Хотя, может, он здесь и ни при чем. Как выяснилось позже, этот Гюрза вообще оказался ставленником чуть ли не исламских фундаменталистов, осевших после окончательного краха басмачества незадолго до войны вначале в Афганистане и Пакистане, а потом кто в Иране, а кто и в Ираке. А бандитствовал он так, думаю, для прикрытия своей истинной сути. Но долго с этим делом не разбирались, следствие во многом было формальным, и довольно скоро милиционеры повесили эту историю с Соломоновым вовсе не на него и не на Вогеза — не было у них соответствующих доказательств, — а на совершенно другого местного авторитета Артура. После соответствующей тому времени процедуры допросов с пристрастием он признался, в конце концов, в совершении и этого злодейского преступления. Ему, видно, все равно было, поэтому и взял грех своих друзей на душу. В воровских кругах Соломонов, если память не изменяет, его звали Генрих, был известен по какой-то неведомой причине под погонялой «Гена-коллекционер». У нас же в документах ходил под псевдонимом «Сальери». А где теперь скрывается Гюрза, внешне выглядевший тогда довольно презентабельно, даже интеллигентно, неизвестно. Светлое, малость белесое лицо, невысокого роста, симпатичный парень. Довольно красивый издалека, но при ближайшем рассмотрении производит, как мне рассказывали, просто отталкивающее впечатление. И, прежде всего, скользким своим змеиным взглядом и колючими водянистыми глазами. Жив ли он сейчас или отправился следом за Соломоновым, я, честно говоря, не знаю. Про его приспешника Вогеза я тебе уже сказал. А Соломонова, к тому времени окончательно опустившегося пьяницу, вскоре похоронили на старом Боткинском кладбище, недалеко от места, где похоронены Надежда фон Дрейер и ее супруг — член августейшей семьи Великий князь Николай Константинович Романов, да и теперь уже многие другие герои той далекой истории.
      — Дима! Ты что-то совсем нас забыл, разговором увлекся, не развлекаешь гостей, да и функцию тамады оставил почему-то. Так нехорошо. Мы все ждем. Нам даже скучно стало без твоих шуток и анекдотов. Женщины просят, не оставляй нас без внимания, пожалуйста, — обратилась к Окуню с другой стороны стола красивая, энергичная, темноволосая, гладко причесанная женщина.
      — Успокойся, Тамарочка, все успеем, а уж наговоримся вдоволь, обещаю, — мгновенно ответил ей генерал, явно почувствовав справедливость укора и даже слегка при этом смутившись. — Времени у нас сегодня хоть отбавляй, мы же никуда не спешим. Посидим столько, сколько захотим.
      И Окунь вновь приступил к выполнению обязанностей тамады. Отпив для начала еще глоток коньку, он своим громким, энергичным, с железными нотками голосом и не терпящим никаких возражений тоном взял все в свои руки и вскоре представил друзьям уже более полно своего гостя — известного московского корреспондента, рассказав в невероятных подробностях присутствующим то, чего Олег о себе сам никогда не знал и даже не догадывался.
      Потом генерал в таком же духе представил — специально для Олега — каждого сидящего за столом. Полные и подробные характеристики гостей, членов их семей были по-восточному цветистыми.
      Впрочем, несколько по-настоящему интересных биографий и событий действительно стоили журналистского внимания.
      Олег уже не знал, что ему и делать. То ли сразу начать писать, то ли уснуть здесь же за столом с открытыми глазами. А Окунь тем временем все продолжал и продолжал свою «песню»…
      Последней, кого представил зампред КГБ Окунь, была его жена — Нина, красивая полная женщина, одетая в легкое платье с оранжевыми лилиями на черном фоне и явной претензией на светский шик. Она многие годы преподавала английский язык в университете, в свое время с отличием окончила Институт иностранных языков, где ее педагогом и даже наставницей, как понял Олег, ни при каких условиях решивший не выдавать здесь узбекских корней своей жены, была Ольгина бабушка. А историю партии преподавал известный в стране московский, в прошлом ташкентский историк Александр Усольцев, фамилию которого Олег уже не раз слышал и от того же Окуня, и в самолете от академика Полякова, с которым вместе прилетел в столицу солнечного Узбекистана на выездную сессию Академии наук СССР, да и от многих других ученых-историков, бывших в разные годы студентами, аспирантами и докторантами этого выдающегося исследователя, педагога и человека. Ученики его стали, по сути, цветом историко-партийной науки республики и работали в основном в высшей школе на бескрайних просторах страны, от Кушки до Магадана, «с южных гор, — как пелось в песне, — до северных морей».
      «Да, — подумал Олег, — молодец все-таки мой тесть. Уважения и известности нашему „патриарху“, как его здесь еще называют, оказывается, не занимать. А чтят как. Я и представить себе не мог такого. Нужно будет обязательно по приезде рассказать ему сразу же. До чего же приятно это будет услышать старикам…»
      После бурного и долгого представления разговор пошел в общем-то ни о чем. Каждый время от времени «клевал» в свою тарелку, беседуя попутно с соседом, обсуждая одним им известную проблему.
      В довершение встречи, попив хорошо заваренного зеленого чая и закончив интересные разговоры и беседы, застолье благополучно подошло к своему логическому завершению. Разом встали все из-за еще недавно сверххлебосольного стола, о содержании которого остались одни воспоминания. Поднявшись по тем же высоким бетонным ступенькам, вся компания, приятно потирая руками наполненные до отказа животы, решила немного пройтись вдоль набережной Бозсу.
      Дойдя по набережной вместе с компанией до шумной и залитой ярким солнцем улицы Навои, Олег за руку распрощался со всеми. Оставил свои московские телефоны. Выслушал несколько рекомендаций Окуня, договорившись с ним к тому же насчет продолжения истории Великого князя Николая Константиновича Романова или в следующий прилет в Ташкент, или по приезде генерала в Москву.
      — Знаешь, хотел тебе напоследок рассказать какой-нибудь анекдот из своей копилки, — сказал Окунь, провожая Олега до машины и показывая при этом указательным пальцем на свою наполовину облысевшую седую голову, — но решил вместо этого прочитать гуляющий у нас стишок. Должен понравиться.
      И он тут же продекламировал четверостишие и даже не продекламировал, а почти спел на мотив популярной песенки-хита:
      «Мы все живем в эпоху гласности, Но ведь закончится она! А в Комитете безопасности Запомнят наши имена…»
      Олег рассмеялся, моментально запомнив стишок. Потом помахал всем еще раз на прощание рукой и, хлопнув дверцей раскалившейся на солнце «Волги», давно дожидавшейся его в заранее условленном месте, помчался в свою гостиницу. В прохладном холле он никого из участников и гостей научного форума, к своему удивлению, не обнаружил. Вероятно, что в последний день, как и принято, все они носились как угорелые по местным рынкам. Проскочил по лестнице на свой этаж, зашел в душный и жаркий номер. Настроение было приподнятое. Он повторил про себя последнюю шутку Окуня, вспомнив при этом, что нечто подобное, только прозой, говорил ему перед командировкой в Ташкент его тесть, повторяя: «Поверь мне, я жизнь прожил. Вы все, а ваша компашка особенно, слишком сильно разговорились. Все это скоро закончится и хорошо будет, если никого не тронут. А то будете вместе с вашим дружком — молодым секретарем окружкома Чудиловым куковать до конца дней своих где-нибудь в заранее законсервированном сталинском лагере в Ханты-Мансийском округе, а то и до Березова доберетесь, куда князя Меньшикова сослали. После него там таких уважаемых персон было, наверное, немного».
      Вспомнив тестя и его предупреждение, Олег решил заодно во время предстоящей экскурсии по городу заехать на улицу Чехова, чтобы посмотреть, где жили дедушка и бабушка Ольги. Попил немного холодного зеленого чая прямо из слегка надбитого носика небольшого красного с цветами хлопчатника заварного чайника, повалялся, не раздеваясь, полчасика на кровати, а уж потом, как и договаривались, набрал номер телефона Георгия. Тот давно ждал звонка и не заставил себя долго ждать: мигом примчался в гостиницу. Он помог Олегу окончательно собрать и упаковать все его вещи и заранее закупленные хозяйственным водителем Жорки фрукты, овощи, зелень для дома для семьи и уже через час с небольшим они вместе катили по городу, заново отстроенному после сильнейшего землетрясения 1966 года всей страной. Гидом Жорка был отменным, знал обо всем массу интересных подробностей и историй, да и писал он неплохо. Олег, знавший ташкентского собкора много лет, с удовольствием читал материалы Георгия Пономарева, зачастую выдвигая их в качестве лучших на всевозможные премии.
      Впечатление от возрожденного из руин Ташкента у Олега было прекрасное — беломраморный красавец-город, восточная сказка. «Тысяча и одна ночь», да и только, — подумал он, проезжая по новым проспектам, проносясь мимо современных кварталов домов. — В таком бы снимать фильмы типа «Один день в Византии».
      Для начала Жорка провез Олега по старым улицам центра. Показал улицу Гоголя, здание президиума Академии наук Узбекистана, маленькие одноэтажные дома напротив, в одном из которых до революции жил глава Временного правительства Александр Керенский с родителями. Отец его, по злой насмешке судьбы, переехал затем в Симбирск и работал там вместе с Ильей Ульяновым. Он даже поставил свою подпись в аттестате об успешном окончании гимназии прилежного мальчика, который часто бывал в их семье, а потом умудрился перевернуть мир. В соседнем доме, нынешние жильцы которого вряд ли даже догадывались, что в нем, до того как построить дворец в центральной части города, жил сосланный от греха подальше из Питера в Среднюю Азию Николай Константинович Романов — Великий князь, внук императора Павла и двоюродный дядя царя Николая Второго. На несколько минут остановились в сквере напротив старинных кирпичных зданий старого среднеазиатского госуниверситета, в центре которого на мраморном постаменте красовался Ильич, как и во всех городах страны показывавший вытянутой вперед правой рукой верную дорогу к коммунизму. По словам Георгия, именно на этом постаменте когда-то стоял бюст последнего российского императора.
      По непонятной для Жорки просьбе Олега после прогулки по небольшому, тенистому скверу Революции, где они с огромным удовольствием поели леденистого фруктового мороженого в крошечной забегаловке, называемой «Холодок», они заехали на ту самую улицу Чехова, близ Саперной площади. Однако дома, в котором когда-то спокойно и счастливо жила переехавшая после революции в Ташкент из Оренбурга, подальше от красного террора, семья Беккеров — деда и бабушки Ольги, обнаружить им, несмотря на все старания, так и не удалось. Вместо маленького деревянного домика с садом и обвитой хмелем беседкой, в которой частенько собиралась, по рассказам Ольги, их дружная большая семья, давно высилось многоэтажное бетонное здание, каких и в Москве, и по всей стране за последние годы было возведено великое множество.
      Отметившись, как и обещал, на этом чуть ли не ежедневно вспоминаемом женой историческом месте, друзья вновь рванули в центр. Большое впечатление здесь произвел на московского журналиста в первую очередь, конечно, возведенный из прекрасного светившегося на солнце белого и розового мрамора музей В. И. Ленина. Экспонатов, в отличие от мест, где каждый камень помнил вождя Октября, в нем было негусто. Да и откуда им было взяться в далеком Узбекистане. Однако само строение заслуживало того, чтоб на него взглянуть, выглядевшее на фоне других зданий чуть ли не как знаменитый Тадж-Махал.
      После такой обстоятельной экскурсии по городу, занявшей не так много времени, Олег с Георгием решили пешочком прогуляться по центру. Осмотреться, подышать воздухом, посидеть на скамеечках, а заодно и поговорить о том о сем. Так и сделали, остановив свой выбор на площади возле построенного пленными немцами и японцами по проекту знаменитого архитектора Щусева театра оперы и балета имени Алишера Навои — сказочного, по восточному впечатляющего храма культуры, оформленного великолепными образцами архитектурно-дворцового искусства, в том числе неповторимой резьбой по дереву и по ганчу, которой обрамляли даже зеркала внутренних интерьеров театра. Здесь работал прославленный местный мастер Ширин, именем которого даже назвали одну из городских улиц.
      Потом они спокойно посидели на скамейке у фонтана, вечером светившегося разноцветными огнями, сопровождаемыми музыкой, выкурив по сигарете и съев еще по одному пломбиру, в жестких, слегка подгоревших вафельных стаканчиках. Затем неторопливо прошлись по большой парадной центральной площади — Красной. Она завершалась длиннющим фонтаном-водопадом, в котором купалась ребятня. Устав гулять, вновь сели в машину и проехались по старому городу, зашли на восточный базар — огромный, пропахший с древнейших времен всевозможными пряностями, щекотавшим нос перцем разных цветов и крепости, бесчисленными, разложенными на прилавках в мешочках ароматными специями и услаждавший обоняние запахом плова и шашлычным дымом. И наконец, отправились на машине в столичный аэровокзал, такой же светлый и современный, как все новые здания Ташкента. Никого из участников научного форума там еще не было. Поэтому в ожидании всей группы московских гостей и сопровождающих их лиц вдвоем засели напоследок в аэропортовском ресторане. Ни тому ни другому есть не хотелось. Взяли как средство коммуникации бутылку наиболее почитаемого в городе трехзвездочного коньяка и немного закуски. И только приступили к заключительной нехитрой трапезе, как к ним стали неспешно подтягиваться прибывающие сюда же члены выездной сессии, занимая один столик за другим. К столику, за которым вольготно расположились Олег и Георгий, быстро подошел академик Юсупов. Присев и сделав пару глотков зеленого чая, он передал Олегу, помня его просьбу, небольшую книжку, изданную республиканским издательством имени Гафура Гулома, с популярным изложением научных, как выяснилось, разработок Великого князя Николая Константиновича Романова. Юсупов сильно торопился — его ждали московские коллеги по большой Академии. Поэтому, сказав Олегу несколько приятных для него слов и подчеркнув при этом, что на днях непременно будет по делам в Москве, где обязательно сумеет выделить время, чтобы встретиться с журналистом в традиционном для них месте — гостинице Академии наук Узбекистана на Рязанском проспекте, где с превеликим удовольствием прокомментирует все интересующие его факты и сведения и даже детали, связанные с пребыванием в Средней Азии сосланного сюда Великого князя.
      Вскоре после ухода Юсупова к ним подсел появившийся как из-под земли академик Юрий Поляков, с которым вместе, даже в соседних креслах в самолете, Олег несколько дней назад летел в Ташкент. Большой любитель и знаток этих мест, не раз бывавший в Узбекистане ранее в качестве корреспондента «Комсомолки», а до этого после войны писавший здесь кандидатскую диссертацию, он мигом бесцеремонно развалился на предложенном стуле. Не прекращая попутно рассказывать о событиях последнего дня, также бесцеремонно, не ожидая приглашения, налил себе рюмку коньяка и выпил. Потом — вторую. Первую — за удачный взлет. Вторую — за не менее удачное приземление. Для прощания с гостеприимным городом ему потребовалась третья, которая под фрукты — дыню и виноград — прошла ничуть не хуже двух предыдущих.
      Поговорить и наметить планы на будущее Олегу с Георгием в результате так и не удалось: динамики на двух языках — русском и узбекском — женским голосом с явным акцентом громко объявили о регистрации пассажиров и оформлении багажа на московский рейс. Вытащив из багажника машины Георгия свои нехитрые пожитки и аккуратно уложенные в специальную камышовую корзинку и фанерную коробку с дырками по бокам закупленные на богатом ташкентском базаре фрукты и овощи, Олег вскоре вместе со всей группой в сопровождении дежурной бодро и весело проследовал на летное поле, где участников выездной сессии Академии наук давно дожидался аэробус, чартерным рейсом отправившийся через некоторое время в Москву. Через четыре часа довольно приятного полета, сплошь занятого обсуждением докладов, сообщений, путешествий и конечно же многочисленных приемов и застолий, самолет «Аэрофлота» плавно приземлился в аэропорту «Домодедово». Время полета, на которое так рассчитывал Олег, надеясь полистать некоторые свои записи, прошло, по его представлению, абсолютно бездарно. Поляков, по привычке занявший место у окна рядом с ним, крепко уснул, едва его голова коснулась подголовника глубокого кресла. Глядя на него, Олег поступил так же. Очнулся он уже во время посадки, когда пилот выруливал свой лайнер ближе к стеклобетонному зданию аэровокзала.
      …Олег закрыл свой потрепанный временем ташкентский дневник уже под утро. Было, правда, совсем темно за окном, но спать он не хотел. В голове кружились мысли, воспоминания. «Как жаль, что раньше не почитал внимательно все, что записал тогда в Ташкенте, возможно, многих ошибок бы не сделали. Ну да ладно, еще, к счастью, не поздно все поправить», — решил он, забираясь под теплое легкое одеяло. «Сколько интересных встреч было, оказывается… А сколько судеб? Только и пиши, не уставай, твори. Не на один бестселлер тянет… Не зря же великий мэтр Пьер Карден говорил, что интересных фактов и историй в жизни великое множество. Мало людей, способных их обобщить и сделать достоянием широкой общественности. Поистине правда…»
      Вспомнил он и свое возвращение домой в то раннее утро.
      Выйдя из вместительного жерла отечественного «боинга» вместе с Поляковым, он забрался на заднее сиденье стоявшей прямо у трапа служебной «Волги», встречавшей академика, который жил совсем неподалеку от Олега — на Ленинском проспекте. Посему он без хлопот благополучно добрался до дома на проспект Вернадского уже в семь утра. Жена, считавшая себя совой, еще спала.
      Ранний звонок в дверь, конечно, оторвал ее от самого сладкого утреннего сна, но окончательно не пробудил Ольгу. И хотя она, судя по загадочной улыбке и постоянно протираемым рукой глазам, обрадовалась возвращению мужа и приятно удивилась дарам Азии, привезенным из Узбекистана, из объятий Морфея она освободиться в такую рань никак не могла. Она начала бродить, как сомнамбула, по комнатам в легком шелковом халате, задавая, порой невпопад, бесконечные вопросы, одновременно раскладывая фрукты по полкам холодильника.
      Олег быстро выложил содержимое своего видавшего виды командировочного портфеля: материалы засунул в ящик письменного стола, а пропахшие потом рубашки — в пластмассовый тазик для грязного белья, который всегда находился в «мойдодыре» в ванной. Затем, слегка сполоснувшись под душем, немедленно последовал примеру Ольги, давно посапывавшей, накрывшись одеялом чуть не с головой. Последнее, что он услышал сквозь сон, был вопрос жены, прозвучавший тихо-тихо из-под одеяла:
      — Ну что, узнал что-нибудь? Не без толку, в конце концов, съездил в такую даль? Я не имею в виду твои рабочие дела и чисто журналистские встречи. Ты ж понимаешь?
      — Пусто-пусто, — ответил Олег, слегка недовольный уже во сне продолжающимися вопросами и тем, что ему явно не светило выспаться. — Проснемся, расскажу подробно. В общем, все было полезно и интересно, но, как говорится, «не в ту степь». Хотя кое-что есть и для тебя. Например, узнал, как закончил жизнь тот самый Соломонов, знакомый твоих родителей, о котором ты мне не раз рассказывала, да и отец твой его частенько вспоминал. Во-вторых, по всем данным, которые имеются у компетентных людей, это все-таки, как ты справедливо считала раньше, Вогез — тот самый ташкентский уркаган. Так что направление поисков было выбрано точно. Как мне сообщили, он неведомо сколько времени гоняется за вашей семейной иконой и, судя по всему, нашел ее концы. Кровищи, думаю, было пролито за время поисков Спаса им и его сообщниками просто немеряно. Но у него ли драгоценная во всех смыслах реликвия или нет, неизвестно. Ему покровительствует, кстати, какой-то басмаческий отпрыск с русской фамилией, который в свое время был чуть ли не соседом твоих бабушки и деда по улице Чехова. Имени его я не запомнил, а может, никто и не произносил. Ну, а кое-какие приметы назвали. И хотя к делу это особого отношения и не имеет, нужно, думаю, будет обязательно расспросить твоих родителей. Скорей всего, они тоже что-то об этом знают. Наверняка знают. Сейчас он хоть и не молодой уже, но в принципе отъявленный головорез, даже не чета жулику Вогезу. Кличка у него, дай вспомнить, какая-то не совсем обычная, жутковатая даже, но запоминающаяся. Вспомнил. Его называют в определенных кругах не иначе, как Старая Гюрза. Это змея такая страшная в Средней Азии водится. Что-то типа нашей гадюки, но намного серьезней. Укус ее для человека смертелен. И что самое ужасное, о своем нападении гюрза, единственная, пожалуй, из всех, никак не предупреждает свою жертву. Представляешь, с такой встретиться?
      Еще вот что. На улице Чехова, где твои предки жили, как ты и просила, был. Но дома их там давно нет. Улица крохотная по московским меркам. Выходит на Саперную площадь, где делают кольцо многие трамваи, в том числе идущие на вокзал. Это все сохранилось, а дома нет. Вместо него бетонная многоэтажка, типа нашей, только окрашенная как соседний с нами дом, в котором товарищ твоего брата Володя Грингауз живет, в зеленый цвет. Еще был на могиле твоих предков на Боткинском кладбище. И хотя твоя мать мне в деталях объяснила, как найти их могилу, нашел, честно говоря, с большим трудом. Помогло то, что в нескольких метрах от их надгробия стоит довольно большой мраморный бюст какому-то ученому по фамилии Былбас. Не знай я этого, никогда бы не нашел. Там все заросло кустарником, какими-то колючками, многолетним ворохом из веток и травы завалено. Я договорился с кладбищенскими работягами, заплатил им как следует, да еще пару бутылок «Столичной» дал для верности. Потом проверил на всякий случай. Они там вычистили, убрали, облагородили, памятник отмыли и надписи бронзовой краской покрыли. Так что теперь все тип-топ. Я потом пришел, цветы положил, как полагается, и даже с администрацией кладбища договорился, чтобы за могилой и дальше ухаживали. Теперь можешь смело успокоить свою нетерпеливую мамашу. Есть повод.
      Ну что еще. Еще узнал потрясающую историю о жизни в Узбекистане Великого князя Николая Константиновича Романова, царева дядьки двоюродного, о котором твоя мать не раз говорила. Авантюрист редчайший был. А жена его Надежда фон Дрейер, судя по всему, конечно, к твоей прабабке, да и деду по немецкой линии какое-то отношение имела. Однако драгоценности семьи Великого князя — вовсе не ваша икона, которую мы с тобой ищем. Он был спецом больше по части не иконописной живописи, хотя одну икону в своей жизни распотрошил, а исключительно по женской.
      Посоветовали мне в наших поисках не связываться ни с какими Вогезами, Албанцами, людьми со странными змеиными кличками и т. д. А вести дело исключительно с крупными коллекционерами да с искусствоведами, занимающимися проблематикой иконописной живописи примерно того времени, которым, как ты говорила, датируется ваш Спас Нерукотворный. Поинтересней, поспокойней, почище все будет. Я даже вспомнил, что у тебя ведь немало знакомых осталось со времени учебы на истфаке, которые за эти годы по-настоящему стали крупными искусствоведами. Так свяжись с ними, и продолжим дело, завещанное тебе предками, не по старинке, как во времена совка, а цивильно. Да ты, видно, и сама это прекрасно представляешь, и давно поняла, в отличие от меня. Да и твои поездки в Австрию, в Зальцбург, в Инсбрук, в баварский Гармиш-Партенкирхен к твоему брату, в Аугсбург к какому-то коллекционеру были совсем не лишними тогда. Так что давай дерзай и сейчас, а я помогу с превеликим удовольствием. Без коллекционеров и искусствоведов, как я теперь думаю, все равно дело не обойдется. У меня также есть один хороший знакомый искусствовед, которого ты прекрасно знаешь, — Вячеслав Глодов. Попробую с ним связаться в самое ближайшее время.
      Вспоминая то утро после ташкентской командировки, Олег накрылся с головой, и что было дальше, о чем еще спрашивала его тогда жена — все ушло далеко-далеко, он заснул.
      А когда проснулся, дома уже никого не было. Лишь на кухне в кастрюле плавали давно остывшие сосиски и на сковородке ожидала гречневая каша, бывшая горячей, по всей видимости, часа два-три назад. Не одеваясь, босиком, он промчался на кухню в майке и трусах, и, не пытаясь даже разогреть оставленный ему завтрак, уплел буквально за минуту все то, что заботливо готовила еще недавно его жена, а потом вновь залез под одеяло продолжать смотреть свои цветные сны, в которых, как в калейдоскопе, мелькали навеянные чтением старых записей лица, обрывки разговоров, сцены его встреч с разными людьми в Ташкенте и даже невероятные исторические подробности и факты, которые он нежданно-негаданно узнал там и мог, чуть ли не наяву, представить, прокручивая все это, как в немом черно-белом кино.
      Потом на смену персонажам прошлого перед ним, как наяву, предстала вся Ольгина семья: два брата, отец и мать. Следом за ними, будто бы из-под земли выросли одетые как на вечерний прием к президенту дочь Галина вместе с ее противным мужем Иннокентием, не торопясь считающим золотые монеты, сидя за столом своего кабинета на рублевской даче-дворце. Здесь же застенчиво стоял следователь Шувалов, с которым Ольга постоянно вела тайные переговоры, адвокатша Людмила, почему-то в предбаннике кабинета Ряжцева строчила ручкой с золотым пером судебный иск, время от времени задавая вопросы всем окружающим. Поодаль от нее одиноко стояла, как манекен в витрине магазина, немного вытянув вперед правую ногу в ажурном чулке и опершись левой рукой о дверной косяк, его смазливая сотрудница Нелли Петровна Бараева, а за ней еще какие-то люди, лиц которых он как ни пытался, представить себе не мог. Потом почему-то страшная, огромная змея гюрза, выползающая из-под огромного камня, на котором он сидел где-то далеко в горах, позируя перед объективом фотоаппарата своего приятеля Глодова. Олег даже на минуту проснулся, озадаченный таким сновидением. Вспомнил, что сегодня пятница, под пятницу, как с детства ему говорила мать, сновидения всегда сбываются, и еще, что если снится золото, то это к какому-то дерьму, и наоборот.
      Успокоившись от такого осознания своего видения и не поняв, к чему бы это, Олег вновь сунул голову под одеяло, разок-другой перевернулся и стал досматривать остальные серии своего цветного фильма.
      Телефонный звонок разом прервал сладкие воспоминания Олега, вернув его к реальности. Звонила Ольга.
      — Ты что, до сих пор спишь, что ли? — недовольно спросила она. — Собирайся, сегодня поедем к Галке, причем в обязательном порядке. В темпе одевайся, думать некогда. Все давно в сборе. Подробности при встрече. Я буду минут через двадцать, чтоб ты был готов.
      — А что, мне на работу, ты считаешь, уже не надо даже ходить, что ли? — раздраженно ответил он. — Ах, извини, совсем забыл, сегодня же не понедельник, а суббота или воскресенье. Всю ночь не спал, работал не покладая рук. Хотел немного пописать сегодня, думал, пока ты пробудешь в институте, я успею хоть что-то намеченное выполнить. Всегда у тебя все неожиданно, все планы мои перекорежила. Не считаешься с моими делами вообще.
      — Ты же сам говорил, что идти тебе никуда не нужно, что сегодня ты будешь дома писать очередной опус, так ведь? Знаю я твои планы. Решил с приятелем Ковуном пива попить в вашем излюбленном «Колизее», так ведь? Ничего с Ковуном не случится, обойдется, успеете попить завтра, даю тебе слово. Тем более что завтра как раз воскресенье, а сейчас собирайся. Очень нужно твое присутствие. Пойми, очень нужно. Дело не терпит отлагательства. Собирайся и не морочь голову.
      Олег нехотя встал, заскочил в душ, побрился, высушил волосы феном и через двадцать минут был в полной форме.
      «Ну, началось, — подумал он, — хорошо еще, если сегодняшним днем все закончится. Все равно позвоню мужикам с работы, чтобы предупредить, что в понедельник меня тоже не будет, что буду писать дома. Не зря же такой сон в ночь хотя и не на пятницу, а с пятницы на субботу приснился. Наверняка раз снилось золото, будет что-то ужасное, желтое и вонючее, чем придется обмазаться. Может, даже по уши. Хотя в моем сне были и позитивные с точки зрения разгадки сновидений моменты. Рубиновый крест, например, который мне почему-то мой дед Филимон на шею повесил. Это, говорят, к добру. Хотя хорошего мало, видимо, предстоит сегодня увидеть, судя по Ольгиному тону. Да еще и с этим Иннокентием, Галкиным мужем, вдобавок ко всему нужно будет встретиться. Лучше бы на самом деле с Ковуном посидели в „Колизее“ и попили „Козела“ по паре-тройке кружек. Да еще и по паре порций люля-кебаба съесть бы не мешало вдобавок. Ну ладно, делать нечего, нужно ехать. Видно, на самом деле что-то из ряда вон выходящее должно сегодня произойти…»

Глава пятая КЛЮЧ ОТ БРОНИРОВАННОЙ КОМНАТЫ