16

Серраманна не был мастером в бумажных делах, он удовольствовался тем, что изложил события Амени, который перенес их на папирус и передал Рамзесу. Никто не знал грека, взятого на службу благодаря своей физической силе. Его смерть лишила царя источника точных сведений, но тот ни словом не попрекнул сарда, чья бдительность оказалась необходимой.

На этот раз покушение было совершено не на жизнь фараона, а на его кабинет, то есть на дела государства. Что там искали, если не тайные документы и сведения, с помощью которых можно было править страной?

Попытка Менеласа была обусловлена лишь местью, эта же неудавшаяся кража была куда более непонятна. Кто подослал этого грека, кто оставался в тени, желая расстроить намерения властителя? Конечно, всегда остается Шенар. Лишенный прав брат, бездействующий и молчаливый с момента коронации. Не хотел ли он спрятать под этой маской скрытые действия, которые просто велись с большей ловкостью, чем прежде?

Роме склонился перед царем.

— Великий Царь, ваш гость прибыл.

— Веди его в сад, в беседку.

Рамзес был одет в простую белую набедренную повязку, на нем было лишь одно украшение, золотой браслет на правом запястье. Он задумался на несколько мгновений, осознавая важность этой встречи, от которой в большой степени зависела судьба Египта.

В саду царь приказал возвести элегантную беседку из дерева, в тени ивы. На низком столике лежали красноватые гроздья винограда и свежий инжир; в кубках светлое и легкое пиво, идеально подходящее во время сильной жары.

Верховный жрец Амона и его святилища в Карнаке сидел в удобном кресле с мягкими подушками, перед ним стоял табурет для ног. Парик, льняное одеяние, широкое ожерелье из жемчуга и бирюзы, что лежало на груди, серебряные браслеты — все это придавало ему гордый вид.

Увидев властителя, верховный жрец встал и поклонился.

— Вам удобно здесь?

— Я благодарю Великого Царя за этот выбор, эта прохлада благотворна для моего здоровья.

— И как вы себя чувствуете?

— Я немолодой человек, и с этим трудно смириться.

— Я отчаялся вас увидеть.

— Не стоило, Великий Царь. С одной стороны, я должен был не покидать спальню какое-то время, с другой, я надеялся прибыть в сопровождении визирей Юга и Севера и правителя Нубии.

— Какая делегация! Они отвергли ваше предложение?

— Сначала нет, затем — да.

— Почему они изменили мнение?

— Это важные чиновники… Они не желали разозлить Великого Царя. Однако я сожалею об их отсутствии, которое придало бы вес моим словам.

— Если они правдивы, вам нечего опасаться.

— А вы не считаете их таковыми?

— Как служитель Маат я пойму это.

— Я обеспокоен, Великий Царь.

— Могу ли я помочь рассеять тучи?

— Вы попросили отчет о богатствах Карнака.

— И я его получил.

— И что вы думаете об этом?

— Что вы прекрасный управляющий.

— Это упрек?

— Конечно, нет. Разве наши предки не учили, что духовное счастье сопровождается благосостоянием народа? Фараон обогащает Карнак, а вы заставляете его процветать.

— В тоне вашего голоса слышен упрек.

— Озадаченность, не больше. Что если мы вернемся к причине вашего беспокойства?

— Шепчут, что слава и богатство Карнака отбрасывают тень на Великого Царя, и вы хотите обратить вашу благосклонность на другие храмы.

— Кто это утверждает?

— Слухи…

— Вы придаете им значение?

— Когда они становятся постоянными, можно ли ими пренебрегать?

— А вы сами, что вы об этом думаете?

— Что Великий Царь поступит осмотрительно, ничего не меняя в нынешнем положении вещей и следуя политике вашего отца, которая была весьма мудрой, не так ли?

— Его правление, к несчастью, было слишком коротким, чтобы успеть предпринять ряд необходимых преобразований.

— Карнаку не нужны преобразования.

— Я придерживаюсь иного мнения.

— Значит, мое беспокойство было справедливым.

— А разве мое не было таковым?

— Я… я плохо понимаю.

— Остается ли верховный жрец Амона верным слугой фараона?

Священнослужитель отвел взгляд от Рамзеса. Делая вид, что размышляет, он съел ягоду инжира и выпил немного пива.

Прямота обращения царя составляла удивительный контраст с утонченной элегантностью его собеседника, мало привыкшего к таким прямым атакам. Рамзес воздержался от того, чтобы первым прервать молчание, давая собеседнику возможность успокоить мысли и дыхание.

— Как вы можете в этом сомневаться, Великий Царь?

— Из-за расследования Амени.

Верховный жрец побагровел.

— Этот недоношенный писец, этот проныра, эта крыса, этот…

— Амени мой друг, его единственная цель — служить Египту. Я не потерплю ни малейшего оскорбления, порочащего его репутацию, из чьих бы уст оно ни исходило.

Жрец пробормотал:

— Извините меня, Великий Царь, но его методы…

— Он повел себя грубо?

— Нет, но он более настойчив, чем шакал, разрывающий свою добычу!

— Он ответственно выполняет свою работу, не пренебрегая никакими деталями.

— В чем вы можете упрекнуть меня?

Рамзес скрестил свой взгляд с взглядом верховного жреца.

— Вы не знаете этого?

Второй раз жрец отвернулся.

— Разве вся земля Египта не принадлежит фараону? — спросил Рамзес.

— Так велит завет богов.

— Но царь может даровать поля справедливым мудрым и храбрым людям, заслуживающим того, чтобы обладать ими.

— Так велит обычай.

— Разве позволено верховному жрецу Амона вести себя подобно фараону?

— Он его посланник и представитель в Карнаке.

— Разве вы не зашли слишком далеко в этом представительстве?

— Я не понимаю.

— Вы даровали земли людям, которые являются вашими личными подчиненными, особенно военным, чья верность мне завтра, возможно, окажется сомнительной. Разве вам нужна армия, чтобы защищать ваши владения?

— Это просто стечение обстоятельств, Великий Царь! Что вы вообразили?

— В трех крупных городах находятся три важнейших храма страны: Гелиополь, святой город Ра, творящего света; Мемфис, город Пта, создавшего слово и вдохнувшего жизнь в ремесла; Фивы, город Амона, тайной сущности, чью истинную форму никто не знает. Мой отец настаивал на том, чтобы было сохранено равновесие между этими тремя силами, составляющими божественной сущности. Своей политикой вы разрушили эту гармонию: Фивы надменны и тщеславны.

— Великий Царь! Уж не оскорбляете ли вы Амона?

— Я говорю с верховным жрецом, и именно ему я приказываю прекратить всякую мирскую деятельность и посвятить себя размышлениям и исполнению ритуалов.

Жрец с трудом поднялся.

— Вы хорошо знаете, что это невозможно.

— Почему?

— Мои обязанности одновременно связаны с духовностью и управлением, как и ваши.

— Карнак принадлежит фараону.

— Никто этого не отрицает, но кто сохранит его владения?

— Тот, кого я назначу.

— Это означало бы нарушить наш внутренний строй! Не допускайте подобной ошибки, Великий Царь, если вы повернетесь спиной к жречеству Амона, вы совершите непоправимое.

— Это угроза?

— Совет опытного человека юному монарху.

— Вы думаете, я ему последую?

— Править — сложное искусство, которое требует определенного количества союзников, среди которых находится и жречество Амона. Конечно, я подчинюсь вашим указаниям, какими бы они ни были, так как я остаюсь вашим верным слугой.

Несмотря на явную усталость, жрец выглядел уверенно.

— Не развязывайте бесполезную войну, Великий Царь, вы слишком много потеряете. Заставьте воодушевление от полученной власти уступить разуму и ничего не меняйте. Боги боятся резких перемен, вспомните о прискорбном поведении Эхнатона по отношению к Фивам.

— Петли вашей сети кажутся хорошо натянутыми, но клюв сокола сможет разорвать их.

— Силы, потраченные впустую! Ваше место в Мемфисе, а не здесь, Египту нужна ваша сила, чтобы защитить нас от варваров, желающих покорить нас. Предоставьте мне править этой областью, и я поддержу ваши усилия.

— Я подумаю об этом.

Верховный жрец улыбнулся.

— Добавьте к пылкости ум, и вы станете великим фараоном, Рамзес.

17

У каждого знатного жителя Фив в голове была лишь одна мысль: встретиться с царем и оправдаться, чтобы сохранить достигнутые блага. Лицом к лицу с непредсказуемым монархом, не зависящим ни от какого клана, даже самые влиятельные придворные могли ожидать неприятных сюрпризов. Однако нужно было еще преодолеть препятствие, которое представлял собой Амени, личный секретарь царя, не допускающий назойливых и тщательно отбирающий достойных аудиенции. А что говорить об обыске? Серраманна никого не пропускал к фараону, лично не убедившись, что у посетителя нет при себе оружия или чего-нибудь подозрительного.

Этим утром Рамзес выпроводил всех посетителей, включая главного смотрителя плотин, рекомендованного Амени, которому он уделил особое внимание. Царю нужен был совет великой супруги.

Сидя на краю бассейна, в котором они только что выкупались, подставляя свои обнаженные тела солнцу, чьи лучи проходили через листву смоковниц, царственная чета наслаждалась красотой дворцового сада. Неджем, хоть и стал советником по земледелию, продолжал заниматься садом с ревностной заботой.

— Я только что говорил с верховным жрецом Амона, — признался Рамзес.

— Его враждебность нельзя исправить?

— Увы. Или я принимаю его точку зрения, или навязываю свою.

— Что он предлагает?

— Чтобы Карнак сохранил главенство над другими святилищами Египта, чтобы он правил на Юге, а я на Севере.

— Это недопустимо.

Рамзес с удивлением посмотрел на Нефертари.

— Я ждал, что ты будешь уговаривать меня проявить умеренность!

— Если умеренность ведет к развалу страны, она становится пороком. Этот жрец пытается противопоставить закону фараона свои личные интересы, разрушая общее благо. Если ты уступишь, трон покачнется, и все, что создал Сети, будет разрушено.

Голос Нефертари был нежен, тон голоса спокоен, но слова ее звучали удивительно твердо.

— Ты предвидишь последствия открытого столкновения между царем и верховным жрецом Амона?

— Если ты проявишь слабость в начале правления, то воспрянут все недостойные и честолюбивые. Что же касается верховного жреца Амона, то он возглавит раскол и утвердит свою власть над властью фараона.

— Я не боюсь ввязываться в эту битву, но…

— Ты боишься действовать исходя только из своей личной выгоды?

Рамзес созерцал свое отражение в голубой воде бассейна.

— Ты читаешь мои мысли.

— Разве я не твоя супруга?

— Что ты ответишь на свой вопрос, Нефертари?

— Никакая обычная человеческая личность не может вмещать сущность фараона. Именно ты есть вместилище щедрости, подъема и силы, и ты используешь свое оружие, чтобы подняться на вершину дела, завладевшего твоей жизнью.

— А если я выберу ложный путь?

— Зло — это то, что разделяет, верховный жрец выбрал раскол, потому что ему так выгодно. Будучи фараоном, ты не должен уступать ему ни клочка земли.

Рамзес положил голову на грудь Нефертари, которая начала гладить его волосы. Ласточки, чуть шелестя крыльями, кружили над царской четой.

Шум ссоры у входа в сад нарушил их покой. Какая-то женщина спорила со стражами, тон ее голоса постоянно повышался.

Рамзес обернул вокруг бедер набедренную повязку и направился к маленькой группе.

— Что здесь происходит?

Стражники раздвинулись, и царь увидел красавицу Исет, восхитительную и грациозную.

— Великий Царь! — воскликнула она. — Позволь поговорить с тобой, я умоляю об этом!

— Кто запрещает это тебе?

— Твоя стража, твоя армия, твой секретарь, твой…

— Идем со мной.

Спрятавшись за мать, маленький мальчик сделал шаг в сторону.

— Вот твой сын, Рамзес.

— Ха!

Рамзес взял ребенка на руки и поднял высоко вверх. Испугавшись, мальчик заплакал.

— Он очень застенчив, — сказала Исет.

Царь посадил его к себе на плечи, страх Ха быстро рассеялся, и он рассмеялся.

— Четыре года… Моему сыну четыре года! Его наставник доволен им?

— Он слишком серьезен. Ха очень мало играет и занимается лишь расшифровкой иероглифов. Он уже знает много иероглифов и даже умеет писать некоторые.

— Он станет писцом раньше меня! Иди освежись, а я поучу его плавать.

— Она… Нефертари там?

— Конечно.

— Почему мне пришлось десять дней осаждать дворец, почему ты держишь меня в отдалении, как чужую? Если бы не я, ты был бы мертв!

— Что ты хочешь сказать?

— Разве не мое письмо предупредило тебя о заговоре, направленном против тебя?

— О чем ты говоришь?

Красавица Исет опустила олову.

— Это правда, мучительными ночами я страдала от своего одиночества, от того, что ты покинул меня. Но я никогда не прекращала любить тебя и я отказалась примкнуть к членам твоей семьи, замышлявшим против тебя.

— Твое послание не дошло до меня.

Исет побледнела.

— Так ты думал, что я тоже стала твоим врагом?

— Я не прав?

— Да, ты не прав! Именем фараона я клянусь, что не предала тебя!

— Почему я должен верить тебе?

Исет взяла Рамзеса за руку.

— Как я могла бы солгать тебе?

В этот момент Исет увидела Нефертари.

От ее красоты захватывало дух. Не только совершенство форм вызывало восхищение, но также свет, исходящий от царицы, который делал ее неотразимой и обезоруживал всякую попытку критики. Нефертари действительно была царицей, с которой никто не мог соперничать.

Даже тень ревности не коснулась сердца красавицы Исет. Нефертари светилась подобно летнему небу, ее благородство вызывало уважение.

— Исет! Я рада видеть вас.

Вторая жена поклонилась.

— Нет, прошу вас… Идите, искупайтесь, так жарко!

Исет не ожидала такого приема. Смущенная, она не устояла, разделась и обнаженная, как и Нефертари, нырнула в голубую воду бассейна.

Рамзес смотрел, как плавают две женщины, которых он любил. Как мог он одновременно испытывать такие разные, но сильные и искренние чувства? Нефертари была главной любовью жизни, существом исключительным, царицей. Ни испытания, ни следы времени не уменьшат сияющую страсть, которой они жили. Красавица Исет олицетворяла желание, беззаботность, блаженство, безумное удовольствие. Однако она солгала и участвовала в заговоре против него, у него не было другого выхода, как наказать ее.

— Это правда, что я твой сын? — спросил маленький Ха.

— Правда.

— «Сын» — это иероглиф, изображающий утку.

— Сможешь нарисовать его?

Указательным пальцем, очень серьезно, ребенок довольно успешно нарисовал утку на песке аллеи.

— Ты знаешь, как пишется «фараон»?

Ха изобразил дом, затем колонну.

— Дом означает убежище, колонна — величину: «большой дом», «великий дом», это значение слова «фараон» 4. Ты знаешь, почему меня так называют?

— Потому что ты больше, чем все вокруг, и ты живешь в очень большом доме.

— Ты прав, сын мой, но этот дом — весь Египет, и каждый из его жителей должен в нем найти свое жилище.

— Ты научишь меня другим иероглифам?

— Нравятся ли тебе еще какие-нибудь игры?

Мальчик задумался.

— Конечно.

Ха улыбнулся.

Указательным пальцем царь нарисовал круг с точкой посередине.

— Это солнце, — объяснил он. — Его зовут Ра, его имя состоит изо рта и руки, так как он есть речь и действие. Нарисуй его.

Ребенок забавлялся тем, что нарисовал несколько солнц, которые мало-помалу приближались к идеальной форме. Выйдя из воды, Исет и Нефертари были изумлены результатом.

— Его способности удивительны! — подтвердила царица.

— Он меня почти пугает, — призналась Исет, — наставник боится этого.

— Он неправ, — заявил Рамзес. — Мой сын идет своим путем, сколько бы ему ни было лет. Возможно, судьба уже готовит его стать моим наследником. Такое развитие — дар богов, будем уважать его и не ограничивать. Подождите меня здесь.

Царь вышел из сада и вошел во дворец. Рисуя иероглифы, Ха поранил палец и начал плакать.

— Могу я взять его на руки? — спросила Нефертари Исет.

— Да… да, конечно.

Ребенок почти сразу же успокоился, в глазах Нефертари появилась невыразимая нежность. Исет решилась задать мучавший ее вопрос.

— Несмотря на несчастье, постигшее вас, вы надеетесь иметь ребенка?

— Я думаю, что уже беременна.

— Ах… В таком случае да будут к вам благосклонны божества, покровительствующие рождению!

— Я благодарю вас за эти слова, они помогут мне родить.

Исет скрыла свое смятение. То, что Нефертари была царицей, она не оспаривала и не завидовала главной царской жене, обремененной обязанностями и заботами, но красавица Исет хотела быть матерью бесчисленных детей Рамзеса, прародительницей, которую бы царь чтил всю жизнь. До этого момента она была той, кто произвел на свет первого сына; но если Нефертари родит мальчика, Ха может быть отодвинут на второй план.

Рамзес вернулся, он нес в руках маленькую табличку писца с двумя крошечными горшочками с красными и черными чернилами и тремя маленькими кисточками. Когда он дал их своему сыну, лицо Ха засияло, и он прижал ценные предметы к груди.

— Я люблю тебя, отец!

Когда Исет и Ха ушли, Рамзес не стал скрывать своих мыслей от Нефертари.

— Я убежден, что Исет участвовала в заговоре против меня.

— Ты спросил ее об этом?

— Она признает, что была обижена на меня, но утверждает, что пыталась предупредить меня о готовящемся покушении. Ее письмо не дошло до меня.

— Почему ты не веришь ей?

— Мне кажется, что она лжет, что она не простила меня за то, что я выбрал тебя главной царской женой.

— Ты ошибаешься.

— Ее ошибка должна быть наказана.

— Какая ошибка? Фараон не может карать, основываясь на мимолетном впечатлении. Исет подарила тебе сына, она не желает тебе зла. Забудь об ошибке, если она и была допущена, и никаких наказаний.

18

Одеяние Сетау отличалось от одеяния придворных и писцов, допущенных во дворец; его плотная одежда из шкуры антилопы, пропитанной целебным снадобьем, способным остановить действие яда, была похожа на зимнюю тунику. В случае укуса Сетау раздевался, размачивал часть шкуры в воде и получал целебное снадобье.

— Мы не в пустыне, — заметил Рамзес. — Здесь тебе не нужны походные средства.

— Это место опаснее, чем окраины Нубии, змеи и скорпионы не похожи на себя, но все равно жалят. Ты готов?

— Я не ел, как ты меня просил.

— Благодаря моему лечению ты почти не подвержен действию яда даже некоторых кобр. Ты действительно хочешь получить эту дополнительную защиту?

— Я дал тебе свое согласие.

— Существует риск.

— Не будем терять времени.

— Ты спросил мнение Нефертари?

— А ты спросил мнение Лотус?

— Она считает меня немного сумасшедшим, но мы, как правило, находим общий язык.

Плохо выбритый, не носящий парика, Сетау внушал страх большинству больных.

— Если я ошибусь дозой, — признался он, — ты можешь сделаться слабоумным.

— Ты не запугаешь меня.

— Тогда выпей это.

Рамзес подчинился.

— Впечатления?

— Превосходно.

— Это из-за сока цератонии. Остальные части менее приятны: отвар из крапивы и разбавленная кровь кобры. Теперь ты предохранен от любого укуса. Достаточно пить эту микстуру каждые шесть месяцев, чтобы сохранить защиту.

— Когда ты согласишься стать частью моего правительства?

— Никогда. А ты, когда ты перестанешь быть столь наивным? Я мог бы отравить тебя!

— Ты не убийца по самой своей сути.

— Откуда тебе это известно?

— Менелас многому меня научил. И ты забываешь о чутье Серраманны, о моем льве и псе.

— Действительно, прекрасная троица! Ты не забываешь, что Фивы мечтают увидеть, как ты уезжаешь, что большая часть сановников жаждет твоего провала?

— Природа даровала мне хорошую память.

— Человек гораздо более непонятное существо, чем змеи, Рамзес.

— Конечно, но в нем есть то, из чего фараон пытается построить справедливый и гармоничный мир.

— Ба! Еще одна мечта, которая с годами станет пустой надеждой. Будь недоверчивым, друг мой, ты окружен существами непонятными и злыми. Но у тебя есть шанс, эта таинственная сила, что живет и во мне, когда я встречаюсь с кобрами. Она дала тебе несравненного союзника, Нефертари, воплощенную мечту. Поверив в нее, ты мог бы преуспеть.

— Без тебя это будет трудно.

— Лесть не относилась раньше к числу твоих недостатков. Я уезжаю в Мемфис с прекрасным урожаем ядов. Береги себя, Рамзес.

Несмотря на демонстрацию могущества Рамзеса, Шенар не отчаивался. В столкновении между молодым царем и верховным жрецом Амона исход был неясен. Несомненно, оба останутся на своих позициях, что ослабит авторитет Рамзеса, чье слово не было столь же значимым, как слово Сети.

Мало-помалу Шенар узнавал своего брата.

Атаковать напрямую? Гарантированный провал, так как Рамзес столь энергично защищается, что обернет ситуацию себе на пользу. Лучше было расставить целую серию ловушек, используя хитрость, ложь и предательство. Если Рамзес не сможет опознать своих врагов, он будет наносить удары впустую и измотается, а когда он будет измотан, прикончить его будет проще.

В то время пока царь приступал к многочисленным назначениям и подчинял Фивы своей воле, Шенар оставался сдержанным и молчаливым, словно эти события его не касались. Сейчас же он должен прервать свое молчание, чтобы его не заподозрили в организации заговора.

После долгих размышлений Шенар решил сыграть довольно грубо, так грубо, чтобы Рамзес среагировал со своим обычным пылом, отвечая ожиданиям Шенара. Эта попытка была своеобразной проверкой, если Шенар пройдет ее, то он сможет без ведома брата им манипулировать.