- Спасибо. - Маша Момот не переставала улыбаться, и хотя при этом слегка приоткрывались десны над верхними зубами, ее это не портило. - Мне еще нужно сделать пару звонков. Возможно, я присоединюсь к вам на пляже...
      Море было дружелюбным и игривым, как трехмесячный щенок. Виктор долго плавал, наслаждаясь прозрачной водой, позволявшей четко просматривать каменистое дно, а также видом густо поросших деревьями и кустарником горных склонов. Из этого зеленого безобразия торчали белые прямоугольники отелей, похожие на остатки городов древних цивилизаций, уже почти поглощенных буйной растительностью субтропиков.
      Затем Ребров полежал на берегу, раскинувшись на разогретой за день гальке. То ли во сне, то ли наяву он видел сквозь прикрытые веки какие-то яркие радужные картины, которые, как он теперь понимал, были непременной составляющей счастья. Сейчас он, пожалуй, мог бы абсолютно точно сформулировать, что значит находиться в состоянии нирваны. Однако русскому человеку, привыкшему изводить себя самокопанием и поиском смысла жизни, все эти буддистские штучки с полным расслаблением явно не шли на пользу. Виктор не заметил, как лицо и живот его прилично подгорели, и он был вынужден перебраться под парусиновый навес.
      Маша Момот на пляж так и не пришла. Зато кругом было полно запутавшихся в своем возрасте директоров. Они резвились в воде, играли в волейбол, флиртовали с девушками, и только небольшая группа этих, как их раньше называли в коммунистической прессе, командиров производства, собравшись в кружок и подтягивая сползавшие с их круглых животиков плавки, ожесточенно спорила о глобальных экономических и политических проблемах.
      - ...Я все время работал по государственным заказам, у меня вся технология подогнана под выпуск танков. Теперь мне говорят: работай на рынок. Что же мне сейчас, танк для приусадебных участков выпускать?! сквозь полудрему слышал Ребров энергичный монолог.
      На этом месте Виктор провалился в короткий, но глубокий и освежающий сон, какой бывает только на берегу моря и в океане свежего воздуха. И снилось ему при этом, что в дачном поселке его родителей все распахивают свои приусадебные участки маленькими танками.
      2
      Часов в шесть вечера, когда солнце зависло над морем и стало нежарким, а по пляжу побежали длинные тени от зонтиков, все, кто приехал на съезд, стали разбредаться по номерам, чтобы привести себя в порядок перед "торжественным ужином" - так это мероприятие было обозначено в программке, которую раздали еще в самолете.
      В назначенное время Виктор спустился на первый этаж в гостиничный ресторан, снятый Союзом молодых российских предпринимателей на весь вечер. Это было обычное, похожее на множество других, приморское заведение, способное за сезон пропустить через себя сотни тысяч отдыхающих, оформление зала убогое, столы и стулья алюминиевые, а пища готовится не в кастрюльках, а в громадных чанах, куда продукты засыпаются ведрами.
      Вдоль дальней от входа стены ресторана стояли столы с едой. Но все пока толпились со стаканами в руках неподалеку от стойки бара, обменивались шутками, приветствиями, словно и не виделись только что на пляже. В общем, была та приторная атмосфера, которую принято называть дружеской.
      Ребров тоже решил что-нибудь выпить. К бару он подошел одновременно с высоким, немного тучноватым блондином в сером костюме, лет эдак слегка за тридцать. Его светлая кожа явно плохо переносила южное солнце, а нос и щеки вообще имели ярко выраженный свекольный оттенок.
      - Сгорели на работе? - дружелюбно пошутил Виктор, дожидаясь, пока бармен исполнит его заказ. - По возрасту вы гораздо моложе всех этих предпринимателей. Скорее всего, вы тоже журналист. Я отгадал? Конечно, вряд ли нам есть смысл гробиться на этом слете "юных" бизнесменов, посещать все их мероприятия, но не стоит все же злоупотреблять солнцем.
      - А вы из какой газеты? - поинтересовался блондин.
      - Из "Народной трибуны".
      - А-а, помню. Я звонил вашему редактору отдела экономики... - он пощелкал пальцами, вспоминая, - кажется, Хрусталеву и просил его прислать к нам на съезд какого-нибудь приличного журналиста. Кстати, я президент Союза молодых российских предпринимателей Большаков.
      В выцветших глазах блондина не обозначилось никаких чувств - ни торжества, ни насмешки, ни злорадства, ни удовлетворения. Это, конечно, был высший пилотаж. Виктора давно уже никто так не ставил на место.
      - К сожалению, ничего приличного под рукой у Хрусталева не нашлось и он прислал меня, - огрызнулся Ребров.
      Он надеялся, что собеседник проглотит наживу и они еще немного подискутируют о приличных журналистах и юных предпринимателях. В таком случае дело легко можно было довести до прямой перебранки, в которой обе стороны в равной мере потеряли бы лицо. Однако предводитель подрастающих хозяев страны вдруг переключился на кого-то в толпе и, рассеянно кивнув Виктору, отошел от бара.
      - Прекрасное начало, - процедил сквозь зубы Ребров. - Чувствуется, что мы понравились друг другу. Не удивлюсь, если это знакомство перерастет в крепкую мужскую дружбу.
      Он залпом выпил свой стакан виски и, взяв еще одну порцию, побрел по залу. Вскоре он наткнулся на Машу Момот, оживленно болтавшую о чем-то с двумя директорами, что сидели рядом с Виктором в самолете. Глаза у этих жизнелюбивых мужчин горели недвусмысленным огнем, и было от чего. Маша надела на прием короткое черное облегающее платье, на него материи пошло не больше, чем на два мужских носовых платка. Бог и так не обидел ее ростом, но сейчас, в туфлях на высоких каблуках, она казалась на голову выше своих собеседников.
      - Идите скорей сюда! - обрадовалась Маша, увидев Виктора. - Здесь нападают на нашу родную российскую прессу. Мне одной пришлось отбиваться от двоих.
      - Если я правильно понимаю причину, по которой они на вас нападают, грубовато пробурчал Ребров, - то буду на их стороне.
      Собеседники Маши рассмеялись, но это не остудило их пыл. Один из директоров, в массивных роговых очках, постоянно сползавших у него на кончик носа, фамильярно схватил Виктора за локоть и задал вопрос, вполне годившийся для многочасовой дискуссии:
      - Скажите, вы тоже считаете, что наши газеты можно считать психически здоровыми?!
      - Медицинскими темами я в общем-то не занимаюсь, - попытался вывернуться Ребров. - А почему вы так не любите моих коллег?
      - Нет, это не мы журналистов, а вы нас не любите! В стране не осталось, наверное, ни одного руководителя более или менее крупного предприятия, которого бы не обгадили, пардон, в печати или на телевидении. С тех пор, как в России началась перестройка и экономические реформы, нас обвиняли во всех смертных грехах: начиная с того, что мы поделили между собой государственную собственность или просто разворовываем свои предприятия, и заканчивая тем, что мы поддерживаем коммунистов.
      Неприятное чувство опять кольнуло Виктора. Он подумал, что теперь-то уж точно речь зайдет о смерти президента "Русской нефти", но и в этот раз обошлось.
      - Признайтесь, что вы тоже не раз смешивали моих коллег с грязью, - не отставал директор.
      - Я только собираюсь это сделать после вашего съезда, - отшутился Виктор.
      - Вот, смотрите, в этом вся наша пресса! - победно заключил директор, в очередной раз передвигая свои массивные очки на переносицу. - Ни одного ответа в простоте. Любой журналист, только-только оторвавший свой зад от скамьи на факультете журналистики, - речь, конечно, не о присутствующих, считает, что он умнее всех, учит нас, как надо проводить экономические реформы. И этот юношеский снобизм выдается в России за свободу слова! Вы согласны со мной? - опять обратился он к Виктору.
      - Вы пытаетесь втянуть меня в спор, который не имеет логического разрешения.
      - Никуда я вас не втягиваю. Просто ответьте: вот вы, лично, знаете, как делать реформы в России?
      - Давайте остановимся на том, что у нас нет ни хороших директоров, ни хороших журналистов. Мы вполне стоим друг друга, - все еще не оставлял надежду на компромисс Ребров.
      - Демагогия! - заключил его собеседник. - Вы пытаетесь меня запутать.
      - Нет, это я сказал, что наш спор не имеет логического разрешения. Единственное, в чем я с вами полностью согласен, так лишь в том, что главная проблема нашей страны - это российский снобизм. Причем я имею в виду не только журналистов. Все мы кичимся какой-то никому не понятной русской душой, рассуждаем о таланте русского народа, а сами никак не можем научиться, простите, смывать за собой в общественном туалете.
      - Напрасно вы так говорите, - встрепенулся молчавший до сих пор другой директор. - Русский народ велик и талантлив.
      - Господи! И вы туда же! - завопил Ребров. - Мне надо срочно что-нибудь выпить.
      - Вы просто сбегаете, но учтите, что наш спор еще не закончен.
      - Знаю я эти российские споры: пока не прикончите собеседника - не успокоитесь, - бросил Ребров. - Ну, хорошо, присылайте завтра на рассвете своих секундантов, и мы продолжим...
      Вскоре началась официальная часть вечера. К установленному на невысокой эстраде микрофону подошел Алексей Большаков, и вся, уже порядком разогретая спиртным, толпа придвинулась к нему.
      Президент Союза молодых российских предпринимателей выглядел явно моложе своей паствы, однако держался очень уверенно, его жесты, слова выдавали опытного функционера. Главный смысл произнесенной Большаковым речи заключался в том, что со дня предыдущего съезда прошел уже год, в течение которого сделано немало важных дел, а в организацию принято много новых членов. Поэтому возникла необходимость уточнить задачи, познакомиться.
      - Все мы хотим жить в нормальной стране, - мягким баритоном выводил Большаков, - и для этого каждый из нас и все мы вместе должны что-то сделать. Хорошо уже то, что вы оторвали свои тяжелые директорские задницы от своих удобных кресел и приехали сюда, чтобы встретиться со своими единомышленниками, друзьями.
      После еще свежих в памяти занудных коммунистических съездов и собраний, сопровождавшихся патетическими, насквозь лживыми речами, короткое выступление по существу, особенно упоминание тяжелых на подъем директорских задов, выглядело не банально, человечно и встречено было одобрительными возгласами, смехом, аплодисментами. Приятное впечатление оставляла и правильная речь Большакова: он не употреблял слов-паразитов, не увлекался сложносочиненными предложениями, и все его выступление легко можно было разбить на простые составляющие - первое, второе, третье и так далее. Так что, кроме небольшого излишнего веса, других бросающихся в глаза недостатков в предводителе юных предпринимателей Ребров не смог обнаружить, что его серьезно огорчило.
      Он даже придрался к совершенно незнакомому человеку, без особого на то основания. Когда все уже выстроились в очередь к столам с едой, в ответ на шутку какого-то симпатичного мужчины лет сорока, что, кроме заливной осетрины и салата "оливье", в русских ресторанах ничего не могут готовить, Ребров ухмыльнулся:
      - Представляю, что у вас должно твориться на душе: приехали на съезд, а здесь вас кормят самой банальной осетриной и купаться приходится в банальном Черном море.
      Чтобы вернуть себе нормальное расположение духа после выступления Большакова, Виктору пришлось серьезно поупражняться со стаканами. К счастью, собравшаяся в зале российская деловая молодежь охотно составляла ему в этом компанию.
      3
      Когда Ребров подошел к бару в пятый или шестой раз, он опять столкнулся с Машей Момот.
      - Ну как вам вечеринка? - спросил он. - Чувствуется, что родители присутствующих здесь молодых предпринимателей даже не догадываются, чем занимаются их чада.
      - Да, их детки и пьют много, и нахальны не в меру. Сейчас я вынуждена была поклясться одному настойчивому господину, что выпью с ним вина. От этого хочется поступить так, как Анна Каренина. Кстати, вы говорили, что знаете, где здесь море. А где железная дорога?
      - Давайте пойдем поищем, - предложил Ребров. - А можно просто погулять у моря. Вы, кажется, до него сегодня так и не добрались?
      - Прекрасная идея! - обрадовалась Маша. - Вы меня похищаете, и я ничего не могу с этим поделать.
      Спускаясь по ступенькам ресторана, она споткнулась, и удержалась на ногах только потому, что уцепилась за руку Виктора. Это небольшое происшествие вызвало у нее приступ смеха, и он почувствовал, что она прилично выпила.
      После залитого светом ресторана южная ночь казалась особенно темной, а звезды своими размерами и ярким блеском напоминали солдатские пуговицы перед смотром. По обеим сторонам широкой аллеи, которая вела от гостиницы к берегу, росли магнолии, кусты олеандра и роз, и вся эта пышная растительность источала в это время суток одурманивающие ароматы.
      Море сонно шуршало галькой, не обращая внимания на полную, нахальную луну. А по изогнутому побережью были рассыпаны огни других отелей, и откуда-то издалека доносилась музыка.
      - Как в сказке. Что мы с вами делали в ресторане?! - с наигранной грубостью спросила Маша, словно Ребров был в чем-то виноват.
      Она сняла туфли и пошла вдоль берега, но ступать по гальке босыми ногами было все же больно, и вскоре они присели на оставленные кем-то прямо у моря лежаки. Закрыв глаза, Маша несколько раз вздохнула полной грудью и опять засмеялась.
      - Я сегодня весь вечер наблюдал за вами, - сказал Виктор.
      - Как это расценивать? - проворковала она.
      - Похоже, вы задались целью переговорить в ресторане со всеми и всех очаровать.
      - В самом деле? Это было заметно?
      - Да, - подтвердил Ребров.
      - У меня голова пошла кругом от такого количества денежных мешков, откровенно призналась Маша.
      - Все так банально?
      - Смотрите, там запускают ракеты! - быстро заговорила она, словно не слыша, что сказал Виктор.
      Какое-то время они молча смотрели, как где-то вдалеке над морем гроздьями рассыпались разноцветные огни.
      - Вам когда-нибудь хотелось чего-нибудь так, ну хоть... задавись? наконец спросила Маша задумчиво.
      - Да. Например, прямо сейчас.
      Однако она была так увлечена своими мыслями, что не отреагировала на рискованную шутку или сознательно не заметила двусмысленности.
      - У меня есть мечта. Я хочу издавать свою газету... или журнал, продолжила Маша. - Только надо найти приличного спонсора. И этот съезд хорошая возможность прощупать сразу целую кучу денежных мешков... Конечно, все они мерзавцы... Но я вытрясу из них деньги! - с упрямством не вполне трезвого человека добавила она.
      При свете луны было видно, как у нее, совсем не по-женски, шевельнулись желваки.
      - А что это будет за издание - экономическое, политическое? поинтересовался Ребров.
      - Да хоть эротическое, - засмеялась Маша. - Почему бы и нет?! Буду устраивать на страницах журнала читательские дискуссии на тему: "Эрекция на всю ночь! Возможно ли это?" Или публиковать проблемные статьи под заголовком типа: "Что вы знаете о мастурбации?"
      Она легла на спину, подложив под голову ладони, и, когда начала говорить опять, сразу перешла на "ты":
      - Извини, я немного выпила и болтаю всякую ерунду... Но насчет газеты или журнала - это правда. Я хочу выпускать много газет. А почему нет? Сейчас время неограниченных возможностей. На этом переломе люди за год делают миллионные состояния. Газеты плодятся как кролики. Если раньше ты должен был всю жизнь лизать задницу коммунистической партии, чтобы стать главным редактором какого-нибудь гнусного отраслевого журнала, то теперь можно все и сразу. Только... - она скорчила гримасу, - только надо найти эти проклятые деньги.
      - Кстати, в последнее время у меня сложились не очень хорошие отношения с моим начальством. Не исключено, что придется уходить из "Трибуны". И если ты - потенциальный издатель, то, возможно, в расчете на будущее трудоустройство мне стоит приударить за тобой, - также перешел на "ты" Виктор.
      - Ты собираешься ухаживать за мной из чисто меркантильных соображений, где-то даже пересиливая себя? - приоткрыв один глаз, строго поинтересовалась она.
      - Говорить об этом женщине, конечно, неприлично, но опускаться до вранья я тоже не собираюсь.
      Теперь уже ее смех был чувственным и немного загадочным. Ребров подумал, что ошибиться он никак не может, и, нагнувшись, поцеловал Машу. В отличие от рук, ее губы оказались совсем не такие, как у манекена, - они были горячие и влажные.
      Он почувствовал, как откуда-то изнутри его вдруг вырвалось яростное желание. Оно было такое большое, что не помещалось в его теле и рвалось наружу. Почти не контролируя себя, Виктор больно сжал ее руками, однако она лишь слабо вскрикнула, не испугавшись этой силы, а поддаваясь ей всем телом.
      Они занялись любовью прямо на берегу, не обращая внимания на то, что в свете яркой луны их было хорошо видно. Потом они купались голые в море, а когда продрогли от вдруг поднявшегося ночного бриза, пошли в гостиницу, пили на балконе у Виктора захваченный им еще из Москвы коньяк и делали массу всяких глупостей, только добавивших различных странных пятен в этом номере, перевидавшем всякое.
      4
      Проснувшись утром, Ребров обнаружил, что Маши Момот рядом с ним уже нет. Не ощущал он и присутствия в гостиничном номере отдельных частей своего тела. Зато его голова была именно здесь и назойливо напоминала о себе тупой болью.
      Солнце стояло уже по-летнему высоко, и день обещал быть таким же жарким, как и вчера. Под балконом пальмы отстукивали своими жесткими листьями какие-то бодрые латиноамериканские ритмы, но Виктора это не очень зажигало.
      Окончательно прогнала сон лишь мысль о том, что весь вчерашний день он не включал телевизор, хотя за это время могла появиться какая-нибудь новая информация, имевшая отношение к смерти президента "Русской нефти". Чтобы прояснить ситуацию, можно было бы и просто позвонить в редакцию Роману Хрусталеву. Однако Виктор решил в конце концов ничего не делать.
      В соответствии с программой на текущий день, съезд должен был начать работу в десять часов утра. А до этого Ребров успел поплавать в море, побриться, постоять под душем, позавтракать и опять полюбить жизнь.
      Ровно в десять он уже сидел вместе с другими участниками съезда под большим полотняным навесом, который был натянут на аккуратно подстриженной зеленой лужайке, недалеко от гостиницы, преисполненный решимости поработать в это утро с максимальной эффективностью.
      После краткого вступительного слова Большакова и определения регламента, начались выступления участников. Вначале Виктор добросовестно пытался что-то записывать, но часа через два обнаружил в своем блокноте всего несколько неоконченных фраз, сложную геометрическую фигуру, рисунок парохода с дымящейся трубой и женский профиль с пририсованной к нему большой грудью.
      Пока шло первое заседание съезда, недалеко от полотняного навеса официанты из ресторана поставили несколько столов, на которые водрузили подносы с чашками и термосы с чаем и кофе. И как только объявили перерыв, все дружно потянулись к столам.
      Наливая себе кофе, Ребров увидел подходившую со стороны гостиницы Машу Момот.
      - Привет! - окликнул он ее. - Тебе что-нибудь взять?
      - Кофе, - хмуро буркнула она.
      Взяв чашки, они отошли на край лужайки и укрылись в тени могучего платана.
      - Было интересно? - спросила Маша, прихлебывая слишком крепкий и не очень горячий кофе.
      - Удивительное дело, - почесал затылок Виктор, - с чего бы ни начинали выступающие на этом съезде, заканчивали они одним и тем же: рассуждениями о том, как пропихнуть человека из Союза молодых российских предпринимателей, а то и нескольких в парламент. По-моему, ничто другое их не волнует.
      - А ты думал, что здесь будут обсуждать, как помочь молодому бизнесмену Пупкину из какого-нибудь Верхне-Уральска начать свое дело?
      - Ну... хотя бы ради приличия...
      Впечатления от первых часов работы съезда немного скрасил Большаков. После перерыва он своим прекрасно поставленным голосом подвел краткие итоги дискуссии, заявив при этом, что продвижение людей союза в Государственную думу - это не самоцель, а один из способов решения стоящих перед их организацией задач. Ведь влияя на работу парламента, можно будет провести необходимые законы, которые создадут в стране климат, благоприятный для предпринимательской деятельности, для реализации творческого потенциала молодых бизнесменов.
      - Чувствуется бывший комсомольский функционер, - сказала Маша, объяснит все, что угодно. Даже почему я до сих пор не вышла замуж.
      После перерыва она села вместе с Ребровым, но потом, шепнув, что ей надо переговорить кое с кем, стала переходить с места на место, продолжая прощупывать и охмурять директорскую братию. Впрочем, подолгу она нигде не задерживалась. Исключение составил лишь рыжеволосый, веснушчатый мужчина лет пятидесяти, который, как припомнил Виктор, был президентом крупного акционерного общества откуда-то из Подмосковья.
      За одним столом с этим коренастым мужиком Маша сидела и вечером, когда всех участников съезда повезли ужинать в ресторан при форелевом хозяйстве, расположенном километрах в двадцати от города, на склоне живописных гор. Вместе они ехали и в автобусе, отвозившем подвыпившую, шумную публику назад в гостиницу. Поэтому Ребров очень удивился, когда около полуночи к нему в номер постучали. Открыв дверь, он увидел свою соседку.
      - У тебя такой вид, словно я - твоя жена, а у тебя в номере - голая женщина, - пробурчала Маша, довольно бесцеремонно отодвигая Виктора в сторону и проходя сразу на балкон.
      - Я просто попытался отгадать, кто бы это мог прийти ко мне сегодня вечером? Мои предположения простирались от американского президента до тебя. Но ты в этом списке была на последнем месте. - Ребров поплелся за ней на балкон, болтая всякую ерунду и пытаясь казаться развязным. - Приеду в Москву - сразу подам заявление об уходе. Какой я, к черту, журналист. Нисколько не разбираюсь в людях.
      - Ты имеешь в виду меня? - спросила Маша.
      - Нет, твоего рыжего кавалера. Я уже встречался с такими мужиками: улыбка у них деревенская, а зубы - как у бультерьера. Я был абсолютно уверен, что он вцепился в тебя мертвой хваткой. А ты приходишь целая и невредимая. Это, знаешь, удар по моему профессиональному самолюбию. Нет, я точно подам заявление об уходе.
      - Не напоминай мне о нем, - поморщилась она. - У тебя осталось что-нибудь выпить?
      - Представляю! - продолжал ёрничать Ребров, направляясь за остатками вчерашнего коньяка и стаканами. - Он, наверное, оказался похотливым мерзавцем, у которого в мыслях - только "одно". Конечно, где такому понять чувства чистой, восторженной, где-то даже наивной девчонки, которая...
      - Перестань!
      Маша взяла стакан и отхлебнула приличный глоток коньяка.
      - У тебя что-то случилось? - уже серьезно спросил он.
      - Ничего особенного, - махнула она рукой, - если не считать того, что я начинаю бросаться на каждого, кого хотя бы теоретически можно рассматривать как потенциального спонсора...
      - Не переживай. Раскаяние тебя будет мучить до тех пор, пока ты не получишь деньги.
      - В том-то и дело, что девяносто девять процентов этих мерзавцев, обещая помочь, нагло врут. Смотрят тебе в глаза, улыбаются, распускают свои ручищи... и врут! А я, прекрасно это понимая, тоже им улыбаюсь. Убила бы их всех!
      В этот момент ей и в самом деле лучше было не давать в руки никакого оружия, включая пилку для ногтей.
      - Это уже похоже на раскаяние, - заметил он.
      - Возможно.
      Они помолчали, наблюдая, как над морем на посадку заходит самолет, нервно мигая сигнальными огнями.
      - Обидно только, что для покаяния ты выбрала именно меня, - с шутливым трагизмом вздохнул Ребров. - Похоже, в твоих глазах я - один из немногих мужиков, у которых нечего просить и которым можно только изливать свои грехи.
      - Может, у тебя и нет мешка денег, но ты далеко не святоша, чтобы я тебе каялась. Уж я-то точно это знаю, - засмеялась она, запустив пятерню ему в волосы.
      - Мне больно!
      - Приятно слышать.
      - Отпусти! Мне больно!
      Ареной для борьбы они вскоре сделали кровать и остаток ночи провели практически так же, как и предыдущую.
      5
      На следующий день программой съезда была намечена работа по секциям. Однако к десяти часам все опять собрались на лужайке под полотняным навесом. Стало известно, что рано утром из Краснодара в Сочи примчался почетный председатель Союза молодых российских предпринимателей известный политик и бизнесмен Владимир Груднин. В снятом для него люксе он с дороги приводил себя в порядок и вот-вот должен был появиться перед народом.
      Каждый раз, когда очередное правительство уходило в отставку - а в России это происходило чаще, чем приносит котят бездомная кошка, - Груднина называли в числе наиболее вероятных кандидатов на должность премьера. Только вот, чтобы занять этот высокий пост, ему все время чего-то не хватало. Пытаясь переломить ситуацию в свою пользу, он участвовал во всех заметных политических мероприятиях, забрасывал средства массовой информации программами переустройства российской экономики и с необычайной скоростью учреждал десятки новых партий, движений и объединений. Поэтому Большакову оказалось довольно просто уговорить его стать еще и почетным председателем Союза молодых российских предпринимателей.
      Помимо активной деятельности в столице, Груднин успевал мотаться по регионам, заручаясь поддержкой местных властей и "промышленных генералов". А в последние дни он как раз совершал поездку по городам Северного Кавказа и на одни сутки специально заехал в Сочи на съезд.
      В ожидании своего почетного председателя собравшиеся под полотняным навесом юные бизнесмены активно обсуждали карьерные перспективы Груднина и все сходились во мнении, что лучшую кандидатуру на пост главы российского правительства трудно себе и представить. Его даже называли здесь не иначе, как "теневой премьер-министр". И хотя в подобной формулировке существовала очевидная натяжка, возведение в премьеры почетного председателя Союза молодых российских предпринимателей обещало такие заманчивые перспективы для его членов, что удержаться от волнующих фантазий было трудно даже умудренным опытом и битым жизнью директорам.
      Общая эйфория была настолько велика, что, когда Владимир Груднин наконец-таки появился, его встретили бурными аплодисментами и тут же окружили со всех сторон. "Теневой премьер" был невысок ростом, сухощав, широкоплеч, его слегка побитая оспинами кожа на лице туго обтягивала скулы, и внешне он больше был похож на комдива времен Гражданской войны, чем на экономического гуру в эпоху реформ.
      Говорили, что еще совсем недавно он был бригадиром, затем начальником цеха и, наконец, директором небольшого завода стройматериалов. И в то время, когда руководители гигантских предприятий, всегда беспрекословно выполнявшие приказы министерских чиновников, с покорностью приговоренных к смерти ожидали, чем обернутся для них затеянные в стране реформы, Груднин чуть ли не первый в стране акционировал свой крохотный заводик и с лозунгами "Даешь частную собственность и рынок!", "Даешь народный капитализм!" бросился завоевывать политические высоты. Впрочем, в его судьбе отражались вековые российские традиции: в смутные времена лидеры всегда поднимались из низов.
      - Скажите, - выкрикнул кто-то из плотно окружившей Груднина толпы, это правда, что вас приглашают занять должность первого вице-премьера в нынешнем правительстве?! И согласитесь ли вы на это?
      - Разве я похож на человека, которому нравится находиться в одной компании с трупами, пусть и политическими?! - тут же парировал поднаторевший в публичных дискуссиях "теневой премьер". - Согласитесь, уважающему себя человеку находиться в такой компании просто неприлично...
      Все одобрительно засмеялись, так как в России вряд ли можно было найти человека, довольного действиями властей, особенно с тех пор, как в стране начали проводить реформы.
      - А какую экономическую программу вы будете осуществлять, если станете премьером?
      - Прежде всего отмечу, что, в отличие от нынешнего правительства, у моей команды такая программа имеется. В двух словах о ней не расскажешь, но ее стержень - содействие структурной перестройке предприятий и прекращение разворовывания страны. Кстати, я думаю, что в будущем к разработке государственных экономических программ мы будем привлекать и специалистов вашего союза. Только, конечно, прежде всего мне нужно стать премьером, и здесь я надеюсь уже на вашу помощь.
      По последовавшим за этим многочисленным одобрительным возгласам можно было понять, что такая помощь, конечно же, будет оказана, хотя никто не знал, в чем она должна заключаться.
      Как раз в этот момент Ребров увидел Машу Момот, которая, двигаясь по кругу, искала возможность пробиться поближе к "теневому премьеру".
      - Не советую, - дотронулся до ее руки Виктор, - затопчут почитатели.
      - Что? - рассеянно повернулась к нему Маша, а когда до нее дошло, что он сказал, она попыталась отшутиться: - Ты же знаешь, что женское любопытство - хуже наркомании. Я собой уже не управляю... Позвольте! Своим хрупким плечом, как в масло, врезалась она в живую стену.
      Владимира Груднина терзали в толпе вопросами еще минут десять, пока Большаков не придал этому коллективному выражению любви и обожания организованный характер, потребовав, чтобы все расселись по своим местам. Виктор придержал стул для Маши, но она села в первом ряду, прямо перед поймавшим вдохновение "теневым премьером", и бурно реагировала на все, что он говорил.
      В следующий раз Ребров перебросился с ней парой слов только перед обедом. Он поймал ее за локоть, когда она, вместе с источавшим энергию Грудниным и еще несколькими его почитателями, проходила через холл гостиницы в сторону ресторана.
      - Что за спешка? - шутливо начал Виктор. - Боишься, что юные предприниматели съедят все котлеты и выпьют весь компот?
      Маша Момот затанцевала на месте, с нетерпением поглядывая вслед удалявшейся компании.
      - Я уже почти дожала его, - как в бреду забормотала она. - Он может быть мне полезен больше, чем кто-либо другой. За ним - реальная сила, деньги. И он согласился со мной, что для реализации своих политических амбиций ему теперь нужна своя газета... Такой шанс! Правда глупо было бы его упустить? Ты как считаешь?