- Мерзавец!!- произнесла она сквозь зубы, при этом наклонила голову, словно собиралась его боднуть. - Какой же ты мерзавец! Значит, я опять понадобилась тебе только для того, чтобы помочь бороться с Шелестом?! Чтобы украсть у него кассету?!
      - Послушай, ты единственная из моих знакомых, кто может попасть в его кабинет, - сказал Виктор и попытался ее успокоить: - У меня нет человека дороже тебя. Клянусь! Ты даже не представляешь, как мне без тебя плохо. Но пойми, сейчас я в безвыходном положении... Я не могу отступить перед Шелестом и Кролем. Ты первая начнешь меня за это презирать, даже не признаваясь себе... В твоих глазах я навсегда, на всю жизнь останусь проигравшим. Ты же сама сказала, что эти подонки перешли все допустимые границы. Их надо остановить...
      - Твое проклятое гипертрофированное самолюбие тебе дороже всего! воскликнула Анна. - А ты подумал, что будет, если меня застанут в тот момент, когда я буду рыться в столе Шелеста?! Как я вообще зайду в кабинет без него?!
      Она попыталась встать, но он удержал ее за руку:
      - Ты можешь сказать его секретарю, когда Шелест куда-нибудь отлучится, что забыла в кабинете начальника какие-то бумаги, очки... да мало ли что еще?
      - Пусти! - Она вырвала руку и поднялась, чтобы уйти, но потом задержалась еще на секунду. - Ты даже не подумал, как для меня унизительно сознавать, что ты вспомнил обо мне только в связи с твоим идиотским соперничеством с Шелестом. Я тебе этого никогда не прощу!!
      Провожая Анну взглядом, Виктор подумал, что ее устойчивый отрицательный рефлекс на Шелеста и Кроля, как на бандитов, - это уже очень много. Возможно, это даже больше, чем он хотел добиться, начиная всю эту кампанию. Теперь вполне можно считать, что жизнь прожита не зря.
      4
      С тех пор как Ребров перебрался из провинции в Москву, он усвоил несколько очень важных для проживания в столице правил. И одно из главнейших заключалось в следующем: если не хочешь отравиться водкой, которую в середине девяностых годов в России подделывали все, кто угодно, то нужно не полениться и дойти до Елисеевского гастронома на Тверской. Именно там Виктор и приобрел бутылку фирменной кристалловской "Столичной", батон ржаного хлеба, баночку маринованных огурцов и тонко нарезанный душистый сыр.
      Со всей этой снедью он зашел в "Народную трибуну" к Стрельнику и застал своего друга у компьютера - тот с глубоким отвращением перечитывал только что написанную им заметку.
      Когда Ребров поставил на стол бутылку, Игорь на секунду оторвался от экрана и строго заметил:
      - Мне надо кровь из носа дописать материал!
      После появления ржаного хлеба и сыра Стрельник уже не был столь категоричен:
      - Работы - выше головы.
      А когда на свет были извлечены маринованные огурчики, он шумно отодвинул кресло, подошел к двери и закрыл замок.
      - Хорошо, что ты пришел, - сказал он. - Сил больше нет перечитывать эту галиматью!
      Игорь достал стаканы, нож и стал резать хлеб, предварительно расстелив извлеченные из принтера белые листы бумаги, на которых могла бы быть отпечатана какая-нибудь статья, но судьба уготовила им более соблазнительную перспективу: впитать в себя капли водки, огуречного рассола и жир швейцарского сыра.
      - Как твои дела? - поинтересовался Стрельник, извлекая из банки маринованные огурчики.
      - Я уже не работаю в Государственной думе, - проинформировал своего друга Ребров. - Сегодня утром Большаков меня выгнал.
      - Прекрасная новость! Теперь я вижу, что наш парламент постепенно все-таки очищается от людей с низкими моральными качествами. Кстати, все это как-то связано с тем дружеским визитом в твою квартиру головорезов из банка?
      - Звенья одной цепи, - подтвердил Виктор. - Эти события неразделимы, как Сцилла и Харибда, Орфей и Эвридика, Смит и Вессон... Или последнее из другой оперы?
      - Это неважно, - успокоил его Стрельник. - Важна суть того, что произошло, а именно: ты, как бесстрашный рыцарь, с открытым забралом бросился в бой со всей российской мафией. Кончилось же это тем, что тебе намяли бока и вышвырнули на улицу. Правильно?
      - Правильно.
      - Отсюда логически вытекает мой первый тост, - поднял Игорь стакан. За дружбу!
      - А при чем тут это? - удивился Виктор.
      - Если бы у тебя не было настоящего друга, в той ситуации, в которую ты попал, тебе пришлось бы нажираться до поросячьего визга в одиночестве.
      Выпив бутылку водки, друзья перебрались в бар при ресторане гостиницы "Пекин", а еще через пару часов они обнаружили, что сидят в чешском пивном ресторане на Кудринской площади. Процесс перемещения из гостиницы в пивнушку в памяти у них не отложился, поэтому они пришли к выводу, что столкнулись с каким-то неизученным явлением переноса физических тел усилием воли. Когда Игорь чуть не опрокинул локтем свою кружку, он решительно встал, яростно протер осоловелые глаза и заявил:
      - Все! Я иду спать. Будем считать, что поминки по тебе прошли успешно.
      Стрельник жил на Маяковке, и Виктор довел его до самого подъезда, а потом пешком отправился домой. Ночная Москва еще не спала, давая множество удивительных примеров мирного сосуществования старой России и новой: в Мамоновском переулке на чахлом газоне напротив Театра юного зрителя интеллигентная старушка выгуливала перед сном облезлого мопса, а рядом какие-то крутые ребята, не выходя из громадного джипа, выбирали себе проституток, построив полукругом и осветив фарами не менее пятнадцати жалких, накрашенных девчонок.
      Ребров посидел еще немного на Тверском бульваре, и когда добрался до своей обители, было далеко за полночь. Он уже собирался свернуть во двор, как стоявшая чуть впереди у бордюра машина мигнула фарами. Дверца у нее открылась, и из автомобиля вышла Игнатьева. Только теперь Виктор узнал ее белый "форд".
      Анна быстро подошла к нему и молча протянула маленький бумажный сверток.
      - Что это? - спросил Ребров, прекрасно понимая, что находится внутри.
      - Набор цветных ниток для вышивания крестиком.
      Она повернулась и пошла к машине.
      - Подожди!
      - Я жду тебя с семи часов вечера, - бросила Анна через плечо.
      Виктор догнал ее уже у машины и придержал дверцу:
      - Как тебе это удалось?
      - Нет никакого смысла рассказывать, - саркастически усмехнулась она.
      - Почему?
      - Потому что ты поверишь только в одно объяснение: что я отдалась Шелесту на его рабочем столе и, пока он делал свое дело, незаметно вытащила кассету из верхнего ящика.
      - Может быть, зайдешь? Нам не мешало бы поговорить, - без всякой надежды предложил Виктор.
      - Чувствую, у тебя был приятный вечер. Не хочу его портить! - резко сказала Анна.
      Она захлопнула дверцу машины, завела мотор и, сорвавшись с места, уже через пару секунд была в конце переулка, помигала сигналом поворота и скрылась за углом.
      Поднявшись к себе, Ребров еще в прихожей разорвал пакет из обычной писчей бумаги, заклеенной скотчем. Внутри была именно та самая магнитофонная кассета из прозрачного пластика. Он узнал ее потому, что, переписывая пленку, дабы ничего не перепутать, поставил шариковой ручкой на своей кассете крохотную точку в углу.
      После этого Виктор проверил все замки на двери и везде погасил свет, чтобы никто не мог обнаружить его присутствия в квартире. А рано утром он опять занял свой, уже привычный, пост у следственной части Генеральной прокуратуры, подозрительно присматриваясь к каждому проходившему мимо человеку, к каждой проезжавшей мимо машине.
      Ему пришлось подежурить здесь почти два часа, пока наконец не подъехал на служебной черной "Волге" Рукавишников. Перехватив его у входа, Ребров молча протянул кассету.
      - Как вам удалось ее вернуть? - с удивлением спросил следователь.
      - Это неважно, - устало потер лоб Виктор и тут же попытался прояснить вопрос, который мучил его всю ночь: - Скажите, а возможен ли вариант, что эта пленка в прокуратуре просто исчезнет, растворится, будто ее и не было?
      - Ничего не могу исключать, - честно признался следователь, - но я постараюсь, чтобы этого не случилось.
      Ребров помялся.
      - А насколько высоки шансы, что теперь делу дадут ход?
      Рукавишников пожал плечами.
      - Не знаю. Пока я даже не прослушал вашу пленку.
      - Действительно, - согласился Ребров. - А можно мне вам позвонить?
      - Не думаю, что в этом есть смысл. Если ваша кассета способна сдвинуть дело с мертвой точки, то вы сами все увидите и услышите. Шума будет более чем достаточно.
      Говорить было уже не о чем, однако Реброву казалось ненормальным просто так уйти, оставив магнитофонную кассету, из-за которой его избили, выгнали с работы и которая стала причиной его окончательного разлада с любимой женщиной.
      - Но вы сами-то заинтересованы в том, чтобы дать делу ход? - уже с раздражением спросил он.
      - Я не имею права быть заинтересованным лицом. Я могу быть только объективным, - явно из вредности подсыпал соли на свежую рану Рукавишников и скрылся за дверью следственной части.
      Глава XXVIII
      КАК ПРИМИРИТЬСЯ
      С ЭТОЙ СТРАНОЙ
      1
      Если бы каким-то студентам-медикам, специализирующимся на психиатрии, надо было написать практическую курсовую работу, то Ребров представлял бы для них идеальный объект для наблюдений. Причем проявлявшиеся у него симптомы были настолько очевидны, ярко выражены, что даже отпетые прогульщики из числа будущих эскулапов абсолютно точно назвали бы его состояние заторможенным.
      В последние несколько дней у Виктора не было ни желания, ни сил чем-нибудь заниматься, и большую часть времени он сидел в кресле у окна, тупо смотрел на Кремль и в две тысячи первый раз прослушивал рахманиновскую Литургию Иоанна Златоуста.
      Он очень любил это музыкальное произведение, но вновь и вновь слушал его еще и потому, что пластинка с Литургией была единственной, которая уцелела после налета гвардейцев Рудольфа Кроля. Во время погрома она находилась на диске проигрывателя и именно по этой причине не погибла под каблуком упивавшегося своей властью и силой Мальчика.
      Впрочем, более опытные психиатры явно отметили бы, что при всей своей заторможенности Ребров еще не впал в состояние полной прострации, когда человек становится абсолютно безразличным ко всему окружающему. Его мысли были заняты Анной Игнатьевой, а точнее, он буквально сходил с ума от страха, что шакалы Кроля доберутся и до нее.
      После того как Ребров отдал кассету Рукавишникову, он вернулся домой и сразу завалился спать, так как всю предыдущую ночь провел в какой-то полудреме, опасаясь очередного визита незваных гостей. А проснувшись, сразу же ощутил это парализующее чувство близости чего-то непоправимого.
      Виктор вдруг отчетливо понял, что даже если все сложится самым наилучшим образом и Рукавишникову теперь удастся дать ход тем материалам, которые у него имеются, то на это уйдет немало времени. Тогда как исчезновение магнитофонной пленки может быть обнаружено уже сегодня, сейчас. И реакция Шелеста, а тем более Кроля будет мгновенной и очень жесткой.
      Конечно, Анна не единственная, кого станут подозревать в похищении кассеты. Наверняка в кабинет президента банка могли заходить и другие люди - секретари, помощники. Но для Кроля такая головоломка - не более чем задачка на простые арифметические действия.
      Осознав все это, Ребров впал в панику. Ему захотелось немедленно забрать Анну из банка, как-то защитить ее, спрятать от возможных неприятностей. И он кинулся ей звонить, чтобы убедиться, что с ней пока ничего не случилось.
      Его телефон мог по-прежнему прослушиваться, поэтому Виктор побежал на улицу искать телефон-автомат, чтобы не навредить Анне еще больше. В тот день ее долго не было на месте, и он обливался холодным потом от ужаса, предчувствуя самое плохое. А когда она, наконец, ответила, закричал в трубку:
      - Где ты была?! У тебя что-то случилось?!
      - Это тебя уже не касается. Больше никогда, понимаешь, никогда в жизни мне не звони! - сказала Анна и повесила трубку.
      В ее голосе слышалась смертельная обида, лишающая всякой надежды на примирение.
      Но Виктор продолжал звонить по много раз в день, удовлетворяясь уже тем, что она поднимает трубку, а значит - жива и здорова. И все это время он мучился одними и теми же вопросами. Почему до сих пор не обнаружено исчезновение кассеты? А если обнаружено, то почему на это нет никакой реакции? Каким образом он сможет узнать, что Анне что-то угрожает и какие у него есть возможности ее защитить? Не находя ответов, он опять шел звонить.
      Скоро Виктор изучил расположение всех телефонов-автоматов в округе и даже знал характер, особенности каждого из них. У одного была хроническая ангина, и он страшно хрипел, другой подолгу раздумывал, прежде чем соединить, третий страдал клептоманией и бессовестно воровал жетоны. Но даже самые порядочные и морально здоровые из этих аппаратов были бессильны помочь Реброву, если на другом конце его не хотели слышать.
      Однажды Виктор попытался перехватить Анну в конце рабочего дня, чтобы убедить ее немедленно бросить все и отправиться с ним на какое-то время в другой город. Но, заметив его еще издали, она опять зашла в банк, а потом появилась уже с какими-то женщинами, дошла с ними до своей машины и быстро уехала. После этого Ребров как раз и впал в то самое заторможенное состояние, из которого выходил, только чтобы опять сбегать к телефону-автомату.
      Впрочем, выбегая по утрам звонить, он заодно покупал газеты, хотя не читал их, а просто пробегал глазами в поисках интересующей его информации. Но только на пятый день своих мучений Ребров прочитал в "Коммерсанте", в колонке деловой хроники, что премьер так и не подписал правительственное постановление, в котором упоминалось так называемое общественное движение содействия структурной перестройке экономики "Новая Россия - XXI век".
      А вечером в информационных программах всех телеканалов прошло сообщение об аресте начальника службы безопасности банка "Московский кредит" Рудольфа Кроля и нескольких его ближайших сотрудников. Ничего внятного по поводу причин их задержания не сообщалось, да Виктору это было уже и не интересно.
      Дальше события развивались еще стремительнее. Через день газеты напечатали сенсационную новость о решении властей перевести ряд счетов Государственного таможенного комитета из "Московского кредита" в другой банк. Это означало, что кто-то, в чьей власти была регулировка финансовых потоков в стране, рассердился не на шутку: Шелесту не просто мстили, его буквально уничтожали. Счета таможни - это был тот неиссякаемый источник, на котором бывший вице-премьер и взрастил свой банк.
      Стало ясно, что это начало конца "Московского кредита" - лишившись значительной части своих активов, он вряд ли способен был выкарабкаться. Обеспокоенные клиенты банка стали срочно изымать из него свои деньги. Кое-кто поспешил даже подать заявление в суд, чтобы в случае блокирования банковских счетов иметь возможность хоть что-то получить через судебных исполнителей. А для любого финансового учреждения нет ничего хуже, чем паника среди клиентов, когда все и сразу требуют свои деньги обратно.
      Еще недавно, казалось, непоколебимая финансовая империя рушилась буквально на глазах. И вскоре стало известно, что Владимир Шелест, спасаясь от наседавших на него кредиторов, а возможно, и от угроз физической расправы с их стороны, уехал за границу.
      Газеты писали, что он скрылся то ли в Швейцарии, то ли в Испании, где у него имелась недвижимость. Естественно, в связи с этим интерес к бывшему вице-премьеру был повышенным. Пространные статьи излагали фантастическую историю его космического взлета, в какой-то степени символизировавшую все смутное время экономических реформ в России, когда никому не известный научный работник мог стать вице-премьером, а потом в считанные месяцы создать для себя на государственные деньги крупный банк.
      Упоминалась и странная смерть президента компании "Русская нефть" именно в то время Шелест находился в правительстве и курировал топливно-энергетический комплекс. Эта тема раскручивалась особенно энергично, так как из прокуратуры просачивались сведения, что арестованный ранее начальник службы безопасности банка "Московский кредит" Рудольф Кроль был причастен к физическому устранению руководителей внешнеторговой компании.
      Но больше всего Реброва позабавило появление на горизонте бывшего вице-президента "Русской нефти" Георгия Дзгоева. Узнав об аресте Кроля и побеге за границу Шелеста, он срочно возвратился в Москву и был здесь нарасхват: то давал показания следователям, то раздавал сенсационные интервью средствам массовой информации. Дзгоев явно засиделся у себя на Кавказе и теперь спешил наверстать упущенное.
      А как-то вечером Виктору позвонил Левон. Задав пару вежливых вопросов о жизни, он перешел к главному.
      - Большакова сейчас все бросили, - не без злорадства сообщил Левон.
      Виктор подумал, что мир неисправим: челядь первая обсуждает и предает своих хозяев.
      - А что у вас случилось? - полюбопытствовал он.
      - Как только стало известно, что правительство не будет поддерживать движение "Новая Россия - XXI век", что это - мыльный пузырь, депутатская группа Большакова посыпалась на глазах. Шеф давит на мораль, говорит о святом деле помощи российским предприятиям. Но какому депутату нужна структурная перестройка, если она не гарантирует ему перевыборы в новый состав парламента, - резонно заметил Левон, познавший лучше, чем кто-либо другой, трудную науку выживания.
      - Ну а что собираешься делать ты? - поинтересовался Виктор.
      - В связи с этим как раз и звоню, - очень похоже изобразило смущение дитя войны. - Я пока сижу здесь, в приемной Большакова. Однако при таком развитии событий важно не погибнуть под обломками. Так что если у тебя найдется какая-нибудь приличная работа... Кстати, мы могли бы перейти вместе с Люсей. Готовая команда... Ты же знаешь, я могу быть очень полезен...
      - Конечно, - сказал Ребров, - если что-то подвернется, я тебе обязательно позвоню...
      Крысы уже побежали, значит, корабль и в самом деле начал тонуть. Именно после этого звонка Левона к Виктору опять вернулось желание жить и действовать.
      2
      Была пятница, пять часов вечера, и все нормальные люди если и оставались еще на работе, то уже прикидывали, как они проведут выходные дни. А у Стрельника воображение было безграничным, особенно когда речь шла об отдыхе и развлечениях. Поэтому, набирая номер его телефона в редакции, Ребров очень боялся, что не застанет своего друга.
      Ему повезло: Игорь был на работе, хотя и собирался убегать. Он с большим недовольством выслушал сбивчивую речь Виктора.
      - Идиотская затея, - подытожил Стрельник. - Я не буду делать то, что ты просишь. Хватит! Ты слишком заигрался. И вообще меня ждет внизу машина, а в ней полно людей. Мы едем ко мне на дачу. Лучше присоединяйся к нам и не морочь ни себе, ни мне голову.
      - Хочешь, я при встрече встану перед тобой на колени? - взмолился Виктор.
      - Ну, хорошо, шантажист проклятый! - выругался Игорь и повесил трубку.
      Примерно через десять минут после этого разговора у Реброва в квартире начал почти непрерывно звонить телефон, но он не поднимал трубку. Звонки словно бы говорили, требовали: ну подними же трубку, подними! Потом они прекратились, и, посмотрев на часы, Виктор отметил про себя, что ждать ему еще минут двадцать.
      Он ошибся всего на пять минут. Уже через четверть часа в дверь настойчиво позвонили. И когда Виктор открыл ее, то увидел на пороге Анну.
      На ее лице сначала вспыхнула радостная улыбка, потом она закрыла глаза руками, и у нее затряслись плечи. А завершился этот калейдоскоп человеческих чувств тем, что Анна бросилась ему на шею и заплакала.
      - Что случилось? - удивленно спросил Виктор.
      - Слав-в-ва богу, ты живой! - сквозь всхлипывания повторяла она одну и ту же фразу.
      Ребров почувствовал угрызения совести.
      - Да что все-таки случилось?!
      Он ногой захлопнул дверь и, обняв Анну за плечи, повел ее в комнату. Ему пришлось даже принести стакан воды, чтобы она немного успокоилась и смогла говорить.
      - Почему ты не поднимал трубку? - спросила Анна. - За последний час я звонила тебе раз сто.
      Она сидела на краешке дивана, с набухшими от слез глазами, и он мысленно поклялся, что если для него все обойдется, то он придумает себе какое-нибудь изуверское наказание, ну например на всю жизнь откажется от пива.
      - Я только что пришел, - соврал Виктор. - Кстати, ты тоже не очень-то баловала меня разговорами по телефону... Так что же все-таки стряслось?
      - Мне позвонил Игорь... Стрельник... - Она все еще всхлипывала, вытирая платком раскрасневшийся нос. - Он искал тебя. И сказал, что тебя не могут найти уже несколько дней. И еще он говорил, будто бы ты ему жаловался, что за тобой в последнее время кто-то следит... что ты даже опасался за свою жизнь... Это как-то связано с Кролем и его бандой? Да? Чего ты молчишь?
      - Бред какой-то! - ругнулся Виктор. - Он все на свете перепутал. Наверное, был пьян! Увижу его - голову оторву!
      Он разорялся все больше и больше, так как видел, что лицо Анны становится все строже и строже. Слезы на ее глазах высохли, и в них четко проступила изморозь, похожая на ту, которая появляется на стекле от ледяного дыхания в рекламе жевательной резинки "Айс-уайт".
      - Так это ты все придумал, - почти шепотом сказала она.
      - Что ты имеешь в виду?!
      - Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!
      Ребров уже не раз наблюдал этот мгновенный переход от ледяного спокойствия к ярости и даже готовился к чему-то подобному, но опять не успел. Пощечина оказалась быстрой и звонкой. А дальше Виктор, как и в тот вечер в Заборске, изо всех сил держал Анну за руки, пытаясь защититься от новых пощечин. Потом он стал целовать ее лицо, волосы, шею. Но в этот раз она не собиралась прощать его.
      - Отпусти меня, негодяй! - возмущалась Анна. - Как ты мог таким грязным способом затащить меня сюда?! Для тебя нет ничего святого!
      - Это была единственная возможность увидеться с тобой, - оправдывался он, мешая слова с поцелуями. - А я без тебя уже не могу! Я просто умираю!
      Наконец ей удалось оттолкнуть его, и они замерли друг напротив друга, тяжело дыша и поправляя одежду.
      - Хорошо, - сказал Ребров, - если хочешь - уходи! Только перед этим твоим окончательным приговором я, в свою очередь, имею право на последнее слово! - Ее молчание подбодрило Виктора. - Да, я иногда бываю очень тяжелым...
      - Невыносимым! - перебила она его.
      - У меня есть свои принципы...
      - Болезненное самолюбие!
      - Я иногда хитрил...
      - Лгал!
      - А иногда я безумно упрям!
      Она открыла рот, но потом опять закрыла, так как не смогла подобрать более сильную характеристику.
      - Да! Безумно упрям! - повторил он. - Но это качество у меня проявилось особенно остро с тех пор, как я познакомился с тобой.
      От возмущения брови у нее подскочили на самую верхушку лба.
      - Добавь: ты еще и наглец!
      - Уверен, если бы не ты, то прошедший год я прожил бы совершенно иначе. Скорей всего, я сделал бы меньше ошибок и у меня было бы меньше неприятностей... Но я не променяю этот год даже на всю оставшуюся жизнь. Потому что... в нем была ты...
      Ребров замолчал. Его энергия истощилась, и он, словно сдаваясь, опустил голову. Подождав немного, Анна решительно направилась к выходу. Когда она проходила мимо Виктора, он слегка приподнял руку непроизвольный, отчаянный жест. Использовав силу, множество различных слов, Ребров уже не верил, что ее можно остановить. Но кто поймет этих женщин! Как ни странно, его слабого жеста оказалось достаточно, чтобы она бросилась ему на шею.
      А дальше опять все свернуло на те же рельсы, что и в Заборске. Они стали срывать друг с друга одежду, испортив при этом немало дорогих, добротных вещей. Но когда они уже упали на диван, Виктор вдруг как ужаленный вскочил на ноги и завопил:
      - Подожди! Я сейчас умру, если ты мне не объяснишь: каким образом тебе удалось взять пленку у Шелеста и почему тебя никто в этом не заподозрил?
      В этот момент он представлял собой довольно забавное зрелище: голый мужчина с воздетыми вверх руками и вылезшими на лоб глазами. Зато Анна повела себя царственно. Виктор даже не подозревал, что она так склонна к театральным эффектам.
      Она перевернулась на бок - роскошная женщина, во всей своей прекрасной наготе, - подперла голову одной рукой, а другую плавно опустила на точеное бедро и снисходительно улыбнулась.
      - Все очень просто. После встречи с тобой я вернулась в банк и, оторвав от пиджака пуговицу, зашла в приемную. Шелеста не было на месте, и я сказала его секретарю, что, возможно, потеряла пуговицу во время утреннего совещания. Таким образом, я оказалась в начальственном кабинете. Как ты и говорил, кассета лежала в верхнем ящике стола...
      - Но почему никто не обнаружил пропажу?! - все еще недоумевал он.
      Анна скучающе зевнула, словно уже утомилась рассказывать о каких-то пустяках:
      - Запутать их оказалось легче легкого. В кабинете Шелеста у меня родился небольшой план. Сообщив секретарю, что пуговица так и не нашлась, я помчалась на Арбат и купила точно такую же кассету. Потом опять вернулась в приемную, будто бы сообразила, куда могла подеваться эта проклятая пуговица - я, мол, подходила к окну. Вот и все. Думаю, чистая кассета по-прежнему лежит в ящике стола или ее переложили в сейф. Вряд ли у Шелеста была потребность прослушивать ее еще раз.
      Виктор смеялся как безумный, и с этим нервным хохотом из него выходило громадное напряжение последних дней. А его восхищению этой женщиной не было предела.
      3
      ...Часа через два, когда уже совсем стемнело, Виктор тихонько, чтобы не разбудить задремавшую Анну, поднялся с дивана и, накинув халат, подошел к окну. Подсвеченные башни Кремля выглядели в этот раз празднично и очень торжественно. Не хватало только какой-нибудь волнующей музыки. Когда он об этом подумал, она как раз и зазвучала - негромко, но очень впечатляюще.
      Повернувшись, Ребров увидел, что Анна включила проигрыватель все с той же единственной сохранившейся у него пластинкой. Она подошла к Виктору и обняла его сзади за плечи.
      - О чем ты думаешь? - спросила Анна. - Упиваешься победой над своими врагами?
      - Мне, конечно, лестно было бы думать, что доконал их именно я, серьезно сказал Виктор, - но, скорей всего, их раздавила система, которую они сами создавали. Чтобы легче было воровать, наши олигархи пытались построить бандитское государство, а оно одного за другим перемалывает их самих. Они были уверены, что жить по принципам воровской общины, когда решает не закон, а "пахан", гораздо удобнее. Оказалось - нет. Ну а я разве что немного помог...
      Какое-то время они стояли молча.
      - Знаешь, - усмехнулся Виктор, - я сейчас вспомнил хозяина этой квартиры. Очень интересный старик, ты с ним еще познакомишься. Когда я пришел к нему в первый раз, мы вот так же стояли у окна, смотрели на Кремль, слушали Литургию Рахманинова, и он сказал что-то вроде: "Какая прекрасная и безумная наша страна. Удивительно, как могли люди, создавшие такую великую музыку и архитектуру, так легко принести себя в жертву бредовым коммунистическим идеям. И как легко мы верим всяким новым безумцам сейчас".
      - Но во всем этом есть, по крайней мере, один положительный момент, после небольшого раздумья хитро блеснула глазами Анна.
      - Какой?
      - Если бы мы жили не в России, а в какой-то другой стране, то, возможно, я не обменяла бы все, что у меня раньше было, на сомнительной ценности перспективу быть с тобой.
      Виктор долго переваривал ее слова.
      - Это и в самом деле сильный аргумент, - наконец произнес он. - Думаю, как раз именно он может примирить меня с этой несчастной страной.