- Я думаю, можно попросить ее больше так не делать.
      - Также у нас принято не выходить на улицу после того, как в доме погасили свет, - продолжал Гортон, - а я не раз видел, как она среди ночи шла в лес. И шла очень тихо, явно надеясь, что ее никто не услышит.
      Торны задумались, сказанное очень удивило их.
      - Это как-то странно... - пробормотал Джереми.
      - И еще одно деликатное дело. Вы уж меня извините, - сказал Гортон, но мы заметили, что она не пользуется туалетной бумагой. Мы не меняли рулон в ее кабинке с тех пор, как она появилась.
      На заднем сиденье Торны переглянулись. История становилась непонятной.
      - Я думаю, что она делает это в лесу, что совсем не похоже на поведение цивилизованного человека.
      Наступило молчание. Торны были ошеломлены.
      - И еще одно, сэр. Еще одно плохо.
      - Что еще, Гортон? - со страхом спросил Торн.
      - Она заказывает по телефону разговоры с Римом.
      Закончив свою речь, Гортон отыскал свободное место между машинами и быстро выехал из пробки. Пейзаж замелькал перед глазами. Катерина и Торн тихо переговаривались, изредка поглядывая друг на друга.
      - Сегодня она вела себя вызывающе, - сказала Катерина.
      - Ты хочешь ее уволить?
      - Не знаю. А ты?
      Торн пожал плечами.
      - Похоже, что Дэмьен к ней привык.
      - Я знаю.
      - С этим надо считаться.
      - Да, - вздохнула Катерина. - Конечно.
      - Но ты можешь ее уволить, если хочешь.
      Катерина помолчала немного.
      - Я думаю, она сама уйдет.
      Дэмьен сидел между ними, уставившись в пол; Машина въезжала в город.
      Церковь Всех Снятых была гигантским строением. Здесь слились воедино элементы архитектуры XVII, XVIII, XIX и XX веков. Огромные входные двери были всегда открыты, внутри днем и ночью горел свет. Сегодня лестница, ведущая к дверям, была покрыта ковром цветов, и по обе ее стороны стояли торжественно одетые шафера. На торжество собралось множество людей, и охранники с трудом сдерживали толпу. Это отнимало много времени, и лимузинам пришлось выстроиться в цепочку в ожидании своей очереди. Они подъезжали к дверям церкви и высаживали пассажиров.
      Лимузин Торнов из-за опоздания оказался позади остальных машин. Здесь охраны не было, и люди окружили машину, бесцеремонно заглядывая внутрь. Автомобиль медленно продвигался вперед, а толпа все сгущалась. Задремавший Дэмьен очнулся, и его испугали люди, заглядывающие в окна. Катерина прижала мальчика к себе и посмотрела вперед. Людей становилось все больше, они уже начали толкать машину. Уродливая голова гидроцефала приблизилась к окошку, и он начал стучать по стеклу, как будто просился в машину.
      Катерина отвернулась, ей стало нехорошо, а урод расхохотался и понес какую-то чушь.
      - Боже мой, - сказала Катерина, поборов тошноту. - Что здесь происходит?
      - Затор на целый квартал, - ответил Гортон.
      - Объехать никак нельзя?
      - Машины стоят бампер к бамперу и сзади, и спереди.
      Стук по стеклу продолжался, и Катерина закрыла глаза, пытаясь не слышать все усиливающийся неприятный звук.
      - Неужели никак нельзя отсюда выбраться? - взмолилась она.
      Дэмьен тоже разделял тревогу матери, в его глазах появилось беспокойство.
      - Все хорошо... все в порядке, - успокаивал малыша Торн, заметив его тревогу. - Эти люди нас не обидят, они только хотят посмотреть, кто сидит в машине.
      Но глаза ребенка начали расширяться от ужаса, только смотрели они не на толпу, а выше, - на поднимающийся совсем рядом шпиль церкви.
      - Не надо бояться, Дэмьен, - сказал Торн. - Мы идем смотреть свадьбу.
      Страх ребенка усиливался, лицо его напряглось. Машина неумолимо приближалась к церкви.
      - Дэмьен...
      Торн взглянул на Катерину, не спускавшую глаз с ребенка. Лицо Дэмьена стало совсем каменным, он весь сжался, хотя толпа давно отступила, и перед ними предстал величественный собор.
      - Все в порядке, Дэмьен, - шепнула Катерина. - Люди уже ушли...
      Но взгляд ребенка был по-прежнему устремлен на церковь, а в глазах застыл страх.
      - Что с ним случилось? - резко спросил Торн.
      - Не знаю.
      - Что с тобой, Дэмьен?
      - Он перепуган до смерти.
      Катерина протянула мальчику руку, и он вцепился в нее, с отчаянием заглядывая в глаза то ей, то Торну.
      - Это всего лишь церковь, дорогой, - напряженно выговорила Катерина.
      Мальчик резко отвернулся. Губы у него пересохли, он начал впадать в панику: дыхание стало прерывистым, кровь отхлынула от лица.
      - Боже мой! - ахнула Катерина.
      - Ему нехорошо?
      - Он весь как лед. Холодный как лед!
      Лимузин резко затормозил у церкви, дверца распахнулась: один из шаферов протянул руку Дэмьену, и тот забился в ужасе, вцепившись в платье Катерины.
      - Дэмьен! - закричала Катерина. - Дэмьен!
      Она пыталась разжать его пальцы, но он держался за платье со все большим отчаянием.
      - Джереми! - Катерина теряла самообладание.
      - Дэмьен! - крикнул на него Торн.
      - Он рвет мое платье!
      Торн наклонился к ребенку, но мальчик еще сильнее вцепился в мать, царапая ее по лицу, хватаясь за волосы, отчаянно пытаясь удержаться.
      - Помогите! Боже! - взвизгнула Катерина.
      - Дэмьен! - заорал Торн, тщетно пытаясь оторвать ребенка. - Дэмьен! Отпусти!
      Дэмьен от ужаса пронзительно закричал. Собралась толпа, с любопытством наблюдающая за их схваткой. Гортон, пытаясь как-то помочь, повернулся с переднего сиденья и попытался подтолкнуть его, чтобы вытащить на улицу. Но ребенок превратился в настоящего зверя, он орал, а его пальцы с острыми ногтями вонзились в лицо и голову Катерины. Ему удалось даже вырвать изрядный клок ее волос.
      - Уберите его! - закричала Катерина.
      В ужасе она начала бить Дэмьена, пытаясь вывернуть руку, вцепившуюся ей в лицо. Резким движением Торн оторвал ребенка, схватил его в охапку и прижал к себе.
      - Поехали! - крикнул он, задыхаясь, Гортону. - Поехали отсюда!
      Ребенок продолжал биться. Гортон захлопнул двери, лимузин рванулся вперед.
      - Боже мой, - всхлипывала Катерина, обхватив голову руками. - Боже... мой...
      Лимузин двигался вперед, и судороги ребенка постепенно стихали, его голова запрокинулась в полном изнеможении. Гортон выехал на шоссе, и через несколько минут в машине наступила тишина. Глаза у Дэмьена горели, на лице проступили капельки пота. Торн все еще не отпускал его руки. Рядом сидела потрясенная Катерина, с растрепанными волосами, один ее глаз совсем закрылся. Ехали молча, никто не осмеливался заговорить.
      Приехав в Пирфорд, они отвели Дэмьена в его комнату и немного посидели с ним. Лоб ребенка был холодный, и врача вызывать не пришлось. Дэмьен старался не смотреть на них: он, похоже, и сам испугался того, что натворил.
      - Я позабочусь о нем, - спокойно сказала миссис Бэйлок, войдя в комнату.
      Увидев ее, Дэмьен немного успокоился.
      - Он очень перепуган, - сказала Катерина.
      - Он не любит церковь, - ответила служанка. - Я же хотела повести его в парк.
      - Он стал... совсем диким, - произнес Торн.
      - Он просто рассердился. - Миссис Бэйлок прошла вперед и взяла Дэмьена на руки. Он прижался к ней, а Торны молча наблюдали. Затем медленно вышли из комнаты...
      - Здесь что-то не так, - сказал ночью Гортон своей жене.
      Она молча выслушала его рассказ о том, что произошло днем.
      - Что-то не так с этой миссис Бэйлок, - продолжал он, - и что-то не то с этим мальчиком, и что-то не то во всем этом доме.
      - Ты слишком серьезно все воспринимаешь, - ответила она.
      - Если бы ты это видела, то поняла бы меня.
      - Детская вспышка раздражительности.
      - Звериная вспышка.
      - Он очень горяч, вот и все.
      - С каких это пор?
      Она покачала головой и не ответила.
      - Ты заглядывала когда-нибудь ему в глаза? - спросил Гортон. - Все равно как на зверя смотришь. Эти глаза наблюдают. Они ждут. Они ведают то, чего не знаешь ты. Они помнят места, в которых мы никогда не бывали.
      - Опять ты со своими суеверными страхами.
      - Подожди, и увидишь сама, - убеждал ее Гортон. - Здесь происходит что-то дурное.
      - Что-то дурное происходит везде.
      - Мне все это не нравится, - мрачно сказал он. - Я думаю, нам надо отсюда уехать.
      В это время Торны сидели во внутреннем дворике. Было уже поздно. Дэмьен спал. Они молчали и смотрели в ночь. Лицо у Катерины припухло, виднелись кровоподтеки, и она ритмично прижимала к больному месту салфетку, смачивая ее время от времени теплой водой из кувшина, который стоял рядом.
      - Ну, - сказала она наконец, - самое лучшее, что можно сделать с плохим днем, это покончить с ним. Я иду спать.
      - Я еще немного посижу и приду.
      Шаги жены затихли, и Джереми остался наедине со своими мыслями.
      Он смотрел на лес, но вместо него видел госпиталь в Риме, себя, стоящим у стеклянной перегородки и давшим согласие на усыновление ребенка. Почему он не расспросил о матери Дэмьена? Кто она? Откуда? Кто отец ребенка, и почему он не пришел? За эти годы он делал некоторые предположения, которые усмиряли его страхи. Возможно, настоящая мать Дэмьена была простой крестьянской девушкой, религиозной, и поэтому пришла рожать в католический госпиталь. Это был дорогой госпиталь, и она, не имея связей, не смогла бы туда попасть. Возможно, она была сиротой, а ребенок родился вне брака, - этим объяснялось и отсутствие отца. Что еще надо было знать? Что еще могло иметь значение? Ребенок родился подвижный, красивый и "совершенно здоровый".
      Торн не привык сомневаться в своих поступках и обвинять себя, его мозг упорно настаивал на том, что он все сделал правильно. Тогда он был в отчаянии. Будучи чересчур ранимым и чувствительным, он мог легко поддаться внушению. Возможно, он поступил неправильно. Может быть, следовало узнать побольше?
      Ответа на эти вопросы Торн так и не получил.
      Только маленькая горстка людей знала их, но теперь они были разбросаны по всему земному шару. Сестра Тереза, отец Спиллетто, отец Тассоне. Только они знали. Лишь на их совести лежала эта тайна. Во мраке той далекой ночи они занимались своим делом, гордые тем, что избрали именно их. За всю историю Земли проделать подобное пытались лишь дважды, но лишь сейчас все должно было получиться. Их было трое, дело продвигалось безукоризненно, и ни одна живая душа не ведала о происходящем здесь. После рождения Дэмьена сестра Тереза подготовила его: вывела депилятором шерсть с рук и лба, припудрила его, чтобы дитя выглядело хорошо к тому моменту, когда появился Торн. Волосы на голове у новорожденного были очень густые, как они и рассчитывали, при помощи фена она распушила их, проверив сначала, есть ли на скальпе родинка. Торн никогда не увидит ни сестру Терезу, ни более мелкую фигуру - отца Тассоне, который тем временем в подвале укладывал в корзины два тела, чтобы увезти их. Первое тело принадлежало ребенку Торна - он замолчал прежде, чем успел закричать, второе - матери того, кто выжил. Снаружи ждал грузовик, готовый увезти трупы в Черветери, где в тишине кладбища Сент-Анджело у гробниц уже ждали могильщики.
      План разрабатывался обществом дьяволопоклонников, и Спиллетто был главным. Он выбирал соучастников с большой осторожностью. Сестра Тереза вполне удовлетворяла его, но в последние минуты Спиллетто стал беспокоить отец Тассоне, чья вера рождена была страхом. В последний день он проявил нерешительность, что заставило Спиллетто задуматься. Тассоне был энергичным, но энергия его направлялась на себя самого, он делал все на грани отчаяния. Тассоне забыл о важности их миссии, и вместо этого полностью отдался своей роли. Такое самосознание вело к возбуждению, и Спиллетто хотел вывести Тассоне из игры. Если один из них не выдержит, то отвечать придется всем троим. Но самое главное, это отложится еще на тысячу лет.
      В конце концов Тассоне оправдал себя, преданно и усердно выполняя работу, и даже справился со случайностью, которую никто не мог предвидеть. Когда корзину грузили в машину, ребенок не был мертв и издавал звуки. Быстро сняв корзину, Тассоне вернулся с ней в подвал госпиталя и постарался, чтобы ребенок больше никогда не произнес ни звука. Содеянное сильно потрясло его. Но он сделал это, а остальное было неважно.
      В ту ночь все вокруг казалось обычным: доктора и сестры выполняли свои ежедневные обязанности, ничуть не подозревая о том, что произошло совсем рядом. Все было сделано с тщательной осторожностью, и никто, в особенности Торн, не смог бы ничего узнать.
      Он сидел во внутреннем дворике и смотрел в ночь. Вдруг Торн осознал, что Пирфордский лес больше не вызывает у него дурных предчувствий. Теперь лес казался мирным, а сверчки и лягушки создавали обычный шум, успокаивающий и наводящий на размышление о том, что жизнь везде шла своим естественным путем. Джереми перевел взгляд на дом, на комнату Дэмьена. Там горел ночник, и Торн представил себе лицо спящего мальчика. Сейчас, на исходе этого страшного дня, стоило посмотреть на Дэмьена. Джереми поднялся, погасил лампу и направился в спящий дом.
      Внутри было совсем темно, тишина звенела в ушах. Торн ощупью отыскал лестницу и поднялся наверх. Он тщетно попытался нащупать выключатель и прошел дальше. Все вокруг него навевало сон, и Джереми медленно продвигался вдоль стены, затем повернул за угол коридора. Впереди находилась комната Дэмьена, слабый отсвет ночника выползал из-под двери. Торн остановился как вкопанный: ему показалось, что он услышал звук. Этот звук походил на вибрацию или глухой рокот, который сразу же прекратился, прежде чем Торн успел в нем разобраться. Снова воцарилась полная тишина. Торн собрался шагнуть вперед, но звук повторился, на этот раз громче, отчего сердце Джереми чуть не взорвалось от собственного стука. Он глянул вниз и увидел глаза. Дыхание перехватило, и Торн, окаменев, прижался к стене; рычание усилилось, и из тьмы возникла собака, как страж бросившаяся к двери ребенка. Глаза сверкали, уставившись на него, рычание не прекращалось.
      - Ну... ну, - выговорил Торн срывающимся голосом, и от звука его зверь сжался, готовясь к прыжку.
      - Спокойно, - сказала миссис Бэйлок, выходя из своей комнаты. - Это хозяин дома.
      Собака сразу успокоилась, напряжение рассеялось. Миссис Бэйлок дотронулась до выключателя, и коридор тут же наполнился светом. Торн, уставившись на собаку, затаил дыхание.
      - Что... это? - выдавил он.
      - Сэр? - спокойно спросила миссис Бэйлок.
      - Эта собака.
      - По-моему, овчарка. Красивая? Мы нашли ее в лесу.
      - Собака, неожиданно присмирев, легла у ее ног.
      - Кто дал вам разрешение...
      - Я подумала; что нам может пригодиться сторожевая собака, и мальчик очень любит ее.
      Торна, стоявшего в напряжении у стены, еще трясло, и миссис Бэйлок не смогла сдержать своего любопытства.
      - Она вас напугала?
      - Да.
      - Видите, какая она хорошая. В смысле, как сторож. Поверьте, вы будете мне благодарны за нее, когда уедете.
      - Куда я уеду? - спросил Торн.
      - Разве вы не собираетесь в Саудовскую Аравию?
      - Откуда вам известно про Саудовскую Аравию?
      Она пожала плечами.
      - Я не знала, что это такая тайна.
      - Я никому не говорил о поездке.
      - Миссис Гортон мне рассказала.
      Торн кивнул и снова посмотрел на собаку.
      - Она не будет никого беспокоить, - заверила его женщина. - Мы будем кормить ее объедками...
      - Я не хочу, чтобы она оставалась, - отрезал Торн.
      Миссис Бэйлок посмотрела на него с удивлением.
      - Вы не любите собак?
      - Когда я захочу иметь собаку, я сам ее выберу.
      - Но мальчику она очень нравится, сэр, она ему нужна.
      - Я сам решу, какая собака ему нужна.
      - Дети считают животных своими защитниками, сэр. Остальное их не интересует.
      Она посмотрела на него так, будто собиралась сообщить какую-то очень важную вещь.
      - Вы... хотите еще что-то сообщить?
      - Я не осмеливаюсь, сэр.
      Но ее вид обеспокоил Торна.
      - Если вы что-то хотите сказать, миссис Бэйлок, я с удовольствием вас выслушаю.
      - Нет, сэр. У вас и так много дел...
      - Я сказал, что выслушаю вас.
      - Мне кажется, что ребенок чувствует себя одиноким.
      - Почему он должен быть одиноким?
      - Его мать не очень благожелательно относится к нему.
      Торн застыл при этом замечании.
      - Вот видите? - сказала она. - Мне не надо было говорить.
      - Не очень благожелательно?
      - Мне кажется, она не любит его. И он это чувствует.
      Торн промолчал. Он не знал, что сказать.
      - Мне иногда кажется, что у Дэмьена никого нет, кроме меня, добавила женщина.
      - Я думаю, что вы ошибаетесь.
      - А теперь у него есть собака. Она ему нравится. Ради ребенка не выгоняйте ее.
      Торн посмотрел вниз на огромного зверя и покачал головой.
      - Мне не нравится эта собака. Завтра же выставите ее.
      - Выставить - куда? - в изумлении спросила она.
      - Отдайте собачникам.
      - Но они же УБИВАЮТ их!
      - Тогда просто вышвырните. Чтобы завтра ее не было.
      Лицо миссис Бэйлок окаменело, и Торн отвернулся. Женщина и собака смотрели ему вслед; в их глазах горела ненависть.
      5
      Торн провел бессонную ночь. Он сидел на террасе спальни и курил, вкус сигарет был ему уже отвратителен. Из комнаты доносились стоны Катерины, и он задумался над тем, с каким демоном борется она во сне. Не вернулся ли это старый демон депрессии, который снова начинает преследовать ее?
      Чтобы не думать о действительности, Торн начал размышлять и погрузился в свои фантазии, позабыв о реальных заботах и тревогах. В мечтах Торн провел всю ночь напролет.
      Когда Катерина проснулась, раненый глаз распух еще сильнее и совсем закрылся. Уходя, Торн посоветовал ей все же обратиться к врачу. Больше они ни о чем не говорили. Катерина молчала, а Торн был занят проблемами нового дня. Оставалось собрать кое-какие мелочи для поездки в Саудовскую Аравию, но предчувствие, что ему не следует уезжать, угнетало Торна. Он боялся. За Катерину, за Дэмьена, за самого себя, и не мог понять почему. В воздухе ощущалось напряжение, казалось, что жизнь висит на волоске. Торн раньше никогда не задумывался о смерти, прежде она витала где-то очень далеко. Но сейчас сознание, что его жизнь каким-то образом находилась в опасности, занимало все его мысли.
      В лимузине, по дороге в посольство, он небрежно заполнил бланки страховых полисов и набросал кое-какие указания, которые необходимо было соблюсти в случае его смерти. Торн делал это автоматически, не замечая, что подобное происходит впервые в его жизни. И только теперь, закончив писать, Торн вдруг ощутил страх; оцепенев, он просидел в напряженной тишине до тех пор, пока автомобиль не подъехал к посольству. Предчувствие чего-то страшного не покидало Джереми.
      Лимузин остановился, и Торн вышел из него, дождавшись, пока машина уедет. Он увидел, как к нему стремительно приближаются двое мужчин. Один щелкнул фотоаппаратом, а другой принялся сыпать вопросами. Торн направился к посольству, но они встали у него на дороге.
      - Вы читали сегодняшний "Репортер", мистер Торн?
      - Нет, не читал...
      - Там есть статья о вашей няне, о той, которая спрыгнула...
      - Я не видел.
      - В ней пишут, что няня оставила после себя записку.
      - Чепуха.
      - Посмотрите в эту сторону, пожалуйста. - Это сказал Дженнингс, он быстро передвигался и щелкал фотоаппаратом.
      - Дайте мне пройти, - попросил Торн, когда Дженнингс преградил ему дорогу.
      - Это правда, что она принимала наркотики? - спросил второй репортер.
      - Конечно, нет.
      - После вскрытия в крови было обнаружено лекарство.
      - Это было лекарство против аллергии, - ответил Торн, стиснув зубы. У нее была аллергия...
      - Говорят, там была передозировка...
      - Не двигайтесь секундочку, - попросил Дженнингс.
      - Уйдите же с дороги! - зарычал Торн.
      - Это наша работа, сэр.
      Торн шагнул в сторону, но они продолжали его преследовать и снова преградили путь.
      - Она принимала наркотики, мистер Торн?
      - Я уже сказал вам.
      - А в статье говорится...
      - Мне наплевать, что говорится в этой статье!
      - Прекрасно! - воскликнул Дженнингс. - Еще секундочку не шевелитесь!
      Он слишком быстро придвинул фотоаппарат, Торн резко толкнул его и вышиб из рук Дженнингса. Фотоаппарат с грохотом разбился о тротуар, и на какое-то мгновение все застыли, пораженные резкой вспышкой гнева.
      - Неужели у вас нет никакого уважения? - выдавил Терн.
      Дженнингс опустился на колени и снизу вверх взглянул на него.
      - Извините, - удрученно произнес Торн. Голос у него дрожал. Пришлите мне счет за убытки.
      Дженнингс поднял разбитый аппарат, медленно встал и пожал плечами, глядя в глаза Торну.
      - Все в порядке, мистер посол, - сказал он. - Давайте считать... что вы мне "должны".
      Из посольства выбежал солдат морской пехоты, но увидел лишь последствия столкновения.
      - Он разбил мою камеру, - обратился Дженнингс к солдату. - Посол разбил мою камеру.
      Они постояли немного в замешательстве, потом разошлись каждый в свою сторону.
      В кабинете Торна царил переполох. Поездка в Саудовскую Аравию была в опасности, потому что Торн отказывался ехать, не давая никаких объяснений. Разработка планов поездки заняла почти две недели, и теперь помощники требовали от него объяснений, считая, что их разыграли, и весь труд пропал даром.
      - Вы не можете отменить ее, - убеждал один из помощников. - После всей подготовки вы не можете просто так взять и сказать...
      - Она не отменяется, - возразил Торн, - она откладывается.
      - Они воспримут это как оскорбление.
      - Пусть будет так.
      - Но почему?
      - Я не могу сейчас уезжать, - сказал Торн. - Сейчас неподходящее время.
      - Вы понимаете, что поставлено на карту? - спросил другой помощник.
      - Дипломатия, - ответил Горн.
      - Гораздо больше.
      - Я пошлю кого-нибудь другого.
      - Президент хотел, чтобы поехали вы.
      - Я поговорю с ним. Я все объясню.
      - Боже мой, Джереми! Мы планировали две недели!
      - Тогда перепланируйте! - закричал Торн.
      Такая внезапная вспышка гнева заставила всех умолкнуть. Зазвонил селектор, и Торн протянул к нему руку.
      - Да?
      - Вас хочет видеть отец Тассоне, - раздался голос секретаря.
      - Кто?
      - Отец Тассоне из Рима. Он говорит, что у него срочное личное дело.
      - Я никогда о нем не слышал, - ответил Торн.
      - Он говорит, что займет всего минуту. Что-то насчет госпиталя.
      - Наверное, попросит пожертвований, - пробормотал один из помощников Торна.
      - Или передачи даров, - добавил второй.
      - Хорошо, - вздохнул Торн. - Пустите его.
      - Я и не знал, что вас так легко растрогать, - заметил один из помощников.
      - Общественные дела, - пробормотал Торн.
      - Не принимайте окончательного решения насчет Саудовской Аравии. Хорошо? У вас сегодня плохое настроение. Давайте подождем.
      - Решение уже принято, - устало ответил Торн. - Или едет кто-то другой, или мы откладываем поездку.
      - Откладываем на какой срок?
      - На потом, - ответил Торн. - Когда я почувствую, что смогу ехать.
      Двери распахнулись, и в огромном проеме возник маленький человечек. Это был священник. Одежда на нем была в полном беспорядке, и весь вид его говорил о неотложном деле. Помощники обменялись настороженными взглядами, не будучи уверены, могут ли они оставить комнату.
      - Можно ли... попросить, - сказал священник с сильным итальянским акцентом, - ...поговорить с вами наедине?
      - Это насчет госпиталя? - спросил Торн.
      - Si.
      Торн кивнул, и помощники неохотно двинулись к выходу. Когда они вышли, священник закрыл за ними дверь, затем повернулся с выражением боли на лице.
      - Да? - с участием спросил Торн.
      - У нас мало времени.
      - Что?
      - Вы должны меня выслушать.
      Священник не двигался, прижавшись спиной к двери.
      - И о чем же вы будете говорить? - спросил Торн.
      - Вы должны уверовать в Христа, вашего Спасителя. Вы должны уверовать прямо сейчас..
      На секунду воцарилось молчание.
      - Пожалуйста, синьор...
      - Извините меня, - перебил его Торн. - Если я вас правильно понял, у вас ко мне срочное личное дело?
      - Вы должны уверовать, - продолжал священник, - выпейте крови Христовой и съешьте его тела, потому что только тогда он будет внутри вас, и вы сможете победить сына дьявола.
      Атмосфера в кабинете накалялась. Торн протянул руку к селектору.
      - Он уже убил один раз, - прошептал священник, - и убьет еще. Он будет убивать до тех пор, пока все ваше имущество не перейдет к нему.
      - Если вы подождете немного в коридоре...
      Священник стал приближаться, в голосе его росло волнение.
      - Только с помощью Христа вы сможете бороться с ним, - угрожающе произнес он. - Уверуйте в Христа. Выпейте его крови.
      Торн нащупал кнопку селектора и нажал ее.
      - Я запер дверь, мистер Торн, - сказал священник.
      Торн напрягся, его испугал тон священника.
      - Да? - раздался в селекторе голос секретаря.
      - Пришлите охрану, - ответил Торн.
      - Что случилось, сэр?
      - Я умоляю вас, синьор, - воскликнул священник, - послушайте, что я вам скажу.
      - Сэр? - повторила секретарша.
      - Я был в госпитале, мистер Торн, - сказал священник, - в ту ночь, когда родился ваш сын.
      Торн застыл. Он не мог отвести взгляда от отца Тассоне.
      - Я был... акушером, - сказал священник запинающимся голосом. - Я... был... свидетелем рождения.
      Опять послышался голос секретаря, на этот раз в нем звучало беспокойство.
      - Мистер Торн? - спросила она. - Извините, я не расслышала вас.
      - Ничего, - ответил Торн. - Просто... будьте на месте.
      Он отпустил кнопку, с ужасом глядя на священника.
      - Я умоляю вас... - произнес Тассоне, едва сдерживая слезы.
      - Что вам угодно?
      - Спасти вас, мистер Торн. Чтобы Христос простил меня.
      - Что вам известно о моем сыне?
      - Все.
      - Что вам известно? - строго переспросил Торн.
      Священник задрожал, в голосе его чувствовалось крайнее волнение.
      - Я видел его мать, - ответил он.
      - Вы видели мою жену?
      - Его МАТЬ, мистер Торн!
      Лицо Торна стало жестким.
      - Это шантаж? - тихо спросил он.
      - Нет, сэр.
      - Тогда что вы хотите?
      - РАССКАЗАТЬ вам, сэр.
      - Что рассказать?
      - Его мать, сэр...
      - Продолжайте, что там насчет его матери?
      - Его матерью, сэр... была _с_а_м_к_а _ш_а_к_а_л_а_! - Священник застонал. - Он родился от _ш_а_к_а_л_а_. Я сам это видел!
      Послышался треск, и дверь распахнулась. В кабинет ворвался солдат, за ним помощники Торна и секретарь. Торн сидел, не шевелясь, мертвенно-бледный. По лицу священника катились слезы.
      - Здесь что-нибудь произошло, сэр? - спросил солдат.
      - У вас был странный голос, - добавила секретарь. - А дверь оказалась запертой.
      - Я хочу, чтобы этого человека выпроводили отсюда, - сказал Торн. - А если он когда-нибудь снова появится, посадите его в тюрьму.
      Никто не шевельнулся. Солдат не знал, что ему делать со священником. Тассоне медленно повернулся и пошел к двери. Здесь он оглянулся на Торна.
      - Уверуйте в Христа. Каждый день пейте кровь Христову, - грустно прошептал он и вышел.
      - Что он хотел? - спросил один из помощников.
      - Не знаю, - тихо ответил Торн, глядя вслед священнику. - Он сумасшедший.
      На улице рядом с посольством Габер Дженнингс прислонился к автомобилю и проверял запасной фотоаппарат, отложив разбитый в сторону. Он увидел, как солдат сопровождает священника из посольства, и сделал пару снимков. Солдат заметил Дженнингса и подошел поближе, недовольно глядя на него.
      - Вам недостаточно хлопот с этой штукой? - спросил он, указывая на аппарат.
      - Хлопот? Их никогда не бывает достаточно, - улыбнулся Дженнингс, еще раз сфотографировав маленького священника, прежде чем тот исчез вдали...
      Поздно вечером Дженнингс сидел в своей темной комнатке и разглядывал фотографии. Чтобы убедиться в исправности запасной камеры, он сделал тридцать шесть снимков с разной диафрагмой и выдержкой, и три из них вышли неудачными. Это был тот же дефект, что и несколько месяцев назад, когда он снимал няню на дне рождения в поместье Торнов. Теперь нечто похожее было на снимках со священником. Опять создавалось впечатление, что повреждена эмульсия, но теперь это было не на одном снимке. Брак задевал два негатива, потом шли два хороших кадра, потом опять точно такой же брак. Самым поразительным, однако, было то, что брак, казалось, преследовал определенного человека: странное мутное пятно зависло над головой священника.
      Дженнингс вынул из проявителя пять фотографий и принялся рассматривать их вблизи. Два снимка священника с солдатом, два снимка солдата крупным планом и еще один, с удаляющимся священником. На последнем снимке пятно стало меньше, в соответствии с размерами самого священника. Как и раньше, этот брак напоминал какое-то свечение, но в отличие от пятна на снимке с няней оно было продолговатой формы и зависло над священником. Пятно походило на призрачное копье, готовое вот-вот пригвоздить священника к земле.
      Дженнингс достал опиум и погрузился в размышления. В свое время он вычитал, что эмульсия фотопленки очень чувствительна к сильному теплу, так же, как и к свету.
      Возможно, тепло, которое вырабатывается при чрезмерном волнении, прорывается через человеческое тело, и его можно заснять на пленку рядом с человеком, находящимся в состоянии сильного стресса.
      Все это взволновало Дженнингса, и он стал рыться в справочниках, отыскивая самый чувствительный в мире образец фотопленки - номер Три-Х-600. Пленку начали выпускать только недавно. Чувствительность ее была настолько высока, что позволяла запечатлеть предметы, освещенные пламенем свечи. Видимо, она была также чувствительна к теплу.