Владлен Ситичкин обрабатывал более мелких акционеров, в основном работников предприятия. По Заборску запустили слух, что банк сейчас ведет скупку акций и, как только он сформирует контрольный пакет, резко снизится котировка всех остальных ценных бумаг. Напуганные люди бежали в правление комбината, где Ситичкин подтверждал эту информацию и предлагал в виде одолжения тут же приобрести их доли, что моментально и оформлялось в соседней комнате.
      Самые экзотические посетители были у Рудольфа Кроля. К начальнику службы безопасности "Московского кредита" приезжали нечасто, но эти визиты впечатляли. Однажды к зданию правления подкатила кавалькада из двух громадных джипов и черного "мерседеса". Из лимузина вышел интеллигентного вида мужчина в роговых очках и с огромным золотым перстнем на правой руке, а из джипов выскочили человек восемь громил в темных костюмах. Они прошли на охраняемый этаж, но к Кролю пропустили только интеллигента.
      Боевики расположились рядом с сотрудниками службы безопасности банка так, чтобы полностью просматривались коридор и подходы к двери, за которой скрылся их шеф. Уже через секунду эти две команды смешались в одну живописную группу и невозможно было отличить банковских от приезжих одинаковые костюмы, похожие короткие прически, тупые непроницаемые лица.
      Реброву это показалось настолько забавным, что он решил с кем-нибудь поделиться своим наблюдением. В большом зале для заседаний на втором этаже разместили прибывших из Москвы специалистов. Виктор заглянул туда и сразу увидел за крайним столом у прохода Игнатьеву. Это и предопределило его выбор, хотя после разговора в самолете они практически не общались - Анна явно сторонилась Реброва, словно жалея о том мимолетном потеплении их отношений.
      Ничего не объясняя, Виктор поманил Игнатьеву в коридор.
      - Пожалуйста, мне очень нужно, - заговорщически прошептал он.
      Когда Анна вышла, Ребров кивнул в конец коридора:
      - К Кролю приехал кто-то из местных мафиозо. Вон там стоят его боевики вместе с сотрудниками службы безопасности вашего банка. Просто так, для разрядки, отгадайте: кто есть кто?
      Бросив взгляд туда, куда показывал Виктор, Анна сначала засмеялась, а потом покраснела.
      - Опять вы со своими штучками! - Она сердито развернулась и направилась в зал заседаний.
      - У вас прекрасное чувство юмора, - бросил он ей вслед. - И вы должны признать, что это неплохая шутка.
      Но Игнатьева даже не обернулась.
      2
      Пытаться занять себя - это, пожалуй, единственное, что заботило Реброва все те три дня, которые он провел в Заборске до начала собрания. За это время его всего пару раз приглашали на коллективные встречи с акционерами. А еще он побывал на организованной Игнатьевой пресс-конференции, собравшей на удивление много журналистов, представлявших различные региональные и столичные издания.
      Первый вице-президент "Московского кредита" Сергей Сизов долго рассказывал о грандиозных планах банка перестроить комбинат и поголовно осчастливить всех жителей города. Правда, некоторые журналисты пытались обострить разговор, вспоминая покрытое плесенью прошлое, в том числе странную смерть предыдущего директора предприятия и его секретарши, но Сизову удалось обойти все скользкие моменты.
      Эти мероприятия в общей сложности отняли у Виктора не более пяти часов. Остальное время он слонялся по Заборску, изучая местные достопримечательности. К ним можно было отнести памятник Ленину напротив заводоуправления, памятник сталеварам на центральной площади, а также символ зарождающегося в городе частного предпринимательства - пивной бар.
      В пивном баре Ребров как раз и встретился с помощником директора Заборского металлургического комбината. Это был молодой человек, который на протяжении всего разговора смотрел с подозрением. За несколько часов до этого Виктор позвонил ему по внутреннему телефону из здания заводоуправления и сказал, что хотел бы помочь местной команде в их борьбе со столичными выскочками.
      - А кто вы такой? - после небольшой паузы, спросил помощник директора. - И как вы в нашем городе оказались?
      - Я приехал с командой банка "Московский кредит". Но я не имею к этим людям никакого отношения. Более того, я, скорее, их противник, - заверил Ребров.
      На другом конце провода хмыкнули:
      - Вы что, смеетесь надо мной?!
      - Давайте встретимся, и если я покажусь вам убедительным, вы порекомендуете меня своему директору, - настаивал Виктор. - Вам, по-моему, уже нечего терять... Чтобы мы никому не мозолили глаза, назовите какое-нибудь нейтральное место.
      Так и возникли этот пивной бар и этот недоверчивый помощник директора комбината. За кружкой пива Ребров подробно рассказал ему всю свою историю, начиная с той проклятой, во многом повлиявшей на его жизнь статьи о компании "Русская нефть". И попросил какие-нибудь любопытные документы о деятельности "Московского кредита" в Заборске, достаточно убедительные для средств массовой информации или для следователя Генеральной прокуратуры. Но этот парень ему так и не поверил.
      - Вас специально подослали, чтобы перед акционерным собранием выяснить: есть ли у нас компромат на банк или нет? - заявил он.
      Его слова, с одной стороны, разозлили Реброва, а с другой - вселили надежду, что, возможно, что-то и имеется. Но когда помощник директора выпил две кружки пива, немного расслабился и даже разговорился, Виктор понял: ничего по-настоящему серьезного он не найдет.
      Конечно, ему любопытно было узнать, что три месяца назад сын губернатора области, на территории которой находится Заборск, возглавил региональное отделение "Московского кредита". Ну а после того как первое лицо в области породнилось со столичным банком, будущее завода и города было предрешено. Недавние партнеры и союзники директора комбината - начиная от городских властей и заканчивая местными бандитами, - тонко прочувствовав меняющуюся конъюнктуру, стали соревноваться в том, кто скорее его предаст.
      Однако для Реброва эта информация была практически бесполезной. Подкуп представителей власти всех уровней через трудоустройство на выгодные должности их родных и близких стал настолько распространен в последнее время в России, что очередной подобный факт вряд ли вызвал бы большой интерес.
      Никакой другой информации, проливающей свет на историю захвата банком металлургического комбината, Ребров так и не откопал. И не потому, что ее не было, просто, как позднее признался подвыпивший собеседник Виктора, все "боятся за свои шкуры" и даже под пытками ничего говорить не будут.
      После этих слов Ребров устроил форменный дебош. Он расшвыривал бокалы с пивом, стучал по столу и орал на весь бар что-то типа: "Неужели же в этом городе, в этой стране не найдется ни одного человека, который не боялся бы этих подонков?! Кто же может помочь мне?!" И еще он обзывал посетителей бара всякими нехорошими словами. Так что его точно забрали бы в милицию, если бы не помощник директора комбината - хоть здесь он пригодился.
      В конце концов этот недоверчивый молодой человек пообещал Реброву, что попытается состыковать его со своим шефом. Но когда Виктор позвонил ему на следующий день, то услышал, что директор не желает говорить ни с кем из москвичей. Видимо, в качестве извинения помощник пообещал передать Реброву копии трех заявлений в прокуратуру: в них работники комбината жаловались, что какие-то бандиты заставляли их продать свои акции "Московскому кредиту".
      - Бог с вами, - сказал уже окончательно протрезвевший после вчерашнего посещения бара Виктор. - Я вас только убедительно прошу о нашей беседе никому не рассказывать. Даже если меня подослал банк, вряд ли обнародование этого факта вам поможет.
      3
      В день проведения собрания было много суматохи и нервотрепки. Весь Заборск застыл в ожидании, и по городу ползли самые разнообразные слухи о том, кто станет хозяином.
      В городском Доме культуры собралось человек четыреста. Немало любопытствующих толкалось еще и на площади.
      У всех входов в зал стояли двойные посты, состоявшие из сотрудников службы безопасности банка и из охраны самого комбината. Они поддерживали видимость перемирия, однако были чрезвычайно подозрительны друг к другу, словно один посторонний мог как-то повлиять на итоги голосования.
      Такая же натянутая атмосфера была и в президиуме, где сидели представители двух главных акционеров - банка "Московский кредит" и инвестиционного фонда, которым фактически руководил через подставных лиц директор комбината.
      Он тоже находился здесь, в президиуме. Это был человек не старше сорока пяти лет. В глаза бросались его натянутая улыбка и какие-то нервные, суетливые движения. Директор комбината напоминал игрока, поставившего на карту все и испытывавшего от этого сумасшедшего риска крайнюю степень возбуждения.
      Само же собрание шло достаточно долго и нудно. Вначале прежний Совет директоров отчитывался об итогах работы предприятия за прошедший год. Затем, в соответствии с предварительными заявками, стали выступать акционеры, и сразу же обозначилось противостояние двух группировок.
      Представители одной из них пытались "закопать" директора комбината и его команду. Другие же, наоборот, всячески восхваляли нынешнюю администрацию и поносили "заезжих гастролеров": им, мол, наплевать на будущее комбината и города, главное - уже сегодня сорвать куш как можно больше. И чем резче звучали обвинения с одной стороны, тем круче отвечали с другой.
      К началу голосования по новому составу Совета директоров напряжение достигло предела. Потом счетная комиссия забрала урны с бюллетенями, скрылась в специальной комнате, а многие мужчины, несмотря на мороз, вышли на улицу перекурить. Ждать пришлось почти час. Наконец зазвенел звонок, приглашая всех на вторую часть представления, и народ потянулся в зал.
      Чувствуя на себе всеобщее внимание, председатель счетной комиссии долго готовился к оглашению результатов голосования. И как только он сделал это, по залу прокатился шум одобрительных и негодующих возгласов одновременно. Из семи членов Совета директоров четверо теперь представляли интересы "Московского кредита", а это автоматически означало, что и председателем Совета будет человек банка.
      Пытаясь скрыть удовлетворение, сидевший в президиуме Сергей Сизов с нарочитой аккуратностью складывал свои бумаги. Он наклонился к соседу и о чем-то спросил, но из-за шума тот явно не расслышал вопроса и пожал плечами, на что Сизов удовлетворенно кивнул, словно получил важную информацию.
      Зато директору комбината сдержать переполнявшие его эмоции так и не удалось. Какое-то время он наливался кровью, а потом вдруг передвинул к себе микрофон и, постучав в него, сказал:
      - Минуточку внимания... Внимание! - А когда шум в зале немного утих, он словно бросился с обрыва в воду: - Я хотел бы поздравить всех здесь присутствующих! Теперь вашими хозяевами станет московская мафия! - И перекрывая поднявшийся шум, директор стал кричать в микрофон: - Эти люди через свой банк обобрали государство, а теперь они приехали то же самое делать с нашим заводом! Они привезли не только деньги, чтобы купить кое-кого из вас, но и бандитов, чтобы убрать тех, кто не продается...
      После этого в зале стало так шумно, что никто никого вообще уже не слышал. Все говорили, кричали, свистели. Сторонники директора увели его за кулисы, хотя он упирался и продолжал что-то выкрикивать в зал. В свою очередь Сизов, восседая за столом президиума, сокрушенно качал головой и разводил руками. Пару раз он брал в руки микрофон, но его тоже не было слышно.
      Бунт директора комбината никакого развития так и не получил. Постепенно присутствовавшие в зале стали расходиться, а работники Дома культуры собирали микрофоны, расставляли стулья. Еще около получаса небольшая толпа шумела на площади, но потом и она рассосалась.
      Через пару часов вся приехавшая из Москвы команда собралась в небольшом банкетном зале гостиничного ресторана. Здесь заранее был заказан торжественный ужин, но после скандального завершения акционерного собрания Сизов распорядился задернуть шторы на окнах и вообще не очень афишировать это мероприятие.
      Тем не менее скромного ужина не получилось. Уже через полчаса после его начала приехал начальник заборской милиции, чтобы успеть первым поздравить новых хозяев завода. А вслед за ним прибыл мэр города с огромным букетом роз и ящиком шампанского. Он выглядел рубахой-парнем, празднующим, по меньшей мере, собственную свадьбу: стоя выпил большую рюмку водки и разбил ее об пол.
      После нескольких тостов компания разбилась на группы, и Ребров решил, что ему пора уходить. Но когда он шел через банкетный зал, его окликнул Сизов, стоявший вместе с Кролем.
      - Виктор, на минутку... Мне хотелось бы поблагодарить вас, - сказал он.
      - Я практически ничего не делал, - пожал плечами Ребров. - Две-три встречи с акционерами, а остальное время я слонялся по городу.
      - Все равно мы были одной командой... - Эту фразу Сизов явно позаимствовал из какого-то кинофильма.
      Было видно, что он очень доволен результатами работы "группы захвата" и в связи с этим позволил себе немного лишнего.
      - Ну как вам городок? Мне так и не удалось побродить по нему, - с сожалением сказал Рудольф Кроль, словно прогулки могли доставлять удовольствие его жирному телу. - Нашли здесь где-нибудь хорошее пиво?
      Ребров внимательно посмотрел на Кроля, но лицо начальника службы безопасности было совершенно бесстрастным, а зрачки напоминали два матовых дверных глазка, не пропускающих изнутри никакого света.
      В этот момент к ним подошел один из стоявших на входе охранников.
      - Там какая-то женщина просит пропустить ее. Она говорит, что это очень важно, - сказал он Кролю.
      - Что значит "какая-то"?! - Начальник службы безопасности банка был явно недоволен своим подчиненным.
      - Она не хочет говорить, кто она. И не хочет уходить...
      - Тогда уберите ее!
      Кроль спокойно отвернулся, а охранник - громадный детина, - виновато втянув голову в плечи, направился к выходу. Но не успел он сделать и двух шагов, как дверь стремительно распахнулась, с грохотом ударившись о стену и тем самым привлекая всеобщее внимание, и в банкетный зал ворвалась высокая женщина, одетая в длинную норковую шубу, которая осталась в руках у охранников, когда они попытались ее задержать.
      Тяжело дыша, женщина остановилась посреди банкетного зала, решая, к кому обратиться. На вид ей можно было дать лет сорок, хотя, возможно, ее немного старили темные, как впадины, круги вокруг глаз. Она заметно волновалась.
      В банкетном зале наступила тишина. Все смотрели на женщину, ожидая, что она будет делать. Рудольф Кроль первый понял, что грядет какой-то скандал, и сделал шаг вперед.
      - Что вам нужно?! - резко спросил он.
      Женщина, очевидно, решила, что это и есть самый главный здесь человек. Заглядывая Кролю в глаза, словно пытаясь его загипнотизировать, она дрожащим голосом сказала:
      - У меня двое маленьких детей. Я вас умоляю: не трогайте моего мужа!
      - Что за бред?! О каком муже вы говорите? Кто он? - после минутного замешательства взял на себя инициативу Сизов.
      - Директор комбината. Простите его! Мы вообще уедем отсюда. Хотите, я встану перед вами на колени?!
      Никто не успел ничего толком сообразить, как она и в самом деле рухнула на пол. Только после этого охранники опомнились, подбежали к непрошеной гостье и стали поднимать ее, подтаскивая к двери.
      - Оставьте ее! Я сказал: оставьте ее!! - закричал Сизов и, уже обращаясь к женщине, воскликнул: - Что за чушь вы несете?! Почему мы должны что-то делать с вашим мужем?!
      - Уже ве...ве...весь го...город говорит, что он при всех обозвал вас ма...мафией, - сквозь всхлипывания попыталась объяснить женщина свое странное поведение. - И все считают, что с ним будет то же, что и с прежним директором. А того у...у...убили!
      Сизов весь раздулся, словно не мог выпустить из себя воздух. Кроль недовольно теребил нос - Виктор подумал, что впервые увидел хоть какое-то проявление чувств у начальника охраны банка. Новоизбранные члены Совета директоров неловко переминались с ноги на ногу. Потом все обступили стоявшую на коленях женщину и принялись убеждать несчастную, что ничего с ее мужем не случится.
      В этой суматохе, пожалуй, только Ребров обратил внимание на то, что Анна, просидевшая весь вечер в углу, поднялась из-за стола и быстро вышла. Последние несколько дней она постоянно находилась не в духе, а сегодня утром, когда Виктор подошел к ней в ресторане за завтраком, грубо отшила его. Ему показалось, что сейчас она вообще была вне себя.
      Вдруг Виктор заметил черную сумочку, которую Игнатьева забыла на спинке кресла. Секунду подумав, он взял ее и тоже вышел из банкетного зала.
      4
      Через несколько минут Ребров постучал в дверь номера Игнатьевой. Никто не ответил. Он постучал сильнее, и от этого дверь приоткрылась. В номере горел свет, но никого не было видно.
      - Анна, вы здесь? - спросил Виктор.
      Она не откликнулась, и он решил было оставить сумочку и уйти, как вдруг разглядел, что Игнатьева, несмотря на мороз, в одном костюме стоит на балконе.
      Не успел Ребров сделать и пару шагов, как от сквозняка входная дверь, которую он оставил открытой, захлопнулась, а балконная, наоборот, распахнулась. Анна повернулась и, увидев Виктора, зашла в комнату.
      - Что вам нужно?! - резко спросила она.
      - Вот. Вы забыли ее внизу, - протянул он сумочку.
      Она помедлила, словно раздумывая: брать или нет? А потом вырвала сумку из его рук. При этом у нее задрожали губы, а лицо покрылось красными пятнами.
      - Нет, я прекрасно знаю, зачем вы пришли! - сквозь зубы сказала Игнатьева. - Сумочка - только повод! Вам хотелось посмотреть, как я себя чувствую после этой ужасной сцены в ресторане! Хотелось насладиться своей победой?! Да, вы правы, организация, в которой я работаю, имеет далеко не лучшую репутацию. Но с вашей стороны просто мерзко все время напоминать мне об этом, преследовать, словно ночной кошмар. Что, вам хотелось посмотреть, как я плачу? Вы для этого пришли?! Да?!
      Тут рука Анны так быстро метнулась к его щеке, что он даже не успел отстраниться. Однако вторую руку Реброву удалось перехватить.
      Чтобы сдержать эту яростную атаку, Виктору пришлось обхватить Игнатьеву и прижать к себе. Она вырывалась, а он сжимал ее все сильнее и сильнее. Анна впервые была так близко, и внезапно у него возникло такое сильное желание, что даже потемнело в глазах.
      Приблизившись к ней, Виктор будто перешел какую-то грань, попал в другое измерение, где уже не мог себя контролировать, где все возведенные его болезненным самолюбием барьеры были не прочнее, чем размокшая газетная бумага. На подсознательном уровне Ребров понимал, что в их уже много месяцев длившемся противостоянии он капитулирует самым позорным образом и ответом на его слабость будет насмешка, презрение. Но бороться с собой он больше не мог.
      Виктор стал целовать губы, глаза, нос, волосы, щеки Игнатьевой, тогда как она яростно мотала головой, пытаясь отстраниться.
      - Пустите! Пустите меня! - кричала она. - Я вас ненавижу!
      Это продолжалось довольно долго, и Ребров вдруг испугался того, что он делает. Он остановился и выпустил Анну, но почувствовал, что теперь уже она крепко держит его, все еще продолжая отворачиваться. Наконец и Игнатьева поняла всю абсурдность ситуации.
      Тяжело дыша, они несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза, а потом Виктор стал расстегивать на Анне пиджак, а она лихорадочно срывать с него галстук и рубашку. При этом их лица выражали не блаженство, а какое-то болезненное чувство, смешанное с отчаянием.
      Они были удивительно похожи сейчас на двух алкоголиков, которые долго и мучительно удерживались от пагубного пристрастия, но потом все-таки сорвались. И точно так же, как больной, зависимый от спиртного человек дрожащими от нетерпения руками срывает с бутылки пробку, так и они, прекрасно понимая, что все данные себе обещания, все клятвы их уже не остановят, спешили поскорее отдаться предмету своей страсти, при этом ненавидя себя.
      От неловкости и нетерпения Виктор сломал Анне застежку на лифчике, а она оторвала ему пуговицу на рубашке. И уже вдвоем они чуть не превратили в груду дров старую деревянную гостиничную кровать, когда рухнули на нее.
      Их близость получилась короткой, но яростной, и отняла все силы. То, что они при этом испытали, вряд ли можно было назвать наслаждением. Это было чем-то гораздо большим, возможно - счастьем. Говорят, чем сильнее любовь, тем большим человек готов ради нее пожертвовать. Они же в этот момент пожертвовали друг для друга самым для себя дорогим - болезненным самолюбием.
      Еще не осознав до конца, что между ними произошло, Виктор перевернулся на спину и тут же, совершенно неожиданно для себя, провалился в глубокий сон. Он не знал, сколько проспал - десять минут, полчаса. Но проснулся он так же внезапно, как и заснул.
      Анна лежала рядом, ее голова покоилась на его плече. Комнату освещала только слабая лампочка торшера в дальнем углу, и потолок был расчерчен равномерными полосами света и тени, отбрасываемыми абажуром.
      Вначале Виктор решил, что Анна спит, но потом заметил, что ресницы у нее слегка подрагивают.
      - Ты не спишь? - спросил он.
      - Нет.
      - Почему?
      - Думаю.
      - О чем?
      - Каким образом я оказалась в этом забытом Богом маленьком городке, в центре Сибири, в одной постели с противным, упрямым, наглым журналистом, сказала Анна.
      Он тоже представил этот крохотный городок в Сибири, окруженный сотнями километров тайги и снежной целины. Можно было бы сразу умереть от одиночества, если бы рядом не было ее.
      - Хочу уточнить: ты не просто лежишь в одной постели с противным, упрямым журналистом, но и одной рукой обнимаешь его грудь, а твоя правая нога расположилась чуть ниже его живота, - сказал Ребров.
      - Какая потрясающая точность в изложении фактов, - засмеялась она. Чувствуется настоящий профессионал.
      Виктор подумал, что состязание в остроумии - это самое глупое в такой ситуации занятие. Он сполз чуть ниже и коснулся губами ее губ. Они на секунду замерли, потом поцеловались опять и опять, постепенно сливаясь друг с другом. При этом делали все так медленно и нежно, словно боялись пропустить, оставить не прочувствованной даже самую маленькую деталь.
      Глава XX
      ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
      ТЕОРИИ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
      1
      Существует мнение, что теорию относительности Альберта Эйнштейна способно понять не так уж много людей. Однако, возвратившись из Заборска, Ребров стал с легкостью познавать глубинный смысл великого открытия немецкого физика на очень простых и понятных примерах из своей повседневной практики.
      В его жизни и в самом деле все было очень относительно. Скажем, когда несколько месяцев назад он снял квартиру с видом на Кремль, то безумно наслаждался одиночеством и тем, что ни его бывшая жена, ни кто-либо другой не указывали ему, где оставлять галстук, носки и другие детали туалета. Теперь же Виктор испытывал смутное беспокойство, если Анна не мелькала перед глазами даже один вечер, а перед ее приходом он без всяких понуканий обязательно наводил хотя бы минимальный порядок.
      Интересные метаморфозы произошли и в его кулинарных пристрастиях: если до поездки в Сибирь Ребров питался в основном колбасой, яичницей и пиццей, то в последнее время в его рационе почти сплошь была рыба. Дело в том, что Анна предпочитала ходить в рыбные рестораны, да и сама прекрасно готовила все, что плавало, прыгало и росло в воде. А ее соус "кравье" из сливок, белого вина и даров моря невольно навевал мысль о бесцельно прожитых, естественно до пробы этого потрясающего блюда, годах.
      Но наиболее благодатной для познания сути теории Альберта Эйнштейна была сфера личных взаимоотношений Анны и Виктора. И в этом не было ничего удивительного, так как и теория, и их взаимоотношения являлись материями чрезвычайно запутанными. Во всяком случае, весь ранее накопленный, и весьма немалый, опыт общения Реброва с представительницами прекрасного пола теперь годился разве что на свалку.
      Никогда прежде физическая близость с женщиной не давала ему так мало уверенности в прочности их будущих отношений. Более того, Виктор не был убежден даже в том, что добровольное и страстное грехопадение Анны гарантирует ее любовь хотя бы на ближайшую неделю.
      И это ощущение не покидало Реброва несмотря на то, что теперь он встречался с Игнатьевой чуть ли не ежедневно. Впрочем, сначала не обошлось без раздражавших Виктора странностей. В первый же день после возвращения в Москву он позвонил ей на работу и предложил куда-нибудь пойти вечером, но она довольно холодно заявила, что занята, не посчитав необходимым хотя бы в двух словах пояснить, какие у нее дела.
      После безумной ночи в Заборске такое поведение Анны было по меньшей мере труднообъяснимым, если даже не издевательским. Ему казалось, что она специально спровоцировала его на проявление чувств, заставила полностью раскрыться, чтобы потом ударить побольнее холодностью и презрением. Он злился, ругал себя и ее и строил самые коварные планы мести за свое уязвленное самолюбие. Однако на следующий день Анна позвонила ему сама и как ни в чем не бывало предложила пойти в "Современник" - там шел какой-то новый спектакль и у нее оказалось два билета.
      В театре она была приветлива, а во время спектакля несколько раз брала его за руку. Потом они отправились к Реброву домой, и опять повторилась практически бессонная ночь. Но когда рано утром Анна уехала, сославшись на то, что ей еще надо заскочить домой, у Виктора осталось ощущение, что следующей встречи вообще может не быть.
      И дело не только в том, что Анна не давала ему каких-то клятв, не говорила о своих чувствах, - Ребров сам не любил сентиментальных и слащавых женщин. Но у нее он обнаружил просто-таки маниакальное стремление к выражению собственной независимости, накладывавшей отпечаток на каждое ее слово, на каждый поступок. Иногда доходило буквально до абсурда.
      Однажды Анна позвонила Виктору в Союз молодых российских предпринимателей и стала долго и подробно выяснять какой-то совершенно пустяковый вопрос. Вначале он говорил с ней вполне серьезно, потом заподозрил что-то и прямо спросил:
      - Послушай, скажи откровенно, ты хотела со мной всего лишь поболтать? Я прав? Неужели нам нужно выдумывать какие-то предлоги, чтобы услышать друг друга?
      Она неловко засмеялась и повесила трубку.
      Возможно, Анне казалось нелогичным все, что случилось между ними после длительного периода откровенной вражды. А возможно, она не доверяла даже самой себе и вновь и вновь пыталась проверить свои чувства. И, если разобраться, это было по крайней мере честно по отношению к нему.
      Тем не менее ее постоянное самокопание нередко выводило Виктора из себя. Хотя, понятно, в этом он не был оригинален: когда речь идет о любимых женщинах, то независимости, честной сдержанности с их стороны большинство мужчин всегда предпочтут лживую гипертрофированность чувств, наигранную покорность, за что они даже готовы платить немалые деньги. И слабая половина человечества этим нередко пользуется.
      Имелась и еще одна, пожалуй, главная причина, вносившая в их взаимоотношения постоянное напряжение: Анна никогда не говорила о своей работе и он никогда не интересовался ее делами. Оба боялись, что это станет поводом для конфликта, которого они тщательно старались избежать. Ведь даже самый невинный вопрос: "Что ты сегодня делала?" - способен был разрушить их хрупкое совместное настоящее, так как ей практически ежедневно приходилось общаться с Шелестом, выполнять его поручения.
      Ребров очень хотел, но не мог расспросить Анну даже о ее прошлом оно, как и работа, также было связано с ненавистным ему человеком, и любой поход во времени назад был сравним с прогулкой по минному полю. Они избегали говорить и о своих прежних интересах, увлечениях, знакомых, так как это все равно могло вывести на очень скользкие темы. Одним словом, их жизнь делилась как бы на две части, что было противоестественно и очень утомительно для обоих.
      За последние дни Виктор узнал об Анне лишь то, что ей двадцать восемь лет, что она никогда не была замужем, что жила одна в двухкомнатной квартире на проспекте Мира в районе Рижского вокзала и что ее родители также проживали в Москве. Иногда Анна звонила от Виктора своей матери, и он слышал, как она безропотно сносит капризы престарелой женщины: "Да, мама, я купила тебе лекарство... Молоко тоже привезу... Нет, забрать из химчистки твое пальто еще не успела. Была занята, извини..."
      Несколько раз Ребров был у Анны в квартире: обычный кирпичный дом, красивая, но стандартная мебель, стерильная чистота, приличная библиотека, несколько плюшевых игрушек, две большие подушки и теплый шерстяной плед на диване - уютный мир, который, казалось, мог защитить от любых жизненных бурь и безумных поступков. Но теперь его уже очень трудно было совместить с морем страстей, захлестывавших их. И, возможно, поэтому они сюда практически не приезжали.
      Гораздо чаще встречались у Реброва еще и по такой банальной причине, что от банка "Московский кредит" до его дома было всего пятнадцать минут ходьбы. А на своей машине - маленьком белом "форде" - Анна, если, конечно, не попадала в пробку, добиралась всего минут за пять. К тому же вокруг было множество театров, концертных залов, и по вечерам они часто ходили куда-нибудь. Или просто гуляли по центру, ужинали в маленьких ресторанчиках, расплодившихся здесь с тех пор, как в России разочаровались в коммунизме и разрешили частное предпринимательство.
      Наконец, Анне просто нравилась эта квартира с видом на Кремль и все, что в ней находилось. Виктор с интересом наблюдал, как внимательно она рассматривает оставленные стариком фотографии или какие-нибудь безделушки, скажем фарфоровую балерину, бронзовые подсвечники, костяной нож для бумаги с ручкой в виде вытянутой в стремительном беге головы борзой. Причем она никогда не говорила: "Ах, какая чудесная вещица!" - зато могла чуть ли не часами просиживать с этим предметом в руках, словно проникая в его суть.