Глава 11

Шофер такси подвез их к отделению неотложной помощи, вытащил из машины их багаж и уехал. Торн был настолько потрясен случившимся, что на все вопросы отвечал Дженнингс. Он назвал выдуманные имена и изложил историю, которая вполне удовлетворила больничные власти. Он рассказал, что они изрядно выпили и забрели в частные владения, где висели предупредительные таблички об охране территории сторожевыми собаками. Это было в пригороде, но где именно, он не помнил, там был высокий железный забор, с которого свалился его приятель. Им обработали раны, сделали уколы против столбняка и велели вернуться через неделю на анализ крови, чтобы проверить, подействовало ли лекарство. Они переоделись и ушли, потом отыскали небольшую гостиницу и подписались вымышленными именами. Консьерж потребовал, чтобы они заплатили деньги вперед, и после этого выдал им ключ.

Торн принялся тут же звонить по телефону и, пока Дженнингс метался по комнате, безуспешно пытался соединиться с Катериной.

— Они могли бы убить тебя, но не убили, — испуганно говорил Дженнингс. — Они преследовали МЕНЯ, пытались добраться до моей шеи.

Торн поднял руку, умоляя Дженнингса замолчать, сквозь рубашку просвечивало темное кровавое пятно.

— Ты слышишь, что я тебе говорю, Торн?! Им нужна была моя шея!!

— Это больница? Да, она в палате 4А.

— Боже мой, если бы не моя камера… — продолжал Дженнингс.

— Подожди, пожалуйста, у меня срочный звонок.

— Мы должны что-то делать, Торн. Слышишь?

Торн обернулся к Дженнингсу и вгляделся в раны на его шее.

— Найди мне город Меггидо, — тихо сказал он.

— Как, черт возьми, я его найду?

— Не знаю. Сходи в библиотеку.

— В библиотеку? Иисусе Христе!

— Алло? — сказал Торн в трубку. — Катерина?

Катерина, чувствуя озабоченность в голосе мужа, приподнялась и села на больничной кровати. Она держала трубку здоровой рукой, другая, загипсованная, лежала неподвижно.

— С тобой все в порядке? — спросил Торн в отчаянии.

— Да. А с тобой?

— Да. Я просто хотел убедиться…

— Где ты?

— Я в Риме. В гостинице «Императоре».

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты не болен?

— Нет, я боялся…

— Возвращайся, Джерри.

— Я не могу сейчас вернуться.

— Мне страшно.

— Тебе нечего бояться.

— Я звонила домой, но там никто не подходит.

Торн посмотрел на Дженнингса. Тот переодевал рубашку и собирался уходить.

— Джерри, — сказала Катерина. — Я думаю, мне лучше пойти домой.

— Оставайся на месте, — попросил Торн..

— Я волнуюсь за Дэмьена.

— И близко к дому не подходи, Катерина!

— Мне НАДО…

— Послушай меня, Катерина. Не подходи к дому!

Катерина замолчала, встревоженная его тоном.

— Если ты боишься за меня, — сказала она, — то не стоит. Я разговаривала с психиатром и начала кое-что понимать. Это не из-за Дэмьена, это все из-за меня самой.

— Катерина…

— Послушай меня. Я сейчас принимаю литиум. Это против депрессии. И мне помогает. Я хочу домой. Я хочу, чтобы ты вернулся. — Она замолчала, голос ее вдруг охрип. — И я хочу, чтобы все было хорошо.

— Кто дал тебе это лекарство? — спросил Торн.

— Доктор Гриер.

— Оставайся в больнице, Катерина. Не уходи, пока я не вернусь.

— Я хочу домой, Джерри.

— Ради Бога…

— Я чувствую себя хорошо!

— Нет, не хорошо!

— Не беспокойся.

— Катерина!

— Я пойду домой, Джерри.

— Нет! Я вернусь.

— Когда?

— Утром.

— А вдруг дома что-то случилось? Я туда звонила…

— Да, дома ЧТО-ТО случилось, Катерина.

Она снова замолчала, от этих слов ее затрясло.

— Джерри? — спросила она тихо. — Что случилось?

— Не по телефону, — умоляюще произнес Торн.

— Что случилось? Что произошло у нас дома?

— Жди меня на месте. Не уходи из больницы. Я буду дома утром и все тебе объясню.

— Пожалуйста, не надо…

— Это не из-за ТЕБЯ, Катерина. С тобой все в порядке.

— Что ты говоришь?

Дженнингс взглянул на Торна и мрачно покачал головой.

— Джерри?

— Это не наш ребенок, Катерина. Дэмьен принадлежит не нам.

— Что?

— Не ходи домой, — предупредил Торн. — Жди меня.

Он повесил трубку. Потрясенная Катерина сидела, не шевелясь. Вдруг она почувствовала, что панический ужас отпускает ее. Лекарство действовало, и голова у нее была ясная. Катерина сняла трубку и набрала домашний номер. Ответа не было. Тогда она повернулась к селектору над кроватью и с усилием нажала кнопку.

— Да, мэм? — раздался голос.

— Мне нужно уйти из больницы. Я должна с кем-нибудь переговорить по этому поводу?

— Вы должны получить разрешение от врача.

— Найдите мне его, пожалуйста.

— Попробую.

Голос замолчал, и Катерина снова очутилась в полной тишине. Няня принесла обед, но у нее не было аппетита. На поднос стояло маленькое блюдечко с желе. Катерина случайно дотронулась до него, оно показалось ей прохладным и подействовало успокаивающе, она медленно растерла его между пальцев.

За сотни миль от больницы, на кладбище Черветери все было спокойно, небо хмурилось, безмолвие прерывалось лишь тихим звуком, будто кто-то копал землю. У разрытых могил две собаки скребли землю, механически работая лапами и заваливая открытые склепы. Земля мягко падала на останки шакала и ребенка. Позади на железном заборе безжизненно висело изуродованное тело. Один из псов запрокинул морду и издал низкий скорбный вой. Этот собачий стон зазвучал по всему кладбищу, постепенно набирая силу, и другие звери присоединялись к нему, пока все вокруг не наполнилось их нестройным завывающим хором.

В палате Катерина снова протянула руку к селектору, в ее голосе звучало нетерпение.

— Кто-нибудь есть? — спросила она.

— Вас слушают, — ответил голос.

— Я просила найти мне врача.

— Боюсь, что это невозможно. Он в операционной.

На лице Катерины отразилось раздражение.

— Вы не могли бы прийти сюда и помочь мне?

— Я пошлю кого-нибудь.

— Побыстрее, пожалуйста.

— Постараюсь.

Катерина с трудом встала с постели и подошла к шкафу, где сразу же отыскала свою одежду. Платье было с запахом и легко надевалось, но ночная рубашка была застегнута у шеи, и, взглянув на себя в зеркало, Катерина подумала, что с загипсованной рукой ей вряд ли удастся снять рубашку, сшитую из пурпурной газовой материи. Она потянула за пуговицы, они расстегнулись сами собой, и Катерина, пытаясь снять рубашку через голову, совершенно запуталась в этой пурпурной ловушке. — Она сражалась с газовой материей, все туже закручивая ее вокруг шеи, и чувствовала, как паника охватывает ее. Внезапно открылась дверь, и женщина вздохнула с облегчением — наконец-то подоспела помощь.

— Эй, — произнесла Катерина, пытаясь разглядеть через тонкий пурпур вошедшего.

Но ответа не последовало.

— Здесь есть кто-нибудь?

И тут она застыла.

Перед ней стояла миссис Бэйлок. Ее лицо было сильно напудрено, на губах алой помадой была нарисована страшная улыбка. Катерина молча наблюдала, как миссис Бэйлок медленно прошла мимо нее, распахнула окно и посмотрела вниз на улицу.

— Вы не могли бы помочь мне… — прошептала Катерина. — По-моему… Я немного запуталась.

Миссис Бэйлок только ухмыльнулась, от этой усмешки Катерина похолодела.

— Прекрасный день, Катерина, — сказала женщина. — Хороший денек для полета.

Она шагнула вперед, крепко схватив Катерину за ночную рубашку.

— Прошу вас, — взмолилась Катерина.

Их глаза встретились в последний раз.

— Вы такая красивая, — сказала миссис Бэйлок. — Пошлите же нам воздушный поцелуй.

Она навалилась на Катерину и, придавив ее к подоконнику, мощными руками выпихнула в окно.

К приемному отделению подъехала машина «скорой помощи» с вращающейся красной лампочкой и гудящей сиреной. В этот момент из окна седьмого этажа выпала женщина, лицо ее было закутано в пурпурный газ. Она падала очень долго, но никто не успел заметить ее, пока она не ударилась о крышу «скорой помощи». Потом тело ее еще раз дернулось и успокоилось навсегда.

В ту же минуту на Черветерском кладбище наступила тишина. Могилы были засыпаны, и собаки убрались в кусты.

Торн ужасно устал и сразу же заснул. Его разбудил телефонный звонок. Было темно, Дженнингс еще не вернулся.

— Да? — сонным голосом ответил Торн.

Звонил доктор Беккер, тревожный голос выдавал его состояние.

— Я рад, что застал вас, — сказал он. — Название гостиницы было записано на ночном столике у Катерины, но я с трудом разыскал…

— Что случилось?

— Катерина выбросилась из окна больницы.

— … Что? — еле выговорил Торн.

— Она умерла, мистер Торн. Мы сделали все возможное.

Комок застрял в горле у Торна, он не мог говорить.

— Мы не знаем точно, что произошло. Она хотела уйти из больницы, а потом мы нашли ее на улице.

— Она умерла?.. — с трудом произнес Торн.

— Сразу же. У нее был разбит череп.

Торн застонал и прижал трубку к груди.

— Мистер Торн…

Но Торн уже повесил трубку. Он плакал.

В полночь вернулся Дженнингс, его неуклюжая фигура была сгорблена от усталости. Он взглянул на Торна, лежащего на кровати.

— Торн?

— Да, — прошептал Торн.

— Я ходил в библиотеки, в автоклуб, а потом справился в Королевском Географическом Обществе.

Торн не ответил, и Дженнингс тяжело опустился на кровать. Он увидел, что кровавое пятно на рубашке Торна увеличилось.

— Я выяснил насчет города Меггидо. Название взято от слова «Армагеддон». «Конец света».

— Где он? — безучастно спросил Торн.

— Боюсь, что это порядка пятидесяти футов под землей. В пригороде Иерусалима. Там сейчас идут раскопки. По-моему, от какого-то американского университета.

Ответа не последовало, Дженнингс лег и расслабился. Он выглядел очень усталым.

— Я хочу поехать туда, — шепотом сказал Торн.

Дженнингс кивнул и протяжно вздохнул.

— Если бы вспомнить имя старика…

— Бугенгаген.

— Бугенгаген?

— Да. И стихи я тоже вспомнил.

Дженнингс недоуменно взглянул на Торна.

— Имя человека, с которым вы должны были встретиться, — Бугенгаген?

— Да.

— Бугенгаген — это человек, изгоняющий из людей дьявола, он жил в семнадцатом веке и упоминался в одной из наших книг.

— Именно это имя, — безучастно ответил Торн. — Я вспомнил все. Все, что он говорил.

— Аллилуйя! — выдохнул Дженнингс.

— "Когда еврей в Сион придет… — почти шепотом начал Торн. — И небеса пошлют комету… И Рим познает свой восход… Мы больше не увидим света".

Дженнингс напряженно слушал его в темноте. Потом, завороженный безжизненным тоном Торна, он понял, что в нем что-то резко и бесповоротно изменилось.

— "Из Вечного Моря Зверь тот восстанет… — продолжал Торн. — И войско придет, чтобы биться до смерти… Убьет брата брат и свой меч не оставит… Пока не умолкнет последнее сердце".

Он замолчал. Дженнингс переждал, пока стихнет сирена полицейской машины, проезжающей внизу, и подошел к окну.

— Что случилось? — спросил он.

— Катерина погибла, — безразлично ответил Торн. — И я хочу, чтобы ребенок тоже умер.

Они прислушивались к звукам на улице, так и не уснув до самого рассвета. В восемь часов Торн позвонил по номеру ЕI—АI и заказал билеты на дневной рейс в Израиль.

Торн часто путешествовал, но в Израиле никогда не был. Все его знания об этой стране сводились к новостям из газет, а также к его недавним поискам цитат из Библии. Он удивился, что Израиль оказался современным государством. Страна, существовавшая еще во времена фараонов, но родившаяся вновь только сейчас, в век асфальта и бетона, была похожа на огромный кусок штукатурки, брошенный посреди сухой пустыни. Это небо было когда-то свидетелем бегства евреев из Египта; теперь же его сплошь и рядом протыкали высотные здания и гостиницы.

Отовсюду доносился шум строек. Огромные краны наступали, словно механические слоны, перенося грузы в своих «хоботах». Город как будто стремился побыстрее разрастись во всех направлениях. Асфальт во многих местах был разбит, и дороги, выстроенные совсем недавно, но уже устаревшие, теперь заново перестраивались. Повсюду висели объявления, зазывающие на экскурсии по Священной Земле. У полиции тоже хватало работы: они проверяли чемоданы и сумки, выискивая потенциальных диверсантов.

Торна и Дженнингса задержали в аэропорту: их ссадины и синяки вызывали подозрение. Торн предъявил свой гражданский паспорт, чтобы скрыть принадлежность к американской администрации.

На такси они добрались до гостиницы Хилтон, потом в магазине мужской одежды купили себе легкие костюмы. Жара усиливалась. Пот проникал в рану Торна и вызывал сильную боль. Рана до сих пор кровоточила, и Дженнингс, заметив это, предложил Торну обратиться к врачу. Но Торн горел единственным желанием — найти старика Бугенгагена.

Торн и Дженнингс направились в сторону рынка, спрашивая всех подряд, слышал ли кто имя «Бугенгаген». Это имя никому ничего не говорило, и они продолжали поиски. Торн был на краю отчаяния, он еле передвигал ноги. Дженнингс, напротив, был бодр и носился по городу, забегая в магазины, на фабрики, проверяя телефонные справочники и даже один раз побывав в полиции.

— Возможно, он сменил фамилию, — со вздохом сказал Дженнингс на следующее утро, когда они с Торном уселись на лавочке в парке. — Может быть, теперь он Джордж Буген. Или Джим Гаген. Или Иззи Гагенберг.

Через день они переехали в Иерусалим и сняли там комнату в небольшой гостинице. Снова и снова продирались они сквозь толпы людей в поисках того, кто хотя бы раз слышал это странное имя. Но все было тщетно.

— Похоже, пора сдаваться, — сказал Дженнингс, выглядывая из окна гостиничной веранды.

В комнате было жарко. Торн, обливаясь потом, лежал на кровати.

— Если здесь всего один-единственный Бугенгаген, то у нас нет ни малейшего шанса его отыскать. А пока мы стоим перед фактом, что его вообще не существует.

Он прошел в комнату и стал искать сигареты.

— Черт побери, этот маленький священник все время кололся морфием, а мы все его слова принимаем на веру. Слава Богу, он не посоветовал тебе отправиться на Луну, иначе бы мы уже отморозили себе задницы.

Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на Торна.

— Я не понимаю, Торн. Еще несколько дней назад я был уверен в необходимости наших поисков, а теперь все это кажется мне безумием.

Торн кивнул и; сморщившись от боли, сел на кровати. Он снял бинт, и Дженнингс скривился, увидев открытую рану.

— Эта штуковина мне не нравится.

— Все нормально.

— Похоже, начинается заражение.

— Все нормально, — повторил Торн.

— Почему ты не хочешь, чтобы я нашел врача?

— Найди лучше старика, — огрызнулся Торн. — Он единственный, кого я хочу найти.

Дженнингс собрался ответить Торну, но его остановил тихий стук в дверь. Распахнув ее, он увидел нищего. Это был невысокий пожилой араб, голый до пояса. Араб улыбнулся, обнажив при этом золотой зуб, и чересчур вежливо раскланялся.

— Что вы хотите? — спросил Дженнингс.

— Это вы ищете старика?

Дженнингс и Торн быстро переглянулись.

— Какого старика? — осторожно спросил Дженнингс.

— Мне сказали на рынке, что вы ищете старика.

— Да, мы ищем одного человека.

— Я вас поведу к нему.

Торн с трудом поднялся и многозначительно посмотрел на Дженнингса.

— Быстрей-быстрей, — подгонял их араб. — Он говорит, что вы пришли как раз вовремя.

Они отправились пешком по переулкам Иерусалима. Шли быстро и молча. Маленький араб указывал им путь. Он был удивительно проворен для своего возраста. Торн и Дженнингс пытались не упустить его из виду, а он ловко нырял в кривые закоулки и подворотни. Араб улыбался, как чеширский кот, когда Торн с Дженнингсом, задыхаясь, наконец-то догнали его. Очевидно, здесь был конец их путешествию, но перед ними высилась кирпичная стена. Дженнингс и Торн внезапно пришли к мысли, что их просто Надули.

— Вниз, — сказал араб, приподнял решетку и жестом указал, куда им лезть.

— Это еще что за чертовщина? — возмутился Дженнингс.

— Живо-живо. — Араб снова ухмыльнулся.

Торн и Дженнингс переглянулись и молча повиновались. Араб спустился вслед за ними. Внизу было темно, и араб зажег факел. Он торопливо семенил впереди; увлекая их все глубже и глубже в подземелье. При слабом свете путешественники успели разглядеть скользкую лестницу из грубого камня. Рядом проходила канализационная система, и все вокруг было покрыто скользкими коричневатыми растениями, которые отвратительно пахли и мешали идти. Они спускались медленно и осторожно, но, когда ступени кончились, араб снова трусцой припустился вперед. Торн с Дженнингсом попытались бежать, но не могли при этом удержаться на скользких камнях. Араб удалялся, и его факел стал похож на крошечную светящуюся точку. Спутников окружал полумрак, туннель впереди сужался, и они с трудом умещались в узком проходе. Этот туннель походил на часть ирригационной системы, и Дженнингс вдруг подумал, что они, возможно, как раз путешествуют по тем самым «сложным и запутанным системам каналов», о которых говорили археологи в пустыне. Они пробирались наугад, окруженные темнотой и камнями. Шаги гулко отдавались в напряженной тишине. Светящаяся точка факела исчезла окончательно, и, замедлив шаг, они вдруг осознали свое одиночество, ощущая взаимное присутствие лишь по тяжелому дыханию.

— Дженнингс, — задыхаясь, произнес Торн.

— Я здесь.

— Я не вижу…

— Этот негодяй…

— Подожди меня.

— Нет смысла, — отрезал Дженнингс. — Мы уперлись в стену.

Торн двинулся вперед, дотронулся до Дженнингса и коснулся стены. Тупик. Араб исчез.

— Он не мог уйти другим путем, — пробормотал Дженнингс. — Я уверен.

Он зажег спичку, и она осветила небольшое пространство вокруг них, похожее на склеп: каменный свод почти придавил их, влажные трещины кишели тараканами.

— Это что — сточная труба? — спросил Торн.

— Здесь сыро, — заметил Дженнингс. — Какого черта здесь сыро?

Спичка потухла, и они снова очутились в темноте.

— Это сухая пустыня. Откуда, черт побери, здесь вода?

— Наверное, где-то должен быть подземный источник… — размышлял Торн.

— Или резервуары. Я не удивлюсь, если узнаю, что мы находимся рядом с водопроводом.

Торн не отвечал, он не мог справиться со своим дыханием.

— Пойдем, — выговорил он.

— Через стену?

— Назад. Давай выбираться отсюда.

Они возвращались на ощупь, скользя ладонями по влажным каменным стенам. Путешественники еле передвигались в темноте, и каждый дюйм выматывал похлестче целой мили. Внезапно рука Дженнингса повисла в воздухе: он ощутил пустое пространство.

— Торн?

Дженнингс взял Торна за руку и притянул поближе к себе. Рядом с ними под прямым углом к туннелю обнаружился проход. Очевидно, они не заметили его в темноте и проскочили.

— Там внизу свет, — прошептал Торн.

— Наверное, это наш остроумий проводник.

Торн и Дженнингс медленно плелись по проходу. Через некоторое время он влился в пещеру; пол здесь был выложен булыжником, стены не доходили до потолка, а были похожи скорей на зазубрины. Они разглядели, что пространство впереди освещалось не одним факелом. Это был светлый каменный зал, в центре которого стояли два человека, наблюдавшие за ними и, очевидно, ожидавшие их появления. Один из них был тот самый нищий араб. Его затушенный факел валялся поодаль. Вторым был пожилой человек, одетый в шорты цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он был серьезен, лицо его выглядело изможденным, рубашка, пропитанная потом, прилипала к телу. Позади старика Торн и Дженнингс разглядели деревянный стол, на котором валялись кипы бумаг и свитков.

Дженнингс и Торн вошли внутрь пещеры. Они стояли молча, щурясь от неожиданно яркого света. Зал освещался десятками висящих светильников, на стенах обозначились тусклые контуры зданий, лестниц, впаянных, казалось, прямо в скалы. Под ногами была простая земля, но в некоторых местах явно проглядывались фрагменты булыжной мостовой, свидетельствующие, что в древности здесь пролегала улица.

— Двести драхм, — сказал араб и протянул руку.

— Вы можете заплатить ему? — спросил человек в шортах и пожал плечами, как бы извиняясь.

— Вы… — Дженнингс запнулся, потому что старик утвердительно кивнул. — Вы… Бугенгаген?

— Да.

Дженнингс подозрительно взглянул на него.

— Бугенгаген — это человек, изгонявший дьявола и живший в семнадцатом веке.

— Это было девять поколений назад.

— Но вы…

— Я последний, — снова перебил старик, — и самый из них неудачливый.

Он прошел за свой стол и с трудом сел за него. Свет от лампы озарил его лицо: оно было настолько бледным, что казалось прозрачным, сквозь кожу просвечивали вены.

— Что это за место? — спросил Торн.

— Джезриль, город Меггидо, — безучастно ответил тот. — Моя крепость, моя тюрьма. Здесь начиналось Христианство.

— Ваша тюрьма?.. — спросил Торн.

— С точки зрения географии это и есть сердце Христианства. Поэтому, покуда я нахожусь здесь, ничто не может причинить мне вреда.

Он замолчал, ожидая, видимо, их реакции. На лицах Торна и Дженнингса отразилось крайнее удивление.

— Вы могли бы заплатить моему гонцу? — спросил старик.

Торн сунул руку в карман и вынул оттуда несколько банкнот. Араб взял деньги и тут же исчез, оставив их втроем. В комнате было холодно и сыро. Торн и Дженнингс, оглядываясь вокруг, дрожали.

— По этой деревенской площади, — продолжал Бугенгаген, — когда-то маршировали римские войска, а старики, сидя на каменных скамейках, судачили о рождении Христа. То, о чем они говорили, было записано здесь, — указал он рукой на стены, — в этом здании, очень тщательно, и собрано в книги, которые известны нам под названием Библии.

Дженнингс уставился на темную пещеру позади них, и Бугенгаген перехватил его взгляд.

— Здесь находится весь город. Тридцать пять километров с севера на юг. Большая часть пока проходима. Там, наверху, идут раскопки, и от этого случаются обвалы. Когда они сюда докопаются, здесь останутся одни обломки. Но это так похоже на человека, считающего, что все видимое должно быть на поверхности.

Торн и Дженнингс стояли молча, пытаясь понять все увиденное и услышанное здесь.

— А тот маленький священник? — спросил Бугенгаген. — Он уже умер?

Торн повернулся к нему, с ужасом вспомнив о Тассоне.

— Да, — ответил он.

— Тогда садитесь, мистер Торн. Нам лучше сразу приступить к делу.

Торн не шевелился, старик перевел взгляд на Дженнингса.

— Вы извините нас. Но это должен знать только мистер Торн.

— В этом деле мы с ним ВМЕСТЕ, — ответил Дженнингс.

— Боюсь, что нет.

— Это я привез его сюда.

— Я уверен, что он благодарен вам за это.

— Торн…

— Делай, как он говорит, — отрезал Торн.

Мышцы на лице Дженнингса напряглись от обиды.

— И где же, черт побери, мне его ждать?

— Возьмите одну лампу, — сказал Бугенгаген.

Дженнингсу пришлось повиноваться. Бросив злобный взгляд на Торна, он взял с полки лампу и направился в темноту.

Последовала неловкая пауза. Старик поднялся из-за стола и подождал, пока стихнут удаляющиеся шаги Дженнингса.

— Вы доверяете ему? — спросил Бугенгаген.

— Да.

— Не доверяйте никому.

Он повернулся и стал рыться в шкафу, вырубленном в скале, потом достал оттуда матерчатый сверток.

— А должен ли я доверять вам? — спросил Торн.

Старик вернулся к столу и развернул сверток. Там лежало семь стилетов, холодно блеснувших на свету. Они были очень узкими, рукоятки были вырезаны из слоновой кости, каждая из них являла собой фигуру распятого Христа.

— Доверяйте вот им, — сказал он. — Только они могут спасти вас.

В пещерах стояла гробовая тишина. Дженнингс, пригнувшись, пробирался вперед. Прямо над ним нависал неровный скалистый потолок. Дженнингс со страхом вглядывался в пространство, освещенное лампой, которую он нес в руках. Он видел стены зданий, заключенные в камни, замурованные в скалы скелеты, казалось, они вот-вот выступят из сточных каменных канав, которые когда-то окаймляли древнюю улицу. Дженнингс брел дальше, и коридор впереди начал сужаться… Огни в квадратном зале уже померкли, Торн с ужасом глядел на стол. Семь стилетов были разложены в форме креста.

— Это надо сделать на священной земле, — шептал старик. — На церковной земле. А его кровью надо оросить божий алтарь.

Слова отчетливо слышались в тишине, но старик внимательно наблюдал за Торном, чтобы убедиться, правильно ли тот его понимает.

— Каждый нож нужно вонзать по рукоять. До ног Христа на каждой ручке ножа… И так, чтобы они составили фигуру креста. — Первый кинжал — самый важный. Он отнимает физическую жизнь и образует центр креста. Следующие ножи отнимают духовную жизнь, и втыкать их надо в таком порядке… Он замолчал и опять взглянул на Торна.

— Вы должны быть безжалостны, — объяснил он. — Это не сын человека. Торн попытался заговорить. Когда голос вернулся к нему, он был каким-то чужим, грубым и срывался, выдавая состояние Джереми.

— А вдруг вы ошибаетесь? — спросил он. — А вдруг он не…

— Ошибки быть не может.

— Должно быть какое-то доказательство…

— У него есть родимое пятно. Три шестерки.

У Торна перехватило дыхание.

— Нет, — прошептал он.

— Так сказано в Библии, этим знаком отмечены все апостолы Сатаны.

— Но у него нет знака.

— Псалом Двенадцатый, стих шестой. «Имеющий разум число сосчитает Презренного Зверя, несущего смерть. Число с человеком всегда совпадает. Шесть сотен оно, шесть десятков и шесть».