12

Рамзес помнил каждый камень в Долине Царей, этой «великой долине», абсолютно бесплодной, которую открыл ему его отец, приведя в гробницу первого Рамзеса, основателя династии, старого визиря, выбранного советом старейшин, чтобы дать толчок новой линии правителей. Он правил лишь два года, доверив Сети заботу освятить могущество, а теперь эта ноша легла на плечи Рамзеса II.

Сердце сжалось, безразличное к невыносимой летней жаре, от которой слабели некоторые из несущих саркофаг, младший сын Сети шел во главе процессии и нес мумию покойного царя к ее последнему жилищу.

На мгновение Рамзес возненавидел это проклятую Долину, которая украла у него отца и приговорила его к одиночеству, но магия этого места снова завладела его душой, магия, превращавшая смерть в жизнь.

Посреди каменного молчания слышен был лишь голос предков, этот голос звучал в свете, в преображении и воскрешении, он внушал почтение и уважение к небесному миру, где были рождены все формы жизни.

Рамзес первый вошел в огромную гробницу Сети, самую длинную и глубокую в Долине. Будущий фараон прикажет, чтобы никто другой не смел затмить ее. В глазах вечности Сети останется непревзойденным.

Двенадцать жрецов несли мумию, Рамзес, одетый в шкуру пантеры, участвовал в ритуале как преемник, и должен был произнести заклинание перехода в загробный мир и возрождения в мире богов. На ступенях прибежища вечности слова ритуала, обретя жизнь, продолжат свое магическое действие и в небытии.

Мумификаторы выполнили свою работу превосходно. Лицо Сети выражало ясность и спокойствие. Казалось, что его глаза вот-вот откроются, а рот заговорит… Жрецы закрыли крышку саркофага, расположенного в центре «золотого жилища», где Исида выполнит магическое действо, превращающее мертвого в живого.

— Сети был справедливым царем, — прошептал Рамзес, — он следовал Закону и был любим светом, и он придет живым на Восток.

По всему Египту брадобреи работали без передышки, чтобы побрить всех мужчин и избавить их от бороды, потому что период траура закончился. Женщины снова укладывали волосы в прически, доверяясь парикмахерам, имеющим разрешение на такую деятельность.

Накануне коронации Рамзес и Нефертари пришли в храм в Гурнахе, где будет каждый день совершаться обряд в честь Ка Сети, чтобы поддержать присутствие преображенного фараона среди живых. Затем чета направилась в Карнак, где их принял верховный жрец, очень официально и без всякого энтузиазма. После скромного обеда правитель и его супруга отправились во дворец, расположенный внутри земной резиденции бога Амона. Сидя отдельно, они оба размышляли перед подножием трона, символом первоначального холма, показавшегося из космического океана в начале времен, и иероглифом, означавшим имя Маат, вечного Закона, «тот, кто прав, идет верным путем». Царская чета должна была проникнуться этим законом, чтобы, в свою очередь, донести его до народа Египта.

Рамзесу казалось, что дух его отца витает рядом с ним и помогает ему в эти мучительные часы, предшествующие бесповоротной перемене его судьбы. Став царем, он больше не будет принадлежать себе, его единственной заботой станет благоденствие его народа и процветание страны.

И снова этот труд ужаснул его.

Он захотел уйти из этого дворца и кинуться за своей исчезающей юностью, к красавице Исет, к удовольствиям и беззаботности, но он был преемником, назначенным Сети, и супругом Нефертари. Он должен был подавить в себе страхи пережить эту последнюю перед коронацией ночь.

Тьма была разорвана первыми лучами рассвета, возвещающими воскрешение солнца, победителя чудовища глубин. Два жреца, один в маске сокола, другой в маске ибиса, встали по обе стороны от Рамзеса, изображая богов Хора, защитника царства, и Тота, изобретателя иероглифа и священного знания, они омыли обнаженное тело правителя содержимым двух длинных ваз, чтобы очистить его от земного удела. Затем они уподобили его образу богов, нанеся девять видов мазей, от макушки до ступней, открывавших центры энергии и дающих ему ощущение реальности, отличное от обычных людей.

Одежда также была предназначена лишь для одного человека. Два жреца надели на Рамзеса белую с золотом набедренную повязку, форма которой не менялась с момента появления, и привязали к поясу хвост быка — напоминание о царском могуществе. Молодой человек вспомнил об устрашающей встрече с диким быком, которую устроил его отец, дабы испытать его мужество: сегодня в нем воплотилась эта сила, которую он должен сознательно развивать.

Потом вершители обряда украсили шею Рамзеса тяжелым ожерельем с семью рядами цветного жемчуга, предплечья и запястья медными браслетами и надели белые сандалии. Затем ему подали белый жезл, которым он будет поражать врагов и изгонять мрак, и обвили его лоб золоченой повязкой, чье название сиа означало «интуитивное видение».

— Согласен ли ты на испытание могуществом? — спросил Хор.

— Я согласен.

Хор и Тот взяли Рамзеса за руки и провели его в другую комнату. На троне лежали две короны. Их охранял жрец, на котором была маска бога Сета.

Тот отошел, Хор и Сет обнялись, как братья. Несмотря на их вечное соперничество, они должны были объединиться в одной сущности, сущности фараона.

Хор поднял красную корону Нижнего Египта, похожую на ступу, над которой поднималась спираль, и возложил ее на голову Рамзеса, потом Сет вставил в нее белую корону Верхнего Египта, чья овальная форма заканчивалась луковицей.

— Две власти связаны для тебя, — объявил Тот. — Ты управляешь и объединяешь черную и красную земли, ты воплощаешь землю тростника на Юге и землю пчелы на Севере, ты заставишь цвести Обе Земли.

— Ты один сможешь объединить две короны, — продолжил Сет. — Молния, исходящая от них, уничтожит узурпатора.

Хор дал фараону два скипетра: первый назывался «повелитель могущества» и служил для освящения приношений, второй «магия» — посох пастуха, предназначенный для того, чтобы объединять народ.

— Пришло время явиться в славе, — произнес Тот. Идя следом за тремя божествами, фараон вышел из потайных залов, направившись к большому двору под открытым небом, где ждали благородные, допущенные в святилище Карнака.

На возвышении под навесом стоял трон из золоченого дерева, он был скорее скромным, со строгими линиями.

Трон Сети на время проведения официальных церемоний.

Почувствовав колебание сына, Туйа сделала к нему три шага и поклонилась.

— Великий Царь, поднимитесь на этот трон живых подобно новому солнцу.

Рамзес был потрясен этими торжественными словами вдовы покойного фараона, матери, которую он будет чтить до последнего вздоха.

— Вот завещание богов, которое оставил тебе Сети, — произнесла она. — Оно узаконивает твое правление, как было узаконено его, и как оно узаконит правление твоего преемника.

Туйа протянула Рамзесу кожаный футляр, в котором находился папирус, дарованный Тотом в начале времен, объявляющий фараона наследником Египта.

— Вот твои пять имен, — объявила царица-мать ясным и громким голосом: — Могучий Бык, любимый Законом, Защитник Египта, Победитель иноземных стран, Богатый войсками и грандиозными победами, Тот, кто выбран Светом, так как могущество — это его Закон, Сын Солнца, Рамзес.

Всеобщее молчание воцарилось после этих слов. Даже Шенар, позабыв про свои амбиции и горечь, не устоял перед волшебством этого мига.

— Эта царская чета будет править Египтом, — продолжила Туйа. — Подойди, Нефертари, встань рядом с царем, ты, которая станет великой царской супругой и царицей Египта.

Несмотря на торжественность ритуала, Рамзес был так поражен красотой своей жены, что хотел заключить ее в свои объятия. Одетая в длинное платье из льна, украшенная золотым ожерельем, аметистовыми серьгами и браслетами из яшмы, она смотрела на царя, произнося древнюю формулу:

— Я признаю Хора и Сета, объединившихся в одной сущности. Я воспеваю твое имя, фараон, ты есть сегодня, вчера и завтра. Твоя речь дает мне жизнь, я отведу от тебя зло и напасть.

— Я признаю тебя правительницей Обеих Земель и всех владений, тебя, чья доброта огромна и кто угодна богам, тебя, мать и супругу бога, тебя, которую я люблю.

Рамзес возложил на голову Нефертари корону с двумя длинными перьями, указывающую, что теперь она великая царская супруга, причастная к власти фараона.

Кажется, появившийся из Солнца сокол с громадными крыльями начал кружить над царской четой, как будто выбирая добычу, вдруг спикировал вниз с такой быстротой, что ни один лучник не успел поразить его.

Вздох изумления и страха вырвался у присутствующих, когда хищная птица села на затылок Рамзеса, вонзив свои когти в плечи фараона.

Сын Сети не двигался, Нефертари продолжала смотреть на него.

Долгие мгновения изумленные придворные присутствовали при чуде, объединении сокола Хора, защитника царствования, и человека, которого он выбрал, чтобы править Египтом.

Затем птица снова устремилась к небу в спокойном и полном силы полете.

Из груди присутствующих вырвался возглас, приветствующий в двадцать седьмой день третьего месяца лета восшествие на трон Рамзеса 3.

13

После окончания празднеств водоворот событий захватил Рамзеса. Главный управляющий дома фараона посетил его во дворце в Фивах, состоявшего из личных покоев и залов, предназначенных для общественных дел. Только став главой государства, Рамзес обнаружил зал для приемов с колоннами, пол и стены которого были украшены изображениями лотоса, тростника, папируса, рыб и птиц; столы, за которыми работали писцы; маленькие залы для личных приемов; балкон для выхода, окно которого было украшено крылатым солнечным диском; столовую, в центре которой стоял стол, на котором всегда были корзины, заполненные фруктами и букетами цветов; спальню с одной кроватью, покрытой цветными подушками; зал с бассейном, выстланный плиткой.

Только молодой фараон взошел на трон Обеих Земель, как главный управляющий представил служителей дома, исполнителей тайных ритуалов, писцов Дома Жизни, служителя, ответственного за личные покои, врачей, ответственного за царскую переписку, хранителя сокровищницы, управляющего хлебным амбаром, управляющего скотом и многих других, спешащих поприветствовать нового фараона и уверить его в своей вечной преданности.

— А вот…

Рамзес встал.

— Я прерываю это шествие.

Управляющий запротестовал.

— Великий Царь, это невозможно! Столько важных людей…

— Более важных, чем я?

— Простите, я не хотел…

— Веди меня на кухни.

— Но вам не пристало находиться там!

— Ты знаешь, что для меня лучше и где я должен находиться?

— Простите меня, я…

— Ты проводишь свое время в поиске извинений? Лучше скажи мне, почему визирь и верховный жрец храма Амона не пришли, чтобы принести клятву.

— Я не знаю этого, Великий Царь, как могут подобные вещи быть в области моих действий?

— Идем на кухни.

Мясники, заготовители запасов, чистильщики овощей, булочники, пирожники, пивовары… Роме правил всей этой когортой специалистов, ревниво относящихся к своим полномочиям и придирчиво как к расписаниям работы, так и к дням отдыха. Пузатый, веселый, с круглыми щеками, медленно передвигающийся, Роме не беспокоился ни о своем тройном подбородке, ни об излишнем весе: он займется этим, когда уйдет на покой. В настоящее время он правил этой армией железной рукой, готовя безупречные и вкуснейшие яства, заставляя затихать ссоры, неизбежные между специалистами. Одержимый чистотой рабочих мест и свежестью продуктов, Роме сам пробовал блюда: присутствовал фараон и его Свита в Фивах или нет, управляющий кухни требовал Лучшего.

Когда появился управляющий дворцом, сопровождаемый молодым человеком с внушительной мускулатурой, одетым в простую, сияющую белизной набедренную повязку, Роме приготовился к скучной ругани с противником. Этот проклятый чиновник, пресыщенный своими привилегиями, снова попытается навязать ему неспособного помощника взамен на награду, которую ему вручила семья мальчишки.

— Приветствую тебя, Роме! Я привел к тебе…

— Я знаю, кого ты мне привел.

— В таком случае поклонись, как подобает.

Положив руки на бедра, управляющий кухней расхохотался.

— Мне поклониться этому мальчишке? Посмотрим сначала, умеет ли он мыть посуду!

Красный от смущения, управляющий повернулся к царю.

— Простите меня, он…

— Я умею мыть посуду, — заявил Рамзес, — а ты, умеешь ли ты готовить?

— Кто ты такой, чтобы сомневаться в моих способностях?

— Рамзес, фараон Египта.

Застыв, Роме понял, что его карьера закончена.

Спокойным жестом он снял свой кожаный передник, сложил его и положил на низкий столик. Оскорбление царя, признанное таковым судом визиря, жестоко каралось.

— Что ты приготовил на завтрак? — спросил Рамзес.

— Пере… перепелок на вертеле, нильского окуня с травами, пюре из фиников и медовый торт.

— Звучит заманчиво, но насколько они заслуживают внимания?

Роме вспылил.

— Вы сомневаетесь, Великий Царь? Моя репутация…

— Я смеюсь над репутациями. Подай мне эти блюда.

— Я прикажу приготовить столовую дворца, — угодливо сказал управляющий.

— Ни к чему, я поем здесь.

Царь ел с удовольствием под беспокойным взглядом управляющего.

— Превосходно, — заключил он, — как твое имя, повар?

— Роме, Великий Царь.

— Роме, «человек»… Ты достоин его. Я назначаю тебя управляющим дворца и главой всех кухонь царства. Следуй за мной, я задам тебе кое-какие вопросы.

Бывший управляющий пробормотал:

— А… А как же я, Великий Царь?

— Я не прощаю нерадивость и скаредность, мойщиков посуды всегда не хватает, ты займешься этим.

Царь и Роме медленно направились под прикрытие одного из портиков.

— Ты будешь служить под началом моего личного секретаря, Амени, он худющий и не ценит вкусную пищу, но он неутомимый работник. А главное, он чтит нашу дружбу.

— Но это слишком большая ответственность для простого повара, — удивился Роме.

— Мой отец учил меня судить о людях по ощущениям. Если я ошибаюсь, тем хуже для меня. Чтобы править, мне нужны верные слуги. Ты много знаешь таких при дворе?

— По правде говоря…

— Говори правду, Роме, не пытайся увильнуть.

— Ваш двор — прекрасное сборище лицемеров и карьеристов всего царства, его можно сравнить с полем битвы. При жизни вашего отца, чьего гнева они боялись, они сдерживались. После его смерти они выбрались из своих берлог, как цветы пустыни после дождя.

— Меня ненавидят, не так ли?

— Это слабо сказано.

— И на что они надеются?

— На то, что вы не замедлите показать свою непригодность.

— Если ты будешь работать у меня, то я потребую полной искренности.

— Вы думаете, я на это способен?

— Хороший повар не может быть худым, когда он талантлив, каждый пытается украсть его рецепты, кухня полна разного шума и слухов, которые он должен уметь отбирать, как он отбирает продукты. Каковы основные группы, восстающие против меня?

— Почти весь двор относится к вам враждебно, Великий Царь, они считают, что стать преемником фараона масштабов Сети невозможно. Ваше правление будет лишь временным правлением, до прихода серьезного претендента.

— Ты рискнешь покинуть свою кухню в Фивах, чтобы заняться всем дворцом?

Роме широко улыбнулся.

— У безопасной жизни есть хорошие и плохие стороны… Если я смогу готовить несколько хороших блюд, я с удовольствием попытаю счастья. Но есть одно обстоятельство…

— Говори.

— Без всякого неуважения, Великий Царь, у вас нет никакого шанса на успех.

— Почему так печально?

— Потому что вы, Великий Царь, молоды, неопытны и не собираетесь идти на поводу у верховного жреца Амона и десятка искушенных в тонкостях правления министров. Силы слишком неравны.

— Ты столь невысокого мнения о могуществе фараона?

— По правде сказать, нет, кризис просто неизбежен. И какие шансы у одного человека против целой армии?

— Разве фараон не обладает силой быка?

— Даже дикий бык не сможет сдвинуть горы.

— Если я правильно понимаю, ты советуешь мне отказаться от правления, когда я только что короновался?

— Если вы оставите власть людям, искушенным в этом ремесле, кто вас упрекнет в этом?

— Возможно, ты?

— Я всего лишь лучший повар в царстве, мое мнение ничего не значит.

— Разве ты уже не управляющий дворцом?

— Вы выслушаете меня, Великий Царь, если я дам вам совет?

— Это зависит от совета.

— Никогда не соглашайтесь на пиво плохого качества или плохо приготовленное мясо — это будет началом конца. Могу я приступить к своим обязанностям и начать менять устройство вашего дома, которое оставляет желать лучшего?

Рамзес не ошибся. Роме был самым подходящим человеком.

Успокоенный, он направился в дворцовый сад.

14

Нефертари едва сдерживала слезы. То, чего она боялась, произошло. Она, мечтавшая об уединении и раздумьях, оказалась уносимой чудовищной волной. Вскоре после коронации ей пришлось расстаться с Рамзесом, чтобы оказаться лицом к лицу с обязанностями великой царской супруги и посещать храмы, школы, ткацкие мастерские, зависящие от нее.

Туйа представила Нефертари управляющим владений царицы, высшим чиновникам гарема, ответственным за воспитание молодых девушек, писцам, предназначенным для ее нужд, жрецам и жрицам, исполняющим ритуалы от имени «супруги бога», предназначенные для сохранения творящей энергии на земле.

В течение многих дней Нефертари ездила с одного места на другое, не имея возможности сделать передышку: нужно было встретиться с сотнями людей, найти для каждого нужные слова, каждому улыбнуться и ни малейшим жестом не показать усталости.

Каждое утро ее причесывали, красили, ухаживали за ногами и руками, делая ее еще красивее, чем накануне, от ее очарования, как и от мощи Рамзеса, зависело счастье Египта. В элегантном льняном платье, перетянутом на талии красным поясом, разве не была она самой соблазнительной из цариц?

Подавленная и измотанная, молодая женщина легла на низкую кровать. У нее не было мужества и сил снова отправиться на торжественный ужин, на котором ей преподнесут вазы с благоухающими притираниями.

Хрупкий силуэт Туйи появился в сумерках, и она вошла в комнату.

— Тебе плохо, Нефертари?

— У меня больше нет сил.

Вдова Сети села на краю кровати и взяла молодую женщину за правую руку.

— Я прошла через это испытание, как и ты, тебе помогут два средства: укрепляющее питье и магнетизм Рамзеса, который он унаследовал от своего отца.

— Я не создана быть царицей.

— Ты любишь Рамзеса?

— Больше, чем саму себя.

— В таком случае ты не предашь его. Он женился на царице, и именно царица будет сражаться рядом с ним.

— А если он ошибся?

— Он не ошибся. Неужели ты думаешь, что мне неизвестны такие же минуты усталости и отчаяния? То, что требуется от главной царской жены, находится за пределами возможностей обычной женщины. С момента сотворения Египта так повелось, и быть по-другому не должно.

— Вы не хотели отказаться?

— Десять, сто раз в день поначалу я умоляла Сети выбрать другую женщину, а меня сохранить рядом с собой как вторую жену. Его ответ всегда был одинаков: он обнимал меня и утешал, никак не облегчая мою ношу.

— Но достойна ли я доверия Рамзеса?

— Хорошо, что ты задаешь этот вопрос, но именно я отвечу на него.

Беспокойство проскользнуло во взгляде Нефертари. Туйа смотрела, не мигая.

— Ты приговорена править, Нефертари, не борись с судьбой, позволь течению нести тебя по реке.

Меньше чем за три дня Амени и Роме начали осуществлять глубокие перемены в фиванском устройстве, следуя указаниям Рамзеса, который вел переговоры с чиновниками, крупными и мелкими, от правителя Фив до капитана парома. Из-за отдаленности Мемфиса и почти постоянного присутствия Сети на Севере самый крупный город на Юге вел все более и более независимое существование, и верховный жрец Амона, сильный огромными богатствами своего храма, начал считать себя в некотором смысле правителем, чьи приказы становились важнее, чем приказы фараона. Слушая одних и других, Рамзес понял опасность подобной ситуации: если ничего не предпринимать, Верхний и Нижний Египет станут двумя разными, возможно, даже противостоящими государствами, и это приведет к катастрофе.

Худой Амени и пузатый Роме не испытывали ни малейших сложностей, работая вместе, разные и взаимно дополняющие друг друга, глухие к обращениям придворных, подчиняющиеся напрямую Рамзесу и убежденные, что он идет правильным путем, они перевернули все сонное устройство города и произвели множество неожиданных назначений, одобренных царем.

Через две недели после коронации Фивы кипели. Одни говорили, что к власти пришел человек неспособный, другие называли его подростком, влюбленном в охоту и физические упражнения. Рамзес не выходил из дворца, увеличивая количество решений и заключений, заявляя о своей власти с силой, достойной Сети.

Рамзес ждал реакции.

А реакции не было. Фивы оставались аморфными, ошеломленными и застывшими. Вызванный царем визирь вел себя как покорный первый советник и довольствовался тем, что получил указания фараона, чтобы выполнить их без промедления.

Рамзес не разделял ни юношеского возбуждения Амени, ни веселого удовлетворения Роме. Удивленные быстротой его действий враги не были ни уничтожены, ни побеждены, а искали второе дыхание, которое им помогут найти его соперники. Царь предпочел бы открытую битву смутным союзам, прятавшимся во тьме, но это была лишь детская мечта.

Каждый вечер перед заходом солнца он ходил по аллеям дворцового сада, в котором работали двадцать садовников, поливавших цветники и носивших воду деревьям с наступлением ночи. Слева от него шел Неспящий, на шее которого был венок из васильков, справа Громила, большущий лев, перемещавшийся с удивительной грацией, у входа в сад сидел сард Серраманна, начальник стражи фараона, готовый вмешаться в любой момент.

Рамзес любил смоковницы, гранатовые и фиговые и другие деревья, которые превращали сад в рай, где отдыхала душа. Разве Египет не должен походить на эту мирную гавань, где разные существа жили в гармонии?

Этим вечером Рамзес посадил крошечную смоковницу, окружил нежный росток дерном и осторожно поливал его.

— Великий Царь должен подождать четверть часа и снова, капля за каплей, полить растение из другого кувшина.

Человек, произнесший эти слова, был садовником. Возраста его невозможно было определить, а на затылке кожа была изуродована постоянным ношением коромысла, на каждом конце которого висел тяжелый глиняный сосуд.

— Верный совет, — признал Рамзес. — Как тебя зовут?

— Неджем.

— «Ласковый»… Ты женат?

— Я связан с этим садом, этими деревьями, растениями, цветами, они моя семья, мои предки и потомки. Смоковница, которую вы посадили, переживет вас, даже если бы вы подобно мудрецам прожили на земле сто десять лет.

— Ты в этом сомневаешься? — улыбнулся Рамзес.

— Сложно быть царем и оставаться мудрым, люди порочны и коварны.

— Ты принадлежишь к их породе, которую ты совсем не любишь, ты лишен этих недостатков?

— Я не решусь утверждать это, Великий Царь.

— У тебя есть ученики?

— Это не моя обязанность, этим занимается старший садовник.

— Он более компетентен, чем ты?

— Откуда мне знать? Он никогда не приходит сюда.

— Ты считаешь, что в Египте достаточно деревьев?

— Это единственные существа, которых никогда не будет достаточно.

— Я разделяю твое мнение.

— Дерево — это всеобщий дар, — заявил садовник. — Живое, оно дарит тень, цветы и плоды, мертвое — дрова. Благодаря ему мы едим, строим, вкушаем моменты счастья в тени листвы, когда нас овевает северный ветер. Я мечтаю о стране деревьев, чьими единственными обитателями были бы птицы и бессмертные.

— Я хочу посадить множество деревьев во всех провинциях, — произнес Рамзес, — чтобы не осталось места, лишенного тени. Старые и молодые будут встречаться там, а молодые слушать речи стариков.

— Да будут боги благосклонны к вам, Великий Царь, не существовало лучшего плана правления.

— Ты поможешь мне осуществить его.

— Я, но…

— Залы советника по земледелию наполнены работящими и компетентными писцами, но необходим человек, любящий природу, чувствующий ее секреты, чтобы давать им указания.

— Я всего лишь садовник, Великий Царь…

— Ты обладаешь душой, нужной хорошему советнику по земледелию. Приходи завтра во дворец и спроси Амени, он будет предупрежден и поможет тебе начать новую работу.

Рамзес удалился, оставив Неджема, оцепеневшего от изумления. В глубине пустынного сада, между двумя фиговыми деревьями, царю показалось, что он увидел тонкий белый силуэт. Богиня посетила это волшебное место?

Ускорив шаги, он приблизился.

Силуэт не двигался.

В нежном свете заходящего солнца блестели темные волосы и светлое платье. Как женщина может быть столь прекрасной, одновременно притягивающей и недоступной?

— Нефертари…

Она бросилась к нему и спряталась в его руках.

— Мне удалось ускользнуть, — призналась она, — когда началось выступление лютнистов, твоя мать позволила мне уйти. Ты забыл обо мне?

— Твой рот — бутон лотоса, твои губы творят заклинания, а я до безумия хочу обнять тебя.

Их поцелуй был источником силы, сплетенные, образуя единое целое, они возрождались, даря себя друг другу.

— Я дикая птица, пойманная в сети твоих волос, — сказал Рамзес, — ты открываешь мне путь в сад, где аромат тысячи цветов опьяняет меня.

Нефертари распустила волосы, Рамзес спустил бретели льняного платья с ее плеч. Они слились в теплоте безмятежного и благоуханного летнего вечера.

15

Первый луч света разбудил Рамзеса, он провел рукой по нежной спине еще спящей Нефертари и поцеловал ее в шею. Не открывая глаз, она потянулась, прильнув к его сильному телу.

— Я счастлива.

— Ты сама и есть счастье.

— Мы не должны расставаться так надолго.

— Ни у тебя, ни у меня нет выбора.

— Будет ли тяжесть власти руководить нашей жизнью?

Рамзес прижал ее к себе.

— Ты не отвечаешь…

— Потому что тебе известен ответ, Нефертари. Ты великая царская супруга, я — фараон: нам не убежать от реальности даже в самых тайных мечтах.

Рамзес встал и направился к окну, из которого долго смотрел на фиванскую деревню, зеленеющую под летним солнцем.

— Я люблю тебя, Нефертари, но я также и супруг Египетской земли. Земли, которой я должен дать плодородие и процветание, и когда ее голос зовет меня, я не имею права оставаться безразличным к ее зову.

— И много еще нужно сделать?

— Я думал, что буду править спокойной страной, забыв о том, что она населена людьми. Им будет достаточно нескольких недель, чтобы предать закон Маат и разрушить дело моего отца и его предков; гармония — наиболее хрупкое из сокровищ. Если я ослаблю бдительность, зло темных глубин овладеет страной.

Нефертари также поднялась и прильнула обнаженным телом к Рамзесу. По простому прикосновению ее благоуханного тела он понял, что их единение остается абсолютным. Неожиданно раздался стук, и дверь отворилась, пропуская растрепанного Амени, который отвернулся, как только заметил царицу.

— Это серьезно, Рамзес, очень серьезно!

— До такой степени, чтобы побеспокоить меня в столь ранний час?

— Идем, не будем терять ни минуты.

— Может, все-таки ты дашь мне время помыться и поесть?

— Не в этот раз.

Учитывая взволнованный вид обычно всегда держащего себя в руках Амени, Рамзес решил уступить.

Царь сам правил колесницей, запряженной двумя лошадьми, за которой следовала другая колесница, на которой ехали Серраманна и лучник. Хотя скорость причиняла ему неудобство, Амени поехал на колеснице Рамзеса. Они остановились перед одной из дверей ограды Карнака, сошли на землю и начали читать стелу, покрытую иероглифами, понятными каждому прохожему.