Глава 39

СХВАТКА НА ПУТИ В МОНМАРТРСКОЕ АББАТСТВО

Обезумев от радости, сам не помня себя, Жеан Храбрый стремглав бросился в первый же переулок. Его вела вперед одна лучезарная мысль: «Она жива! Я знаю, где она! Я обязан освободить ее, хотя бы камня на камне не осталось от этого аббатства!»

Раз уж он так спешил, путь его должен был бы лежать вдоль холма Сен-Рок и дальше полями за Виль-Левек: так вышло бы много короче. Но он побежал в предместье Сент-Оноре и дальше, не разбирая дороги; так и помчался прямо вперед.

Выбегая, он сильно толкнул дворян Кончини, но не остановился, не извинился — ему было некогда. За спиной у него раздались возмущенные крики, угрозы, ругательства… Он все слышал — но не ответил, не обернулся, не задержался ни на мгновение.

Дворяне хотели погнаться за наглецом и сразу его проучить, но Кончини их остановил.

Он увидел, куда побежал Жеан, и сразу же догадался: юноша мчится к Монмартру! Впрочем, возможно, он остановится в деревушке Руль близ дороги или повернет оттуда налево, к Шайо? Нет! Эти мысли Кончини отбросил в ту же секунду. Жеан спешит на Монмартр — сомневаться тут не приходится! Радость обуяла Кончини, и он прошептал:

— Теперь-то ты попался!

Один из четырех дворян уже успел исполнить приказ и привел с собой дюжину человек. Весь отряд устремился короткой дорогой, про которую не вспомнил Жеан.

А тот миновал предместье и за капуцинским монастырем повернул направо. Тут он пробормотал:

— Куда, собственно спешить? Теперь я знаю, где она; теперь я ее обязательно спасу. Только глупо было бы надеяться, что все совершится сразу, без всякого труда. Нет, само собой дело не сделается. Потребуется, полагаю, еще немало времени, терпения, осторожности. И главное, черт побери — это не привлекать к себе понапрасну внимания! Так что пойду я теперь спокойно, словно забрел сюда случайно, гуляя. Подойду к этому аббатству поближе, изучу все на месте, а там видно будет.

Так он и сделал: замедлил шаг и пошел, как праздный пешеход. Он миновал мост Аркан через Монмартрский ров, прошел еще несколько туазов и вновь свернул направо.

Тут нам придется подробно описать местность.

Большая дорога шла от моста Аркан до окраины Монмартрского предместья с запада на восток, слегка уклоняясь к югу. От предместья она продолжалась к северо-востоку, наискосок, в направлении деревни Клиньянкур. Неподалеку от нее стоял крест — тот самый, у которого молился Равальяк. Оттуда вокруг Монмартра, мимо Клиньянкура, шла другая дорога, а большая поворачивала вновь на восток и устремлялась к предместью Сен-Дени, где и заканчивалась у угла монастыря Сен-Лазар.

Крест находился у подножия холма, прямо под часовней Мученика. Мы, помнится, говорили, что там начиналась и еще одна тропа — к востоку от часовни, вдоль аббатства; она терялась на противоположном склоне горы. По ней-то и собирался Жеан подняться на вершину, чтобы исследовать места вокруг монастыря.

Итак, юноша повернул от моста направо. Сперва дорога шла меж болот и полей. Затем по правую руку показался замок Першерон. У его стен тянулся ряд лачужек, а дальше, вплоть до самой развилки, были разбросаны дома с садиками, обнесенные живыми изгородями, частоколами или крепкими высокими стенами.

Стояли эти дома как попало, без всякого попечения о порядке, симметрии или ровной линии: одни нахально выпирали на дорогу, другие прятались подальше — не то из скромности, не то из страха. В результате тут появилось множество всяческих поворотов и закоулков.

Прямо против замка был пруд с островком, а на нем — с полдюжины таких же домиков с садиками. Вокруг них, под обрывом, на котором стояла мельница, шла тропа и выходила вновь на большую дорогу.

Когда-то мельница принадлежала Монмартрскому аббатству, но потом она потеряла крылья, так что осталась одна башня. Эту башню прозвали Башней монахинь. Отсюда и название улицы, сохранившееся до наших дней.

Под обрывом, укрывшись за домиками, устроили засаду Кончини и его люди.

Жеан шел пружинистой легкой походкой и насвистывал песенку. Теперь он знал, где Бертиль, теперь он спасет ее — сомнений нет! Радость переполняла его. Никогда еще жизнь не казалась ему такой прекрасной и сулящей столько надежд.

Он миновал и замок, и островок, миновал перекресток с обходной дорогой. Ничего он не видел, не замечал — он вовсе не смотрел по сторонам. Но вдруг позади послышался шум погони и хриплые крики:

— Держи его!

Жеан обернулся, нахмурился, и в тот же миг, обнажив рапиру, приготовился встретить двенадцать наемников, которые, тяжело дыша, нагоняли его. Он узнал и Кончини — тот, не помня себя от радости, бежал позади своих людей и кричал:

— Взять живым, черт вас побери! Он мне нужен живой!

— А, светлейший синьор Кончини! — усмехнулся Жеан. — С тех пор, как моя рука прошлась по твоей трусливой физиономии, ты всегда прячешься за чьи-то спины. Ну, да оно и понятно!

— Держи его, держи! — вопили преследователи так, что он и сам себя не слышал.

— Постойте-ка, вы, нахал! — кричали дворяне Кончини. -Умеете толкать порядочных людей, так научитесь и извиняться!

— Тише, тише, ягнятки! — громко крикнул в ответ Жеан, -Видите вот эту штуковину? Она еще сильнее толкается, да кусается пребольно. Ладно, я вас предупредил!

И рапира его сверкнула, описав знаменитое сокрушительное мулине.

Эйно, Лонваль, Роктай и Сен-Жюльен пошли прямо на Жеана, остальные оказались по бокам. Кончини непрестанно вопил:

— Взять живьем! Не забудьте!

Глухой крик… проклятье… ругательство… хрип… Страшное мулине вывело из боя четверых противников сразу.

Наемные головорезы в изумлении приостановились.

— Кто следующий? — возгласил Жеан. — Я же вам говорил: она больно кусается!

— Бей его! Бей его! — завопили убийцы, еще более разгорячившись от нежданного отпора.

— Вперед! Смелей! Ату! — ревел, побледнев от ярости, Кончини.

Восемь оставшихся в строю снова ринулись вперед. Они уже не помышляли взять Жеана живьем — даже Кончини теперь не напоминал им об этом.

Какая стычка! Рапира — дьявольская рапира, умевшая в одиночку преградить дорогу кому угодно, — крутилась, летала, сверкала, колола, рубила… Три человека упали — среди них Сен-Жюльен. У него было рассечено лицо.

— Даже убийц порядочных найти не можешь! — крикнул Жеан флорентийцу (тот с досады рвал на себе волосы). — Готов! Кто следующий?!

И вправду: не прошло и пяти минут, а уже восемь человек — кто мертвый, кто тяжко раненный — лежали в дорожной пыли.

Четверо остальных остановились и отдышались. Будь это не дворяне, а наемные головорезы, они, без сомнения, сбежали бы немедля. Но Роктай, Эйно и Лонваль так с трех сторон окружили своего сообщника, что тому бежать было некуда.

Жеан расхохотался и снова прокричал:

— Убедились, ягнятки, как она больно кусается? Ну-ка, идите ко мне! Не хотите? Так я сам к вам приду!

И он пошел прямо на них — но тут за спиной у него опять послышались крики:

— Держи! Держи! Бей его!

— Сюда, сюда! — взревел Кончини. — Убейте его без пощады! Окружить! Взять в кольцо!

И он сам выхватил шпагу и ринулся вперед, сопровождаемый своими людьми и ободренный подошедшей подмогой.

Жеан остановился, оглянулся и присвистнул. От креста на распутье с улюлюканьем мчался еще десяток бретеров. Минута — и они будут тут! Юноша угодил между двух огней.

«Не могу же я погибнуть, пока не спасу ее!» — пронеслось у него в мозгу.

Жеан огляделся по сторонам. Лачужки он уже миновал. По правую руку — трясина. Убегать по ней? Глупость и верная смерть. По левую руку — стена, высокая, прочная… а в ней какая-то ниша… да это же дверь! За ней, быть может, спасение! Кроме того, там он встретится с врагами лицом к лицу и сзади его ударить уже не смогут.

Но добраться до двери надо раньше, чем туда поспеет банда Кончини.

Жеан совершил гигантский прыжок.

— Попал! Попал! — послышался торжествующий вопль.

Короткого мига, пока Жеан озирался, оказалось довольно: его ранили в плечо. Сам он этого, впрочем, даже не заметил.

Вот и ниша. Несколько секунд можно передохнуть.

Несколько секунд… Что можно успеть за такое время? Отдышаться… Оглядеться еще раз… За спиной у Жеана оказалась ступенька. Он встал на нее, неприметно потрогал дверь. Увы, закрыта… Он спустился со ступеньки и пересчитал врагов: полтора десятка.

«Несколько человек я, конечно, еще уложу… а что дальше?» — подумал он и в ярости топнул ногой:

— Не могу я сейчас погибать! Не желаю! Это несправедливо!

И все это за несколько мгновений — на наш рассказ понадобилось куда больше времени.

Теперь перед ним обе банды; впереди — Лонваль, Эйно и Роктай. Убийцы яростно накинулись на Жеана. Кончини был совершенно уверен в успехе — он спрятал шпагу в ножны, встал сзади и скомандовал:

— Взять его! Зверь обложен, ребята! Только помните — взять живьем!

— Поди сунься! — хохотнул Жеан. — Хотя куда тебе — ты же трус.

Глухой стон… Бешеный крик:

— Дьявол!

Это упал Эйно. Значит, ранены еще двое — итого десять…

Жеан весь в крови, она течет по груди, по лицу, по рукам; его одежда превращена в лохмотья. Он еще держится, но силы его на исходе. Где недавние стремительные атаки? Пальцы уже онемели… Он лишь отбивается — и еле успевает парировать все удары, что градом сыплются на него.

Кончини видит: конец недалек. Он весь дрожит, топает ногами, подбадривает своих головорезов:

— Смелей! Взять его! Попался!

— Погоди еще! — шепчет Жеан.

И новый — последний — всплеск сил! Вдруг опять сверкает, как молния, неотразимое мулине. Раз — и предсмертный хрип: кто-то упал, чтобы уже не встать. Два — глухой стон: еще один на земле. Вжик — и слышится вопль:

— Проклятье!

Это рухнул наземь Лонваль.

Итого — тринадцать! Тринадцать убийц осталось лежать в пыли! А ведь их — считая Кончини — в самом начале боя и было тринадцать!

Но в глазах у Жеана уже потемнело… Он погиб — это ясно всем без исключения и даже ему самому.

В это мгновение Роктай — последний из дворян, оставшийся в строю, — полный жажды мести за побежденных товарищей, забывает приказ хозяина.

С отчаянным воплем «Умри, собака!» он делает глубокий выпад. И изрыгает страшное ругательство: его шпага встретила пустоту! Жеан исчез!

Банда застыла в изумлении. Тишина — а потом взрыв криков, божбы, проклятий, угроз. Все дружно бросились к двери,. заколотили в нее кулаками, ногами, рукоятями шпаг…

Но дверь оказалась крепкая, выстояла. Тогда все стремглав помчались вокруг усадьбы — искать, нельзя ли где перебраться через стену.

Кончини же тем временем, побледнев от стыда и дрожа от ярости, глядел на дорогу. Там и сям в лужах крови валялись бездыханные тела убитых, стонали и корчились от боли раненые…

Тут он вспомнил о Гренгае, Каркане и Эскаргасе. Что если за этой дверью прячутся все четыре бретера? Как знать! А вдруг они нападут на них все вчетвером? Вон сколько натворил один Жеан — ясно, что Кончини с десятком оставшихся брави не долго продержатся против этих чертей. Лучше убраться отсюда, да поскорей!

Он созвал свою банду, и мрачно, в молчании, понурив головы, они отправились в город, увозя с собой убитых и раненых.

Глава 40

В ДОМЕ ПЕРЕТТЫ-МИЛАШКИ

Сражаясь, Жеан услыхал за спиной негромкий скрежет засова, не удивился и сразу все понял. Первая мысль его была такая: «Черт побери! Я же знал, что не смею сейчас умирать!»

Он отступил, потрогал рукою дверь — та слегка подалась. Собрав все остатки сил, он продолжал отбивать самые опасные удары.

Вдруг дверь отворилась настежь. Не повернувшись, не поглядев назад, он прыгнул — и в то же мгновение услышал, как кто-то закрыл калитку, задвинул засовы, повернул ключ на два оборота и бросил его в кусты — не то из сугубой предосторожности, не то просто так, машинально.

Все это произошло в один миг…

Уже темнело. Жеан увидел силуэт юной женщины в одежде работницы, но не разглядел ее хорошенько и не поблагодарил. Она же только шепнула: «Тс-с-с!», повернулась к нему спиной, приложила ухо к замочной скважине и прислушалась.

Наконец она выпрямилась и сказала:

— Ушли.

И тут Жеан смог рассмотреть свою спасительницу. Она была прелестна: стройная, хрупкая, нежная, чуть выше среднего роста. Ослепительно белая кожа; дивный венец рыжеватых волос; ручки и ножки — как у аристократки. Бессознательное достоинство в движениях, серьезное, слегка печальное лицо…

Жеан Храбрый галантно поклонился ей:

— Сударыня…

И вдруг опомнился:

— Да это же ты! Перетта! Сестричка-красотка!

Перетта, сестра Гренгая и возлюбленная Карканя — а это и впрямь была она — ласково улыбнулась. Улыбка ее была полна очарования невинности, только вот при слове «сестричка» лицо ее на мгновение чуть затуманилось. Впрочем, тотчас на румяных губках вновь расцвела ясная улыбка.

Жеан подхватил ее на руки, приподнял, запечатлел на бархатистых щечках два нежных братских поцелуя. Она слегка побледнела и сказала одно лишь слово:

— Пойдемте.

Жеан послушно последовал за ней в домик посреди сада. Неожиданная встреча поразила его еще больше, чем недавняя смертельная схватка.

Давно уже Перетта мечтала выйти замуж за Жеана. Ради этой мечты (а впрочем, еще и из бессознательной врожденной гордости) она оставалась чиста в среде людей, которым чистота была неизвестна. Но вот наступило время — и она нашла в себе силы отречься от своих надежд.

Перетта была умна, сообразительна, на диво серьезна; сердце у нее было благородное и доброе. Все эти качества заменяли ей образованность и воспитание.

Она поняла: Жеан ей не ровня. Нет сомнения — он какого-то очень знатного рода и рано или поздно обязательно узнает об этом. Перетта сказала себе: «Он не может быть моим и никогда не будет. Я сумею разлюбить его.»

Правда, мы не рискнем утверждать, что она не сохранила толику надежды: ведь собой она была очень хороша и знала это. Но свои чувства у нее хватило гордости скрывать. Железная воля помогла ей справиться с любовью или даже вовсе убить ее.

Так продолжалось довольно долго. Но вот Перетта увидела: сердце Жеана занято, принадлежит другой! Она давно этого ожидала, но удар был все-таки тяжел. Воля и тут в конце концов помогла ей смирить свою страсть. Жеан и вправду сделал Перетте много добра — она же, хоть и казалась с виду строга и сдержанна, умела глубоко чувствовать. Она пересилила себя, и вся ее любовь обратилась в чистейшую признательность и сестринскую привязанность.

Но как бы она ни владела собой — всякому ясно: без страданий такие жертвы не приносятся. Вот почему мы видели, как лицо ее затуманилось…

Перетта вошла к себе в рабочую комнату, за ней туда шагнул и Жеан. Здесь она стирала и гладила для богатых клиентов. Посреди комнаты стоял стол, заваленный грудами накрахмаленного белья; кругом на веревках колыхались волны роскошных кружевных платьев и юбок.

У порога Перетта кликнула подручную — кряжистую тетку лет пятидесяти по имени Мартина — и что-то шепнула ей.

Жеан не обратил на это внимания — он пока не пришел в себя.

— Как же ты здесь очутилась… да еще так кстати? — спросил он. Голос его невольно срывался, хотя он и старался говорить весело. — Ты мне жизнь спасла, Перетта! Если бы не ты, Жеан Храбрый непременно бы погиб.

— Полноте! — возразила она, как всегда строго и с достоинством. — Что вы, сударь, так кричите? Вы и сами кое-кого спасли, только так не шумели. Подумаешь дело какое — вовремя дверь приоткрыть!

Жеан засмеялся, чтобы скрыть смущение.

— Да как же ты все-таки здесь очутилась? Что ты здесь делаешь?

— Но это же, сударь, мой дом!

— Вот оно что! Так ты переехала за город?

— Сами видите, сударь.

— Ты так разбогатела?

— Не то что разбогатела, а брат дал мне денег, я на них и завела свое дело. А идет оно хорошо; пожалуй что, если так и дальше будет, я стану даже чересчур уж богатая.

— А все равно как была тихоня, так и осталась, — подтрунивал над Переттой Жеан.

— Ну и что? Если повезло, подвернулось несколько хороших заказчиц — так сразу и в пляс пускаться?

— Какое тут повезло! Просто ты симпатичная, да работаешь как проклятая, да…

— А вам не стоило бы так скакать по комнате, — перебила его Перетта. — Посидели бы, сударь, спокойно, право, лучше бы было.

— Э! — спохватился Жеан. — Это что ты там делаешь?

— А вы разве не видите? Корпию щиплю, бинты готовлю.

— Это еще за каким дьяволом?

— Перевязать вас, сударь, надо.

— Я же совсем здоров!

— Почем вы знаете? Вы, может, сами не понимаете, какие у вас тяжелые раны.

— Да ничего со мной не случилось! Вот ведь дьявол!

— Посмотрим, посмотрим! — ласково, но упрямо возразила Перетта.

— А она что там делает? — спросил Жеан, кивнув головой на Мартину (та возилась с чем-то в углу).

— Стелет вам постель и готовит ужин. Вот только сможете ли вы кушать из-за ран?

— Ты что же, думаешь, я тебя объедать собираюсь? — с шутливым негодованием спросил Жеан.

Она все так же строго и бесстрастно поглядела на него:

— Вы за мной и за матушкой, сударь, ухаживали много недель, ни на миг не отлучались. Без вас мне бы в живых не бывать. А мы ведь вам совсем не родня, хоть вы меня и зовете сестричкой. Мыто, сударь, много лет жили на ваш счет. А я за вами всего пару часов поухаживаю да пару деньков вас покормлю. Вот и судите, в расчете мы будем или нет.

— Да мне это не нужно совсем!

— Вот оно как! — с невыразимым достоинством произнесла Перетта. — Вы, значит, нами, маленькими людьми брезгуете?

— Что ты говоришь такое! — возмущенно воскликнул Жеан.

— Так уж позвольте мне осмотреть ваши раны.

Жеан ласково улыбнулся:

— Сестричка, от всего сердца благодарю тебя — только мне, видишь ли, некогда заниматься всякими пустяками. Мне пора, я уже отдохнул.

Перетта тихонько вздохнула; пальцы ее невольно дрогнули. Она отложила на стол тряпки, которые разрывала на бинты, и сказала:

— Ну куда вы пойдете в таком виде? И думать об этом нечего. Вы только поглядите на себя, сударь: камзол весь порван, от штанов одни лохмотья остались — на что это похоже? А что вы сами весь в крови, я уж и не говорю!

У нее был такой вид, словно она сама была хозяйкой этой одежды и страдала теперь от невосполнимых убытков.

Жеан не без грусти посмотрел на свое изодранное платье. Какие-то там царапины его совсем не огорчили, но потеря камзола была чувствительна: мы ведь знаем, сколько у него оставалось денег. Впрочем, раны тоже беспокоили его, хоть он и не хотел в этом признаться.

Перетта поняла его взгляд.

— Завтра я вам куплю приличную одежду, — решительно объявила она. — А то как же вам такому оставаться?

Жеан с деланой беспечностью пожал плечами и довольно твердо возразил:

— Как хочешь, а мне надо идти. Я уже и так много времени здесь потерял. Прощай пока, Перетта. Я скоро вернусь и в долгу у тебя не останусь.

Он взял девушку за руку. Она опять побледнела, отняла руку и как-то особенно бесстрастно произнесла:

— Куда же вы спешите в такой час? Глядите: скоро ночь на дворе! Пора уже и свет зажигать.

— Так и есть! — в ярости воскликнул Жеан. — Проклятье! Я опоздал! А, негодяй Кончини, дорого ты мне за это заплатишь!

Он заметался по комнате, с грохотом опрокидывая попадавшиеся на пути табуретки, топая ногами, стуча кулаком по столу и изрыгая проклятья по адресу неведомых врагов…

Перетта тем временем собрала бинты и держала их так, как будто сейчас-то и начнется перевязка. Наконец Жеан остановился; Перетта присела напротив него. Чуть побледнев, но все так же строго и хладнокровно, она поглядела большими ясными глазами прямо ему в лицо и спросила:

— А вы, случайно, не в Монмартрское аббатство так спешите?

Жеан чуть не вскрикнул от неожиданности.

— Почему ты спрашиваешь? — ответил он, кое-как сдержав себя.

— Так… — сказала девушка равнодушно (только голос ее еле приметно дрожал). — Я подумала: вдруг вам нужно что-то разузнать о тех местах? Я бы вам все и рассказала, чтобы вам самим в гору не лезть. А лезть вам туда не стоит, не то ничего у вас не получится.

Сначала до Жеана не вполне дошел смысл ее слов. Он понял только одно: Перетта что-то может рассказать ему об аббатстве.

— Так ты хорошо знаешь те места? — живо спросил он.

— Как не знать! Монмартрские монахини — самые лучшие мои заказчицы. Из-за них я сюда и переехала.

— Значит… Значит, тебя пускают в монастырь?

— Конечно, пускают. Я каждую неделю туда хожу.

— А когда пойдешь в следующий раз?

— В среду.

— Через пять дней… Нет, долго ждать!

И Жеан — тот самый Жеан Храбрый, что бестрепетно сопротивлялся двум десяткам наемных убийц, не поморщившись, терпел боль множества ран и отказался от перевязки — вдруг бессильно опустился на стул, уронил голову на руки и зарыдал, словно ребенок.

Перетта долго безмолвно смотрела на него. Она вся побледнела, но не проронила ни слезинки.

Ее невинная мечта о счастье давно разбилась, развеялась прахом: вот уже несколько месяцев, как она принесла в жертву свою любовь… Но до чего же мучительно видеть возлюбленного, который на твоих глазах рыдает из-за другой! Сердце у Перетты кровью обливалось.

«Как же он ее любит!» — думала она.

И все-таки Перетта не заплакала: она была мужественная девушка. Она даже осудила себя за свое огорчение (а разве могла она не огорчиться?) «Или я не знала, что Жеан мне не ровня? Так что же теперь горевать? И то уже хорошо и почетно, что я навеки останусь ему любимой сестрой… А если он еще будет мне обязан своим счастьем… «

Перетта пришла в себя и опять приблизилась к Жеану. Бинтов она меж тем из рук не выпускала.

— Что же, сударь, позволите перевязать себя?

— Да все, что хочешь, Перетта, — только расскажи мне о ней!

— И расскажу, и делом вам помогу. Вы, сударь, не тревожьтесь: мы с вами ее выручим. Не появись вы здесь, я бы завтра же сама за вами послала.

— Перетта! Ты ангел!

Глава 41

УЗНИЦА МОНМАРТРСКОГО АББАТСТВА

Бертиль заперли в домике из двух комнат: спальня и маленькая молельня. Мебель была удобная, даже изысканная. Если бы не решетки на окнах, так даже и не скажешь, что тюрьма, а тем паче — могила, как грозилась Леонора Галигаи.

Первые два дня Бертиль держали взаперти. На третий ей объявили: задержана она по королевскому указу — впрочем, ненадолго: месяца на три-четыре. Условия заключения будут сколь возможно мягки. От восхода до захода солнца дверь домика не запирается — узница сможет ходить куда вздумается, но в пределах некоторой определенной границы. Бертиль предупредили: любая попытка бежать или вступить с кем бы то ни было в беседу непременно окажется пресечена. Наказание последует суровое: в лучшем случае ее без пощады запрут на крепкий засов, лишив даже тени свободы.