Противник перед нами был, конечно, уже не тот. Зажатые со всех сторон, вражеские войска испытывали острую нужду во всем: в боеприпасах, продовольствии, одежде, горючем. Все чаще и чаще встречались танки и самоходные орудия, застывшие на жгучем морозе без топлива.
      В декабре нам пришлось стрелять в основном с закрытых позиций. Поэтому, естественно, мы, командиры полков, имели тогда больше времени для общения.
      Частыми гостями у меня, например, были командиры 1166-го пушечного артиллерийского полка подполковник Н. Г. Ушаков и 275-го гаубичного артиллерийского полка подполковник А. И. Телегин. Мы вместе анализировали действия своих частей и подразделений в ходе артиллерийского наступления, утверждавшегося в то время в своих правах, обсуждали вопросы тактического применения артиллерийской батареи 152-миллиметрового калибра против вражеских танков на равнинной местности, пересеченной оврагами и балками, приемы стрельбы из этих систем с открытых позиций и многое другое. Это были полезные творческие встречи. Собирались мы и на официальные совещания у комдива. 1-я артиллерийская дивизия теперь все чаще привлекалась в полном составе для поддержки боевых действий армии. А это требовало от нас еще большего взаимопонимания. Хотелось, чтобы все полки нашей дивизии были на высоте стоявших перед ними задач. Во многом это зависело не только от командиров полков, но и от командиров дивизионов, батарей, от уровня их артиллерийской подготовки, умения работать с людьми.
      Надо сказать, что мне очень повезло с командирами дивизионов. Веселый, общительный капитан Н. Г. Посохин и несколько замкнутый, скупой на слова майор А. Т. Пащенко - оба были прекрасными артиллеристами, волевыми командирами. Их отличали высокая требовательность и внимательное отношение к людям. И того и другого не только уважали, но и любили подчиненные, а Александра Терентьевича Пащенко даже ласково называли "батей".
      Выросли, возмужали в боях молодые командиры батарей лейтенант М. П. Вовк, старший лейтенант А. М. Лоза. Теперь их батареи ничем не уступали в выучке, боевой сноровке подразделениям маститых наших комбатров, таких, как капитаны Н. М. Егоров, В. Т. Лучкин, П. И. Вакин. Заметно увереннее стал действовать комбатр-5 капитан Н. П. Ларькин. Пришли опыт, умение и навыки самостоятельной работы и к командирам огневых взводов, орудийных расчетов. В становление полка немало сил и трудов вложили мой славный замполит Т. Д. Торонто и неутомимый начальник штаба майор В. В. Кудрявцев.
      Новый, 1943 год мы встретили в горячей, напряженной работе по подготовке к штурму вражеских позиций. За час до двенадцати ночи ко мне зашли А. И. Телегин и Н. Г. Ушаков. Мы проводили старый, так счастливо закончившийся год, выпив по сто граммов "наркомовских" и закусив сухарями (с продуктами как раз было туговато). Потом выпили чаю, приготовленного Шаповаленко из растопленного снега, присели на нары и стали ждать двенадцати. За дверью, прикрытой брезентовым пологом, завывала пурга. Колебалось пламя коптилки, сделанной из гильзы 37-миллиметрового зенитного снаряда.
      Но вот стрелки часов подошли к цифре "12". Мы встали, поздравили друг друга и по телефону каждый скомандовал своему полку: "К бою!" Как только Михаил Иванович Калинин закончил новогоднюю речь, грянул залп многих десятков орудий...
      Неотвратимое возмездие - полный разгром окруженной вражеской группировки - приближалось. Кольцо вокруг нее сжималось все туже. На помощь войск Манштейна тем, кто оказался в котле, рассчитывать не приходилось. Котельниковская группировка немцев, 8-я итальянская и 3-я румынская армии были уже разгромлены. Они не только не приблизились к окруженной армии Паулюса, а, напротив, сами откатились более чем на 100 километров. Всем было ясно, что гитлеровцы долго не протянут, хотя и сопротивлялись они пока еще яростно.
      Как-то в первые дни января, в трескучий мороз, наши славные разведчики Иван Кабанов и Искан Есепариев привели ко мне двух немецких солдат. Выглядели пленные плачевно: лица у обоих обмороженные, в бурых пятнах, вместо одежды - лохмотья с чужого плеча, на ногах - тряпичные обмотки. Пленные показали, что в окружении царит голод. Среди солдат - скрытое брожение. Все держится на обмане и палочной дисциплине.
      Для нас это не было новостью. Мы видели, как фашистские летчики сбрасывали окруженным с транспортных самолетов контейнеры с продовольствием, которые, кстати сказать, часто попадали в наше расположение: красноармейцы научились пускать сигнальные ракеты, обозначавшие место выброски грузов, так же, как это делали сами гитлеровцы, и летчики принимали наши сигналы за свои.
      Начало операции по разгрому и уничтожению окруженных фашистских войск было назначено на 10 января. Артиллерийские полки РВГК, в их числе и 1107-й пушечный артиллерийский полк, днем и ночью вели методический огонь по разведанным целям в глубине обороны противника. Главный удар намечалось нанести в полосе действий соседней 65-й, а затем и 21-й армий.
      В ночь накануне наступления я оставался на КП полка почти до рассвета, уточняя с начальником штаба некоторые детали предстоящего артиллерийского наступления, а перед артподготовкой мне предстояло быть на своем НП хотя бы за 15-20 минут до ее начала. НП находился на одном из курганов, у самой передовой. Местность вокруг была совершенно открытая, задерживаться больше было нельзя. Мы пошли вдвоем с ординарцем к НП. Гитлеровцы заметили нас и с дальней дистанции открыли пулеметный огонь. Пришлось нам с Шаповаленко ползти около сотни метров по-пластунски в неглубоком снегу: фашисты не давали головы поднять. Когда до НП оставалось всего 20-25 метров, я скомандовал: "Бегом в блиндаж!" И тут вновь ударила пулеметная очередь. Андрей упал. Пуля пробила ему левое бедро. Она прошла навылет, не задев кости. Старший врач: капитан медицинской службы М. А. Шипулина взялась выходить его. И действительно, через месяц-полтора ординарец снова был в строю. Словом, для нас все закончилось более или менее благополучно.
      В положенное время я встал у стереотрубы и приготовился к боевой работе. Ровно в 8 часов 05 минут земля задрожала от тысячеорудийного залпа. Словно из-под земли взвились клубы порохового дыма и пламени. Белоснежное покрывало на наших глазах стало черным. Огненный смерч уничтожал в стане врага все живое. Вместе с землей и камнями к небу взлетали обломки блиндажей, орудий и танков противника. Такого мощного артиллерийского огня мне еще не приходилось видеть. 55 минут в воздухе стоял сплошной гул.
      За это время огневая система противника была полностью подавлена. И тогда в атаку поднялась пехота. Тут же донеслось ровное гудение танковых двигателей - танки тоже выходили на рубеж атаки. Все пришло в движение. Вместе со стрелковыми цепями вперед ушли наши наблюдатели и корректировщики.
      Полк перенес огонь на следующий рубеж. Началась артиллерийская поддержка атаки. Вскоре первая, а за ней вторая и третья траншеи в главной полосе обороны врага были в наших руках. Не прошло и часа, как полки артиллерийской дивизии перешли на сопровождение наступающих последовательным сосредоточением огня по опорным пунктам и узлам сопротивления в глубине вражеской обороны.
      В Сталинградской битве артиллерия впервые в Великой Отечественной войне поддерживала атаку пехоты и танков огневым валом.
      Ни одна батарея немцев в секторе обстрела 1-й артиллерийской дивизии не открыла ответного огня. Проезжая позже мимо позиций гитлеровских артиллеристов, мы могли наблюдать свою работу: всюду валялись искореженные орудия, горели арттячаги, едким дымом коптили резиновые накладки на колпаках бетонированных огневых точек, на месте складов с боеприпасами зияли огромные воронки.
      Ведя огонь с ходу, ушли вперед через боевые порядки пехоты наши танки. Издалека до слуха доносилось лишь глухое уханье танковых пушек, добивавших последние очаги сопротивления гитлеровцев. Над нами плотным строем шли советские бомбардировщики. Они наносили удары по скоплениям вражеских войск внутри кольца.
      Трудно сейчас, спустя много лет, описать все, что видел, что делал в эти 22 дня непрерывных боев по уничтожению окруженной вражеской группировки. Кажется, что все они похожи друг на друга, как две капли воды. И все же некоторые из них незабываемы...
      Помнится, к примеру, день, когда стрелковые части, которые поддерживал 1107-й пушечный артиллерийский полк, подошли к станции Гумрак. Это не так уж и далеко от тех мест (юго-восточнее станицы Качалинская), откуда полк в конце августа прошлого года начал свой боевой путь, свою биографию. Места эти остались в памяти не только тяжелыми боями, но и множеством рядов березовых крестов на полях, по склонам оврагов и балок. Вот уж воистину: "Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!"
      В середине января полк поддерживал части 422-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник Иван Константинович Морозов. Дивизия наступала на Сталинград вдоль реки Царица, и мы уже вели стрельбу с места, так как теперь Сталинград был в пределах досягаемости наших гаубиц-пушек. Наблюдатели и корректировщики со средствами связи, как всегда, находились в боевых порядках пехоты.
      Как-то вечером ко мне зашли Горошко и Кудрявцев. Мои боевые заместители были возбуждены. Они стали выдвигать всяческие аргументы в пользу того, чтобы немедленно сняться с позиций и двинуться к окраинам Сталинграда.
      - Люди настроены по-боевому, рвутся вперед, - сказал Горошко.
      - Параллельно балке, в четырех-пяти километрах отсюда, тянется большак, - продолжал уговаривать меня Кудрявцев. - Он разведан. К утру будем почти у города.
      - Была не была, давайте команду! - согласился я. - Ночью боевые действия как с той, так и с другой стороны обычно стихают, дороги, по данным разведки, по маршруту неплохие. Так что рискнем. В случае необходимости быстро развернемся и дадим огоньку по заявкам поддерживаемых стрелковых частей, с которыми не только я, но и командиры дивизионов имеют надежную связь.
      И полк, соблюдая необходимые меры предосторожности, двинулся к большаку. Около полуночи справа поднялась вдруг сильная ружейно-пулеметная пальба. Я остановил колонны и выслал разведчиков. Через десять минут майор Кудрявцев доложил, что по балке на железнодорожный полустанок наступает 154-я морская стрелковая бригада.
      Эта бригада, как и 422-я стрелковая дивизия, появилась здесь в числе соединений, входивших в состав Сталинградского фронта и наступавших с юга.
      Тут же отдал команду капитану Посохину развернуть дивизион и подавить пулеметные гнезда противника на полустанке. После короткого огневого налета моряки ворвались на станцию и погнали врага дальше.
      Нам удалось нагнать бригаду только к утру. Она вела бой за небольшой поселок на ближних подступах к Сталинграду. Немцы оказывали морякам сильное сопротивление. Из подвалов разрушенных зданий, из амбразур блиндажей по наступающим били пулеметы, строчили автоматы, а кое-где обнаружили себя даже орудия, стрелявшие прямой наводкой.
      И опять наш полк оказался как нельзя кстати. На этот раз пришлось хорошенько поработать дивизиону майора Пащенко. Ему было приказано занять огневые позиции для стрельбы прямой наводкой. Дивизион капитана Посохина оставался на закрытой позиции, с тем чтобы по установленному сигналу произвести короткий огневой налет по переднему краю гитлеровцев. С началом атаки оба дивизиона должны были перенести огонь в глубину вражеской обороны.
      Когда мы вели стрельбу из наших мощных орудий прямой наводкой бетонобойными или фугасными снарядами, никакие укрепления противника устоять не могли. Блиндажи и доты, деревоземляные "карманы" противотанковых пушек врага взлетали на воздух.
      В тот день нам помогали и орудия артдивизиона моряков. Не прошло поэтому и четверти часа, как вся огневая система вражеского опорного пункта была подавлена. Моряки дружно пошли в атаку, овладели поселком и начали преследование противника.
      Артиллеристы полка с большим подъемом трудились у своих орудий, стараясь как можно лучше выполнить поставленную задачу в условиях ограниченной видимости. Огневикам помогали топовычислители, связисты, бойцы подразделений боепитания.
      Вместе с пехотой шли наши разведчики, которые своевременно готовили данные для подавления огневых точек врага, оказывавшего сопротивление морякам, упорно продвигавшимся к берегу Волги среди городских развалин.
      На рассвете следующего дня 154-я морская стрелковая бригада заняла оборону по южному берегу реки Царица фронтом на север. Наш полк развернул свои боевые порядки несколько южнее. Командный пункт полка я приказал разместить в здании школы No 14, от которого остался один остов. Артиллеристы водрузили флаги на водонапорной башне станции Товарная и на школе.
      Все были рады такому успеху. Командир 422-й стрелковой дивизии полковник И. К. Морозов похвалил меня, хотя и упрекнул за самовольство.
      Петля захлестнулась
      Немцы отчаянно сопротивлялись. Но наши стрелковые части брали с бою рубеж за рубежом.
      Когда 422-я стрелковая дивизия получила задачу овладеть территорией 3-й областной больницы, нам пришлось поддерживать ее не только огнем, но и людьми. По просьбе полковника И. К. Морозова командир 1-й артиллерийской дивизии приказал мне и подполковнику Н. Г. Ушакову оставить у орудий по четыре-пять человек, а из остальных создать подразделение, которое вместе с пехотой должно было пойти на штурм зданий больницы.
      Здесь немцы создали сильно укрепленный узел обороны с двумя опорными пунктами: один из них - аптечный склад, находившийся в приземистом каменном строении, другой - подвалы разрушенных лечебных корпусов. Оба укрепления прикрывали подступы к универмагу, в подвале которого, как выяснилось позже, находился штаб генерал-фельдмаршала Паулюса.
      Сводная рота артиллеристов двух пушечных артиллерийских полков насчитывала около 120 человек. Командиром ее был назначен капитан Посохин. К вечеру он доложил: рота сформирована, разбита на три взвода, вооружена автоматами, гранатами. Командир 422-й стрелковой дивизии прислал на ее усиление пулеметный взвод.
      Разведчики, командиры огневых батарей засветло изучили систему огня противника в опорных пунктах, определили огневые позиции каждому орудию для стрельбы прямой наводкой, что не совсем обычно для пушечных артиллерийских полков РВГК. Но в данной ситуации это было необходимо.
      Каждому орудию назначили "о две-три цели для уничтожения. В основном это были пулеметные гнезда, оборудованные в проемах окон первых этажей и вентиляционных отверстиях полуподвалов.
      Чуть рассвело, и полковник Морозов дал сигнал. Ухнули гаубицы-пушки, хлестко ударили 76-миллиметровые дивизионные пушки. Довольно сильно разрушенные до этого больничные корпуса окутались клубами дыма и красной пыли, рушились стены. Гореть там уже было нечему - все выгорело за долгие дни битвы за город.
      Артподготовка продолжалась всего десять минут, и этого оказалось достаточно, чтобы ни одна фашистская огневая точка не возобновила огня. Вверх тотчас взмыли ракеты - пехота поднялась в атаку. Дружно бросились вперед и наши артиллеристы. Рядом с ротой Посохина, атаковавшей крайний слева корпус, наступали подразделения воинов-артиллеристов 422-й дивизии.
      Первым в здание ворвалось отделение сержанта Сергея Лебедева, за ним сержантов Александра Узлова и Хамиты Раипова. Плотная пелена сухой кирпичной пыли и дыма заволокла все помещения. В первые секунды бойцы почти ничего не видели, перемещались на ощупь, стараясь не напороться на автоматную очередь.
      ...Перепрыгивая через искореженные медицинские приборы, бойцы отделения сержанта Лебедева пробирались к пролому в противоположной стене.
      - Жакиянов, гранату, гранату сначала! - крикнул сержант вырвавшемуся вперед красноармейцу.
      Тот отпрянул в сторону, выхватил лимонку, вырвал чеку и метнул гранату в пролом. Когда немного рассеялись кирпичная пыль и дым, Жакиянов ворвался в соседнюю комнату. Прижавшись к стене, он дал длинную автоматную очередь. За Жакияновым вбежали Мерзляков, Зубченко и другие его товарищи по отделению. В просторной больничной палате с поднятыми руками стояли несколько гитлеровцев. Их оружие валялось на полу...
      Когда бой за территорию областной больницы подошел к концу, мы с полковником Морозовым и штабными командирами решили осмотреть здание. Старинной кладки кирпичные стены, всюду мешки с песком. Да, взять его штурмом без огня орудий, стреляющих прямой наводкой, было бы невозможно.
      Выполнив задачу и потеряв ранеными всего несколько человек, артиллеристы сводной роты вернулись на свои места. В последующие дни батареи полка поддерживали штурм железнодорожного вокзала, универмага, обеспечивали бои частей 422-й стрелковой дивизии за другие опорные пункты.
      2 февраля 1943 года командир 1-й артиллерийской дивизии приказал мне и командиру 1166-го пушечного артиллерийского полка подполковнику Н. Г. Ушакову поставить полки на одну огневую позицию вдоль улицы Брянская, от школы No 14 до станции Товарная. Отсюда нам предстояло поддержать атаку пехоты на Тракторный завод, в развалинах которого гитлеровцы еще продолжали сопротивляться.
      Времени для занятия огневых на новом месте дали очень мало, но мы успели уложиться в срок. Перед самым открытием огня к нам прибыл из штаба фронта кинооператор Казаков. Он должен был запечатлеть на пленку стрельбу артиллерийских полков в самом Сталинграде.
      Залпы всех орудий грянули одновременно. Сделали их мы около десяти подряд. Многие годы спустя, с волнением просматривая кинохронику Сталинградской битвы, я был поражен впечатляющей картиной стрельбы наших полков. Кинолента сохранила для истории уникальные моменты...
      Некоторое время спустя на расстоянии 200-300 метров от орудий нескончаемым потоком потянулись колонны пленных солдат и офицеров из армии Паулюса - петля на шее гитлеровцев захлестнулась...
      За участие в Сталинградской битве многие воины нашего полка, в том числе и я, были удостоены высоких правительственных наград, а 1107-й пушечный артиллерийский полк стал 201-м гвардейским пушечным артиллерийским полком РВГК, 1-я артиллерийская дивизия - 1-й гвардейской артиллерийской дивизией РВГК. Ее командиру полковнику В. Н. Мазуру было присвоено звание гвардии генерал-майора артиллерии.
      На всю жизнь запомнил я, как командир дивизии зачитывал перед выстроившимся среди развалин Сталинграда личным составом полка приказ о присвоении всем
      нам звания гвардейцев. Многие не могли сдержать слез. Это были слезы радости и гордости от сознания до конца выполненного долга...
      Огненная дуга
      В обороне
      6 февраля нашему полку было приказано погрузиться в эшелон и отбыть на станцию Елец. Поздно вечером состав отошел от разбитого сталинградского вокзала. В Елец прибыли лишь 10-го. Разгрузку производили в темноте, чтобы к утру успеть покинуть станцию и сосредоточиться в небольшой деревушке в 10 километрах от города.
      На несколько суток личному составу полка был предоставлен отдых, во время которого командиры огневых взводов, батарей и дивизионов организовали капитальную чистку и смазку материальной части орудий и тракторов, трактористы-механики занялись ремонтом своих машин.
      В середине месяца в полк завезли новое зимнее обмундирование. Бойцы и офицеры прошли санобработку, всласть помылись в банях, переоделись и сразу же преобразились, помолодели.
      Началась боевая подготовка. Орудийные расчеты тренировались у матчасти, отрабатывали огневые задачи. Проверяя ход занятий, я убеждался в том, что люди далеко шагнули вперед в своем мастерстве, знании дела в сравнении с тем периодом, когда полк впервые вступил в бой. Тогда мы не умели открыть организованный огонь не только полком, дивизионом, но и батареей. Уроки прошедших боев не прошли для нас даром. Мы хорошо помнили допущенные ошибки и делали все, чтобы их не повторять.
      Однажды меня вызвал к себе комдив Викентий Никитович Мазур. Расспросив коротко, как идут дела в полку, генерал вдруг спросил:
      - А что, Виктор Макарьевич, есть какие-нибудь известия от вашей супруги? Где она?
      - В Острогожске, товарищ генерал. Уже два письма получил от нее.
      - Ну что ж, Острогожск так Острогожск. Не так уж и далеко он отсюда. Разрешаю вам навестить семью. Берите своего верного ординарца, машину какую поисправней и сегодня же - в путь. Суток семь, полагаю, хватит?
      Я молчал, не в состоянии проронить ни слова. Такого оборота в нашей беседе я никак не ожидал. Мысль о том, что завтра или послезавтра доведется увидеть жену и дочь, казалась невероятной.
      Острогожск, как и большинство других городов и сел Воронежской области, войска Красной Армии освободили месяц тому назад. О том, что семья моя там, я ни разу не говорил ни комдиву, ни начальнику политотдела. Поэтому такое внимание и забота сильно взволновали меня. Я начал благодарить комдива, заикнулся было о том, что не время сейчас, наверное, навещать семью, но генерал с доброй улыбкой прервал меня:
      - Есть сведения, что мы задержимся здесь недельки на две, не меньше. Полк у вас боеспособный, помощники и командиры дивизионов на высоте. Так что поезжайте, Виктор Макарьевич, поезжайте. А в случае, если по возвращении не застанете нас на этом месте - полк не иголка, найдете, догоните...
      Оставив за себя начальника штаба гвардии майора Кудрявцева (заместителя по строевой части нам так и не дали), мы с ординарцем Андреем Шаповаленко, не теряя времени, собрались, что называется, "по тревоге" и на стареньком, но исправном "форде" в тот же день выехали в сторону Воронежа. Погода в те дни была пасмурная, нелетная, и вражеские самолеты не появлялись в воздухе.
      Сел по пути словно и не было: одни печные трубы торчали из сугробов. Кое-где нет-нет да и покажется струйка сизого дымка: жители ютились в землянках, сооруженных наспех своими силами, в лучшем случае, кому повезло, - в блиндажах и землянках, оставленных войсками.
      В полночь мы были уже в Воронеже. Он стоял в руинах. Несмотря на то что перед войной я прослужил здесь более двух лет, хорошо знал город, его улицы и переулки, особенно в центре, сейчас попал в нелегкое положение. С трудом ориентируясь, давал указания шоферу, куда ехать, где сворачивать, чтобы выбраться на южную окраину, откуда начиналась дорога на Острогожск. В конце концов потерял где-то правильный курс. И немудрено - дорогу преграждали груды битого кирпича, целые блоки от разрушенных зданий, телеграфные столбы, поваленные на мостовую, мотки проволоки. Несколько раз пришлось возвращаться, искать объезды.
      Наконец шофер вынужден был остановить машину перед грудой каких-то искореженных железных конструкций. Я узнал это место. Оно было недалеко от площади Дома Советов. Рядом должен находиться Кольцовский сквер, по которому мы с женой в то, казалось, невероятно далекое довоенное время частенько прогуливались по вечерам. По этому скверу я и надеялся выбраться из лабиринта разрушенных улиц и переулков. Но не тут-то было: во вьюжной темноте нам не удалось отыскать его. Остановились перед разбитым Домом Красной Армии. Там мне был знаком каждый уголок, каждая стертая ногами каменная ступенька... Здесь на танцах я познакомился с Тамарой Мезенцевой, которая стала моей женой, здесь мы отпраздновали не только свадьбу, но и рождение дочери.
      Воронеж - важная веха в моей жизни, с ним связаны самые дорогие воспоминания из моей командирской молодости. Поэтому так больно сжималось сердце при виде его ран: разбитых улиц и площадей, зияющих пустыми глазницами окон зданий...
      По счастливой случайности мы встретили одного горожанина, который и помог нам найти дорогу на Острогожск. Ехали мы через Придачу - пригород Воронежа. Шоссе было разбито донельзя, видимость - никудышная. Еще сильнее крутила поземка, впереди почти ничего нельзя было различить. Шофер все время высовывал голову из окна кабины, чтобы лучше разглядеть просматривавшийся след прошедших недавно автомашин.
      Но вот часам к 12 дня добрались наконец до Острогожска. Остановив машину возле дома, в котором жили родители жены, я увидел двух увлеченно игравших девочек. В одной из них узнал дочь. Хотел было подбежать к ней, но ноги сделались ватными, непослушными. Невольно схватился за дверцу машины. Светлана первая бросилась ко мне. Ее пронзительный крик "Папа!" вывел меня из оцепенения. Я подхватил дочурку на руки. Ей было тогда уже семь лет.
      Два дня, проведенных в кругу семьи, пролетели как сон. За годы разлуки нам было о чем поговорить с женой, о чем расспросить друг друга. Жена и дочь были здоровы, хотя сильно похудели и нуждались в одежде. Не минуло дом и горе. Перед самым освобождением Острогожска под вражескими бомбами погиб отец жены.
      Все то время, пока я находился в городе, мела метель. Дороги занесло так, что нечего было и думать о возвращении в часть на нашем видавшем виды "фордике". Попытали счастье на небольшом полевом аэродроме. Как выяснилось, в Москву через Елец снаряжался самолет связи По-2. Пилот согласился подбросить нас. Утром следующего дня мы вылетели. Но до елецкого аэродрома не дотянули: из-за недостатка горючего пришлось сделать вынужденную посадку, недалеко от города. Нам ничего не оставалось, как искать попутную машину, чтобы добраться до части...
      Там нас уже ждали. Полк готовился к выступлению. Я сразу же погрузился в дела. Начальник штаба и замполит все отлично подготовили к выходу. Через два дня мы двинулись своим ходом на Ливны, где простояли около суток. Всю ночь авиация противника вела беспокоящие полеты, бомбила город. Никаких укрытий для личного состава здесь не было. Единственное, что мы могли сделать, чтобы избежать больших потерь, - это рассредоточить подразделения. С часу на час ждали приказа на дальнейшее движение. Город пылал, горели нефтебаза и вокзал...
      Фашистское командование нервничало, видимо, не зря. Наши войска наносили удар за ударом то на одном, то на другом участке тысячекилометрового фронта, громя дивизии вермахта, перемалывая живую силу и технику противника. На мгинском направлении войска Ленинградского и Волховского фронтов тоже разгромили несколько вражеских соединений и улучшили свои позиции. Я ревностно следил за событиями на этом участке советско-германского фронта, помня, что где-то там мужественно сражаются мои бывшие однополчане.
      Однако, несмотря на огромные потери, понесенные гитлеровцами под Сталинградом и на других фронтах, их сопротивление стало возрастать, особенно на юге, под Харьковом и Барвенково. Ожесточенные бои шли и здесь, западнее Курска.
      В этой обстановке 1-я гвардейская артиллерийская дивизия, теперь оперативно подчинявшаяся недавно образованному Центральному фронту (на базе объединений Донского), получила приказ на передислокацию в новый район боевых действий.
      201-й гвардейский форсированным маршем двигался через Поныри, Молотычи на Дмитриев-Льговский. Еще в пути дивизию подчинили командующему войсками 70-й армии.
      Марш полка был очень трудным, поскольку старые тракторы, несмотря на произведенный ремонт, хоть и реже, но все-таки выходили из строя. Вынужденные остановки задерживали нас иногда на несколько часов, срывали график движения. А генерал Мазур настойчиво требовал ускорить занятие позиций в районе сел Никольское, Муравчик и Ржавчик. Двигаться приходилось днем и ночью. Люди выбивались из сил.
      А тут еще началась мартовская распутица. Дороги и поля стали труднопроходимыми. Активные боевые действия с обеих сторон прекратились. Полк развернул боевые порядки южнее деревни Троена, перекрыв тем самым дорогу из Орла на Курск.
      Очень туго стало с доставкой продовольствия и боеприпасов. Был введен жесткий лимит на расходование снарядов и патронов. Командиры всех частей, политорганы мобилизовали личный состав, свободный от несения боевой службы, на доставку продуктов, снарядов, мин и патронов пешим порядком. Расстояние до Молотычей, где размещались наши тылы, составляло около 20 километров. И шли туда и обратно навстречу друг другу колонны по сто и более человек. Со складов несли в мешках крупу, соль, мясо, консервы, патроны, а на специально изготовленных носилках - снаряды и мины.
      Только так и удавалось нам обеспечивать полк минимумом продуктов и боеприпасов. К счастью, недели через две-три подсохло, снабжение наладилось, фронт тоже стабилизировался. Началась усиленная боевая учеба. Велись круглосуточная разведка противника и оборудование боевых порядков.
      Каждая батарея полка кроме основных оборудовала несколько запасных огневых позиций, расположенных одна от другой на большом расстоянии командование требовало, чтобы наша оборона была глубокой и прежде всего противотанковой. Большое значение придавалось хорошей маскировке позиций.
      Огромная затрата физических и моральных сил личного состава окупилась потом сторицей. Но попотеть пришлось изрядно. Ведь местность здесь открытая, леса поблизости нет, его приходилось доставлять издалека на грузовиках. К переднему краю машины не допускались, чтобы не раскрывать большого размаха инженерных работ. Поэтому последние полтора-два километра бревна тащили сами артиллеристы.
      Несмотря на трудности, блиндажи мы сделали и три-четыре наката. Такое перекрытие выдерживало прямое попадание немецкого 150-миллиметрового снаряда.
      Оборудованием своих позиций занимались и стрелковые подразделения. Все поле в полосе обороны армии было изрыто траншеями и ходами сообщения, Их стены были прочно забраны жердевыми щитами.
      В январе 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР в армии были введены погоны. Менялась и форма одежды. В марте мы уже получили гимнастерки нового покроя, переоделись. Однако главным было не это.
      Противотанковая артиллерия и гвардейские минометные части, превратившиеся к тому времени, по существу, в новый род войск, становились для врага грозной силой. Все больше и больше прибывало в действующую армию танков улучшенной конструкции, преимущественно средних Т-34 и тяжелых КВ, появились самоходные артиллерийские установки СУ-122 и СУ-152, мощные снаряды которых пробивали броню вражеских танков всех типов и самоходно-артиллерийских установок. Достаточно сказать, что из общего количества танков и САУ к началу июля 1943 года тяжелые и средние составляли свыше 64 процентов. В мае мы уже видели, например, на нашем участке фронта самоходно-артиллерийские полки, предназначавшиеся для использования в качестве артиллерии непосредственного сопровождения пехоты и танков.