Ришелье вздрогнул и подошел к шпиону.

– Хорошо, – произнес епископ. – Из вас выйдет гениальный прево. Со следующим докладом явитесь завтра утром. Спуститесь вниз: в моем кабинете, на камине, вы найдете небольшой кошель, в котором находится сто пистолей, и корзину цветов. Кошель для вас, а корзину велите одному из моих лакеев отнести в гостиницу «Три короля». Сегодня вечером вы доложите мне об ответе мадемуазель Делорм. Ступайте.

Лаффема исчез. Вскоре из комнаты вышел и Ришелье. Во дворе он сел на коня и в сопровождении лакея отправился в особняк Кончини. Тот принял епископа немедленно: Кончини начинал побаиваться этого сумрачного и бледного священнослужителя. Ришелье сразу же перешел в атаку.

– Господин маршал, – заявил он, усаживаясь, – прежде чем поднимать этот вопрос в совете, я решил сперва уведомить вас о заговоре, во главе которого стоит незаконный отпрыск Карла Девятого.

Об этом заговоре знал уже весь Париж, в Лувре многие обиняками говорили об интригах Карла Ангулемского, но при этом делали вид, что он серьезной опасности не представляет. Епископ решил действовать с жесткой прямотой, но Кончини, не дрогнув, выдержал атаку Ришелье. Продолжая улыбаться, маршал д'Анкр заметил:

– Господин епископ, ваш поступок служит для меня драгоценным свидетельством той дружбы, которую вы питаете ко мне. А заговор, да, этот заговор! Я из-за него не могу сомкнуть глаз…

– Это заметно, господин маршал, – кивнул Ришелье. – Вы так исхудали и побледнели! Не будь я уверен, что вас терзают государственные заботы, я мог бы, чего доброго, заподозрить тяжкий сердечный недуг…

Бледный маршал сделался от этих слов синеватым.

– Сердце у меня крепкое, – огрызнулся он, – можете не волноваться… А что касается герцога Ангулемского…

Кончини замолк, унесясь мыслями к Жизели. Жгучая волна горя вновь захлестнула его. «Мертва, мертва! Какое мне дело до всего остального!»

– Маршал, вам действительно надо заняться своим сердцем, – покачал головой Ришелье, не сводивший глаз с Кончини.

– Оставьте мое сердце в покое! Не будем отвлекаться! – резким тоном заметил Кончини, беря себя в руки. – Что касается заговора, господин епископ, то все это – детские игры, не более того. Как только мы схватим герцога, заговор распадется сам собой. Вы хотите дать мне по этому поводу какой-то совет?

– Я хочу вам дать нечто большее, чем совет, – усмехнулся Ришелье.

– Интересно! – с наигранной небрежностью ответил Кончини.

– Во-первых, действовать надо как можно быстрее, – размеренно заговорил епископ, – иначе недоброжелатели могут сказать, что мы тайком под стрекаем заговорщиков, и тогда угроза нависнет уже над нами.

«Он знает! – ужаснулся про себя маршал. – Он знает, что Леонора беседовала с герцогом! Я пропал!»

Кончини затравленно озирался по сторонам. Если бы в этот момент в комнату вошел Ринальдо, епископу не выбраться бы отсюда живым.

– Безумие! Химеры! – залепетал маршал. – С какой это стати я… я, всем обязанный королю… и королеве…

– Я же не сказал «вы», – возразил Ришелье, – я сказал «мы» и, если вам угодно, могу сказать «я». Так вот, предположим, что я роковым образом влюбился в дочь человека, которого должен отправить на виселицу или на эшафот, влюбился до такой степени, что рискую навлечь на себя гнев могущественной особы, сделавшей меня первым лицом в государстве… после вас, разумеется' Теперь представьте, что это становится известным. Вы сами понимаете, что мне могут быть предъявлены обвинения в потворстве замыслам заговорщиков и что король, узнав об этом, прямо-таки обязан арестовать меня!

Положение Кончини становилось отчаянным. Огромным усилием воли он взял себя в руки и выпрямился. Надо действовать! Рука его потянулась к ножнам, но тут снова зазвучал бесстрастный, как всегда, голос епископа:

– Добавьте к этому постоянную опасность быть убитым. К счастью, я никогда не снимаю с себя кольчуги, которую не пробить ни ножу Клемана[10], ни кинжалу Равальяка[11].

Кончини дышал, точно стреноженный бык. Наконец маршалу удалось подавить смятение. Он уселся на свое место со словами:

– Per la santissima Trinita[12], дорогой мой господин де Ришелье! Все, что вы сейчас сказали, я и сам твержу себе постоянно, хотя и не могу упрекнуть себя ни в чем, похожем на ту роковую любовь, на которую вы намекали… впрочем, вы говорили о себе.

Именно потому я и решился арестовать герцога Ангулемского. Но как это сделать?

«Теперь можно, ибо она мертва!» – подавляя стон, думал Кончини.

– Дорогой маршал, на этой счет я могу вам дать четкие указания, – ответил герцог де Ришелье. – Вы ведь знаете, где расположен особняк Карла Ангулемского? Так вот, герцог будет у себя этой ночью. Часов в десять он проникнет во дворец через маленькую дверь, которая выходит на набережную.

– Так он в Париже? – посчитал нужным разыграть изумление Кончини.

– Да, – кивнул епископ. – Этой ночью, между десятью и одиннадцатью часами, надо окружить и тщательно обыскать особняк герцога Ангулемского.

– Вы возвращаете мне жизнь! – вскричал Кончини. – Услуга, оказанная вами, не может остаться без награды. Скажите, чего бы вам хотелось?

Ришелье, на минуту задумавшись, промолвил:

– У юной королевы Анны Австрийской нет духовника…

– Хорошо, господин епископ, – заулыбался маршал. – Завтра же я подпишу ваше назначение: вы станете духовником королевы.

«На, бери! Получай! – гневался про себя Кончини. – Получай, пока не получил где-нибудь в темном закоулке пулю, от которой не спасет тебя твоя хваленая кольчуга!»

Ришелье затрепетал от радости. Хитростью и угрозами ему наконец удалось добиться вожделенной цели: должность духовника юной Анны открывала ему доступ в августейшее семейство.

– Дорогой маршал, – снова заговорил он, – я хочу сообщить вам кое-что еще…

«Припас для меня еще один удар!» – злобно подумал Кончини.

– После ареста отца необходимо заняться устранением дочери… – продолжал Ришелье. – Она – душа этого заговора.

Кончини страдал невыносимо. Епископ все время говорил о Жизели так, словно она была жива. А она, мертва! Утоплена головорезами королевы-матери!

– О чем вы? – хрипло спросил маршал. – Особы, о которой вы говорите, больше нет на свете.

– Вы ошибаетесь, маршал, – возразил епископ, уверенный, что Кончини притворяется. – Эта девушка живее нас с вами.

– Повторите! – вскричал Кончини, побелев, как полотно. – Ришелье, если под вашей кольчугой бьется сердце мужчины, умоляю вас, повторите!

– Я сказал, – повторил искренне удивленный епископ, – что дочь герцога Ангулемского жива и находится сейчас в доме Мари Туше на улице Барре. Я сказал, что нужно ее устранить. Без ареста, без шума, лучше всего – тайное заточение… Что с вами, господин маршал, вам плохо?

Точно громом пораженный, Кончини рухнул в кресло, испустив вопль дикой радости. В тот же миг распахнулась потайная дверца и в комнату вплыла Леонора Галигаи. Она поднесла к носу супруга флакон. Кончини открыл глаза, увидел Леонору и понял, что она слышала все.

– Ты была там? – с ужасом выдохнул он.

– Да, – ледяным тоном ответила Леонора.

На ее лице только великолепные глаза казались живыми, и в них Кончини прочитал приговор Жизели.

– Предоставь это дело мне, – промолвила Лео нора, – и ни о чем не беспокойся. Сегодня вечером ты расправишься с отцом, а дочерью займусь я. Клянусь тебе не посягать на жизнь этой девушки. Как только я доставлю ее сюда, в наш особняк, мы вместе решим ее судьбу. Ступай, твоей бедной голове нужен отдых… Ты только что едва не умер от радости, а я – от горя.

Леонора старалась быть благородной.

– Господин де Ришелье, – сказала она, поворачиваясь к епископу – вы, как я понимаю, еще не закончили и наверняка хотите сообщить нам еще много интересного. Маршал занемог. Не соблаговолите ли пройти в мою молельню?

Через несколько секунд они уже были вдвоем в молельне Леоноры.

– Вы ведь не все успели рассказать господину маршалу? Я слушаю, – властным тоном проговорила хозяйка.

– Мадам, – начал Ришелье шипящим голосом, дрожащим от злобы, – как гениальный политик, вы должны согласиться, что замыслы великих людей рушатся порой из-за происков какого-то мелкого негодяя, тем более успешных, что низкое общественное положение позволяет ему остаться в тени.

Леонора вздрогнула, к груди ее прихлынула волна ненависти. Ее собственные планы уже два раза потерпели фиаско из-за какого-то безвестного человека. Капестан! Если бы священник мог избавить ее от проклятого Капестана!

– Мадам, – продолжал Ришелье, – арест герцога Ангулемского станет ошибкой, устранение его дочери превратится в преступление, если тот, о ком я говорю, будет разгуливать на свободе… У этого чело века бесстрашное сердце, его имя – шевалье де Капестан!

– Капестан! – воскликнула Леонора Галигаи. – Стало быть, и вы, епископ, и вы тоже его ненавидите?

– Да, я ненавижу его! – резко произнес герцог Ришелье.

В этот миг два талантливых лицедея перестали наконец притворяться, не боясь показать друг другу свое истинное лицо: два хищника собирались дружно ринуться на одну и ту же добычу. Все было понятно без слов!

«Марион – моя», – торжествующе подумал Ришелье и добавил вслух:

– Лично мне он не сделал ничего дурного, мадам, мою ненависть питает исключительно забота о благе государства. Это ничтожество способно рас строить наши планы, тем более, что дочь герцога, Жизель, легко может попасть под его влияние.

– Жизель! – удивилась Леонора. – Каким образом?

– Она любит Капестана! – мрачно объявил Ришелье.

– Любит Капестана! Вы уверены в этом? – вскинула брови женщина.

– Да, любит, – все так же мрачно подтвердил епископ. – Он же, во всяком случае, притворяется, что отвечает ей взаимностью, хотя, насколько мне известно, его сердце отдано другой. – Ришелье подавил злобный вздох. – Но дочь герцога любит его всей душой. Мой человек подслушал в особняке герцога Ангулема разговор: Жизель открыто объявила отцу о своем чувстве.

«Священник ошибается, – подумала Леонора, – зато я становлюсь ясновидящей: Капестан любит Жизель! Они любят друг друга! О, моя месть!»

– Прежде всего, – продолжал епископ, – надо устранить это препятствие. Убейте Капестана, мадам!

– Я прикажу разыскать его, – обещала Леонора, – и как только его найдут…

– Никаких розысков не понадобится, мадам, его можно взять в любое время, – проговорил Ришелье. – Шевалье ютится на улице Вожирар в убогой гостинице; она называется «Генрих Великий».

Подняв глаза на Леонору, епископ увидел на ее лице выражение столь ужасное, что поспешил скрыть свою радость, отвесив низкий поклон. «Капестана можно считать мертвым. Марион – моя!» – ликовал Ришелье.

Леонора взяла епископа за руку и промолвила тихим голосом:

– Маршал пообещал вам должность духовника молодой королевы. Я тоже не хочу быть неблагодарной – и потому заверяю вас: к концу этого года, Ришелье, вы станете кардиналом!

Епископ склонился над рукой Леоноры, запечатлев на ней почтительный поцелуй, который скрепил их союз – союз двух честолюбий, готовых на любые преступные действия.

В тот же день около четырех часов пополудни после драматической любовной сцены, завершившейся объявлением войны герцогу Ришелье, маркиз де Сен-Мар покинул гостиницу «Три короля». В то же самое время из «Генриха Великого» вышел шевалье де Капестан и стремительно зашагал по улице. Он был очень бледен, даже быстрая ходьба не оживила его лица. Несмотря на обещание, данное Марион Делорм, спешил он вовсе не к ней…

Накануне, в тот вечер, когда шевалье, забрав последний пистоль, отправился по совету своего слуги в игорный дом, томимый голодом Коголен тихонько выскользнул из гостиницы на дорогу и, послюнив указательный палец, поднял его вверх, дабы определить, откуда дует ветер. В ту сторону оруженосец и направил свои стопы.

Коголен шатался по улицам и обшаривал взглядом харчевни, зорко следя за входившими туда счастливчиками. Пробило десять, заведения, где можно было поесть, закрывались, наступала ночь. Коголен начал уже отчаиваться, как вдруг в тусклом свете, падавшем из дверей какой-то лавчонки, углядел величественную фигуру, показавшуюся ему знакомой.

«Ей-Богу, – сказал он себе, – с этим индюком мы уже где-то пировали. Вот только где? В «Трех королях»! Точно! Хозяин ужинал тогда с маркизом де Сен-Маром…»

– Эй, господин… – закричал Коголен. – Дорогой мой, как тебя… господин Лампион… Подсвечник… нет, Фонарь… точно: Фонарь… Эй, господин Лантерн[13]!

Человек, которого окликнул слуга Капестана, действительно был лакеем Сен-Мара; он обернулся, и Коголен увидел жизнерадостное лицо, хорошо упитанное и цветущее. Коголен согнул в льстивом поклоне свою тощую спину и стал держать лукавую речь:

– Вечер добрый, господин де Лантерн! Вид у вас, как всегда, внушительный, точно у важного сеньора!

– Кажется, господин Коголен? Но почему вы называете меня де Лантерном? – удивился лакей.

– Я ошибся? – воскликнул Коголен, изображая раскаяние. – И как же вас следует называть?

– Просто Лантерн… – проговорил слуга Сен-Мара.

– Просто Лантерн! – всплеснул руками Коголен. – А я, черт возьми, только сегодня утром говорил своему хозяину: «Должно быть, маркиз Сен-Мар – важная шишка, коли в лакеи к нему идут такие важные господа!» Приношу свои извинения, уж вы на меня не обижайтесь!

– В ваших словах нет ничего обидного, – успокоил его Лантерн, – оставим это. Я как раз собираюсь поужинать, господин Коголен, и, надеясь, что вы сохранили приятные воспоминания о нашей первой встрече, прошу вас составить мне компанию.

– Я только что из-за стола, мой дорогой де Лантерн, – лицемерно вздохнул Коголен, – но ради чести быть вашим сотрапезником, ей-Богу, можно поужинать и два раза кряду.

– Трактирчик, куда мы пойдем, откроется специально для меня, – объяснил Лантерн. – Мы поужинаем в «Золотой утке», на улице Барре, знаете?

Коголен чуть не подпрыгнул. «Ого, – подумал он, – это там, где я сцепился со шпионом Лаффема. Неужто меня ждут новые приключения?»

Через несколько минут они приблизились к улице Барре, Лантерн постучал в дверь, и хозяйка, видимо, ждавшая его, тут же усадила их за стол.

Часом позже Коголен имел полное право подозревать в своем сотрапезнике переодетого герцога – сильно захмелевший Лантерн сманивал его к себе на службу. Коголен, насытившийся на три дня вперед, отклонил сие лестное предложение. В этот миг отворилась дверь, и в трактир вошел человек, по виду похожий на лакея богатого дома.

– Добрый вечер, Бургонь, добрый вечер, – залепетал Лантерн.

Человек, не обращая внимания на Коголена, которого он, видимо, посчитал челядинцем маркиза, склонился к Лантерну и тихонько проговорил:

– Передайте господину маркизу, что дело назначено на завтра, на пять вечера. Монсеньор посылает ему ключ от маленькой двери. Вот он.

Человек исчез так же быстро, как и появился, а Лантерн старательно упрятал ключ в карман. Коголен все это заметил и запомнил…

– И что же должно произойти завтра в пять? Что это за ключик, господин де Лантерн? – с хитрой улыбкой осведомился слуга Капестана.

– О, друг мой… – начал Лантерн, снова преображаясь в знатного сеньора и отирая рукой заслезившиеся от тщеславия глаза.

– Господин де Лантерн, время уже позднее. Если вы позволите, я провожу вас до вашего дома, со мной вы будете в полной безопасности, – залебезил Коголен.

– Позволяю, мой друг, – с трудом ворочая языком, милостиво ответил Лантерн. – Я уже исполнил здесь свой долг… Прощайте, любезная Леонарда.

– До свидания, господин де Лантерн, – делая реверанс, ответила хозяйка, от зорких глаз которой не ускользнули уловки Коголена.

Коголен, на прощание одаривший трактирщицу восхищенным взглядом, поспешил за Лантерном, который величественно проследовал к двери.

Как только они очутились на улице, Коголен сказал:

– Вы, должно быть, тонкий дипломат, раз вам доверяют такие миссии. Вам ведь нужно передать маркизу де Сен-Мару, что дело назначено на завтра, на пять вечера?

– Точно, Бургонь мне сказал – на пять, – закивал Лантерн. – Я так полагаю, что завтра вечером состоится подписание брачного контракта…

– Значит, и свадьба не за горами, – предположил Коголен.

– Не за горами? – разразился пьяным смехом Лантерн. – Да поглядите только, все дома уже танцуют.

– Они рады, что вскоре сыграют свадьбу, – пояснил Коголен, не давая спутнику сбиться с мысли.

– Вскоре? – повторил Лантерн, с пьяной назойливостью прицепившись к одному слову. – Вскоре, вскоре… Сразу видно, мой друг, что ты вовсе не дипломат. В пять – контракт. В шесть – благословение священника. Вот так-то!

– Да ну?! – восхитился Коголен. – Вас, конечно, пригласят на свадьбу, господин де Лантерн! В таком деле жениху без вас не обойтись, это уж точно!

Лантерн уселся прямо на дорогу, упершись руками в грязную землю.

– Черт возьми! – суровым голосом изрек он. – Не хватало только, чтобы господин маркиз де Сен-Мар женился без моей помощи! Завтра – свадьба, завтра – пирушка! Слушай, друг Коголен, я приглашаю тебя на пир, я желаю, чтобы ты непременно пришел. Чтобы ты перед этой ангулемской челядью, перед Рэмбо, перед Бургонем, чтобы ты перед всеми ними… так сказать… я желаю…

– Я буду оказывать вам подобающие знаки внимания – и они все увидят, какого обращения вы заслуживаете! И невеста тоже увидит! Она, надо полагать, прехорошенькая и прелюбезная девица, не так ли? – небрежно поинтересовался Коголен.

– Чего не знаю, того не знаю, – важно ответствовал Лантерн. – Мне не довелось встречаться с дочкой герцога Ангулемского.

Коголен, который аж присел на корточки, по крохам извлекая тайну из пьяного лакея, выпрямился и пробурчал:

– Бедный мой шевалье! Нет, не я принесу ему эту горестную весть!

– Коголен! – промычал Лантерн. – Не покидай меня!

– Ни за что! – пообещал Коголен, помогая подняться своему новому другу. – Вот так! Обопритесь на мое плечо. В дорогу! Вы пригласили меня на пирушку, а куда же я должен прийти?

– Черт возьми! – воскликнул Лантерн, осененный новой идеей. – А что если мы двинем туда прямо сейчас? На пирушку! Вон туда! – он указал на один из домов, расположенных на улице Барре.

«Тот самый! – пронеслось в голове у Коголена. – Перед ним остановилась карета, за которой следил Лаффема! Все ясно! Бедный шевалье!»

– Пошли! – настаивал Лантерн. – У меня есть ключ от маленькой двери.

– Давай его сюда. Я открою, – предложил Коголен.

В течение нескольких минут Лантерн искал ключ, полученный от слуги герцога Ангулемского. Коголен помогал Лантерну столь усердно, что ключ вскоре оказался в кармане у слуги Капестана, а пьяный лакей этого даже не заметил.

– Наверное, вы потеряли этот ключ, – высказал предположение Коголен. – Я думаю, сейчас вам лучше вернуться к себе, а ключ поискать завтра, на свежую голову… Где живет ваш хозяин?

– На улице Сен-Антуан… рядом… с Фий-де-ла-Круа… – с трудом ворочая языком, пробормотал Лантерн.

Вскоре они прибыли на место. Коголен изо всех сил заколотил кулаками в дверь, которая тут же отворилась. Лантерн, сжав его на прощание в объятиях, еле слышно пролепетал:

– До завтра, мой достойнейший друг.

– До завтра… после дождичка в четверг, – ухмыльнулся преданный слуга шевалье де Капестана.