ПРЕКРАСНАЯ ПАМЯТЬ

А теперь сравним свидетельства другого высокопоставленного военного — К. С. Москаленко, занимавшего в то время пост командующего войсками Московского военного округа. В девять часов утра двадцать пятого июня (т, е, когда Берия еще не вернулся в Москву из поездки в ГДР), по телефону АТС Кремля позвонил Хрущев и спросил, имеются ли в его окружении близкие и преданные люди. На что Москаленко ответил, что такие люди имеются.

После чего Хрущев сказал, чтобы Москаленко взял с собой планы ПВО и карты, а также захватил сигары. Москаленко ответил, что заберет с собой все перечисленное, однако курить бросил еще на войне, в 1944 году. Хрущев засмеялся и сказал, что сигары могут потребоваться не те, которые он имеет в виду.

Только тогда генерал догадался, что надо взять с собой оружие. В конце разговора он сказал, что сейчас позвонит министру обороны Булганину.

Намек Хрущева на то, что надо взять с собой оружие, навел генерала на мысль, что предстоит выполнить какое-то важное задание Президиума ЦК КПСС…

Нажатием кнопки электрического сигнала Москаленко тут же вызвал офицера для особых поручений майора Юферева, начальника штаба генерал-майора Баксова, начальника политуправления полковника Зуба и сказал им: надо ехать в Кремль, взяв с собой оружие. Но так как его ни у кого не было, то командующий вызвал коменданта штаба майора Хижняка и приказал ему принести и выдать пистолеты и патроны. Так как группа была маленькая, то Москаленко позвонил начальнику штаба ВВС, бывшему начальнику штаба Московского округа ПВО генерал-майору Батицкому и предложил ему прибыть незамедлительно, имея с собой оружие.

Вскоре после этого последовал звонок министра обороны маршала Булганина, который сказал, что ему звонил Хрущев. Булганин предложил Москаленко сначала прибыть к нему. Со своей группой, уже вооруженный, Москаленко прибыл к министру. Булганин принял его одного. В разговоре с глазу на глаз министр объяснил задачу: предстоит арестовать Берию. Охрана у него в Кремле сильная и большая, преданная ему. Сколько у тебя человек? Москаленко ответил: с ним пять человек, все они фронтовики, испытанные в боях и надежные люди, преданные Коммунистической партии. Советскому правительству и народу. На что он ответил: «Это все хорошо, но очень мало людей». Тут же спросил: кого можно еще привлечь, но без промедления? Москаленко ответил: вашего заместителя маршала Василевского. Он сразу почему-то отверг эту кандидатуру. В свою очередь Москаленко его спросил, кто находится сейчас в министерстве из влиятельных военных. Булганин сказал: Жуков. Тогда Москаленко предложил его взять. Он согласился, но чтобы Жуков был без оружия.

Москаленко отмечает еще одну любопытную подробность: после ареста Берии, при очередном докладе Маленкову последний как-то сказал, что прежде чем обратиться к Москаленко, с аналогичным предложением обратились к одному из маршалов Советского Союза, но тот отказался от участия в операции. Кто этот маршал, Москаленко уточнять не стал.

Почему Хрущев обратился именно к Москаленко? Сам мемуарист на этот вопрос ответить затрудняется. Хрущев знал его только по войне, по боевым действиям на фронтах. Изредка они встречались после войны. Отношение ко мне, признавался Москаленко, в то время Хрущева также было хорошим, как и во время войны. Берию лично он не знал и ранее не встречался с ним, знал о нем только по печати. Поэтому предложение Хрущева, уточненное Булганиным, Москаленко воспринял как поручение партии, ЦК, его Президиума. Мемуарист отмечает также, что и все члены Президиума ЦК — Молотов, Маленков, Ворошилов и другие относились к нему хорошо.

И вот часов в одиннадцать дня двадцать шестого июня по предложению Булганина группа военных села в его машину и поехала в Кремль. Машина имела правительственные номера и сигналы и не подлежала проверке при въезде в Кремль. Подъехав к зданию Совета Министров, Москаленко вместе с Булганиным поднялись на лифте, а Баксов, Батицкий, Зуб и Юферев поднялись по лестнице. Вслед за ними на другой машине подъехали Жуков, Брежнев, Шатилов, Неделин, Гетман, Пронин. Неужели и Брежнев? Получается — да. Всех Булганин провел в комнату ожидания при кабинете Маленкова, затем оставил военных и ушел в кабинет к Маленкову.

"Через несколько минут вышли к нам Хрущев, Булганин, Маленков и Молотов, — вспоминает Москаленко, — Они начали нам рассказывать, что Берия в последнее время нагло ведет себя по отношению к членам Президиума ЦК, шпионит за ними, подслушивает телефонные разговоры, следит за ними, кто куда ездит, с кем члены Президиума встречаются, грубит всем и т, д. Они информировали нас, что сейчас будет заседание Президиума ЦК, а потом по условленному сигналу, переданному через помощника Маленкова — Суханова, нам нужно войти в кабинет и арестовать Берию. К этому времени он еще не прибыл. Вскоре они ушли в кабинет Маленкова. Когда все собрались, в том числе и Берия, началось заседание Президиума ЦК КПСС.

Хотя заседание длилось недолго, нам казалось наоборот, очень долго. За это время каждый из нас пережил, передумал многое. В приемной все время находилось человек 15-17 людей в штатской и военной одежде. Это порученцы и лица, охраняющие и прикрепленные. А больше-всего это люди от Берии. Никто, конечно, не знал и не предугадывал, что сейчас произойдет, все беседовали на разные темы".

Примерно через час, то есть в тринадцать, раздались условленные звонки, о которых уже говорил Жуков, и «пять человек вооруженных, шестой т. Жуков» (так у Москаленко. — Н. З.) быстро вошли в кабинет, где шло заседание. Маленков объявил: «Именем советского закона арестовать Берию». По версии Москаленко, все обнажили оружие (помните, у Жукова — на всех было два пистолета). «Я направил его (пистолет) прямо на Берию и приказал ему поднять руки вверх, — свидетельствует Москаленко. — В это время Жуков обыскал Берию, после чего мы увели его в комнату отдыха Председателя Совета Министров, а все члены Президиума и кандидаты в члены остались проводить заседание, там же остался и Жуков».

По версии Жукова, приказ поднять руки вверх отдавал он. В интерпретации Москаленко, как видим, именно он выступает в качестве главного действующего лица, а Жуков лишь обыскал оторопевшего Берию. В чем нет разночтений, так это по поводу портфеля Берии, в котором обнаружили лист бумаги, весь исписанный красным карандашом: «Тревога, тревога, тревога». Видимо, когда начали о нем разговор на заседании, он сразу почувствовал опасность и имел в виду передать этот лист охране Кремля, — делает догадку Москаленко.

Он же приходит к заключению: по реакции присутствовавших никто, наверное, кроме членов Президиума Булганина, Маленкова, Молотова и Хрущева, не ожидал ареста Берии.

После всего происшедшего заседание длилось еще минут пятнадцать-двадцать, потом все члены Президиума ЦК и Жуков уехали домой. Сторожить Берию в комнате отдыха Председателя Совета Министров остались Москаленко, Батицкий, Баксов, Зуб и Юферев. Снаружи, со стороны приемной, двери охраняли Брежнев (вот неожиданность!), Гетман, Неделин, Пронин и Шатилов.

Берия нервничал, пытался подходить к окну, несколько раз просился в уборную, и все пятеро генералов с, обнаженным оружием сопровождали его туда и обратно. Картинка была еще та! По словам Москаленко, видно было, что Берия хотел как-то подать сигнал охране, которая всюду и везде стояла в военной форме и в штатском платье, но с оружием.

Правда, непонятно, почему многочисленная охрана спокойно смотрела на то, как пятеро вооруженных генералов водили ее начальника по кремлевским коридорам до туалета и обратно. Тут с памятью у мемуариста, наверное, не все в порядке. Хотя не исключено, что заговорщики уже заменили кремлевских охранников на своих людей.

Караулили Берию довольно долго. Ждали темноты, чтобы вывезти Берию из Кремля незаметно. Все были голодны, и Суханов, помощник Маленкова, организовал для генералов бутерброды и чай.

В ночь с 26 на 27 июня, примерно около 24 часов, с помощью Суханова, помощника Маленкова, Москаленко вызвал пять легковых машин «ЗИС-110» с правительственными сигналами и послал их в штаб Московского округа ПВО по улице Кирова. К тому времени по распоряжению Москаленко было подготовлено тридцать офицеров-коммунистов штаба округа под командованием начальника оперативного управления полковника Ерастова. Все они были вооружены и привезены в Кремль без проверки на пяти машинах и, как только прибыли, сразу же заменили охрану в Кремле внутри здания, где под охраной находился Берия. После этого, окруженный охраной, он был выведен наружу и усажен в машину «ЗИС-110» на заднее сиденье. Там же сели сопровождавшие его вооруженные Батицкий, Баксов, Зуб и Юферев. Сам Москаленко сел в эту машину спереди, рядом с шофером. В другую машину были посажены шесть прибывших офицеров из ПВО. Двумя этими машинами военные проехали без остановок через Спасские ворота и повезли Берию на гарнизонную гауптвахту Москвы…

На следующий день, то есть в субботу, двадцать седьмого июня, когда Москаленко вместе с Батицким, Гетманом и другими генералами был в канцелярии гауптвахты, туда приехали заместители Берии генерал-полковники Круглов и Серов. Они доложили, что прибыли по приказанию Хрущева и Маленкова для того, чтобы совместно с Москаленко вести следствие по делу Берии.

Москаленко почувствовал себя неловко — ведь им предписывалось вести дело в отношении их начальника.

— Хорошо, — сказал армейский генерал. — Пусть будет так. Но тогда на допросе должны присутствовать Батицкий и Гетман.

Серов и Круглов категорически и наотрез отказались от этого предложения.

Спорили долго, но к общему знаменателю не пришли. Тогда Москаленко позвонил Маленкову.

В кабинете его не было. В приемной ответили, что все члены Президиума в Большом театре на премьере Ю. Шапорина «Декабристы».

Москаленко позвонил туда и попросил к телефону Маленкова либо Хрущева. Подошел Маленков. Выслушав доклад, он попросил подождать. Через пару минут Москаленко услышал его голос:

— Все трое приезжайте сюда.

Во время антракта в особой комнате Большого театра собрался весь Президиум ЦК.

Серов и Круглов доложили, что Москаленко и его генералы неправильно обращаются с Берией, порядок содержания его неверный, Москаленко не хочет вести с ними следствие.

Дали слово Москаленко. Он сказал:

— Я не юрист и не чекист, как обращаться с Берией, не знаю. Я воин и коммунист. Вы мне сказали, что Берия враг нашей партии и народа. Поэтому все мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но если я в чем-то и не прав, подскажите, и я исправлю.

Маленков сказал:

— Действия товарища Москаленко правильны. Президиум ЦК их одобряет.

Хрущев дополнил:

— Следствие будет вести вновь назначенный Генеральный прокурор Руденко в присутствии товарища Москаленко…

После этих слов Серов и Круглов вышли, а Москаленко предложили сесть… за стол и выпить рюмку вина за хорошую, успешную и, как сказал Маленков, чистую работу.

Поведение Серова и Круглова несколько озадачило и встревожило Москаленко. Ему через месяц-два после ареста Берии начали поступать анонимные письма с угрозами расправиться. Часть этих писем он уничтожал, часть посылал Серову, который стал председателем КГБ.

После возвращения из Большого театра Москаленко с товарищами перевели Берию во двор штаба МВО, в бункер, заглубленный в землю, сделанный как временный командный пункт штаба округа.

Двадцать девятого июня к Москаленко прибыл новый Генеральный прокурор Руденко, и они вместе в течение шести месяцев день и ночь вели следствие. Оно шло трудно и тяжело.

Двадцать третьего декабря 1953 года Берия был осужден и расстрелян, а его труп сожжен.

Через день, двадцать пятого декабря, Москаленко был вызван к министру обороны Булганину. Он предложил написать реляцию на пять человек — Батицкого, Юферева, Зуба, Баксова и Москаленко для присвоения звания Героя Советского Союза. Первым трем первичного, а последним двум второго. Москаленко, по его словам, категорически отказался это сделать, мотивируя тем, что они ничего такого не совершили. Булганин, однако, сказал: ты не понимаешь, ты не осознаешь, какое большое, прямо революционное дело вы сделали, устранив такого опасного человека, как Берия, и его клику. Москаленко вторично отказался делать такое представление. Тогда Булганин предложил написать реляции на несколько человек для награждения орденами Красного Знамени или Красной Звезды.

История повторяется: в августе 1991 года, празднуя победу над участниками попытки государственного переворота, тогдашний мэр Москвы, профессор и демократ Гавриил Попов предложил присвоить Борису Ельцину звание Героя Советского Союза.

ВСЕ НЕ ТАК

В постсоветское время вдруг заговорил, нарушив многолетнее молчание, сын Лаврентия Павловича Берии Серго.

По его утверждению, отец был убит двадцать шестого июня пятьдесят третьего года без суда и следствия. И вовсе не в Кремле, как под хмельными парами рассказывал Хрущев.

Заседание в Кремле действительно намечалось, но его почему-то отложили. Лаврентий Павлович уехал домой обедать. Примерно в полдень в кабинете Бориса Львовича Ванникова, генерал-полковника, впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, а тогда ближайшего помощника Берии по атомным делам, раздался звонок. Серго Лаврентьевич находился в кабинете Ванникова — работал над докладом правительству о готовности к испытаниям.

Звонил летчик-испытатель Ахмет-Хан Султан, дважды Герой Советского Союза. С ним и с Сергеем Анохиным, тоже Героем Советского Союза, замечательным летчиком-испытателем, Серго в те годы работал вместе и сошелся близко.

— Серго! — сказал Ахмет-Хан Султан. — У вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе надо бежать, Серго! Мы поможем…

У них действительно была эскадрилья, и особого труда скрыться, скажем, в Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии Серго не раз убеждался, что эти летчики — настоящие друзья.

Что налицо заговор против отца, Серго, по его словам, понял сразу. Иначе чем могла быть вызвана перестрелка в доме? Об остальном можно было только догадываться. Но что значило бежать в такой ситуации? Если отец арестован, побег — лишнее доказательство его вины. И почему и от кого должен бежать сын, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, Серго ответил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову.

Из Кремля вместе с ним поехали на Малую Никитскую, где жил Берия. Это неподалеку от площади Восстания. В одноэтажном особняке дореволюционной постройки три комнаты занимал сам Берия, две — Серго со своей семьей.

Когда они подъехали со стороны улицы, ничего необычного не заметили, а вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера. Позднее Серго приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле их дома, но сам он видел только два бронетранспортера и солдат. Сразу же бросились в глаза разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно стреляли… Охрана личная у отца была — по пальцам пересчитать. Не было, разумеется, и настоящего боя. Все произошло неожиданно и мгновенно.

Встреча Серго с отцом намечалась на четыре часа. Ванников тоже должен был принять в ней участие. Но она не состоялась.

Внутренняя охрана в дом их не пропустила. Ванников потребовал объяснений, пытался проверить документы у военных, но Серго уже все понял. Отца дома не было. Арестован? Убит? Когда возвращались к машине, услышал от одного из охранников: «Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого брезентом…»

В Кремль возвращались молча. Серго думал о том, что только что услышал. Кто лежал на носилках, накрытых брезентом? Спешили вынести рядового охранника? Сомнительно.

Со временем он разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели те носилки…

Подтверждением этой версии служит рассказ одного из офицеров кремлевской охраны Сергея Павловича Красикова, который дежурил в день ареста Берии на Спасских воротах. Так вот, этот офицер собственными глазами видел выезжавшую из Кремля машину с улыбавшимся Берией — днем! А не «ближе к полуночи», как утверждал Москаленко.

— Только принял пост, — рассказывает Красиков, — вижу — от здания правительства вдоль Кремлевской стены ко мне бежит Серов. Тогда еще не было между Кремлевской стеной и зданием четырнадцатого корпуса разделительной металлической ограды и ворот. Подбежал, командует: «Отсеки машину охраны Берии от кортежа и прикажи вернуться в гараж». Я ему говорю: «Они не исполнят моего приказа, товарищ генерал. Я остановлю, а вы приказывайте, что следует им исполнять».

Едва успели обменяться этими словами, как из-за угла административного здания на бешеной скорости вынеслась кавалькада правительственных машин. Автомобили прикрытия с асами-шоферами экстракласса, точно соревнуясь друг с другом в лихости езды и нарушении правил дорожного движения, пытались сесть на хвосты автомашинам своих охраняемых.

Красиков включил зеленый свет на выезд и пропустил машину Хрущева. В ней на заднем сиденье были Никита Сергеевич, Маленков, Булганин. А на откидном стульчике в накинутом на плечи пиджаке — Лаврентий Павлович! Все четверо весело улыбаются, точно только что услышали веселый анекдотец.

Подняв жезл в положение "Внимание! ", Красиков пригасил скорость автомашин, а автомобиль прикрытия Берии, пытавшийся на высокой скорости обойти колонну слева, остановил. Офицеры бериевской охраны кроют Красикова самыми непотребными словами, но шофер сажает машину на тормоза и получает строгий приказ Серова срочно вернуться в гараж особого назначения. Приказ безоговорочно выполняется.

— Не исключено, что мирно беседовавшая четверка членов правительства, — высказывает предположение Красиков, — проследовала на машинах во двор особняка Берии и там либо арестовала, либо уничтожила всесильного соперника. Ибо охрана Берии была Серовым отсечена. Но что именно они выехали из Спасских ворот вчетвером в одной машине, я готов поклясться хоть перед Богом.

По рассказу этого офицера кремлевской охраны, Берия в сговоре с бывшим командующим Московским военным округом генералом Артемьевым и комендантом Москвы генералом Синиловым намеревался арестовать членов Президиума ЦК в Большом театре, на премьере оперы Шапорина «Декабристы». Он даже вызвал в Москву несколько воинских соединений, в том числе танковую колонну, чтобы окружить Большой театр и вынудить членов Президиума ЦК принять его условия.

Но об этом проведалаармейская разведка и проинформировала Маленкова. Одна танковая колонна по Минскому шоссе двигалась к Москве. Чтобы остановить танкистов, направили четырех сотрудников восемнадцатого отделения Главного управления охраны. «Победа» с кремлевскими стражами встретилась с головным танком как раз напротив панорамы «Бородинская битва».

Старший колонны отказался отвечать на вопросы и пригрозил смять «Победу» в консервную банку, если она не оавободит путь. Отменить приказ о движении к Большому театру может только действующий Маршал Советского Союза.

По легенде, которую любят рассказывать до сих пор ветераны Главного управления охраны, колонну остановил маршал Ворошилов. В ту пору он был Председателем Президиума Верховного Совета СССР. Одевшись в маршальскую форму, он на машине прибыл к станции метро «Маяковская», куда уже подошла танковая колонна. Ворошилов развернул ее в обратном направлении.

Генеральный прокурор Руденко, выясняя у заместителя Берии генерала Масленникова причину ввода войск в Москву, дал ему понять, что он, как и его шеф, ответственен за организацию заговора против правительства. Боясь ареста и допросов, Масленников застрелился.

Масленников, который при Берии командовал внутренними войсками, действительно застрелился. Ситуация повторилась в августе 1991 года, когда покончил с собой министр внутренних дел СССР Борис Пуго, который тоже вводил войска в столицу по решению ГКЧП.

С этой версией можно было бы согласиться, если бы не одна мелочь: внутренние войска МВД СССР, которые возглавлял Масленников, танков на вооружении не имели.

ЕЩЕ ОДИН СВИДЕТЕЛЬ

Как видим, ни у Жукова, ни у Москаленко, ни у Зуба (полковника, в то время начальника политуправления Московского военного округа, его свидетельства о тех событиях тоже опубликованы) о войсковых маневрах упоминаний нет. А как у военных рангом помельче? Записки «крупняка», скорее всего, предварительно читали «наверху». Может, у кого-либо из чинов поменьше проскочили интересующие нас сведения?

Конечно, неблагодарная это работа — перелопатить многие десятки сборников военных воспоминаний, газетных подшивок. Но что поделаешь — охота, как говорится, пуще неволи.

И, представьте себе, нашел. Рассказ А. Скороходова, тогда подполковника, о том, как их гвардейский зенитный артиллерийский полк, находившийся в подмосковном поселке, «готовили на войну» с Берией.

Это произошло двадцатого июня 1953 года. Обратили внимание на дату? День, как обычно, шел по установленному распорядку. Скороходов, замещавший командира полка, уехавшего в отпуск, составлял план штабных тренировок на предстоящий месяц. Потом пошел пообедать. Успел съесть тарелку борща, как его срочно вызвали на КП. В телефонной трубке он услышал знакомый голос начальника штаба артиллерии округа полковника Гриба:

— Сейчас же снарядите машину с тридцатью автоматчиками и тремя офицерами. Всем выдать по полному боекомплекту. Через два часа быть в штабе округа. О выезде доложите!

Команду Скороходов выполнил через полчаса, взяв солдат в полковой школе. И сразу же новое приказание — выслать еще одну машину и тоже с тридцатью автоматчиками.

Между тем новый приказ:

— Развернуть батареи на огневых позициях, действовать по плану боевой тревоги!

Вой сирены привел в движение весь военный городок. Главный пост молчит, никаких донесений о появлении воздушных целей не передает. Из жилых домов выбегают офицеры. Солдаты под дружный вскрик «раз-два, взяли…» выкатывают из парка тяжелые пушки. Поступает и новое приказание: объявить боевую тревогу батареям, находящимся в лагере, на стрельбище.

Скороходов повел колонну сам. Сержант на проходной широко открыл ворота, полк трогается и сразу же останавливается.

По шоссе мимо артиллеристов стремительно проносится головной танк. «Тридцатьчетверка» на большой скорости идет в сторону Москвы, из глушителя вылетает чернью дым, пушка и пулемет расчехлены, в открытой башне видна фигура танкиста в шлеме и черном комбинезоне. За ним движется большая колонна машин. Истошный рев моторов, дымный чад, резкий запах солярки. Неужели опять война? А может, это Берия стягивал к столице войска МВД для захвата власти? Но ведь танков-то они не имели…

Наконец, и машины Скороходова выезжают на шоссе. Первая позиция недалеко — десяток километров. Дорога идет мимо двухэтажной дачи, обнесенной высоким забором с рядами колючей проволоки поверх. Ворота ее закрыты наглухо, но кажется, что в глазок кто-то зорко наблюдает. Более года назад командир дивизии запретил ездить мимо этой таинственной дачи. Теперь Скороходов посчитал обстоятельства чрезвычайными и повел колонну по «запрещенной» дороге. Неожиданно метров через двести перед головной машиной как из-под земли появляются двое военных. Один — полковник в кителе с погонами войск МВД, другой — молоденький лейтенант в гимнастерке, тоже «малиновый», с автоматом на груди. Низенький, плотный полковник с красным от жары лицом встает поперек дороги, подняв руку.

— Немедленно возвращайтесь в свои казармы. Я уполномочен от имени правительства передать войсковым частям — все приказания отменяются.

И он разводит руки в стороны, показывая, что двигаться дальше можно, только переехав через него.

— Я получил приказ от своего командира и буду выполнять, пока он сам его не отменит, — кричит Скороходов.

— Вы ответите за свое преступление! — Полковник свирепеет от бешенства. — Я вас предупреждаю… Немедленно поворачивайте назад в казармы!

И он оборачивается, будто за ним стоит по меньшей мере рота солдат с пулеметами, а не один неуверенно топчущийся лейтенант.

Малиновые петлицы и полковничьи погоны в те годы могли быть причиной крупных неприятностей, но Скороходов действовал строго по уставу и чувствовал себя абсолютно правым.

— С дороги, полковник! Я выполняю приказ. Не то сейчас вызову солдат и уберу вас силой!

Скороходов кивнул водителю, машина тронулась, полковник отскочил на обочину, бессильно грозя кулаком.

Вскоре батарея втянулась на огневую позицию. Объявили боевую тревогу. Все пришло в движение, расчеты снимали пушки с крюков тягачей, закатывали в подготовленные окопы. Раздалось тарахтенье подвижной электростанции, у оптической трубы уже стоял разведчик и внимательно оглядывал небо, ожидая увидеть надвигающуюся армаду самолетов. Но голубое небо по-прежнему было чистым.

Скороходов доложил начальнику штаба артиллерии, что три батареи уже заняли огневые позиции. В ответ — новый приказ:

— На все огневые позиции батарей завезти по полному комплекту боеприпасов. Открыть склады, взять снаряды…

По радио передают самые мирные известия — гдето убирают урожай, играют в футбол. Клавдия Шульженко поет о любви. А полк занял боевые позиции около Москвы.

Так в боевой готовности провели три дня. Наконец с КП округа дали «отбой», и все батареи, кроме дежурных, возвратились в городок.

Только второго июля дошел слух: всему причиной был Берия.

Скороходову в то время дважды приходилось приезжать в штаб Московского военного округа, на территории которого находился бункер с именитым арестантом. В октябре пятьдесят третьего года, когда Скороходов вместе со своим командиром дивизии приехал туда в первый раз, их машину, полевой «газик», остановили на углу. Дальше пошли пешком.

Вход в штаб напоминал чем-то известную фотографию Смольного в 1917 году. На площадке с колоннами стояли два станковых пулемета с заправленными лентами, около них сидели на табуретках по два пулеметчика. У пропускной «вертушки», помимо дежурного контролера, стояли еще по два автоматчика. Справа в стене портала — окошко бюро пропусков, и возле него вооруженные солдаты.

Темное ночное небо нависало над Москвой. Но большой четырехугольный двор, обрамленный зданием старинной архитектуры, был ярко освещен прожекторами, установленными на стволах деревьев. Прожекторы выбеливали каждый камешек на дорожках, скамейки и низкую чугунную ограду, окружавшую небольшое возвышение в центре. Командир дивизии незаметно показал Скороходову глазами на невзрачный холмик, и подполковник понял, что это и есть тот бункер, куда запрятали всемогущего Берию.

Скороходов на всю жизнь запомнил подробность: во всех четырех углах двора стояли танки в полной готовности. В каждом — танкисты в походных шлемах и черных комбинезонах.

Во второй раз Скороходов был в штабе недели через две. В охране ничего не изменилось. По-прежнему было очень тревожно. Много времени спустя полковник Зинкин, бывший рядовым караульным в команде генерала Батицкого, рассказывал:

— Поганая была работа, наверное, за все годы службы не было так погано. Редкий мерзавец попался, вел себя исключительно нагло. Приходилось стоять у двери — там окошко. Эта тварь и ругалась, и запугивала, и, можешь себе представить, бабу требовала! Такая пакость!

Шло время, и история с арестом Берии не то что забывалась, а в насущных заботах отходила на второй план. И все-таки, признается Скороходов, то одна, то другая мысль возникала в голове.

Зачем, скажем, Хрущеву нужно было поднимать войска противовоздушной обороны столицы? Ведь в частях, подчиненных непосредственно Берии, не было авиации. Видно, Хрущев не сбрасывал со счетов и того, что у Берии в войсках МВД и госбезопасности было немало искренних сторонников, отнюдь не механически, а вполне сознательно защищавших хорошо отлаженную к тому времени карательную систему.

Скороходов пишет, что суд над Берией проходил в том же бункере. Председательствовал маршал Конев. Суд продолжался недолго, и приговор был приведен в исполнение в том же бункере, а труп казненного сожжен.