Иван Жагель
      Страна игроков
      Глава I
      Самоубийство всегда некстати
      1
      Сообщение о том, что президент компании "Русская нефть" сорокапятилетний миллионер Андрей Лукин застрелился прошедшей ночью у себя на даче, Виктор Ребров услышал по радио, по дороге в редакцию.
      Канал, на который Виктор настроил приемник своей старой, измученной московскими дорогами "Лады", был музыкальным, и поэтому весь обзор новостей продолжался не более минуты. Информация же о самоубийстве Лукина вообще заняла несколько секунд и в устах развязного, пошловатого ведущего больше походила на забавный эпизод из жизни богатых, чем на трагическую новость. Не придумав ничего лучшего, этот парень с радиостанции повторил банальную шутку, набившую оскомину в середине девяностых годов, в разгар экономических реформ в России, когда громадные состояния делались в течение нескольких месяцев и так же быстро проматывались: "У богатых - свои причуды!" Он явно упивался собственным остроумием.
      Реброва едва ли можно было назвать слишком чувствительным человеком, и все же, услышав новость, он невольно притормозил, чуть не спровоцировав аварию. За спиной послышался визг тормозов, а затем яростные автомобильные гудки. Даже не обернувшись, он свернул к тротуару, вызвав новую какофонию звуков.
      Во всей этой истории с самоубийством известного бизнесмена имелась одна существенная деталь: во вчерашнем номере газеты "Народная трибуна", где Ребров работал корреспондентом экономического отдела, была опубликована его громадная статья, посвященная именно компании "Русская нефть". Материал содержал немало интересных фактов, которые могли бы заинтересовать прокуратуру. Однако в смутные времена реформ вся жизнь в стране была настолько криминализирована, что представить себе, будто кого-то заставила застрелиться острая газетная публикация, было так же трудно, как поверить, что в середине девяностых деловую репутацию в России защищали на дуэли.
      Тем не менее, несмотря на отсутствие прямой связи между самоубийством президента крупной компании и опубликованной статьей, ощущение грядущих неприятностей прочно засело в затылке у Виктора. И всю оставшуюся до редакции дорогу он размышлял о превратностях судьбы, каждый раз дающей человеку затрещину, как только он начинает воображать о себе слишком много.
      Дело в том, что статья о компании "Русская нефть" была первой по-настоящему заметной публикацией Реброва за те полгода, что он работал в "Народной трибуне". Попав в редакцию в силу целого ряда случайностей и имея за плечами лишь опыт работы в районной газете, он долго пробавлялся небольшими заметками, гонялся за новостями по пресс-конференциям, искал свою тематическую нишу, которая позволила бы ему публиковаться часто и заметно. На сбор фактов о нефтяной компании он угробил почти месяц, надеясь, что эта статья будет для него переломной. "И, кажется, - подумал с иронией Виктор, - она и в самом деле станет для меня такой".
      2
      Редакция "Народной трибуны" располагалась в большом сером здании, в самом центре города. В этом были свои плюсы и свои минусы: с одной стороны, все необходимое для журналистов находилось под рукой - Дума, важнейшие министерства, Елисеевский магазин с его роскошным винно-водочным отделом, куда любили забегать сотрудники редакции, с другой - все труднее и труднее было находить в центре Москвы место для парковки. И автомобилей в городе становилось тем больше, чем слезливей были в газетах причитания о тяжелых последствиях для народа экономических реформ.
      Редакционная стоянка, как всегда, была забита, и Виктору пришлось изрядно покрутиться по переулкам, прежде чем он сумел поставить машину. Пройдя через просторный вестибюль, всегда заполненный людьми, и показав охраннику журналистское удостоверение, он поднялся на лифте на шестой этаж, где находились экономические отделы "Народной трибуны".
      Свой кабинет Виктор делил с обозревателем отдела экономики Игорем Стрельником, который был лет на пять моложе, но занимал в редакции прочное положение и считался одним из ее "золотых перьев". Да и в целом, если Ребров с большим трудом познавал хитросплетения взаимоотношений в столичной журналистике, то для Стрельника это была родная среда. Его отец уже много лет работал редактором крупной московской газеты, а мать была довольно известной поэтессой. Игорь вырос в доме, стоявшем в самом центре Москвы, с детства был знаком со многими литературными знаменитостями, а свои первые студенческие заметки публиковал не в университетской многотиражке, а в газетах многочисленных друзей отца - тоже маститых журналистов. К своим нынешним тридцати годам он представлял собой симпатичного, остроумного, циничного человека, за спиной которого было прекрасное образование, приличный стаж работы в столичных изданиях и короткая, бурная, но очень неудачная женитьба.
      Когда Ребров зашел в комнату, Игорь просматривал газеты. Он всегда не читал их, а именно просматривал, не считая нужным тратить на это много времени.
      - Интересную заметку я нашел, - не здороваясь, сказал он Реброву. - В рабочем клубе "Монолит" устроили благотворительный бал. По смыслу это такая же абракадабра, как "дворянское собрание Советского района". Очень забавный результат может получиться от совмещения дореволюционных придворных традиций с нашим еще крепким коммунистическим бытом. - Он смял газету, швырнул ее в корзину для бумаг и добавил: - Кстати, тебя искал Хрусталев. Загляни к нему.
      - Хорошо, - кивнул Виктор.
      Но прежде чем идти к своему начальнику - редактору отдела экономики Роману Хрусталеву, Ребров решил побольше узнать обо всем, что было связано с самоубийством президента компании "Русская нефть". Самым простым способом сделать это был бы звонок в саму компанию.
      Помимо погибшего Андрея Лукина, Ребров общался там при сборе материала с начальником управления общественных связей Анной Игнатьевой - холеной, красивой стервой, всегда предельно вежливой, но, казалось, напрочь лишенной каких-либо эмоций. Во всяком случае, когда Ребров пытался с ней шутить, появлявшаяся на ее лице вежливая гримаса могла обозначать все, что угодно, только не чувства. Но потом Виктор пришел ко вполне резонному выводу: после вчерашней статьи в "Народной трибуне" и ночного самоубийства Лукина его звонок будет воспринят Игнатьевой, да и любым другим человеком в компании, мягко говоря, без энтузиазма. И то, что он сам мысленно связал эти два события - самоубийство и статью, - его очень разозлило.
      Подумав немного, он решил позвонить Владимиру Медведеву - бывшему вице-президенту "Русской нефти", полгода назад перешедшему в небольшую торговую фирму, которая занималась оптовой поставкой в Москву куриных окорочков. На него Ребров вышел почти случайно: изучая документы компании годичной давности по экспорту нефти, он заинтересовался человеком, чья фамилия стояла в конце одного очень любопытного контракта. И когда Виктор разыскал Медведева, тот охотно пошел на разговор.
      С первых же минут встречи Ребров понял причины такой открытости своего собеседника. Было ясно, что нефть на куриные окорочка Медведев поменял не по своей воле - то ли его выгнали из компании, то ли он сам вынужден был уйти под давлением каких-то неблагоприятных обстоятельств. И за это он хотел отомстить всему человечеству сразу. В каждом его слове чувствовалась злая ирония в адрес недавних коллег; казалось, экс-вице-президент сам напросился на встречу с журналистом, чтобы излить накопившуюся желчь.
      Виктор хорошо помнил, как это было. Они встретились в тесном офисе Медведева, расположенном в маленьком двухэтажном особняке еще дореволюционной постройки в переулках Замоскворечья. Фундамент под одним углом здания начал оседать, отчего изнутри по штукатурке шли глубокие трещины, кое-где открывавшие крест-накрест прибитую дранку. Два маленьких окна, выходившие на глухую стену, перекосились и приобрели ромбовидную форму, как на картинах футуристов. И история, которую поведал хозяин кабинета, тоже была футуристической.
      - Частная компания "Русская нефть" возникла на месте бывшего государственного внешнеторгового объединения, занимавшегося в том числе и экспортом нефти. Это объединение просто приватизировали, - рассказывал Медведев, прикуривая одну сигарету от другой.
      Дым висел в комнате клубами и, только сдвинувшись к маленькой форточке, вытягивался в длинный язык, вылезавший на улицу.
      - Фактически это была та же самая контора, что и прежде. Те же люди сидели в том же здании и отправляли нефть, мазут и еще много всяких вещей от тех же поставщиков тем же потребителям, - продолжал он. - Только деньги теперь шли не в государственный карман, а в частный.
      - Чей?
      Медведев усмехнулся и промолчал.
      - Неужели это так просто было сделать? - спросил Ребров.
      - Вы даже не представляете, как это было просто... В начале девяностых годов в стране царила такая неразбериха. Да и сейчас...
      Излив душу, бывший вице-президент "Русской нефти" испугался и долго просил не ссылаться на него. Виктор так и сделал. Нигде в опубликованной статье фамилия специалиста по куриным окорочкам не встречалась. Так что он не мог обижаться или быть недовольным и наверняка поделился бы информацией о самоубийстве своего бывшего начальника, если бы она у него была.
      Порывшись в записной книжке, Виктор уже собрался связаться с Владимиром Медведевым, но тут зазвонил внутренний телефон. Это был редактор отдела экономики Роман Хрусталев.
      - Ты уже пришел? Тогда почему еще не у меня?! - рявкнул он.
      3
      Роман Хрусталев имел в редакции прозвище "чуткий грубиян". Он всегда защищал своих подчиненных, но в общении с ними был груб и часто использовал ненормативную лексику. Возможно, таким образом этот сорокавосьмилетний человек давал выход своим эмоциям, а их у него было не меньше, чем у десятилетнего мальчишки, бегающего на переменах по школьным коридорам.
      Впервые редактор отдела экономики накинулся на Реброва примерно через неделю после его поступления на работу, и связано это было с тем, что Виктор забыл своевременно сдать статью собственного корреспондента газеты из какого-то сибирского города. Хрусталев ворвался в комнату и еще с порога заорал:
      - Почему, твою мать, материал омского собкора до сих пор лежит у тебя на столе?!
      Затем он понизил голос почти до шепота, но зато каждое слово сопровождал таким богатым набором жестов и ярко выраженной артикуляцией, словно Виктор был глухим.
      - Пойми, - с ядовитой снисходительностью говорил Хрусталев, - любой собкор газеты - это тот же ребенок, только с более длинным членом. Он сидит в своей занюханной Вологде или Костроме и тешит себя надеждой, что мы его любим и только и думаем, как своевременно получить его заметку и поставить ее в номер. При этом собкор абсолютно беззащитен. Он не может прийти и дать тебе пинка, чтобы ты начал шевелиться. Поставь себя на его место...
      Впрочем, скабрезности Романа всегда несли большую смысловую нагрузку и были чрезвычайно образными. Вот и после той взбучки Виктору надолго запомнилась не грубая форма накачки, а ее содержательная часть. С тех пор он стал гораздо внимательнее относиться к материалам собственных корреспондентов газеты из других городов, да и думать о них, как о беззащитных, требующих постоянного внимания мальчишках, только разве что с более крупными, чем у детей, гениталиями.
      Кабинет редактора отдела экономики находился всего через несколько комнат, и спустя минуту Виктор уже был у него. Хрусталев сидел за своим необъятным, заваленным бумагами столом и, с типичной для холериков мрачностью надгробного камня, смотрел в окно.
      С шестого этажа открывался вид на разжаренные июльским солнцем московские улицы. Где-то внизу еле передвигали ногами редкие прохожие, казалось, что они просто топчутся на месте, пытаясь вытащить ноги из расплавленного асфальта.
      - Садись, - буркнул Хрусталев.
      Сам же он встал и начал мерить шагами кабинет, стараясь не ступать на раскаленное солнечное пятно у окна. Его брови почти касались друг друга, и это был верный признак, что он в ярости.
      Наконец он остановился перед Ребровым и, глядя в упор, спросил:
      - Ты знаешь, что застрелился Лукин?
      - Да, я уже слышал об этом. Не успел только выяснить подробности. Я этим сейчас займусь.
      Несмотря на солидную разницу в возрасте и служебном положении, они были на "ты". Это предложил сам Хрусталев, не терпевший чинопочитания.
      - А вот этого делать не надо, - как от зубной боли поморщился Роман. Хватит твоей статьи.
      - А при чем тут она? Я что, исказил факты, оболгал кого-то?
      - Как раз об этом спрашивал меня после утренней планерки главный редактор: мол, каким образом появилась эта статья, кто поручил тебе заняться этой темой?
      Лицо Реброва покрылось пятнами.
      - Проще говоря, - жалко ухмыльнулся он, - главный хотел узнать: заплатил ли кто-нибудь мне за этот материал или нет? Вопрос стоит так?! Я сейчас пойду к нему, и пусть он сам спросит меня об этом.
      - Сиди! - одернул его Хрусталев. - Ты уже сделал свое дело. И не надо изображать из себя обиженную девочку... Поставь себя на место главного. Сейчас газету будут склонять все, кому не лень. Наши конкуренты только этого и ждали. К тому же главный уже полгода ведет переговоры, чтобы акционером "Народной трибуны" стала солидная западная издательская группа. Иначе газета не расплатится с долгами и не потянет новые проекты. Теперь все эти планы могут рухнуть в один момент. Ты же знаешь, с какой настороженностью смотрят за рубежом на Россию, а после этого скандала... Он походил по кабинету и, немного успокоившись, спросил: - Сам-то ты что думаешь по этому поводу?
      - Не знаю... Я только уверен, что Лукин... этот сукин сын... Что из-за статьи...
      - Перестань! Все-таки речь идет о покойнике... Мой тебе совет: не высовывайся пока. И поменьше болтай обо всем этом в редакции - ты же знаешь какая у нас публика... Ты меня понял?!
      Помолчав, Виктор кивнул.
      - Хорошо, - уже почти дружелюбно буркнул Роман, явно желая подбодрить подчиненного. - Давай посмотрим, как будут развиваться события.
      4
      Коллектив в "Народной трибуне", или просто "Трибуне", как называли свою газету сотрудники редакции, был и в самом деле очень специфическим. Здесь на каждом шагу встречались живые легенды журналистики, и порой было удивительно, как сильно отличается человек от того образа, который складывается у читателей на основе его публикаций.
      Скажем, Виктор Ребров был поражен тем, что известный всей стране фельетонист Николай Тавровский, язвительный и беспощадный в своих материалах, в жизни оказался человеком мягким, доброжелательным. Он старался никогда и никому не мешать и даже по коридорам, словно мышь, пробирался вдоль стен, а при встрече с коллегами всегда здоровался первым, церемонно раскланиваясь еще издали.
      Зато пожилая дама по фамилии Португальская, писавшая громадные слезливые очерки на семейно-бытовые темы и каждой своей строчкой надрывно призывавшая людей быть внимательнее и добрее друг к другу, оказалась вздорной бабой с гипертрофированным самомнением. Она царственно передвигалась по редакции, никого не замечая вокруг, и, когда Виктор здоровался с ней, с оторопью, не узнавая, смотрела на него так, словно он говорил ей что-то неприличное или даже хватал ее за толстый, расплющенный за написанием бесконечных материалов зад.
      С опаской косясь на встречавшихся коллег, Ребров возвратился от Хрусталева в свою комнату и попытался заняться каким-нибудь делом, но у него опять зазвонил телефон. Это был журналист из "Труда", он хотел узнать побольше о президенте компании "Русская нефть" и о том, что могло стать причиной самоубийства.
      Хотя в этом не было никакой необходимости, Виктор начал чуть ли не оправдываться, все больше погрязая в деталях, что самого его раздражало. Во время телефонного разговора он ловил ироничные взгляды Стрельника и, повесив трубку, вызывающе спросил:
      - Ты уже знаешь?
      - Все уже знают, старик, - лаконично заметил Игорь.
      - И что ты об этом думаешь?
      - Я думаю, что, как человек честный, ты тоже должен застрелиться.
      Чувствовалось, что эта тема мало волнует Стрельника - во время разговора он продолжал барабанить по клавишам компьютера, сочиняя свой очередной материал. Его работоспособность всегда восхищала Реброва: в любом состоянии Игорь мог за полчаса состряпать двухстраничную заметку в номер или за ночь, после очередной командировки, - статью на половину газетной полосы. И это всегда было остро, свежо.
      Ирония Стрельника немного охладила Виктора, хотя теперь телефон на его столе звонил почти непрерывно. Это были коллеги не только из других газет, но и из двух телекомпаний, желавшие взять у него интервью. И чем больше было звонков, тем грубее и короче становились ответы Реброва. В конце концов это надоело даже Игорю.
      - Чувствую, надо ограничить доступ почитателей к твоему телу. Пойдем в буфет, выпьем кофе, - предложил он.
      Буфет в редакции "Трибуны" был не просто местом, где ее сотрудники могли что-нибудь попить или перекусить, но и своеобразным клубом. Здесь можно было встретить кого угодно - от скромных героев газетных публикаций до скандальных политиков, крупных бизнесменов, иностранных дипломатов и бывших диссидентов. Здесь обменивались самыми последними новостями, непроверенными слухами, откровенными сплетнями и даже государственными секретами. Журналисты из других изданий приходили сюда, чтобы в бесконечном трепе найти новые темы, проверить на коллегах актуальность будущих материалов и точность, весомость предполагаемой аргументации. В редакционном буфете шлифовались характеристики персонажей, находились нетрадиционные объяснения многим явлениям, здесь вчерашних титанов с помощью двух-трех изящных пассов превращали в ничтожество, чтобы на следующий день опять возвысить до небес.
      У стойки буфета томилась небольшая очередь. Перед Ребровым и Стрельником оказался спортивный репортер "Трибуны" Мухамадиев.
      - Салют санитару экономических джунглей! - жизнерадостно приветствовал он Виктора.
      - Да пошел ты, - огрызнулся Ребров.
      - Сердишься, значит, совесть у тебя не чиста. Теперь тебе по ночам будет сниться, как ты вкладываешь в руку несчастному бизнесмену пистолет. Ха-ха-ха, - заржал Мухамадиев.
      - Все это - бред собачий. Не переживай, - сказал Игорь, когда, взяв по чашке кофе, они сели за свободный столик в углу буфета.
      - Ничего себе, не переживай! Сегодня главный выпытывал у Хрусталева: заплатил ли мне кто-то за статью? А теперь этот идиот пристает со своими шутками...
      - Нашел на кого обращать внимание. Ты же знаешь, что для Мухамадиева самая большая драма, это когда нападающий "Спартака" с трех метров бьет мимо ворот. А смерть человека для него - всего лишь повод для доброй журналистской шутки.
      Виктор потер пальцами виски:
      - Я не могу понять только одного: почему это случилось именно со мной?!
      - А что должны говорить себе люди, когда им на голову падает цветочный горшок? Если, конечно, они остаются в живых.
      - В нашей газете ежедневно появляются десятки материалов, в которых нет разве что обвинений в каннибализме, - продолжал горячиться Ребров. Однако стреляется герой именно моего материала, на подготовку которого я потратил целый месяц рабского труда...
      Стрельник оживился:
      - А вот в этом как раз и заключается твоя главная проблема. Ты работаешь в крупной газете уже полгода и до сих пор не понял, что гораздо безопаснее обвинять кого-то в каннибализме - больше шума, внимания и меньше последствий, - чем в действительно серьезных преступлениях... И вообще, ты копаешь факты для своих материалов, как рудокоп. Ты посмотри, у тебя все лицо, все руки в грязи... А журналистика - это искусство. Статьи можно лепить из любых подручных материалов и даже из воздуха. Кстати, в связи с этим я вспомнил один случай...
      Стрельник знал массу журналистских баек и был прекрасным рассказчиком. Его очередная история вначале немного развлекла Виктора, но затем он стал все больше и больше прислушиваться к тому, о чем говорили за соседним столом, в большой журналистской компании. Особенно выделялся резкий голос Португальской.
      - Это какой-то кошмар! - с пафосом говорила она. - Я чуть с ума не сошла, когда узнала, что после публикации в нашей газете застрелился человек. Ничего подобного не было за все те тридцать пять лет, которые я работаю в "Трибуне". Я теперь не смогу смотреть людям в глаза! Как сотрудник редакции я тоже чувствую вину... И кто конкретно написал эту, в прямом смысле слова, убийственную статью?
      - Плюнь ты на нее, - Стрельник попытался остановить Реброва.
      Однако было уже поздно.
      - Это я написал, как вы говорите, убийственную статью, - громко произнес Виктор. - Да-да, это я. Вы сейчас смотрите на меня. Кстати, я работаю в газете уже полгода, и с вами мы встречаемся практически каждый день. Но вам, конечно, очень трудно запомнить своего коллегу, когда так болит сердце за все человечество.
      - Теперь-то я вас уже точно запомню, - брезгливо разглядывая Реброва, сказала Португальская.
      - Но на всякий случай я вам подарю свою фотографию. С дружеской надписью, - пообещал Виктор.
      В свою комнату они возвращались молча. Наконец в лифте Игорь не выдержал.
      - Ты проявил потрясающее остроумие, - съязвил он. - Теперь можешь быть уверен, что эта старая стерва будет тебе мелочно и долго мстить. А ее слово - не последнее в редакции, особенно когда оценивается качество материалов. Она может раздолбать на летучке любую твою статью!
      - А ты, конечно, переживаешь, что, когда я сцепился с Португальской, ты был со мной. Господи, что о тебе могут подумать?! - картинно воздел руки Виктор.
      Стрельник встал в позу, вполне подходящую для того, чтобы объявить о начале третьей мировой войны.
      - Между прочим, она - очень известный человек. В отличие от тебя, у нее есть имя. В конце концов, она хорошо знает моих родителей, множество раз бывала у нас дома...
      Вернувшись к себе, они оба попытались работать, однако телефон у Реброва снова стал звонить практически непрерывно. Всем было любопытно, почему же все-таки застрелился крупный бизнесмен. Виктор изощрялся в грубости, а Игорь время от времени бросал на него осуждающие взгляды из-за компьютера и слегка покачивал головой.
      - Знаешь, на кого ты похож? - наконец спросил Ребров. - На гнусного, мерзопакостного учителя женской гимназии, который внушает своим воспитанницам всяческие добродетели, а сам является гнусным извращенцем и подсматривает за ними в душевой. Кстати, я уверен, заметка, что ты сейчас пишешь, - очередная гнусная инсинуация.
      Он встал, взял свой портфель и пошел к двери.
      - Журналист хренов! - крикнул ему вслед Стрельник. - Ты в двух предложениях три раза употребил слово "гнусный". Даже не можешь найти приличных эпитетов.
      5
      Жил Ребров вместе с женой в небольшой двухкомнатной квартирке в Бибирево - типичном спальном районе Москвы. Впрочем, слово "вместе" в данном случае не очень подходило, так как последние несколько месяцев они только сосуществовали под одной крышей.
      Супруга Реброва - женщина энергичная, эмоциональная, которой очень не подходило кроткое имя Лиза, - положила немало сил на то, чтобы доказать свое превосходство над мужем. Она всячески подчеркивала, что сделала большое одолжение, пустив его, человека сугубо периферийного, в свою московскую квартиру. В первые месяцы их супружеской жизни подобные генеральские замашки были не так ярко выражены и казались разновидностью грубоватого интеллигентского юмора, однако вскоре они стали просто невыносимы.
      Виктор начал серьезно подумывать об уходе, тем более что в последнее время Лиза повадилась регулярно исчезать по вечерам. Это не могло быть связано с ее работой - врача-терапевта престижной мидовской поликлиники. Чтобы после таких отлучек ничего не объяснять, жена использовала свой коронный прием - вообще прекращала разговаривать с Виктором, делая вид, что она на что-то смертельно обижена.
      В этот вечер ее опять не было дома. Виктор поджарил себе яичницу и, ковыряя в тарелке, стал смотреть семичасовой выпуск новостей.
      Программа, естественно, открылась сюжетом о самоубийстве президента "Русской нефти". Этакое главное событие дня. Впрочем, конкретной информации было не много - прокуратура пока отмалчивалась, - поэтому на экране долго показывали сначала здание самой компании, а потом громадный загородный дом Андрея Лукина, во дворе которого стояли милицейские машины и ходили какие-то люди в форме.
      Корреспондент сообщил, что президент "Русской нефти" застрелился из принадлежавшего ему пистолета "ТТ". Самоубийство произошло ночью на даче, куда Лукин приехал один - без семьи и без охраны, что было ему не свойственно. В сюжете делалось предположение, что, возможно, это свидетельствует об интимной встрече или о переговорах с какими-то близкими деловыми партнерами. Впрочем, в доме не было обнаружено недавнего присутствия посторонних, а тем более следов борьбы. Не оставил Лукин и предсмертной записки, объяснявшей причины его трагического решения.
      - Существует и еще одна версия случившегося, - сказал корреспондент. Его снимали теперь на фоне редакции "Народной трибуны" с газетой в руках. Буквально накануне была опубликована большая статья о компании "Русская нефть", где утверждалось, что Лукин и стоявшие за ним люди получали гигантские деньги, шедшие раньше в доход государства. Так вот, следователи пока не исключают, что эта публикация как раз и могла стать причиной самоубийства. К сожалению, автор статьи не захотел встретиться с нами, зато вот какой комментарий дали по этому поводу представители "Русской нефти".
      На экране пошли кадры короткого интервью с одним из чиновников компании. Он заявил, что, без всякого сомнения, именно публикация в "Народной трибуне" подтолкнула Лукина к самоубийству. По его мнению, статья искажала реальные факты и вообще являлась спланированной акцией каких-то преступных групп, которые ни много ни мало хотят затормозить развитие рыночных реформ в России, - он не собирался мелочиться. В связи с этим, заметил чиновник, компания намерена привлечь журналиста к уголовной ответственности, а также заставить газету компенсировать громадный моральный и материальный ущерб. Впрочем, оговорился он, окончательное решение по этому вопросу будет принято на Совете директоров.
      Словно мазохист, Ребров целый вечер переключал телевизор с канала на канал и смотрел выпуски новостей: все они начинались практически одним и тем же - сюжетом о самоубийстве главы компании "Русская нефть". В десять часов, когда началась большая информационная программа по каналу НТВ, пришла жена.
      Открыв дверь своим ключом, Лиза бросила сумку на пол в прихожей, скинула туфли и босиком прошла в спальню. Всем своим видом она как бы говорила, что смертельно обижена и не собирается ни с кем в этой квартире разговаривать. За ней последовал шлейф запахов каких-то лекарств, вина и дорогих духов, которые Ребров ей не покупал.
      Переодевшись в халат, Лиза уже направилась было в ванную комнату, но остановилась за спиной сидевшего в кресле Виктора - НТВ передавало свою интерпретацию главного события дня. К этому часу корреспондентам удалось раздобыть несколько фотографий Лукина, сделанных во время деловых встреч за рубежом, а также с десяток его семейных снимков, демонстрировавших, каким он был прекрасным мужем и отцом.
      В отличие от других каналов, показывавших громадный загородный дом Лукина только снаружи, НТВ удалось достать пленку, снятую кем-то на месте самоубийства. Сначала камера прошлась по просторной гостиной. В эту комнатку очень органично вписывались овальный обеденный стол персон этак на двадцать и несколько пальм. А потом оператор задержался на кресле, в котором пришедшая рано утром уборщица обнаружила тело президента "Русской нефти". Рядом на полу мелом были обведены контуры пистолета.
      Наконец, НТВ оказалось единственным каналом, сумевшим взять интервью у вице-премьера Владимира Шелеста, курировавшего в правительстве нефтяные отрасли. С его фамилией Ребров не раз сталкивался при подготовке своего материала, так как она стояла на многих важных документах. Но каждый раз эти документы носили самый общий характер: скажем, определяли условия конкурса, победитель которого получал право осуществлять поставки нефти за рубеж.
      Другое дело, что чаще всего в таких конкурсах побеждала компания "Русская нефть", однако напрямую обвинить в этом Шелеста было трудно. Тем не менее во время сбора информации для статьи Ребров пытался встретиться с вице-премьером, но, узнав суть вопроса, помощник Шелеста вначале попросил перезвонить через пару дней, а затем отфутболил Виктора к какому-то второстепенному чиновнику.
      На экране телевизора Владимир Шелест выглядел преуспевающим и очень уверенным в себе человеком, примерно одного возраста с Ребровым. Он был подтянут, хорошо подстрижен, на его лице постоянно присутствовала мягкая улыбка.
      - Да, компания "Русская нефть" работала по ряду межгосударственных соглашений, - отвечая на вопрос корреспондента, вежливо сказал вице-премьер, - но это право она заработала, участвуя в открытых тендерах, предлагая правительству наиболее выгодные условия. Итоги конкурсов подводила специальная комиссия, так что я не вижу здесь никаких проблем, а тем более какого-то криминала.
      - В то же время, - не отставал корреспондент, - из опубликованной в газете "Народная трибуна" статьи можно сделать вывод, что у частной компании, занимавшейся внешнеторговыми операциями, были мощные покровители в правительстве. Кстати, представитель "Русской нефти" уже заявил, что они подадут в суд и на газету, и на написавшего статью журналиста. А вы не будете требовать извинений, не считаете, что ваша честь задета?
      Вице-премьер одарил всех зрителей еще одной потрясающе мягкой улыбкой. Он явно не хотел терять лицо, горячиться даже тогда, когда речь шла о противниках.
      - Материал настолько непрофессионален, что, мне кажется, это как раз тот случай, когда газета высекла сама себя. Очевидно, что автор статьи человек молодой, горячий, и пусть воспитательной работой с ним занимается руководство "Народной трибуны". У меня на это, простите, нет времени...
      За спиной у Реброва раздался какой-то невнятный звук.
      - Тебе кажется это смешным? - спросил, поворачиваясь, Виктор.