- Скорей всего, наш всероссийский папа опять вчера позволил себе лишнего, - намекая на известное всем пристрастие президента, сказал знакомый Виктору журналист из "Известий". - С похмелья он всегда начинает чудить. А ведь только-только в стране запахло спокойствием.
      Тема вроде бы была исчерпана, и, словно желая найти этому подтверждение, все посмотрели на присутствующую телезвезду.
      - Как раз в этом спокойствии и заключается вся проблема, - негромко, заставляя коллег прислушиваться, сказал телевизионный журналист. Коммунисты сидят в парламенте, выступают с трибуны, и всем уже начинает казаться, что это - нормальная партия, что она вполне вписывается в рамки создаваемой в России демократической системы. Они даже начинают вызывать симпатии. Поэтому президент бросает им наживку, и, как только коммунисты с пеной у рта бросаются защищать труп, всем становится понятно, что эти люди ничуть не изменились.
      Процедив свое резюме, звезда побрела по ресторану. Журналистская компания распалась, но не успел Виктор сделать и нескольких шагов, как его кто-то окликнул:
      - Здравствуйте, господин Ребров!
      Повернувшись, он увидел приятную улыбку и громадную блестящую лысину пресс-атташе итальянского посольства Энрико Берлуччи.
      - Сколько лет, сколько зим! - показал итальянец хорошее знание идиом русского языка.
      - Добрый вечер! - церемонно поклонился Виктор. - Продолжаете изучать моих соотечественников? Пришли посмотреть на новых русских бизнесменов?
      - В том числе... Только... На месте ваших властей, - помялся Энрико, я бы выпустил специальный указ, запрещающий приглашать иностранных дипломатов на такие вот... - он пощелкал пальцами, подбирая точное русское слово, - мероприятия.
      - Почему?
      - После подобных роскошных и дорогостоящих приемов нам как-то трудно убеждать свои правительства, что России и в самом деле нужны те деньги, которые она все время просит за рубежом... Вы лично не испытываете здесь какого-то дискомфорта? - Он неопределенно повел рукой.
      - Как раз наоборот! - горячо заверил его Ребров. - Мне очень приятно сознавать, что наше правительство, бизнесмены пропивают и проедают... ну, в общем, швыряются занятыми за рубежом деньгами. Причем, скорее всего, мы их никогда вам так и не отдадим. Не надейтесь. Чтобы не выглядеть глупо, вы потом сами спишете нам долги. И осознание такой перспективы резко повышает мой аппетит.
      Этот обмен мнениями доставил обоим немалое удовольствие.
      - Ваша откровенность всегда очень подкупает, - любезно сказал Энрико. - Кстати, а вы, по-моему, стали активно сотрудничать с господином Большаковым? Часто пишете о делах его союза...
      - В общем-то да, - не очень охотно подтвердил Виктор.
      - А помните, как вы меня ругали, когда я пригласил его в гости?
      Ребров тяжело вздохнул и пожал плечами, словно жалуясь, что судьба сильнее человека.
      - Может, на днях пообедаем вместе? - предложил итальянец. - Помогите мне разобраться в последних решениях вашего правительства. Я совсем в них запутался. А вы все время крутитесь среди чиновников...
      - С удовольствием, - пообещал Виктор.
      - Тогда я вам позвоню. До свидания.
      - Аривидерчи! - помахал рукой Ребров.
      3
      Все эти разговоры, а также два бокала вина пробудили у Виктора зверский аппетит. Он взял громадную, величиной с поднос тарелку, прошелся по столам, и только нацелился вилкой в бок полутораметрового осетра, как его руку твердо отвели назад.
      - Мой друг! - трагическим голосом произнес невесть откуда взявшийся Игорь Стрельник. - Оставь это гнусное дело. Пойдем, я лучше покажу тебе в соседнем зале женщину, которая даже из такого пошляка, как ты, может сделать романтика.
      - А можно я на нее посмотрю после того, как что-нибудь съем? взмолился Виктор.
      Игорь укоризненно покачал головой, словно видел перед собой совсем пропащего, опустившегося человека.
      - Безусловно, нет! - твердо сказал он. - Я обещал, что выбью из тебя всю эту провинциальную дурь и деревенщину? Обещал! Тогда поставь тарелку и молча иди за мной.
      Соседний зал ресторана был поменьше, и здесь оказалось гораздо тише. Сюда забредали спокойно перекусить или поговорить о чем-нибудь серьезном.
      - Справа, в углу, - кивнул Игорь.
      Там, куда он указал, стояли молодая женщина и двое мужчин. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять эмоции любвеобильного Стрельника.
      Густые каштановые волосы женщины находились в том живописном беспорядке, который стоит безумных денег и минимум двух часов напряженной работы парикмахера. Одета она была в черное вечернее платье - явно штучный товар из очень дорогого магазина. В таких платьях удивительным образом сочетаются простота и изысканность, и их единственным недостатком является то, что они подходят только обладательницам идеальной фигуры.
      Прежде Виктор видел эту женщину в деловых костюмах и со строгой прической, однако он сразу узнал начальника управления общественных связей компании "Русская нефть" Анну Игнатьеву. Один из стоявших с ней мужчин Реброву не был знаком, зато другого он не спутал бы ни с кем. Это был вице-премьер Владимир Шелест.
      - Ну и что ты о ней думаешь? - прихлебывая из бокала вино, спросил Игорь, явно рассчитывая на самые громкие эпитеты.
      Ребров прищурился, словно оценивая габариты коробки, которую ему надо было внести в дом, и сказал:
      - Прежде всего, я думаю, что это очень закаленная женщина. Если бы я ходил с открытыми плечами и спиной, то давно схватил бы воспаление легких и умер...
      - И заметь, тебя никому не было бы жалко, - брезгливо пробубнил Игорь. - Посмотри на эту женщину внимательно и запомни на всю оставшуюся жизнь: такой у тебя никогда не будет.
      - Это уж точно, упаси меня Бог! - с показным испугом перекрестился Виктор. - Ты даже не представляешь, что это за штучка.
      - Ты ее знаешь?!
      - Хочешь, я тебя с ней познакомлю? - вопросом на вопрос ответил Ребров.
      Широко открытые глаза Стрельника вместили весь огромный ресторан со всеми его залами, мраморным бассейном, витыми бронзовыми светильниками в виде колонн и струнным оркестром.
      - Да, я могу это сделать, - подтвердил Виктор. - Только надо дождаться, когда от нее отвалит почетный эскорт. К тому же мне нужно задать ей пару нескромных вопросов...
      Незнакомый мужчина ушел почти сразу, а Шелест стоял с Игнатьевой еще минут десять. Со стороны их беседа вовсе не походила на фривольный треп мужчины с красивой женщиной. Даже наоборот: вице-премьер что-то достаточно жестко говорил, помогая себе правой рукой, так как в левой держал бокал, а Анна Игнатьева внимательно его слушала. Иногда она вставляла какие-то замечания, на что следовал очередной энергичный монолог Шелеста.
      - Он что, инструктирует ее перед заступлением в наряд по кухне?! - не выдержал Стрельник. - Когда же у них закончится это производственное совещание?
      - Забавная мысль... - усмехнулся Ребров.
      Это замечание Игоря еще больше укрепило подозрения Виктора, родившиеся у него при изучении фотографии четырехлетней давности, где Игнатьева была снята вместе с Шелестом.
      Через какое-то время Ребров и Стрельник не выдержали и пошли за очередной порцией спиртного. Когда они толкались возле бара, Игнатьева появилась в большом зале ресторана "Метрополь", одна. Она остановилась перед сценой, с любопытством прислушиваясь к тому, что играет струнный квартет.
      - Пойдем, пойдем, надо ловить момент, - зашипел Ребров, буквально волоча удивленного Стрельника за собой. - А то опять к ней кто-нибудь прилипнет.
      Они приблизились к Игнатьевой сбоку, так что она, увлеченная музыкой, до последнего момента их не видела.
      - Добрый вечер, Анна Ивановна, - сказал Виктор.
      Она повернулась к ним и, после некоторой паузы, слегка кивнула, словно так и не решив: стоило ей здороваться или нет? Надо было быть опытным физиономистом, чтобы обнаружить на ее лице хотя бы легкие оттенки дружелюбия.
      - Позвольте представить вам моего коллегу Игоря Стрельника, - немного развязно продолжил Ребров.
      Игнатьева, даже не взглянув на Стрельника, холодно заметила:
      - Одного знакомого журналиста, я имею в виду вас, мне оказалось более чем достаточно.
      Игорь выпучил глаза и слегка кивнул в сторону: мол, пора отваливать. Однако Виктор уже почувствовал то взведенное состояние, которое всегда появлялось у него при встрече с этой женщиной.
      - Да, я обратил внимание, что вы предпочитаете заводить знакомства не с журналистами, а, скажем, с правительственными чиновниками, - сказал он. Простите, не с вице-премьером ли Владимиром Шелестом я сегодня вас видел?
      - Ну и что?
      - Конечно, ничего. Просто я недавно обнаружил в газетных архивах любопытную фотографию. На ней вы запечатлены вместе с Шелестом в его бытность замминистра экономики. Оказывается, вы знакомы уже много лет.
      - Вы что, шпионите за мной?! - вспыхнула Игнатьева.
      - Ни в коем случае! - запротестовал Ребров. - Просто я все еще пытаюсь разобраться, что же реально произошло в компании "Русская нефть". Вот наши пути и пересекаются. И, думаю, еще долго будут пересекаться.
      - И что же новенького вы здесь откопали? - презрительно усмехнулась она. - Весьма любопытно.
      - Если вам интересно, могу поделиться своими последними наблюдениями, выводами, - покладисто кивнул головой Виктор. - Я все больше и больше убеждаюсь, что кто-то высоко наверху дергал за нитки в "Русской нефти". Но этому кому-то нужны были свои люди в компании - так сказать, глаза и уши. Чтобы ребятки не очень шалили, то есть не очень много воровали. У вас есть какие-нибудь соображения: кто бы мог быть подобным доверенным лицом? Неужели никаких мыслей на этот счет?! И еще один вопрос: вы сами попросили Шелеста устроить вас в компанию "Русская нефть" или он вас туда командировал?
      - Вам надо лечиться! - громко произнесла Игнатьева, вызвав удивленные взгляды окружающих.
      Она хотела еще что-то добавить, но потом передумала и, круто развернувшись, пошла к выходу из ресторана.
      - Кстати, классное у вас платье, - бросил ей вслед Ребров. - Купили на распродаже в ГУМе?
      Когда Игнатьева скрылась из виду, Стрельник, в течение всей этой пикировки не произнесший ни слова, озабоченно почесал затылок и сказал:
      - Возможно, я что-то не понимаю или не уловил каких-то деталей, но если кто-то в правительстве, напрямую связанный с мафией, и в самом деле контролировал твою любимую компанию и если эта заносчивая дама работает на них, то ты вел себя чрезвычайно глупо. Стоит ей сообщить своим друзьям о твоей дурацкой выходке, и сразу осуществится моя давняя мечта: сидеть в нашей комнате в редакции одному. О чем ты думаешь?! Тебе что, не терпится лечь в гроб? Давно не попадал в перестрелку? Зачем ты вообще устроил этот допрос с пристрастием?!
      - Я специально провоцировал ее, чтобы она выдала себя. И, по-моему, мне это удалось. Ты видел, как она занервничала?! - Виктор все еще находился в состоянии крайнего возбуждения. - Теперь у меня нет никаких сомнений, что она вместе с ними...
      - Камикадзе, - иронично хмыкнул Стрельник. - Ты посмотри на себя: грудь вперед, глаза горят... Ради чего столько эмоций?!
      Внезапно в глазах Игоря мелькнула догадка. Он нахмурился и хлопнул себя по лбу ладонью:
      - Слушай! Как же я сразу не понял! Ты к ней неравнодушен! - Это открытие настолько его взбудоражило, что он расплескал вино из бокала, но, вытирая платком руку, продолжал настаивать: - Да ты просто втюрился в нее! Да-да! И пытаешься ей доказать, что ты такой же крутой, как и ее друзья. Господи, верни этому человеку разум! Ты просто потерял голову, если думаешь, что у тебя что-то выгорит. Не будь идиотом, не играй с огнем! Я всегда пытался помочь тебе избавиться от провинциализма и всяких комплексов, но сейчас ты впадаешь в другую крайность - манию величия. Поверь, эта женщина не для тебя!
      - Да пошел ты! - ругнулся Ребров. - Опять ты лезешь со своим психологическим анализом!
      Их очередной джентльменский обмен мнениями закончился тем, что они опять поругались. Пытаясь поднять окончательно испортившееся настроение, Виктор налегал на спиртное и к концу приема был прилично пьян, тем не менее домой добрался за рулем своей славной "Лады", громко распевая: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто-о не жела-ет!"
      Дома он постоял под холодным душем, а потом сел за рабочий стол, включил настольную лампу и долго рассматривал выдранную им из старой подшивки газетную страницу с фотографией, на которой были запечатлены Шелест и Игнатьева.
      Фотограф поймал момент, когда Владимир Шелест, очевидно, сказал что-то смешное. На его губах застыла скептическая, но сдержанная ухмылка - он не был простофилей, чтобы смеяться во весь рот, да еще своим же шуткам. Зато Анна Игнатьева улыбалась широко и открыто. Она была явно горда за своего шефа. Ей, без сомнения, нравилось быть рядом с ним, в его команде.
      И это состояние счастья на лице молодой женщины просто бесило Реброва. Бесило, во-первых, потому, что это чувство вызвал не он. А, во-вторых, что его вызвал ненавистный ему человек.
      4
      На следующий после приема в "Метрополе" день Виктор проспал часов до десяти и приехал в редакцию очень поздно, в связи с чем Роман Хрусталев устроил грандиозный скандал. Впрочем, в последнее время он устраивал скандалы по поводу и без повода.
      Да и в целом обстановка в отделе экономики была гнетущая. Что-то тягостное висело в воздухе - словно черная грозовая туча вот-вот обрушит гром и молнии на головы всех его сотрудников. А ощущение скорого краха происходило оттого, что взаимоотношения Хрусталева с руководством газеты все более и более накалялись.
      Со времени той его нашумевшей на всю редакцию стычки с Семипалатинским из-за статьи Федора Щетинина Роман не пропускал ни одного повода для новых конфликтов, в чем проявлялся его упертый, порой невыносимо тяжелый характер. Было очевидно, что, даже несмотря на двадцатилетний стаж работы в "Народной трибуне" и немалые заслуги перед газетой, главный редактор и редколлегия выносят Хрусталева уже с большим трудом. Развязка была близка, и это нервировало всех.
      - Чего он добивается? - как-то риторически спросил Игорь у Реброва. Неужели не понимает, что из-за него страдает весь отдел... И эта его маниакальная идея, что русская интеллигенция повинна во всех бедах своей несчастной страны... Он ею задолбал, кажется, уже всех.
      - Но, может быть, у человека есть принципиальная позиция и он ее отстаивает, - попытался защитить своего начальника Виктор.
      - Какая, к чертям собачим, принципиальная позиция?! - ругнулся Стрельник. - Хрусталев со своими принципами все больше напоминает вздорную бабу, которая мстит соседке всю жизнь за какую-то пустяковую обиду. Причем за какую - она давно забыла... Честно говоря, я думал о нашем шефе гораздо лучше...
      Редактор отдела экономики и в самом деле постепенно превращался в объект насмешек и злословия всей редакции. И, что было хуже всего, он без всякого чувства самосохранения портил отношения со многими коллегами. Только на прошедшей неделе Хрусталев дважды выступал на утренних планерках с резкой критикой материалов, опубликованных на страницах "Народной трибуны". И каждый раз это заканчивалось безобразной перепалкой с Семипалатинским.
      Вначале Хрусталев зацепился за, казалось бы, вполне невинную статью, опубликованную на полосе "Культура". В ней речь шла о планах столичного правительства реконструировать несколько кварталов города с исторической застройкой. Автор - какая-то рефлексивная дама - с трагическими интонациями писала, что как только эту часть старой Москвы реконструируют и отремонтируют, то сразу пропадет ее очарование. Мол, исчезнут старинные особняки, уютные московские дворики, а на их месте возникнет лубочная картинка для туристов.
      На следующий день Роман попросил слова на планерке и, тыча указательным пальцем в лежавшую перед ним газету, сказал:
      - Я совсем уже запутался в том, что, с ведома редколлегии, попадает у нас на полосы. Ровно неделю назад в "Трибуне" была статья, говорившая, что историческая часть Москвы приходит в упадок, разрушается, что у правительства нет денег на ее ремонт. Теперь же мы льем крокодиловы слезы из-за того, что столичные власти пытаются хотя бы один район привести в порядок.
      - Вы против, чтобы на страницах нашей газеты высказывались разные точки зрения?! - с плохо скрытым раздражением спросил Семипалатинский. Хотели бы, чтобы у всех, как раньше, была одна позиция - партийная?!
      - Вы же прекрасно понимаете, что я выступаю не против публикации разных точек зрения, - продолжал спорить Роман. - К сожалению, пропуском для любого материала на газетную полосу у нас стало не наличие в нем здравого смысла, а отрицание всего, что делается вокруг. То есть хотят ремонтировать дома - плохо, не хотят - еще хуже. Причем все это пишется с истеричными интонациями, с надрывом. Каждому хочется быть не просто журналистом, а совестью нации.
      Демарш Хрусталева закончился тем, что из очередного номера газеты главный снял, под какими-то надуманными предлогами, две статьи сотрудников отдела экономики. Однако через день Хрусталев нашел новый повод для выяснения отношений с редколлегией. К тому же в этот раз еще более пустяковый, чем прежде.
      Протест Романа вызвала статья о том, что в связи с падением курса рубля резко сократились объемы импорта сигарет. Ему не понравилась даже не сама статья, а ее заголовок: "Грозит ли российским курильщикам никотиновый голод?"
      - Почему - голод?! - задал Хрусталев вопрос на очередной планерке. Конечно, некоторые люди не могут обходиться без табака, но зачем в данном случае нужна патетика?! Зачем наша газета разжигает страсти?! Разве речь идет о последнем куске хлеба?!
      - Вы уже переходите всякие границы! - вскипел Семипалатинский, теряя всю свою интеллигентность. - Превращаете планерки в базар, спорите по всяким пустякам!
      - Как можно говорить о пустяках, если мы внедряем в сознание наших соотечественников, что им грозит какой-то голод?! - упрямился Роман. Когда читаешь родную газету, то кажется, что вокруг нас - холод, болезни, разруха, а главное, что при прежнем, коммунистическом режиме было лучше.
      За всеми этими дрязгами у Хрусталева руки не доходили до руководства отделом. Вместо того чтобы читать заметки своих подчиненных, он штудировал "Народную трибуну" от корки до корки, выискивая очередные примеры, как он говорил, "самоутверждения российской интеллигенции с помощью мазохизма и нигилизма". Он развивал эту тему на планерках, в буфете, в кабинетах своих коллег, не замечая, что его все уже начинают избегать.
      Ребров, переживая за своего начальника, как-то попытался дипломатично убедить Хрусталева выбросить из головы дурацкую затею доказать что-то редколлегии. Однако только нарвался на грубость.
      - Знаешь, - сказал Роман, - когда на тебя все накинулись после публикации той статьи о компании, торговавшей нефтью, и смерти ее президента, я встал на твою сторону, потому что думал, ты совсем другой. Но теперь вижу: ты хорошо вписываешься в славный коллектив редакции "Трибуны", стал здесь почти своим! А эти твои шашни с Союзом молодых предпринимателей... Ты оказался живуч и изворотлив...
      Как и всякий холерик, Хрусталев через полчаса остыл и, вызвав Реброва, попытался смягчить свою грубость. Он говорил, что не хотел обижать Виктора, что вообще имел в виду совсем другое. Потом оба делали вид, что между ними ничего не произошло, но никогда их взаимоотношения уже не были такими доверительными, такими дружескими, как прежде.
      Глава XI
      ФЛИРТ С ВЛАСТЬЮ
      1
      Уже через три-четыре недели после официального открытия Института рынка при Союзе молодых российских предпринимателей работа этого весьма специфического научного учреждения стала напоминать отлаженный конвейер. Дружная команда экспертов-рыночников с неутомимостью пчел снимала информационную пыльцу с факсов, телетайпов, экранов компьютеров и готовила на такой основе крутое варево экономических страшилок, способных удовлетворить самый изощренный и даже извращенный журналистский вкус.
      Чаще стали проходить и пресс-конференции института - минимум два раза в неделю. И на каждой из них выносилось несколько, не подлежащих обжалованию, смертных приговоров, как-то: российскому машиностроению, национальной денежной единице, мясомолочной отрасли сельского хозяйства, золотодобывающей и чулочной промышленности, производству древесностружечных плит в Сибири и кустарным промыслам в селе Великая Белозерка Псковской области.
      По наблюдениям Виктора Реброва, примерно половина журналистов, посещавших их пресс-трибуналы, делала это не более одного-двух раз. Но были и такие, кто обосновывался в Институте рынка "всерьез и надолго", находя здесь бездонный источник информации, которую затем надо было всего лишь более или менее связно изложить.
      Короче говоря, работа этого микроучреждения приобретала устойчивый и даже рутинный характер, что, впрочем, позволило Реброву переложить многие обязанности по руководству институтом на плечи неудавшегося брокера Кузьмянкова, все более и более выбивавшегося в лидеры в их небольшом коллективе. Однако в скучных буднях случались и приятные неожиданности.
      Однажды на очередную пресс-конференцию в буквальном смысле слова прилетела Маша Момот. Ребров увидел ее еще в коридоре. Она шла так быстро, что за плечами у нее, словно от ветра, развевался повязанный на шее легкий шарф. Виктор вспомнил, что именно такой он видел Машу в холле сочинской гостиницы, когда она неслась за "теневым премьером" Грудниным.
      Заметив Реброва, Маша взвизгнула от восторга и бросилась ему на шею. Затем оттащила в сторону от собиравшихся журналистов и без всяких дипломатических подходов в упор спросила:
      - Я слышала, что именно ты заварил всю эту кашу? Правда? - Она кивнула в сторону комнаты, перед входом в которую висела табличка с надписью "Институт рынка".
      - Кто тебе сказал? - ушел от прямого ответа Виктор, понимая, что рано или поздно она вытянет из него все.
      - Один мой корреспондент. Он регулярно пасется на ваших пресс-конференциях. И я решила сама посмотреть, что это за Институт рынка и с чем его едят.
      - Твой корреспондент?!
      - Так ты еще ничего не знаешь?! Теперь у меня есть своя газета! воскликнула она.
      - Поздравляю! - искренне обрадовался Ребров. - Значит, этот, из инвестиционной корпорации... ну, к которому мы ходили, все-таки дал тебе деньги на издание газеты?
      - Ты имеешь в виду Соломатина? - презрительно уточнила Маша. - Хо-хо! Этот даст... Знаешь, не люблю мужиков, похожих на студень. Если Груднин хотел, но не мог... достать деньги на газету, то Соломатин вообще ничего не хочет. У него нет чувств. Это человек без эмоций - рыба, медуза! Его нельзя зажечь...
      - Кто же тебе помог?
      - Есть классные мужики из московского правительства! Мне просто повезло, что я их встретила! - Ее лицо опять загорелось восторженным огнем, хотя несколько секунд назад, вспоминая ни в чем не повинного Соломатина, она брезгливо кривила губы.
      - А что за газета? - заинтересовался Ребров.
      - Она называется "День столицы". Еще не видел? Массовое издание, рассчитанное на обывателя...
      - Ты же хотела делать экономическую газету... хотя в последний раз ты говорила о какой-то инвестиционной... Если, конечно, может быть такая, слегка подколол ее Виктор.
      Маша никак не отреагировала на его иронию:
      - Знаешь, я поняла, что начинать надо с массового издания, рассчитанного на десятки, сотни тысяч читателей. Только такое быстро окупится и начнет приносить прибыль, вот тогда можно будет наладить выпуск и экономических, и политических, и других газет.
      Ее уверенность в том, что когда-нибудь она станет газетным магнатом, была такой же сильной, как вера в Бога монаха, похоронившего себя в монастыре в неприступной скалистой пустыне под Иерусалимом.
      На пресс-конференции Маша сидела в первом ряду и задавала много вопросов. Своей любознательностью, а больше красивыми ногами она вконец извела экс-брокера Кузьмянкова, который все время похотливо улыбался, рассказывая о трагическом положении российской экономики.
      - Если ваша знакомая придет еще раз, - пожаловался он потом Реброву, я потребую прибавку к зарплате за работу в экстремальных условиях.
      После пресс-конференции Момот потащила Реброва в редакцию "Дня столицы". Она очень хотела похвастаться своим детищем, и отказать ей было невозможно.
      Поехали на машине Маши. У нее была подержанная "тойота" со множеством вмятин и царапин на кузове, что было совсем не удивительно, так как Маша бросала свой автомобиль в малейший просвет, появлявшийся в сплошном потоке машин. При этом она горячо обсуждала очередную, только что родившуюся и уже полностью захватившую ее идею.
      - Думаю, будет гениально, если мы наладим сотрудничество между твоим институтом и моей газетой! - с жаром сказала она и тут же в окно крикнула какому-то водителю: - Козел! Смотри за дорогой.
      - Сотрудничество в какой форме? - осторожно поинтересовался Ребров.
      - Да в какой угодно! - горячилась Маша. - Мы соединим ваши аналитические возможности с нашими информационными. Хотите, мы введем в газете рубрику "Экономический прогноз" и вы будете печатать под ней свои обозрения различных рынков. Через нас Большаков, его союз и ваш институт могут получить такую рекламу!.. - закатила она глаза.
      Виктор подумал, что вряд ли перспектива постоянно светиться на страницах только что появившегося и никому не известного издания покажется Большакову столь уж соблазнительной, а вслух произнес:
      - Если материалы института мы будем регулярно печатать у вас, под специальной рубрикой, тогда к нам потеряют интерес другие газеты.
      Маша некоторое время молча смотрела на дорогу, а потом воскликнула:
      - Есть идея получше! Можно совместно наладить, так сказать, комплексное обслуживание политических партий. Не смейся, я говорю серьезно... По их заказам вы, как независимая аналитическая группа, будете готовить нужную им экономическую информацию, иначе говоря - тенденциозно ее формировать, а мы будем излагать все это в объективных аналитических статьях и ссылаться на вас. На этом можно хорошо заработать. Надеюсь, деньги-то Большакову нужны? На вашем институте, уверена, он прилично подрастратился...
      Момот была просто неистощима на выдумку и излучала не меньше энергии, чем средних размеров вулкан. В конце концов Ребров подумал, что, может быть, в таком объединении сил в самом деле есть неплохая перспектива, и решил обсудить этот вопрос с Большаковым.
      2
      К идее сотрудничества Маша возвращалась в этот день еще не раз. Устроив Реброву обстоятельную экскурсию по своей редакции, она время от времени говорила:
      - Неплохая комната, да? Здесь вполне разместились бы твои ребята... А здесь можно проводить ваши пресс-конференции...
      Так как соучредителями "Дня столицы" были московские правительственные структуры, то под редакцию газеты отдали пол-этажа в одном из административных зданий на Петровке. И хотя стены здесь были обклеены давно уже потерявшими свой первоначальный цвет обоями, пол прогибался, а окна от многолетних наслоений краски закрывались далеко не на все шпингалеты, свободного места и в самом деле оказалось много - хозяева города не пожадничали.
      В просторных комнатах сидели молодые люди с бледными лицами, измученные безостановочным курением и тем крайне огорчительным фактом, что им стукнуло уже по двадцать три - двадцать четыре года, а в России их еще никто не знает. Последнее обстоятельство заставляло пока не признанных гениев глубоко философски обобщать все свои заметки, даже когда они писали о перебоях подачи горячей воды в каком-нибудь районе города или о закрытии общественного сортира.
      Еще не открытые самородки встречали Реброва презрительным взглядом, однако Маша быстро ставила их на место.
      - Стас! - прикрикнула она на очкастого молодого человека, задумчиво покачивавшегося на задних ножках стула. - Когда ты должен был сдать материал о том, что федеральное правительство пытается запустить руку в дорожный фонд Москвы?! Забыл? Молодец! Ты что, не знаешь, кто нас кормит? Чтоб завтра утром статья была у меня на столе. И если сломаешь стул - вычту деньги из зарплаты.
      Три девчонки, собравшиеся в одной из комнат попить чаю и поболтать, были разогнаны Машей без всяких церемоний:
      - Чаевничать станете, когда не надо будет переписывать за вас заметки. И вообще, что вы торчите в редакции, как будто кто-то принесет вам свежую информацию на блюдечке...
      - Хорошо помогают в таких случаях еще и удары палкой по голым пяткам, - сказал Виктор.
      - С ними иначе нельзя, - засмеялась Маша. - Молодежь. Пришлось набрать прямо с факультета журналистики. Кто еще пойдет в совершенно новую газету да на гроши?! Опытных людей удалось найти только на должности редакторов отделов... Ну и, конечно, мой первый зам - настоящий журналистский волк.
      Этот волк оказался очень облезлым: маленький, тощий мужичок, с огромной плешью со лба до затылка. Одет он был в помятый серый костюм и грязные туфли со стоптанными каблуками. Заместитель главного редактора "Дня столицы" несколько раз заходил в кабинет Маши Момот, пока там сидел Виктор.
      - Если Маша подбивает вас на какое-то грязное дельце, - сказал журналистский волк, - то лучше сразу согласиться. При желании, она даже папу римского заставит писать заметки в нашу газету. Я уже не раз видел, как она применяет на живых людях свои бесчеловечные приемы, запрещенные конвенцией ООН. Не дай бог... Советую вам соглашаться на любое ее предложение. Дешевле будет...
      Эта не сильно замаскированная лесть явно пришлась Маше по душе.
      - Мой заместитель - грубиян, - с довольной улыбкой пояснила она, когда облезлый волк вышел из кабинета, - но это единственный человек, на которого я могу оставить газету.
      Был уже конец рабочего дня. Они пили чай с коньяком, купленным Виктором в магазине напротив, и обсуждали планы возможного сотрудничества. Скоро редакция совсем опустела, они закрылись в кабинете и целовались у окна, что выходило на вечно забитую машинами Петровку. На город уже опустился сырой октябрьский вечер, снаружи на стеклах висели капли дождя, отчего огни автомобилей казались размытыми и улица походила на рождественскую елку.