Глава XXXII

НАКАНУНЕ РОЖДЕСТВА

(окончание)

В одном из старинных особняков, каких немало в Блуа, состоялось в этот вечер таинственное собрание. Приглашенных было немного, но они принадлежали к верхушке французской аристократии. Особняк тщательно охранялся: на ведущих к нему улицах стояли группки дворян, которые многажды проверяли всех, кто направлялся к старинному дому.

Последуем же за человеком, который около восьми вечера покинул ту самую гостиницу, где последний раз в жизни ужинал брат Тимоте. Этот человек был не кто иной, как наш давний знакомый — Моревер. Шел он осторожно. Рука под плащом сжимала широкий кинжал; Моревер прижимался к стенам, стараясь оставаться в полумраке. Он пристально вглядывался в холодную темноту, словно опасаясь, что откуда-нибудь из-за угла на него набросится враг.

Но ночь была такой спокойной — ни воры, ни бандиты не показывались на улицах Блуа; впрочем, Моревер опасался вовсе не их. Он озирался, боясь увидеть одного-единственного человека. При мысли о нем Моревера охватывал животный страх, пот градом катился по его лбу. Моревер пытался уговорить сам себя:

— Что это со мной? Я, кажется, схожу с ума… Если бы в -письме настоятеля речь шла о нем, я бы его уже встретил. Но я осмотрел весь город — никого…

Неожиданно какая-то темная фигура преградила ему дорогу. Моревер вздрогнул, но тут же услышал голос, не имевший ничего общего с голосом человека, нагонявшего на наемного убийцу такой страх.

— Куда вы идете? — спросил неизвестный часовой.

— Разве нельзя? — ответил вопросом на вопрос Моревер. — Может быть, Леа запретила проходить?

— Нет, сударь, если вы скажете, к кому идете.

— Я иду к Мирти, — объяснил Моревер.

— Хорошо! Проходите!

Моревера еще дважды останавливали, но он знал и пароль, и отзыв. У самых дверей старинного особняка он сказал охране несколько слов, и его беспрепятственно пропустили внутрь.

Как только Моревер очутился в доме, на него тут же перестали обращать внимание. Он, похоже, прекрасно знал расположение комнат. Охрана стояла только у входной двери, так что Моревер никем не замеченный поднялся по широкой лестнице на второй этаж.

Особняк казался пустым. Повсюду царила глубокая тишина. Вестибюль еще кое-как освещался неверным светом лампы, на зато остальная часть дворца была погружена во тьму. В воздухе пахло плесенью, похоже, старый дом давно уже стоял нежилой.

Моревер поднялся еще выше. На чердаке, в конце узкого коридора он обнаружил дверь. За дверью раздавался шум голосов. Но входить Моревер не стал, а повернул направо, прошел по коридорчику, огибавшему основное помещение чердака, и оказался в тесной темной каморке. Похоже, никто, кроме мышей и пауков, не посещал эту клетушку. Двери в каморке не было, Моревер попал в нее прямо из коридора.

Он подошел к кирпичной стене и осторожно вынул кирпич, расположенный как раз на уровне человеческого роста. Получилась дыра, через которую в комнатушку проникал свет из соседнего чердачного помещения. С другой стороны дыра была замаскирована частой решеткой, сливавшейся по цвету с обоями. Моревер, таким образом, мог видеть и слышать все, что происходило в соседней комнате. Он начал внимательно вглядываться и вслушиваться, ибо как раз для этого он и явился в старый дом.

Для пущей конспирации знаменательное собрание проходило под самой крышей. Как мы уже сказали, приглашенных было немного: герцогиня де Немур, недавно прибывшая в Блуа; затем трое братьев — герцог де Гиз, герцог де Майенн и кардинал. Кроме того, герцог де Бурбон и герцогиня де Монпансье. Словом, семейный совет…

Похоже, Моревер немного опоздал — совещание уже заканчивалось. Герцогиня де Немур, кардинал де Бурбон, герцог де Майенн и кардинал де Гиз распрощались и удалились. Остались лишь герцог де Гиз и Мария де Монпансье. Герцог подошел к двери на противоположном конце чердака, распахнул ее и произнес:

— Прощу вас, господа, входите…

Вошло несколько дворян, среди которых Моревер заметил Бюсси-Леклерка, Менвиля, Буа-Дофина, Эспинака и еще кое-кого из свиты Гиза.

— Все собрались? — спросил герцог.

— Моревера не хватает, — ответил Менвиль.

— Моревера я и не приглашала! — воскликнула герцогиня де Монпансье. — И пароля я ему не сообщала. Он вообще в последние дни ведет себя как-то странно. Не спускайте с него глаз, господа!..

Менвиль недовольно нахмурил брови. Не то чтобы он хотел возразить, но в предательство Моревера не верил. Более того, он сам неосторожно сообщил Мореверу, которого считал приятелем, пароли и отзывы. Однако Менвиль ничего не сказал и поостерегся выказывать свое беспокойство.

— Господа, — начал герцог де Гиз, — мы получили сведения из замка. Похоже, у Его Величества появились неясные подозрения. Он больше не доверяет моей клятве.

Кое-кто из присутствующих усмехнулся.

— Итак, что же нам в этом случае предпринять? — продолжал герцог.

Вперед выступил один из заговорщиков:

— Господа, я имел разговор с дю Га. Вы его знаете, он честолюбив, но осторожен. Сейчас он служит королю, но если обстоятельства переменятся… Так вот, дю Га как бы невзначай произнес слова, которые, на мой взгляд, очень важны и которые следует принять во внимание.

— Что же это за слова, Нейи?

— Вот они, монсеньор, — с волнением в голосе ответил Нейи. — «Скажите вашему герцогу (именно так выразился дю Га), скажите ему, что он должен уехать в Париж. Под Рождество на берегах Луары холодновато; можно схватить простуду!.. « Вот что сказал мне дю Га.

— И вы заключили…

— И я заключил, что Валуа не только подозревает вас… Он хочет упредить удар…

— Кто выходит из игры — проигрывает! — сердито заметила герцогиня де Монпансье, нервно поигрывая золотыми ножничками.

— Но простите, мадам, — возразил Нейи, — если наш великий вождь герцог де Гиз погибнет только из-за того, что проявит сейчас нетерпение, наше дело погибнет вместе с ним. Что будет с Католической Лигой? Что станет со всеми нами? Монсеньор, я осмеливаюсь настаивать. Умоляю: завтра же покиньте Блуа. Сердце подсказывает мне, что вы в смертельной опасности.

— Нейи, — спокойно ответил герцог, — даже если смерть заглянет мне прямо в лицо, я все равно отсюда не уеду. Понадобится драться — будем драться! Так даже лучше, клянусь Пресвятой Девой! Скажу прямо, я тоже чувствую: Валуа что-то подозревает. Но, я уверен, он не осмелится ничего предпринять… по крайней мере, ничего такого, что бы угрожало моей жизни!

— Но вы же замышляете покушение на его жизнь! Почему он не может сделать то же самое?

— Он не осмелится! — твердо повторил Гиз.

Непоколебимая уверенность в собственных силах звучала в словах герцога.

— Господа, — обратился он к собравшимся, — я могу рассчитывать на вас?

— До самой смерти! — ответил взволнованный Бюсси-Леклерк.

— До самой смерти! — эхом откликнулись остальные.

— Раз так, сообщаю вам, что я назначил день и час. Ничто не спасет Валуа. Он погибнет двадцать третьего декабря в десять часов вечера. Ничто его не спасет… разве только прямое вмешательство Господа Бога…

Слова Гиза звучали величаво и торжественно, так что сердца его приближенных наполнились трепетом.

Только теперь заговорщики почувствовали всю грандиозность собственных замыслов. До сих пор во время своих собраний они много говорили, но мало принимали конкретных решений. Сегодня они узнали точную дату — двадцать третье декабря — и точный час — десять вечера. Смерть Валуа вот-вот должна была стать реальностью.

— А сейчас о том, как мы будем действовать, — продолжал герцог. — С братьями я уже договорился. Каждый же из вас, господа, возглавит роту дворян; списки вам сейчас раздадут…

Герцогиня де Монпансье вручила каждому из присутствующих листы с именами участников заговора.

— Господа, — опять заговорил Лотарингец, — прошу вас внимательно изучить все имена и вычеркнуть тех, кто, на ваш взгляд, не готов умереть ради нашего дела. Итак, у каждого из вас под началом окажется человек тридцать-сорок. Вечером двадцать третьего декабря вы прикажете им собраться к восьми часам, причем для каждой группы будет определено особое место. О том, где будем собираться, мы пока не договорились. Место сбора будет сообщено вам в урочный день, двадцать третьего декабря, в полдень…

Собравшиеся слушали молча; чувствовалось, что они напряжены и внимательны. Голос герцога де Гиза звучал торжественно и зловеще. Глава заговорщиков продолжал:

— Атаковать будем с трех сторон. Первую группу поведет кардинал, вторую Майенн, а третью — я сам. Мы двинемся на замок… — Тут Генрих де Гиз иронически усмехнулся. — Как вы знаете, осуществление нашего плана теперь не представляет труда. Ключи от замка находятся в моем распоряжении, так что войти будет просто. Ну а потом…

— Убить! Убить всех! — с отвратительной улыбкой воскликнул Бюсси-Леклерк. — Клянусь рогами дьявола, мы устроим в замке хорошую бойню!

Моревер все слышал и видел. Поняв по последним словам герцога де Гиза, что собрание вот-вот завершится, он аккуратно и бесшумно вернул на место кирпич, завернулся в плащ и вышел. У входа он сказал пароль, и его беспрепятственно выпустили.

Улицы города были пустынны. Моревер заторопился к гостинице. Попав туда по приставной лестнице, так что никто его не заметил, он, не зажигая свечей, нырнул в постель и стал прислушиваться к шагам в коридоре.

Он правильно сделал, что поторопился. Собрание закончилось всего через несколько минут после его ухода, и заговорщики разошлись. Менвиль, выйдя из старинного особняка, бегом понесся в гостиницу, где квартировал Моревер.

Он ворвался туда, перебудил всех и потребовал, чтобы хозяин проводил его в комнату Моревера. Дверь была не заперта. Менвиль рывком распахнул ее и бросил взгляд на постель. Он был уверен, что Моревера в комнате не обнаружит. Но его приятель был на месте, более того — спал сном праведника.

Менвиль осторожно прикрыл за собой дверь и на цыпочках подошел к постели. Похоже, Моревер заснул давно. Дышал он глубоко и ровно.

«И что это им в голову взбрело, что Моревер может нас предать? — подумал раздосадованный Менвиль. — Зачем ему предавать герцога де Гиза? Из какой корысти? Спит как убитый… А я-то бежал сюда со всех ног… хотел застать его врасплох… Бедный Моревер! В конце концов мы с ним друзья, он нередко оказывал мне услуги. Жаль, если с ним что-нибудь случится…»

— Эй, Моревер!

Моревер не стал ждать, пока его окликнут еще раз, и немедленно открыл глаза. Он очень ловко изобразил человека, которого неожиданно разбудили.

— А, это ты, Менвиль? Что стряслось? Опять тебе деньги среди ночи понадобились?.. Проигрался, что ли? Возьми там, на каминной доске, кошелек… только не все… и убирайся к черту, я спать хочу!

— Моревер, — спросил Менвиль, — почему ты не явился на собрание?

— Какое еще собрание?

— Я же тебе сегодня утром сказал и пароль, и отзывы…

— Ах, это!.. Ну и что? С какой стати я туда потащусь? А что, кто-нибудь заметил мое отсутствие?

— Да, Моревер, еще как заметили… Его светлость лично изволил высказаться по этому поводу.

— Неужели? — И Моревер приподнялся на локте, опираясь на подушку.

Он вел себя как человек, которого грубо разбудили, а теперь еще навязывают ненужную беседу.

— Можешь сказать нашему дорогому герцогу, что я и впредь не намерен являться на подобные собрания… Он же меня не приглашал, как всех прочих. Или его светлость ожидал, что я скромно появлюсь через заднюю дверь только потому, что ты шепнул мне утром какой-то дурацкий пароль? Нет уж, пока герцог не пришлет за мной кого-нибудь, я из гостиницы — ни ногой!

Менвиль присел на край кровати. Слова Моревера звучали очень убедительно. Они рассеяли бы любые подозрения, но Менвиль ни в чем и не подозревал Моревера. Он знал одно — человек, в котором видит предателя сам герцог де Гиз, обречен. А Менвиль ценил Моревера, их связывала грубоватая солдатская дружба. Они вместе бывали в разных переделках, не раз смотрели в лицо смерти, вот Менвиль и решил спасти приятеля.

— Знаешь, почему тебя не позвали? — спросил Менвиль.

— Не знаю и знать не хочу! — сердито заявил Моревер. — Герцог уже столько раз на меня дулся, оскорблял, говорил всякие нелепицы. А потом как ни в чем не бывало возвращал мне свое расположение. И на этот раз, думаю, все утрясется. Нрав его светлости нам с тобой давно известен.

— Нет, сейчас все гораздо серьезней; ты на подозрении…

— На подозрении? И кто же меня подозревает? А главное, в чем?

— Ничего определенного, но это-то и страшно. Если бы тебя обвинили прямо: например. Моревер сказал то-то или поступил так-то, ты бы мог защищаться. Но ничего толком не говорят; тебе попросту не доверяют.

— «Ничего толком не говорят». Ты это о ком?

— О герцогине де Монпансье. Называет твое имя, а сама этак небрежно поигрывает знаменитыми ножницами.

— Эта колченогая? Змея! У нес ветер в голове, и она погубит брата, попомни мои слова! Пусть обвиняет, если ей так нравится. Я оправдываться не намерен…

— Моревер, позволь дать тебе одни совет, послушай старого друга…

— Никаких советов, я спать хочу, завтра поговорим, дружище Менвиль!

— Завтра будет поздно. Как хочешь, но совет мой ты выслушаешь сегодня!

— Говори, я готов слушать, — вздохнул Моревер.

И он склонил голову с видом комического смирения и так естественно, что Менвиль расхохотался, подумав: «Нет, эта проклятая герцогиня и впрямь змея, надо же такое придумать про Моревера!»

— Так вот, — вслух произнес Менвиль, — знаю, ты любишь путешествовать. По-моему, тебе пора в путь, и немедленно!

— Прекрасно! И когда же, по-твоему, мне следует уносить ноги?.. Ты же мне предлагаешь бегство!

— Сейчас же. Сегодня ночью. Спасайся, приятель!

— Прелестно! И куда же мне направить мои стопы? В Париж? А может, за границу? Например, к туркам?

— Куда хочешь, но как можно дальше от семейства Гизов, понятно?

— Замечательно. А каким образом я отправлюсь в путешествие?

— Что значит «каким образом»? Верхом, черт возьми! Конь, шпага да пистолеты в седельной сумке — вот и все, что нужно для путешествия.

— Ты забыл о деньгах. Герцог мне должен две тысячи ливров, но, похоже, я их нескоро получу. А офицерское жалованье мне уже пять месяцев как не выдавали.

Менвиль минуту поколебался, затем глубоко вздохнул и предложил:

— Слушай, у меня есть около двух сотен пистолей, которые лежат себе да скучают в кошельке. Пусть они с тобой попутешествуют. Польза будет и тебе, и мне: по крайней мере, не стану до зари играть в карты.

Даже жестокое сердце Моревера дрогнуло. Что-то похожее на человеческое чувство шевельнулось в потемках его холодной души. Однако Моревер сумел быстро справиться с собой.

«Глупец! — подумал он. — Я понял тебя, Менвиль! Ты пытаешься обвести меня вокруг пальца. Пытаешься все вызнать, чтобы потом выдать меня Гизу со всеми потрохами! Ты же ради этой лотарингской семейки голову на плаху положишь!»

Но эти мысли никак не отразились на лице Моревера. Напротив, он широко улыбнулся и протянул Менвилю Руку.

— Спасибо! Вижу, ты — настоящий друг. Но я не хочу злоупотреблять твоим благородством. Я остаюсь.

— Ты совершаешь большую ошибку! Повторяю, тебя подозревают в предательстве. Может, завтра герцог прикажет мне убить тебя ударом кинжала из-за угла… Мне этого вовсе не хотелось бы…

— И ты выполнишь такой приказ? Менвиль, неужто ты сможешь заколоть своего старого друга?

— Ты же знаешь, приказ есть приказ, — вздохнул Менвиль.

Моревер опустил голову. Он чувствовал, что Менвиль говорит искренне, а искренность собеседника всегда ставила Моревера в тупик.

— Допустим, я откажусь, — продолжал Менвиль, — но ведь есть еще Бюсси и два десятка других. Не я, так они уберут тебя с дороги… Возьми двести пистолей, не валяй дурака! Через два-три часа твоя жизнь гроша ломаного не будет стоить…

— Неплохая награда за десять лет безупречной службы! — с горечью произнес Моревер. — Я вынужден бежать… как предатель, как жалкий трус!

— Я берусь переубедить герцога, — пообещал Менвиль. — Я докажу, что ты невиновен, и его светлость возвратит тебе свою милость. А когда опасность будет устранена, ты сможешь вернуться… Договорились? Ты уедешь?

— Видно, придется бежать…

— Прекрасно. Сейчас принесу двести пистолей.

— Хватит и ста. Я далеко не поеду. Знаешь что… Поеду-ка я в Шамбор и там тебя подожду.

— Хорошо, — заявил Менвиль. — Схожу за деньгами и минут через двадцать вернусь.

Менвиль удалился, а Моревер вскочил, быстро оделся и аккуратно собрал кое-какие документы — в том числе и вексель на пятьсот тысяч ливров, подлежащий оплате на следующий день после смерти Гиза. Вскоре вернулся Менвиль. Он принес двести пистолей, но Моревер согласился взять лишь сотню. Двое друзей обнялись, а потом вместе вышли на улицу.

— Ты знаешь пароль? — спросил Менвиль. — Иначе тебя не пропустят у городских ворот.

— Не знаю, — ответил Моревер. — Ты мне что-то утром говорил, но я забыл.

— Запомни: «Екатерина и Кутра». А теперь прощай! Если с тобой что-нибудь случится по дороге к городским воротам, не забудь: ты меня не видел!

Менвиль опасливо огляделся, в последний раз пожал руку Мореверу и быстро удалился, стараясь держаться поближе к стенам.

Моревер стоял и ждал. Наконец, убедившись, что его приятель ушел, он направился в сторону замка. Но не пройдя и десяти шагов, он хлопнул себя по лбу:

— Идиот! Я же не могу оставить здесь моего коня! Менвиль сразу догадается, что никуда я не сбежал. А вдруг он поинтересуется у стражи, проезжал ли я ночью через городские ворота?

Он оседлал коня и повел его в поводу к замку. Через четверть часа Моревер был уже в молельне королевы Екатерины. Королеву разбудили (теперь Моревер знал пароль, офицеры охраны слушались его), и она тут же явилась в молельню. Екатерина вопросительно взглянула на Моревера.

— Ваше Величество, — сказал он, — мне известен день и час, и я знаю, как все произойдет.

Королева задрожала от волнения. Редко она переживала столь страшные минуты.

— Говорите, говорите же! — приказала Екатерина, не отрывая взгляда от лица Моревера.

— Прежде всего, — начал Моревер, — я попрошу Ваше Величество отдать один приказ. Пусть кто-нибудь из офицеров сейчас же выедет из города через городские ворота. Он должен взять моего коня, который стоит во дворе замка, и накинуть мой плащ. Все равно, кто поедет, но отправляться нужно немедленно.

— Ларшан! — позвала королева.

Вошел капитан гвардейцев. При его появлении Моревер отступил в темный угол комнаты.

— Ларшан, — заявила Екатерина, — мне только что сообщили, что у башни, прямо за городской стеной, намечается собрание гугенотов. Сейчас же отправьте кого-нибудь проверить эти сведения. Во дворе стоит лошадь, пускай ваш человек возьмет ее и пускай накинет вот этот плащ.

Ларшан без единого слова взял плащ, поклонился и вышел.

— Вот теперь, — сказал Моревер, — все будут думать, что я бежал, покинув Блуа! Но, Ваше Величество, прошу вас, укройте меня на несколько дней в замке.

Королева решила выполнить все пожелания Моревера.

— Руджьери, — негромко окликнула она.

Прошла минута, однако никто не появлялся. Екатерина сурово сдвинула брови, но тут из темноты возник астролог.

— Простите, Ваше Величество, меня недавно разбудили, и я поспешил к вам, — извинился флорентиец.

Королева раз и навсегда приказала слугам, чтобы за Руджьери посылали тут же, как только в королевскую молельню войдет таинственный вестник.

— Руджьери, — спросила королева, — ты где разместился?

— Но Вашему Величеству известно… — недоуменно произнес астролог. — Мои комнаты там, на самом верху. Как можно дальше от земли, как можно ближе к звездам.

— Часто к тебе туда кто-нибудь заходит?

Руджьери улыбнулся:

— Ко мне вообще никто не заглядывает — разве что по приказу Вашего Величества, крайне неохотно, со страхом в душе. Видите ли, невежды считают, что я могу навести порчу или сглазить…

— Да, люди несведущие и не подозревают, какую пользу можно извлечь из общения с потусторонними силами… — произнесла задумчиво Екатерина. — Дорогой Руджьери, ты спрячешь этого дворянина у себя. Там надежней, чем в королевских покоях, и чужих глаз нет…

Руджьери молча кивнул. А королева внезапно страшно побледнела и опустилась в кресло. Глаза ее закатились, руки затряслись. Руджьери бросился к Екатерине, вытащил какой-то флакончик и влил несколько капель в рог королеве. Она тут же стала дышать ровнее и мрачно сказала, обращаясь к астрологу:

— Вот видишь — конец уже близок…

Моревер со зловещим бесстрастием наблюдал за этой сценой.

Королева понемногу пришла в себя, к ней вновь вернулась обычная энергия. И откуда только брались силы у этой старой женщины, измученной пятьюдесятью годами бесконечной борьбы, интриг, войн? Что только не довелось ей пережить: смерть мужа Генриха II, смерть сына Франциска II, Варфоломеевскую ночь, смерть еще одного сына Карла IX, день Баррикад и бегство Генриха III…

— Руджьери, я скоро умру? — спросила королева. — Говори без опаски…

— Успокойтесь, мадам, — ответил астролог, — нет, смерть еще далека…

— Ты спрашивал звезды?

— Да, и гороскоп не оставляет сомнений — ваш последний час пробьет нескоро…

— Я тебе верю, — твердым голосом произнесла королева, — это только приступ… но я так слаба… Ты обещал мне чудодейственное сердечное средство, помнишь, я тебе для этого отдала седьмой камень из моего талисмана?

— Завтра рано утром я доставлю вам лекарство, моя королева…

Екатерина повернулась к Мореверу, неподвижно стоявшему в углу.

— Итак, сударь, теперь мы вас слушаем…

Моревер начал свой доклад и говорил целый час. Екатерина вся обратилась в слух, но лицо ее оставалось совершенно бесстрастным — на нем не было ни страха, ни удивления. Когда Моревер замолчал, королева подняла взгляд на астролога и спросила:

— Руджьери, я доживу до двадцать третьего декабря? Ты уверен?