Потом они занимались любовью прямо на рабочем столе Маши, сминая сданные в очередной номер материалы.
      На следующий день Виктор несколько раз звонил в редакцию "Дня столицы". Он хотел согласовать с Машей время встречи с Большаковым, чтобы обсудить совместные планы, но так ее и не застал. В конце концов он позвонил журналистскому волку.
      - Не знаю, когда она будет, - сказал ироничный зам. - Чтобы за ней угнаться, вам надо проглотить пять батареек "энерджайзер"... Кажется, Маша сейчас в мэрии. Там какое-то совещание руководителей крупнейших предприятий города. Она опять ищет спонсоров. Так что сегодня можете ей не звонить. Пустая трата времени...
      3
      Глава Союза молодых российских предпринимателей Алексей Большаков являлся лидером по натуре, и прагматизм перевешивал у него все остальные человеческие качества. Именно поэтому ему было абсолютно все равно, в каком месте, в какое время года и при каком общественном строе делать карьеру. Он просто ее делал.
      Опять же, по чисто прагматическим соображениям, Большаков не верил ни в какие догмы, в том числе коммунистические, но в советские времена придерживался их, хотя бы внешне, более жестко, чем идейные борцы за светлое будущее всего человечества. Для него это были не какие-то там обременительные постулаты, а необходимые правила карьерного роста, благодаря которым он мог добраться, не попав в аварию, из пункта "А" в пункт "Б". А попасть в пункт "Б" было смыслом его жизни.
      Родился и вырос Алексей в крупном областном городе на Волге. К тому времени, когда он поступил в институт, лучшим способом для молодого человека проявить себя было участие в студенческих строительных отрядах. В ответ на призыв партии помочь сельскому хозяйству страны молодежные бригады в массовом порядке стали выезжать во время летних каникул в колхозы и совхозы. Это был типичный коммунистический подход в решении экономических проблем - брать количеством, а не качеством.
      Большаков никогда не верил, что таким образом можно помочь селу, но абсолютно точно знал: так можно помочь себе, и вскоре он возглавил один из стройотрядов своего института. Через год он уже руководил штабом стройотрядовского движения при обкоме комсомола, а еще через два года оказался в ЦК ВЛКСМ и окончательно переехал в столицу. Здесь он буквально за несколько месяцев прослыл одним из самых стойких идейных бойцов молодежного резерва партии.
      Когда началась горбачевская перестройка и пошли первые робкие разговоры о том, что России надо перенимать все лучшее на Западе, Большаков опять же одним из первых занялся созданием в различных институтах Москвы видеоклубов, где показывали крутые американские боевики и "клубничку". В те годы видеомагнитофоны были еще большой редкостью, и видеоклубы всегда были до отказа забиты студентами, что приносило солидный доход.
      А когда видеоаппаратура стала доступной каждому, Алексей переключился на организацию дискоклубов. С присущей ему энергией он доказывал, что молодежные организации не должны стоять в стороне от сексуального воспитания подрастающего поколения и что от ханжества в этом вопросе надо решительно избавляться. Так что уже вскоре в подконтрольных ему клубах по вечерам стриптизили девчонки.
      Но потом стало очевидно, что в страну не просто допущены отдельные элементы западной культуры и рыночной экономики, а в России окончательно рушится существовавший в течение семидесяти лет коммунистический строй, погребая под своими руинами все прежние властные структуры, в том числе и комсомольские молодежные организации. И Большаков срочно переключился на строительство Союза молодых российских предпринимателей, который позволял ему опять быть на плаву.
      В этом своем бесконечном стремлении вперед он напоминал человека, перебегающего реку во время ледохода: только-только начинает опасно крениться под ним льдина, как он уже перепрыгивает на другую. И если какое-то из начинаний Большакова не приносило быстрого успеха, то он тоже терял к нему интерес и переключался на что-то другое. Так получилось и с Институтом рынка.
      Хотя Алексей по-прежнему без разговоров утверждал и оплачивал все расходы, представляемые в конце каждой недели Ребровым, однако он все реже интересовался, сколько людей приходит на пресс-конференции и как часто о Союзе молодых российских предпринимателей пишут в средствах массовой информации. А подборки газетных вырезок с упоминанием Института рынка он вообще перестал просматривать.
      Теперь Реброву приходилось подолгу просиживать в приемной Большакова, чтобы получить доступ к телу начальника и решить какой-нибудь пустяковый вопрос. Он пропускал перед собой вереницу директоров различных предприятий, приезжавших со всех концов страны лично познакомиться с президентом союза и узнать, насколько им может быть полезна эта структура.
      Правда, у Большакова в союзе был заместитель: высокий чернявый парень в тяжелых роговых очках, фамилию которого Виктор никак не мог запомнить то ли Мохов, то ли Лохов, но он никаких принципиальных или финансовых вопросов не решал. Все было сосредоточено в руках Алексея. Фактически он был воплощением целой организации.
      Виктор чувствовал, что скоро их шарашка будет закрыта, и стал даже строить планы на будущее. Но вот однажды глава Союза молодых российских предпринимателей сам позвонил ему в редакцию поздно вечером.
      В тот день Ребров засиделся на работе, дописывая какую-то статью. Ему не хотелось идти домой, так как Лиза опять стала доставать его телефонными звонками, требуя скорее освободить квартиру: теперь она собиралась срочно ее продавать. И когда зазвонил телефон в редакции, он подумал, что Лиза нашла его и здесь.
      Но это оказался Большаков. Даже не поздоровавшись и не спрашивая, занят Ребров или нет, Алексей потребовал, чтобы он немедленно приехал в союз.
      - У тебя что-то срочное? - попытался отвертеться Виктор.
      - Да! Приезжай немедленно! - В голосе Большакова послышались какие-то необычные ноты.
      4
      В Москве уже стояла глубокая осень, с темными промозглыми вечерами, и когда Ребров шел через небольшой сквер к мрачному зданию химического института, он не заметил глубокую лужу и промочил ноги. Это испортило ему и так никудышное настроение.
      Во всем здании окна светились только у вахтера на первом этаже и в комнатах Союза молодых российских предпринимателей, и Ребров подумал, что никогда не интересовался: женат Большаков или нет? Во всяком случае, тот ни разу не упоминал о своей супруге или детях при Викторе. Если Большаков и был на ком-нибудь по-настоящему женат, то только на собственной карьере.
      В приемной президента союза сидел Левон. Он пил чай и безропотно ждал, когда освободится его хозяин. Как всегда, он был похож скорее на министра, случайно заглянувшего в комнату подчиненного, чем на помощника по всем вопросам, готового при необходимости сбегать за продуктами в магазин или прогреть для шефа сауну.
      Когда Ребров зашел в кабинет Большакова, тот стоял у окна и смотрел в темноту ночи. На стук двери Алексей повернулся и быстро пошел навстречу Виктору. Было видно, что он крайне возбужден и ему не терпится немедленно что-то говорить, делать.
      - Есть новость! - сказал он. - Приятная.
      Они присели у окна. Ребров еще раньше заметил, что с текущими проблемами глава союза обычно расправлялся за своим рабочим столом. Но вопросы серьезные, стратегические любил обсуждать здесь, в мягких креслах.
      Несколько секунд Большаков сосредоточенно массировал переносицу, очевидно снимая накопившуюся за день усталость и размышляя, с чего бы начать, а потом почти скороговоркой выпалил:
      - Полтора часа назад мне позвонили из аппарата правительства! - и замер, наблюдая за произведенным эффектом.
      Виктор удивленно поднял брови.
      - Через два дня премьер хочет провести что-то вроде совещания с представителями российских деловых кругов, - продолжал Большаков, убедившись, что его сообщение оценено по достоинству. - Всего на этой встрече будет человек десять-двенадцать: банкиры, руководители крупных компаний... В том числе приглашают и меня - и как президента предпринимательского союза, и как главу Института рынка.
      - А цель? Зачем премьеру все это надо? - спросил Ребров.
      Большаков усмехнулся:
      - Ты же знаешь, сейчас на правительство нападают все, кому не лень. Газеты пишут, что реформы буксуют. Оппозиция в парламенте кричит, что экономика страны на грани полного краха. В общем, все, мол, плохо. Видимо, премьер хочет показать, что он советуется с банкирами и предпринимателями и что они его поддерживают.
      - Тогда наверняка вокруг этой встречи попытаются создать как можно больше шума - нагонят ребят из газет, телевидения, - сказал Виктор. - В этом, конечно, стоит поучаствовать.
      - Это еще не все... - Алексей с трудом сдерживал торжествующую улыбку, и такое отсутствие контроля над собой было ему совсем не свойственно. Меня, как главу нашего Института рынка, попросили подготовить коротенькое, минут на семь-десять выступление о проблемах российской экономики. Конечно, слово дадут не мне одному, но все же...
      - Вот это по-настоящему классно! - вырвалось у Виктора. - Это хороший шанс, чтобы нас заметили.
      - И мы должны использовать его на сто процентов! - веско подчеркнул Большаков. - Так что завтра с утра собирай своих орлов, и на ближайшие двое суток забудьте о сне. Подготовьте несколько вариантов текста моего выступления - на три, пять, семь, десять минут. И чтобы все цифры и факты были точными. Если опозорюсь - голову оторву!
      - Один вопрос! - поднял палец Виктор. - Мы должны принципиально критиковать или не менее принципиально поддерживать правительственные экономические реформы?
      Алексей был так поглощен мыслями о будущей встрече с премьером, что юмора не понял и вполне серьезно ответил:
      - В своем выступлении я должен быть резок, даже где-то радикален, но, безусловно, лоялен к правительству. Понятно?
      5
      Встреча у премьера по-настоящему удалась. На ней было сказано много слов о необходимости ускорения экономических реформ, о поддержке отечественных производителей. Взволнованный горячим одобрением правительственного курса, а может быть, просто хорошо играя перед телезрителями заранее выученную роль, премьер чуть ли не со слезами на глазах дал твердое обещание с этого момента советоваться с бизнесменами буквально по всем вопросам. А так как сентиментальность - вещь чрезвычайно заразительная, то немало слюнявых глупостей наговорили и другие из присутствовавших на встрече.
      В тот же вечер большие репортажи о братании премьера с предпринимателями прошли по всем телевизионным каналам. И было любопытно наблюдать за внезапно подружившимися и чрезвычайно довольными друг другом солидными мужчинами, которые в повседневных делах не доверяли даже родной маме. Хотя, возможно, каждый из них получил от этого мероприятия то, что хотел.
      Как и предполагалось, Алексею Большакову, в числе нескольких других участников встречи, дали возможность изложить собственную точку зрения на положение дел в российской экономике и путях выхода из кризиса. Каждому отвели не более пяти минут, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы после совещания всех этих людей растерзали телевизионщики.
      Особым спросом пользовался Большаков. Во-первых, его выступление было наиболее содержательным, насыщенным цифрами и фактами из различных отраслей промышленности и вызвало активную реакцию премьера. А во-вторых, глава Союза молодых российских предпринимателей был благообразен, говорил четко и образно и хорошо смотрелся в кадре. Не случайно в телевизионных репортажах о прошедшей встрече он появлялся почти так же часто, как сам премьер.
      Но это были еще не все дивиденды, снятые с образцово-показательного мероприятия. Пытаясь убедить страну, что консультации с предпринимателями и банкирами теперь будут проходить регулярно, премьер предложил организовать при правительстве так называемый общественный экономический совет и включить туда всех участников встречи. И хотя было ясно, что практического значения это непонятное образование иметь не будет, однако появляющиеся у членов нового совета возможности для саморекламы трудно было переоценить.
      Во всяком случае это звучало: "советник премьера", "член экономического совета при правительстве", а слово "общественного" всегда можно было опустить. Не случайно в течение нескольких дней после встречи Большаков был похож на человека, выигравшего главный приз в лотерею.
      Важно было и то, что новый статус, новые общественные обязанности Алексея повышали как его собственный авторитет, так и имидж возглавляемого им по совместительству Института рынка. А это, в свою очередь, автоматически отодвигало на неопределенный срок закрытие славного научного учреждения. Когда на следующий день после знаменательной для России встречи бизнесменов и банкиров с премьером Ребров заглянул во вверенный ему институт, то застал он там довольно живописную картину.
      Эксперты-рыночники, тщательно скрывавшие ранее свои порочные пристрастия, открыто распивали шампанское, заливая им рабочие столы и бесценные для страны бумаги с экономическими прогнозами. От табачного дыма нельзя было продохнуть.
      Появление Виктора наглая ученая поросль встретила одобрительными возгласами и топотом ног.
      - Восьмое марта уже давно прошло, а Новый год еще не скоро - что мы празднуем?! - с напускной строгостью спросил Ребров. - Надеюсь, вы знаете, что бывает за распитие спиртных напитков на рабочих местах.
      - Шеф, мы вам тоже нальем, но чуть позднее, - осклабился неудавшийся брокер Кузьмянков, так счастливо нашедший себя на скользкой ниве псевдонаучной экономической ворожбы. - А сейчас вам надо сходить к Большакову. От него уже два раза приходил Левон. Не иначе как вам будут цеплять орден на грудь. Вспомните тогда нас в ответной речи...
      Счастливый Большаков стоял в приемной и травил какой-то анекдот своему бесцветному заму в роговых очках, симпатичной секретарше Люсе и Левону. У него было явно нерабочее настроение. Увидев Виктора, вождь подрастающих буржуев сразу увел его в свой кабинет и приказал Люсе никого к нему не пускать.
      - Может, по чуть-чуть? - спросил Алексей и, не дожидаясь ответа, подошел к громадному, с дверцами от пола до потолка, шкафу, доставшемуся ему от прежних хозяев.
      Поколдовав там немного, Большаков принес и поставил на журнальный столик два пузатых бокала, в которых масляно колыхалась золотисто-коричневая жидкость. Он первый протянул свой бокал, чтобы чокнуться, а потом пригубил.
      Ребров тоже глотнул немного - коньяк был по-настоящему классный. Благородный напиток мгновенно разбежался по всему телу, расслабляя и веселя.
      Какое-то время сидели молча. Большаков, прищурившись, с легкой улыбкой смотрел на Виктора, словно обдумывая что-то, - точно такой же дружелюбный взгляд был у него, когда Ребров впервые появился в этом кабинете с предложением создать Институт рынка. А потом Алексей решительно встал и пошел уже к другому шкафу, где у него был вмонтирован в стену сейф. Вернулся он, держа в руке пачку новеньких стодолларовых банкнот.
      - Возьми, ты заработал их, - сказал Большаков, небрежно бросив деньги на стол перед Виктором. - Я хочу, чтобы ты знал, как я ценю людей, с которыми работаю. Конечно, это - и много, и мало, - он кивнул в сторону пачки. - Мало потому, что ты сделал дело на миллион долларов. А много - так как я сам беден как церковная мышь.
      Ребров не спеша допил коньяк. Ему впервые таким образом давали деньги, и он даже немного растерялся. Пытался сообразить, что делать, но в голове крутилась дурацкая мысль о том, что церковные мыши пьют неплохие напитки.
      - Бери-бери, ведь мы договаривались о возможных премиальных, подбодрил его Большаков. - Ты очень крупно помог мне уже во второй раз. Чего я только не делал, чтобы меня заметили в правительстве, а все решила какая-то ерунда - твой институт... Не обижайся, что я так говорю. Ты же сам знаешь цену своим... как их... экспертам и их прогнозам.
      Раньше Ребров, может быть, и проглотил бы это замечание, но только не теперь:
      - Между прочим, именно они помогли тебе. Будь объективен...
      - Не они, а ты. Мы с тобой прекрасно знаем, что на место этих ребят можно было бы взять говорящих попугаев. Но попугаи не носят галстуки, и в президиум их на пресс-конференции не посадишь. Так что бери деньги. Ты их заслужил. И не вздумай разыгрывать здесь спектакль про бедного, но честного журналиста. Через полчаса я могу уже передумать.
      Ребров еще никогда не держал в руках пачку стодолларовых банкнот. В жизни плотная стопка тоненьких зеленых бумажек выглядела довольно банально, и было удивительно, как в ней может помещаться голубое море, красивые женщины, новый костюм, комплект шин для его потрепанной "Лады". Но главное, Виктор вдруг явственно представил небольшую, уютную квартиру, которую он теперь может снять, навсегда избавившись от склочных телефонных звонков бывшей жены.
      - Спасибо, - сказал Ребров и взял со стола пачку долларов, а потом небрежно засунул ее в боковой карман пиджака.
      Большаков с плохо скрытым интересом наблюдал за колебаниями Реброва. И когда Виктор все же взял деньги, на лице предводителя юных буржуев промелькнуло почти физическое удовольствие.
      - Если думаешь, что стал свидетелем того, как я продал душу дьяволу, то ты ошибаешься, - спокойно заметил Ребров. - Это я сделал не сейчас, а пару месяцев назад, когда согласился работать с тобой.
      Замечание Виктора еще больше развеселило Алексея. В этот день ничто не могло омрачить его хорошего настроения. Он был по-настоящему счастлив и любил все человечество в целом и каждого человека в отдельности.
      Глава XII
      ВИД НА КРЕМЛЬ
      1
      Молодой человек, который сопровождал Реброва, был таким тощим и нескладным, что мог вызвать жалость даже у палача. Зато имя у него было редким и вычурным - Радомир. Очевидно, родители этого парня, прозорливо предвидя бесцветное будущее и заурядную внешность своего сына, заранее постарались хоть чем-то привлечь к нему внимание, выделить из толпы.
      - Если вам и эта квартира не подойдет, то тогда я уже не знаю, что и делать, - с горестным вздохом сказал Радомир, когда они поднимались по эскалатору на станции метро "Арбатская", и его слова прозвучали так, словно Виктор был повинен в чудовищных издевательствах над ни в чем не повинным человеком.
      Получив круглую сумму от Большакова, Ребров забросил все дела и занялся поиском нового, более или менее приличного жилья. В газете рекламных объявлений, брошенной ему в почтовый ящик, он выбрал первую попавшуюся риэлторскую фирму и заключил с ней договор. Однако все, что пока ему показывали, могло приглянуться разве что человеку, год до этого просидевшему в карцере.
      Ко всем прочим неприятностям, риэлторская фирма приставила к Реброву этого, постоянно чем-то расстроенного, двадцатидвухлетнего парня, который вот уже две недели водил его по сдававшемуся в аренду жилью. Ребров давно бы подыскал других посредников, но боялся, что еще одного удара от жизни Радомир не перенесет. Поэтому продолжал ходить по домам и смотреть квартиры, но все с меньшим энтузиазмом.
      Виктор и Радомир вышли из метро, пересекли Воздвиженку и углубились в кривые московские переулки. В них было столько же логики, сколько и во всей жизни в этой стране. Заезжий человек, а тем более иностранец, задумавший пересечь этот район, мог пойти по любому из них, но в результате оказался бы еще дальше от конечной цели путешествия, чем тогда, когда он только начинал свой путь.
      Дом, в котором сдавалась квартира, находился с тыльной стороны Московской консерватории и совершенно выпадал по стилю из всего, что его окружало. Точнее, он вообще был лишен какого-либо стиля - среди старых доходных домов торчало что-то серое, прямоугольное, построенное уже после войны.
      Радомир сверился со своими записями, они поднялись на лифте на самый верхний этаж и позвонили в грязно-коричневую дверь. Открыл им невысокий старик с длинными, густыми и белыми как снег волосами. Хотя в квартире было тепло, он кутался в заношенный вязаный жакет, но это все равно не могло растопить старческий холод в его глазах.
      - Вы по поводу квартиры? - спросил он. - Тогда проходите...
      Квартира состояла из двух небольших комнат, маленькой кухни и крохотного санузла, где с трудом помещалась сидячая ванна. Везде было чистенько и уютно. Но самым замечательным в этой квартире был вид из окна гостиной. Отсюда просматривался весь Кремль, с ослепительно сверкавшими золотыми луковками церквей и острыми шпилями башен.
      Бросалось в глаза и множество антикварных вещей: два кресла красного дерева, столик на бронзовых львиных лапках, несколько женских статуэток хорошие копии роденовских скульптур, изящный хрустальный графин в серебряной оправе, старинные книги. А все стены были увешаны фотографиями в рамках. Они запечатлели людей, одетых в костюмы царей и пастухов, леших и рыцарей, комедиантов и римских патрициев. Одни из них, видимо, что-то пели, другие просто стояли в картинных позах, соответствующих образу.
      - До пенсии я работал в Большом театре, - сказал старик Реброву, которого привлекли фотографии. - Роли были маленькие, а чаще пел в массовках, но... в Большом! Вот это я, вот, вот и вот там тоже...
      Виктор подумал, что приличия ради стоило бы задать старику пару вопросов о Большом театре, но эти снимки в первый момент почему-то произвели на него гнетущее впечатление. Они походили на надгробные фотографии, сделанные в память о прожитых на сцене человеческих жизнях.
      - Сколько вы хотите за квартиру? - спросил Ребров.
      Пожевав свои бледные, невкусные губы, старик назвал цену. Она оказалась гораздо меньшей, чем ожидал услышать Виктор.
      На лице Радомира появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку. Он вытаращил глаза и стал из-за спины старика гипнотизировать Реброва.
      Некоторое время все молчали, и было слышно, как по соседству упражняются на скрипке.
      - Большинство жильцов нашего дома музыканты, - словно извиняясь, пояснил старик. - Все мы когда-то получали квартиры через один профсоюз. Помните, как это было раньше?
      - Вы знаете, что в этом районе Москвы можно сдать квартиру и подороже? - спросил Виктор.
      Радомир тихонько ахнул и откинулся на спинку стула, словно сраженный сердечным приступом.
      Хозяин квартиры погладил ладонью бордовую бархатную скатерть, кое-где траченную молью и временем. Точно из такого же материала у него были сделаны и шторы на окнах, что придавало квартире богемно-ресторанный вид.
      - Из всей нашей когда-то большой семьи сегодня остались живы только моя сестра и я. - В голосе старика вообще отсутствовали эмоции. - Сестра тоже уже на пенсии, что по нынешним временам, как вы понимаете, означает нищая. Живет в Подмосковье, примерно в такой же квартире... Мы решили одно из наших жилищ сдавать и жить на эти деньги. Ее квартира слишком далеко от центра и никому не нужна. Значит - остается моя... Только у меня нет ни средств, ни сил, чтобы вывезти дорогие мне вещи. Да и некуда... Поэтому я решил сдать квартиру недорого, но приличному человеку. Ведь откуда у приличных людей сегодня могут быть деньги...
      - Спасибо, - сказал Виктор. - А когда я могу переехать?
      - На следующий день после того, как заплатите за месяц вперед. А лучше - за два... Мне ведь только собрать белье...
      Ребров достал деньги и, отсчитав нужную сумму, протянул старику:
      - Это - за два месяца.
      - Значит, завтра можете и переезжать. Только... вы позволите мне иногда приезжать за книгами или за какими-то вещами? Я обязательно буду предварительно предупреждать вас по телефону о своем визите.
      В комнате повисла какая-то неловкость.
      - Конечно-конечно, - поспешил заверить его Ребров.
      Потом старик водил Виктора по квартире, показывал, где перекрывается газ, вода, как ставить на место постоянно отпадающую дверцу платяного шкафа и что делать, если будет гаснуть лампочка в торшере у дивана. Квартира и все вещи в ней состарились вместе с хозяином, и он знал болезни и нравы каждой из них. В самом конце этой грустной экскурсии старик показал свою коллекцию пластинок, оказавшуюся настоящим кладом.
      - Вы можете слушать их, только, прошу вас, будьте осторожны. Давайте я вам покажу, как включается проигрыватель.
      Он достал пластинку. На конверте была большая фотография Сергея Рахманинова.
      Ребров любил этого композитора и неплохо знал. В юношеские годы Виктор учился в музыкальной школе, во всяком случае до тех пор, пока не умер отец и семья могла оплачивать занятия. А так как учитель сольфеджио в его классе был страстным почитателем Рахманинова, то он часто ставил для своих учеников записи романсов, сонат, опер, фортепьянных концертов одного из самых великих русских композиторов. Но то, что Ребров услышал сейчас, было неожиданным и очень волнующим.
      Старик опустил иглу на вращающуюся пластинку. Несколько секунд было тихо, лишь слегка потрескивало в динамиках, а затем комнату стало наполнять что-то тревожное. Это было похоже на раскаты приближающейся грозы, которые ты еще не слышишь, но уже чувствуешь. Волнующий звук постепенно нарастал, и Виктор понял: поет хор.
      - Это - Рахманинов. Его Литургия Иоанна Златоуста, - вздохнул старик и с грустным видом уставился в окно.
      - Послушайте, - сказал Виктор, - если вы жалеете, что вынуждены сдавать квартиру, то скажите об этом прямо. Я уйду. Вы можете даже оставить себе деньги... ну те, что я вам дал. Но через какое-то время вам все равно придется решать свои проблемы. Жить-то вам не на что...
      - Нет-нет, вы меня неправильно поняли, - засуетился хозяин. - Я ни о чем не жалею. Просто, этот вид... плюс Рахманинов... Грустно! Я подумал о нашей прекрасной, но безумной стране. Удивительно, как могли люди, создавшие такую великую архитектуру, такую великую музыку, так легко принести все это в жертву, поверив коммунистическим вождям?! Как мы можем жить без Бога в душе, без любви к своей стране до сих пор?!
      На следующий день Ребров по пути на работу завез на свою новую квартиру пару сумок с вещами. Ключ он взял у старика еще вчера, но на всякий случай позвонил в дверь. Ему никто не ответил, и он открыл ее сам. Пустые полки в платяном шкафу подтвердили, что старик уже уехал. На столе в гостиной лежала записка, а в ней всего три слова: "Желаю Вам счастья!"
      2
      Часов в восемь вечера Ребров позвонил Лизе. Набирая номер, он размышлял о громадном количестве условностей, доводящих до абсурда и без того достаточно бессмысленное человеческое существование.
      Формально Лиза все еще продолжала оставаться его женой, хотя уже давно жила с другим мужчиной. И чтобы ликвидировать этот очевидный нонсенс, нужно было пройти через неприятные, длительные административные процедуры, на которые у современного человека просто не хватало времени. Виктор подумал, что, наверное, проще было бы принять мусульманство, чтобы потом выйти с Лизой на перекресток и дружно сказать три раза: "Он мне не муж, она мне не жена!" Таким образом они сэкономили бы уйму времени.
      Ребров специально подгадал так, чтобы "друга детства" еще не было дома, а жена уже пришла с работы. Его расчет оказался верен.
      - Алло?! - прозвучал в трубке слегка запыхавшийся голос Лизы.
      Как когда-то, в нем послышались дружелюбие, улыбка, ожидание. Но лишь только она узнала, кто звонит, все светлое и радостное в ее голосе мгновенно погасло.
      В свое время Ребров мучительно пытался понять, почему с тех пор, как начались исчезновения жены по вечерам, она стала относиться к нему так, будто он в чем-то виноват. Наконец Виктора осенило, что Лиза просто пытается переложить свою вину за их несложившиеся семейные отношения на него. Это, конечно, было глупо, и вначале он что-то доказывал ей, спорил, говорил, что нет никакого смысла оставлять за собой руины, даже если кто-то в чем-то виноват. Ведь было же в их жизни и что-то хорошее. Однако потом он просто замкнулся, стараясь не реагировать на обидные выходки жены.
      И сейчас, услышав деревенеющий голос Лизы, Виктор поспешил перейти к делу.
      - Я нашел себе новое жилье, - сказал он. - И уже фактически перевез туда все свои вещи. Так что нам надо как-то пересечься, чтобы я отдал тебе ключи от твоей квартиры.
      На другом конце провода возникла напряженная тишина.
      - Хорошо, - наконец выдавила Лиза голосом человека, не сомневающегося, что ему подложили свинью, но он еще не понял какую.
      - Кстати, тебя не смущает, что мы до сих пор не подали заявление о разводе? - поинтересовался Ребров. - Люди мы, конечно, занятые и без предрассудков, но все же... И как к этому относится твой "друг детства"?
      - Я тебе много раз предлагала сходить в загс, - перешла в наступление Лиза, - но у тебя то времени нет, то еще что-то...
      - Да, здесь есть и моя вина, - покорно согласился он. - Но давай все-таки решим наши проблемы поскорее. Ты не могла бы, скажем, завтра найти для этого время?
      - Для этого я, безусловно, время найду, - изображая высшую степень удовлетворения, подтвердила она.
      Договорились встретиться на следующий день в двенадцать часов дня у районного загса. Виктор пришел пораньше, чтобы не дать поводов для новых обвинений, и стал свидетелем торжественного прибытия Лизы на уже знакомом ему серебристом "мерседесе". Только теперь за рулем сидел не "друг детства", а какой-то другой мужчина - очевидно, шофер.
      Сухо поздоровавшись, они молча вошли в здание. При этом Лиза изображала женщину, которая идет спасать свою честь. Однако ее потрясающую игру опять некому было по достоинству оценить: длинный коридор со множеством пронумерованных дверей оказался в этот момент абсолютно пуст, а для работницы загса, принявшей от них заявление, развод супругов был такой же обыденной процедурой, как для повара - чистка картошки. Даже Виктору показалось, что эта дама с рыбьими глазами могла хотя бы для приличия слегка улыбнуться и поинтересоваться, насколько серьезно они подумали над своим ответственным шагом.
      Как и всем парам, не имевшим детей и материальных претензий друг к другу, им назначили стандартный трехмесячный испытательный срок. А значит, окончательный развод должны были оформить уже в январе.