Глава 49

ЛЕОНОРА ГАЛИГАИ УЗНАЕТ О СОБЫТИЯХ НА МОНМАРТРСКОМ ХОЛМЕ

Из сорока головорезов, что привел за собой Кончини на Монмартр, не осталось ни одного. Десятка полтора погибло; пять-шесть человек, чудом уцелевших после взрыва, в ужасе разбежались и запрятались где-то так, что нипочем не найти. Все остальные были ранены — кто легче, кто тяжелее — и обречены на более или менее продолжительный отдых.

При флорентийце теперь находились только трое дворян — все они отделались легкой контузией. Жеан Храбрый остался погребен под развалинами — сомневаться в этом не приходилось. Тем не менее Кончини лишь к вечеру решился покинуть площадь. Он пошел по дороге направо — в то самое время, когда Пардальян поднимался слева.

Мрачный, озабоченный, Кончини медленно шагал впереди своих спутников. У придорожного креста им встретился человек с перевязанной головой — тот самый, кого мы видели за изгородью напротив дома Перетты-милашки, когда Пардальян и Бертиль входили туда.

— А, Сен-Жюльен! — окликнул его кто-то из спутников Кончини. — Опоздал, опоздал!

Сен-Жюльен (это был он) вскричал с какой-то непонятной тревогой:

— Что, не поймали разбойника?

— Он погиб! — ответил Кончини не столько радостно, сколько раздраженно.

— Как! — разъярился Сен-Жюльен. — Вас было сорок человек, даже больше — и вы не смогли взять его живым?

— Хорошо тебе говорить, — огрызнулся Лонваль. — Сорок! Да, было сорок — а сколько теперь? Посчитай-ка!

— Мы и сами-то не знаем, как живы остались, — подхватил Роктай. — Не правда ли, монсеньор?

Кончини кивнул.

— Вот как? — воскликнул пораженный Сен-Жюльен. — Так это дьявол, а не человек!

Кончини и три телохранителя разразились в ответ проклятиями и ругательствами.

— А я-то хотел своими руками растерзать его! — с невыразимым отчаянием в голосе продолжал Сен-Жюльен.

— Да, бедный мой Сен-Жюльен, — ответил Кончини с какой-то нежностью в голосе, — ты и впрямь его ненавидел…

— Еще бы, ваше сиятельство! Я был хорош собой — так говорили, — а ваш бандит сделал меня уродом на всю жизнь! Кто бы от такого не взбесился, скажите на милость?!

— Ну, — заметил Эйно, — нас он хоть и не изуродовал, но отделал лучше некуда, и мы его ненавидим не меньше твоего!

— А почему ты здесь? — спросил Кончини. — Ведь ты должен был сидеть дома, пока не излечишься от раны?

— Точно так, монсеньор, но я с ума сходил, что не могу быть ничем полезен! Вот я и решил: драться мне нельзя — а выйти все-таки можно… не особо утомляясь. Мне пришла в голову одна идея. Она мне понравилась — и я ее осуществил. Так что теперь, монсеньор, ничто не препятствует вашей великолепной мести!

— О чем ты?

— Стойте! — сказал Сен-Жюльен (они находились как раз против двери Перетты). — Узнаете вы эту дверь?

— Черт возьми! — ответил Роктай. — Ведь это сюда скрылся разбойник, когда я думал, что продырявил его насквозь.

— Именно. А видите вон ту изгородь, ваше сиятельство? Мне вздумалось спрятаться за ней — и я не прогадал!

— Что все это значит?

— Скажите, монсеньор, ведь ту девушку, что мы разыскивали для вас, зовут Бертиль?

— Да! — прошептал Кончини, весь задрожав. — Ты что, нашел ее?

— Погодите немного, монсеньор, — улыбнулся Сен-Жюльен. — Высокая, тоненькая девушка лет шестнадцати, с пшеничными волосами, голубоглазая…

— Да, да! Ты видел ее? Где? Когда? Говори же!

— Она, монсеньор, сейчас за этой дверью!

Кончини испустил громкий вздох и, ни слова не говоря, стремительно направился к двери. Сен-Жюльен бросился ему наперерез.

— Что вы делаете, монсеньор? — произнес он весьма почтительно, однако не давая хозяину пройти. — Подумайте! Ведь девушку охраняют, и хорошо охраняют — могу поручиться! Как только ваше сиятельство ступит через порог, вы тут же ее упустите… и Бог один знает, найдете ли снова.

Кончини поспешно воротился.

— Правда, правда, — недовольно сказал он. — Ты прав, разрази тебя гром! Что же делать?

— Подождите несколько дней, — преспокойно ответил Сен-Жюльен, — поручите это дело мне — и птичка будет ваша, клянусь вам. Мне нужно дня два-три, не больше. Одно только жалко: разбойник погиб! — продолжал он с дикой кровожадной злобой. — Как бы он мучился, зная, что мы заполучили его подружку!

— Три дня? Я не вынесу столько! Не доживу! — произнес Кончини, весь дрожа от нетерпения.

— Помилуйте, монсеньор! Вы целый месяц даже не знали, что с ней — а живы покамест. Что вам стоит подождать еще денек-другой?

— Так и быть, — сказал Кончини, взяв себя в руки. — Делай что хочешь. Но ты обещаешь…

— Я обещаю, что через два дня девица будет в ваших руках. Все будет сделано — только при условии, что сами вы близ этого дома не появитесь.

— Много же ты хочешь! — недовольно пробурчал Кончили.

— В ваших интересах, монсеньор. Вас непременно здесь узнают. Потом мы явимся с сетью — глядь, а птичка уже улетела.

— Да, твоя правда! Я сдержусь и не появлюсь здесь… только и ты не мешкай.

— Будьте, покойны, — усмехнулся Сен-Жюльен. — Мой интерес здесь не меньше вашего. Ведь все, что я сделаю для вас, послужит и моей мести.

Так оно и было — Кончини знал это. Он кивнул Сен-Жюльену в знак согласия.

Дальше они возвращались молча. Кончини пошел к себе во дворец. Роктай, Эйно и Лонваль, немного завидуя фавору, в который попадал их товарищ, втроем куда-то отправились. Сам Сен-Жюльен распрощался с ними недалеко от хозяйского жилища, имея, как он сказал, много дел.

В тот вечер Кончини нес караул в Лувре. Часов в восемь вечера он вышел из дому и не спеша направился к королевскому дворцу.

За ним на почтительном расстоянии, но не теряя из виду, следовала, прижимаясь к стенам домов, какая-то тень. Это опять был человек с обвязанной головой — проще сказать, Сен-Жюльен.

Убедившись, что Кончини вошел в Лувр, Сен-Жюльен, уже не таясь, пошел назад по улице Сснт-Оноре к дворцу своего хозяина. Через две минуты он стоял, склонившись в глубоком поклоне, перед Леонорой Галигаи.

Леонора встретила его немым вопросом. Сен-Жюльен кратко отрапортовал:

— Монсеньор ни на секунду не оставлял своих людей. Из Монмартрского аббатства отправился прямо домой. Оттуда пошел в Лувр и только что вошел туда. Бретер Жеан Храбрый…

— Знаю, знаю, — перебила его Леонора. — Он, кажется, взорвал себя порохом. И это все ваши новости, сударь?

— Никак нет, ваше сиятельство. Я случайно обнаружил ту девушку, что целый месяц тщетно разыскивал монсеньор, — мадемуазель Бертиль.

На лице Леоноры не дрогнул ни один мускул, но известие было пренеприятное! Когда епископ Люсонский приходил к жене Кончини благодарить за назначение уполномоченным по раздаче милостыни при королеве, он сказал, где находится девушка. Леонора не поленилась сама отправиться на Монмартр, повидалась там с аббатисой и велела ей именем королевы как можно строже наблюдать за Бертиль. Вернулась она оттуда в полном убеждении: никто никогда не узнает, что узница в монастыре — разве только чудом. И это чудо произошло… Мысленно Леонора прокляла все на свете, но с виду сохранила спокойствие — только подняла на своего шпиона большие черные глаза и произнесла:

— Вот как? Расскажите.

Тогда Сен-Жюльен рассказал, как ему пришло в голову последить за «приютом бандита» (так он назвал это место) и как там появился благороднейшего вида дворянин, провожавший двух девушек. Одна из них назвала другую «госпожа Бертиль».

В надежде, что произошло простое совпадение, Леонора попросила Сен-Жюльена описать девицу. Ответ убедил ее: да, сомнений нет. Это действительно была Бертиль де Сожи.

Она напряженно размышляла, пытаясь понять, как удалось узнице ускользнуть из-под такой надежной охраны в монастыре.

— А кто была вторая девушка, вам известно?

— Нет, ваше сиятельство. Очень молоденькая, очень хорошенькая; по одежде — зажиточная работница. Больше я ничего не знаю.

— А дворянин?

— Про дворянина могу сказать больше, Имя его мне известно: его зовут Пардальян. Лет ему за пятьдесят. Он поссорился с Саэттой, который как раз проходил мимо, они дрались. Саэтта превосходно владеет шпагой — превосходно, сударыня! Однако этот Пардальян так легко его обезоружил, что скажу: я такого фехтовальщика не видал. Кроме того, он невероятно силен: поднял противника одной рукой на воздух, как пушинку. Я думал, он его разобьет насмерть о землю, но он его простил, и Саэтта кинулся бежать прочь, словно его черт в спину толкал.

— А из-за чего вышла ссора? — задумчиво спросила Леонора,

— Не знаю, сударыня. Я был далеко и ничего не слышал,

— Как же вы узнали, что дворянина зовут Пардальян?

— А это имя Саэтта вопил на всю округу…

— Понятно… Вы еще не сказали монсеньору, что нашли ту, кого он (пауза)… ищет?

— Сказал, сударыня, и показал дом, где она укрывается.

Леонора еле приметно нахмурилась:

— К чему такая поспешность?

— Чистый случай. Я повстречал монсеньора, и мы пошли как раз мимо этого дома. Я счел нелишним рассказать о своем открытии, поскольку точных указаний на сей счет у меня не было. Но на всякий случай я принял меры. Монсеньор хотел войти в дом — я уверил его, что дом охраняется. Это неправда — после ухода господина де Пардальяна девушки остались одни. Далее, я взял подготовку похищения на себя и попросил на то, чтобы все уладить, два или три дня. Так что, сударыня, все по-прежнему в вашей власти.

Леонору эти объяснения удовлетворили.

— Вы умный слуга, — сказала она. — Я позабочусь о вас, господин де Сен-Жюльен.

Шпион чуть не до полу склонился в поклоне.

Леонора глубоко задумалась, подперев голову рукой. Сен-Жюльен молча ждал ее распоряжений. Наконец она спокойно сказала:

— Сделайте вот что…

И шепотом отдала свои приказания. Она говорила около четверти часа. Затем Сен-Жюльен вышел.

Приоткрыв дверь на улицу, он огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, неспешно зашагал к Круа-дю-Траур.

При этом Сен-Жюльен повернулся спиной к маленькой. харчевне, что стояла почти напротив дома Кончини. Не прошел он и нескольких шагов, как дверь харчевни отворилась. На порог вышли Эйно, Лонваль и Роктай. Они узнали товарища со спины.

— Вот тебе на! — воскликнул Эйно. — Сен-Жюльен! Какого дьявола он делал у Кончини в такой час, если хозяина нет дома?

— Не будь госпожа Леонора так дурна собой, — ухмыльнулся Лонваль, — а главное, не будь она влюблена в своего сиятельного мужа, я бы подумал: наш друг поступает с Кончини так же, как тот, по сплетням судя, с королем.

— А недурно, право, было бы! — хихикнул Роктай.

Все трое расхохотались, взяли друг друга под руки и нарочно, чтобы не встречаться с Сен-Жюльеном (они все еще дулись на него), направились в другую сторону.

Глава 50

В ПОДЗЕМНОМ ГРОТЕ ПОД РАЗРУШЕННЫМ ЭШАФОТОМ

Привычным скорым шагом Пардальян быстро поднялся на площадь, где прежде был эшафот, и направился прямо к развалинам. Там еще толпились солдаты и крестьяне. Кто-то продолжал искать человеческие останки; другие охраняли место ужасного происшествия.

Все, разумеется, толковали только о катастрофе. Из первых же услышанных слов Пардальян узнал нечто новое для себя: сын его сам взорвал эшафот! Глаза шевалье заблестели; он вскинул голову и прошептал:

— Так, значит, у него был порох. Не думаю, чтобы он заранее, на всякий случай, превратил помещение под эшафотом в пороховой склад. А если так — он, конечно, нашел подземелье с оружием и боеприпасами… Значит, он цел и невредим! Скорее всего, так. Если только… Что за дьявол! Сейчас проверю!

Пардальян увидел в толпе офицера и вежливо обратился к нему. Это был тот самый лейтенант, что принял Саэтту с его доносом и командовал приступом до появления капитана. В момент, когда несчастный капитан шагнул под эшафот, лейтенант отошел с каким-то приказом к солдатам. Это-то и спасло ему жизнь.

Пардальяну повезло с собеседником. Лейтенант любезнейшим образом и как нельзя более подробно рассказал ему обо всем, что тут происходило — от начала и до самого конца.

Пардальян выслушал эту эпопею. Глаза его горели.

«Ничего не скажешь! — думал он про себя. — Не посрамил отца сын Пардальяна!»

Вслух же он спросил:

— Но откуда взялись порох и мушкеты? Я не знал, что эшафот служил и арсеналом.

— Мы сами голову над этим ломаем, — отвечал лейтенант, — и ничего не можем понять. Эшафот давно заброшен, туда уже много лет не заходили. Никто не помнит, чтобы туда заносили порох. Остается предположить: мятежники принесли его с собой.

Пардальян узнал все, что хотел. Он поблагодарил лейтенанта и с безразличным видом удалился.

Как только Жеан Храбрый предупредил капитана, что из-под эшафота не выйдет живым никто из вошедших туда, он встал на лестницу, ведущую в подземелье, и принялся ждать — совершенно хладнокровно.

Подалась и затрещала под ударами осаждавших дверь. Тогда Жеан поджег пороховую дорожку и соскочил на ступеньку, управлявшую крышкой люка. Крышка тотчас закрылась.

В два прыжка юноша проскочил коридор. Прежде чем прогремел взрыв, он уже был в гроте вместе с товарищами. Те беспокоились за него куда больше, чем он сам…

Все четверо кинулись ничком на известковый пол пещеры и несколько секунд молча ожидали, немного побледнев — при всей своей отваге… По правде говоря, эти несколько секунд показались им довольно долгими! Но вот земля слегка вздрогнула. Все! Друзья встали, и три бретера кровожадно расхохотались.

— Здорово! — вскричал Эскаргас. — Представляю, как они там подпрыгнули!

— Как блохи! — подхватил Каркань. — Вверх и вниз — ух!

— Блошки, ушки, ручки да ножки, вот и вышла одна окрошка! — Гренгай на радостях заговорил в рифму.

— Перестаньте! — строго приказал Жеан.

И грустно, вполголоса сказал сам себе:

— Ведь я их предупреждал, бедняг! Что ж делать? Ведь я защищал свою жизнь! Защищать себя — дело законное и справедливое. Она сама мне так сказала.

Трое друзей услышали его и поразились — таких рассуждений они понять не могли. Этот чертов Жеан всегда ставил их в тупик: никогда не угадаешь, что у него на уме!

Командир увидел смущенные лица товарищей и пожалел, что огорчил их понапрасну. Он встрепенулся и повеселел:

— Говорите теперь — как это вы так кстати здесь очутились? Вы что, живете тут? Но в каком же вы виде, друзья мои!

Голос его был суров, но три приятеля видели ясно: это всего лишь для проформы. Жеан был рад, даже взволнован… И к ним тоже, как по волшебству, вернулась веселость. С грубоватыми прибаутками они принялись рассказывать свою печальную историю вплоть до момента, когда Провидение послало им это блаженное убежище,

Рассказали они все, даже историю обеда у Колин Коль — и поэтому поводу Карканю досталось немало шуточек. Жеан внимательно слушал их, от всего сердца вместе с ними смеялся — и притом думал: «Надо же! А ведь это из-за меня они перенесли такие лишения — прежде они бы до такой жизни не дошли. Мог ли я рассчитывать на такую преданность и привязанность?»

После взрыва прошло больше двух часов — они и не заметили, как пробежало время. Приятелям было что рассказать; Жеан, расчувствовавшись, слушал их с неизменным терпением и говорил с неизменным радушием… Три бретера чувствовали себя на седьмом небе и болтали без умолку.

Но вот на что обратил внимание Жеан: они не сказали ни слова о том, что больше половины своего маленького состояния отдали Перетте. А ведь именно благодаря этому дару Перетте удалось завести свое дело и устроиться у подножия Монмартра. Итак, Жеан был отчасти обязан друзьям и своим спасением, и освобождением своей невесты! Он так и таял, думая об этом…

А три бретера все продолжали болтать. Их вовсе не заботило, когда они выйдут из подземелья, как… Жеан с ними? Вот они и выйдут, когда он скажет!

И юный командир не забывал об этом — он размышлял.

Обследовав запасы съестного, Жеан радостно объявил:

— Хватит с лихвой! Уйдем отсюда завтра ночью. Сегодня на площади, боюсь, оставили стражу.

Больше он ничего не сказал, а у него ничего не спросили. Сказано «завтра» — значит, завтра.

Три приятеля быстренько приготовили постели (проще говоря, принесли три охапки соломы) и дрова для ужина. Жеан тем временем обошел все, что мог обойти, заглянул во все углы, обследовал каждый вершок помещения. Несколько раз он поднимался по лестнице, прикладывал ухо к крышке люка и прислушивался.

— Ничего не слышно, — бормотал он. — Ну, да оно и понятно! Над нами все еще горит пожар; они не смеют подойти близко… Но вот что: потухнет ли огонь до завтра? Думаю, да. Что ж, подождем; спешить мне некуда. Пока я здесь, мне, по крайней мере, не грозит искушение бродить вокруг дома Перетты..

Но почему Жеан не беспокоился о Бертиль? Да потому, что безгранично доверял Пардальяну. Раз шевалье взял девушку под свою опеку, с ней ничего не случится. Сомнений тут быть не может.

Очередной раз оглядев подземелье, Жеан заметил какой-то блестящий предмет.

«Что это?» — подумал он.

Это оказался футляр, который Колин Коль взяла в шкатулке Бертиль. Каркань, как известно, стащил его у почтенной матроны, а после забыл о нем.

Жеан открыл футляр и достал бумагу. Ни Каркань, ни Колин Коль не могли ее прочесть: она была написана по-итальянски. Но сын Пардальяна, как мы знаем, понимал это язык. И вот он принялся читать.

Это был четвертый экземпляр документа, который Парфе Гулаp выцыганил у Колин Коль.

Жеан прочел документ от начала до конца. Приступ гнева обуял его. Он смял бумагу в комок и отбросил прочь, а футляр отшвырнул на лестницу.

— Что, меня так и будет повсюду преследовать этот проклятый клад? — шептал юноша. — Словно какая-то адская сила хочет, чтобы я непременно его похитил! Будь я проклят! Уж лучше… Стой, стой! А это еще что?

Жеан, видите ли, был совершенно уверен, что в футляре находилась только одна бумага. Он ее вынул, прочел, смял и выкинул. Вон она так до сих пор и лежит возле лестницы! Но пустой футляр при ударе о камень раскололся, и из него выпала еще одна бумажка!

От удивления и любопытства гнев Жеана унялся. Первым делом он кинулся к бумаге — но тут же остановился и задумался. Затем, однако, пожал плечами и пробурчал:

— А почему не посмотреть? Что тут дурного? Как будто, право, я боюсь этого искушения! Что, меня так прельщают десять миллионов? Черта с два! Как ради десяти су не стану вором, так и ради десяти миллионов!

Он решительно ступил на ступеньку и подобрал футляр. Тут он заметил: бумажек было две, а не одна. Прежде всего Жеан осмотрел сам футляр и улыбнулся:

— Да тут двойное дно! Раскрылось от удара…

Он развернул одну бумагу — это был пятый экземпляр документа, но на сей раз — по-французски. Развернул вторую…

На ней не было написано ничего — ни единого слова, но зато она была причудливо вырезана. Жеан с любопытством крутил бумагу в руках и твердил в изумлении:

— Что за черт? Ничего не понимаю!

Наконец это бесцельное занятие ему надоело, и он решил выбросить эти бумажки так же, как и первую. Жеан машинально поднес одну к другой — и увидел: они одного формата. Тогда он так же машинально наложил бумажки друг на друга — и радостно воскликнул:

— Вот оно, дьявол меня раздери! Как же я раньше не догадался?

Вы уже, конечно, поняли: вторая бумага помогала расшифровать первую. Если сложить их вместе, то слова документа читались не подряд и меняли смысл.

Чтобы дальнейшее было вам ясно, нам придется дословно привести текст документа, который отец Жозеф перевел когда-то с латыни, Саэтта с итальянского, Пардальян с испанского, Жеан — только что — вновь с итальянского; теперь он держал в руках текст, написанный по-французски:

«CAPELLO DE SANTO MARTYRIO

(под Монмартским эшафотом, к востоку)

Копать под изгородью со стороны Парижа. Откроется арка, под которой есть лестница из тридцати семи ступенек. Лестница ведет в подвал. Там стоит алтарь. На алтаре процарапано двенадцать черточек, изображающих двенадцать ступеней. Копать под двенадцатой ступенью — той, что с греческим крестом. Обнаружится большая железная кнопка. Сильно нажать на кнопку. Откроется отверстие, под ним ров. Копать в этом рву, пока не наткнетесь на плиту. Под плитой гроб, в гробу клад» [36].

Жеан наложил на этот текст трафарет и вот что он прочел: «Под Монмартрским эшафотом есть лестница из двенадцать ступеней. Копать под двенадцатой ступенью, пока не наткнетесь на плиту. Под плитой гроб, в гробу клад».

Юноша прочел эту бумагу и долго безмолвно глядел на нижнюю ступень лестницы.

«Итак, — думал он, — под этой ступенью лежат миллионы? Не посмотреть ли? Ба! Мне-то какое дело?»

Он тихонько засмеялся:

— А эти — король, королева, Кончини, Бог знает кто еще — стараются, из сил выбиваются, роют под часовней! То-то разозлятся, когда узнают: потеряли они столько времени и денег, а сокровище лежало совсем в другом месте! Чума возьми! Вот бы на них тогда посмотреть!

Он механически сложил обе бумаги вместе, затем подобрал ту, что выбросил несколько минут назад, и засунул ее в камзол. При этом он бормотал:

— Как сюда попал этот футляр? Давно ли он здесь? Чей он? Потеряли его или положили нарочно? А! Нечего об этом и думать.

Жеан вернулся в грот к трем товарищам. О своей находке он почему-то ни словом не обмолвился. Все проголодались — значит, было уже поздно. И вправду, на улице давно стемнело.

Приятели занялись ужином. На сундук, служивший вместо стола, поставили кувшин, наполненный вином из бочки, положили окорок, колбасу, несколько хлебов. Было у них еще множество яиц и несколько кур.

Друзья разожгли в уголке костер и решили поджарить курицу. Жеан оставил себе самую скромную роль: когда птица зажарится, приготовить яичницу. Как мы знаем, яичница всегда особенно удавалась ему.

Скоро все было готово. Жеан, скинувший камзол, потряс сковородкой с длинной ручкой и торжественно воскликнул:

— Садимся, друзья! Ну-ка. скажите, какова яичница?

И вдруг раздался громкий голос:

— Яичница дивная! Угостите-ка и меня!

Глава 51

НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ

Четверо молодых людей подскочили, как ужаленные. Никакой двери в подземелье не было, однако же некий человек непонятным образом неслышно вошел в него и, безмятежно улыбаясь, стоял теперь рядом с приятелями.

— Господин де Пардальян! — воскликнул Жеан.

От удивления он так и застыл со сковородкой в руках, не сказав даже «здравствуйте», и только поводил изумленно глазами, пытаясь угадать, как же попал сюда нежданный гость.

— Он самый! — отозвался Пардальян. В его улыбке появился оттенок насмешки — он был доволен произведенным эффектом.

— Так-то вы меня встречаете, черт вас дери? — притворно возмутился он. — Старик подыхает от голода и жажды — неужто не угостите? Какие ж вы после этого христиане? Погибнут ваши души, жариться вам на самой горячей сковородке в пре…

— Помилуйте, помилуйте, сударь! — с чистосердечным смехом прервал его Жеан. — Мы добрые христиане и души свои губить не хотим!

— То-то же!

— Простите нас великодушно! Просто мы никак не ожидали вас здесь увидеть!

— Понимаю, понимаю и прощаю охотно. Только при условии, что вы дадите мне попробовать своей яичницы — я видел, сколь любовно вы ее готовили. И еще немножко курочки — с виду она очень удалась… и вон той розовой ветчинки… да и от колбасы не откажусь.

И Пардальян звонко рассмеялся вслед за сыном. Глядя на них, три бретера тоже расхохотались во все горло. Под высоким сводом эхо разносило раскаты громового веселья…

Первым опомнился Жеан:

— Вот дьявольщина! Яичница-то стынет! Ну-ка, вы. скорей табуретку господину де Пардальяну! Разделить с вами ужин, сударь, — великая честь для нас.

Все трое наперебой бросились за табуреткой — проще говоря, подтащили к сундуку-столу еще один. На этот-то сундук и уселись Пардальян с сыном, а три приятеля расположились просто на земле. И тотчас же все пятеро яростно набросились на еду.

Пардальян заметил: Жеан ничего не спрашивает про Бертиль; не спрашивает и о том, как сам Пардальян очутился в гроте. Он понял: скромность и чувство такта заставили юношу скрыть вполне естественные, по мнению его отца, недоумение и тревогу. Тогда Пардальян поинтересовался — ласково, как говорил лишь с самыми любимыми людьми:

— А почему вы ничего не спрашиваете про мадемуазель Бертиль? Вы так спокойны за нее?

— Да, сударь. — откровенно ответил Жеан. — Раз вы тут, раз веселы и спокойны — значит, с ней все в порядке. Да и как же иначе? Ведь вы обещали позаботиться о ней… Я должен благодарить вас, но не нахожу нужных слов, чтобы выразить свою признательность.

— Оставьте, — пожал плечами Пардальян. — И признайтесь откровенно — вы заинтригованы. Вы не понимаете, как я попал в это подземелье, минуя ваш люк, как увидел, что вы жарите яичницу (кстати, превосходно)… наконец, как я узнал, что вы здесь.

— Верно, сударь, — с готовностью признался Жеан. — Только я ждал, когда вам будет угодно самому об этом рассказать.

Пардальян тихонько кивнул головой, но вместо ответа вдруг спросил:

— А как вы собирались отсюда выйти?

Жеан уже начал привыкать к странным, подчас обескураживающим манерам шевалье. Он преспокойно ответил:

— Ничего не может быть проще. Ведь вы, конечно, знаете, что отсюда наверх ведет лестница?

— Знаю.

— Вот по ней-то я и хотел выйти.

— Но эшафот полуразрушен, люк завалило. Если бы вы его открыли, вас могло бы задавить обломками здания.

— Да, конечно, пришлось бы рискнуть… Впрочем, я бы не забывал об осторожности.

— И все бы обошлось — не сомневаюсь в этом. И все-таки хорошо, что я пришел сюда. Я покажу вам более надежный путь, о котором вы не знали.

Тут только Пардальян все объяснил: ему пришло в голову проверить, удалось ли юноше скрыться, и на площади он узнал о битве при эшафоте. О встрече с Саэттой шевалье не обмолвился ни словом; не сказал он также, откуда так хорошо знает эти никому не известные пещеры.

— Что вы отсюда выберетесь, я понял сразу, — заключил он. — Но вам, подумал я, может быть, придется сюда еще и вернуться. Такого надежного укрытия, как здесь, вы нигде не найдете.

— Не понимаю, сударь, — возразил Жеан с простодушным видом. — С какой стати я буду прятаться по норам, словно лиса?

— Неужели вы думаете, что вас не тронут, когда узнают, что вы живы?

— Что ж, с Кончини у нас еще счеты не сведены, это верно.

— Дело не в Кончини, а в короле, — сказал Пардальян.

— При чем тут король? Я же не совершил никакого преступления!

Пардальян пристально посмотрел на сына. Тот не лукавил.

— Мы с вами, — продолжил тогда шевалье, — полагаем, что вы защищали свою жизнь, а это дело вполне законное.

— Рад, что и вы так считаете, сударь, — с искренним чувством произнес Жеан,

— Но с точки зрения властей. — продолжал объяснять Пардальян, — вы преступник. Король вам уже простил однажды бунт — однако в этот раз не простит, будьте уверены. Тем более что вы уложили капитана гвардии господина де Сюлли и десяток его солдат, а Сюлли, как всем известно, шутить не любит… Не говорю уже о том, что вы учинили неслыханное кровопролитие на землях госпожи аббатисы Монмартрской. Так что в этом деле все власть имущие сойдутся против вас. Все солдаты, полицейские, судейские и монахи бросятся за вами, как собаки за дичью, и не успокоятся, пока вас не скрутят.

— Ах вот как! Черт! А я и не сообразил!

Но эти слова Жеан произнес так спокойно, словно все, что говорил Пардальян, его вовсе не касалось. Конечно, он был умен и понимал, что шевалье совершенно прав; должно быть, у него была какая-то тайная мысль…

Каркань, Эскаргас и Гренгай выслушали Пардальяна молча и молча же покивали. Они представили себе, как в самом скором будущем на Гревской площади соорудят хорошенькие виселицы с новенькими веревками — и на этих веревках будут тихонько болтаться с высунутыми языками они, сообщники бунтовщика… Как вы понимаете, от такой перспективы три бретера несколько загрустили.

Они загрустили, а Жеан — нет. Шевалье это нисколько не удивило — он даже довольно улыбнулся себе в усы. Упрямство и бесшабашная отвага сына очень нравилась ему. Но и у него было на уме что-то свое… Итак, он продолжал:

— И вот, сообразив все это, я решил показать вам тайные ходы в подземельях. Кроме меня, никто в целой Франции их не знает. Так что в этих пещерах вы сможете спать совершенно спокойно. Никто за вами сюда не придет, никто не станет вас тут разыскивать.

— Поверьте, сударь, — взволнованно ответил Жеан, — я тронут вашей добротой и заботой. Воистину под счастливой звездой встретились наши пути! Разумеется, если понадобится, я здесь укроюсь, но все же не думаю, что дело дойдет до такой крайности. Понимаете ли, сударь, я не могу жить без солнца и свежего воздуха. Здесь я задохнусь. Жаль, что уже поздно, городские ворота закрыты — а не то я ушел бы отсюда сию секунду…