак и каждая статуя, какой бы ни была их величина, освещает лишь один аспект тайны мироздания. Сегодня мы воздаем почести царскому Ка. А ты отдохнешь позже, потому что сейчас должен составить отчет об этом событии.

43

Празднества начала паводка, соединенные с празднованием установления колосса, вылились для населения в две недели отдыха, в течение которых люди ели, пили, пели, танцевали и прославляли богов. Джехути, пользуясь небывалой популярностью, по нескольку часов в день проводил в своем вечном жилище, одна из стен которого, уже полностью возведенная, будет, по его мысли, посвящена исключительной сцене перенесения колосса. Икер наблюдал за точностью воспроизведения иероглифических текстов.

Юному писцу, вне всякого сомнения, было уготовано самое высокое предназначение, но уже сейчас он стал объектом злобной зависти. Опытные чиновники, которые занимали свои посты довольно давно, жаловались на благосклонность правителя провинции к этому одинокому мальчишке, который ни с кем не дружил и весь был поглощен усердной работой. И все же никто не осмеливался нападать на него — с одной стороны, из-за покровительства, которое оказывал ему Джехути, а с другой — из-за собранной Икером информации, которая касалась многих. Разве, подводя итоги сильным и слабым сторонам хозяйства в провинции, он не заметил недостатки в работе своих коллег? Одно его слово, и на их головы падет кара. Не лучше ли было бы улестить его, но вот как подступиться? Икер проходил из кабинета в комнату, из комнаты в кабинет и ни к кому не ходил в гости. А когда он гулял с ослом, то был так погружен в свои мысли, что к нему было не подступиться.

Даже в минуты отдыха юноша думал только о работе. Оказавшись во главе корпуса техников, которые были много старше и опытнее, он понимал, что малейшая оплошность станет для него непоправимой. Однако стремление к безупречности не было вызвано лишь самозащитой; любовь питала его изнутри, была как бы внутренним огнем, освещавшим путь.

Ночью же он мечтал о ней.

Все свои усилия он совершал ради нее. Однажды он ее увидит и не станет вести себя как несведущий или неспособный. Если судьба навязывает ему такие испытания, то, очевидно, ради того, чтобы он стал рядом с ней и показал ей свои способности, выйдя в избранные писцы. Возможно, что и этого окажется мало в глазах той, которую он любил... Он должен будет открыть ей все лучшее в себе, чтобы доказать, что жил только ради нее.

Ему снились и кошмары, головы убийц, чудовища... Вопросы, на которые он не знал ответа, и необходимость отомстить тем, кто хотел оборвать нить его жизни. Оставаться в неведении и пассивности было невыносимо.

Как-то среди таких дурных снов у него возникло безумное предположение — такое ужасное, что юноша сначала отбросил его от себя с негодованием. Но мысль настойчиво возвращалась, и Икеру больше не удавалось от нее отмахнуться. Она сделала его мрачным и молчаливым, еще больше изолируя от людей.

К счастью, его осел понимал малейшие колебания состояния его души и неустанно выслушивал признания своего друга. Если Икер задавал ему вопросы, то Северный Ветер отвечал «нет», поднимая левое ухо, и «да», поднимая правое.

Своему верному приятелю» Икер мог доверять полностью. Поэтому он рассказал ему о своем мучительном предположении.

И Северный Ветер поднял правое ухо.

Врачеватель Гуа был в отчаянии.

— Две недели пиров, и ваша печень раздулась больше, чем у гуся, которого откармливают по специальной диете! С медицинской точки зрения это настоящее самоубийство.

Джехути пожал плечами.

— Я чувствую себя великолепно.

— У меня нет никаких лекарств для лечения несознательности. Если вы не будете принимать в день по двадцать пилюль для восстановления функции вашей печени, я ни за что не отвечаю.

Доктор Гуа сухо кашлянул, закрыл свой кожаный мешок и вышел из приемной, где толпились управители работ по возведению плотин и ирригационных сооружений, чьи доклады были вполне оптимистичными.

За ними вошел Икер, серьезность которого удивила окружение Джехути.

— Выйдите все, — приказал правитель провинции.

Неподвижно стоя перед Джехути, юный писец молчал и глядел ему в глаза.

— Что происходит, мой мальчик?

— Я требую правды.

Правитель провинции тяжело опустился в свое кресло и, глубоко вздохнув, положил руки на колени.

— Правды! Достаточно ли вместительно твое сердце, чтобы принять ее? Только знаешь ли ты, что такое настоящее сердце — то, которое служит храмом божественному? Все создается сердцем: оно дает нам знание, думает и замышляет. Поэтому оно должно быть широким, большим, свободно биться и одновременно быть мягким. А ты, Икер, ты выказываешь слишком большую жесткость с другими и с самим собой! Если твое сердце в смятении, оно становится тяжелым и не может больше принимать Маат. Духовная энергия в нем больше не циркулирует, и твое сознание путается.

— Господин, мое обучение писца научило меня не путать одну вещь с другой и стремиться к ясности в любых обстоятельствах. Да, я уверен, что вы не случайно так благородно ко мне относитесь. У вас есть передо мной долг, не так ли?

— Твое воображение ослепляет тебя, мой мальчик. Я оценил твои качества, вот и все. Только твои заслуги позволили тебе преуспеть.

— Я так не думаю, господин. Я уверен, что вы много знаете о тех людях, которые хотели меня убить, и что, сделав меня одним из главных писцов своей провинции, вы старались уберечь меня. Теперь я хочу знать правду. Почему именно меня выбрали искупительной жертвой, кто за это в ответе, являюсь ли еще до сих пор игрушкой в руках демона, скрывающегося в тени, где находится страна Пунт, аромат которой спасителен для доброго писца?

— Не слишком ли много ты задаешь вопросов?

— Не думаю.

В отчаянии Джехути вцепился в подлокотники своего кресла.

— Чье повеление может заставить меня тебе отвечать?

— Любовь к истине.

— А если эта истина опаснее, чем незнание?

— Я чуть не потерял жизнь и хочу знать, почему и из-за кого.

— Не предпочтительнее ли для тебя позабыть об этих трагических событиях и оценить радости спокойной жизни, которая дает тебе возможность удовлетворять твой вкус к письму и чтению?

— Жить, не понимая, жить в темноте — разве это не худшая из пыток?

— Это зависит от человека, мой мальчик! Большинство людей предпочитают неведение и совсем не желают из него выбираться.

— Это не мой случай.

— Так мне и казалось! Икер, я последний раз прошу тебя: не настаивай на раскрытии того, что должно оставаться тайным.

Сейчас Икер твердо знал, что его предположение было справедливо. Его взгляд разрушил последнее сопротивление правителя провинции.

— Как хочешь, мой мальчик, но ты рискуешь пожалеть об этом. Что касается Пунта, то относительно него никаких сведений дать тебе не могу. Но я слышал разговоры о двух моряках по имени Черепаший Глаз и Головорез.

Икер подпрыгнул.

— Вы... это вы их наняли?

— Нет, они просто проходили через главный порт моей провинции. Их корабль несколько дней оставался у нашего причала.

— Но в архиве нет никаких следов их пребывания! — возразил юноша.

— Документ этот был уничтожен.

— А по какой причине, господин?

— Чтобы избежать, причудливых видений, фантасмагорий.

— Фантасмагорий... Но каких? Должен ли я предположить, что причина этой махинации — вы?

— Довольно, Икер! Разве ты не понимаешь, что я — твой покровитель? И видеть, как ты разбиваешь себе голову о свою собственную судьбу, выше моих сил!

— Мне нужно сказать все, господин.

— Ты не знаешь, чему себя открываешь.

— Благодаря вам — узнаю.

Джехути снова в отчаянии глубоко вздохнул.

— Эти два моряка принадлежали к экипажу, который имел особые привилегии. Ты действительно хочешь их узнать?

— Неужели я должен вырывать у вас каждое слово?

— Я не являюсь сторонником Сесостриса. Так вот, этот корабль был под покровительством царской печати, и капитан попросил у меня разрешения на короткую стоянку для ремонта. Отказав ему, я бы вызвал конфликт. Давая ему свое согласие, я становился подданным монарха, чью власть я оспариваю. Поэтому я решил, что ни корабля, ни его экипажа никогда здесь и не было. А потом приехал ты со своими вопросами, и твоя личность выбивалась из обычного ряда. Ты не похож на других писцов, Икер. В тебе горит огонь, природы которого ты еще не знаешь. Поэтому я и попытался вырвать тебя у твоего прошлого.

— Куда отправились эти моряки?

— Они поплыли в город Кахун, которому Сесострис придает особое значение. Там хранятся государственные архивы.

— Если я их посмотрю, я узнаю ответы на свои вопросы!

— Ехать туда, Икер, это означает бросить вызов фараону.

— Почему он хотел меня погубить?

— Не знаю, мой мальчик, но мне известно, что никто не может выступать против законного монарха, не погубив себя.

— Истина дороже, чем моя жизнь. Помогите мне еще раз: отправьте меня в Кахун. В любом городе Египта писец, прибывший из провинции Тота, будет встречен хорошо.

— Ты просишь меня отправить тебя на смерть.

— Я безгранично благодарен вам. Если я останусь здесь, закрыв свои глаза и уши, я стану вам плохим слугой.

— Ты взваливаешь на мои плечи тяжелую ответственность.

— Единственный виновник — это я сам. Я убедил вас приподнять завесу и дать мне пойти своим путем. Благодаря вам я стал крепче и чувствую себя способным встретить это новое испытание.

44

В Элефантине, на острове, фараон Сесострис и его приближенные присутствовали на ритуале, который исполнял правитель провинции Саренпут в честь очень почитаемого мудреца Хекаиба. Новая статуя царственного мудреца, жившего в правление VI династии, была только что воздвигнута в храме на его могиле. Она позволяла его КА оставаться на земле и вдохновлять мысль его последователей.

Ни одно недоразумение не омрачило доброе согласие, которое царило между свитой царя и воинами Саренпута. Тем не менее, Собек-Защитник нервничал и беспокоился. Как и молодой Сехотеп, глаза которого все время тревожно смотрели по сторонам, он сомневался в искренности их хозяина и опасался, как бы тот не поставил западню монарху. Что касается генерала Несмонту, он, защищая жизнь своего царя, будет стоять насмерть.

Согласно протоколу, Медес держался в тени и старался казаться возможно незаметнее. Он, готовый зарегистрировать официальные заявления фараона, наблюдал за знатными лицами провинции и задавал им вопросы об их деятельности. Благодаря проявляемой любезности и миролюбию он приобрел нескольких новых друзей.

— Великий Царь, — сказал Саренпут, — я бы хотел показать вам мое вечное жилище. Вам и только вам.

Собек и Несмонту закусили губу, чтобы не выдать своего несогласия, основанного на самой элементарной осторожности. То, чего они опасались, произошло: Саренпут открывает свои истинные намерения. Вблизи гробницы его люди убьют Сесостриса.

— Иду за тобой, — ответил царь.

Собек и Несмонту, расстроенные, старались найти, как вмешаться в создавшуюся ситуацию.

— Могу ли я служить вам гребцом? — предложил элегантный Сехотеп.

— Это не нужно, — ответил Саренпут, — я буду грести сам. Упражнение позволяет мне держать себя в форме.

Настаивать дальше означало оскорбить правителя провинции. Не дожидался ли он провокации, чтобы приказать своим воинам атаковать?

Собек понял, что Сесострис рассчитывал один выйти из этого затруднительного положения. Однако сможет ли он, несмотря на свою колоссальную силу, устоять под натиском многих?

Прекрасная лодка из явора, которую умело вел Саренпут, взяла направление в сторону скалы, расположенной на западном берегу, где были выдолблены гробницы правителей провинции Элефантины еще со времен пирамид. Чтобы попасть туда, нужно было подняться по довольно крутым лестницам, вдоль которых поднимались отвесные стены.

Лодка тихо пристала к берегу, и двое мужчин медленно и молча стали подниматься по скале. Жаркое южное солнце не смущало ни того, ни другого.

Добравшись до вечного жилища Саренпута, они оглянулись, чтобы посмотреть на холмистый пейзаж, синюю сверкающую ленту реки, глянцевые зеленые пятна пальмовых деревьев, желтые пятна песков и белые дома.

— Я люблю это место больше, чем любое другое, — признался Саренпут. — Именно здесь я надеюсь победить смерть и перейти в вечную жизнь. Один из моих предков, который носил то же имя, что и я, приказал выгравировать такие слова: «Когда я добрался до неба, меня наполнила радость, моя голова касалась небесной тверди, животом я касался звезд, и сам был звездой и плясал, как планеты». Завидная судьба, не правда ли? Идемте, Великий Царь. Посмотрим на самое красивое место моей провинции.

Сесострис увидел гробницу, высеченную в песчанике, пол и потолок которой сходились в невидимом месте, за конечным храмом. В первом зале, грандиозном и строгом, было шесть колонн. Лестница вела к переходу и далее в культовую комнату, где открывалась ниша со статуей Ка Саренпута.

Идя по этой оси, которая напоминала луч света, Сесострис любовался шестью статуями правителя провинции, выполненными в виде изображений Осириса.

— Самая главная моя цель, Великий Царь, — следовать велениям бога воскрешения. Нужно ли вам какое-нибудь более красноречивое доказательство моей невиновности? Я никогда бы не стал причинять зло акации Осириса. И то, что вы исполнили, показывает, что вы — хранилище мудрости, в которой так нуждается страна. Если бы ей противился, то был бы преступником. Вы можете рассматривать меня как своего верного слугу, который никогда вас не предаст.

Впереди кортежа гордо и решительно вышагивал Добрый Друг. Справа от него, с трудом выдерживая ритм его шага, тащила свой огромный живот и набухшие сосцы Газель. Но сука ни за что на свете не пожелала пропустить этот большой праздник и, высоко держа голову, не позволяла супругу опередить себя.

Собаки остановились перед стелой, на которой были выгравированы имена Сесостриса.

— Благословите фараона в глубине вашей души, — сказал Сехотеп. — Соедините его сияние с вашими мыслями, несите в мир почтение, которое должно ему оказывать. Это он дает нам жизнь. Он благословляет тех, кто идет его путем. Как Хранитель Царской Печати, я подтверждаю принадлежность этой провинции Двойной Короне.

Саренпут, чье лицо озарилось широкой улыбкой, склонился перед Сесострисом.

Впервые за очень долгое время генерал Несмонту почувствовал, как спало его напряжение. И даже Собек, к своему большому удивлению, испытал ощущение безопасности. Царь только что одержал новую победу, не пролив ни капли крови.

— Я должен вернуться на остров Бигжех, чтобы убедиться в том, что циркуляция энергии не нарушена, — сказал монарх Саренпуту. — Готовь праздник, во время которого я объявлю о начале работ по украшению великого храма в Элефантине.

Юная жрица стояла перед пещерой у истоков Нила и увидела, как оттуда вышел царь.

— Для тебя настал час двигаться дальше. Ты согласна?

— Великий Царь, я готова.

— Тебе понадобятся все мужество и вся твердость, на которые только может быть способен человек. Уверена ли ты, что эта задача тебе по силам?

— Я выполню ее как можно лучше.

Монарх показал юной женщине массивного золотого урея с инкрустациями из ляпис-лазури, бирюзы и сердолика. Эта кобра поднималась надо лбом фараона, чтобы испустить из себя такое мощное пламя, что оно рассеет мрак и истребит врагов Маат.

— Дотронься до этого символа, наполни себя его магией и положись на руку, которая тебя ведет.

Кобра обжигала.

Жрица почувствовала, что энергия урея перешла в ее собственную кровь и придала ей новые силы.

Царь вошел в грот, юная жрица осталась одна. Сосредоточенно погружалась она в тишину священного острова, не страшась того, что ей предстоит. С самого раннего детства мечтала она познать тайны храма и знала, что путь к ним будет особенно долгим и трудным. Но каждое пройденное испытание рождало в ней такую огромную радость, что ноги сами несли ее в далекую страну, которая открывалась перед ней на все более широком горизонте. И ничто не смущало ее на этом пути, разве что появление маленького писца, о котором ей было известно, что его зовут Икер. Это, должно быть, просто мимолетная встреча, но ей не удавалось его забыть, словно речь шла о ком-то из близких, даже очень близких... Но ведь она никогда его больше не увидит...

Семь жриц, одетых в длинные красные туники, держа тамбурины, встали вокруг молодой женщины.

Потом вперед вышла главная жрица. На ней был парик в форме стервятника и ожерелье-менат — символ рождения в духе.

Юная женщина вздрогнула.

Только царица Египта, суверенная правительница Обеих Земель, та, что видела Хора и Сета, объединенных в существе фараона, могла исполнять этот ритуал. Иероглифический символ стервятника означал одновременно «мать» и «смерть», потому что лишь преодолев смерть, можно было обрести небесную мать, земным воплощением которой была царица.

— Пусть семь Хатхор возьмут в плен плохую судьбу, — приказала она.

Жрицы развернули красную ленту, которой они обвили юную жрицу.

— Наступило время нового рождения, — объявила царица. — Ты была посвящена в ранг чистой жрицы[30], потом музыкантши, заставляющей сиять любовь[31]. Сегодня, вплотную подступив к новым таинствам, ты становишься Пробужденной[32]. Почтенные из жилища бога Птаха, Старые Женщины из города Кузы и Хатхор из жилища Атума, созидающей силы, являются твоими предками. Они живут в посвященных, которые здесь присутствуют и дадут тебе услышать небесную музыку, музыку звезд, солнца и луны.

Раздалось нежное и глубокое пение; ритм ему задавали тамбурины и два систра, которые были в руках царицы. Жрицы по очереди произнесли семь созидающих заклинаний, сложенных богиней Нейт в момент рождения света, который излился из нее самой, когда она вышла из первичных вод. Нейт, двуполое божество, существовавшее изначально, воплощало в себе процесс любого рождения, поскольку само создавало богов.

— Я — все то, что было, и все, что есть, и все, что будет, — сказала царица, — и никто из смертных никогда не снимет мой покров, саван, защищающий тело Осириса. Ткать его — удел посвященных. Тебя поведут в Жилище Акации, где души Хатхор и Осириса соединятся в твоем сердце. На этом священном острове Бигжех оно примет форму пещеры Хапи, в которой небесная влага соединяется с земной водой. Пройди через это пространство, пусть твоя жизнь питается свежей водой звезд и огнем знания.

Юную женщину раздели, и она вошла в пещеру, где стала созерцать огонь. Потом она прошла по пути созвездий, прошла вратами неба, искупалась в озере света и заново родилась утром, с первыми лучами восходящего солнца.

Одна из жриц поставила ее на цоколь, и она стала символом богини Маат; жрица обмахивала его опахалом из страусовых перьев — другим воплощением той же реальности, чтобы создать для нее попутный ветер, который должен был донести ее до города счастья.

Потом она облеклась в красную тунику, а ее шею украсили широким жемчужным ожерельем, символизирующим возрождение после прохода по темному царству, где силам тьмы и разрушения не удалось ее удержать.

Царица вручила ей доску писца и кисточку для письма, потом возложила ей на голову семилепестковую звезду.

— Сейчас ты — Хатхор, но ты должна стать и Секхат, так как тебе уготована особая миссия. Ты не можешь ограничиться тем, что будешь жить, замкнувшись в своем посвящении, в обществе своих Сестер. Тебя ждут опасные испытания, и тебе нужно знать сильные заклинания, чтобы уметь достойно встретить видимых и невидимых врагов. Мы поможем тебе, насколько это будет в наших силах, но только ты одна сможешь одержать победу.

45

Икер ушел до рассвета, постаравшись никого не разбудить в еще крепко спящем дворце. Накануне он сдал Джехути все дела, которыми занимался, оставаясь глухим к его последним предостережениям.

Молодой писец сел на первый корабль, отправлявшийся на Север. Корабль отчалил от берега в тот момент, когда вставало солнце. Судно боролось с течением, и это было сложно, потому что течение здесь быстрое и капризное. Но капитан, усатый и опытный, великолепно управлял рулем. На борту было с десяток пассажиров, бык, гуси и Северный Ветер.

— Куда ты едешь, мой мальчик? — спросил капитан.

— В Кахун.

— Это двадцать часов плавания, много остановок и одна ночь отдыха, если не будет никаких происшествий... Сколько дашь?

— Две пары сандалий хорошего качества, кусок льна и средней величины папирус.

— Платишь ты хорошо, скажи-ка на милость! Ты сын богатого семейства?

— Нет, простой писец из провинции Зайца на службе у господина Джехути.

— Это знатный, богатый и очень уважаемый человек. А зачем ты едешь в Кахун?

Вопросы капитана начали приводить Икера в отчаяние, но он, тем не менее, попытался остаться любезным.

— Секретная миссия?

— Если хотите.

— Кахун — забавное место. Я-то его не знаю, но, кажется, он хорошо охраняется, и чтобы там жить, нужно специальное разрешение. Должно быть, ты не простой человек!

— Я простой писец, я уже сказал.

Желая прекратить расспросы, Икер улегся на свою циновку и сделал вид, что уснул.

Капитан заговорил с другим пассажиром. По всей вероятности, он был неисправимый болтун.

Как и было объявлено, остановок делали много. Одни садились, другие выходили, завязывались разговоры, люди похрустывали сухариками, жевали лук и вяленую рыбу, пили свежее пиво — и все это подчинялось медленному ритму движения спокойной реки. Вполуха Икер слушал семейные истории, рассказы о судебных тяжбах и домашних ссорах.

Новая остановка заинтересовала навострившего уши Северного Ветра.

Это была не деревня, а маленькая пальмовая рощица, которую прорезали рукава ирригационной системы. Из рощи вышли двое плохо побритых мужчин с мускулистыми руками гребцов.

Гребцы были похожи на тех моряков с корабля, которые хотели убить Икера. Они устроились на корме.

Значит, капитан устроил ему западню! Он насмеялся над ним, задавая свои вопросы, ответы на которые ему были известны. И эти двое бандитов сейчас закончат свое черное дело.

Икер подошел к усачу, который, казалось, спал.

— Вы не следите за рекой?

— Хороший моряк всегда спит вполглаза.

— Высадите меня побыстрее.

— Но мы еще далеко от Кахума!

— Я передумал.

— Ты не знаешь, чего хочешь, мой мальчик. Куда же ты на самом деле собираешься?

— Высадите меня.

— Сейчас я не собирался этого делать. Если ты настаиваешь, то нужно дать мне дополнительную сумму.

— Но ведь я вам и так щедро заплатил, разве не так?

— Конечно, но...

— Новая циновка подойдет?

— Если она на самом деле новая...

Икер отдал капитану одну из своих дорожных циновок. Капитан, довольный, начал маневрировать рулем, ведя корабль к берегу.

Как только был спущен трап, Икер и Северный Ветер сошли на берег. Юный писец был уверен, что двое гребцов не преминут сделать то же.

Но он ошибся.

Корабль уплыл.

— Мы должны теперь идти дольше, чем рассчитывали, — сказал Икер Северному Ветру. — Но, по крайней мере, нас никто не будет преследовать.

Ослик согласился с высказанной мыслью, и Икеру на душе полегчало.

— У этих двух типов лица и в самом деле подозрительные. Как же мне не быть недоверчивым после всего того, что со мной произошло?

Пока ослик лакомился чертополохом, Икер удостоверился, что весь его инструментарий писца на месте. Потом они продолжили свой путь на север, и тропинка повела их вдоль колосящихся полей.

— Меня мучает так много вопросов! Возможно, в Кахуне я найду ответы на них. Однако почему все отказываются рассказать мне о стране Пунт? Джехути открыл мне только часть правды. Если только он сам не знает больше моего! Может быть, я преувеличиваю его осведомленность? А тот, кто хотел меня устранить, это лично фараон! Но какой вред я ему причинил? Я — никто, я никоим образом не угрожаю его власти. И, тем не менее, он взялся именно за меня. Если бы я был благоразумнее, то убежал бы куда-нибудь и постарался сделать так, чтобы обо мне забыли. Но как бы ни был велик риск, я не могу отказаться от истины. И, кроме того, я хочу увидеть ее! Если я и хочу сражаться с судьбой, то только из-за нее!

Северный Ветер сам решал, когда нужно остановиться на отдых, и выбирал для стоянок тенистые уголки, где можно было приятно вздремнуть перед тем, как снова отправляться в путь. На этом пути обоим путникам попадались только крестьяне — одни мрачные и неразговорчивые, другие приветливые. В одном крестьянском хозяйстве Икер составил несколько писем на адрес администрации района, с которой у их хозяина был конфликт. В обмен писцу дали продуктов на дорогу.

На подходе к богатой и процветающей провинции Файюм осел стал настойчиво реветь.

Вне всякого сомнения, он почувствовал опасность.

На самой вершине холма Икер увидел шакала. Высокие лапы, тонкая голова, пристальный взгляд, рассматривающий чужака, который осмелился проникнуть на его территорию. Вытянув вертикально шею, шакал издал странные пронзительные звуки, которые внимательно слушал Северный Ветер. Твердым шагом он направился к хищнику.

Икер понял, что оба зверя поговорили друг с другом. Разве шакал не был воплощением Анубиса, которому известны все дороги как в этом, так и в том мире?

Равняясь на быструю походку их проводника, который, однако, старался не дать им потеряться, оба товарища добрались до Рахенти, что переводилось как «устье канала», населенного пункта с большой плотиной и шлюзом, который регулировал поступление воды из рукава Нила в Фаюм. Благодаря ирригационным работам инженеров Сесостриса II, площадь обрабатываемых земель была увеличена, а орошение стало управляемым.

Несколько стражников преградили путникам дорогу.

— Военная зона, проход запрещен, — сказал старший по чину. — Кто ты и откуда идешь?

— Меня зовут Икер. Я писец из города Тота.

Стражник нехорошо улыбнулся.

— Не свисти! В твоем возрасте! Так я и поверил. А я, знаешь ли, главный генерал царского войска. У меня есть такая особенная черта: я вывожу на чистую воду врунов. Но, между нами, ты мог бы соврать и получше.

— Это правда. Я покажу вам документ, и он вас убедит.

В тот момент, когда Икер открывал одну из сумок, которые нес его осел, луки стражников натянулись и острие короткого ножа коснулось живота юноши.

— Не двигайся больше! Ты хотел взять оружие, а? Никто не ходит по этой тропе, только охрана. Кто тебе показал ее?

— Но вы же мне не поверите!

— Все же скажи.

— Шакал.

— Ты прав, я тебе не верю. Ты, вероятно, лазутчик из какой-нибудь шайки, которая хочет поворовать в нашем районе.

— Сами посмотрите в моей дорожной сумке! Там только письменные принадлежности, которые нужны писцу. Только, пожалуйста, поосторожнее с ними!

Стражник недоверчиво порылся в сумках подозреваемого. Он был разочарован: оружия не оказалось.

— Ну ты хитрец! А где твой знаменитый документ?

— Это папирусный свиток с печатью, он предназначен управляющему Кахуна. Печать поставил Джехути, правитель провинции Зайца.

— Если я сломаю печать, управляющий обвинит меня во вскрытии официальной почты. Если я оставлю ее в целости и сохранности, я буду вынужден поверить тебе на слово. Еще одна прекрасная западня! Ну ты весельчак! Я бьюсь об заклад: документ — поддельный. Но меня не проведешь! Людей вроде тебя я вижу насквозь.

— Прекратите говорить глупости и ведите меня к управляющему Кахуна.

— Ты думаешь, что он будет тратить свое время, чтобы принимать бродяг вроде тебя?

— Вы прекрасно видите, что я писец!

— Ты ведь украл эти инструменты? У кого?

— Мне их дал генерал Сепи.

— Не знаю такого. Ну, это все равно; ты можешь выдумать любое имя! Почему бы и не генеральское?

— Вы ошибаетесь. Все, что я вам говорю, — истинная правда.

— А все, что хочу знать я, так это вот что: ты действуешь один или с сообщниками?

Икер начал терять терпение, и стражник это понял.

— Никаких необдуманных шагов, малыш! В противном случае я продырявлю тебя, и все мои подчиненные будут свидетелями того, что я прав.

Их было слишком много, чтобы Икер мог их побороть, а бегал он недостаточно быстро, чтобы убежать от стрел лучников.

— Пусть управитель Кахуна сломает печать и прочтет это рекомендательное письмо. Тогда вы поймете свою ошибку.

— Ты мне уже угрожаешь? Тогда какое-то время проведешь в тюрьме.

— Вы не имеете права меня туда сажать.

— Ты думаешь?.. Наденьте на него колодки. Да поживее!

Три стражника набросились на писца и повалили на землю, заломили руки за спину, надели колодки и лишь затем подняли его.

— Что вы сделаете с моим ослом?

— Прекрасное животное, здоровое и сильное! Я найду ему применение.

— А мой инструмент?

— Мы обменяем его на одежду.

— Вы — вор!

— Не меняй местами наши роли, мой мальчик! Вор — это ты. И начальство меня похвалит за то, что схватил тебя вовремя. Когда несколько месяцев посидишь в вонючей дыре с такими же бандитами, как и ты, станешь покладистей. А потом несколько лет каторжных работ вернут тебе любовь к труду и хорошему поведению. Уведите-ка его, чтобы я его больше не видел.

Икер ни слова не сказал конвоирам, которые вели его в тюрьму, находившуюся за городом. Они бросили его в камеру, где уже сидели три вора — один молодой и двое старых.

— А ты-то что сделал? — спросил его молодой.

— Ничего.

— Я тоже. А сколько ты украл кур?

— Ни одной.

— Не бойся, ты можешь сказать. Мы такие же, как ты.

— Сколько времени вы уже тут?

— Несколько недель. Ждем, пока судья захочет нами заняться. К несчастью, он вовсе не мягкий человек. Мы рискуем получить по полной форме, учитывая, что мы здесь уже не в первый раз. Когда признаешь свою вину и делаешь вид, что раскаиваешься, он выказывает чуть больше снисхождения. И если ты не привык, тебя это потренирует.

— Я — писец и никого не обворовывал.

Один из стариков приоткрыл глаз.

— Писец в тюрьме? Ну тогда ты, должно быть, большой преступник! Расскажи нам.

Икер устало сел в углу камеры.

— Оставим его в покое, — сказал молодой.

Икер потерял все, но отказывался предаваться отчаянию.

Не попал ли он в новую западню? Нет, ведь его вел шакал Анубиса. И речь здесь лишь о недоразумении. Даже если для того, чтобы оно развеялось, нужно какое-то время, и юный писец добьется своего.

46

Дверца камеры с грохотом отворилась.

— Ты! — сказал стражник Икеру. — Вставай и иди за нами.

— Куда меня отправят?

— Там увидишь.

Трое тюремщиков повели его вдоль здания тюрьмы, но, к большому удивлению Икера, деревянные колодки ему не надели.

— Меня освободят?

— Нам приказано доставить тебя к начальству. Если попытаешься сбежать, убьем.

Надежда на лучшее будущее улетучилась. «Начальство» означало для Икера новое тяжкое осуждение: без сомнения, ему грозят несколько лет каторжных работ на медных рудниках или в каком-нибудь крохотном оазисе в Западной пустыне.

Один против троих — можно было рискнуть! Но нужно, чтобы стражники хоть чуть-чуть отошли в сторону, чтобы у Икера была возможность от них оторваться. Увы! Это были честные парни, профессионалы, и они ему этого шанса не оставили.

Икер увидел город Кахун — прямоугольник 390 на 420 метров, огражденный крепостной стеной высотой в шесть метров и шириной в три. Главные ворота находились в северо-восточном углу стены. У ворот на сторожевом посту стояли четверо военных.

— Вот, привели вам заключенного.

— Хорошо, им сейчас займутся, — сказал старший чин, подозвавший двух своих людей.

Солдаты, более крепкие на вид, чем стражники, были вооружены дротиками. Если они хорошо ими владеют, то Икеру далеко не уйти. Юноша все же решил отказаться от побега.

Процессия из четырех человек направилась по широкой улице, от которой отходили боковые улочки, обслуживающие главные кварталы города. С первого взгляда было видно, что весь ансамбль был тщательно расчерчен на квадраты и соответствует точному плану. В этом странном месте, где царила непривычная для египетского города тишина, Икер почувствовал себя очень уютно.

Немного лавок, красивые белые дома, примерная чистота: Икеру хотелось бы поглядеть и на дальние улочки Кахуна, но солдаты заставили его ускорить шаг.

— Поспешим, управитель не любит ждать.

Внушительный дом управителя города был построен на акрополе и доминировал над целым городским районом. Даже если огромный дом в семьдесят комнат занимал не менее 2700 квадратных метров площади, войти туда можно было через узкий вход. По обеим сторонам от него — две сторожки, занятые стражниками.

— Вот заключенный, которого управитель желает видеть, — объявил старший воин.

— Минуту, я предупрежу интенданта.

Налево начиналась выложенная плитками дорожка, которая вела на кухни, на скотный двор и в мастерские. Интендант, солдаты и Икер пошли по правой дорожке, которая вела в прихожую дома. От нее начинался коридор, выходивший во двор, который с южной стороны замыкался портиком, где хозяин дома любил дышать свежим воздухом. Минуя то крыло дома, где находились спальни и бассейны, интендант повел посетителей в приемную с двумя колоннами.

Низко наклонив голову, управляющий храмом долины царя Сесостриса II выслушивал суровый выговор. Интендант, смутившись, повернул назад.

— Подойди, — приказал ему хозяин, низенький человек с узким лбом и густыми бровями.

— Вот заключенный, которого...

— Знаю, — сухо отрезал управитель. — Выйдите отсюда все и оставьте нас наедине.

— Этот разбойник может быть опасен, — вмешался старший стражник, — и...

— Замолчи и слушай, что тебе говорят.

Икер остался один перед управителем, мрачный взгляд которого не предвещал ничего хорошего.

— Тебя зовут Икер?

— Это мое имя.

— Откуда ты родом?

— Из Медамуда.

— А откуда идешь?

— Из города бога Тота.

— Ты узнаешь это?

Управитель показал юноше его письменные принадлежности, разложенные на низком столике.

— Эти вещи принадлежат мне.

— Где ты их купил?

— Их дал мне генерал Сепи. Мне выпало счастье быть его учеником, потом меня возвели в достоинство писца. Правитель провинции дал мне мой первый пост.

Управитель города снова прочел папирус, который ему принесли стражники и печать которого он вскрыл.

— Охрана у моего города удовлетворительная, но ум — не самое главное качество, которое требуется от сил порядка. Стража не поняла, кто ты. Такой молодой писец, о котором к тому же так похвально отзывается правитель провинции, известный скорее своей скупостью на похвалы, заслуживает внимания. Итак, почему же ты хочешь работать в Кахуне?

— Чтобы попытаться войти в элиту писцов.

Взгляд управителя города стал менее агрессивным.

— Мой мальчик, ты просто не мог сделать выбор удачнее! Этот город был выстроен геометрами и жрецами, посвященными в тайны. Они также возвели пирамиду. Потом это место стало административным центром первого порядка. Я должен управлять землями, карьерами, складами, мастерскими, заниматься переписями, следить за перемещением рабочей силы в Фаюм, проверять закупки и ежедневные расходы, убеждаться в том, что жрецы, ремесленники, писцы, садовники и военные правильно исполняют свою работу... Это изматывающее занятие больше не оставляет мне времени, чтобы я мог посвятить себя своей страсти: письму. Заметь, все уже сказано, и никто, даже я, не способен изобрести новое. Ах, если бы я мог изобретать удивительные слова, сочинять еще ни разу не звучавшие выражения! Каждый следующий год тяжелее предыдущего, правосудие недостаточно справедливо, а божественные деяния остаются таинственными. Даже власть уважается недостаточно. Если хочешь знать мое мнение, все идет вкривь и вкось. Кто замечает это? Кто принимает необходимые меры? Кто осмеливается изгнать зло? Кто на самом деле помогает бедным? Кто борется с лицемерием и ложью?

— Разве не в этом состоит роль фараона? — скромно заметил Икер.

Возбуждение управителя города спало.

— Конечно, конечно... И все же помни, что основное — это письмо. Писатели не строят ни храмов, ни гробниц, у них нет других наследников кроме их текстов, которые живут дольше их и осуществляют их славу — век за веком. Твои дети — это твои кисти и твои таблички. Твоя пирамида — это твои книги. А я трачу свой талант на бесконечные административные хлопоты.

— Вы намерены поручить мне пост?

— Хм... Предупреждаю тебя: ты будешь в компании писцов высокой квалификации, которые не терпят любительщины. Они не простят ни одной ошибки и потребуют у меня убрать тебя, если твои технические знания окажутся недостаточными. Хочу верить, что правитель провинции Джехути написал о тебе правду... Так вот, мне нужен кто-то в управлении складами.

Икер не выдал лицом своего разочарования. Разумеется, он надеялся не на такое место.

— Я много работал в архивах и...

— Архивная служба укомплектована полностью, и я вполне ею доволен. Генерал Сепи разве не научил тебя управлять складом?

— Эту дисциплину мы не пропускали, и я благодарю вас за то, что вы оказали мне доверие.

— Только реальность имеет значение, мой мальчик! Или ты компетентен, или ты не компетентен. В первом случае Кахун станет для тебя раем, а во втором ты быстро вернешься туда, откуда пришел.

— Я хотел бы оправдать ваши ожидания. Но есть пункт, на котором я решусь настаивать.

— Что это за пункт?

— Мой осел. Он — мой товарищ, и я хочу его найти.

— С твоим жалованьем ты купишь себе другого!

— Вы не понимаете. Северный Ветер для меня — единственный. Я его спас, он — мой советчик.

— Осел?.. Твой советчик?..

— Он умеет отвечать на мои вопросы. С ним я все сумею. А без него я пропал.

— Знаешь ли ты, по крайней мере, где он?

— Вероятно, возле тюрьмы, где я сидел.

— Вот записка, которая позволит тебе забрать его на вполне законных основаниях. Мой интендант покажет тебе, где находится твое служебное жилье.

Икер почтительно поклонился.

— Генерал Сепи говорил тебе о великих писцах, познавших секрет созидания?

— Слух, понимание и владение огнем разве не являются качествами, необходимыми для постижения его?

— У тебя был прекрасный учитель! Но нужно подумать о твоей экипировке.

— Разве вы не вернете мне мои инструменты?

— Разумеется, да! Я говорю о другой экипировке — о той, что состоит из знаний, которые необходимы, чтобы проходить через двери, получить лодку у перевозчика или счастливо избегнуть большой сети, которая ловит души плохих путников. Без этой науки ты станешь лишь обычным писцом.

— Где я могу приобрести это знание?

— Ищи сам, мой мальчик! Учеба в школе — одно, а постижение ремесла — другое. Разве не говорят, что лучшие ремесленники сами делают свой инструмент?

Смущенным вышел Икер из Кахуна. Почему управитель города сказал такие загадочные слова? Почему он приоткрыл перед ним существование таинственного знания, которое к тому же недоступно? Как и генерал Сепи, и правитель провинции Джехути, он также прятался за маской. Но это новое испытание не приводило юношу в отчаяние, напротив: если ему действительно протягивали шест, он за него ухватится, чтобы не утонуть в реке. А если речь идет лишь об иллюзиях, то он их рассеет.

Стражник дремал на пороге тюрьмы, засунув руку за перевязь.

Икер тронул его за плечо, стражник подскочил.

— Чего тебе?

— Я пришел за своим ослом.

— Это не тот громадина с головой тверже гранита и с неукротимым взглядом?

— Твое описание мне кажется верным.

— Ну, тогда посмотри, что он мне сделал! И он ранил трех других стражников, кусался, брыкался!

— Это нормально, потому что он слушается только меня. Отпусти его.

— Поздно.

— Как, поздно? — спросил Икер, и сердце его сжалось.

— Начальник решил забить этого дикого зверя. Понадобилось не менее десяти человек, чтобы его связать.

— Куда его повели?

— На пустырь, за тюрьму.

Икер побежал так быстро, как только мог.

Северный Ветер лежал на боку, его ноги были связаны веревками, а те привязаны к кольям. Жрец занес над ним жертвенный нож.

— Стойте! — крикнул во всю мочь писец.

Все обернулись. Осел с надеждой всхрапнул.

— Это животное опасно, — сказал жрец. — Нужно искоренить его злую силу.

— Этот осел принадлежит мне.

— Может, у тебя и документ есть, который это доказывает? — с иронией спросил старший стражник.

— Тебе хватит документа за подписью управителя Кахуна?

Стражник был вынужден подчиниться.

Икер выхватил из рук жреца нож и освободил своего товарища.

Понимая, что Икер второй раз спас его от верной смерти, Северный Ветер лизал ему руки.

— Пойдем, Северный Ветер. Мне много нужно рассказать тебе.

49

Икер протер глаза.

— Это именно здесь? — спросил он у интенданта управителя, который привел его к великолепному дому в одном из кварталов Кахуна, где находились самые большие жилища.

— Херемсаф, твой непосредственный начальник, согласен поселить тебя у себя. Не слишком доверяйся ему, у него сложный характер.

Этот город не был похож ни на один другой. Квартал, раскинувшийся на десятке гектаров, был отделен от западного квартала стеной из обожженного кирпича. Через него проходило с десяток параллельных улиц. Большая оживленная магистраль шириной в девять метров пересекала город с севера на юг. План был, по всей вероятности, задуман и исполнен архитектором, который любил ясность и четкость.

Интендант постучал.

У открывшего дверь человека была неприветливая внешность. Однако его мрачное квадратное лицо украшали элегантные, идеально подстриженные усы.

— Вот Икер, писец, назначенный в снабжение. Он...

— Я знаю, что нужно будет делать ему и что нужно делать мне, интендант.

Интендант поспешил уйти, пока Херемсаф рассматривал Северного Ветра.

— Это что такое?

— Мой осел, он...

— Я еще способен отличить осла от человека, даже если порой разница невелика. Зачем он тут?

— Северный Ветер возит мои письменные принадлежности.

— Откуда у тебя инструмент писца?

— Его мне подарил генерал Сепи, мой учитель из провинции...

— Мне известно, кто такой Генерал Сепи и в какой провинции он преподает. Когда он исключил тебя из своего класса и за что?

— Меня не исключали! Поскольку я был его лучшим учеником, господин Джехути поручал мне трудную работу.

— Даже самые осторожные допускают просчеты. В чем состояла твоя работа?

— Я составлял список положительных и отрицательных сторон потенциала провинции. Я детально изучил отчеты других писцов и составил для Джехути критическое описание.

Херемсаф пожал плечами.

— Ты слишком молод, чтобы тебе поручали такое деликатное дело.

— Уверяю вас, что...

— Я знаю профессию, а ты — нет. В действительности же тебе было поручено разобрать старые архивы. Ты должен научиться слушать, потоку что слушать — это лучше всего. Когда слух хороший, то и слова хорошие.

— Бог любит того, — добавил Икер, — кто слышит.

— Ты знаешь Максимы Птах-Хотепа? Тем лучше. В особенности не забудь вот о какой: невежда не слушает, он рассматривает знание как незнание и живет тем, от чего умирают. А теперь говори правду: почему ты хочешь работать в Кахуне?

— Потому что именно здесь формируются самые лучшие писцы царства.

— И ты хочешь стать одним из них! Тебе, без сомнения, ведомо, что жадность — худший из недостатков, неизлечимое зло, источник всех зол.

— Желать совершенствоваться в своей профессии — разве это жадность?

— Потом увидим. Ты уверен, что сказал мне все?

— На данный момент, да.

— Тебе повезло, у меня в стойле как раз есть место. Но туда я принимаю только трудолюбивых и дисциплинированных ослов. Те же требования я предъявляю и к тебе. Моя кухарка будет готовить тебе еду. И, напротив, моя служанка не станет заниматься уборкой твоей комнаты. Сам тщательно все убирай, иначе выгоню. Этот дом должен оставаться образцом частоты. В случае, если возникнут какие-либо проблемы, не спеши необдуманно разрешить их сам. Спросишь совета у меня и поступишь согласно моим инструкциям. Быстро устраивайся, мы уезжаем через час.

Когда Икер увидел свое новое жилище, он позабыл резкость своего нового хозяина. Комната была просторная, светлая, в ней были две циновки отличного качества, низкая кровать с изголовьем и подушкой, с простынями из тонкого льна — для лета, и из грубого — для зимы, сундуки для хранения вещей и два масляных светильника!

Еще не придя в себя от удивления, Икер отвел своего осла в стойло, находившееся позади дома, недалеко от кухни под открытым небом. И здесь Икера не постигло разочарование. У Северного Ветра было большое пространство, отведенное для него одного, много корма и полный бак воды.

— У меня сложилось впечатление, что придется заслужить эту удачу.

Осел поднял правое ухо.

— Пей, сколько хочешь, и ешь досыта, Северный Ветер, но не опаздывай! Я уверен, что наш начальник не выносит даже минимальных опозданий.

Икер не ошибся. Херемсаф уже ждал его на пороге своего дома.

— Этот осел выдержит вес и моего собственного писцового инструмента?

— Что ты об этом думаешь, Северный Ветер? — спросил Икер.

Животное согласилось.

— Если я правильно понял, — удивился Херемсаф, — решает — он!

— Он мой единственный друг.

Поджав губы, Херемсаф прикрылся своей табличкой, досками для записей и сумкой с кисточками.

— Вперед.

Во всем городе царила благоговейная атмосфера. Даже подметальщики, которые мели центральную дорогу и прилегающие к ней вспомогательные улицы, не окликали друг друга.

— Сразу внесем в ситуацию ясность, — сказал Херемсаф. — Фараон назначил меня интендантом пирамиды Сесостриса II и храма Анубиса. Поэтому в моем ведении — поставка кувшинов с пивом, хлеба, мяса, зерна, масла, ароматов, проверка счетов, работа чиновников, распределение продуктов питания и еще ведение ежедневных записей в книге. Эта огромная нагрузка не оставляет мне нисколько свободного времени. Следовательно, те, кто работает под моим началом, должны доказать свою компетентность. Здесь не место любителям.

Участок, где располагались зернохранилища, произвел на Икера огромное впечатление. Достаточно было увидеть их число и размеры, чтобы понять, что жителям Кахуна голод не грозит! Определенно, маленький городок пользовался огромными монаршими милостями!

— Что ж, показывай себя! — сказал Херемсаф.

Писец вынул свой инструмент. На одной табличке он отметил количество изолированных зернохранилищ, потом заинтересовался теми, что стояли группами и имели размеры от двух до восьми метров в высоту. Затем обошел их внутри, проверил качество кирпича, прочность и герметичность сводов, которые необходимы для предотвращения появления гнили.

Когда солнце стало садиться, Икер снова подошел к своему начальнику.

— Мне понадобится несколько дней, чтобы убедиться в том, что в этих хранилищах нет каких-либо недостатков. Я должен привести в порядок свои записи и сделать более углубленные наблюдения.

Херемсаф воздержался от комментария.

— Я отправляюсь в храм Анубиса. Возвращайся домой, там тебе приготовлен обед. С раннего утра тебе снова нужно быть здесь.

Крышки, которые предназначались для закрывания загрузочных отверстий в верхней части зернохранилищ, были в порядке, но зато некоторые дверцы отверстий для выгрузки, находившиеся по переднему фасаду, двигались в своих петлях плохо. Икер сделал соответствующие наброски и в подробном отчете изложил риск. Впрочем, это были всего лишь детали по сравнению с главной аномалией. Погруженный в свои раздумья, юноша искал способ изложить свои мысли с наибольшей ясностью. Вдруг его кто-то хлопнул по плечу.

— Это ты — новый писец в управлении снабжения? — спросил у него крупный и потный человек лет пятидесяти.

— Я всего лишь помощник Херемсафа.

— Херемсаф — зануда. Он ненавидит все человечество и находит удовольствие лишь в том, чтобы делать гадости себе подобным.

— Мне не в чем пожаловаться на своего начальника.

— Ничего, это быстро появится! Чем занимаешься?

— Я должен убедиться в хорошем состоянии зернохранилищ.

— Теряешь время. Здесь — никаких проблем.

— Как ты можешь быть в этом уверен?

— Потому что в прошлом году сам занимался их изучением. Говорю тебе, никаких проблем.

— У меня в этом меньше уверенности.

— Ты что это, друг? Я — опытный и известный писец. Никто не смеет подвергать сомнению мои слова.

— В таком случае, почему же ты отсюда ушел?

— Скажи, какой любопытный! Хочу взглянуть на твой отчет.

— Об этом и речи не может идти. Он предназначен только Херемсафу, и никому, кроме него.

— Ну-ну! Какие церемонии между коллегами! Ведь мы не должны подставлять друг другу ножку.

— Сожалею, но не могу.

— По крайней мере, скажи, что ты нашел не в порядке!

— Эти сведения интересны только моему начальнику.

— Так, прекратим эти бесконечные разговоры! Мы в Кахуне живем спокойно и не любим проныр. Тебе понятно?

— Более или менее.

— Ты что, нарываешься на неприятности?

— Я только хочу спокойно работать.

— Если будешь продолжать в том же духе, вряд ли тебе это удастся! Послушай меня внимательно: эти зернохранилища в полном порядке, и в них нет никаких изъянов, потому что ими занимался я. Понятно?

— Совершенно.

— Ну вот и хорошо! Между профессионалами доброй воли все всегда улаживается.

— Мне не хватает только одной детали — твоего имени. Но я его легко узнаю, и, таким образом, мне станет известен человек, который виноват в серьезных неполадках, которые я опишу в своем отчете.

— Ты совершаешь глупейшую ошибку и...

— Никто не помешает мне исполнить свой долг.

Херемсаф свернул только что прочитанный папирус.

— Ты выдвигаешь серьезные обвинения, Икер.

— Они обоснованы. Два зернохранилища построены из кирпича более низкого, чем нужно, качества и, стало быть, должны быть снесены. Мой предшественник покрыл мошенническую операцию в ущерб безопасности и общему интересу.

— Ты в этом уверен?

— Я сделал проверку. Я уже не говорю об угрозах, которые прозвучали из уст этого бандита! В любом случае, мне он смешон. Но существует ли хоть где-нибудь на этой земле место, где бы царили истина и справедливость, одно-единственное место, где можно было бы доверять людям?

— Плохой вопрос и неверно поставленная проблема, — рассудительно сказал Херемсаф. — Известны ли тебе тайны божественной книги, искусство ритуала, заклинания, которые позволяют душам справедливых речами передвигаться в мире? Конечно, нет! В этом случае вместо того, чтобы возмущаться, как делает невежда, вооружись.

— Вооружиться... Управитель уже призывал меня к этому! Как это сделать, занимаясь снабжением?

— Все пути ведут в центр, если сердце справедливо. Достойно задавать только один вопрос: являешься ли ты обычным человеком или дух твой жаждет высшей истины?

50

Сесострис и его малый совет только что выслушали проект указов, составленный Медесом. Медес попытался как можно вернее передать мысль монарха, избегая задевать правителей провинций Уакха и Саренпута, бывших отныне явными сторонниками фараона.

— Кто-нибудь желает внести замечания или исправления?

Никто из членов совета Великого Дома не взял слова.

— Значит, эти указы приняты. Пусть их разошлют по всей стране.

— Каким путем это сделать, Великий Царь?

— Возвращайся в Мемфис и используй почтовую службу.

Внутренности Медеса свело от страха.

— Если мой корабль будет перехвачен правителями провинций, я...

— Ты отправишься на торговом корабле, зафрахтованном Саренпутом, и доберешься до столицы без помех.

В продолжение большей части пути Медес не мог есть ничего, кроме хлеба и воды. В каждую секунду он опасался, что на него нападет враждебное войско или остановит дотошный контроль представителей провинциальных властей.

Но судьба оказалась к нему благосклонной, как это и предсказывал фараон Сесострис.

Спешно Медес забежал в свой кабинет, где собрал своих основных сотрудников и приказал им действовать, не мешкая. Наказание последует за малейшую задержку. Государственная служба не является пожизненной привилегией. Нужно постоянно доказывать, что ты ее достоин, и заботиться об исполнении своего долга.

Медес, как закоренелый трудяга, быстро выводил на чистую воду лентяев и немедленно их увольнял. В этот вечер, как обычно, он последним уходил из управления и воспользовался этим, чтобы взглянуть на то, как ведется текущая работа. Вот, опять приходится поправлять плохо свернутый папирус, а вот чернильные пятна на новой табличке! С завтрашнего дня виновным придется искать себе новое место! В эти несколько месяцев Секретарь Великого Дома собрал лучшую команду писцов во всем Мемфисе, доказывая тем самым фараону Сесострису свои заслуги. Как фараон сможет с недоверием относиться к такому ревностному чиновнику?

К себе домой Медес не пошел.

Убедившись в том, что за ним никто не следит, он отправился в порт и стал петлять по запутанным улочкам, где легко было заметить какого-нибудь постороннего зеваку.

Вследствие его высокого назначения и миссии по инвентаризации храмов, которой требовал Сесострис, поле для маневра сократилось у Медеса почти до отрицательных величин. Его тайные богатства, лишенные незаконных вливаний, застыли в прежнем объеме. Конечно, благодаря своему инстинкту, он незамедлительно обнаружил новую лазейку, которая была, без сомнения, более прибыльной, но зато и более рискованной, потому что зависела от хитрого и бесчестного посредника. Медес должен поставить его на место и вместе с тем не лишить желания работать.

Богатый двухэтажный дом его посредника скрывался в довольно бедном квартале. У входа охранник.

— Я немедленно хочу увидеть твоего хозяина.

— Его нет дома.

— Для меня он — дома. Покажи ему это.

Медес дал охраннику небольшую кедровую дощечку, на которой был изображен иероглиф в виде дерева.

Ждал он недолго. Низко кланяясь, охранник пригласил его войти в дом.

Хозяин, одетый в длинное пестрое платье, сильно надушенное и напоминающее покроем тяжелую амфору, сам шел навстречу гостю.

— Мой драгоценный друг, какая огромная радость принимать вас в моем скромном жилище! Входите, входите, прошу вас!

Ливанский негоциант пригласил Медеса в гостиную, в которой находилось слишком много экзотической мебели. На низких столиках стояли вазы со сластями и сладкие напитки.

— Я как раз закусывал перед обедом. Не желаете ли присоединиться?

— Я тороплюсь.

— Хорошо, хорошо... Хотите поговорить о делах?

— Вот именно.

Ливанцу вовсе не понравилась такая спешка, но, чтобы укорениться в Египте, нужно было подчиняться.

— Когда будет поставка? — спросил Медес.

— Наш корабль придет на следующей неделе. Надеюсь, что все необходимые разрешения будут выданы.

— Я этим занимаюсь. Груз?

— Первосортный кедр.

В Египте не хватало леса, и его приходилось импортировать. Лучший лес продавался по высокой цене. Уже давно Медес изучал каналы с надеждой извлечь из них максимум прибыли. И еще нужно было найти негоцианта, который бы разделял его взгляды и был бы достаточно ловким, чтобы довести дело до конца.

— Как организована твоя торговая сеть?

— Наилучшим образом, господин, наилучшим образом! У меня есть надежные контакты в этом районе, и я предлагаю лес по цене вполовину ниже официального курса, зато оплата вперед! Поскольку этого леса в документах никогда не было и он не фигурирует ни на одном счете, ни у покупателя, ни у продавца не будет проблем. Ваши соотечественники любят добротные материалы и, не колеблясь, выписывают их, заказывая даже тайно. Потом дерево используют при строительстве домов или отдают искусным столярам, которые делают из него изысканную мебель.

— Если это первое дело будет успешным, за ним пойдут и другие.

— Будьте в этом уверены! У меня лучшая команда профессионалов, они — преданные и молчаливые люди.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что без моих усилий успех предприятия был бы невозможен?

— Вы — архитектор этого предприятия, я это хорошо понимаю. Я вам чрезвычайно благодарен и...

— Три четверти доходов — мне, четверть — тебе.

Сердце ливанца, казалось, оборвалось. Только долгие годы и огромный опыт позволили ему сохранить внешнюю улыбку, хотя внутренне он готов был задушить этого невиданного вора.

— Обычно, господин, я...

— Эта ситуация — необычная, и ты мне обязан всем. Благодаря мне для тебя открылся египетский рынок, и ты станешь очень богатым. Поскольку ты мне симпатичен, я с тобой более чем благоразумен.

— Я вам очень признателен, — горячо заверил ливанец.

— Никогда никому обо мне не говори. Если совершишь неверный шаг, я тебя арестую за мошенничество. И твое слово против моего ничего весить не будет.

— Рассчитывайте на мое молчание.

— Люблю поговорить с умным человеком. До встречи, скоро отпразднуем наш первый успех.

Медес не испытывал никакого доверия к ливанцу и наблюдал за каждой фазой этой операции, которую он остановит при первом же инциденте. Теперь же этот негоциант так глубоко заглотил денежную наживку, что, может быть, и станет серьезным партнером.

Жергу был пьян.

В ожидании Медеса он поочередно опустошал кувшины с крепким пивом, которые требовал у недовольного слуги. Скрепя сердце, слуга повиновался: он был обязан исполнять требования этого грязного типа, которого так ценил его начальник.

Когда Медес пришел, Жергу встал и попытался держаться прямо.

— Я, может быть, и выпил лишку, но мой разум тверд.

— Садись.

Жергу прицелился и постарался не попасть мимо кресла.

— У меня хорошие новости. Мной доволен Верховный Казначей Сенанкх, у которого, впрочем, характер не из легких, несмотря на его добродушный внешний вид. Я считаю его исключительно недоверчивым и держусь своего места, чтобы не вызвать подозрений.

— Как с женщинами?

— Пользуюсь только профессионалками, — признался главный инспектор запасов. — Так мне не приходится опасаться каких-либо жалоб.

— Продолжай в том же духе. Мне не нужны скандалы с женщинами из хорошего общества. Каковы, по твоему мнению, слабости Сенанкха?

— Гастрономия. Он не выносит ни банальных блюд, ни плохого вина.

— Этого недостаточно, чтобы его скомпрометировать. Ты слишком много занимаешься собой и мало уделяешь внимания другим, Жергу. Мне нужно больше информации. А хорошие новости?

Жергу мечтательно улыбнулся.

— Сенанкх взял меня с собой на Абидос. Он занимался сокровищами храма, а я — условиями жизни жрецов.

Глаза Медеса вспыхнули.

— Тебе разрешили доступ в храм?

— Нет, только в административные службы. И все же я не зря потратил свое время. Во-первых, я узнал, что остров охраняется армией.

— Почему?

— Понятия не имею, это мне кажется скорее странным. Но задавать вопросы означало бы навлечь на себя неприятности.

Медес негодовал.

— Попасть на священную территорию Абидоса и не узнать главного? Порой, Жергу, я спрашиваю себя, достоин ли ты моей дружбы!

— Я еще не закончил... Потом я встретил одного жреца, с которым надеюсь сохранить контакты. Забавный человек, который мог бы вас заинтересовать.

— С какой стороны?

— Наши взгляды странным образом встретились. Этот тип, возможно, и большой ученый, но у меня сложилось впечатление, что он недоволен своей судьбой и хотел бы ее улучшить.

— Ты не строишь иллюзий?

— Тех, кого можно совратить, я нюхом чую!

— Жрец с Абидоса... Это невозможно!

— Увидим. Если меня снова пригласят поговорить с ним, я узнаю больше.

Мечты стали одолевать Медеса: иметь союзника внутри Абидоса, духовного центра Египта, иметь возможность им манипулировать, вызнать секреты тайного храма и использовать их с выгодой для себя! Нет, это мираж.

— Знаешь ли ты имя и функции этого жреца?

— Нет еще, но его представили как моего главного собеседника в вопросе обеспечения его коллег. Наше общение было формальным. И все же я почувствовал, что что-то выходит иначе.

— Произнес ли он какие-нибудь слова, которые бы подтвердили это впечатление?

— Нет, но...

— Ты заблудился в собственном воображении, Жергу. Абидос — не такое место, как другие. Не надейся найти там обычных людей.

— Мой нюх редко меня обманывает, уверяю вас!

— На этот раз ты ошибаешься.

— А если прав я?

— Повторяю тебе: это невозможно.

51

Сехотеп медленно раздевал молодую женщину, которую встретил накануне вечером во время официального обеда. Тогда они все время смотрели друг на друга и в конце вечера условились встретиться наедине. Поскольку Хранитель Царской Печати и хорошенькая брюнетка имели одни и те же намерения, они не стали тратить времени не излишние словопрения.

Конечно, она была «слегка обручена», но как устоишь перед таким милым, высокопоставленным и видным чиновником с глазами, горящими умом и желанием? Ни один обычай не запрещал девушкам выходить замуж невинными, но все же предпочтительнее было иметь небольшой опыт, чтобы лучше удовлетворять желания будущего супруга.

Что касается Сехотепа, то он не мог обходиться без женщины больше нескольких дней. Жить без женской магической власти, запаха, аромата духов, чувственности, завораживающих жестов было для него невыносимо. Нет, он никогда не женится, потому что вокруг слишком много манящих душ, которые нужно завоевать, и прелестных тел, которые нужно исследовать. Несмотря на внушения Собека-Защитника, строгого моралиста, Сехотеп оставался мужчиной всех женщин...

Поскольку атмосфера в Элефантине после присоединения к Сесострису правителя Саренпута была спокойной, Хранитель Царской Печати снова думал об удовольствии, которое можно получать и давать. Как Высший распорядитель работ Фараона, он только что поставил свое разрешение на плане расширения храма Кхнум на острове в Элефантине, а с завтрашнего дня будет инспектировать санитарное состояние стад Саренпута, который, как и следовало верному слуге фараона, согласился на эту проверку без промедления.

Сехотеп опасался лишь того, что какой-нибудь несвоевременный гость испортит ему этот вечер, но ни один официальный чиновник не проявил нескромности. Итак, он занялся, нежно и страстно, изучением великолепного пейзажа, который открылся его взору. Впадины, долины и холмы тела его новой дамы сердца были прекрасны — здесь было чем порадовать даже самого пресыщенного гурмана!

Его секретарь был приучен дожидаться, пока он завершит свое «путешествие», и начинал его беспокоить только потом. На этот раз он принес ему письмо, написанное тайнописью, которую умел расшифровывать только он и фараон.

В содержании письма сообщалось о немедленном сборе малого совета.

— Везде царит полное спокойствие, Великий Царь, — заявил Собек-Защитник, — но я не снял ни одной из предпринятых ранее мер безопасности.

— Не впадая в блаженный оптимизм, — прибавил генерал Несмонту, — я должен признать, что поведение Саренпута ни в чем не отклоняется от нормы. Его воины находятся в настоящее время в моем подчинении, и я не могу пожаловаться на какие-то инциденты. Присоединение правителя кажется мне окончательным.

— Но оно, к сожалению, не таково, — ответил Сесострис. — Текст указов дошел до всех правителей провинций, и перед нами сейчас имеются их ответы.

Сехотеп взял слово.

— Уп-Уаут, глава одной из частей провинции Гранатового дерева и Рогатой змеи, произнес агрессивную речь, чтобы снова подтвердить свою независимость. Укх, который правит другой частью той же провинции, сделал то же самое. Джехути, возглавляющий провинцию Зайца, выказывает большое удивление, которое вызовет недоумение Великого Царя.

— Другими словами, неожиданная атака, — подчеркнул генерал Несмонту.

— Что касается Хнум-Хотепа, возглавляющего провинцию Орикса, то он в открытую утверждает мощь своего семейства, которое будет править на принадлежащей только ему территории.

— Значит, эти четыре властителя хотят войны, — заключил генерал. — С воинами Саренпута и Уакхи у нас немного шансов победить.

— Слишком рано вводить эти войска в сражение, — заметил Сесострис. — Их подчинение слишком недавнее. Но мы не можем больше оставаться бездеятельными.

Несмонту опасался нового удара, который на этот раз мог оказаться для фараона фатальным.

— Великий Царь, я советую вам быть возможно более осторожным. Правители враждебных вам провинций только что ожесточили свою позицию. Нападение на них с малочисленными силами приведет к поражению.

— Виновный в увядании акации — один из этих четверых: Уп-Уаут, Укх, Джехути или Хнум-Хотеп! — напомнил Сехотеп. — Каков бы ни был способ, нужно уничтожить причину гибели дерева!

— Объединяя провинции, — заявил Сесострис, мы собираем то, что было рассеяно, и участвуем в таинстве Осириса. Пока Египет разделен, Осирис более не царствует и процесс воскресения прерывается. Смерть охватывает небо и землю. Поэтому мы покинем Асуан и двинемся на север.

— С какой армией? — забеспокоился Несмонту.

— С той флотилией, которая позволила нам покорить Асуан, не пролив ни капли крови.

— Великий Царь, но ситуация совершенно другая! Саренпут был изолирован, а наши четыре противника живут вместе в одном районе. Их реакция подсказывает нам, что они объединились. Уп-Уаут известен своим агрессивным и неукротимым характером. Он ни на минуту не задумается, чтобы бросить против вас свою армию.

— Уезжаем завтра утром, — приказал царь.

В жилищах ханаан, пришедших из Сихема, Провозвестник долго проповедовал восстание против фараона и разрушение Египта. Его последователи, очарованные долгожданными словами, просто упивались этими воинственными мыслями. Одновременно будущие террористы еще нуждались в ободрениях своего начальника, потому что их внедрение в египетское общество шло не так легко, как представлялось вначале. Найти работу было не так трудно, но им противно было заводить контакты с населением и особенно с женщинами. Им противны были их раскованность, откровенность и влиятельность. По их мнению, эти самки должны были сидеть взаперти дома и слушаться своих мужей. И, кроме того, личность фараона была еще очень популярна. От него ожидали справедливости и процветания. Только что Сесострис сумел добиться обильного паводка, который надолго отодвинет призрак голода, а его новая администрация пользовалась репутацией честной и строгой.

Есть отчего впасть в уныние, но это состояние духа Провозвестнику знакомо не было.

— Не лучше ли, — в конце проповеди предложил один ханаанин, — вернуться домой, поднять наш край и ударить по Дельте?

Провозвестник заговорил с ним мягко, как если бы перед ним был слабоумный.

— Я и сам предпочел бы это решение. Но одержать быструю и полную военную победу отныне невозможно. Оккупационная египетская армия в зародыше задушит любую попытку бунта. Стало быть, нам нужно бороться изнутри, научиться жить здесь, узнавать глубже врага, его повадки и слабые стороны. Это — долгий и трудный путь, но я помогу вам — тебе и твоим товарищам.

Жилище ливанца было не слишком далеко от дома, где поселились ханаане, но Провозвестник выбрал запутанный и долгий маршрут, который уводил в сторону.

— Разойдемся в разные стороны, — сказал он Бешеному. — Дай мне уйти вперед, а сам спрячься.

— Если бы за нами следили, я бы увидел, но я ничего не заметил!

— Тот, кто следит, делает это ловко.

— Мне убить его?

— Нет, ограничься тем, что рассмотри его хорошенько и убедись в том, что он один.

Бешеный недоумевал. Кто мог их выследить? Между различными ячейками сетей Провозвестника существовали непроницаемые границы, и только он один знал их целиком. Что касается членов этих ячеек, то они, все без исключения, были яростными врагами Египта. Ни один изменник не смог бы проникнуть внутрь.

Бешеный прилег под навес и прикинулся спящим.

В конце кривой улочки он заметил ханаанина, который предлагал вернуться домой, — того, которого убеждал Провозвестник!

Ханаанин бежал, потом остановился, потеряв след, вернулся и пустился бежать по самой узкой улочке. За ним никто не шел.

Бешеный пошел за ним следом.

По всей вероятности, ханаанин потерял след Провозвестника. В сомнении он не знал, в каком направлении двигаться дальше.

В досаде он свернул налево.

Бешеному послышался странный звук, похожий на свист ветра в оперении сокола, когда тот стремглав падает на добычу. Провозвестник, возникнув вдруг ниоткуда, положил свою руку на голову ханаанина, который взвыл от боли, как если бы когти хищной птицы вонзились в его кожу.

— Ты меня искал?

— Нет, нет, господин... Я прогуливался!

— Врать бесполезно. Почему ты меня выслеживаешь?

— Уверяю вас, что я...

— Если ты откажешься говорить, я вырву тебе глаз. Боль непереносима. А потом я вырву тебе другой, и будет еще больнее.

В ужасе ханаанин признался.

— Я хотел узнать, куда вы идете и с кем встречаетесь.

— По приказу кого?

— Никого, господин, никого! Я не понимал, почему вы не хотите сформировать ханаанскую армию. Кроме того, я вас подозревал в том, что вы находитесь на службе у Египта, чтобы уничтожить наше движение сопротивления.

— А, может быть, это ты скорее состоишь на службе у фараона?

— Нет, я клянусь вам, нет!

— Это твой последний шанс сказать правду.

Коготь Провозвестника впился в глаз несчастного. Раздался невыносимый вой.

— Нет, не фараона, а вождя моего племени, в Сихеме, который хотел избавиться от вас!

Последний крик, короткий и ужасный, заставил заледенеть кровь Бешеного.

Ханаанин лежал, простершись, на земле. У него больше не было ни глаз, ни языка.

Ливанец медленно поднимался по лестнице, которая вела на террасу его жилища, откуда неслись приятные запахи. За ним поднимались Провозвестник и Бешеный. Бешеный, испытывая недоверие, предпочел осмотреть все комнаты.

— Мне нравится сидеть здесь на заходе солнца, — признался ливанец. — Отсюда открывается прекрасный вид. Кажется, что царишь над Мемфисом.

Действительно, взгляд парил над белыми домами и останавливался на храмах, этих жилищах идолов, ложных богов, которые Провозвестник низвергнет и уничтожит. От них не останется камня на камне, а статуи будут разбиты и сожжены. От пытки не ускользнет ни один жрец. Ни единый след прежнего духовного мира не должен уцелеть.

— Но мы пришли сюда не для того, чтобы любоваться вражеской столицей, —сказал Провозвестник. — Есть ли у тебя новости о Сесострисе?

— Только взаимоисключающие слухи. Одни говорят, что он попал в Элефантине в плен к правителю Саренпуту, а другие считают, что он овладел югом Египта в жестоком сражении. Но никому не известны намерения царя, если предположить, что он еще жив.

— Он жив, — утвердительно заявил Провозвестник. — Почему твоя сеть информаторов не дает больше действительных сведений?

Ливанец проглотил пирожное, чтобы успокоить свой страх.

— Потому что она еще недостаточно развита, особенно на юге. Мне нужно много времени, и я обещаю, что...

— Что ж, используй это время, но не разочаровывай меня.

Едва успокоенный примирительным тоном Провозвестника ливанец не скрыл от него ни одной трудности, которые встречались на его пути, объяснил ему, каким способом набирал своих информаторов и как внедрял их в среду населения. Основным препятствием были для него неторопливость средств сообщения, а порой и полное их отсутствие из-за конфликта, развязавшегося между некоторыми правителями провинций и фараоном Сесострисом. Нередки были случаи, когда Хнум-Хотеп блокировал суда и конфисковывал их содержимое. Кроме того, и это было немаловажно, агентам ливанца, чтобы общаться с военными и чиновниками, которые поставляли драгоценную информацию, нужно было прекрасно знать местные обычаи и отлично знать язык.

Провозвестник выслушал все очень внимательно.

— Ты хорошо работаешь, мой друг. Продолжай в том же духе. Терпение — это главное оружие.

— Я вступил в деловые отношения с забавным человечком, — добавил ливанец. — Знаю только, что он — высокопоставленный и влиятельный чиновник, который хочет заработать много денег. Я должен узнать о нем больше и надеюсь через его посредничество выйти на контакт с чиновником из царского дворца.

— Эту ступень преодолеть наиболее сложно, — сказал Провозвестник. — Будь предельно осторожен. Как зовут этого... этого делового человека?

— Он мне не назвал своего имени. А если бы назвал, то солгал бы.

Провозвестник закрыл глаза и, проникнув в память ливанца, попытался увидеть лицо этого странного негоцианта.

— Путь мне представляется интересным — заключил он. — Установи его личность, не беря на себя риска. В чем состоит ваш договор?

— Поставка ценной древесины. Он открывает мне мемфисский рынок, но его условия на грани неприемлемого. Я почти ничего не заработаю.

— Из этого «почти ничего» не забудь оставить долю и на мою боевую сеть.

— Как раз это и входит в мои намерения, господин!

— Экспедиция на Кахун организуется?

— Это тоже займет немало времени, даже много времени. Успешная операция требует наличия многих участников, и ни одно звено в цепи не должно оказаться слабым. И все же у меня есть прекрасная новость: мой первый агент прибыл в Кахун, нашел там работу и начинает изучать способ обеспечения охраны службами безопасности.

— Этот «кто-то» из компетентных людей?

— Из компетентных и таких, кого невозможно обнаружить, господин! Невозможно требовать неисполнимого, но это — прекрасное начало.

52

Икер присутствовал при снесении зернохранилища, выстроенного второпях из неподходящих материалов. Виновный в этом ущербном строительстве больше Икеру не угрожал, потому что его судили и приговорили к длительному сроку тюремного заключения. Строительство нового зернохранилища будет начато с завтрашнего дня по планам юного писца, которые были одобрены управителем.

В среде чиновников Кахуна репутация Икера мгновенно подскочила вверх. Вначале коллеги его презирали, а теперь он стал для них опасным конкурентом, способным стать кандидатом на занятие главного поста. Сумев так быстро распутать темное дело со строительством зернохранилища, он всем доказал, что обладает прекрасными техническими знаниями. Этот чужак, получивший образование в городе Тота, оказался достоин полученной там рекомендации. И все же этот слишком быстрый успех многих шокировал и рисковал нарушить сложившуюся иерархию.

Икер, равнодушный к заговорам и примирениям, ни с кем не сближался. Ему было достаточно дружбы Северного Ветра, и он не испытывал ни малейшей потребности поболтать со своими коллегами. Тем более что Херемсаф только что сообщил ему, что поручит ему новую, крайне деликатную, задачу: бороться с грызунами, быстро растущая численность которых причиняла огромный вред.

Юный писец решил применить главные действенные средства: окуривание дымом жилых домов, заделку нор, опытных котов-мышеловов, а также несколько домашних кобр, которые отличились в ловле мышей.

Икер занимался всей совокупностью строений и жилищ Кахуна — от самых богатых и больших особняков восточной части города до самых скромных жилищ на западной его части. В самых маленьких домах было по три комнаты, и в них было не больше шестидесяти метров, но жить в них было приятно.

Когда Икер заканчивал осмотр самого бедного квартала города, он заметил хорошенькую брюнетку, растиравшую между камнями зерно, подсыпая его из мешочка. Движения ее были размеренными, и дело спорилось.

— У тебя усталый вид, — сказала она ему. — Хочешь выпить немного свежего пива?

— Не хочу прерывать твою работу.

— Я уже закончила.

Грудь ее, округлой формы, была обнажена, на девушке была только короткая набедренная повязка. Грациозно встав, она отправилась в кухню и принесла оттуда полный стакан.

— Ты очень любезна.

— Меня зовут Бина, а тебя?

— Я — писец Икер.

Она посмотрела на него с восхищением.

— А я не умею ни писать, ни читать.

— Почему же ты не учишься?

— Чтобы жить, я должна работать. А, кроме того, меня и в школу не пустят, я нездешняя.

— Откуда ты родом?

— Из Азии. Моя мать умерла там, а отец работал в караване. В прошлом году он тоже умер, недалеко отсюда. Мне повезло, я нашла место кухарки. Поскольку я умею печь хлеб, варить пиво, а также делать пирожные, меня оставили. За это не так плохо платят, и ем я досыта.

Она была непосредственная, веселая и умела пользоваться своим очарованием.

— Ты, конечно, найдешь хорошего мужа и создашь свой очаг.

— О, я с недоверием отношусь к парням! Многих интересует только... Ну, ты меня понимаешь. Ты же, по крайней мере, выглядишь серьезным.

— Даже если ты останешься одинокой, нужно, чтобы ты умела читать и писать.

— Для девушки моего положения это невозможно.

— Это вовсе не так! Сама-то ты хочешь этого?

— Я бы не отказалась, это точно.

— Тогда я поговорю со своим начальником.

— Ты действительно очень мил... очень мил.

Бина расцеловала писца в обе щеки.

— Прости, — сказал ей Икер, — мой рабочий день еще далеко не закончен.

— Пока, — прошептала она с очаровательной улыбкой.

— Великолепная работа, — признал Херемсаф. — Жители Кахуна просто в восторге. Если говорить откровенно, я не думал, что ты добьешься таких быстрых результатов.

— Особенно поблагодарить нужно котов: это настоящие профессионалы!

— Ты скромничаешь! Без внимательного изучения места действия тебе бы ничего не удалось.

— Кстати, я сделал одно наблюдение, и мне хотелось бы, чтобы вы подтвердили его обоснованность. Верно, что в основе строительства Кахуна лежит восемь локтей — священное число Тота? Сам город подразделен на квадраты в десять локтей, и в его плане, как и в плане жилых домов, нет ничего случайного[33]. Его план действительно построен на правилах пропорции, основанных на принципе равнобедренного треугольника, в котором соотношение основания и высоты равно восьми, деленному на пять?

Херемсаф с интересом посмотрел на юношу.

— Это примерно так, ты прав. Кто навел тебя на мысль?

— Никто. Просто я попытался понять то, что видели мои глаза.

— Тогда ты в самом деле искатель духа. Время зернохранилищ для тебя кончилось, я поручаю тебе новую миссию: список старых хранилищ. Ты составишь список находящихся там предметов, а потом мы приступим к распределению тех, которые могут еще быть использованы, а затем хранилища будут приведены в порядок.

— Я должен буду работать один?

— Разве это не в твоих привычках?

— Я буду работать настолько быстро, насколько смогу, но эти строения большие.

— Мне нужен кто-нибудь, кто был бы так же аккуратен в работе, как ты, и кто умел бы использовать время, не тратя его понапрасну. Ничто не должно ускользнуть от твоего бдительного ока. Ты слышишь меня? Ничто!

— Я понял. Можно мне попросить у вас милости?

Взгляд Херемсафа стал подозрительным.

— Чем ты недоволен?

— Речь не обо мне и не о Северном Ветре. Я встретил молодую женщину и...

Херемсаф поднял руки к небу.

— Нет, только не это! Ты как раз поднимаешься вверх, ты познаешь разные стороны своей профессии, и ты уже хочешь жениться!

— Вовсе нет.

— Только не говори мне... что ты уже совершил... большую глупость?

— Я разговаривал с одной служанкой, которая бы хотела научиться читать и писать.

Херемсаф удивленно вскинул брови.

— И в чем же тут проблема? — с облегчением спросил он.

— Это иностранка, она, скорее, смущается, и ей нужна рекомендация.

— Как ее зовут?

— Бина.

Херемсаф взорвался.

— Ну нет, только не она! Берегись этой женщины, которую на самом деле никто не знает. Она похожа на темную воду, в которой таится тысяча опасностей. И главное — не подходи к ней!

— Она работает здесь, она...

— Управитель из гуманных соображений не выслал ее в ее родную Азию. Я приказываю тебе: больше к ней не подходи. Душа имеет ту же природу, что и птица, а тело похоже на рыбу[34], оно гниет с головы. А твоя голова больна, мой мальчик! Разве одной из поставленных тобой целей не является овладение искусством письма? Разве ты позабыл, что достойна уважения лишь литература, которая помогает познать Маат, справедливость мира и правильность бытия? Говорить то, что требует Маат, делать то, что требует Маат, означает исключить из своей жизни глупые страсти и безрассудные увлечения. Твои качества, твоя внутренняя жизнь, твоя профессия и твое поведение должны создавать в тебе гармонию. Если ты считаешь, что можешь быть хорошим писцом и неблагородным человеком, то ты выйдешь из царства Маат, потому что созвучие — это обязательная дорога к познанию. Только не путай познание с учением! Ты можешь учиться годы и так никогда и не познать. Поскольку познание бывает только сияюще светлым, и его истинное назначение — практика таинств! Но кто может решиться приняться за них, не будучи посвященным? А теперь оставь меня. Мне еще нужно прочесть с десяток отчетов.

Икер не понимал причины гнева Херемсафа. Что было угрожающего в этой симпатичной и простой девушке, которой хотелось лишь научиться грамоте? Отсутствие богатства и хорошей крепкой семьи, сиротство и пришлое происхождение были и так большими недостатками! Почему нужно еще больше усиливать их, отказывая ей в любой возможности хоть как-то улучшить свое положение?

Даже если Херемсаф ошибался относительно Бины, он, тем не менее, произнес главные слова.

Икер вытянулся на своей циновке и положил на живот магический талисман из слоновой кости, который берег его сон.

Хорошенькое личико азиатки сразу исчезло и уступило место божественно-возвышенному лицу прекрасной жрицы.

Икер позабыл усталость, Бину, Херемсафа. Та, которую он любил, была так прекрасна, что стерла в памяти все его переживания и испытания.

Рядом с ней соблазнительность азиатки совсем меркла.

Икер знал, что она — счастье, но это счастье недостижимо. Так же недостижимо, как те нанятые фараоном убийцы, след которых он так пока и не нашел. Но именно здесь, он это чувствовал, спрятан главный ключ к его тайне.

Чувствуя, как соскальзывает в сон, Икер представил себе, что его любовь нежно держит его за руку и что они вместе идут по солнечной долине.

На данный момент невозможно заняться архивами. Икеру нужно было бы попросить у Херемсафа специальное разрешение, но тот, конечно же, потребовал бы от него изложить причины такого любопытства. Поэтому писец ограничится тем, что займется исполнением своей новой миссии, не теряя основную цель из виду. Если его противники рассчитывают, что со временем его решимость угаснет, то они ошибаются. Икер хотел получить неоспоримые доказательства. А когда он их получит, настанет черед действовать.

На дороге, ведущей к старым амбарам, он повстречал Бину, которая на голове несла корзину с сухарями.

— Ты говорил обо мне?

— Я беседовал со своим начальником. Он высказался решительно против моего предложения.

— Это, должно быть, очень суровый человек. Зато ты, кажется, — самый работящий из писцов Кахуна.

Икер улыбнулся.

— Я просто стараюсь хорошо научиться своему ремеслу.

— Что ж, — с грустью сказала она, — значит, я никогда не научусь ни читать, ни писать.

— Не думай так! Херемсаф не всегда будет моим начальником, и я найду кого-нибудь, кто будет более покладистым. Дай мне немного времени.

Она поставила свою корзину на землю и медленно обошла вокруг Икера.

— А если ты поучишь меня сам, тайно?

— Я получил приказ никогда к тебе не ходить. В тот ли, в другой ли момент нас застанут и на нас донесут.

— Рискнем?!

— Для тебя последствия будут катастрофическими. Управитель города вышлет тебя из Кахуна, а, возможно, даже из Египта.

— Но мне бы очень хотелось тебя увидеть снова. А тебе?

— Да, конечно, но...

— Ты вправе, по крайней мере, проходить мимо дома, где я работаю! Я найду спокойное место, где никто не помешает нам, и я найду способ дать тебе знать. Пока, Икер.

Шаловливо взглянув на него, она водрузила корзину с сухарями себе на голову и удалилась.

Переписывать множество вещей, сложенных в обширных заброшенных хранилищах, было не так-то просто. Икер начал с того, что открыл окна, чтобы иметь достаточно света и воздуха. Потом он оздоровил помещение долгим окуриванием и, наконец, вооружившись писцовым инструментом, который привез Северный Ветер, принялся сортировать, помечать и записывать вещи.

Сельскохозяйственные орудия, мотыги, грабли, серпы или лопаты, строительные инструменты, формы для кирпича, столярные топоры, бронзовая, каменная и керамическая посуда, ножи, ножницы, корзины, вазы и даже деревянные игрушки... — здесь была представлена большая часть свидетельств повседневной жизни Кахуна. Значительное число предметов можно отремонтировать, и они еще могли пригодиться.

Именно в момент сортировки последней на этот день партии вещей Икер обнаружил нож со сломанным лезвием. На деревянной ручке еще можно было разобрать глубоко выбитые грубые знаки.

Присмотревшись, Икер прочел: «Быстрый».

На несколько долгих секунд юный писец потерял дар речи. Принадлежал ли нож Головорезу или нет, но этот обломок мог происходить лишь с корабля, который нес его к стране Пунт.

53

— Великий Царь, на горизонте появился город Ассиут, — серьезно объявил генерал Несмонту. — Еще есть время отступить.

Эмблемой этой, тринадцатой, провинции Верхнего Египта, были Гранатовое дерево с Рогатой змеей. Провинция находилась под покровительством шакала, провожавшего путника в опасных пространствах пустыни, которые примыкали к возделываемым землям. Здесь долина суживалась, образуя настоящий крюк. Кто хотел царствовать над Египтом, должен был контролировать эту стратегическую позицию. Над городом возвышались скалы, где были выдолблены могилы знати. В Ассиут также сходились пути всех караванов, идущих от Деклеха и Кхарджеха. Поднимая налоги сверх всякой разумной меры, местный властитель, Уп-Уаут, получал возможность содержать собственную наемную армию.

— Персона фараона должна быть ограждена от опасности, — разумно рассудил Хранитель Царской Печати Сехотеп. — Поэтому я прошу позволения самому начать переговоры.

Множество кораблей окружили царскую флотилию. Одни заградили ей дорогу вперед, другие мешали повернуть назад, третьи постепенно подталкивали ее к берегу.

Стоя у руля своего корабля, Сесострис был одет в немес — очень старинный головной убор, который своей формой символизировал то, что мысль фараона пронизывает пространство. Грудь фараона украшал нагрудник с таинственными изображениями.

Подошел Собек-Защитник.

— Это похоже на арест, Великий Царь!

— Если этот бунтарь Уп-Уаут осмелится поднять руку на царя, — пообещал Несмонту, — я размозжу ему череп!

— На землю сойду я один, — решительно заявил Сесострис. — Если я не вернусь и если на вас нападут, старайтесь выпутаться из этой сети.

Воины, стоявшие у причала, с удивлением смотрели, как огромного роста мужчина спускается по трапу.

Некоторые инстинктивно склонили голову. Ряды воинов расступились, чтобы дать ему дорогу. Никто из офицеров, получивших приказ правителя провинции позвать Сесостриса и отвести его во дворец, не посмел вмешаться.

Уп-Уаут выставил все свои войска. Великий Царь отметил, что эта мощная и решительная армия не слишком уверена в свое несокрушимости.

Непостижимым образом возникло ощущение, что именно Сесострис возглавлял эту сытую и хорошо вооруженную армию, воины которой следовали за ним в некотором беспорядке. Население провинции следило за этим странным зрелищем и не теряло из виду незваного гостя, чья голова возвышалась над океаном солдатских.

Внезапно Сесострис остановился.

— Ты, вон там, подойди ко мне!

Царь указывал на пастуха — такого худого, что все его ребра были видны. Пастух, едва прикрытый рваной набедренной повязкой, опирался на узловатую палку.

Несчастный повернул свою всклокоченную голову назад и пытался разглядеть, кого подзывает царь. Один солдат хлопнул его по плечу.

— Это тебя зовут, парень! Ну, иди.

Пастух нерешительно подошел.

— Равняй свой шаг по моему, — приказал ему царь.

Пастух пережил в своей жизни так много тяжелых минут на болоте, что это испытание не показалось ему непреодолимым. Наверное, этот великан и впрямь важный начальник, но если не можешь есть досыта и каждое утро приносит тебе дополнительные страдания, то какая, в сущности, разница?

На пороге дворца стоял очень крепкий востроносый человек со скипетром в правой руке и длинной палкой в левой. Позади него жрец высоко держал поднос, на котором помещалась сделанная из эбенового дерева статуя шакала Уп-Уаута, «Открывателя дорог», имя которого правитель провинции принял.

— Я нисколько не рад вас видеть, — заявил он Сесострису. — Я узнал о том, что двое трусов покорились вам, но не стоит думать, что я последую их примеру. Бог, покровительствующий мне, знает секреты дорог неба и земли. Благодаря ему моя страна хорошо защищена. Кто нападет на нее, потерпит сокрушительное поражение. Царствуйте на Севере, но даже не смотрите на мои земли.

— Ты недостоин управлять, — заявил фараон.

— Как смеете вы...

Царь подтолкнул вперед скелетообразного пастуха.

— А ты, как смеешь ты терпеть, чтобы хотя бы один из жителей твоей провинции прозябал в такой нищете? У твоих воинов всего вдоволь, а твои крестьяне умирают с голоду. Ты, который считаешь себя таким сильным, что позволяешь себе даже оскорблять фараона, ты предал Маат и презираешь население, процветание которого ты призван обеспечивать! Кто осмелится сражаться и умереть за такого жалкого начальника? Тебе остается только один выход: исправить причиненное тобой зло и согласиться с хозяином Обеих Земель.

— Пусть мой покровитель шакал уничтожит агрессора! — воскликнул правитель провинции.

Статуя двинулась в сторону Сесостриса.

Каждому показалось, что он видел, как открывалась пасть хищника. Монарх дотронулся до своего нагрудника, на котором был изображен грифон, поражающий силы хаоса и врагов Египта. Грифон, носитель обеих корон, символизировал власть фараона над обеими землями — землей Севера и землей Юга.

К всеобщему удивлению, голова шакала склонилась в поклоне.

Уп-Уаут, Открыватель земель, признал Сесостриса своим владыкой.

Воины побросали свое оружие на землю.

Понимая, что больше ни один солдат его не послушает, правитель провинции опустил свой скипетр и палку начальника.

— Это правда, что я использовал богатства моей провинции для вооружения моей армии, но я опасался нападения.

— Неужели фараон стал бы завоевывать свои собственные земли? Я являюсь одновременно единством и множеством. Первое не мешает второму, а второе не могло бы существовать без первого. Когда достигнута внутренняя гармония, ни один пастух не погибнет от отчаяния.

— Избавьте меня от постыдного суда и убейте меня здесь же.

— Зачем мне убивать верного слугу царства?

Уп-Уаут упал на колени перед владыкой Египта, потом поднял руки в знак почитания.

— Перед жителями твоей провинции, — сказал Сесострис, — ты принес мне клятву на верность, и слово твое назад взято не будет. Я оставляю тебя во главе этой земли, процветание которой ты будешь обеспечивать согласно указаниям Верховного Казначея Сенанкха. Что касается твоих воинов, то они поступают под командование генерала Несмонту. Отныне единственной твоей заботой станет обеспечение благосостояния твоих подчиненных. Поднимись и возьми символы своей власти.

— Многие лета Сесострису! — крикнул один воин, слова которого тотчас же подхватили его товарищи.

Под звуки ликующих криков толпы царь и правитель провинции вошли во дворец.

— Я никогда не думал, Великий Царь, что вы простираете свою власть и на шакала Уп-Уаут!

— Ты не знаешь, что он является частью тех божественных сил, которые участвуют в таинствах Осириса, исполняемых фараоном. Скажи: не ты ли, находившийся под его покровительством и не знавший истинной его природы, являешься тем преступником, который покусился уничтожить акацию великого бога?

Правитель провинции был так изумлен, что Сесострис вполне уверился в его искренности.

— Великий Царь, кто совершит такое святотатство, тот погубит навеки свое имя! Я же хочу, чтобы мое имя жило в моем вечном жилище, где, благодаря ритуалам, я стану сопричастным Осирису. Я знаю, что его акация символизирует воскресение, на которое надеются справедливые. Вашим именем и именем моих предков, которые проклянут меня, если я лгу, клянусь, что я не виновен!

Во время большого пира, устроенного, чтобы отпраздновать возвращение провинции Уп-Уаут в лоно Египта под властью Сесостриса, атмосфера была тем более непринужденной, что многие ранее опасались кровавого конфликта. За стол пригласили и пастуха со многими крестьянами, которые впервые попробовали там блюда, о которых не могли даже мечтать.

— Какие у тебя отношения с твоим соседом, правителем провинции Укхом? — спросил фараон у своего нового слуги.

— Отвратительные, Великий Царь. Мы делим между собой землю, носящую имя — «Земля Гранатового дерева и Рогатой змеи», но нам не удалось договориться друг с другом, чтобы объединить нашу администрацию и нашу армию. Каждый ревниво следит за своим участком земли, и мы много раз едва не вступали друг с другом в войну.

— Способен ли он понять то, что понял ты?

— Безо всякого сомнения, нет, Великий Царь! Укх горд и упрям. Если говорить откровенно, я бы не хотел, чтобы мои воины оказались втянуты в конфликт с его армией. Будут убитые, будет много убитых!

— Я попытаюсь избежать конфликта, но я должен продолжать усилия по объединению страны. Именно наша разобщенность и позволила силам зла атаковать акацию Осириса. Когда все провинции снова заживут в гармонии друг с другом, наши шансы оттолкнуть силы зла в значительной степени возрастут.

Уп-Уаут склонил голову.

— Никакие речи не смогут лучше убедить меня в обоснованности вашей тактики, Великий Царь. Ваш успех связан с тем, что вы знаете тайные пути, открытые шакалом. Как и я, Укх считает себя самым сильным, и он очень дорожит своим достоянием.

— Одно из имен фараона — «Пчелиный», — напомнил Сесострис. — Укх должен помнить, что каждый человек имеет собственное предназначение и вносит свой «мед» в общее богатство, но и о том, что улей важнее пчелы. Без улья, без Великого Дома, где каждый египтянин находит себе место, не сможет жить ни дух, ни тело.

Генерал Несмонту был изумлен: воины Уп-Уаута слушались его приказаний так покорно, словно он всегда был их начальником. Ни одного недисциплинированного движения, ни одного возмущения. Это были прекрасно обученные профессионалы, которым хотелось, чтобы ими хорошо командовали, и они сами получали удовлетворение от службы.

Входя в помещение, отведенное на царском корабле для собраний малого совета, старый солдат спрашивал себя, дойдет ли до завершения это неслыханное путешествие, задуманное сувереном.

— Не стоит ли распространить новость о подчинении Уп-Уаута? — спросил Сехотеп. — Я понимаю, что это функция Медеса и что Медес уехал в Мемфис, но мы можем отправить к нему вестников — в надежде, что хотя бы один из них доберется до порта назначения.

— Это бесполезно, — рассудил Сесострис. — Ни один из трех правителей провинций, с которыми мы теперь будем иметь дело, не примет это событие во внимание.

— Я разделяю точку зрения царя, — сказал Несмонту. — Укх — животное, Джехути тверд как гранит, а Хнум-Хотеп — честолюбец, который не откажется ни от одной из своих прерогатив! С этими тремя обсуждение вопроса невозможно.

— Но, по крайней мере, они будут потрясены успехом царского предприятия, — заметил Сехотеп. — И переговоры вовсе не обязательно обречены на провал.

— Наш следующий этап совсем близок, — напомнил Сесострис. — Речь идет всего лишь о второй части провинции Гранатового дерева и Рогатой змеи. Не будем терять время в напрасных обсуждениях.

— Вы хотите ударить всей армией? — спросил Несмонту.

— Мы будем продолжать применять мой метод, — решительно подытожил фараон.

54

Юная жрица со звездой-лотосом о семи лепестках на голове, одетая в платье из шкуры пантеры, усеянное кругами с пятилучевыми звездами внутри, записывала благодатные слова царицы Египта, приехавшей возглавить общину семи Хатхор.

Почерк жрицы был тонким и точным, а написанный ею текст так прекрасен, что удостоился занять место в сокровищнице женской общины. Этот, согласно священному выражению, «иной способ сказать» будет передан потом будущим поколениям, чтобы обогатить их мысль. Так, эзотерическая традиция останется жить после смерти тех людей, которые сформулировали ее в момент божественной благодати.

Когда посвященные вслед за царицей покинули храм, смутные сомнения стали мучить юную жрицу. Почему царица предсказала ей, что она должна будет оставить это святилище, чтобы дать опасный бой? Почему умерший верховный жрец мужской общины тоже говорил ей об ужасных врагах, с которыми ей придется сражаться?

С раннего отрочества ее завораживал мир храма. По сравнению с таинствами, которые были сокрыты в храме, внешний мир казался ей блеклым. А во время изучения иероглифов будущая жрица в восхищении погрузилась в игру творческих сил и смыслов, которую порождали знаки-матрицы. Записывая имена божеств, она обнаружила их тайную природу; например, имя богини Хатхор означало «храм» — священное место, где сиял немеркнущий свет посвящения. Кроме того, в первую часть имени — Хат — было помещено понятие созидающего и питающего Слова. Семь Хатхор, семь жриц как раз и питали свет Словом во всех его формах — от ритуальных заклинаний до музыки.

Каждый переход в иную степень посвящения был для юной жрицы суровым физическим и духовным испытанием, но она не жалела ни сил, ни труда, необходимых, чтобы идти вперед по этому пути. Разве источники радости не неисчерпаемы?

Однако смущение она испытывала впервые. И это смущение не могли рассеять ни сон, ни повседневные занятия.

Каждое утро и каждый вечер женская община исполняла музыку, чтобы поддержать движение соков в акации Осириса, состояние которой не улучшалось. И новое чувство, которое юная жрица никак не могла заглушить, иногда мешало ей сосредоточиться.

Она отправилась на строительство вечного жилища Сесостриса, где один каменотес поранился из-за сломавшегося орудия труда. Конечно, это было небольшое происшествие, но оно еще больше омрачило настроение, потому что этот ремесленник был опытным мастером и чувствовал себя униженным.

Жрица продезинфицировала рану настойкой календулы, потом наложила медовый компресс, который прибинтовала льняной повязкой.

— Количество несчастных случаев все растет, — пожаловался начальник строительных работ. — Я предпринимаю все больше мер предосторожности, но без особого успеха. Работы идут все медленней, и некоторые считают, что строительство заколдовано. Не можете ли вы вмешаться, чтобы разуверить мастеров?

— Я сегодня же поговорю с верховным жрецом.

Поскольку юная жрица должна была передать копию своего текста Безволосому, которому надлежало поместить папирус в архив Дома Жизни, она попросила его помощи.

— Это строительство беспокоит и меня, — признался он. — Лучшим решением было бы повторить ритуал с красной лентой, которая связывает черные силы.

— А если его окажется недостаточно?

— У нас в резерве есть и другое оружие, и мы будем бороться до конца. Пойдем со мной к акации.

Он понес вазу с водой, она — вазу с молоком. Друг за другом они медленно вылили жидкость к подножию больного дерева. Только одна зеленевшая ветка, казалось, была здоровой, но теперь от всей этой местности исходила глубокая грусть, а раньше от него веяло благодатным покоем.

— Умножим наши поиски, — предложил Безволосый. — С завтрашнего дня присоединишься ко мне в библиотеке. Изучая старинные тексты, мы, возможно, найдем полезные рекомендации.

Жрица порадовалась этому поручению, которое займет ее ум. Но когда она вернулась на половину, где жила женская община, ею снова овладели прежние тревоги.

— Тебя желает видеть царица, — предупредила ее одна из сестер.

Супруга фараона и юная жрица медленно шли по аллее, вдоль которой рядами были расположены небольшие храмы и стелы, посвященные Осирису.

— Что тебя мучает?

— Я не больна, Великая Царица. Просто немного устала и...

— От меня ты не имеешь права что-либо скрывать. Какой вопрос тебя тревожит?

— Я спрашиваю себя, достаточно ли я сильна, чтобы идти по этому пути.

— Разве это не твое самое сильное желание?

— Конечно, Великая Царица, но мои слабости так многочисленны, что могут стать препятствием.

— Эти слабости составляют часть тех препятствий, которые предстоит победить, и ни в коем случае не должны служить тебе причиной, чтобы уклониться.

— Разве все, что удаляет меня от храма, не составляет опасности?

— Наш устав не обязывает тебя жить в заточении. Большая часть жрецов и жриц имеют семьи, некоторые же выбрали одинокую жизнь.

— Разве брак с существом, далеким от храма, не будет заблуждением?

— Здесь нет строгого правила. Тебе самой предстоит предпочесть то, что усиливает твой огонь, и избежать того, что его охлаждает. Но главное — никогда не хитри сама с собой и не пытайся себе лгать. В противном случае ты потеряешься в бескрайней пустыне и дверь храма перед тобой закроется.

Когда царица покинула Абидос, юная жрица снова подумала о том юноше, которого она повстречала в жизни на такой краткий миг и которого, скорее всего, больше никогда не увидит. Он был ей далеко не безразличен, он заставил родиться в ее душе некому странному чувству, которое медленно набирало силу. Она не должна была о нем думать, но ей больше не удавалось изгнать его из своей памяти. Может быть, со временем лицо этого юноши изгладится из ее воспоминаний?

Приехав в Абидос, Жергу констатировал, что наблюдение оставалось таким же суровым. Несколько солдат взошли на его корабль, потребовали показать приказ о его поездке сюда и самым тщательным образом проверили груз.

— Притирания, льняная ткань, сандалии — все это предназначено для общины постоянных жрецов, — уточнил Жергу. — Вот подробный список с печатью Верховного Казначея Сенанкха.

— Нужно проверить, соответствуют ли эти товары списку, — сухо сказал старший стражник.

— Разве вы не верите Верховному Казначею и его официальному представителю?

— Приказ есть приказ.

«Если я и сумею провезти на остров контрабандный товар, то только не через этот причал», — подумал Жергу. Солдат и стражников было слишком много, чтобы можно было подкупить их всех.

Следовало дожидаться конца проверки, а в конце ее, как и в первый раз, Жергу обыскали.

— Вы уедете тотчас же? — спросил старший стражник.

— Нет, я должен повидать жреца, чтобы вручить ему этот список, узнать, доволен ли он им, и принять новый заказ.

— Подождите в сторожке. Мы пошлем за ним.

Что ж, и в этот раз Жергу не удастся увидеть Абидос. Под присмотром двух стражей, ставших для него тюремщиками, с которыми он даже не попытался завязать какой-либо разговор, Жергу задремал.

Если он не встретится с тем же жрецом, его путешествие будет напрасным. Поскольку Жергу вовсе не был в курсе того, как управляется жреческая община, он опасался, что она вышлет к нему на переговоры другого жреца, вовсе не похожего на первого.

В этом случае рассчитывать ему будет не на что, и разочарование окажется жестоким. Потому что, если это место так усиленно охраняется, в нем наверняка хранятся огромные ценности! Жергу упрекал себя в том, что не подумал об этом раньше: разве Абидос не был духовным центром Египта, главнейшим из его священных мест, откуда фараон черпал основную свою мощь? Сесострис не стал бы развертывать здесь такие военные силы, если бы не имел к тому веских оснований. Здесь происходило нечто важное, и проклятая душа Медеса рассчитывала здесь это обнаружить, если только удача от них не отвернется.

— Следуйте за мной, — приказал ему другой начальник стражи, который пришел в сторожку в сопровождении четырех лучников.

Они провели Жергу в тот же кабинет, что и в первый раз.

Нервничая, он прошел эти сто метров. Наконец, дверь открылась.

Это был тот же жрец!

— Счастлив снова видеть вас, — сказал Жергу, улыбаясь.

— Я также.

— Вот список товаров, которые вы у меня просили. Это соответствует вашему желанию?

Жрец с интересом прочел записи.

— Вы точный человек, на вас можно положиться.

— Согласно приказу, Абидос не должен ни в чем иметь недостатка. Что вам понадобится в ближайшие недели?

— У меня для вас новый список.

Жрец подал табличку своему собеседнику.

В его взгляде светился тот же огонек, который Жергу так понравился.

— В этой комнате можно поговорить спокойно? — тихим голосом произнес он.

— Вы хотите сказать... в тайне от нескромного слуха? Я думаю, что да. Зачем такие вопросы?

Жергу, судорожно сжавшись, сосредоточился: он не может допустить неверный шаг, который обратит в бегство его жертву!

— Наряду с нашими официальными договорами могли бы иметь место и другие.

— Какие?

Первая победа! Жрец явно заинтересовался.

— Мои обязанности главного инспектора запасов позволяют мне немного выходить за пределы легальных компетенций и тем самым увеличивать мое жалованье. При этом, нужно, разумеется, сохранять сдержанность и осмотрительность, но было бы так обидно не иметь никаких амбиций. Абидос — не только духовный центр, это также и небольшой городок, который должен оставаться процветающим, чтобы позволять жреческим общинам с полным спокойствием заниматься выполнением своих обязанностей. Почему же нужно исключать из поля зрения понятие выгоды? Почему жрец, каким бы преданным культу Осириса он ни был, не может иметь права стать богатым?

Долгое молчание последовало за этими заявлениями и вопросами. Жрец рассматривал Жергу с пристальным вниманием.

— В том, что касается временных жрецов, — сказал он, в конце концов, — здесь нет никакого запрета. Положение постоянных жрецов, например мое, отличается от положения жрецов временных, потому что мы никогда не покидаем Абидос.

— Я же, напротив, могу приезжать и уезжать. Если мы станем друзьями, ваши перспективы на будущее могут значительно измениться.

— Что конкретно вы предлагаете?

— Я убежден, что Абидос хранит в себе сокровища.

— Это каждому известно.

— Конечно, но каковы они? Вам это известно.

— Я связан клятвой молчания.

— Молчание покупается. Кроме того, я убежден, что у вас есть много такого, что можно продать.

— Как вы могли подумать, что я предам свой сан?

— А кто вам говорит о предательстве? Абидос в высшей степени интересует меня, а вы хотите стать богаче. Значит, речь идет лишь об удачном совпадении интересов. Вы поможете мне, а я помогу вам. Что может быть проще?

— Что может быть сложнее и опасней! Во-первых, кто вы и с кем вы работаете? Я сомневаюсь, что ваш истинный начальник действительно Верховный Казначей Сенанкх, один из верных и преданных служителей фараона Сесостриса.

— Ваши сомнения справедливы.

— Тогда кто?

— Сейчас слишком рано открывать вам все карты. Мы должны научиться понимать друг друга, добиться взаимного доверия. Я вернусь официально навестить вас, и мы продолжим нашу игру в поставку товаров. Подумайте о способе обогатиться, не покидая Абидос, а мы посмотрим, как можно реализовать наши планы.

55

Икер убирал свою комнату, когда перед ним встало видение.

Она!

Она говорила с ним, но он не слышал произносимых ею слов. Потом она исчезла так же внезапно, как появилась.

Это внезапное озарение повергло юношу в изумление, и он долгое время не мог прийти в себя. Что оно означало? Скорее всего, она вспоминала о нем, и их мысли оказывались способными встречаться! Тем не менее, это было, без сомнения, всего лишь сном наяву, и строгий голос Херемсафа призвал Икера к реальности.

— Когда закончишь свою домашнюю работу, зайди ко мне в кабинет.

Юноша тщательно завершил уборку. Поскольку с самого начала своей службы здесь он не заслужил ни одного упрека, следовало думать, что хозяин дома был им доволен.

Икер отправился по чистейшему белому коридору и постучал в дверь из сикомора.

— Входи и закрой за собой дверь.

Комната была просторной; окна пропускали ровно столько света, сколько было нужно, чтобы работать; на полках царил безупречный порядок. Лицо Херемсафа оставалось таким же недовольным, как обычно.

— Приготовься к переезду, мой мальчик.

— Вы... вы считаете, что я недостаточно прилежен?

— Напротив, ты — просто образец. Зрелость твоих мыслей и твоя серьезность не перестают меня удивлять.

— В таком случае...

— Речь идет о повышении. Управитель чрезвычайно доволен твоей работой и дает тебе место среди элиты своих писцов. Поэтому у тебя будут служебная квартира и слуга. Но твоя ответственность и твои обязанности, напротив, возрастут.

— Какой пост мне прочат?

— Сейчас ты закончишь ту опись, которую так блестяще начал. Потом ты сам проведешь перераспределение могущих еще послужить предметов. Затем займешься приспособлением и отделкой хранилищ. В твое распоряжение будет отдана бригада мастеров, и ты организуешь работу по своему усмотрению. Разумеется, управителю нужны скорейшие результаты. И все же я даю тебе день отдыха.

Икер и Северный Ветер прогуливались по Кахуну, чтобы понять каждый аспект этого города, выстроенного согласно божественным пропорциям. Крепостная стена создавала впечатление безопасности, которое еще более усиливалось при виде регулярных патрулей городской стражи. Благодаря эффективной работе дорожных служб, центральная и прилегающие к ней улицы были исключительно чистыми. От самого большого особняка города, дома его управителя, до самого скромного из двухсот домов своей западной части Кахун мог похвастаться даже тем, что в нем не было ни одного покривившегося фасада, ни одной облупившейся ставни, ни одной покосившейся двери; все сады были в прекрасном состоянии, а каналы работали исправно. Всем хватало воды, и соблюдение правил гигиены было строгим. Город гордился своим священным названием — «Сесострис доволен».

Организация работ в городе была не менее примечательна. Жрецы в храмах образцово исполняли ритуалы. Булочники и пивовары получали все необходимое им зерно для приготовления хлеба и пива. Мясники получали только признанное ветеринарами здоровым и годным в пищу мясо. Цирюльник держал свое заведение на открытом воздухе. Мастера, производившие сандалии и корзины, выставляли свою продукцию на рынке, рядом с фруктами и овощами. В Кахуне всем всего хватало.

Икер остановился перед лавкой мастера, занимавшегося изготовлением деревянных игрушек. Куклы в париках с двигающимися ручками и ножками, гиппопотамы, крокодилы, обезьянки, свинки... Как искусно сделаны все фигурки! Вдруг внимание Икера привлек один предмет: очень тонкой работы кораблик.

Можно было поклясться, что это макет «Быстрого»!

— Ваши игрушки просто великолепны, — сказал Икер мастеру.

— Они нравятся как родителям, так и детям. Неужели ты уже отец семейства?

— Еще нет, но я хотел бы подарить этот кораблик.

— Он среди моих игрушек единственный, который сделан не моими руками, но он и самый дорогой. Это маленький шедевр!

— А кто его автор?

— Один плотник, который теперь уже на покое. Среди собратьев по ремеслу он в Кахуне — лучший. Его прозвали «Рубанок», настолько он сроднился с этим инструментом!

— Если он еще живет здесь, я хотел бы выразить ему свое восхищение.

— Это просто, он живет в маленьком домике в западной части города.

Торговец дал Икеру точные указания.

— Как ты хочешь получить плату: натурой или в часах работы? Я — писец и могу составить любой тип документа.

— Это очень удачно: мне как раз нужно написать членам моей семьи, которые живут в Дельте. Десять писем, договорились?

— Этот кораблик так хорошо сделан, что я охотно соглашусь на двенадцать.

Служанка с завидным усердием мела порог дома.

— Могу я видеть Рубанка? — спросил Икер.

— Рубанок болен.

— Для меня это очень важно.

— Ну, по крайней мере, ты не станешь причинять ему неприятностей?

— Я — писец и хотел бы выразить свое восхищение его замечательным талантом ремесленника.

Служанка пожала плечами.

— Ладно, снимай свои сандалии, мой ноги, вытирай их хорошенько и ничего не пачкай. Не буду же я наводить здесь порядок два раза в день!

Икер покорно выполнил указания служанки и прошел в дом, первая комната в котором была посвящена культу предков.

Рубанок был во второй комнате, которая скорее напоминала мастерскую с деревянными чурбаками, инструментами и верстаком. Но старик больше не работал. У него были всклокоченные волосы, согнутая спина и большой живот. Он сидел на стуле с высокой спинкой и держал в руках палку, на ручку которой опирался подбородком. Он пристально смотрел на пилу и тесло с короткой ручкой, которые когда-то были так необходимы ему для обработки досок.

— Я — писец Икер и хотел бы с вами поговорить.

— Лучше забыть о прошлом, мой мальчик. Посмотри, что со мной стало, а ведь я был самым ловким и неутомимым мастером на верфи! Теперь же я не решаюсь выйти из дома. Старость — это большое несчастье!

— Но вы еще отлично делаете макеты, например, этот кораблик.

Рубанок рассеянно посмотрел на игрушку.

— Так, безделица бессильного человека! Мне почти стыдно за него.

— Ну, вы неправы, он великолепен!

— Где ты его нашел?

— У торговца игрушками.

— Вот видишь, до чего я дошел. Моей пенсии хватает мне на пропитание, но ни голова, ни руки не желают смириться с такой деградацией.

— Вы работали на верфи?

Вопрос Икера шокировал старика.

— Как смеешь ты сомневаться в этом! Для плотника моего уровня это обязательная стадия!

— Значит, тогда вы принимали участие в постройке многих кораблей.

— И маленьких, и больших, и грузовых... Когда возникала какая-нибудь неразрешимая проблема, всегда звали меня.

Икер показал ему макет.

— А эта уменьшенная модель тоже была вдохновлена каким-нибудь кораблем, который вы пустили в плаванье?

Рубанок пощупал предмет.

— Конечно! Это великолепное судно, предназначенное для морских путешествий, а не только для Нила! Он был таким прочным, что мог вынести много бурь.

— Вы помните, как называлось судно?

— «Быстрый».

Юный писец едва сдержал свою радость. Серьезный след, наконец-то!

— «Быстрый»... — повторил Рубанок. — Это была моя последняя серьезная работа.

— А вы встречались с капитаном и командой?

Старик отрицательно качнул головой.

— Но, по крайней мере, вам были известны их имена?

— Вовсе нет, это меня не интересовало. Все, что мне было нужно, это получить корпус такой прочности, которая выдержала бы любое испытание.

— А вам известно, что стало с этим судном?

— Нет, ничего.

— Вам не рассказывали, куда оно должно было отправиться, не говорили о стране Пунт?

— Этот край существует только в воображении рассказчиков, мой мальчик! Даже «Быстрому» туда не доплыть!

— А кто был его владельцем?

Старик удивился.

— Фараон, конечно! А кому ты хочешь, чтобы принадлежал такой отличный корабль?

— Черепаший Глаз и Головорез — эти имена вам знакомы?

— Никогда не встречал этих людей. Они не проживают ни в Кахуне, ни в его окрестностях. Но скажи, мой мальчик, зачем ты задаешь мне все эти вопросы?

— Я когда-то встречал моряков с «Быстрого» и хотел бы узнать, что с ними сталось.

— Тебе достаточно взглянуть на архивы. Я вспоминаю только одну деталь: мою последнюю работу я делал не на верфи, а прямо здесь. Речь шла о сундуке из акации; дерево было прекрасным и очень прочным. Покупатель сделал очень точный заказ, и я постарался соблюсти все его требования. Предмет такого качества мог предназначаться только для храма! Однако человек, который за ним пришел, сказал мне, что этот сундук ему нужен для долгого путешествия. Я подумал о «Быстром», но, разумеется, я ошибался.

— Кто был этот человек?

— Какой-то проезжий незнакомец. Поскольку он заплатил вперед и очень щедро, я не стал допытываться.

— А вы бы его узнали?

— Нет, мое зрение с каждым днем падает. Я помню, он был крупным мужчиной.

— Лучше будет, если вы никому не станете рассказывать о нашем разговоре, — сказал Икер.

— Почему это?

— Представьте, что «Быстрый» был замешан в...

— Я не хочу ничего представлять и не желаю ничего больше слышать! Я подозревал, что твои вопросы каверзны. Знаешь, я стар и хочу умереть спокойно. Уходи из моего дома и никогда больше в него не возвращайся. Дверь для тебя всегда будет закрыта.

Икер не стал настаивать, но пообещал себе, что еще порасспросит старого плотника. Ему нужно было еще многое узнать.

Агент ливанца выследил Икера, чтобы выяснить, попытается ли тот поговорить со слишком болтливым плотником. Вообще-то, никакой опасности, потому что не было никого, кто бы навел этого писаку на след. Неужели он сам о чем-то догадался?

Перед ним был совершенно очевидный факт: не из обходительности же отправился Икер к Рубанку в гости!

И хотя это было маловероятно, но такая возможность должна все-таки быть допущена.

Что ж, в таком случае агент ливанца знает, как реагировать!

56

— Кажется, Нил свободен, — сказал недоверчивый генерал Несмонту.

Приближаясь к Кису[35], столице четырнадцатой провинции. Верхнего Египта, флотилия Сесостриса приготовилась к враждебному приему. Однако военные корабли местного правителя, Укха, остались пришвартованными к берегу, и фараон высадился, не встретив ни малейшего сопротивления.

— Это наверняка западня, — высказал свое предположение Сехотеп. — Позвольте мне, Великий Царь, отправиться на разведку.

На причале не было ни одного воина. Местность казалась пустынной.

— Мысль Хранителя Царской Печати замечательна, — поддержал Сехотепа Собек-Защитник. — А я дам ему сопровождение.

— Кто же станет уважать трусливого владыку? Идите за мной!

Сесострис отправился во главе придворных. Собек беспрестанно пристально вглядывался в окружающие предметы, пытаясь догадаться, откуда произойдет нападение.

До самого входа в город ни одного происшествия. На улицах — ни одной живой души. Двери и ставни закрыты.

— Что за несчастье поразило этот город? — в тревоге спросил Сехотеп.

Наконец, царь заметил первых жителей.

В полной прострации, уткнув головы в колени, они, казалось, были погружены в отчаяние и не были способны на что-либо реагировать.

На подходе к дворцу земля была устлана оружием. Воины побросали там свои луки, пики и мечи.

Перед центральной дверью безучастно сидел офицер.

— Что здесь произошло? — спросил Собек. Военный поднял на него заплаканные красные глаза.

— Только что умер наш правитель.

— Против него был поднят мятеж?

— Нет, что вы! Разумеется, нет! Кто бы осмелился восстать против нашего господина? Он умер, потому что умер священный змей нашей провинции, потому что его священная ваза оказалась разбитой, потому что поля оказались высушенными солнцем, потому что стада заболели... И все это потому, что наш покровитель-символ больше не действует...

Сесострис направился к храму, посвященному Хатхор. Жители города и воины собрались на площади перед храмом, ожидая с небес хотя бы единого знака, несущего Надежду.

— Почитание — фараону! — громогласно воскликнул Несмонту. — Только он один сможет положить конец вашим несчастьям!

Все повернулись в сторону колосса. Один из жрецов подбежал к нему и низко перед ним склонился.

— Великий Царь, наше сопротивление вашей воле было сурово наказано! Сохраните нам жизнь, я вас умоляю!

— Вам нечего бояться.

Улыбка вернулась на лица некоторых жителей Киса. Если фараон соглашается покровительствовать им, то зло будет уничтожено.

— Я должен показать вам наше несчастье, Великий Царь.

Сесострис отправился вслед за жрецом внутрь храма. В той его части, где хранились священные предметы, почитаемые в провинции, лежала самая большая святыня — древний папирус с двумя перьями, обрамляющими солнечный диск, по бокам которого были расположены два урея.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять весь ужас катастрофы.

Папирус был испорчен, солнечный диск потерял свой блеск, взгляд кобры больше не сиял. В этом символе, который носил имя укх — то же, что и правитель провинции, — энергия почти иссякла.

— Мы все потеряем, — пророчески прошептал жрец. — Эта земля проклята!

— Успокойся, — приказал ему царь.

— Только два пера еще сохраняли, по всей видимости, свою мощь. Эти перья — воплощение сияющего света, который циркулирует в мире и оплодотворяет семена жизни, — являлись последней возможностью возрождения.

— Рак разъедает акацию, и вот перед нами один из его метастазов, — констатировал царь. — Сконцентрируйте свои мысли на солнечном диске, вживайтесь в каждый звук тех слов, которые я сейчас произнесу, и, приобщаясь к Слову, дайте ожить энергии.

По приказу царя Сехотеп, Несмонту и Собек объединили свои усилия, чтобы образовать как бы единое мыслящее существо.

Голос Сесостриса зазвучал громко, отчетливо произнося гимн восходящему светилу.

— Приветствую тебя, о Ра, чья жизнь основана на Маат. Когда ты проходишь по небу, всякое существо видит тебя. Ты становишься все больше и больше, и твое величие распространяется по миру, а твои лучи озаряют лики всего сущего. Изгони мрак, возрождаясь каждый день, приди на голос того, кто твердит твое имя. Единый, остающийся единым, воссоединись с тем, кто познает твою природу, не искажая ее. Приветствую тебя, мой повелитель, путь которого лежит через вечность и жизнь которого бесконечна. Приветствую твой Диск, о повелитель света, поднимающийся на горизонте и дающий жизнь. Живое пламя внутри своего Ока, будь созидателем, войди в свое святилище!

Постепенно папирус зазеленел. Потом разгорелись, как уголья, глаза кобр. И, наконец, солнечный диск стал набирать блеск, постепенно озаряя помещение храма.

— Позови жрецов, — приказал монарх генералу Несмонту.

Когда те увидели свой воскресший символ, они до земли склонились перед царем и стали петь в его честь хвалебные гимны.

— Не нужно лишних слов, — остановил их Сесострис. — Вы неправильно исполнили ритуалы и чуть было не поплатились за это благополучием всей земли. Вместо того чтобы умиляться над тем, что произошло, и жалеть себя за то, что могло случиться, строго выполняйте все положенное по ритуалу на заре, в полдень и на закате. При малейшем тревожном симптоме ставьте в известность меня. Отныне эта провинция принадлежит лично фараону.

Когда Сесострис вышел из храма, его шумными криками приветствовал народ. Внезапно всеобщая радость была прервана, и любопытные расступились.

Появилась группа из тридцати воинов, держащих на поводках огромных собак. Это были отборные телохранители покойного Укха, и их начальник, казалось, вовсе не питал трогательных чувств по отношению к гостям.

— Мы не готовы склонить голову! Эта провинция была независимой, и она такой останется!

— Прекрати говорить глупости, — вмешался Несмонту. — Его Величество только что спас твою землю от уничтожения. Отныне она будет ему покорной.

— Нам не нужна внешняя власть, — упрямился командир отряда. — Я объявляю себя новым главой провинции и выгоню любого пришельца, который вторгнется на мою территорию.

— Восстание против фараона карается смертью, — напомнил Сесострис. — Я позабуду твой минутный гнев, но ты должен сейчас покориться.

— Если вы сделает хоть шаг вперед, я отпущу собак.

— Не рискуйте, — посоветовал монарху Сехотеп. — Нас не так много, чтобы устоять. Лучше вернемся в храм.

Сесострис шагнул навстречу бунтовщикам.

Начальник отряда и его воины отпустили собак, которые рванулись к царю.

Собек хотел встать перед царственным владыкой, но тот сухим и непреклонным жестом его остановил.

Когда до жертвы оставалось чуть меньше метра, собаки, словно натолкнувшись на невидимое препятствие, перевернулись в воздухе, стали хищно скалиться и яростно лаять, потом успокоились. Перед царем была теперь спокойная стая, вожак которой подошел к нему приласкаться, а потом лег у его ног.

— Даже эти звери знают, кто я. А ты, недостойный начальник, не заслуживаешь больше чести ими командовать.

В панике офицер попытался бежать, но двое бывших его подчиненных размозжили ему голову ударом дубины.

Народ снова закричал от радости, а Сесострис подумал о том, что ему предстоит продолжать борьбу. От судьбы акации зависела судьба всего Египта, и в случае неудачи нужно было готовиться к следующим катастрофам.

В одном он был уверен: покойный Укх не был виновен в причинении зла дереву Осириса. Оставалось только двое подозреваемых: Джехути — правитель провинции Зайца, и Хнум-Хотеп — правитель провинции Орикса.

Маленькая комнатка, посвященная культу предков, скромная приемная, спальня, туалет, комната для водных процедур, кухня, погреб и терраса: служебная квартира Икера не была дворцом, но в ней было приятно жить. Она была недавно побелена и здесь было все необходимое. К счастью, рядом находилась конюшня, в которой жила только старая ослица, с которой Северный Ветер тотчас же подружился.

Поскольку у писца пожитков было совсем немного, он тут же и переехал. В тот момент, когда он заканчивал раскладывать свои вещи, у его двери появился один бедолага.

У него были длинные волосы, заросшее щетиной лицо, сутулая спина; он был худ и старался быть незаметным.

— Я — слуга, который дан вам в услужение на два часа два раза в неделю.

В первое мгновение Икеру захотелось отослать его назад и самому заняться своими делами. Но человек показался ему не совсем незнакомым. Он пригляделся.

— Нет, не может быть... Невероятно... Это ты, Секари?

— Хм... Да, это я.

— Ты меня не узнаешь?

Несчастный осмелился взглянуть на своего хозяина.

— Икер... Как ты хорошо одет!

— Что с тобой приключилось?

— Обычные неприятности. Теперь уже лучше. Ты согласен принять меня на службу?

— Честно говоря, это меня немного смущает!

— Платит городская управа. Убирая пятнадцать домов, я бегаю за продуктами и кое-где подрабатываю тем, что мастерю понемногу — все это позволяет не так уж плохо жить.

— Где ты живешь?

— В садовом шалаше. Я ухаживаю за садом и имею право собирать там плоды.

— Войди, выпьем по стаканчику.

Старые приятели вспомнили о своих приключениях в шахтах Синайских гор, но Икер не стал рассказывать подробности того, что с ним произошло с момента их расставания.

— Вот ты и вошел в элиту писцов, — сказал Секари, — и у тебя прекрасная карьера впереди.

— Не суди по внешнему виду.

— У тебя неприятности?

— Может быть, но мы поговорим об этом позже. Устраивайся по своему вкусу, этот дом становится и твоим. Прости, меня ждут дела.

Только яростно работая, Икеру удалось немного унять свое возбуждение и успокоиться. Теперь у него было доказательство того, что его кошмар был реальностью, что «Быстрый» выстроен командой ремесленников из Кахуна и что этот корабль не мог принадлежать никому иному, кроме фараона Сесостриса.

Никто не хотел верить в существование таинственной страны Пунт, но юноша прекрасно знал, что именно она являлась целью путешествия того судна, на борту которого он едва не погиб.

Икер снова отправился к Рубанку. На этот раз он расскажет ему все.

Дверь дома была закрыта.

Писец постучал, но никто не ответил. Его окликнула соседка.

— Что тебе нужно?

— Я хотел бы повидать Рубанка.

— Это совершенно невозможно, мой бедный мальчик. Прошлой ночью он умер. А ты его родственник?

— Нет, но мы друг друга знали и мне нужно было кое-что у него спросить.

— Этот старый скряга больше ни с кем не поболтает! В конце жизни он нес невесть что.

— Отчего он умер?

— Старость, что же еще! У него все сдало — сердце, легкие, почки... Все было изношено. Пусть он не жалуется: он, по крайней мере, не страдал.

— Вы навещали его?

— Как можно реже, как и все другие соседи. Он утомлял нас своими плотницкими историями, да и заговаривался к тому же. А когда его слушали невнимательно, становился раздражительным.

— Стража не заходила к нему незадолго до его смерти?

— Стража? А что он сделал?

— Ничего, ничего... Просто есть тут один вопрос.

Соседка посмотрела на Икера внимательно.

— Ах, так значит старик был замешан в незаконной торговле! А ты, парень, случаем не из стражников?

— Нет, я просто его друг.

— Что-то молод ты для того, чтобы быть другом Рубанка!

Икер предпочел уйти. Ему бы хотелось, конечно, попасть в дом старика и порыться там, но зачем? Писец не верил в то, что смерть его была естественной. А убийцы старика, разумеется, постарались уничтожить какой бы то ни было компромат.

Но кто мог действовать с полной безнаказанностью, если не стражники, послушные приказам начальства и уверенные в том, что их никогда не привлекут к ответственности? Управитель города, должно быть, в курсе. Но над ним есть министр. А над министром — покровитель Кахуна, сам царь Сесострис.

Икер хотел правды и справедливости. Благодаря рукояти ножа он получил доказательства существования « Быстрого». Его главный свидетель исчез, и власти ему ответят, что этого скромного предмета маловато для того, чтобы начать расследование.

Архивы Кахуна: там и только там находятся решающие документы.

При входе в помещение архива стояли два стражника из городской стражи.

— Имя и род занятий?

— Икер, писец.

— Есть письменное разрешение для входа в помещение архива?

— Минутку.

Высокопоставленный чиновник согласился принять Икера, слава которого, не переставая, росла. Хранитель, всегда сдержанный и пунктуальный, встретил его приветливо:

— Чего ты хочешь, Икер?

— Это довольно деликатное дело. Речь идет об одной миссии... ну, скажем, тайной.

— Я могу это понять, но мне нужно дать больше уточнений.

— Мой начальник, Херемсаф, отправил меня навести в архиве справку о корабельных верфях. Он хотел бы проверить одну деталь.

— Почему он не пришел сам?

— Как раз из-за деликатности вопроса. Мое присутствие не вызовет ничьего любопытства, а его, напротив...

Хранителя, казалось, это убедило. Разумеется, он не впервые сталкивается с такого рода делами, когда важно не оставлять следов.

— Понимаю, понимаю... Но предпочитаю иметь записочку за подписью Херемсафа.

— Возможно, это не так обязательно и...

— Для моих архивов — обязательно. Приходи с запиской, и я упрощу тебе задачу.

— Над чем ты насмехаешься, Икер, и что за этим кроется? — спросил Херемсаф, которого захлестнул ледяной гнев. — Хранитель Государственных Архивов только что передал мне, что ты осмелился использовать мое имя для незаконной консультации! Ты! Я же в тебя так верил!

— Разве вы дали бы мне разрешение в подобающей форме?

Взгляд Херемсафа стал пронизывающим.

— Ты не считаешь, что уже настало время раскрыть мне всю правду?

— Я возвращаю вам этот вопрос.

— Ты заходишь слишком далеко, Икер! Это не я пытался проникнуть в архив!

— Но именно вы поручили мне сортировать вещи, сгруженные в старых хранилищах, настаивая на том, чтобы ничто не ускользнуло от моего бдительного ока?

— Разумеется, я, и что с того?

— А вы не думали о рукояти ножа, на которой выгравировано имя одного корабля?

Херемсаф казался удивленным.

— Разве главная верфь района не под вашей ответственностью? — продолжал Икер.

— Ну, в этом ты ошибаешься! Этим занимается правитель Фаюма.

— Но в рукояти ножа я не ошибаюсь?

— Что ты конкретно ищешь?

— Разумеется, Маат.

— Ну, уж не ложью, произнесенной Хранителю, ты ее обретешь!

— Если вам не в чем себя упрекнуть, позвольте мне навести справки в архивах!

— Это не так просто, и я не всемогущ. Существует несколько управлений, и только управитель города разрешает доступ ко всем отделам архива. Послушай, Икер, ты как раз поднимаешься по служебной лестнице, но у тебя немного друзей. Твоя прямота и знания говорят в твою пользу, но прекрасной работы мало, только она одна не может гарантировать удачную карьеру. Моя поддержка тебе необходима, и я даю ее тебе, потому что верю в твое будущее. Я согласен позабыть о твоем минутном заблуждении, но при условии, что это не повторится. Мы понимаем друг друга?

— Нет, не понимаем. Я хочу не блестящей карьеры, а только правды и справедливости. Чего бы это мне ни стоило, я не откажусь от своих поисков. Я отказываюсь думать, что в этой стране все прогнило. Если бы это было так, Маат давно бы ее покинула. А в таком случае — зачем жить?

Икер вышел без приказа из кабинета Херемсафа.

Отправляя его к управителю, который был, разумеется, заодно с убийцами плотника, начальник Икера доказал свою собственную вину. Но почему Херемсаф дал ему увидеть черенок ножа? Ведь таким образом он помог Икеру. Отказывая ему в разрешении пользоваться архивами, он пытался помешать ему двигаться вперед. Как объяснить такое противоречивое отношение? Без сомнения, Херемсаф, верный слуга управителя, не знал о существовании макета объекта, имя которому было «Быстрый».

Икер будет смещен и изгнан из Кахуна.

Однако он туда еще вернется, и ему удастся получить так необходимые ему документы. Сознавая, что его задача становится невозможной, он пошел наугад.

— У тебя расстроенный вид, — прошептал ему сладкий голос Бины.

— Профессиональные трудности.

— Ты меня даже не заметил! Не должен ли ты немного развлечься?

— Моему сердцу не до веселья.

— Тогда поболтаем! Я нашла тихое местечко, пустой домик как раз позади того, где я работаю. Приходи туда сегодня вечером после захода солнца. Выговоришься — и на душе полегчает.

57

По мере приближения к столице провинции Зайца пейзажи становились мягче и красивее. Здесь все располагало к миру, отдыху и размышлению.

А на борту царского корабля думали лишь о столкновении с опасным противником Джехути. Новости, которые только что получил генерал Несмонту, были совсем не радостные.

— Правитель провинции имеет небольшую, но хорошо оплачиваемую армию, состоящую из опытных профессионалов, — напомнил фараон. — Кроме того, Джехути пользуется славой тонкого стратега.

— В этом случае, — рассудительно заметил Сехотеп, — он не станет враждебно относиться к переговорам! Когда Джехути узнает, что к вам присоединились провинции, которые считались непримиримыми вашими врагами, он поймет, что вооруженная борьба бесполезна. Я предлагаю себя в качестве посланника.

— Продолжим использование моего метода, — решил Сесострис.

Трое представителей Великого Дома — генерал Несмонту, Хранитель Царской Печати и Собек-Защитник — сошлись на одной мысли: владыка Верхнего и Нижнего Египта недооценивает степень опасности. Джехути — не какая-нибудь посредственность, он не сложит оружия без беспощадного боя.

И, тем не менее, спокойствие фараона было непоколебимым. И разве в этом он не был похож на одного из тех гениальных политических деятелей, которые способны сделать нужное дело в нужный момент? Как не испытывать доверия к этому гиганту, который с самого начала своего царствования не совершил ни одного неверного шага?

Кхемену, «город Восьмерки» — восьми созидательных сил, был одновременно столицей провинции Зайца и городом бога Тота. Тот, мастер иероглифического письма — «Божественного слова», — давал посвященным возможность постичь знание. Проявляясь в виде серпика Луны — самого явственного символа смерти и воскресения, он олицетворял необходимость разрезающего действия, бесстрастно холодного и непреклонного. Клюв ибиса, птицы Тота, не искал: он находил.

Осуществление истинного управления страной было бы иллюзией без контроля над этой провинцией. Сегодня Сесострису предстояло действовать.

— Великий Царь, — нарушил размышления владыки Собек-Защитник, — позвольте мне вас сопровождать.

— Это не будет необходимо.

На реке не видно ни одного военного корабля. На пристани — ни одного солдата.

— Невероятно, — прошептал Сехотеп. — Что же, и правитель провинции Джехути оказал нам честь и умер?

Маневр по причаливанию флотилии прошел в полном спокойствии, казалось, что нет противостояния между прибывшими и властями порта Кхемену.

Внизу, возле трапа, царя ожидал худощавый мужчина с серьезным лицом.

Он развернул папирус, покрытый колонками иероглифов. На нем было множество раз повторенное одно-единственное, так редко встречающееся изображение: сидящий Осирис, в своей короне воскресения, держит скипетр Власти[36] и ключ Жизни[37]. На его троне изображен символ миллионов лет. Вокруг него — огненные круги, мешающие непосвященным приблизиться[38].

— Генерал Сепи... К счастью, ты вернулся из Азии живой и здоровый!

— Дело было не из легких, Великий Царь, но я воспользовался постоянными раздорами кланов и племен между собой.

— Мне было бы так жаль потерять тебя сразу же после твоего вхождения в Золотой Круг Абидоса!

Благодаря этому посвящению жизнь и смерть воспринимаются по-другому, и жизненные испытания встречаешь совершенно иначе.

На глазах у изумленных моряков царской флотилии фараон и его брат по духу расцеловались.

— Твои выводы, Сепи?

— Азия находится под контролем. Наши войска, расположенные в Сихеме, задушили у ханаан всякое желание восставать. С ними обращаются справедливо и дают им есть досыта. У некоторых, правда, сохранилась тоска по некоему странному человеку, Провозвестнику, но его исчезновение, кажется, повлекло за собой исчезновение и его верных последователей. Однако наивными нам быть не следует, поэтому не будем ослаблять охрану. Вся эта зона должна оставаться под нашим активным наблюдением. Особенно важно там поддерживать, или даже усилить, военное присутствие. Боюсь, что сопротивление может распространиться по городам и стать причиной отдельных точечных выступлений.

— Ты занимаешь правильную позицию, Сепи. А как дела в твоей провинции?

— Я вернулся только вчера. Как мне показалось, Джехути сильно изменился! Он весел, спокоен, наслаждается жизнью.

— Он отдал приказ меня атаковать?

— Не совсем так. Он рассказал мне, что приготовил вам сюрприз, и просил вас принять его — в одиночестве, без оружия и без солдат.

— Удалось ли тебе убедить его избежать кровавого столкновения?

— Я в этом не убежден, Великий Царь. С тех пор, как Джехути взял меня на службу, я не переставал пытаться мало-помалу доказывать ему всю абсурдность его позиции. Но тщеславием было бы считать, что мне это удалось.

— Кому подчиняются его воины?

— Ему, не мне.

— Хорошо, пойдем, посмотрим этот сюрприз.

Вдоль дороги, которая вела к дворцу Джехути, воины и юноши провинции образовали нечто вроде почетной живой ограды. У всех в руках были пальмовые листья.

Генерал Сепи, такой же удивленный, как и Сесострис, сопроводил владыку до зала аудиенций.

Три дочери Джехути в роскошных одеждах и искусном макияже обворожительно улыбнулись фараону и низко склонились перед ним.

В широком теплом плаще, доходившем ему до щиколоток, навстречу царю с трудом поднялся их отец.

— Пусть простит мне Великий Царь, я стал жертвой жестокого ревматизма, и мне постоянно холодно. Но у меня достанет здоровья, чтобы от имени моей провинции воздать почести царю Верхнего и Нижнего Египта.

Три паланкина с носильщиками были приготовлены для фараона, правителя провинции и генерала Сепи. Они быстро домчали их до великого храма Тота. Перед его фасадом возвышался колосс.

— Это — воплощение вашего Ка, Великий Царь, — объявил Джехути. — Вам принадлежит право сообщить ему божественный свет, который сделает его вечно живым.

Сепи передал Сесострису палочку, привезенную с Абидоса и освященную во время церемонии исполнения таинств Осириса. Царь поднял ее и направил сначала на глаза, потом на нос, уши и рот колосса. При каждом его жесте конец палочки испускал луч света. Камень завибрировал, и каждый почувствовал, что частица царского Ка отныне стала пребывать в городе Тота.

Пир был великолепным: исключительно тонкие блюда, безупречно и бесшумно работавшие слуги, музыканты, достойные Мемфисского двора, юные танцовщицы, способные исполнять самые сложные, почти акробатические, танцевальные фигуры. Самая очаровательная из них привлекла внимание Сехотепа: Хранитель Царской Печати не спускал с нее глаз, явно покоренный ее чарами. Из одежды на ней был лишь унизанный жемчугом пояс.

Однако Джехути заметил, что чело фараона по-прежнему было омрачено тяжелыми думами.

— Я люблю хорошо пожить, Великий Царь, и горд тем, что моя провинция процветает. Но это не мешает мне сохранять ясный ум. Даровав нам высокий паводок, вы показали, что вы единственный достойны того, чтобы царствовать над объединившимися землями Египта. Вы приобрели мою верность, я — ваш слуга. Прикажите, и я вас послушаю.

— Знаешь ли ты о несчастии, нас постигшем?

— Нет, Великий Царь.

Взгляд генерала Сепи подтвердил фараону, что Джехути не лжет.

— Тяжело заболело священное дерево Осириса, — признался царь.

— Древо Жизни?

— Именно оно, Джехути.

Лишившись всякого аппетита, Джехути опустил на стол свою алебастровую тарелку.

— Что произошло?

— Злой умысел.

— Сможете ли вы избавить нас от него?

— Я веду борьбу каждую секунду. На данный момент увядание приостановлено. Но на сколько времени? Сооружение храма и жилища вечности даст дереву немаловажную подпитку энергией, и я уверен, что восстановление согласия в Египте поможет нам в нашей борьбе. Можешь ли ты мне поклясться, что ты не виновен и что ты не участвовал ни в каком заговоре, направленном на уничтожение акации?

Умирая от холода, Джехути плотнее запахнул полы своего плаща.

— Если я виновен, пусть исчезнет мое имя, погибнет моя семья, разрушится моя гробница, а мой труп будет сожжен! Эти слова я произношу в присутствии фараона, воплощения воли богини Маат.

Голос Джехути дрожал от волнения.

— Знаю, что ты мне не лжешь, — сказал Сесострис.

— Эта провинция, ее богатства и ее воины принадлежат вам. Спасите Египет, спасите свой народ, сохраните таинство воскресения!

По реакции царя Джехути понял, что его надежды возложены на достойного воина. Если существует человек — единственный в мире, способный излечить Древо Жизни, то это он.

Один из гостей попросил слова.

— Я — жрец и помогал юному писцу во время транспортировки этого колосса. Надо сказать, что это было нелегкое дело! Писца зовут Икер, и он уже уехал из нашей провинции. Однако это не причина, чтобы позабыть его смелость, и я предлагаю выпить за его здоровье. Без него нам не удалось бы так ловко довезти эту статую до великого храма.

Джехути подтвердил его слова, и собравшиеся пожелали Икеру здоровья. Во всеобщей радости были провозглашены здравицы и в честь многих других людей.

На заседание своего Малого совета Сесострис пригласил Джехути и генерала Сепи.

— Ваше присутствие здесь вовсе не носит лишь почетный характер. Здесь мы решаем и действуем. Начиная с Элефантины, я покорил бывшие мне враждебными провинции, не пролив ни единой капли крови. Теперь осталась лишь одна, и я вынужден сделать следующий вывод: Хнум-Хотеп, правитель провинции Орикса, является тем преступником, который посмел нанести удар по Древу Жизни.

— Орикс — это животное Сета, убийцы Осириса, — согласился Сехотеп. — Из того, что мы знаем о Хнум-Хотепе, он ни перед чем не отступит, чтобы сохранить свою территорию.

— Он принадлежит к очень древнему роду, — уточнил Джехути, — и необыкновенно дорожит своей независимостью. В принципе, он отрицает всякие переговоры. Кроме того, у него самая лучшая армия в стране. Она постоянно активно тренируется, располагает первоклассным вооружением и повинуется только своему правителю, на которого никто не оказывает никакого влияния. Я должен сказать откровенно: на него не произведут никакого впечатления те победы, которые только что одержал Его Величество. Противостояние в одиночку всем провинциям, скорее, только усилит решимость правителя. А поскольку он — прирожденный вождь, его люди будут сражаться за него с бешеной энергией.

— В этих условиях, — решительно сказал генерал Несмонту, — я предлагаю провести массированную атаку.

— И все же праздновать объединение на костях погибших египтян — не самое лучшее решение, — заметил Джехути.

— Боюсь, что другого просто не существует, — настойчиво проводил свою мысль Несмонту. — Фараон не может позволить Хнум-Хотепу пренебрежительного отношения, которое угрожает прочности закладываемых сейчас основ жизни всего Египта.

С тяжелым сердцем все поняли, что следовало готовиться к конфликту, жестокость которого оставит в народе неизгладимые следы.

— Поскольку речь идет о войне не с иностранным государством, — анализировал ситуацию Несмонту, — мы не можем отправить Хнум-Хотепу объявление войны. С моей точки зрения, это всего лишь операция по восстановлению порядка на египетской территории. Значит, логично атаковать неожиданно.

Ни генерал Сепи, ни другие участники обсуждения не высказали каких-либо возражений.

— Что ж, пусть примут надлежащие меры, — приказал царь. — Кстати, во время пира прозвучало имя писца — Икер. Он здесь получил свое образование?

— Он действительно является моим учеником, — сказал Сепи. — Это лучший ученик моего класса, и он пришел к нам издалека.

— Именно поэтому я вскоре и поручил ему ответственные дела, — прибавил Джехути. — Он замечательно организовал перевозку колосса и очень быстро занял бы верхнюю ступень в администрации провинции.

— Почему же он уехал? — спросил Сесострис.

Джехути встал.

— Я недостоин присутствовать на этом совете, Великий Царь, так как я совершил против вас серьезный проступок.

— Объяснись и дай мне рассудить самому.

Правитель провинции, как-то сразу постарев, тяжело опустился на стул.

— Икер много перестрадал и постоянно мучил себя вопросами, потому что никак не мог прийти в себя от пережитого. Он разыскивал моряков по имени Черепаший Глаз и Головорез, которые высадились в Кхемену. Этот эпизод вычеркнут из документов в моих архивах, потому что корабль, на котором они приплыли, объявил себя под царской печатью, которую я отказывался в то время признавать. Для меня, Великий Царь, эти люди могли принадлежать только вашему флоту, и я не скрыл своих мыслей от Икера.

— Из-за вас, — заметил Сехотеп, — этот писец рассматривает теперь Его Величество как своего врага!

— Это определенно.

— Им двигало стремление отомстить?

— Это действительно так. Я пытался убедить его позабыть прошлое и остаться у меня на службе, но его решимость была непоколебимой. Этот юноша умен и смел и может стать опасным противником, потому что он — из-за меня — убежден, что в его несчастьях виноват фараон.

— А что именно с ним произошло?

— Этого я не знаю. Но, без сомнения, его жизнь была в опасности.

— Куда Икер собирался отправиться?

— В Кахун, чтобы там разыскать следы и доказательства, которые позволили бы ему выяснить истину.

— Его также интересует Золотой Круг Абидоса, — добавил генерал Сепи, — и он сам убедился, еще не понимая его природы, в его действенности, когда присутствовал при ритуале, исполненном в отношении Джехути.

— Этот парень, вероятно, является сообщником того преступника, который совершил святотатство относительно акации Осириса, — предположил Собек. — Были ли у него связи с Хнум-Хотепом?

— Он прибыл из его провинции, где работал для него, — вспомнил Джехути.

58

Немногочисленные вещи Икера были аккуратно сложены. После серьезного спора с Херемсафом он готовился к тому, что его с минуты на минуту уволят.

Поэтому он не удивился, когда увидел у своей двери писца с густыми длинными волосами. Этот длинноволосый писец слыл за приносящего дурные вести. За ним, должно быть, идут несколько стражников, чтобы выпроводить Икера за ограду Кахуна с дальнейшим запрещением там появляться.

— Я готов, — сказал Длинноволосый.

— Я тоже. Ты один?

— Сегодня да, потому что в городском управлении слишком много работы. Завтра мне будет помогать еще один коллега.

— Значит, мне дали сроку до завтрашнего дня!

Длинноволосый захлопал глазами.

— Даже вдесятером мы бы не смогли все сделать через неделю! Нельзя же заставить тебя уложиться в еще более короткие сроки! Это, конечно, ошибка. Глядя на объем предстоящей работы, можно предположить, что нам понадобится, по меньшей мере, месяц, но это при условии, что никто не будет отлынивать!

— О какой работе ты говоришь?

— Да, вот... о той, что тебе поручили: перепись предназначенного для хранения движимого имущества и описание каждого предмета.

— Разве ты пришел не для того... чтобы выставить меня за городские стены?

— Выставить? Тебя, Икер? Да откуда ты это взял? А-а, понимаю... Один из помощников управителя с тобой сыграл какую-нибудь злую шутку! Нужно и в самом деле признать, что окружение у начальника немного странное, даже более чем странное. Не очень-то доверяй этой команде, они могут вести себя угрожающе. К счастью, ты пользуешься поддержкой Херемсафа.

Икер совершенно растерялся.

Значит, ни управитель, ни Херемсаф не приняли решения его изгнать. Что за игру они затеяли — они друг за друга или друг против друга?

Теряясь в догадках, Икер сконцентрировал внимание на стоявшей перед ним задаче. Ему помогал Длинноволосый, который с трудом приноравливался к заданному Икером ритму. Несколько раз в день он останавливался попить воды, похрустеть молодым чесноком, утереть пот со лба или отправиться по естественной надобности. И весь день он трещал без умолку.

Одним ухом Икер рассеянно слушал разные его семейные истории, которые были до ужаса банальны. Потом настал черед сплетен по поводу муниципальных чиновников.

Когда солнце стало садиться, Длинноволосый сложил свои вещи.

— Все! День, наконец, кончился! Хочешь добрый совет, Икер? Работай много меньше, иначе ты перевернешь все вверх дном в нашей корпорации. Некоторые, и притом не самого малого чина, будут этим оскорблены или даже унижены. Если будешь работать медленнее, то быстрее поднимешься по служебной лестнице.

Икер вернулся домой. Секари там не было, но, уходя, он все чисто прибрал. Юноша задал корму Северному Ветру, а потом отправился на условленное свидание с Биной. Даже если он и не надеялся ни на что более или менее определенное, то в нынешней ситуации не станет отталкивать своего единственного союзника.

На территории перед портом не было ни души.

Он бесшумно вошел в заброшенный дом.

— Бина, ты здесь?

— В дальней комнате, — ответил сладкий голос юной азиатки.

Икер прошел по обломкам известняковых плит. Он догадался, где она, и в темноте сел рядом.

— Ну, что случилось?

— Поспорили с начальством.

— Я уверена, что это гораздо серьезнее.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты переменился. Твое смущение так глубоко, что это заметил бы и самый бесчувственный человек. Простая профессиональная проблема не потрясла бы тебя до такой степени.

— Ты недалека от истины, Бина.

— Ты тоже стал жертвой несправедливости, да? Тирания никого не щадит в этой стране, даже тех, кто считает себя в безопасности.

— Тирания? Кого ты обвиняешь?

— Я — всего лишь служанка-азиатка. Меня презирают, мне запрещают учиться чтению и письму. Ты образован и уже занимаешь важный пост. Но мы оба несчастны, и ты, и я, потому что наше будущее отнято у нас этим Сесострисом, который душит страну своим кулаком. Царь — плохой человек. Моему народу, который хотел всего лишь чуть-чуть свободы и справедливости, он ответил тем, что отправил расправиться с ним свою армию. Убитые, раненые, изнасилованные женщины, избитые дети, целые деревни обречены на нищету, а солдаты фараона веселятся и пьянствуют. Сесострис презирает людей, он знает лишь силу и жестокость. По слухам, он ведет сегодня жестокую гражданскую войну против тех провинций, которые осмелились противостоять его всемогуществу. Это дикое животное, не колеблясь, прольет море крови египтян.

Икер подумал о Хнум-Хотепе и Джехути, двух правителях провинций, которые ему помогли. Гражданская война и отвоевание целостности Египта царем, способным на все, чтобы навязать свою власть: разве не в этом ключ к тайне? Но ведь юноша не являл собою препятствия на пути Сесостриса!

— Этот царь — твой враг, но он также и мой враг, — признался он Бине. — Он приказал убить меня.

— Почему?

— Еще не знаю, но я найду истинные причины. Я хочу иметь доказательства его вины и тогда потребую правосудия.

— Ты бредишь, мой бедный Икер! Единственный способ действовать — это объединить угнетенных и сообща бороться с деспотом.

— Ты забываешь, что у него есть солдаты и стражники?

— Конечно, помню об этом, но существуют и другие способы повсеместной борьбы.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебя, Икер.

— Объясни, Бина!

— Ты на хорошем счету, тебя ценит управитель Кахуна, любимого города тирана. Перестань вести себя, как обиженный мальчишка, который гоняется за призраками. Сделай карьеру, добейся высокого жалованья, займи достойное место.

— Самая лучшая карьера не заменит истины!

— Тебе эта истина известна: Сесострис желает твоей смерти. Это разрушитель и убийца, который ради своей цели пойдет по тысячам трупов. Единственное решение: стань писцом высокого ранга, чтобы оказаться представленным царю.

— Для чего?

— Чтобы убить его, — прошептала Бина.

Икер в ужасе представил себе эту сцену.

— Это невозможно! Он будет защищен, и у меня не будет времени это сделать.

— Подвиг такого плана готовится самым тщательным образом. И речи не идет о том, чтобы ты рисковал необдуманно и был обречен на неудачу. Нужно отвести защиту, которой пользуется это чудовище, чтобы ты мог нанести удар только наверняка.

— Ты видишь нас с тобой вместе в этом деле?

— Ты — один, а у меня есть сообщники.

— Какие?

— Такие же угнетенные, как и мы с тобой. Их дух стремится к свободе, и они готовы принести свои жизни в жертву, лишь бы избавиться от тирана и вернуть своему народу счастье. Нет прекрасней судьбы, Икер, и ты станешь главным ее орудием.

Она вплотную подошла к нему, потом, чувствуя, что он переживает внутреннюю бурю, остановилась и удержала себя от какого-нибудь дополнительного движения.

— Бина, это безумие!

— Без сомнения. А как себя ведут разумные люди? Они склоняют голову, закрывают глаза, затыкают уши и замыкают рот — в надежде, что беда коснется только их соседей! Сесострис как раз это и понимает: как легко побеждать трусов! Если ты принадлежишь именно к этой породе людей, то нам не нужно с тобой встречаться, Икер.

Вернувшись к себе, Икер почувствовал, что у него пересохло в горле. Он выпил залпом почти целый литр воды. Не в силах обрести душевный покой, он взял в руку рукоять ножа с надписью «Быстрый». Если бы у этой рукояти было, как прежде, длинное и острое лезвие, то нож снова стал бы опасным оружием!

Месть выглядит вполне законной, а освобождение Египта от беспощадного тирана кажется ему самым благородным из идеалов. Икер позабыл о своей собственной судьбе; его увлекла мысль, что он сможет посвятить себя судьбе своей страны и тем несчастным, на головы которых пало иго Сесостриса.

Если ему удастся его убить, наступит новая эра. И все же... Принести смерть — не выше ли его сил? Становясь писцом, юноша как раз и хотел избежать жестокости и произвола. Убивать — это ужасно.

Лучший выход — покинуть Египет.

Выбрав добровольную ссылку, Икер позабудет терзающих его демонов. Благодаря своим знаниям он быстро получит место управляющего в каком-нибудь имении и начнет там новую жизнь.

Чтобы уехать рано утром, юноша стал готовить свои вещи. И в тот момент, когда он складывал в пенал свои кисточки, явилась она.

Ее лицо было сияющим и суровым. В глазах Икер прочел призыв: «Не беги. Оставайся в Египте и борись за то, чтобы восторжествовала Маат».

Прекрасная жрица растворилась в колеблющемся пламени масляного светильника.

На пределе нервного потрясения Икер отправился спать. Перед тем как лечь в постель, он поискал свой талисман, чтобы, как обычно, положить его на живот и погрузиться в мирный сон.

Но магического талисмана из слоновой кости нигде не было.

Икер безуспешно перерыл свой дом от террасы до погреба. Драгоценный предмет был украден.

Измученный последним кошмаром, писец проснулся и подскочил на ложе, не помня, где он находится. Постепенно он пришел в себя и стал снова искать свой талисман, впрочем, опять безуспешно.

Чей-то сильный храп его насторожил.

На пороге, поджав ноги и положив руки под голову, спал, крепко сжав кулаки, Секари.

Икер растормошил его.

— Что случилось?.. Ах, это ты...

— Ты здесь давно?

— Да, не так уж... Мои вечер и ночь были так заняты, если ты понимаешь, о чем речь. Настоящая фурия! И ведь не хотела меня отпускать! Ну а поскольку она знала, где моя сторожка, то и укрыться от нее было негде. Моим единственным шансом спастись от нее было пойти сюда. Но, если хочешь, я уйду...

— Нет, входи. Ты лучше выспишься дома.

Секари зевнул и потянулся.

— Скажи-ка, а ты выглядишь не свежее, чем я!

— Меня обокрали.

— И что стащили?

— Охранительный талисман, которым я очень дорожил.

— Таких любителей много, а эти вещи в цене.

— Извини, Секари, я плохо спал и я...

— Ты колеблешься и не знаешь, как спросить у меня, не я ли тебя обокрал? Нет, я бы не посмел тогда появиться перед тобой. Но ты прав в том, что относишься ко всем с недоверием. На мой взгляд, этот дом следует лучше охранять. Хороший крюк вовсе бы не помешал. Ну и я попытаюсь навести справки, узнаю, не появлялся ли где-нибудь на базаре этот талисман из слоновой кости. Какой он формы?

Икер дал точное его описание.

— У тебя нет каких-либо подозрений? — спросил Секари.

— Никаких.

— Будем надеяться, что мои большие уши уловят какую-нибудь информацию. Ты уверен, что тебе никто не хочет навредить?

— Давай вместе хорошенько позавтракаем!

— Боюсь, что в доме ничего нет. Я схожу куплю еды.

Когда Секари отправился на базар, Икер задумался над его советом: никому не доверять.

59

Спокойствие и безмятежность ливанца были только видимостью. Чтобы их сохранить, он ел вдвое больше сластей, чем обычно. Бороться вдобавок ко всем тревогам еще и с растущим животом было свыше его сил.

Из Кахуна пришли хорошие новости: как и было предусмотрено в случае необходимости, его агент убрал слишком болтливого старого плотника. Однако торговая операция, которая должна была обеспечить ливанцу ключевую позицию в высшем обществе Мемфиса, запаздывала, сильно запаздывала — из-за того, что посредники были слабенькими; нужно будет незамедлительно их сменить.

Великолепный груз кедрового леса пришел из Ливана в мемфисский порт. Оставалось выяснить, займутся им таможенники или нет.

Ливанец в третий раз за это утро надушился. Через очень короткое время он узнает, союзник или враг ему этот египетский собеседник.

Если он устроил ему ловушку, то судьба его решена: вечная каторга. Такая перспектива ливанца ужасала. Прощайте, роскошь, прекрасный дом, вкусная еда! Он не вынесет такого испытания.

Ливанец успокоил себя, подумав о том, что его никогда не подводил его нюх. Этот египтянин испорчен до мозга костей и думает только о том, как разбогатеть еще больше!

Он снова забеспокоился при мысли о том, что его попытки установить личность этого египтянина все никак не удавалось завершить.

Охранник сообщил, что к нему пришли. Ливанец проглотил финиковое пирожное, облитое медом, и спустился со своей террасы.

Пришедший был одним из его самых лучших ищеек. Под видом продавца воды он без конца ходил по богатым кварталам Мемфиса. У него был общительный нрав, он легко сходился с людьми и умел их разговорить. Обладая прекрасной памятью на лица, он, по приказу ливанца, хорошенько рассмотрел того египтянина, который вышел из его дома после того знаменательного коммерческого разговора.

— Удалось ли тебе установить, что это за человек?

— Думаю, что да, господин.

По понурому выражению лица своего агента ливанец решил, что речь идет о какой-то жуткой катастрофе.

— Это крупная рыба, очень крупная рыба.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен. Мне знаком почтальон, работающий на дворец, я часто наполняю его водоем. Вчера ему поручили отнести царский указ в пригородный район. И в тот момент, когда я заканчивал свою работу, из официального здания вышли три человека. «Смотри-ка, — сказал мне мой знакомец, — тот, что в центре, — мой начальник! Это он по приказу царя составляет указы и административные тексты». Его начальника я узнал без труда. Это как раз тот самый мужчина, за которым вы приказали мне в тот раз присмотреть.

Ливанец почувствовал себя дурно.

Действительно, слишком крупная рыба! Вот история! Рыбак сам попал в сети к той рыбе, что плавала рядом с Сесострисом! Теперь, не дожидаясь, когда придет стража, ему оставалось только бежать.

— Тебе известно... его имя?

— Его зовут Медес. Говорят, он трудолюбив, честолюбив, бессердечен и безжалостен к своим подчиненным. Женат, двое детей. До того, как получил этот крупнейший пост, работал в области финансов. Я постараюсь нарыть еще больше фактов, но нужно соблюдать осторожность. К сановнику такого ранга так просто не подойдешь.

На пороге снова появился охранник.

— Еще один посетитель, господин. По его словам, это срочно и очень важно.

— Стражник?

— Определенно нет! Это морщинистый человек с непослушными волосами; он с трудом подыскивает слова.

Ливанец облегченно вздохнул. Этот малый, должно быть, не кто иной, как капитан грузового корабля, привезший драгоценную древесину.

— Пусть войдет. А ты выйдешь через заднюю дверь.

Отсутствие знакомства между членами ячеек его сети было жизненно важным требованием.

Следовало выпить бокал сладкого сока карубы. Что ж, через несколько секунд он все узнает.

Капитан выглядел так, как и положено человеку его профессии: опытный моряк, которому трудно ходить по твердой земле и сложно говорить.

— Все.

— Что все, капитан?

— Ну... готово.

— Груз выгружен или опечатан таможней?

— Ну... и да... и нет.

Ливанец был готов задушить моряка.

— Что — да и что — нет? Что?

— Нет — таможня, его не видела. Да — груз выгружен и лежит в условленном месте.

Медес показал охраннику маленький кусочек кедровой коры с иероглифом в виде дерева. Слуга поклонился и ввел посетителя в гостиную, в которой было слишком много экзотической мебели. На низких столиках была развернута настоящая выставка пирожных и кувшинов с вином. Воздух был пропитан душным ароматом сладких духов.

Ливанец, с розовыми щечками и лоснящимися волосами, быстро шел ему навстречу.

— Дорогой друг, мой драгоценный друг! У меня сказочная новость!

Медес его остановил.

— Это наше последнее свидание. Если дело не сделано, мы больше не увидимся.

— Конечно, дело сделано!

— Наполовину или полностью?

— Полностью. Вы выполнили свою часть контракта, я — свою. Груз в безопасности.

— В каком месте?

— Не хотите ли угоститься этими шедеврами, которые приготовил мой повар? Осмелюсь предложить вам отведать вина, которое я имел честь для вас выбрать: это лучшие сорта, которые делают в Дельте.

— Я здесь, чтобы поговорить о делах.

— Вы ошибаетесь, уверяю вас.

— Не заставляйте меня терять время. Где груз?

Ливанец сел и налил себе бокал белого вина из Имау, букет которого просто ласкал.

— Мы оба давно уже не дети. Первый этап нашей совместной работы пройден, и я могу поздравить себя с тем, что мы оба — и вы, и я — играли в открытую. У вас есть список покупателей, у меня — местонахождение моего товара. Не лучше ли действовать по принципу «вы — мне, я — вам»?

— Твоя позиция не так сильна, как моя. Через короткое время я найду твой груз!

— Это так, кто же спорит. Однако без меня вы никогда не будете иметь той ниточки, которая тянется от Ливана к Мемфису. Поэтому, зачем нам противостояние? Не лучше ли продолжить так хорошо начатое сотрудничество? И, кроме того, я хочу вам сделать новое предложение. Ведь коммерсант — я, а не вы. Мне не известна ваша точная функция, но вы, без сомнения, принадлежите к верхушке администрации, потому что избавили меня от таможенного досмотра. Продавать этот лес богатым частным лицам, вести шаг за шагом переговоры, добиваясь лучшей цены... Это занятие вряд ли является вашим призванием. Да оно, к тому же, рискует вас скомпрометировать. А я имею к таким делам привычку. Таким образом, вы сможете продолжать оставаться в тени.

— Что ж, идея меня не отталкивает. Предполагаю, однако, что она не бесплатна.

Ливанец поднял глаза к небу.

— Увы! Ничто в этом мире не делается даром.

— Ты требуешь нового распределения доходов, так?

— Я его прошу.

— Какое же?

— Пополам. Мне — заботы, вам — спокойствие.

— Ты забываешь мои хлопоты по начальству!

— Ни на секунду! Без вас я — ничто!

Медес подумал.

— Две трети — мне, одна — тебе.

— Не забывайте о моих расходах. Вы не представляете себе того количества посредников, которые мне нужны! Скажу откровенно, моя чистая прибыль вовсе не блестяща. Но мне очень приятно иметь дело с вами, и я уверен, что мы на этом не остановимся.

— Другие проекты?

— Они не являются невозможными.

Из своих источников Медес знал, что корабельные команды ливанца зарекомендовали себя прекрасно. Значит, ему выпала удача работать с профессионалом высокого уровня, а за такую удачу нужно платить.

— Решено: пополам.

— Вас не постигнет разочарование. Немного вина?

— Скрепим наше соглашение.

Медес, который разбирался в винах, должен был признать, что его хозяин не хвастался.

— Вы по-прежнему желаете сохранять анонимность? — вкрадчиво спросил ливанец.

— Это предпочтительно как для тебя, так и для меня. Сколько времени тебе нужно, чтобы продать товар?

— Как только вы передадите мне список покупателей, мои продавцы выедут на место.

— У тебя есть чем записать?

Ливанец оценил: Медес не оставлял после себя никаких документов, написанных собственноручно. Под диктовку торговец записал имена и адреса пятнадцати знатных жителей Мемфиса.

— Примерно через месяц, — сказал ливанец, — мы сможем обдумать новые поставки.

— Увидимся через пять недель, на полнолуние. Я принесу тебе новый список.

Ливанец блаженно растянулся на мягких подушках. Только что он заключил одну из своих самых выгодных сделок, и это было только начало! Жизнь по-египетски начинала ему нравиться.

— Не слишком расслабляйся, — посоветовал ему строгий голос.

Ливанец подпрыгнул.

— Вы?! Но... Как вы вошли?

— Ты считаешь, что простая дверь меня остановит? — спросил Провозвестник, улыбнувшись такой улыбкой, от которой можно было не только вздрогнуть. — Ты добился результатов, на которые мы надеялись?

— И даже выше всяких надежд, хозяин, намного выше!

— Без хвастовства, мой друг.

— Человека, который только что от меня вышел, зовут Медес. Фараон Сесострис поручил ему составлять тексты официальных указов. Стало быть, это один из самых влиятельных людей при дворе, и я держу его в руках! Его положение, каким бы видным оно ни было, его не устраивает. Кроме того, он хочет стать богаче. И он — мой партнер по торговле кедром и сосной.

— Великолепная работа, — признал Провозвестник.

— Медесу не известно, что я установил, кто он, — продолжал ливанец. — Со своей стороны, он, разумеется, собрал подробные сведения обо мне и сделал совершенно естественный вывод о том, что моя торговая сеть не имеет себе равных. Он дал мне также свой первый список клиентов, которых я взялся обеспечить товаром.

— Кстати, ты наверняка не позабыл увеличить свою долю?

— Разве это не в порядке вещей, хозяин?

— Я не стану тебя бранить за это. Но твой вклад в наше дело также вырастет.

— Даже не сомневайтесь!

— Ты должен завоевать доверие этого Медеса, — сказал Провозвестник. — Чтобы преуспеть в этом, надо оказать ему побольше услуг и способствовать успеху его начинаний.

— Положитесь на меня, я знаю свое ремесло. Медес разбогатеет, и быстро.

— А как инцидент в Кахуне?

— Болтун больше не проговорится.

— Его допрашивала стража?

— Нет, хозяин. Но плотник Рубанок начал плести лишнее соседям и посетителям. Наш агент счел, что его болтовня становится опасной, и принял меры безопасности.

— Великолепно, друг мой. Продолжай расставлять свои сети и не ослабляй усилия.

— Будьте уверены в этом, хозяин!

— И береги фигуру. Будешь слишком много есть — потеряешь остроту разума, а слишком много пить — осторожность.

60

— Опись закончена, — объявил Икер.

— За одну неделю? Но ведь ты работал день и ночь! — удивился Херемсаф.

Просматривая папирусный свиток, исписанный быстрым, но вполне разборчивым почерком, Херемсаф вскоре понял, что работа была выполнена исключительно качественно.

— Длинноволосый жалуется, что заболел из-за перенапряжения, работая в сверхурочные часы, — заметил Херемсаф.

— Мне жаль его. Поэтому я посоветовал ему сторожить комнату, пока я сам проверю последние детали. Разве управитель не спешил?

— Конечно, конечно, но ни он, ни я не ставили перед тобой такого короткого срока!

— Я так понял, что...

— Что ж, мои поздравления, мой мальчик. Ты оказал большую услугу муниципальной службе. Теперь мы можем подумать о новой задаче. Чего бы ты хотел?

Херемсаф заранее знал ответ: «Архивы».

Но Икер очень спокойно сделал вид, что раздумывает.

— Мне бы хотелось поработать в храме Анубиса.

— В том самом, в котором я исполняю обязанности интенданта?

— Поскольку у вас много разных обязанностей, я мог бы оказаться вам полезным.

На какой-то момент Херемсаф спросил себя, не поставил ли этот юнец себе целью снести его голову. Но тон был просительный, слова — взвешенными, а поведение — уважительным.

— Станешь ли ты, наконец, умнее, Икер? Повторяю тебе: если ты оставишь в прошлом свои фантазии, то перед тобой откроется блестящая карьера. Со своей стороны, я уже позабыл нашу недавнюю стычку.

— Я очень вам за это признателен.

Херемсаф продолжал сомневаться в искренности Икера, и все же его подчиненный показался ему, скорее, убежденным.

— Что ж, храм Анубиса — не такая плохая идея... Тем более что его библиотека требует серьезной реорганизации. Наш прежний библиотекарь умер месяц назад, а у нынешнего стажера нет соответствующих знаний, чтобы рассортировать старинные рукописи и сложить их по степени важности.

— И моя любовь к книгам будет удовлетворена, — подтвердил писец.

Храм Анубиса, выстроенный в южной части Кахуна возле крепостной стены, был скромных размеров. Этого нельзя было сказать о его библиотеке — почтенном учреждении, куда ходили все эрудиты города. Стажер не стал противиться назначению Икера, напротив. Испытав облегчение оттого, что, наконец, туда назначили писца высокого ранга, он целиком посвятил себя тем заданиям, которые давал его новый начальник.

Икер пришел в восхищение от качества и количества собранных в библиотеке папирусов: литературные тексты, книги по праву, медицинские и математические трактаты, ветеринарные описания. Большинство этих рукописей уходили корнями в глубокую древность — в эпоху пирамид. Слишком малое количество из них было переписано в нескольких экземплярах, что и предопределило первое решение Икера.

Часы, проведенные за переписыванием иероглифов, чтобы оставить их будущим поколениям, принесли Икеру истинное счастье. Его рука, внимательная и точная, стремительно бежала по первосортному папирусу, множество свитков которого было ему предоставлено. И управитель, и Херемсаф были, без сомнения — поскольку интересы их совпадали — очень довольны таким его занятием.

Как раз возле библиотеки располагались лавка горшечника, его башенка и печь. Этот горшечник не ограничивался тем, что, как его коллеги, производил обычную посуду. Он изготавливал вазы и кубки исключительной красоты.

— Для кого они предназначены? — как-то спросил его Икер.

— Для храмов Кахуна и его пригородов.

— Почему ты расположился именно здесь?

— Потому что Анубис — хозяин горшечной печи. Именно он, который начальствует над Ка всех живущих, держит в своих руках истинную власть, воплощенную в скипетре Абидоса. Ночью он отламывает кусочки от полной луны, чтобы вновь посвященный, как и она, постоянно обновлялся. Своим серебряным диском он освещает справедливых. Анубис же созидает и солнце — этот золотой камень, лучи которого заставляют циркулировать энергию. Его секреты хранятся в сундуке из акации, куда не может проникнуть ни один непосвященный.

— И он тоже находится в Абидосе?

— Абидос — это вообще священная земля.

— Ты ездил туда?

— Анубис открыл мне то, что мне нужно было знать. Только он один — путеводная звезда, и его решение бесповоротно.

— Значит, ты его видел!

— Я вижу солнце и луну — дело его рук, и я его продолжаю. Такова моя функция. Каждому предназначено открывать свою.

Горшечник повернулся к Икеру спиной и занялся уборкой своей печи, чтобы потом разжечь ее.

В задумчивости юный писец вернулся к себе завтракать. Секари жарил перепелов.

— Я укрепил входную дверь и приладил к ней прочный крюк из сикомора, — объявил он. — И начал на базаре спрашивать о твоем талисмане из слоновой кости, но никаких слухов. Вор осторожен, он выжидает время, чтобы его продать.

— А если он оставит его для себя?

— Ну, в конце концов, он кому-нибудь похвалится тем, что обладает таким сокровищем! Давай поедим?

Икер едва притронулся к еде.

— Это невкусно?

— Великолепно, но я не голоден.

— Зачем ты себя так мучаешь? Из того, что я о тебе там и сям слышал, у тебя уже и сейчас замечательная репутация! Прекрасная карьера писца из Кахуна — этот путь ведет далеко!

— Не очень-то я в этом уверен.

— У каждого в прошлом есть те или иные счеты, которые надо свести, но не лучше ли подвести черту под тяжелыми днями, чтобы полнее насладиться хорошими?

— Есть точка возврата, Секари. И я ее уже прошел.

— Может быть, я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Не думаю.

— В любом случае, мне нужно будет постараться лучше готовить перепелов. В этот раз они получились пересушенными. Я еще не слишком большой мастер по кухонным делам. А если ты действительно хочешь лицом к лицу встретиться с врагом, нужно хорошо питаться.

Возвращаясь в библиотеку храма Анубиса, чтобы закончить там переписывать трактат по офтальмологии, Икер размышлял над словами горшечника. Они открывали перед ним другую дверь в реальность, которую многие люди старались пережить, не углубляясь в поиски скрытого смысла. Мало уметь расшифровывать иероглифы — буквальный смысл составлял лишь первый этап познания. Эти знаки, как мощные носители, тайно исполняли созидательную функцию. Возможно, движение по этому пути до самых истоков как раз и есть путешествие в Абидос?

Впрочем, роль Икера, кажется, сильно отличается от этого. Для чего Абидос, если страной правит тиран? Теперь, когда юноша осознал это, он не мог прятать голову в песок и продолжать жить, как лицемер...

С горшечником разговаривал какой-то человек.

Сначала Икер посмотрел на него невидящим взглядом и даже пошел дальше своей дорогой.

Затем память сделала свое дело. Не поверив себе, Икер вернулся и на этот раз внимательно присмотрелся к человеку.

Ошибиться было невозможно: этот был именно тот мнимый стражник, который его допрашивал возле Копта и, избив палкой, оставил на верную смерть в самой глубине зарослей папируса, в провинции Кобры!

— Эй, ты! Ты кто?

Убийца обернулся.

В его глазах — полное изумление, сменившееся потом паникой, которая заставила его метнуться в сторону и со всех ног обратиться в бегство. Икер бросился вдогонку, надеясь на свои прежние тренировки. Но он не предусмотрел, что беглец сумеет, как кошка, подняться по фасаду дома. С террасы он попытался убить Икера, бросив в него несколько кирпичей. Пока Икер, в свою очередь, взбирался наверх, злоумышленник исчез.

Дома был пусто. Секари, вероятно, проводил ночь в объятиях очередной своей пассии, но оставил ему свежий хлеб, салат из огурцов и фасоль.

Еще находясь в шоковом состоянии, Икер без аппетита поел.

Означало ли присутствие в Кахуне этого убийцы, что в течение этих месяцев его выслеживали? Нет, потому что тот остолбенел, когда увидел Икера! Вне всякого сомнения, он считал его мертвым. Но какие тогда козни строит он в этом городе?

Возможно, горшечник лучше себе это представляет.

Икер тотчас же вернулся в квартал храма Анубиса. Поскольку ремесленника в мастерской не было, писец стал расспрашивать его соседей и выяснил, что тот живет в деревне, за пределами Кахуна. Получив точные сведения, Икер не стал понапрасну тратить времени.

Горшечник жарил свиной бок.

— Тебе знаком человек, с которым ты разговаривал и за которым я погнался?

— Я видел его впервые.

— Что он у тебя спросил?

— Он хотел, чтобы я рассказал ему о городе, о его нравах и обычаях, о влиятельных людях.

— Что ты ему ответил?

— Что мы здесь любопытных не любим. Тогда он пустился в пространные объяснения. И тут пришел ты. А теперь я хочу спокойно поесть.

Икер снова отправился в город, на этот раз по тропинке, шедшей вдоль обсаженного ивами канала. Воздух был свеж, природа — спокойна...

«Стражник» напал неожиданно и застал Икера врасплох. Нападавший набросил на шею юноши петлю из кожаного ремня и яростно рванул.

Невозможно было просунуть пальцы между петлей и кожей! Икер попытался ударом ноги выбить убийцу из равновесия, но тот уклонился. Привыкший драться врукопашную, он мертвой хваткой вцепился в свою жертву, которая пыталась ухватить его за волосы.

Дыхания нет, шея в огне — Икер умирал! Его последняя мысль была о юной жрице...

Внезапно боль стала менее резкой. Он смог вздохнуть и упал на колени. Медленно поднес руки к своей распухшей шее...

Звук... Звук, похожий на тот, что издает ныряльщик или тяжелый предмет, брошенный в воду...

Все плыло перед глазами. Икер с трудом понимал, что он еще жив. Ему потребовались долгие минуты, чтобы встать и различить то, что было вокруг.

Тропинка... Да, это была тропинка, по которой он шел. У его ног — кожаный ремешок.

Больше никаких следов ложного стражника, которого спаситель Икера, должно быть, убил и бросил в канал.

Но кто ему так покровительствует, кто защищает? Без этого вмешательства Икера уже не было бы в живых.

Шатаясь, он побрел домой.

Секари спал на пороге. Рядом с ним — огромный пустой пивной кувшин. Пытаясь перешагнуть через Секари, Икер задел его плечо.

— А-а, это ты! У тебя странная голова. Постой-ка, твоя шея... Это что, кровь? Как это тебя угораздило?

— Несчастный случай.

Икер сам приложил к ране компресс с маслом и медом.

— Как он произошел с тобой, этот твой несчастный случай?

— Как и любой другой несчастный случай. Извини, я устал и хочу спать.

Сомнений у Икера не было: убийцу подослал фараон, чтобы избавиться от него тихо и безнаказанно. Узнав — от управителя или от Херемсафа — о том, что Икер в Кахуне, великий царь больше не желает сносить существования этого обвинителя, решившегося доказать его подлость.

Секари предложил Икеру молока и горячую булку с бобами.

— Пока ты спал, у меня было время пробежаться по кварталу. За городской стеной, кажется, нашли труп незнакомца, в канале; звери там уже начали его объедать.

Икер не отреагировал.

— Может, лучше было бы спрятать твою рану под шарфом, как ты считаешь? Скажешь, что у тебя ангина.

Писец последовал совету Секари и ушел в библиотеку.

Сегодня горшечник не хлопотал у своей башни, печь была холодной.

Икер спросил у соседей. Один булочник сказал ему, что мастер отправился на родину, на Север, и что вскоре это место займет новый горшечник.

— Ты уверена, что за тобой никто не следил?

— Я предприняла меры предосторожности, — сказала Бина. — А ты, Икер?

— Я знаю, что не должен никому доверять.

— Даже мне?

— Ты — другое дело. Ты мой союзник.

Юная азиатка хотела подпрыгнуть от радости.

— Значит, ты согласен мне помогать?

— Тиран не оставляет мне выбора. Один из его сбиров только что пытался убить меня. А один из твоих друзей меня спас, так?

— Да, конечно, — с чувством ответила Бина. — Видишь, мы следим за тобой.

Азиатка была в смущении. Она не знала, кто напал на Икера, и уж тем более, кто его спас.

— Я принял свое решение, — объявил молодой человек. — И у меня для тебя сюрприз.

Он показал ей рукоять кинжала с названием «Быстрый». На этот раз у рукояти уже было лезвие, отлично заточенное с обеих сторон.

— Вот этим оружием я и убью фараона Сесостриса, кровавое чудовище, которое угнетает мою страну.

61

— Я готов, — сказал царю генерал Несмонту. — Как только вы отдадите мне свой приказ, мы атакуем одновременно и со стороны реки, и со стороны пустыни. Воины Хнум-Хотепа будут взяты в клещи, а неожиданность нападения обеспечит нам быструю победу.

— Не будем слишком оптимистично смотреть на вещи, — умерил его пыл Сесострис. — Из того, что нам известно, они бьются, как соколы. Если произойдет хоть малейшая утечка информации, они устроят нам хорошую встречу! В случае больших потерь мы должны будем отступить.

— Именно поэтому нужно начать приступ немедленно, — настаивал Несмонту. — Каждый лишний день ставит операцию под угрозу.

— Я понимаю это, — признал Сесострис, — но, тем не менее, я должен дождаться приезда Верховного Казначея Сенанкха. Вести, которые он привезет, могут изменить ход событий.

Монарх поднялся, показывая тем самым, что заседание малого совета закончено. Никому после этого не хватило дерзости снова взять слово, и старый генерал, ворча, отправился к себе. И все же при первом удобном случае он попытается убедить Сесостриса склониться к его решению и выступить как можно скорее.

По старой привычке Несмонту поселился в одной из комнат казармы, чтобы быть в постоянном контакте со своими солдатами. Беспрестанно прислушиваясь, он любил быть в курсе той критики и тех возмущений, которые в том или ином виде можно было услышать в казарме. Это помогало тут же исправлять недостатки. По мнению генерала, военный быт не должен был страдать тем, что могло нанести вред моральному духу войска. Сытый, удобно размещенный, хорошо оплачиваемый и уважаемый начальниками солдат всегда является потенциальным победителем.

Войдя в офицерскую столовую, Несмонту тут же почувствовал, что климат там напряженный. К нему подошел его адъютант.

— Мой генерал, пива не хватает, а сушеную рыбу и вовсе не выдали.

— Ты вызвал интенданта?

— В том-то и проблема: он исчез.

— Это тот начальник, которого назначил правитель провинции Джехути?

— Так точно.

— Немедленно предупреди Джехути, и пусть он прикажет его найти. Попроси его также незамедлительно прислать нам то, чего не хватает. И... последний приказ: пусть офицеры не едят ничего из того, что было приготовлено тем интендантом.

— Вы опасаетесь, что...

— От дезертира можно ожидать всего.

После обеда, во время которого Хнум-Хотеп отведал жареного окуня, жаркое из говяжьих ребрышек и баклажан в оливковом масле, козьего сыра, разных сластей и спрыснул все это красным вином, сделанным в год Сесостриса II, он отправился в свое грандиозное вечное жилище, в котором проверял каждую деталь.

Талантливый художник заканчивал раскрашивать пеструю птичку на ветке акации. Глядя на этот шедевр, толстый и неуклюжий правитель провинции растрогался до слез. Его очаровали изысканность рисунка, яркий жар цвета, радость, исходившая от этого райского видения. С ним вместе восхитились и три его собаки, сидевшие тихо, пока хозяин созерцал это последнее чудо, созданное художником.

С удовольствием Хнум-Хотеп провел бы остаток дня, наблюдая за тем, как работает гениальный художник. Но начальник его стражи, долго не решавшийся нарушить радость господина, все же осмелился его побеспокоить.

— Господин, я думаю, что вы должны выслушать одного пришлого человека, которого мы только что задержали.

— Не время, расспроси его сам.

— Я это уже сделал, но его сведения касаются напрямую вас.

Хнум-Хотеп, заинтригованный, отправился за начальником стражи в сторожку, где держали подозрительного.

— Кто ты и откуда идешь?

— Я был интендантом главной казармы провинции Зайца и пришел вас предупредить.

Глаза Хнум-Хотепа блеснули гневом.

— Ты считаешь меня дураком?

— Мне нужно поверить, господин! Фараон Сесострис покорил все враждебные ему провинции кроме вашей. Даже Джехути покорился.

— Джехути? Ты шутишь!

— Клянусь, что нет.

Хнум-Хотеп сел на табурет, который чуть не погнулся под его тяжестью, и посмотрел интенданту прямо в глаза.

— Не рассказывай мне небылицы, иначе я раздавлю тебе голову собственными руками!

— Я не лгу вам, господин! Сесострис со своим штабом находится в Кхемену, и Джехути стал его вассалом.

— А кто у них командующий?

— Несмонту.

— Старый мерзавец... опасный, как кобра! А как же воины Джехути?

— Они ему подчинились, как и воины других провинций, ставших отныне союзниками фараона. Самое главное, что Сесострис решил на вас напасть.

— Напасть? На меня?!

— Это правда, уверяю вас!

Хнум-Хотеп поднялся, схватил табурет и с размаху разбил его на мелкие куски. Солдаты прилипли к стене, боясь, что он сорвет на них свой гнев. Сопя, как рассвирепевший бык, правитель провинции пешком пошел в свой дворец, презрительно отвернувшись от своего паланкина...

Убедившись в том, что ее начальник сейчас в приступе ярости, госпожа Текхат отложила на потом доклад об административных делах, который она планировала ему сделать.

— Устроить это мне! Мне! Пожелать захватить мою землю! Этот царь совсем потерял голову! Ну что ж, я поставлю его на место!

— На мой взгляд, Сесострис действует согласно точному плану и с непоколебимой решительностью.

Только госпожа Текхат осмеливалась так обращаться с Хнум-Хотепом, который пропустил мимо ушей это замечание и прошел в приемную залу, где царила приятная прохлада.

Его слуга тотчас принес ему холодного пива и бесшумно вышел. Текхат стояла в углу комнаты. Вдавившись в кресло, которое соответствовало его габаритам, начальник провинции гладил двух щенков, которые сразу же устроились у него на коленях, пока их отец сторожил детей, сидя у ног хозяина.

— Точный план, говорите... И куда же он ведет?

— К царствованию над всем Египтом и подавлению последнего непокорного. Этот непокорный — вы, и у вас на сегодняшний день не осталось союзников. Одного за другим Сесострис убрал всех своих противников, зная, что они неспособны объединиться.

— Если он считает, что я паду перед ним ниц, то он жестоко ошибается!

— Однако именно это и есть самое мудрое решение, — взвешенно произнесла госпожа Текхат. — У царя очень выигрышная и сильная позиция.

— Была бы такой, если бы он на меня напал внезапно! Но я все знаю, и это ставит нас в равные условия. Моя борьба не проиграна заранее.

— Вы думаете о количестве погибших?

— Эта провинция принадлежит моей семье на протяжении уже многих поколений, и я никому ее не уступлю! Хватит разговоров, Текхат. Я подготовлю замечательную встречу захватчику. Погибшие... Погибших будет много, особенно с его стороны. И этот фараон отреагирует так же, как и все те, которые пытались завладеть моей землей: он отступит.

Хотя на малом совете фараон внимательно и выслушал аргументы Несмонту, он неколебимо остался при своем мнении. Расстроенный генерал, тем не менее, продолжал тренировать свой штурмовой полк. Когда ему сообщили это плохое известие, он тут же передал ее Сесострису.

Дезертира заметили, когда тот пытался перейти границу, чтобы проникнуть в провинцию Орикса. Ситуация ясная: он предупредил Хнум-Хотепа о наших намерениях. Нам не приходится теперь рассчитывать на эффект внезапности. Чем больше мы медлим с нападением, тем сильнее будет оборона, беспощаднее бой и сомнительнее победа. В случае поражения ваш престиж упадет, и правители провинций снова станут независимыми. Простите за откровенность, Великий Царь, но идея катастрофы мне невыносима!

— Какой тип западни готовит нам Хнум-Хотеп?

— Классический и порочный.

— Стало быть, генерал, учти это и перехитри его ловушку.

Эта миссия привела Несмонту в восторг. Вместо жестокого сражения будет тактическое противостояние. В этих обстоятельствах его опыт становится решающим.

В Кхемену со своим эскортом прибыл удрученный и измотанный Сенанкх. Верховный Казначей сильно сдал, но за стол сел лишь после того, как сообщил царю о результатах своей продолжительной поездки.

По его мрачному лицу Сесострис понял, что трудяга с внешностью любителя земных радостей привез печальные, если не катастрофические, новости.

— Я передал Безволосому образцы золота, взятого в сокровищницах других храмов, Великий Царь. Ни один из них не исцелил акацию.

Сесострис уже знал, что золото, которое использовалось в Абидосе во время последнего — и такого давнего! — исполнения таинств Осириса, также оказалось неэффективным. Лишенное своей энергии, подвергшееся воздействию колдовства и порчи, оно стало всего лишь инертным металлом.

Демоническое существо, покусившееся на духовное сердце Египта, развязало самое опасное наступление.

Царь надеялся, что Сенанкх найдет спасительное золото и что фараон сможет объявить своим новым вассалам об исцелении акации. Тогда они примкнули бы к нему без всяких задних мыслей, и под напором такой мощной армии Хнум-Хотеп, возможно, сдался бы.

— Я добавлю, — продолжал Верховный Казначей, — что золотые запасы наших храмов достигли самых малых величин. У некоторых нет больше ни унции. Из-за правителей провинций шахты не эксплуатировались. Возможно, что кто-нибудь из них накопил значительные запасы золота для собственного употребления.

— Хнум-Хотеп?

— Это имя часто упоминается в обвинениях, но у меня нет никаких доказательств.

Фараон собрал совет, куда снова были приглашены Джехути и генерал Сепи.

Несмонту думал, что фараон по всей форме объявит войну Хнум-Хотепу.

— Наше будущее зависит сейчас от того, что именно и как ты скажешь, Джехути.

— Я могу сказать только одно, Великий Царь. Я признал вас царем Верхнего и Нижнего Египта, и провинция Зайца отныне находится под вашей властью.

— Столкновение с Хнум-Хотепом, кажется, неминуемо. Пока оно не началось, я должен выполнить одну священную задачу, и генералы Сепи и Несмонту должны мне помочь. Поэтому командование войсками, расположенными в Кхемену, я поручаю тебе.

Несмонту едва сдержался. Поручить своих солдат бывшему противнику? Настоящее безумие!

— Каковы ваши приказания? — спросил Джехути.

— Дожидаясь моего возвращения, ты расставишь войска вдоль границы провинции, чтобы отбить возможную атаку, в которую я, впрочем, не верю. Если все же она случится, ограничься тем, что отобьешь удар Хнум-Хотепа.

— Ваше желание будет исполнено.

Взгляд царя остановился на остальных членах совета.

— Мы немедленно едем в Абидос.

62

Фараон и Безволосый отправились к акации.

— Мы точно выполнили ваши указания, Великий Царь.

— Что предложили твои коллеги?

— Они так растеряны, что ограничились лишь исполнением своих обязанностей. Мы говорим теперь только о банальных повседневных вещах, каждый погружен в свое молчание.

Объединяя в своей тайне небо, землю и подземный мир, великое дерево продолжало бороться с увяданием. В нем продолжал пребывать Осирис, но сколько еще времени акации удастся погружать свои корни в первобытный океан, чтобы черпать там энергию, необходимую для ее дальнейшей жизни?

— Нашел ли ты лекарства в старинных текстах?

— К несчастью, нет, Великий Царь. Мне в моих поисках сейчас помогают, и я не отчаиваюсь.

Свежий ветер подул в священном лесу... Дверь в потусторонний мир постепенно, но неумолимо закрывалась...

В сопровождении Собека-Защитника Сесострис посетил строительство, которое, несмотря на множество случайностей, продолжало понемногу продвигаться. Благодаря вмешательству жриц Хатхор несчастных случаев стало меньше и инструменты больше не ломались. Начальник работ признался, что у него были тяжелые деньки, но его решимость и решимость мастеров остались непоколебимыми. Они осознавали, что участвуют в настоящей войне с силами тьмы, и каждый уложенный на место камень казался им победой.

Присутствие фараона придало им силы в их работе. Уверенные в его неизменной поддержке, строители поклялись, что не уступят противнику.

— Приготовь Золотой Круг Абидоса, — приказал Сесострис Безволосому.

В одной из комнат храма Осириса четыре жертвенных столика были поставлены по четырем сторонам света. Иероглифический знак на жертвеннике читался как «хотел» и означал «мир, полнота, покой» — понятия, которые характеризовали миссию Золотого Круга Абидоса, члены которого вопрошали себя о своей способности их исполнить.

Фараон и царица сидели на востоке. Лицом к ним, на западе, сидели Безволосый и генерал Сепи. На севере — Хранитель Царской Печати Сехотеп и генерал Несмонту. На юге — Верховный Казначей Сенанкх.

— Выполняя порученную задачу, один из нас сейчас отсутствует, — объявил владыка. — О наших решениях он, разумеется, будет поставлен в известность.

Все члены Золотого Круга были посвящены в великие таинства Осириса. Между ними образовались неразрывные связи. В полной тайне, как и их предшественники, они посвятили свою жизнь величию и счастью Египта, которые как раз и зиждились на правильной передаче посвящения Осирису.

Здесь смерть встречали лицом к лицу. Здесь, как утверждалось в старинном тексте, выгравированном на царских пирамидах Древнего Египта, заставляли умирать саму смерть. Золотой Круг Абидоса поддерживал сверхъестественное общение Обеих Земель, на которых жил народ Познания[39].

— Если угаснет акация, — напомнил Сесострис, — таинства отправляться не будут. Соки, циркулирующие в великом теле Египта, иссякнут, брак между небом и землей будет расторгнут. Поэтому мы незамедлительно должны найти причину порчи, которой, возможно, является правитель провинции Хнум-Хотеп.

— Вы в этом еще сомневаетесь, Великий Царь? — спросил генерал Несмонту. — Невиновность других установлена, остается только он!

— Я хочу от него самого услышать о причинах, по которым он совершил это немыслимое злодеяние. Нужно дать сражение и взять его живым. И в такое трагическое и исполненное опасностей время единство нашей стране необходимо как нельзя более. Разделение нас сильно ослабило, и в этом одна из причин, которые позволили некой злой силе атаковать дерево Осириса — того, чье космическое тело состоит в совокупности объединенных небесных и земных провинций.

— Мощные заклинания, произнесенные в Абидосе, еще получают благотворный ответ божеств, — подтвердил Безволосый, — и братство постоянных жрецов выполняет свои функции с неукоснительной строгостью.

— А если один из этих жрецов является их сторонником? — предположил Сенанкх.

— Эту гипотезу исключать нельзя, — грустно сказал Безволосый, — но ни один признак это не подтверждает.

— Простите мне этот вопрос, Великий Царь, — сказал серьезно Сехотеп, — но я обязан его задать: если во время сражения с Хнум-Хотепом вы погибнете, то кто будет вашим наследником?

— Царица будет регентшей, и те из нас, кто уцелеет в борьбе, назначат нового монарха. Главное — найти средство исцелить акацию. До нынешнего времени поиски золота оказались неудачными. Мы должны будем искать активнее.

— Исследовать пустыню, дойти до карьеров и принести оттуда спасительный металл займет много времени, — сказал генерал Сепи. — Я не говорю уже об опасностях путешествия.

— Каждому из нас предстоит выполнить нечеловеческую задачу, — ответил Сесострис. — Каков бы ни был риск, какими бы ни были трудности, поклянемся не отказаться.

Каждый принес клятву.

— Для нашей ученицы настал час сделать еще один шаг по пути таинств, — сказала царица. — Конечно, она еще не готова войти в последнюю дверь, и было бы опасно и бесполезно торопить ее подготовку. И, тем не менее, она должна попытаться пройти еще один этап на пути к Золотому Кругу.

Юная жрица склонилась перед фараоном.

— Следуй за мной.

В середине ночи они вошли в храм, освещенный факелами. В центре — реликварий в форме четырех львов, сидящих спина к спине. На небольшом полом внутри постаменте — джед[40], вершина которого была прикрыта тканью.

— Вот почитаемый столп, появившийся у самых истоков жизни, — сказал монарх. — В него вошел Осирис, победитель небытия. Он — Слово и Дух — был убит и расчленен. Но, передав посвящение нескольким существам, он позволил им собрать рассеянные части реальности и воссоздать космическое тело, из которого каждое утро возрождается Египет. Нет более важной науки, чем эта, и ты должна постичь все ее грани. Будешь ли ты способна увидеть то, что скрыто?

Жрица созерцала реликварий, пытаясь постичь, что именно она должна сделать. В какой-то момент она подумала о том, что можно бы просто открыть вершину джеда, но ее душа воспротивилась бессмысленному действию.

Значит, нужно было обратиться ко львам, к этим четырем стражникам с горящими глазами.

По очереди она подошла к каждому хищнику, открыв свое сознание навстречу тайне. Они раздвинули перед ней границы пространства и времени и дали ей возможность путешествовать в огромной стране, в которой было множество храмов, холмов, покрытых золотыми хлебами полей, каналов и волшебных в своей красоте садов. Потом появились две дороги — водная и земная. В их конце — огненный круг, в центре которого возвышался запечатанный печатью сосуд.

Пейзажи стали бледнеть, и юная жрица снова различила реликварий.

— Ты видела тайну, — сказал царь. — Желаешь ли идти по этому пути?

— Желаю этого, Великий Царь.

— Если боги позволят тебе когда-нибудь дойти до запечатанного сосуда и увидеть его содержимое, ты познаешь неземную радость. Но до того тебя поджидают опасные испытания. Они потребуют от тебя большего и будут более жестокими, чем те, которые ожидали посвященных, прошедших по этому пути до тебя. Это потому, что никогда раньше мы не знали такой опасности. Еще есть время, и ты можешь отказаться. Хорошенько осознай свое решение. Несмотря на твою юность, действуй зрело и не переоценивай свои силы. Водный путь убивает живое, земной путь его поглощает, огненный круг сжигает — он непроницаем. Если выберешь себе этот путь, то останешься одна в самые тяжелые его моменты, снедаемая тоской и сомнением.

— Разве человеческое счастье не эфемерно, Великий Царь? Вы говорили о неземной радости. Именно к ней я и стремлюсь. Если я окажусь недостойной ее, то я буду одна виновата в этом.

— Вот оружие, с помощью которого тебе удастся отвести от себя нападки дурной судьбы.

Сесострис вручил юной жрице маленький жезл из слоновой кости.

— Его зовут хека — волшебство, рожденное светом. В нем вписано Слово, которое рождает энергию. Он один — сверкающее слово, которое ты должна употреблять очень обдуманно. Этот жезл принадлежал фараону из первой династии, Скорпиону. Он погребен здесь, поскольку связал свою судьбу с Осирисом. С тех пор, как Египет стал возлюбленной богами землей, Золотой Круг Абидоса доказал, что смерть не является необратимой. Но сегодня акация погибает и дверь в потусторонний мир закрывается. Если нам не удастся удержать ее открытой, сама жизнь покинет нас.

Прижав жезл к груди, жрица поняла, что она не отступит. Удивительно, но мысль увела ее к юному писцу, который все чаще являлся ей ночью. В такой торжественный момент! Она упрекнула себя за слабость. А, может быть, это знак, который показывает ей, до какой степени ее путь будет опасен?

Какое значение имеют ее несовершенства и ее внутренние враги, лучше узнать их и беспощадно с ними бороться. И тем не менее то, что она чувствовала по отношению к Икеру, похоже, не ослабляло ее и не отводило от цели. Но разве мудрецы не учили людей, что страсти человеческие оканчиваются в заблуждениях и отчаянии, очень далеко от небесной радости?

Слишком сильные чувства потрясали жрицу, чтобы она была сейчас способна к ясности духа. Сжимая свой жезл, как путеводный факел, она последовала за фараоном к выходу из храма.

— Я исполню ритуал зари, — сказал он, — и посвящу Маат — Маат. Пусть справедливость ведет тебя.

У дверей храма Осириса девушка наблюдала за новым рождением солнца. И еще раз фараон победил тьму.

Если акация угаснет, дневная звезда станет просто иссушающим диском, который сожжет весь мир...

Но сейчас юная жрица была безмерно благодарна этой ночи, когда ее жизнь обрела новое измерение. Всходило солнце, лучи зари освещали ей душу, и вместе с зарей рождалась надежда...

Скоро они с Безволосым принесут воду и молоко к стволу Древа Жизни, и тогда священная земля Абидоса омоется светом.

1

62,4 х 20,8 м.

2

По-египетски, Собек-ху.

3

Абидос расположен в 485 км к югу от Каира (возле античного Мемфиса) и в 160 км к северу от Луксора (старинных Фив).

4

Что, согласно Манетону (Манетон — египетский храмовой секретарь в Гелиополе, в III веке до Р. X., на греческом языке написал египетскую историю. — Примеч. ред.), составляет сорок локтей, три ладони и два пальца.

5

С-н-Озерет, откуда произошло имя Сесострис (греческое произношение). Другая интерпретация: «брат Осириса», Сесострис III взошел на престол около 1878 г. до Р. X.

6

Нынче это Kay эль-Кебир.

7

Sep tepy, «в первый раз».

8

Тимна расположена в тридцати километрах к северу от Эйлата (Едома) на месте Сирийско-Африканского геологического разлома, чем и объясняются своеобразная красота и причудливость окружающих долину скал, а также частые землетрясения. Добыча меди началась тут 6000 лет назад, ознаменовав собой рассвет медного века. За полторы тысячи лет до н. э. медь в Тимне добывали египтяне, построив огромное по тем временам производство, которое просуществовало со времен царствования фараона Сети I и до фараона Рамзеса V. Египтян сменили римляне, а их в свою очередь арабы. — Примеч. ред.

9

Современное название этой местности — Серабит эль-Хадим. Это плато имеет площадь в двадцать квадратных километров. Храмовый комплекс Серабит эль-Хадим, или «Бирюзовый храм», как его иногда называют археологи, один из важнейших и наиболее красивых храмов Древнего Египта. Храм расположен на юге Синайского полуострова, на побережье Суэцкого залива, находится на высоте 1500 м над уровнем моря и является уникальным древнеегипетским святилищем, расположенным на вершине самого высокого горного массива в этом районе, что обусловило его необычное архитектурное решение. Египетские фараоны направляли сюда экспедиции для добычи меди, малахита и бирюзы; именно поэтому гора получила название Серабит эль-Хадим, или «Бирюзовые ступени». Неподалеку от копей был сооружен храм богини Хатхор, которая почиталась здесь как повелительница Синая — «бирюзовой земли».

10

Хатхор — это транскрипция египетских слов Hout-Hor. Hout означает «дом, жилище, область, храм».

11

Шестнадцатая провинция Верхнего Египта, археологические раскопки в которой больше известны под именем Бени-Хассан.

12

Столица называется Менат-Хуфу, « Кормилица Хеопса (или Хуфу)».

13

На современных дорожках, которые устраиваются для соревнований, атлеты могут пробежать эту дистанцию немногим более чем за шесть часов. Расчет норм для древности учитывает сложности местного рельефа — об этом, например, свидетельствуют исследования, проведенные в Кении.

14

Современный Наплуз.

15

От египетского выражения (пер-аа) «Великий Дом», «Великий Храм», происходит библейское «фараон». Фараон был верховным распорядителем земельных, сырьевых, продовольственных ресурсов и населения Египта. Согласно древнеегипетским верованиям, фараон был сыном Солнца, земным воплощением Гора и наследником Осириса. До XXII династии слово «фараон» не входило в официальную царскую титулатуру. Правление Сесостриса III относится к периоду XII династии. — Примеч. ред.

16

Его полное имя было Сехотеп-иб-Ра — «Тот, кто в своем сердце дает полноту Божественного Света».

17

Египетское название головного убора — nemes.

18

Набедренная повязка — «shendjyt»; акация — «shendjet».

19

Скальный храм богини Пахт находится в Спеос Артемидос, неподалеку от Бени-Хассан.

20

Это место являлось главным святилищем восьми созидающих божеств, распределенных по четырем супружеским парам.

21

Его полное имя было: Джехути-Хотеп, «Тот в его полноте».

22

Maa-sedjem.

23

По-гречески иероглифы означают «священные рисунки (гравюры)». Египетское название — medou neter, «Божественные слова».

24

Птах-Хотеп. Максима I (см.: Жак К. Учение египетского мудреца Птах-Хотепа).

25

Птах-Хотеп. Максима 39 (см.: Жак К. Учение египетского мудреца Птах-Хотепа).

26

Анк (он же бант Жизни, или ключ Жизни) — символ бессмертия. Объединяет тау-крест (символ жизни) и круг (символ вечности), имеет определенное сходство с уложенным в виде окружности шнуром, концы которого завязаны узлом. Его форма может быть истолкована как восходящее солнце, как единство противоположностей, источник неиссякаемой жизненной силы. — Примеч. ред.

27

Плоды египетского священного дерева под названием «персея» по форме похожи на человеческое сердце. — Примеч. ред.

28

Примерно 6,5 м.

29

Расчеты по транспортировке колосса даны по текстам, описывающим события возведения гробницы Джехути-Хотепа в Эль-Беркехе.

30

Уабет.

31

Мерут.

32

Уресхут.

33

Действительно, в Кахуне все выстроено в соответствии с божественной пропорцией, или золотым числом.

34

Душа, ba, изображается иероглифом в виде птицы, а тело, khet, — в виде рыбы.

35

Кузы.

36

Уас.

37

Анк.

38

Такая фигура изображена на его деревянном саркофаге, в котором находится текст Книги Двух Путей.

39

Этим замечательным выражением я обязан одной из моих читательниц, г-же Ингрид А. Огромная ей за это благодарность.

40

Колонна (столб) джед — это доисторический фетиш, значение которого не вполне ясно. Возможно, он является стилизованной копией Древа Жизни, лишенного листьев, или, может быть, столбом с насечками. Вернее всего точка зрения, что джед был первоначально столбом для постепенного привязывания к нему злаковых колосьев. Столб играл роль в сельских религиозных обрядах плодородия; он был знаком власти, в котором должна была сохраняться сила зерна. Постепенно, с началом Нового царства, бывший фетиш стал символом Озириса. Установка столба джеда символизирует также победу Озириса над его противником Сетом, который «положил джед на бок». — Примеч. ред.