Анри де Монморанси помолчал, а потом усмехнулся:
— Отлично, господин де Пардальян. Я вижу, у вас прекрасная память. Позвольте снова повторить вам: вы лжец и изменник. Однако я вовсе не порицаю вас за ваше предательство. Я согласен вас простить и уже простил. Для меня вы все еще достойный человек и благородный дворянин. И потому я обращаюсь к вам с предложением. Вы вольны принять или отвергнуть его. В последнем случае каждый из нас поедет своей дорогой; в первом же — согласие принесет вам большие выгоды.
«Занятно, — подумал ветеран, — неужели время способно изменить человеческую натуру? Если бы в былые годы он услышал хотя бы половину из того, что я наговорил ему сейчас, он бы прирезал меня собственными руками. Так чего же он добивается теперь?»
Данвиль встал и заявил с грубоватой прямотой:
— Я даже готов не обращать внимания на то, что вы схватили шпагу, видимо, безосновательно полагая, что я, маршал де Данвиль, соглашусь сражаться с вами, безродным бродягой…
Пардальян также поднялся и скрестил руки на груди:
— А чем вам плоха моя шпага? Вы дрались и с менее достойными противниками. Конечно, я не из тех вельмож, что воруют женщин или младенцев. Есть и такие герцоги, которые забывают, что шпага им дана для того, чтобы защищать слабых и наказывать наглецов. Нет, я не из них. И я не из тех титулованных особ, что унижаются перед принцами, а потом стараются утопить собственную низость в крови несчастных жертв. Нет, монсеньор, у меня нет ни земель, ни лесов, и я не устраиваю на каждом дереве по виселице; у меня нет деревень, и я не издеваюсь над крестьянами; я не унаследовал замков, в подвалах которых можно устраивать тюрьмы; нет судейских, готовых выполнять любую мою прихоть. Следовательно, меня никак нельзя причислить к важным сеньорам. Но иногда таким господам полезно прислушиваться к людям вроде меня.
Я не испытываю к вам злобы, но и не чувствую страха при виде вас. Вы такой же человек, как и я, и моя шпага стоит вашей. И если вы попытаетесь заставить меня замолчать, я тотчас же отброшу все неприятные воспоминания, которые омрачили когда-то наше знакомство, и просто-напросто буду готов скрестить свой клинок с вашим.
Анри де Монморанси пожал плечами и сказал:
— Сядьте, господин де Пардальян, и давайте побеседуем спокойно!
Маршал, конечно, прекрасно понял, кого имел в виду Пардальян в своей гневной филиппике. Понял, но ничего не возразил в ответ. Может, он счел для себя недостойным вступать в спор с таким собеседником. А может, поведение старого солдата восхитило Данвиля, и маршал всерьез решил предложить Пардальяну участвовать в одном опасном деле.
Так или иначе, Данвиль спокойно опустился на стул и без всякого волнения обратился к Пардальяну:
— А знаете, господин де Пардальян, ваши глаза посуровели… Вас и раньше многие боялись, но теперь вы можете кого угодно напугать до полусмерти.
— Вы преувеличиваете, монсеньор! Хотя, конечно, шпагой я орудую неплохо…
— И возраст не сказывается?
— Ах, монсеньор, вы же сами заметили, что я нисколько не постарел. Годы меня не меняют…
— Помню, как-то на вас напали трое и вы с ними расправились в мгновение ока. Что, и сегодня могли бы повторить этот подвиг?
— Если противников будет всего лишь трое, не сомневайтесь, повторю хоть сейчас.
— Вижу, вы сохранили завидное хладнокровие, рука ваша по-прежнему сильна и тверда…
— Знаете, монсеньор, когда проводишь целые дни в дороге, всякие встречи случаются. Так что моей шпаге отдыхать не приходилось. Не в упрек вам будь сказано, у вас в замке мой клинок маленько заржавел. Но с тех пор, слава Богу, я немало потренировался и наверстал упущенное.
— И вам все еще не надоели рискованные похождения, отчаянные шутки и игры с огнем?
— Надоесть-то надоели, да только не часто выпадает возможность от души насладиться любимыми забавами.
— Ну, а если вам такую возможность предоставят?..
— Смотря что вы имеете в виду, похождения бывают разные…
— Слушайте меня внимательно, господин де Пардальян. Это чрезвычайно серьезно…
Маршал, похоже, на миг заколебался, ко потом решился и спросил:
— Господин де Пардальян, как вы относитесь к королю Франции?
— К королю Франции, монсеньор? А как может к нему относиться такой нищий оборванец, как я? Король — он и есть король…
— Признайтесь честно, что вы думаете о государе? Клянусь, это останется между нами.
Пардальян отчего-то поежился, однако смело начал:
— Я с его величеством не встречался, но мне рассказывали, что он человек безвольный и мстительный, к тому же хворый и во время припадков ничего не соображает; его считают пугливым и жестоким. Таковы слухи и сплетни, монсеньор, сам я ничего утверждать не берусь. Но твердо знаю одно: такой повелитель вряд ли может рассчитывать на любовь и верность своего народа.
— Если вы и впрямь так полагаете, мы с вами, похоже, договоримся. Вы человек независимый, волевой и отважный. Так для чего вам попусту растрачивать столь прекрасные свойства своей натуры на какие-то бессмысленные выходки? Примкните к людям, имеющим великую цель! Помогите им заменить слабого, злопамятного, хилого правителя другим — юным, смелым, щедрым и добрым, к тому же происходящим из знатного рода. Такой государь, стремясь прославить свое имя, даст возможность выдвинуться и всем своим соратникам.
— Монсеньор, вы что, вовлекаете меня в заговор против монарха?
— Совершенно верно, — кивнул Анри де Монморанси. — Боитесь?
— Чего мне бояться? Я не испугался даже вас, а других не страшусь и подавно…
Маршал де Данвиль усмехнулся, восприняв слова Пардальяна как тонкий комплимент.
— Так почему же вы колеблетесь? Вам не нужно будет ввязываться в само это предприятие. Вы займетесь другими делами.
— Растолкуйте-ка получше, монсеньор.
— Так знайте же, Пардальян: я один из заговорщиков и в любом случае от наших замыслов не отступлюсь. Но если нас постигнет неудача, я вынужден буду защищать свою жизнь. И я хочу, чтобы кто-то охранял меня, тогда я смогу действовать более свободно и уверенно.
— Думаю, я понял вас, монсеньор. Вы желаете, чтобы я сыграл роль клинка, разящего без промаха. И никто не должен догадаться, чья рука орудует этим клинком.
— Отлично сказано! Так вам нравится мое предложение?
— Признаюсь, что оно кажется мне довольно занятным.
— Какое вознаграждение потребуете?
— Никакого, лишь деньги на расходы, которые возникнут в связи с моими новыми обязанностями.
— Я буду ежемесячно выплачивать вам по пятьсот экю, этого хватит?
— Более чем. Но это содержание, монсеньор, а вы посулили мне награду.
— Если вы ничего не хотите для себя, значит, желаете, чтобы я вознаградил какое-то иное лицо. Кто же это?
— Мой сын.
— И что я должен для него сделать?
— Если мы потерпим поражение, ему передадут сто тысяч ливров.
— А если нас ждет успех?
— Вы имеете в виду — если коронуется ваш ставленник? В этом случае, монсеньор, денег не понадобится, однако, полагаю, место лейтенанта королевских гвардейцев будет хорошим подарком сыну вашего преданного слуги. А лейтенанты быстро превращаются в капитанов…
— Сто тысяч ливров я вручу вам немедленно, — заявил маршал. — А вот насчет лейтенанта мне придется поговорить с моими друзьями.
— Спасибо, монсеньор. Пока довольно и вашего обещания. Когда я должен появиться в Париже?
Маршал на миг задумался.
— Видимо, месяца через два. Раньше мы ничего важного не предпримем. Итак, в начале апреля приходите в мою резиденцию.
— Хорошо, монсеньор, возможно, я прибуду даже в марте.
— Не нужно! До назначенного срока вам лучше в столице не показываться. А как только приедете — тут же ко мне, никуда не сворачивая и ни с кем не разговаривая!
— Как скажете, монсеньор. Появлюсь ночью, в самом начале апреля.
— Вот и отлично! Каковы ваши ближайшие планы?
— Пошатаюсь месяц-другой вокруг Парижа.
— У вас есть деньги?
Не дожидаясь ответа, маршал де Данвиль кликнул лакея и что-то шепнул ему. Тот удалился и вскоре вновь вошел в комнату с тяжелым кошельком в руке, который и положил на скатерть перед Пардальяном.
— Ага! Это, стало быть, десерт! — оскалился ветеран. — Давненько я таким не баловался.
Все обсудив, сотрапезники отправились спать: Монморанси — на мягкие пуховики, а Пардальян — на сеновал, где и устроился со всеми удобствами. Пролетел час; весь постоялый двор погрузился в сон, но наши знакомые все еще бодрствовали.
— Полагаю, я провернул сегодня удачную сделку, — размышлял маршал. — Герцог Гиз озолотил бы воина!
А Пардальян-старший думал только о сыне:
— Разумеется, я рискую жизнью, зато Жан будет уважаемым и состоятельным человеком…
XXXIII
УЗНИЦЫ
Пришла весна. В начале апреля Пардальян-старший — совершенно не похожий на себя в новом костюме — заспешил в столицу. Его сын в это время разыскивал Франсуа де Монморанси, а Жанна с Лоизой томились в плену, запертые в комнатах дворца Мем. Мать и дочь провели там уже две недели.
В один из этих дней хмурый маршал де Данвиль нервно мерил шагами огромный зал на втором этаже своего дома. После того, как Анри увидел Жанну, его вновь охватили те же чувства, что и шестнадцать лет назад. Взглянув на нее, он убедился, что все еще любит эту женщину.
— Почему меня так потрясла встреча с ней? Почему меня терзает страсть, которую я, казалось бы, давно вырвал из своего сердца? Неужели я по-прежнему люблю Жанну?.. О нет, не по-прежнему, а гораздо более пылко, чем раньше…
Стук в дверь заставил маршала де Данвиля вздрогнуть. В зал вошел лакей, который сопровождал Анри в Пон-де-Се.
— Монсеньор, — сообщил он, не дожидаясь позволения хозяина, — плохие новости. В Париж прибыл ваш брат.
Анри де Монморанси побелел.
— Я случайно столкнулся с ним на улице, — объяснил лакей, — и двинулся следом. Сейчас брат монсеньора в своей резиденции.
— Ладно, оставь меня.
Оказавшись в одиночестве, Анри опустился в кресло. Маршала трясло от волнения. Скверная весть словно придавила его к земле.
Значит, Франсуа в столице. И каждую минуту он может ворваться сюда, бросить Анри в лицо страшные обвинения, вынести приговор и привести его в исполнение…
— Если бы ее тут не было, я бы не беспокоился, — шептал Анри. — Я бы бестрепетно взглянул ему в глаза… Сам бы шагнул ему навстречу и смело сказал: «Ты приехал в Париж, чтобы разыскать меня? Так я перед тобой! Что ты от меня хочешь?.. « Но в моем доме — она! И я не могу жить без нее! Нельзя допустить, чтобы они встретились! Он никогда ее не увидит! А вдруг он тоже все еще любит Жанну?!
Я помню, помню, как когда-то поджидал ее у изгороди из розовых кустов. Я стоял у той жалкой хижины, где она нашла приют, и чувствовал, что сердце мое готово разорваться при одной мысли: я потерял ее навсегда. Я хотел одного: чтобы она не досталась другому… этому сладкоречивому лицемеру, соблазнившему ее красивыми словами. Да, я готов был распрощаться с ней навеки, лишь бы она не принадлежала и ему.
Я помню, когда Франсуа нанес мне удар шпагой и дровосеки принесли меня, раненого, в замок. Я больше всего страдал оттого, что они, может быть, воссоединились. Тогда весь мой замысел рухнул бы…
Но, к счастью, у него ничего не получилось. Мой отец сделал все, чтобы разлучить их навсегда. Когда я узнал об этом, я едва не умер от радости. Я был счастлив!.. Но почему, почему я не бросился искать ее?!
Данвиль замолк на несколько минут, потом ответил сам себе:
— Потому что я ненавидел его гораздо сильней, чем любил ее. И годы не властны над моей ненавистью к брату! Я всегда, всегда не выносил его! И это чувство да еще жажда мести и стремление к власти привели меня в ряды заговорщиков, заставили ввязаться в эту опасную авантюру — затею Гиза, которая может стоить мне жизни.
Целый час Анри де Монморанси метался по залу, как зверь по клетке. Но наконец маршал взял себя в руки и даже вдруг заулыбался. Похоже, он что-то придумал.
— Да, я поступлю именно так… Там ее никто не найдет. И я знаю, как воздействовать на эту женщину… А дальше поглядим, — пробормотал маршал де Данвиль и поспешил в апартаменты, которые занимали теперь Жанна и Лоиза.
Анри приблизился к заветной двери и прислушался, но в комнатах пленниц царила тишина. Он осторожно отпер замок ключом, с которым никогда не расставался, и замер на пороге. Жанна и Лоиза, прильнув друг к другу и будто ища спасения в нежных объятиях, стояли перед Анри и со страхом смотрели на своего тюремщика.
Монморанси шагнул вперед, захлопнул дверь и обратился к Жанне:
— Узнаете ли вы меня, мадам?
Жанна де Пьенн заслонила собой Лоизу и сурово проговорила:
— Как вы осмелились показаться мне на глаза? Как вы осмелились открыть рот в присутствии моей дочери?
— Судя по всему, мадам, вы меня узнали, — насмешливо констатировал Анри. — Что ж, прекрасно. Значит, я не слишком постарел. А то один мой давний приятель заявил, что я выгляжу ужасно… Да вы его, думаю, помните… некий господин де Пардальян.
Лоиза застонала и в отчаянии закрыла лицо руками.
Материнская любовь удесятерила силы и мужество Жанны.
— Сударь, — решительно сказала она, — вы не имеете права похваляться при моей дочери своими подлыми преступлениями. Самое лучшее, что вы можете сделать, — это выйти отсюда. Вы совершили последнюю гнусность, разрушив наше маленькое, тихое счастье!
Анри задрожал от гнева, но стиснул зубы и взял себя в руки.
— Теперь и я узнаю вас, мадам, — прошипел он, мрачно улыбнувшись. — Каждый раз, когда мы встречаемся, вы смотрите на меня с ужасом и омерзением… Но мне необходимо побеседовать с вами — и, как вы понимаете, лучше это сделать без свидетелей. Пусть ваша дочь подождет вас в другой комнате.
Но Лоиза кинулась к матери, прижалась к ней и воскликнула:
— Матушка, я не отойду от вас ни на шаг!
— Разумеется, девочка моя, никто не разлучит нас. Каковы бы ни были планы этого чудовища, помни: твоя мать — рядом с тобой, она не даст тебя в обиду.
Анри побагровел. Ему стало ясно: его надежды отнять у Жанны дочь неосуществимы. Естественно, он мог увести Лоизу силой, но глаза Жанны сверкали такой отчаянной решимостью, что Анри невольно отступил.
— Чего вы испугались? — спросил он, и в его голосе удивительным образом слились злоба и нежность. — Если бы мне захотелось разлучить вас с дочерью, я уже давно бы осуществил свой замысел. Но я решил этого не делать. Вы вольны считать меня кем угодно, но должны признать, что я никогда вас не обманывал. И с этим вы не можете поспорить. Ваш любимый муж Франсуа отрекся от вас как последний негодяй, я же все это время хранил вам верность.
Душу Жанны захлестнула волна негодования.
— Подлец! — вскричала женщина. — Мерзкий лгун! Это твои козни отвратили от меня супруга. Но я не сомневаюсь: Франсуа страдает в разлуке не меньше, чем мучаюсь я!
— О, дорогая матушка! Я вас не оставлю! — воскликнула Лоиза.
— Конечно же, нет, девочка моя… Ты моя единственная радость…
Анри хмуро глядел на мать и дочь, которые стояли, крепко обнявшись.
— Ладно, — произнес он, пытаясь говорить хладнокровно. — Позже вы все узнаете и поймете, от какой ужасной беды я вас избавил; возможно, тогда вы посмотрите на меня с меньшим презрением. А теперь я объясню вам, зачем пришел. Оставаться в этом доме вы больше не можете. Та же опасность, что угрожала вам на улице Сен-Дени, подстерегает вас и здесь… Прошу вас собраться: через час экипаж доставит вас в одно место, где вы сможете жить спокойно… До свидания, мадам…
Жанна радостно встрепенулась, что не укрылось от глаз Анри.
— Хочу добавить, — ледяным тоном отчеканил он, — что не советую вам кричать, шуметь и устраивать скандалы по дороге. Все это совершенно бесполезно… Более того, это может очень плохо кончиться — особенно для вашей дочери…
Услышав эти слова, Жанна ощутила предательскую слабость; смелость, которая давала ей силы противостоять ненавистному врагу, внезапно покинула ее. Женщина оцепенела от ужаса.
— Мы погибли, — прошептала она. — Моя бедная доченька…
Встреча с Анри де Монморанси убедила Жанну в том, что этот человек остался точно таким же, каким был много лет назад.
Читатель, наверное, помнит, что Монморанси нанес узницам визит в первый же день их плена. Он внезапно возник в дверях в ту самую минуту, когда мать и дочь пытались понять, кому понадобилось лишать их свободы.
Тогда он ничего не объяснил им. Летели дни, однако Жанна и Лоиза больше не видели хозяина этого дома. И в душе измученной женщины затеплилась надежда на то, что Анри устыдился и теперь горько сожалеет о содеянном… Но сегодня ей стало ясно, что она имеет дело все с тем же бешеным Монморанси-младшим, которого, как и в далекой юности, терзает неистовая страсть.
— Что с нами будет? — простонала Жанна.
— Не падайте духом, матушка, — подбодрила ее Лоиза. — Пусть отправляет нас, куда хочет! Главное, что мы вместе.
Наступила ночь, а их так никуда и не увезли. Вконец обессилев от волнения, под утро они задремали, прильнув друг к другу.
Дело в том, что произошло событие, отвлекшее маршала де Данвиля от мыслей о бедных узницах.
XXXIV
НА УЛИЦЕ ДЕ ЛА АШ
Невероятно, но, поговорив с Жанной де Пьенн, маршал де Данвиль ощутил прилив радости. Он составил план действий и начал его осуществлять — словом, нанес первый удар. К тому же он решил, что удачно обманул женщин, внушив им, что запер их в своем доме исключительно для того, чтобы оградить от некой ужасной опасности.
Разумеется, ему не хотелось отсылать Жанну, однако весть о появлении в городе брата и возможный визит Франсуа во дворец Мем вынудили подыскать более укромное убежище.
Примерно в половине восьмого, когда Париж уже погрузился в темноту, маршал де Данвиль закутался в черный плащ, надвинул на глаза широкополую шляпу, вооружился кинжалом и выскользнул из дворца. Не прошло и получаса, как он стоял на углу улицы де Ла Аш и улицы Травьер и стучал в дверь домика Алисы де Люс.
В доме царила тишина, но маршал успел заметить огонек, мелькнувший за створками окна и тут же погасший.
«Похоже, хозяйка скрывается от незваных гостей! — подумал он. — Но она, во всяком случае, тут. Черт возьми, я заставлю ее отпереть!»
И он принялся колотить в дверь. Наверное, в доме заволновались, как бы упрямый посетитель не привлек внимания прохожих, ведь хозяйка вовсе не стремилась попасться кому-нибудь на глаза. Потому Анри вскоре услышал шаркающие шаги и сердитый голос:
— Проваливайте отсюда или я позову стражников!
— Лаура! Это я! Открой! — сказал Анри.
Раздался тихий вскрик.
— Лаура, немедленно впусти меня! — рассердился Анри де Монморанси. — Или я вышибу эту чертову дверь!
Лаура тут же отперла и изумленно всплеснула руками:
— Так это вы, монсеньор?
— Я, а что тут странного?
— Так вы ведь уж год к нам не заглядывали…
— Тем более могла бы встретить меня полюбезней. Ну ладно, мне необходимо повидать Алису.
— Она уехала из Парижа, монсеньор.
— Конечно! — расхохотался Анри. — Только вот в Лувре все твердят о том, что она вернулась.
— Вернулась — и снова отправилась в провинцию.
— Раз так, я буду ждать ее здесь. Могу прожить у вас и целый месяц.
В эту минуту в дверях возникла женская фигура и послышался негромкий голос:
— Пожалуйте в дом, монсеньор.
Это была Алиса; маршал тут же узнал свою бывшую подругу и отвесил вежливый поклон. Однако приветствие получилось немного нагловатым, чего знатный гость даже не старался скрыть.
Алиса вошла вслед за маршалом; Лаура зажгла свечи, и Анри пристально посмотрел на фрейлину. Бледная Алиса стояла, держась рукой за стену и опустив веки. Дождавшись ухода старой горничной, она заговорила:
— Я слушаю вас, монсеньор. Вы ворвались в мой дом, едва не высадив дверь, устроили скандал, поздоровались со мной, как с уличной девкой — и все потому, что я была вашей любовницей. Так что же привело вас сюда теперь?
Похоже, ее резкий тон ошеломил Анри.
— Что меня привело?.. Ну хотя бы желание увидеть вас. Извините за бесцеремонное вторжение, но Лаура не хотела впускать меня…
Анри окинул взглядом гостиную, которую так хорошо знал.
— А тут все по-прежнему… Нет, кое-что изменилось. Во-первых, вы сами; вы все хорошеете, Алиса…
— А во-вторых?
— Во-вторых? Раньше вон на той стене висел портрет…
— Верно. Это был ваш портрет, монсеньор. Я расскажу вам, почему убрала его, почему не хотела принимать вас, почему умоляю теперь не задерживаться здесь и — главное — почему прошу забыть меня навсегда… У меня появился жених.
Если бы Анри сумел заглянуть в душу своей бывшей любовницы, он бы понял, какие муки и какая самоотверженность стоят за ее откровенным признанием.
В словах Алисы не было ни вызова, ни рисовки: она просто предупредила маршала де Данвиля о переменах в своей жизни, надеясь, что он сохранит ее трогательный секрет.
— Значит, мое место уже занято, — ухмыльнулся Анри, даже не замечая, что обижает Алису. — Что ж, я рад. Дело в том, что у меня к вам одна деликатная просьба. Но чтобы выполнить ее, вы должны забыть о нашей любви, однако помнить о нашей дружбе.
— Я по-прежнему питаю к вам самые теплые чувства.
— Тогда я буду говорить прямо, — тряхнул головой маршал, опустившись на один стул и указав Алисе на другой.
Но та вдруг побелела, испуганно вскрикнула, вцепилась Анри в руку и потащила его в соседнюю комнату. Он пытался сопротивляться, но безумное волнение, охватившее женщину, утроило ее силы. Алиса впихнула маршала в маленький кабинетик и захлопнула за ним дверь.
В эту минуту в гостиную вбежала растерявшаяся Лаура.
— Тихо, я слышала, — шепнула ей Алиса.
Она слышала, что кто-то подошел к калитке, отпер ее своим ключом и по тропинке зашагал через сад к крыльцу домика. Это мог быть лишь один человек — граф де Марийяк.
В следующую секунду Деодат уже был в гостиной. Алиса встретила его, впившись пальцами в спинку кресла, белая как мел и дрожащая от страха.
— Это вы, любовь моя, — еле слышно выдохнула она.
— Господи, Алиса, что с вами? Вам нехорошо? Или это просто нервы? — заволновался Марийяк.
— Нервы? Ну естественно… Каждое наше свидание вызывает в моей душе такую бурю чувств…
Алиса судорожно выпрямилась и попыталась весело улыбнуться.
Деодат изумленно смотрел на нее, и Алиса поняла: надо срочно что-то придумать.
— Я как маленькая глупая девочка, — смущенно рассмеялась она. — Едва не потеряла сознание от неожиданности: сегодня ведь четверг, а я ждала вас в пятницу. Но я так рада вас видеть, друг мой!
— Алиса, милая моя! — воскликнул юноша, страстно обнимая возлюбленную и нежно целуя ее великолепные волосы. — Каждый раз, когда я приближаюсь к вашему домику, мое сердце готово выскочить из груди, я теряю рассудок от счастья…
Алиса уже взяла себя в руки. «Даже если маршал и услышит этот разговор, ничего страшного… Он же не увидит Деодата и, стало быть, не сумеет его потом узнать… «
— Извините меня, сокровище мое, что я примчался к вам сегодня без предупреждения, — ласково проговорил граф де Марийяк.
— Извинить?.. Да что вы, дорогой мой, вы меня так обрадовали…
— Увы! Наша радость будет короткой. Я пришел лишь сказать, чтобы вы меня завтра не ждали. Обстоятельства не позволяют мне провести с вами несколько волшебных часов, которыми я так привык наслаждаться…
— Как! Вы завтра не придете?!
— Я просто в отчаянии. Но нынче вечером, через час, состоится чрезвычайно важное совещание. Соберутся очень знатные и влиятельные особы… От вас мне нечего скрывать — и я расскажу вам…
Алиса сообразила, что граф собирается посвятить ее в тайны большой политики. Этот разговор необходимо было прекратить, иначе маршал де Данвиль, прятавшийся в соседней комнате, наверняка бы все услышал.
— Вы владычица моей души, мои мысли полны лишь вами — так какие у меня могут быть секреты от моей суженой? — волнуясь, объяснял Деодат. — Так вот, нынче вечером…
— Не надо об этом, бесценный мой… перестаньте… Мне хочется, чтобы вы произносили здесь лишь слова любви. И ради Бога, не так громко…
— Но почему, мой ангел? Кто может нас подслушать?
— А Лаура, Лаура? — прошептала Алиса. — Моя родственница очень любопытна и страшная болтушка… помните об этом.
— Да, разумеется, вы совершенно правы. Я совсем запамятовал о вашей милой тетушке.
И тут в гостиную заглянула Лаура.
— Девочка моя, — сказала она, — я отлучусь… Вы с господином графом без меня, думаю, скучать не будете.
— Ах, нет, останьтесь! — переполошилась Алиса.
— Господи, Алиса! — вскричал потрясенный Деодат. — Неужели вы страшитесь меня? Значит, вы мне не доверяете?
— Что вы такое говорите, Деодат! — простонала Алиса.
Она была уже совершенно измучена, из последних сил сохраняя на лице маску спокойствия. Едва владея собой, женщина кивнула Лауре:
— Разумеется, тетушка, ступайте, только не задерживайтесь долго…
И вскоре Марийяк услышал, как с громким стуком закрылась входная дверь.
— Ну вот мы и одни, — нежно улыбнулся он. — Рискуя надоесть вам, я все-таки открою все свои тайны.
Алиса сделала последнюю попытку остановить молодого человека.
— Вы ведь ни разу не заходили в спальню?.. Хотите на нее взглянуть?
Деодат вспыхнул; страсть захлестнула его горячей волной. Однако юноша так почитал ту, которую назвал своей невестой, что затрепетал — и отказался.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз, — дрожащим голосом произнес он. — Мне уже нужно уходить. И знаете, к кому я спешу, Алиса? К королю Наваррскому, да, да, к самому Генриху Беарнскому! А также к адмиралу де Колиньи и принцу Конде… Они встретятся на улице Бетизи…
«И он меня погубит, погубит нас обоих!» — задрожала от страха Алиса.
А Деодат все не мог остановиться:
— Там будет еще один человек… Поверите ли: маршал де Монморанси! Представляете?
У Алисы застучали зубы, граф испугался за свою суженую и, к счастью, не обратил внимания на то, что в двух шагах от него, за закрытой дверью кабинета, раздаются какие-то странные звуки.
— Что случилось, Алиса? Вам дурно? — беспокоился Деодат.
— Ах, нет… Впрочем, да, дурно, мне нынче неможется…
Алиса прикинула, не стоит ли ей и впрямь потерять сознание? Но, обладая блестящей способностью молниеносно оценивать все варианты развития событий, поняла, что в обморок падать не следует: если она лишится чувств, Деодат кинется искать воду, забегает по комнатам, влетит в кабинетик и столкнется нос к носу с Анри де Монморанси…
— Не волнуйтесь, все уже прошло, — еле слышно проговорила Алиса, — Пустяки… легкое недомогание… У меня это бывает…
— Бедная моя! Когда мы поженимся, я сделаю все для того, чтобы вы смогли наслаждаться мирной, счастливой жизнью. Тогда вы забудете обо всех болезнях.
— Да, любимый мой, поговорим лучше о будущем, о наших планах…
— Увы, мне пора, Алиса! Вам же известно: меня ждут. Речь пойдет об очень серьезных вещах. У нас появилась идея, которая поможет покончить со всеми распрями. Мы решили похитить Карла IX и принудить его к тому, чтобы он прекратил преследовать гугенотов…
— Умоляю! Замолчите! — вскричала Алиса, уже не владея собой.
Она бросилась к входной двери и открыла ее, заявив:
— Тетушка вернулась!
За дверью, и правда, стояла Лаура. Пораженная Алиса даже не попыталась выяснить, каким образом та появилась на крыльце. Ведь женщина упомянула о своей родственнице только для того, чтобы остановить поток откровений Деодата. И внезапно в самом деле обнаружила Лауру за дверью, хотя ни скрипа калитки, ни шагов старушки, приближающейся по садовой дорожке к дому, не слышала. Граф же ни на минуту не усомнился, что «тетушка» действительно только что вернулась.
— Значит, завтра мы с вами, увы, не увидимся, — грустно вздохнул Деодат.
— Вам надо торопиться, господин граф! Да хранит вас Бог! — говорила Алиса, мягко подталкивая любимого к выходу.
Он вежливо поцеловал своей суженой руку, как обычно делал в присутствии «тетушки», и молодые люди спустились во дворик.
— Деодат, — тихо сказала Алиса, — вы видите, что мне сегодня не по себе. Уже несколько дней меня изводят дурные предчувствия, я переживаю, по ночам меня мучают кошмары…
— Бедняжка моя!
— Будь осторожен, Деодат! — прошептала Алиса. — Береги себя! И никому не верь!
Взволнованный юноша попытался поцеловать невесту, но она все говорила, дрожа как в лихорадке:
— Ведь кто угадает, чьи уши услышат нашу наивную болтовню… Поклянись мне, что всегда будешь настороже! И в воде, которую ты пьешь, и в пище, которую съедаешь, может быть яд! Обещай, что не будешь рисковать, ангел мой!
— Конечно, конечно! — поспешно заверил ее немного испуганный Деодат. — Ты тревожишь меня, Алиса. Что происходит? Тебе что-то известно?
— Ах нет, ничего. Это только страхи, однако я привыкла доверять своим предчувствиям. Ты обещал мне, Деодат, не забывать об осторожности ни днем, ни ночью.
Алиса страстно прильнула к графу, он запечатлел на ее устах нежный поцелуй и растворился во мраке.
Алиса еще немного постояла во дворике: ей необходимо было успокоиться. Монморанси теперь знает все — в этом она не сомневалась. Он будет отпираться, но, разумеется, прекрасно слышал все слова Деодата. Маршал де Данвиль, приятель герцога де Гиза, естественно, тут же доложит ему о планах еретиков. Ненависть к брату лишь подольет масла в огонь, и Данвиль погубит всех: и Франсуа де Монморанси, и адмирала, и принца Конде, и Марийяка!
Остановить маршала может лишь она, Алиса де Люс. И единственный способ сделать это — уничтожить Анри де Монморанси. Алиса де Люс решилась на то, что казалось ей в этой ситуации неизбежным.
Она поспешила в гостиную и достала из столика кинжал — маленький, но острый нож с крепким стальным лезвием; это была не дамская безделушка, а смертоносное оружие. Алиса скрыла кинжал в рукаве: она видела, как испанки — фрейлины королевы Наваррской — прятали так свои стилеты.