Глава 5

ШЕВАЛЬЕ ДЕ ПАРДАЛЬЯН

— Силы небесные! — вскричал влюбленный. — Она меня любит! Возможно ли это? Я не ослышался? Этот чистый взгляд, эти слова… Сон это или явь?

Его переполняла неслыханная радость, от которой словно крылья вырастают за спиной. Он вскочил на ноги с пылающим лицом, схватившись за эфес своей шпаги, и в горящих глазах его блистал вызов всему миру.

Только тут он заметил, что шевалье де Пардальян все еще не ушел. Он не видел, с какой меланхолической улыбкой смотрел на него старый дворянин на протяжении всей предыдущей сцены, которая, видимо, пробудила в нем воспоминания одновременно сладостные и ужасные, ибо, вопреки обыкновению, Пардальян казался очень взволнованным,

Жеан не стал задаваться вопросом, почему шевалье остался и чего ждет. Он забыл, что поссорился с этим незнакомцем сегодня днем, что готов был убить его несколько минут назад и что должен драться с ним завтра утром. Он понимал только одно: этот человек все видел и все слышал, а, стало быть, перестал быть незнакомцем, перестал быть врагом, а стал, хотя бы на мгновение, другом. Это был свидетель, с которым можно было говорить о ней. И он с ликованием воскликнул:

— Вы слышали, правда? Мне это не приснилось? Она сказала: «Если вы умрете, я тоже умру!» Ведь она это сказала, правда?

Пардальян вздрогнул, как человек, вернувшийся в реальный мир, и, обратив на юношу взгляд, где уже не было прежнего привычного для него лукавства, ответил очень серьезно:

— Гм! Кажется, я действительно слышал нечто в этом роде!

— Она это сказала! — вскричал влюбленный, упиваясь даже таким уклончивым подтверждением. — Ах, черт возьми! Теперь весь мир принадлежит мне! Я хочу завоевать все его сокровища, чтобы сложить к ее ногам! Я хочу корону, чтобы увенчать этот благородный лоб!

Пардальян вглядывался в него с очевидной благожелательностью. Впрочем, оно и понятно: было бы трудно найти второго столь щедро одаренного природой молодого человека.

Он был выше среднего роста и превосходно сложен; в каждом движении его ощущалась изумительная гибкость и непринужденность. Поджарый и мускулистый, он отличался необыкновенной силой. У него были тонкие черты лица, кожа редкостной белизны, длинные черные волосы, вьющиеся от природы, красиво очерченный рот, над которым топорщились юношеские усики. Но самой чудесной особенностью его внешности, придававшей ему неповторимое обаяние, были глаза — два огромных черных алмаза, — обычно сверкавшие невыносимым блеском, но иногда, как сейчас, проникнутые странной кротостью.

Широкая грудь его была затянута в серо-голубой бархатный колет. Сильные ноги обуты в высокие сапоги из мягкой рыжеватой кожи, с очень высокими каблуками и с громадными шпорами, победоносно звеневшими при каждом шаге. Широкий отложной воротник оставлял открытой мощную шею, словно бы выточенную из белоснежного мрамора. (Вероятно, именно ему была обязана своим появлением на свет эта мода, которой предстояло расцвести несколькими годами позже. ) Вместо перевязи он нацепил широкий шарф из белого шелка — именно этот цвет, по его наблюдениям, предпочитала Бертиль. Шляпа, украшенная алыми перьями, была залихватски сдвинута набок, перчатки с раструбами доходили до локтей, а на старом кожаном поясе болталась невероятных размеров шпага.

Все выглядело несколько потертым, заношенным, выцветшим, но зато блистало чистотой, а появившиеся кое-где прорехи были аккуратно заштопаны. Носил же он свой костюм с непринужденностью знатного вельможи, с природным изяществом, что не могло укрыться от взгляда внимательного наблюдателя, каким был Пардальян, умевший быстро оценивать как людей, так и вещи. Надо полагать, этот тонкий знаток не нашел изъянов в наружности и в одеянии Жеана Храброго, ибо улыбался все с той же очевидной благожелательностью.

Между тем влюбленный продолжал изливать свои радостные чувства и восклицал, ликующе смеясь:

— Ее отец! Это ее отец! Кто бы мог подумать? А я-то, негодяй из негодяев, я посмел обвинить ее!.. О, следовало бы вырвать этот поганый язык и бросить его собакам!

Внезапно он вспомнил, какую роль довелось сыграть в этой истории Пардальяну, и громогласно провозгласил:

— Сударь, если бы не вы, я убил бы ее отца! Потому что я его непременно убил бы, — добавил он со столь свойственной ему горделивой убежденностью. — Тогда, что говорить, мне оставалось бы только броситься в Сену! Ах, шевалье, я обязан вам по гроб жизни… Эй! Да вы что, взбесились? Дьявольщина!

Вот чем были вызваны эти восклицания.

У Пардальяна, безусловно, имелись веские причини, чтобы остаться. С другой стороны, он знал, что лучший способ подружиться с влюбленным — это дать ему выговориться всласть, никоим образом не прерывая его излияния. Поэтому, решив пока не расставаться с Жеаном Храбрым, Пардальян слушал его с непоколебимым терпением. Однако в намерения шевалье не входило чрезмерно утомляться, а потому он поднялся на крыльцо и уселся, прислонившись спиной к одной из колонн. Вследствие этого он оказался в глубокой тени, и с улицы его нельзя было разглядеть, тогда как фигура стоявшего перед ним влюбленного, напротив, вырисовывалась весьма четко.

Слушая, казалось бы, с полным вниманием, Пардальян по старой привычке всматривался своими зоркими глазами в темноту ночи. Вот почему он сразу увидел, как кто-то коварно подкрадывается сзади к молодому человеку. Внезапно незнакомец прыгнул. Тускло блеснуло широкое и острое лезвие. Если бы не Пардальян, с влюбленным и с его грезами было бы разом покончено. Смертельный выпад был нанесен столь стремительно, что предупреждать юношу было уже бесполезно. Шевалье действовал решительно и без колебаний. Обхватив Жеана Храброго своими мощными руками, он оторвал его от земли и привлек к себе.

Убийца от неожиданности сломал свой нож о крыльцо.

Всегда бурная и часто опасная жизнь приучила Жеана не терять хладнокровия ни при каких обстоятельствах. Поэтому он не выказал ни волнения, ни испуга, а едва Пардальян отпустил его, ринулся вниз по ступенькам, которые только что преодолел против собственной воли, дабы свести счеты с нападавшим.

С изумительной быстротой оценив ситуацию, он понял, что противостоит ему какой-то оборванец — вероятно, неудачливый ночной грабитель. Оцепенев от изумления, тот растерялся настолько, что даже не пытался улизнуть и стоял, судорожно сжимая рукоять сломанного ножа. Этого для Жеана было достаточно. Негодяй не заслуживал удара шпагой — вполне можно было обойтись кулаками.

Между тем убийца, оказавшись с Жеаном лицом к лицу, вдруг испустил отчаянный вопль:

— Это не он!

Услышав это, Жеан вздрогнул, а Пардальян в то же мгновение вскочил на ноги. Оба, не сговариваясь, словно бы пораженные одной мыслью, обернулись к дверям дома Бертиль — дома, куда совсем недавно вошел король.

Дальнейшее произошло с быстротой молнии. Жеан схватил нападавшего за плечи, чтобы разглядеть, с кем имеет дело, и одновременно раздалось два возгласа:

— Равальяк!

— Жеан Храбрый!

Равальяк тут же добавил:

— Будь я проклят, что поднял руку на единственного человека в мире, пожалевшего меня в моих несчастьях!

— Итак, любезнейший Равальяк, — холодно произнес Жеан, — ты Хотел убить меня?

— О нет, не вас! — поспешно сказал Равальяк.

— Однако же, не будь этого достойного дворянина, ты проткнул бы меня своим ножом!

Но, быстро сменив гнев на милость, Жеан произнес тоном высокомерного превосходства, столь для него естественного и столь удивительного для человека без роду и племени, каковым его считали:

— В любое другое время, дражайший Равальяк, ты дорого заплатил бы мне за эту низость! Но сегодня сердце мое трепещет от радости… Сегодня я готов обнять всех живущих на земле! Дьявольщина! Тебя стоило бы хорошенько проучить, но я не хочу обижать такого горемыку, как ты! Ступай, я тебя прощаю!

Равальяк с полубезумным видом покачал головой.

— Вы прощаете меня, очень хорошо! Иного я и не ждал от вас. Вы сама молодость, сила, смелость, великодушие… я знаю. А у меня ничего этого нет, я умею только плакать да молиться… но зато я памятлив на доброе и злое, я не забыл ваших благодеяний, и я себе никогда не прощу!

— Велика важность! Главное, что тебя простил я! Оставим это… Но кого же ты выслеживал? Отчего ты крикнул: «Это не он!»

Равальяк, поколебавшись, произнес мрачно:

— Я уже два дня ничего не ел… два дня бродил по улицам, как потерянная собака… Вы понимаете?

— Ах ты, бедняга! Да, я понимаю… Ты охотился за увесистым кошельком, чтобы раздобыть кров и пропитание… Но отчего же все-таки ты воскликнул: «Это не он»?

— Я шел следом за дворянином, у которого надеялся раздобыть тот самый кошелек… но потерял его из виду, сам не знаю как… Свою ошибку я понял, лишь когда увидел вас… Вот почему я и вскрикнул.

— Вот как? — сказал Жеан, по-видимому удовлетворившись этим объяснением. — Однако для человека твоих наклонностей рука у тебя тяжеловата… Ведь ты всерьез помышлял о сутане! Взять кошелек — это одно, но вот лишить жизни… Честно говоря, ты меня удивил.

— Голод — дурной советчик, — смиренно ответил Равальяк.

— Это верно! А пока я не желаю, чтобы кто-нибудь сказал, будто ты голодаешь по моей вине… Возьми несколько экю… Больше у меня нет. А если опять дойдешь до такой крайности, как сегодня, то не шатайся с пустым брюхом по улицам, а просто приходи ко мне… ты знаешь, где я живу. Дьявольщина! Какую-нибудь монетку я для тебя всегда найду… Ну, ладно! Ладно! Не надо благодарностей… убирайся отсюда!

Шевалье де Пардальян не сделал никакой попытки вмешаться, пока происходил этот диалог. Но, увидев, что Равальяк растворился в темноте, повернулся к молодому человеку с вопросом:

— Вы действительно поверили в то, что рассказал вам Равальяк?

— Ни единому слову не поверил, — холодно ответил Жеан.

— Черт возьми! Быть может, следовало с ним разобраться получше…

— Зачем? Сегодня у меня нет настроения обижать кого бы то ни было… И я знаю, где можно найти этого субъекта.

— Тогда оставим это, — равнодушно промолвил Пардальян.

— Сударь, — начал Жеан торжественным тоном, — вы только что спасли…

Но, очевидно, в этот день молодому человеку не суждено было выразить свою признательность. Пардальян снова прервал его на середине фразы, сказав с самым безразличным видом:

— Не кажется ли вам, сударь, что у вас еще есть время уйти подобру-поздорову… Что, собственно, удерживает вас здесь?

Вышедшая из-за облаков луна осветила темную доселе улицу, и Пардальян воспользовался этим обстоятельством, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова на влюбленного юношу.

— Но сударь, — промолвил слегка удивленный Жеан, — разве вы не слышали, что я обещал королю дождаться его?

— Слышал, черт возьми! Именно поэтому я бы и посоветовал вам поскорее убраться отсюда.

— Невозможно, сударь! Чтобы я спасался бегством?!

Пардальян продолжал настаивать с нарочитым простодушием:

— Когда вы дали это обещание королю, вы жаждали умереть… вы не знали того, что знаете сейчас…

— Довольно, сударь, — высокомерно произнес Жеан. — Я дал обещание и сдержу его, чем бы это мне ни грозило.

И он добавил несколько мягче:

— Знайте, что меня не так-то легко прикончить… Да и что я обещал? Сопровождать короля, куда ему будет угодно… Не более того! Я ограничусь именно этим.

Странное дело, Пардальян, подстрекавший юношу нарушить слово — вероятно, из чувства симпатии к нему, — Пардальян, казалось, был доволен, что к совету его не прислушались.

— А вы сами, сударь, — продолжал Жеан Храбрый, — разве вы не понимаете, что вам бы тоже не мешало поскорее уйти?

— Это почему же? — спросил Пардальян с самым невинным видом.

— Так ведь после того, что вы ему наговорили, было бы крайне неосторожно встретиться с ним вновь.

Пардальян еле заметно улыбнулся.

— Ба! — сказал он небрежно. — Мы с королем старые знакомые. Он знает, что ему незачем делать из меня врага… Поэтому, можете мне поверить, поразмыслив, он поймет, что не стоит сердиться из-за таких пустяков. И трижды подумает, прежде чем предпринять что-нибудь против меня…

Жеан Храбрый зорко взглянул на человека, посмевшего говорить таким образом о самом могущественном государе христианского мира. В насмешливых глазах Пардальяна он не увидел никакой бравады. Красивое лицо дышало бесстрашной уверенностью, безмятежным спокойствием, величественной силой духа.

— Конечно, — продолжал Пардальян с язвительной кротостью, — я был несколько резок, сознаюсь. Быть может, король обиделся… Поэтому я тоже решил его дождаться и проводить до Лувра.

— Зачем?

— Чтобы посмотреть, чем дело кончится, — холодно ответил шевалье.

Жеан, стараясь не выдать своего изумления, говорил про себя:

— Поразительный человек! Смелый? Черт возьми, да! Смелый, как никто… Во всяком случае, мне такие прежде не попадались! Сильный? Еще бы! Одолел меня, а это кое-что значит! А ведь он в том возрасте, когда силы начинают слабеть… В самом деле, сколько же ему лет? Быть может, нет и пятидесяти, а, быть может, за шестьдесят. Если бы не седые волосы и усы, то и сорока нельзя было бы дать при такой тонкой талии и такой упругой походке… И кто он? По меньшей мере, принц, если судить по его надменности и по тону, с каким он обращался к королю… Если же посмотреть на костюм, совсем простой к даже слегка потертый, то на принца он не похож… Впрочем, он может быть переодет… ведь свой простой наряд сей господин носит с таким величием, что начинаешь теряться в догадках… Дьявольщина! Чего бы я ни отдал, чтобы иметь этакую дерзкую небрежность, этакое изумительное спокойствие… Хотя куда мне, ведь я бешеный… Взвиваюсь от каждого слова и сразу хватаюсь за кинжал или за шпагу.

Пока молодой человек размышлял таким образом, Пардальян, не обращая на него внимания, рыскал повсюду, словно потерял какую-то ценную вещь.

— Что вы ищете? — осведомился Жеан.

— Разве у короля не было спутника? — спросил, в свою очередь, шевалье.

— Вы о Ла Варене?

— А, так это был Ла Варен! Значит, я ищу Ла Варена.

— В самом деле, — сказал Жеан, — он, должно быть, валяется здесь, в канаве.

Пардальян только покачал головой. Ла Варен исчез. С этим пришлось согласиться и Жеану Храброму, напрасно обшарившему самые темные уголки возле дома Бертиль.

— Мерзавец сбежал, — сказал он беззаботно. — Пусть себе катится ко всем чертям.

— Полагаю, — кротко заметил Пардальян, — что он задержится где-нибудь поближе. Мерзавец, как вы его назвали, скорее всего отправился в Лувр… И вы скоро увидите, как он вернется сюда во главе вооруженного отряда, чтобы арестовать вас.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен… Впрочем, смотрите сами!

С этими словами Пардальян кивнул в сторону группы солдат, показавшихся в конце улицы, ведущей к Лувру, и устремившихся бегом прямо на них.

Ла Варен и впрямь очнулся как раз в тот момент, когда король вошел в дом Бертиль де Сожи. Увидев два силуэта, он сразу же признал в одном из них того человека, что нанес ему жестокий удар сапогом. Во время стычки с Жеаном он не заметил Пардальяна и теперь принял его за сообщника разбойника, висельника, бандита — этими и другими столь же лестными эпитетами маркиз мысленно наградил Жеана.

В достойном своднике сочетались качества тюремщика и шпиона — впрочем, иначе и быть не могло. Затаившись, он навострил уши, стараясь не упустить ни единого слова. Осознав, что молодой человек, столь ему ненавистный, решил дожидаться короля у дверей дома, Ла Варен едва не зарычал от радости. Решение было принято немедленно: тихонько ускользнуть и помчаться в Лувр, к счастью, совсем близкий, дабы поднять тревогу. Одним ударом можно было убить двух зайцев — отомстить негодяю, оскорбившему и ударившему его, и оказать неоценимую услугу королю, ибо молодой головорез наверняка собирался заколоть Генриха. Положение Ла Варена при дворе было более чем прочным, однако же не следовало пренебрегать возможностью отличиться в деле государственной важности.

Воспользовавшись темнотой и тем, что оба ночных собеседника были поглощены разговором, Ла Варен ухитрился незаметно отползти в сторону, затем одним прыжком вскочил на ноги и вихрем полетел к Лувру.

В эту ночь в карауле стоял полк капитана де Пралена, и именно к нему обратился за помощью маркиз. Прален сразу понял, какой счастливый случай дарует ему судьба — при успешном исходе дела его придворная карьера была бы на всю жизнь обеспечена. Итак, он незамедлительно собрал дюжину своих людей, и маленький отряд устремился за Ла Вареном, указывавшим дорогу. Именно на этих солдат обратил внимание Жеана Храброго Пардальян.

Искоса поглядывая на молодого человека, шевалье небрежно произнес:

— Ну, теперь-то вам придется нарушить слово, данное Его Величеству.

— Почему же, сударь? — спросил Жеан с искренним удивлением.

— Так ведь вы, — нарочито простодушно сказал Пардальян, — думаю, вряд ли останетесь здесь. Не собираетесь же вы сразиться с ними? Их, по меньшей мере, дюжина.

Молодой человек ответил очень сухо, тоном, не допускающим никаких возражений:

— Ваши предположения ошибочны! Будь их даже тысяча, я не двинулся бы с места. Быть может, они убьют меня — хотя я в этом не уверен, — но я не навлеку на свою голову позор, нарушив слово.

— Прошу прощения, — очень спокойно возразил Пардальян. — Мне казалось, у вас есть причины дорожить жизнью. Видимо, я вас плохо понял. Оставим это.

Жеан Храбрый, вздрогнув всем телом, бросил короткий встревоженный взгляд на жилище Бертиль, но затем на лице его вновь появилось выражение прежней холодной решимости. И он промолвил тем же сухим, почти оскорбительным тоном:

— А вы, сударь, думаю, вряд ли здесь останетесь? Вы ведь никому ничего не обещали… Вы можете уйти, не навлекая на себя позора.

Лицо Пардальяна мгновенно обрело ледяное выражение, и он ответил юноше его же словами:

— Ваши предположения ошибочны! Я, хоть и по другой причине, также рискую навлечь позор на свою голову, если уйду отсюда.

На секунду Жеану Храброму показалось, что этот странный человек собирается защищать его. Гордыня вновь обуяла юношу, и он чуть было не произнес такое, что уже нельзя было бы исправить. Однако дремавший в нем инстинкт великодушия, о котором он сам не подозревал, смутные, неосознанные чувства справедливости, такта, красоты подсказали ему, что недостойно отвечать оскорблением на благородный порыв этого незнакомца. Да и гордость внушала, что дерзостью он только унизит себя перед человеком, чье превосходство в глубине души сознавал. Итак, он сумел смолчать, а Пардальян, словно бы понимая, какую внутреннюю борьбу пришлось выдержать Жеану, добавил:

— Впрочем, я тоже дал обещание тому, кого ценю выше всех королей христианского мира.

— Кому же? — спросил Жеан, более удивленный высокомерным тоном, нежели словами.

— Себе, — просто ответил Пардальян.

Тем временем капитан Прален и его гвардейцы подошли совсем близко к двум мужчинам, неподвижно стоявшим около крыльца.

— Вот они! — прорычал Ла Варен, оскалившись, как хищный зверь, почуявший добычу.

Из сбивчивого рассказа Ла Варена Прален вывел заключение, что ему придется иметь дело с обыкновенными бандитами, поэтому он с некоторым удивлением увидел, что те вовсе не пытаются бежать. Впрочем, долго раздумывать он не привык и с присущим военным людям грубым пренебрежением распорядился:

— Схватить мерзавцев!

Услышав этот приказ, двое смельчаков единым стремительным движением выхватили свои длинные шпаги, сверкнувшие в темноте тусклым блеском. Одновременно раздался очень спокойный и в высшей степени надменный голос:

— Вы не слишком-то вежливы, господин де Прален!

Ошеломленные внезапностью действий своих противников, гвардейцы остановились в нерешительности. Однако колебания их продолжались недолго. Обнажив клинки, они уже собирались атаковать, но тут Прален, изумленный высокомерием незнакомца, а в особенности тем, что услышал свое имя, жестом остановил их и спросил уже куда более любезным тоном:

— Кто вы такой, сударь, и откуда вы меня знаете?

— Меня зовут шевалье де Пардальян.

— Шевалье де Пардальян? — сдавленным голосом переспросил Прален. — Бывший посол?

— Он самый, сударь.

Прален, повернувшись к Ла Варену, произнес тихо и одновременно угрожающе:

— Вы что, взбесились, господин де Ла Варен? Вы прибежали за мной в Лувр, требуя арестовать неизвестного головореза… а им оказался один из вернейших соратников Его Величества! По вашей милости я оскорбил человека, которого король почтил особым уважением, выделив из всего дворянского сословия! Черт возьми, сударь! Я никогда не прощу вам, что вы втянули меня в эту авантюру… и, полагаю, королю это также вряд ли понравится.

Ла Варен задрожал. Он, разумеется, много раз слышал, как отзывался о шевалье де Пардальяне король, и у него не было сомнений, что за эту ужасную ошибку придется дорого заплатить. Однако с присущим ему коварством он тут же изменил свой первоначальный план и ответил Пралену с не меньшей резкостью:

— Капитан, я говорил вовсе не о шевалье де Пардальяне, с которым не имею чести быть знакомым. Его, разумеется, нельзя подозревать ни в чем предосудительном. Я имел в виду вот этого молодого человека, и уж тут, будьте покойны, никакой ошибки не будет.

Глава 6

ГЛУБОКОЙ НОЧЬЮ НА УЛИЦЕ АРБР-СЕК

Ла Варен произнес свою тираду достаточно громко, чтобы Пардальян мог услышать адресованные ему извинения. Прален же пробормотал:

— В самом деле, их двое!

Повернувшись к Пардальяну, он галантно снял шляпу со словами:

— Умоляю простить меня, господин де Пардальян. Произошло недоразумение. Если бы я видел, с кем имею честь говорить…

— Господин де Прален, — произнес Пардальян, словно соревнуясь с капитаном в любезности, — я не сомневаюсь в ваших добрых намерениях и, в свою очередь, прошу простить мне некоторую резкость.

И оба, как если бы встреча состоялась в одном из салонов Лувра, обменялись церемонными поклонами, желая показать, что инцидент исчерпан.

— Сударь, — сказал затем Прален, — на самом деле мне нужен ваш спутник.

Жеан Храбрый открыл рот, чтобы ответить, но Пардальян поспешно толкнул его локтем, что означало: «Предоставьте действовать мне».

— И что же вам нужно от моего спутника?

— Чтобы он последовал за мной, только и всего.

— Это невозможно, сударь, — холодно молвил Пардальян.

— Вот как? И почему же?

— Потому что он вместе со мной должен дождаться здесь Его Величества… Такое нам отдано распоряжение, господин де Прален. Как военный человек вы должны лучше, чем кто-либо, понимать святость приказа.

— Дьявольщина! Еще бы! — растерянно ответил Прален. — Могу ли я спросить, зачем вы дожидаетесь короля?

— Чтобы сопровождать его в Лувр.

Пардальян говорил с несокрушимой уверенностью, так что у Пралена, знавшего его репутацию, не возникло никаких сомнений. Впрочем, шевалье, если вдуматься, не сильно отступил от истины. Всю решимость капитана как ветром сдуло, зато раздражение против Ла Варена нарастало с каждой минутой. Тот почувствовал это. Сверх того, добыча явно ускользала из его рук. Инстинкт подсказывал ему, что дело тут нечисто и что разъясниться оно может только с появлением короля. Арестовать Пардальяна? Это было опасно, да и Прален ни за что не пойдет против человека, который пользовался уважением и доверием монарха. Итак, надо было выиграть время и убедить капитана остаться со своими людьми здесь, возле этого дома. Отведя Пралена в сторонку, маркиз тихо сказал ему:

— Не дайте себя одурачить, сударь. Господин де Пардальян вне подозрений, это один из друзей Его Величества, хотя он почти не появляется при дворе. Но даю вам слово, что спутник его — это тот самый человек, что посмел угрожать королю, предательски напал на меня и, как видите, разбил мне лицо… Добавлю, что он меня знает, ибо назвал по имени и грубо оскорбил. Из этого можно заключить, что и королю он угрожал, понимая, с кем имеет дело. Ответственность ваша велика! Я же поступаю так, как велит мне долг. Что бы ни случилось, я чист перед Его Величеством.