Глава XLV

ДОБРАЯ ХОЗЯЙКА

Пардальян, как уже знают наши читатели, въехал в Париж и, благодаря образку Жака Клемана, смог спокойно передвигаться по столице. Город был весь перегорожен цепями и баррикадами, на каждой улице два-три патруля проверяли прохожих.

Пардальян добрался до кабачка «Два болтливых мертвеца», который некогда принадлежал толстухе Като. Трактир этот пользовался дурной славой, его охотно посещали воры, бандиты и гулящие женщины. Пардальян не боялся запятнать репутацию, а уж за собственную жизнь он никогда не опасался. Иногда ему нравилось посещать сомнительные заведения. Здесь можно было весело провести время, болтая с подвыпившими посетителями и ни о чем не думая. Никто никого не стеснялся, никто никому не мешал, так что Пардальян проторчал в кабачке целых два дня. Он хотел немного отдохнуть и, найти, наконец, ответ на мучивший его вопрос:

— Черт побери, куда же мне все-таки деваться! Фауста хотела сделать из меня полководца, поставить во главе армии победителей, но я отказался. Его Величество король Наваррский пожелал превратить меня в какого-то министра, раздающего направо и налево мудрые советы, однако я этого не захотел. Валуа пришло в голову дать мне звание маршала, чтобы я разгонял парижан и вешал сторонников Гизов, но и этого предложения я не принял… Господи, так чего же я хочу?

В глубине души Пардальян понимал, что у него есть только две возможности. Первая — принять приглашение юного герцога Карла и поехать в Орлеан. Вторая — отправится в гостиницу «У ворожеи», как он и обещал Югетте.

В общем, так он ничего и не решил…

Однако утром третьего дня шевалье в конце концов покинул кабачок и направился в гостиницу «У ворожеи». В этот день в Париж пришло известие о смерти Валуа: горожане ликовали, на улицах пели и танцевали, госпожа де Немур и ее дочь, герцогиня де Монпансье, приказали раздать парижанам зеленые ленты — ленты цвета надежды. Весь Париж, казалось, потерял голову от радости. Вот так оплакивала столица смерть своего государя…

Повсюду продавали афишки с портретами Жака Клемана, мученика и спасителя народа. Вряд ли их успели отпечатать за те два дня, что прошли после убийства. Пардальян заключил, что все было подготовлено заранее.

— Несчастный безумец! — вздохнул шевалье. — Дорого же заплатил ты за поцелуи хромоногой герцогини… Но что это! Что случилось с моей милой гостиницей?

Пардальян стоял на улице Сен-Дени у входа в гостиницу «У ворожеи», но самой гостиницы уже не было. Боковую дверь заложили кирпичом. Вывеска исчезла. Вместо стеклянной двери появилась новая, массивная, из полированного дуба; вдоль лестницы шли кованые железные перила. Дом заново покрасили, и он стал напоминать жилище зажиточного горожанина. Минут десять, не меньше, Пардальян недоуменно смотрел на преобразившуюся гостиницу. Ему стало грустно.

Вот и нет больше почтенного заведения мэтра Ландри Грегуара! Прощай, гостиница «У ворожеи»! Прощай, прошлое!

Он уже собирался уходить, как вдруг увидел слева от двери небольшую мраморную табличку, на которой была выбита какая-то надпись. Он из любопытства подошел поближе и с изумлением прочел: «Дом Пардальяна».

— Дом Пардальяна? — растерянно повторил шевалье. — С каких это пор у меня есть дом в Париже? А я ничего и не знал! Надо бы разобраться с этой загадкой!

Он постучал дверным молотком, ему открыла хорошенькая служанка и с улыбкой пригласила войти.

«Черт возьми! — подумал Пардальян. — Вперед без стеснения, ведь это мой дом!»

Он вошел в большой зал; там его поджидал новый сюрприз. Снаружи-то гостиница преобразилась, зато внутри все осталось без изменений! Те же столы, почерневшие от времени и отполированные локтями посетителей; те же стулья с резными спинками; та же медная утварь, развешанная вдоль стен. А дальше — вход в кухню, где пылал огонь в очаге, Пипо, старый пес Пипо бросился хозяину под ноги, приветственно повизгивая. А на пороге кухни появилась сама госпожа Югетта и сказала:

— Ах, это вы, господин шевалье?.. Марго, живо, омлет для господина де Пардальяна! Он, наверное, проголодался… Жильетта, беги в погреб, достань бутылочку вина. Господин де Пардальян, думаю, умирает от жажды.

Пардальян расцеловал хозяйку в обе щеки и произнес:

— Дорогая Югетта, я вовсе не голоден и не буду есть омлет, я отнюдь не умираю от жажды и не буду пить ваше вино… пока вы мне кое-что не объясните…

— С удовольствием, — улыбнулась Югетта.

— Вы закрыли гостиницу?

— Да, сударь. У меня достаточно денег, и я уже могу не работать… я подумала… эта мысль пришла мне в голову как-то вечером, когда я сидела у огня и смотрела на Пипо… я подумала, что не хочу больше быть хозяйкой и кормить здесь всех подряд…

— Но вы же оставили этот зал таким, каким он был в нашей гостинице!..

— Да… Я хочу, чтобы гостиница «У ворожеи» оставалась гостиницей, но только для одного человека… который пообещал, что вернется сюда… Господин шевалье, — взволнованно произнесла Югетта, и глаза ее наполнились слезами, — я никому больше не хочу подавать обед, только вам!.. Я никому больше не хочу наливать вино, только вам!.. Поэтому этот дом называется теперь «Дом Пардальяна!»

Что вы хотите, читатель?.. Такая преданность, такая верность! Да к тому же зардевшаяся хозяйка была очаровательна… и Пипо, старый Пипо крутился тут же… и воспоминания о молодости, об отце… Короче, Пардальян заключил Югетту в объятия, и она, припав к его груди, разрыдалась в три ручья.

«Похоже, мне не быть ни министром, ни полководцем, ни маршалом… — подумал Пардальян. — Добрый парижский горожанин, вот и хватит с меня!.. «

Через месяц Пардальян женился на Югетте. Добрая женщина чувствовала себя на вершине блаженства. Мужа своего она боготворила. А Пардальян был достаточно великодушен, чтобы тоже выглядеть совершенно счастливым. Он повесил шпагу на стену и только иногда, оставшись в одиночестве, вздыхал потихоньку, вспоминая бурную жизнь странствующего рыцаря, каким он когда-то был…

В декабре следующего года умер Пипо. Он скончался от старости и от несварения желудка, слопав целую индейку, которую, следуя воровским привычкам юности, тайком уволок из кухни.

Бедная Югетта недолго наслаждалась своим счастьем. В начале зимы она сильно простудилась и слегла; ей становилось все хуже и хуже. Пардальян проводил дни и ночи у изголовья супруги, преданно и верно заботясь о ней.

Югетта умирала счастливой. До этого она в душе сомневалась, что шевалье любит ее, но теперь, видя, как он внимателен, как заботлив, как старается развлечь и рассмешить ее, она наконец поверила, что любима.

Милая госпожа Югетта скончалась в середине февраля. Она умерла спокойно, с улыбкой на устах, подарив последний поцелуй своему обожаемому супругу. Она не страдала, не мучилась, она словно уснула навечно спокойным сном…

Шевалье сам закрыл глаза жене. Он долго оплакивал ее. После смерти Югетты шевалье охватило острое чувство утраты и тоски…

Через месяц он вскрыл завещание покойной и прочел:

«Завещаю все мое имущество, движимое и недвижимое, моему дорогому супругу шевалье де Пардальяну…»

Дальше следовал список этого движимого и недвижимого имущества, оцененного в кругленькую сумму двести тысяч ливров.

Пардальян обошел гостиницу «У ворожеи», собрал несколько дорогих ему мелочей — в том числе миниатюрный портрет Югетты, заключенный в золотой медальон. Затем отправился к нотариусу, показал завещание и заявил, что желает подарить все это движимое и недвижимое имущество беднякам квартала Сен-Дени.

Итак, гостиница была превращена в убежище для больных и престарелых. Пардальян оговорил в документе, что большой зал и кухня останутся без изменений и что каждый день там будут готовить суп и раздавать бездомным бесплатно.

«Я думаю, — решил про себя шевалье, — что лучшего применения своим деньгам моя добрая хозяюшка не нашла бы…»

Уладив все дела, шевалье сел в седло и покинул Париж.

Уезжал он мартовским вечером. Легкий морозный ветерок чуть покалывал лицо, копыта лошади громко стучали по дороге.

Куда он ехал? Он и сам не знал, он просто ехал, вот и все!

Он чувствовал, как его охватывает радость: один, без крыши над головой, без гроша в кармане, он ехал, куда глаза глядят… Пардальян был уверен в одном: везде на земле есть зло и ненависть — и с ними надо сражаться… И нет для истинного рыцаря большего счастья, чем обнажить свою шпагу, защищая справедливость!

Садилось солнце, вскоре совсем стемнело. Природа вокруг казалась грустной и унылой. Перед Пардальяном простирались бескрайние пространства. Один, в наступающей ночи, двинулся шевалье к далеким горизонтам…

Глава XLVI

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ — В ЭТОЙ КНИГЕ

В том же самом феврале случилось в Риме одно событие, о котором мы должны непременно поведать нашим читателям. Итак, давайте заглянем в папский замок Сант-Анджело. Там, в бедной маленькой комнате, лежала на узкой кровати женщина. Ее огромные глаза, подобные черным бриллиантам, неотрывно смотрели на младенца, покоившегося у ее груди. Густые черные волосы женщины разметались по плечам. Она была еще слаба, но в гордых чертах ее лица и в величественных линиях прекрасного, словно мраморного, тела чувствовались царственное величие и редкостная уверенность в своих силах.

Младенец, мальчик, выглядел крепким и здоровым. Его крохотные пальчики были сжаты в кулачки. Рядом с кроватью стояла служанка и любовалась малышом.

Единственное окно в комнате было забрано решеткой, почти не пропускавшей свет. Ни одного звука не доносилось до этой комнаты, хотя вокруг кипела бурная жизнь папского замка.

Эта комната служила тюрьмой. Служанка была Мирти, женщина в постели — Фауста. А ребенок — сын Фаусты и шевалье де Пардальяна.

Шпионы Сикста V арестовали Фаусту в ту ночь, когда горел Палаццо-Риденте. Ее сразу же заперли во дворце Сант-Анджело. Правда, ей разрешили не расставаться с Мирти. Служанка была всей душой предана Фаусте. Она никогда не знала другой хозяйки и считала Фаусту чем-то вроде божества. Госпожа оказалась в тюрьме — и Мирти добровольно последовала туда за ней.

Для того чтобы судить мятежницу и еретичку, Сикст собрал тайный совет. Члены совета должны были рассмотреть более двухсот вопросов. На все вопросы они единодушно ответили «да», признав Фаусту виновной. Итак, в августе 1589 года ее приговорили к смертной казни: Фаусте должны были отрубить голову, потом сжечь ее тело, а пепел развеять по ветру. Пятнадцатого августа этот приговор сообщили Фаусте, но она даже бровью не повела. Ничто не изменилось в ее величественном облике, лишь губы скривила высокомерная усмешка. Видимо, она была готова с холодным равнодушием расстаться с жизнью. Казнь должна была состояться на следующее же утро.

Когда Фаусту и Мирти отвели обратно в комнату, служившую им тюрьмой, служанка бросилась перед госпожой на колени и жалобно зарыдала:

— Ах, сударыня! Такая ужасная смерть! Что же делать…

Фауста улыбнулась, помогла девушке подняться и тихо произнесла:

— Не волнуйся, Мирти! Моя смерть будет легкой!

Фауста сняла с шеи медальон на цепочке, раскрыла его и показала служанке:

— Меня не будут пытать и мучить. Они получат только мой труп. Видишь эти крупинки? Чтобы уснуть на несколько дней, хватит и одной, чтобы уснуть навсегда, понадобятся две. А три убивают мгновенно — без боли, без страданий.

Мирти вытерла слезы и умоляюще произнесла:

— О, госпожа! Здесь у вас шесть крупинок. Если вы умрете, мне тоже будет незачем жить. Отдайте три крупинки мне, а три останутся для вас!

— Хорошо, — спокойно сказал Фауста. — Готовься к смерти, а я уже давно к ней готова.

— Я тоже, — ответила Мирти.

Фауста бросила три крупинки в одну чашку, а три — в другую. Мирти уже собралась залить немного воды, как вдруг ее госпожа смертельно побледнела. Все ее тело содрогнулось, она поднесла ладони к животу, и с ее побелевших губ сорвался крик ужаса и разочарования.

— Нет! — воскликнула она. — Нет! Я не имею права умирать.

Шесть крупинок яда были вновь положены в золотой медальон, который Фауста носила на шейной цепочке.

Всю ночь она не спала, прислушиваясь к тому, что происходило внутри нее. Она то и дело проводила рукой по животу, и на лице ее появлялось выражение изумления.

Утром, заслышав приближающиеся к их комнате шаги, Мирти разрыдалась. Она не знала, что происходит с Фаустой, и ждала скорой смерти. Судьи, стража и палач явились, чтобы вести Фаусту в пыточную камеру. Один из судей развернул пергамент и еще раз прочел смертный приговор. Вперед выступил палач, который должен был доставить осужденную к месту пыток. Но Фауста жестом приказала ему отойти и спокойно, холодно и высокомерно произнесла:

— Палач, твой час еще не наступил! Судьи, вы не имеете права убивать меня!

— Почему? — спросил тот, который только что читал приговор.

И Фауста ответила:

— Потому что вам принадлежит лишь моя жизнь, а убив меня, вы убьете двоих. Я ношу ребенка, которого вы осудить не можете!..

Судьи поклонились и вышли. Действительно, такой закон соблюдался во всех странах Европы — беременных женщин никогда не казнили. Преступниц миловали — даже против воли королей или папы римского. Но Сикст V обошел этот закон. Он добился того, что трибунал не стал миловать Фаусту, а лишь отложил казнь до рождения младенца. Этот новый приговор довели до сведения осужденной в конце сентября — она выслушала его с улыбкой.

Ребенок родился три дня назад. Все в этом крохотном существе свидетельствовало о незаурядной жизненной силе. Кричал он так, как кричат трехмесячные. Если требовал молока, то надо было немедленно удовлетворять его требования. Тюремщик каждый день приносил молоко, и Мирти кормила младенца. Служанка восхищалась и любовалась малышом.

Молчала лишь Фауста. Однако когда Мирти кончала кормить, мать приказывала положить ребенка на кровать, рядом с ней, и часами глядела на него, пока он спал.

— Посмотрите, посмотрите, сударыня, — с восторгом говорила Мирти, — уже сейчас видно, что у него будут прекрасные черные волосы… Ой, он открыл глазки! Ой, укусил меня за палец!..

Фауста не отвечала, не улыбалась, но три ночи она не спала, а неотрывно смотрела на сына. Но ни разу она не поцеловала ребенка.

На третий день к вечеру мрачная процессия снова приблизилась к двери комнаты, где были заперты Фауста и Мирти. Вошли судьи в сопровождении палача и заявили Фаусте, что она достаточно окрепла для того, чтобы завтра утром быть подвергнутой пыткам. Ее сына сможет забрать любой добрый человек, который не погнушается ребенка еретички. Затем судьи удалились.

И снова всю ночь женщина, приговоренная к смерти, не отрывала взгляда от младенца, словно пытаясь передать ему какие-то свои неведомые мысли. Пробило шесть утра. Фауста позвала Мирти и велела ей высыпать в чашку крупинки яда. Мирти со слезами на глазах повиновалась. Служанка понимала, что ей придется остаться в живых, чтобы заботиться о ребенке.

Фауста спокойно заговорила:

— Возьмешь его и воспитаешь. Вы уедете в Париж. Я хочу, чтобы он вырос во Франции, в Париже. А когда он станет взрослым, ты расскажешь ему и обо мне, и о его отце.

— Все сделаю, госпожа! — ответила Мирти и разрыдалась.

Фауста кивнула головой и взглянула на чашку с ядом, стоявшую на столике у постели. Потом она в первый раз взяла младенца на руки и крепко прижала к груди. Ребенок проснулся, младенческие глазки смотрели прямо на мать. И тогда Фауста заговорила:

— Сын Фаусты… Сын Пардальяна… Что с тобой будет? Каким ты вырастешь? Разыщешь ли ты отца? Отомстишь ли за мать? Сын Фаусты и Пардальяна, пусть сердце твое не знает жалости, любви, сострадания — всех тех чувств, что превращают человека в раба! Я хочу, чтобы ты пронесся по жизни безжалостным метеором, воплощением самого Рока. Прощай, сын Пардальяна! Я поцелую тебя перед тем, как умереть, и пусть моя сила и гордость перейдут тебе. Сын Пардальяна, что станется с гобой?..

Она склонилась к лобику младенца, поцеловала его и тут же протянула руку к чашке с ядом. Залпом выпила Фауста содержимое и бессильно откинулась на подушки.

Фауста умерла…

Что же будет с этим ребенком? Что унаследовал он от своего великодушного рыцарственного отца? Что унаследовал от своей честолюбивой прекрасной матери? Какая жизнь предстоит сыну Пардальяна и Фаусты, ребенку, которого породили незаурядные, но такие разные люди?!..

Может, в него уже перешла злая сила Фаусты, которую она только что пыталась передать ребенку? А может, в этом младенце возродилась великая душа шевалье де Пардальяна? Две силы слились в этом мальчике в одно целое…

И, может быть, скоро мы расскажем читателям о необыкновенной судьбе сына Пардальяна и Фаусты…

1

День Баррикад — 12 мая 1588 г. парижане, подстрекаемые Гизом, подняли восстание. Король бежал из столицы.

2

Генеральные Штаты — в королевской Франции собрание представителей разных сословий (дворянства, духовенства, буржуазии), созывавшееся по распоряжению короля.

3

О salutaris hostia (лат.) — О спасительная жертва! (Часть католического богослужения.)

4

Народ, поселившийся в XIII-XII в. до н. э. на побережье Палестины. Филистимляне и населявшие Палестину еврейские племена находились в постоянной вражде друг с другом. Здесь слово «филистимляне» употреблено в значении «враг истинной веры».

5

Исторический факт. Александр Фарнезе действительно собирался вторгнуться во Францию.

6

Церковный раскол, отделение от ранее единой церкви какой-либо ее части.

7

Стелла так никогда и не узнала правду о своем рождении. Ей не рассказали о том, что случилось с ее сестрой Флорой (Мадлен Фурко). Всю жизнь она считала себя Жанной Фурко, дочерью прокурора-гугенота. В 1591 г. она вышла замуж за господина де Вирака, офицера армии Генриха IV.

8

Непобедимая Армада — флот, посланный Филиппом II Испанским в 1588 г, против Англии, большая часть которого была уничтожена в бурю.

9

Во французском городе Реймсе находится знаменитый собор, заложенный в XIII в., где до 1825 г. короновались французские короли.

10

Alea jacta est! — Жребий брошен! (лат.)

11

Доказано, что Александр Фарнезе был готов вторгнуться во Францию. Кто знает, что бы случилось и как пошла бы вся дальнейшая история Франции, если бы полководец получил это письмо и соединился с силами герцога де Гиза.

12

Незастроенное пространство между крепостью и ближайшими городскими постройками.

13

Вызыватель теней умерших, заклинатель духов.

14

Поэты в средневековой Франции.