С той самой их первой встречи в Сочи, Ребров прекрасно знал, что представляет собой Большаков. И тем не менее согласился работать на него, помогал ему во всем. Другими словами, Виктор добровольно пошел на унизительные компромиссы с совестью, и результатом этого могло стать только новое унижение. Так что винить ему сейчас некого.
      Анна была абсолютна права, когда говорила, что Ребров сам "помогал надувать тот мыльный пузырь, который будет сидеть сейчас в парламенте". И неважно, чем Виктор при этом руководствовался: желанием доказать себе и другим, что он чего-то стоит, подобраться через Большакова поближе к Шелесту или какими-то другими соображениями.
      Но самым смешным и глупым ему сейчас показалось то, что мысленно он всегда дистанцировался и от Большакова, и от Союза молодых российских предпринимателей. На деле же это был всего лишь самообман. Ребров подумал, что за последние десять-двенадцать месяцев он вообще сделал довольно много вещей, преследовавших вроде бы благородные цели, но результаты оказывались совершенно противоположные.
      Вначале он написал разоблачительную статью о "Русской нефти", и именно она во многом отвела подозрение от организаторов и исполнителей убийства Лукина, убедила всех, что президента компании затравили. Потом он занялся сбором компрометирующих материалов на Шелеста, даже в Заборск ездил, но в итоге, пусть лишь фактом своего присутствия, агитировал акционеров металлургического комбината отдать голоса в пользу "Московского кредита". Наконец, именно он свел Большакова и Шелеста, от чего выиграли оба. Без всяких натяжек благими намерениями Реброва и в самом деле была устлана дорога в ад.
      Это было довольно печальное подведение итогов целого года жизни, окончательно добившее Виктора. Причем, когда после статьи о компании "Русская нефть" у него начались проблемы, ему было больно, неприятно, обидно, но хотелось сражаться, доказывать что-то себе и другим, защищаться. Сейчас же, узнав, что Большаков решил выбросить его, Ребров чувствовал лишь безмерную усталость и опустошение.
      Он понял, что так и не смог победить своих врагов, быть вне тех правил игры, вне той системы, которую они создали. Однако так же, как тонущий человек делает последнее отчаянное усилие, прежде чем сдаться окончательно, Виктор вдруг весь внутренне сжался от ярости и желания все-таки что-то изменить.
      "Я должен найти выход из ситуации! - сказал он себе. - Я должен исправить все, что наделал за последний год!!" Возможно, эта мысль была лишь спасительным самообманом, позволявшим не умереть немедленно от стыда, боли и унижения, но внезапно его голова и в самом деле заработала четко и яростно.
      Весь погруженный в свои поиски, Ребров прошел бульварами мимо Никитских Ворот, Арбата, Пречистенки и очнулся только на набережной Москвы-реки, недалеко от почти уже восстановленного храма Христа Спасителя. Именно здесь, облокотившись на парапет и смотря на медленно бегущую, почти черную в ночи воду, отражающую свет фонарей на другом берегу, Виктор понял, что ему надо сделать. Решение было простым и ясным, как путеводитель фирмы "Полиглот".
      - Ты хотел, чтобы я был генератором идей для тебя? - с усмешкой пробормотал он. - Хорошо, я им буду!
      Часам к двум ночи он вернулся домой, заварил крепкий чай, тихонько включил любимого Рахманинова, а потом долго стоял у окна, шлифуя детали своего плана.
      Спал в эту ночь Ребров всего несколько часов, но утром поднялся абсолютно свежим. Он на скорую руку выпил кофе и пошел в Думу. Виктор знал, что Большаков приезжает на работу примерно в половине десятого утра, и хотел встретить его первым. Апатия последних полутора месяцев улетучилась бесследно. Он был полон энергии и планов.
      2
      Большаков открыл дверь своей приемной без двадцати десять. В это время здесь были только Виктор и Левон. Помощник по всем вопросам всегда приходил пораньше, чтобы прикрыть даму своего сердца Люсю, имевшую обыкновение опаздывать на работу.
      - Доброе утро! - энергично поздоровался Большаков, стремительно проходя к себе в кабинет.
      Очевидно, он торопится сделать какие-то дела до начала заседания нижней палаты парламента, тем не менее Ребров вошел следом.
      - Алексей, - сказал он, - мне нужно с тобой поговорить.
      - Это срочно? - поинтересовался Большаков. На его озабоченном, но вполне дружелюбном лице не было даже намека на то, что не далее как вчера вечером он дал команду избавиться от Виктора. Чтобы показать степень своей занятости, Алексей похлопал ладонью по толстой бумажной кипе на краю стола. - Я хотел кое-что просмотреть...
      Ежедневно парламентские комитеты и комиссии плодили целые горы макулатуры и, размножив все это, рассылали депутатам. Однако вряд ли нормальный человек способен был не только глубоко разобраться, но даже бегло ознакомиться с этими бумажными завалами.
      - У меня появилась одна неплохая идея, - заявил Виктор. - Думаю, она наконец-таки поможет тебе заняться серьезным делом.
      - Серьезным? - поднял глаза Большаков. - Выгляни в окно. Мы с тобой сидим не в скобяной лавке, а в здании российского парламента.
      - И кто ты в этом парламенте?! - усмехнулся Ребров.
      Бледные выпуклые глаза Большакова окостенели.
      - Мы с тобой давно друг друга знаем, - он говорил с подчеркнутой вежливостью, - но между нами все же есть определенная дистанция. Так вот, мне кажется, ты эту дистанцию перестал чувствовать.
      В воздухе повеяло флюидами неприязни. Их концентрация на один кубический метр явно превышала допустимую экологами норму.
      - Я всегда думал, что моя главная задача - помочь тебе разобраться с проблемами, а не лизать задницу, - отпарировал Виктор.
      Когда Ребров готовился к этому разговору, он решил, что должен постоянно владеть инициативой, нападать и постараться как можно сильнее разозлить Большакова. В общем-то Виктору была приемлема любая реакция на его слова - раздражение, ярость, издевка, саркастический смех, - но только не равнодушие, что автоматически разрушало разработанный им план.
      - И какие же проблемы, по-твоему, у меня есть? - холодно спросил Алексей.
      - С тех пор как ты попал в Думу, у тебя появился комплекс неполноценности. Ты перестал быть лидером - заискиваешь здесь перед всеми, пытаешься пристроиться к различным фракциям, пролезть в их руководство. Кто же тебя туда пустит?! А из-за этой мелкой суеты ты просто теряешь лицо. Вот твоя главная проблема!
      В этот момент дверь приоткрылась и в комнату заглянул Ринат Садиров. Увидев, что здесь все свои, он сделал шаг вперед, но его остановил Большаков.
      - Извини, нам надо поговорить, - сказал он и, когда Садиров с обиженным и недоуменным лицом вышел, спросил у Виктора, изображая доброго доктора, готового выслушать любой бред пациента: - Ну и что, по-твоему, я должен делать?
      - Перехватить инициативу! Тебе нужна свежая идея, которая позволила бы вести собственную игру в парламенте... и, может быть, вообще на политической сцене России.
      - И ты хочешь сказать, что у тебя такая идея есть?
      - Да, - кивнул Ребров.
      - Ну?
      - Хочешь, чтобы я начал рассказывать прямо сейчас? - Виктор ломался, чувствуя, что Большаков уже сгорает от любопытства. - Ты же торопился на заседание.
      - Заседание подождет, - нетерпеливо отмахнулся Алексей.
      - Хорошо, - согласился Ребров. - В общем, я думаю, что ты должен взвалить на свои плечи историческую миссию: помочь российским демократам покончить с романтическим периодом в их недолгой истории.
      Большаков невольно улыбнулся:
      - Начало - неплохое.
      - Постарайся точно понять то, что я тебе сейчас буду говорить, гипнотизируя собеседника, сказал Виктор. Ему и в самом деле было очень важно, чтобы Большаков понял его с первого раза. - Не мне тебе рассказывать, что демократы пришли к власти, используя недовольство людей коммунистами и той экономической системой, которая существовала в стране семьдесят лет: огромные государственные предприятия, монопольное производство, а страну прокормить невозможно. Демократы пообещали народу капитализм и свободный рынок. Так вот от этого свободного рынка в первую очередь и пострадали промышленные гиганты. А ведь на них работают сотни тысяч, миллионы людей, и они впали в еще большую нищету, чем прежде. Поэтому, если ты организуешь, ну, скажем, патриотическое движение и фонд для оказания помощи в структурной перестройке отечественным промышленным гигантам - это будет беспроигрышный вариант. Тебе, как президенту предпринимательского союза, такая роль особенно подходит, и, развернув новую шумную кампанию, ты можешь превратиться в одну из самых заметных политических фигур страны.
      По лицу Большакова пробежала тень разочарования.
      - Ну и что тут нового? Сразу несколько фракций в Думе ратуют за оказание государственной помощи крупным предприятиям...
      - Я так и знал, что ты скажешь это, - удовлетворенно кивнул Виктор. Да, за помощь крупным предприятиям выступают, скажем, коммунисты. Но у них сейчас нет ни власти, ни денег, и их никто не принимает всерьез. Какие-то средства можно найти в правительстве, но сидящие там правые все еще очарованы идеей свободного рынка. Они надеются, что он сам все в России отрегулирует, и боятся даже заикнуться о поддержке промышленных гигантов, потому что считают, что это бросит тень на их доброе имя. Тем самым они настраивают против себя и влиятельных директоров, и региональные власти, и вообще миллионы людей. Должен найтись кто-то ни правый и ни левый, а просто умный, к тому же имеющий выход на правительство, то есть на деньги, кто будет эксплуатировать эту идею. И лучше ее, для того чтобы делать политическую карьеру, сегодня ничего не может быть!
      - Но, во-первых, у меня нет выхода на правительство! - воскликнул Большаков. - А во-вторых, ты очень наивен - у самого правительства нет сейчас денег.
      - Чтобы помочь всем предприятиям, денег в стране и в самом деле нет. Но их вполне достаточно, чтобы закрутить масштабную, шумную кампанию, возразил Ребров. - А что касается выходов на правительство, то у тебя есть Шелест! У вас с ним сложились прекрасные деловые отношения. Как раз вы можете провернуть всю эту затею. В основе ее, как я уже говорил, будут две составляющие - патриотическое движение и специальный фонд для оказания помощи структурной перестройке предприятий.
      - А почему Шелест должен быть заинтересован в реализации этой идеи? упрямствовал Большаков.
      - Да потому, что он только такими вещами и занимается. Для него это еще одна крупная игра, и на ней можно хорошо заработать. Как человек по-настоящему масштабный, побывавший в правительстве, он понимает: помимо продажи государственной собственности и распределения бюджетных счетов между частными банками, крупные деньги можно срубить разве что на таких фондах, которые чиновники сначала накачивают государственными деньгами, а потом разворовывают. Только под это нужна красивая идея. Ну не на производстве же зубной пасты наши олигархи делали себе капиталы. Чего ты дурака валяешь! - всерьез разозлился Виктор. - Я уверен: как только ты предложишь мою... нашу идею Шелесту, он в нее сразу вцепится. Тебе даже не надо будет объяснять ему детали. А он знает, на кого в правительстве выйти, чтобы добыть для фонда деньги, тем более часть из них в виде взяток уйдет назад.
      - Сбавь обороты, - предостерегающе поднял руку Большаков. - И вообще, выбирай выражения.
      - Хорошо, - понизил тон Виктор, - но давай для большей наглядности разложим все то, что я говорю, на элементарные составляющие. Итак, что нужно тебе? Тебе необходимо набрать дополнительный политический вес и, в идеале, создать свою фракцию. Так?
      - Ну, допустим...
      - Прекрасно. А фракция в парламенте возможна, когда имеется красивая объединяющая идея и, естественно, деньги. Насчет идеи мы вроде бы договорились: помогать промышленным гигантам, за которыми стоят миллионы людей - что может быть благороднее? А если появится фонд, способный хотя бы чуть-чуть поддерживать предприятия, то от желающих вступить в твою фракцию не будет отбоя, так как финансовые вливания в регионы гарантируют твоим депутатам переизбрание в Думу на новый срок. Ты согласен?
      Виктор замолчал, ожидая реакции Большакова, и тот в конце концов кивнул.
      - Теперь, что нужно Шелесту? - продолжил Ребров. - Ему тоже необходима благородная, привлекательная для общественности идея, чтобы он мог пойти к своим друзьям в правительстве и убедить их найти финансовые источники для накачки фонда, пообещав часть денег вернуть. Кроме того, в случае успеха деньги фонда могли бы храниться в банке Шелеста, что даст ему живую копейку... Таким образом, выигрывают все: казнокрады из правительства получают крупные взятки, Шелест накачивает свой банк деньгами, ты становишься главой фракции, твои депутаты получают возможность переизбираться множество раз... Выиграет даже экономика, так как не весь же фонд будет разворовываться - какие-то крохи до предприятий все же будут доходить. И ко всему прочему, как я говорил вначале, ты выполнишь важную историческую миссию: поможешь российским демократам из правительства покончить с их гнусной романтической юностью, с безграничной верой во всесилие свободного рынка. То есть ты спустишь их с небес и помиришь с промышленными генералами, которых до сих пор у нас презрительно называют "красными директорами", намекая на их коммунистическое прошлое. Конечно, нужно будет еще поработать над деталями, и кое-что я уже продумал. Так что, когда у тебя будет время, мы можем поговорить подробнее. Поверь, идея настолько плодотворная, что если ее не реализуешь ты, то уже завтра ее реализует кто-то другой. Уф-ф-ф! Даже устал, агитируя тебя.
      Алексей какое-то время молчал и рассеянно грыз свой большой палец. Потом посмотрел на часы. Было уже пятнадцать минут одиннадцатого.
      - Мне нужно бежать, - сказал он. - Давай договоримся так: во время перерыва между заседаниями, если я смогу, конечно, мы встретимся здесь же и обсудим твои фантастические планы еще раз. Хотя, по правде говоря, дел у меня сегодня выше головы.
      3
      Несмотря на занятость, сразу же после окончания утреннего заседания Большаков прибежал в свой кабинет и затащил туда Реброва.
      Виктор надеялся, что так оно и будет, поэтому всю первую половину дня болтался поблизости, пил с Левоном кофе и действовал на нервы Ринату, безуспешно пытавшемуся выведать, о чем это Ребров разговаривал утром с Большаковым. И совсем уже откровенно Садиров обиделся, когда его не пригласили на очередные таинственные переговоры.
      Закрыв дверь кабинета, Алексей закурил сигарету и подошел к окну, наблюдая, как на Москву накатывается весенний ливень. С одной стороны небо еще было голубым, веселым, с пушистыми белыми облаками, а с другой зависло что-то иссиня-черное, страшное. После таких "банных дней", обязательно случающихся два-три раза в мае, город окончательно избавляется от сотен тонн песка и соли, высыпанных за зиму на обледенелые дороги и тротуары, и тогда кажется, что в этом гигантском мегаполисе можно и в самом деле найти один-другой глоток свежего воздуха.
      - Знаешь, в твоей идее что-то есть, - задумчиво сказал Большаков, возвращаясь к своему столу, чтобы загасить сигарету. - Весь вопрос: а согласится ли Шелест? Без него у меня ничего не получится.
      - Как и у него без тебя, - подал голос Ребров, чувствуя, что приманка проглочена. - Чем грандиознее затея, тем внушительнее у нее должно быть информационное, политическое сопровождение. А Шелест - не политик. Тогда как ты уже примелькался на телеэкранах, ты можешь придать всей этой кампании необходимый общественный резонанс. Возможно, тебе надо будет подтянуть в новое движение каких-то известных людей из своего союза и даже со стороны... Вообще я думаю, что вам с Шелестом пора заглядывать дальше. Первое поколение политиков-демократов, сменивших в стране коммунистов, обрюзгло, погрязло в коррупции. Скоро эти люди сойдут с дистанции. Во власть должны прийти новые команды. Движение, имеющее благородную цель, а именно помощь промышленным гигантам, - хороший трамплин для пути наверх, для решения самых больших задач. Вы получите колоссальную поддержку в провинции.
      Чувствовалось, что бескрайние горизонты уже захватили Большакова. Он сначала осторожно, а потом все более и более оживленно стал обсуждать с Виктором детали предложенного плана, но потом вдруг сказал:
      - Знаешь, все эти разговоры бессмысленны, если Шелесту наше предложение покажется неинтересным. Нужно встретиться с ним как можно быстрее. У меня есть номер его мобильного телефона... - Он достал записную книжку и, порывшись в ней, удовлетворенно кивнул. - Нашел! - Не откладывая, Большаков набрал номер и, когда дозвонился, расплылся в дружелюбной улыбке. - Владимир Петрович, здравствуйте! Это - Большаков... Спасибо, все нормально... Да, не спим день и ночь, куем для страны законы... Отгадали, звоню по делу. Мне нужно с вами поговорить. Не по телефону... Сегодня? Это было бы отлично... Да, удобно. Договорились, в семь вечера я буду у вас. Он положил трубку и довольно улыбнулся. - Ну вот, сегодня мы с ним все и обсудим.
      Виктор с простецким видом почесал затылок.
      - Послушай, возможно, то, что я сейчас скажу, покажется тебе странным, но... только спокойно... - Он умиротворяюще поднял руки ладонями вперед. В твоих интересах записать ваш разговор с Шелестом на диктофон. Естественно, тайно...
      Алексей выпучил глаза.
      - Ты что, с ума сошел?! - рявкнул он.
      - Еще раз спокойно, - внятно произнес Ребров. - Важно, чтобы Шелест потом не смог ничего переиграть. Когда начнется дележ денег фонда, может произойти все, что угодно. В таких больших делах друзей не бывает. Ты должен подстраховаться, чтобы тебя на полном ходу не сбросили с подножки поезда. - Большаков молчал, и Виктор попытался его дожать: - Ты хочешь быть чистоплюем в то время, когда все газеты забиты изложениями подслушанных телефонных переговоров между первыми лицами страны, а по телевизору показывают сделанные скрытой камерой кадры, как министр юстиции трахается с проститутками в бане?! Ты как будто живешь не в России! То, что я тебе предлагаю, настолько невинно в большой политике, что если ты к этому не склонен, то, может быть, тебе и не стоит туда идти?!
      Большаков продолжал молчать. Тогда Виктор взял свой портфель и достал оттуда маленький диктофон, купленный им рано утром в ГУМе.
      - Работает абсолютно бесшумно, помещается даже в наружном кармане пиджака. - Он не спеша протянул Алексею чудо звукозаписывающей техники.
      Это был решающий момент - то, ради чего, собственно говоря, и была затеяна вся комбинация.
      Большаков усмехнулся и, помедлив немного, взял диктофон. Взвесил его на ладони, повертел в руке.
      - Ну хорошо, оставь мне его. Я подумаю, - со смехом и в то же время с легким раздражением сказал он.
      Глава XXV
      ЗАПАХ ДЕНЕГ
      1
      Праздничный салют, посвященный Дню независимости России, начался ровно в десять часов вечера. Пушки, очевидно, стояли где-то на набережной Москвы-реки, так как огни фейерверка рассыпались сразу за Кремлем. После дождя из разноцветных искр летнее звездное небо казалось чернильно-черным, и едва глаза успевали привыкнуть к темноте, как их ослепляли новые вспышки. Кремлевские башни, стены, купола церквей становились то красными, то синими, то зелеными, а порой все это сливалось в такое буйство красок и причудливых форм, что напоминало лазерную картинку, нарисованную на зыбком фоне висевшего в небе дыма от разрывов петард.
      Люди еще не привыкли к новым российским праздникам, которые к тому же существовали параллельно с прежними, остававшимися с советских времен. Но, с другой стороны, никто не был против дополнительных выходных, и 12 июня в День независимости России - большинство москвичей разъехалось на дачи или просто куда-нибудь за город искупаться и позагорать, так что на улицах столицы было пустынно.
      Только вечером на Красной площади собралась толпа молодежи, желающей посмотреть фейерверк, а заодно повеселиться. И каждый раз, когда в небе рассыпался очередной огненный сноп, раздавался восторженный гул голосов, хорошо слышимый даже в квартире Реброва.
      Виктор сидел за столом в гостиной, смотрел на салют за распахнутым окном и слушал кассету с записью разговора Большакова и Шелеста. Иногда доносившийся со стороны Кремля шум заглушал отдельные слова, но он знал этот диалог практически наизусть и в очередной раз прослушивал его только для того, чтобы еще раз обдумать дальнейшие действия.
      Пока все шло строго по разработанному Ребровым плану. На следующий день после того, как он всучил Большакову диктофон и тот съездил на переговоры к Шелесту, Алексей заявился с утра в Думу воодушевленный. Виктор уже сидел в приемной и делал вид, что ему очень интересно обсуждать с Левоном принципиальные различия между армянскими и русскими женщинами.
      - Меня ждешь? - спросил Большаков, который иногда был проницательнее тещи.
      - А кого же еще, - признался Виктор.
      - Тогда пойдем. У меня есть новости. И, кажется, очень неплохие.
      Когда они закрылись в кабинете, Алексей сел в кресло, закинул руки за голову, так что на его довольно внушительном животе рубашка вылезла из штанов, и, покачиваясь, сказал:
      - Шелесту наше предложение показалось интересным! - Он употребил именно слово "наше" и тем не менее посчитал необходимым немного поныть: Но, честно говоря, чем дольше я обо всем этом думаю, тем все больше наша затея кажется мне чистой воды авантюрой.
      - А как конкретно складывался разговор? - пытаясь скрыть заинтересованность, спросил Виктор.
      - Это долго пересказывать, а мне надо на утреннее заседание.
      Большаков хлопнул ладонями по столу и вскочил, решительно прогоняя мечтательное настроение. Он взял свой портфель и стал доставать бумаги. "Если он направится к двери и ничего мне не скажет, - подумал Виктор, - то тогда я сам спрошу у него о диктофоне".
      - Да, кстати, послушай-ка ты вот это, - словно вспомнив какую-то незначительную деталь, сказал Большаков, извлекая из портфеля вслед за бумагами диктофон. - Я все-таки сделал запись нашего разговора с Шелестом. Оказывается, это было не так уж сложно. Теперь тебе осталось научить меня стрелять из всех видов оружия и отправлять шифровки... И еще, - задержался он у двери. В глазах его появился холодок, а в голосе металлические нотки, - слушать будешь в моем кабинете. Прошу тебя не выносить диктофон даже в приемную. Через два часа приду, и мы обсудим, как действовать дальше...
      Было видно, что он с удовольствием обошелся бы без Реброва, но очень боялся сделать какой-то неверный шаг, неправильно оценить ситуацию. А возможно, Алексей считал, что еще не все идеи по организации новой шумной кампании выжал из Виктора.
      Ребров предупредил как всегда с опозданием прибежавшую на работу раскрасневшуюся Люсю, что будет выполнять важное поручение Большакова и поэтому никто не должен его тревожить, даже Садиров, и заперся в начальственном кабинете. Из своей сумки он достал магнитофон и начал переписывать пленку, одновременно прослушивая ее.
      Еще когда Виктор продумывал свой план, он был уверен, что если запись разговора между Большаковым и Шелестом и попадет ему в руки, то на очень короткий срок и в каком-нибудь неудобном месте. Поэтому он подготовил все необходимое, чтобы скопировать ее, и постоянно таскал с собой магнитофон. И то, что ему пока удавалось точно предугадывать развитие событий, вселяло серьезные надежды на окончательный успех.
      2
      Вероятно, Большаков включил диктофон на запись еще в машине, когда подъехал к банку "Московский кредит". Во всяком случае вначале слышались какие-то непонятные звуки, топот ног, хлопанье дверей, обрывки фраз, вопросы охраны. Потом кто-то сказал: "Владимир Петрович вас ждет".
      Сначала Большаков и Шелест минут пять обменивались приветствиями и шутками, болтали о всяких пустяках и вообще вели себя как старые, добрые друзья, обращаясь друг к другу на "ты". И только потом они перешли к делу.
      По тому, как четко излагал детали Большаков, чувствовалось, что он сам уже проникся идеей Виктора и прилично поломал над ней голову, хотя времени у него было в обрез. Алексей даже добавил кое-что от себя. Скажем, говоря о финансовой стороне дела, он заметил, что даже минимальная поддержка региональных предприятий из средств фонда наверняка подтолкнет многих открыть счета в банке Шелеста. Таким образом, в результате всей этой кампании у "Московского кредита" может резко вырасти число клиентов. Но главное, налаживание тесных связей с промышленными генералами и региональной властью открывает колоссальные политические перспективы.
      - Твои бывшие коллеги из правительства, - говорил он, - будут думать, что, затевая всю эту кампанию с общероссийским движением и с фондом, мы всего лишь хотим слегка заработать. Такое желание для них вполне понятно. Кстати, они тоже не останутся внакладе. Но во всем этом проекте есть еще один, более глубокий пласт, который будет работать на наше будущее, расширять наши связи по всей стране.
      После того как Большаков закончил, на какое-то время наступила тишина. Потом послышалось что-то вроде глубокого вдоха, и Шелест своим мягким голосом, со свойственной ему иронией, произнес:
      - Проще говоря, ты предлагаешь мне под видом помощи структурной перестройке предприятий выбить у правительства деньги, чтобы потом начать на них собственную игру? Естественно, подкормив из этих же средств людей и в правительстве, и в регионах, и в парламенте...
      Очевидно, в его интонациях Большакову что-то не понравилось, потому что он сухо уточнил:
      - Ты видишь какие-то изъяны в этой схеме или тебя мучает моральный аспект?
      - Нет-нет, - тут же откликнулся Шелест, - идея настолько простая и настолько наглая, что она вполне может сработать. И она действительно актуальна: демократы и в самом деле явно задержались в своем развитии. Это пора исправлять, если нам не безразлично будущее демократии в России. Ирония и пафос так перемешивались в его интонациях, что порой трудно было понять: шутит он или говорит серьезно. - Кстати, подобные проекты меня всегда вдохновляют. Это как покер, где, блефуя, ты можешь за две двойки взять миллион! - В конце рабочего дня Шелест позволил себе расслабиться.
      - Тогда что тебя смущает?
      - То, что придется обманывать хозяина.
      - Кого? - не понял Большаков.
      - Премьера, - пояснил Шелест. - Мы его так называли с коллегами в правительстве. Я ему многим обязан. Если бы в свое время он меня не прикрыл, то я имел бы сейчас немало проблем. Хотя в том случае хозяин преследовал и личные интересы: ему просто не хотелось лишнего шума, который бы бросил тень на все правительство. Как бы там ни было, - резко закруглил он экскурс в прошлое, видимо решив, что и так сказал слишком много, - мне очень рискованно делать подобные вещи за спиной премьера: узнает прихлопнет одной левой... Но... с хозяином, - засмеялся Шелест, - вообще ничего не получится. Он по натуре - медведь и попытается все подмять под себя. Тогда мы у него будем пешками. Поэтому... - он опять хмыкнул, придется его все-таки обманывать.
      - А это удастся?
      - Посмотрим... У меня прямо сейчас родился один любопытный вариант. Я попытаюсь использовать свои связи в президентской администрации и частично подключить ее к созданию фонда. Тогда перед премьером можно будет представить дело так, что в окружении президента уже думают о будущих выборах и потихоньку начинают налаживать контакты с промышленными генералами, с губернаторами, а чтобы это не очень бросалось в глаза, как раз и нужен относительно независимый фонд... Хотя, конечно, чтобы нас не обвинили в разбазаривании государственных средств, придется к отбору инвестиционных проектов привлечь, скажем, Министерство экономики, организовать для прикрытия какие-то конкурсы. Ну и прочую ерунду... Но это уже не составит труда...
      Далее Большаков и Шелест говорили о том, кого было бы целесообразно втянуть в эту кампанию. По их мнению, уже на первом этапе к пропагандистской работе надо подключить не только депутатов, но и известных экономистов, руководителей крупных предприятий, научных учреждений, общественных деятелей. Обсудили они и какой бюрократический аппарат нужно будет создать для реализации проекта.
      Беседа затянулась, к тому же это были всего лишь предварительные прикидки, поэтому Ребров не стал переписывать пленку до конца. Тем более что существовала опасность неожиданного возвращения Большакова.
      Но Алексей, как и обещал, вернулся в свой кабинет в перерыве между заседаниями. Первым делом он забрал кассету и, пряча ее в сейф, спросил:
      - Ну что ты обо всем этом думаешь?
      - По-моему, ты вытянул выигрышный билет. Побывав в правительстве, этот человек привык играть по-крупному, и тебе в любом случае будет очень полезно поработать вместе с ним. Конечно, люди масштаба Шелеста всегда занимаются одновременно несколькими подобными проектами, но то, что наша идея ему понравилась, - однозначно. Ясно, что Шелест готов работать с тобой, иначе не стал бы высказываться так откровенно.
      Виктор подумал, что вместо "откровенно", он вполне мог бы сказать "цинично". О создании общероссийского движения и фонда - как средства не только заработать, но и решить какие-то свои политические задачи, - Шелест рассуждал, как о чем-то обыденном, с легким презрением к бывшим коллегам из правительства, к журналистам, к миллионам людей, которые должны были покорно проглотить все, что они с Большаковым собирались им приготовить. Но именно это как раз и необходимо было Реброву.
      В тот вечер, когда Виктор узнал, что Большаков хочет от него избавиться, он, как никогда четко, понял одну вещь: у него остается последний шанс, чтобы рассчитаться со своими обидчиками. А главное, из-за нехватки времени он должен был рассчитаться со всеми сразу - и с Шелестом, и с Большаковым.
      Задача осложнялась еще и тем, что Реброву так и не удалось собрать достаточно документов, чтобы заинтересовать следственные органы многими темными эпизодами из жизни бывшего вице-премьера. Их не хватало даже для убедительной статьи. Он не мог сослаться на слова насмерть перепуганного и до сих пор скрывавшегося на Северном Кавказе Георгия Дзгоева, а те жалкие документы, которые Виктор получил от помощника директора Заборского металлургического комбината, не способны были лишить Шелеста сна даже на одну ночь.