— И еще одно деликатное дело. Вы уж меня извините, — сказал Гортон, — но мы заметили, что она не пользуется туалетной бумагой. Мы не меняли рулон в ее кабинке с тех пор, как она появилась.

На заднем сиденье Торны переглянулись. История становилась непонятной.

— Я думаю, что она делает это в лесу, что совсем не похоже на поведение цивилизованного человека.

Наступило молчание. Торны были ошеломлены.

— И еще одно, сэр. Еще одно плохо.

— Что еще, Гортон? — со страхом спросил Торн.

— Она заказывает по телефону разговоры с Римом.

Закончив свою речь, Гортон отыскал свободное место между машинами и быстро выехал из пробки. Пейзаж замелькал перед глазами. Катерина и Торн тихо переговаривались, изредка поглядывая друг на друга.

— Сегодня она вела себя вызывающе, — сказала Катерина.

— Ты хочешь ее уволить?

— Не знаю. А ты?

Торн пожал плечами.

— Похоже, что Дэмьен к ней привык.

— Я знаю.

— С этим надо считаться.

— Да, — вздохнула Катерина. — Конечно.

— Но ты можешь ее уволить, если хочешь.

Катерина помолчала немного.

— Я думаю, она сама уйдет.

Дэмьен сидел между ними, уставившись в пол; Машина въезжала в город. Церковь Всех Снятых была гигантским строением. Здесь слились воедино элементы архитектуры XVII, XVIII, XIX и XX веков. Огромные входные двери были всегда открыты, внутри днем и ночью горел свет. Сегодня лестница, ведущая к дверям, была покрыта ковром цветов, и по обе ее стороны стояли торжественно одетые шафера. На торжество собралось множество людей, и охранники с трудом сдерживали толпу. Это отнимало много времени, и лимузинам пришлось выстроиться в цепочку в ожидании своей очереди. Они подъезжали к дверям церкви и высаживали пассажиров.

Лимузин Торнов из-за опоздания оказался позади остальных машин. Здесь охраны не было, и люди окружили машину, бесцеремонно заглядывая внутрь. Автомобиль медленно продвигался вперед, а толпа все сгущалась. Задремавший Дэмьен очнулся, и его испугали люди, заглядывающие в окна. Катерина прижала мальчика к себе и посмотрела вперед. Людей становилось все больше, они уже начали толкать машину. Уродливая голова гидроцефала приблизилась к окошку, и он начал стучать по стеклу, как будто просился в машину. Катерина отвернулась, ей стало нехорошо, а урод расхохотался и понес какую-то чушь.

— Боже мой, — сказала Катерина, поборов тошноту. — Что здесь происходит?

— Затор на целый квартал, — ответил Гортон.

— Объехать никак нельзя?

— Машины стоят бампер к бамперу и сзади, и спереди.

Стук по стеклу продолжался, и Катерина закрыла глаза, пытаясь не слышать все усиливающийся неприятный звук.

— Неужели никак нельзя отсюда выбраться? — взмолилась она.

Дэмьен тоже разделял тревогу матери, в его глазах появилось беспокойство.

— Все хорошо… Все в порядке, — успокаивал малыша Торн, заметив его тревогу. — Эти люди нас не обидят, они только хотят посмотреть, кто сидит в машине.

Но глаза ребенка начали расширяться от ужаса, только смотрели они не на толпу, а выше, — на поднимающийся совсем рядом шпиль церкви.

— Не надо бояться, Дэмьен, — сказал Торн. — Мы идем смотреть свадьбу. Страх ребенка усиливался, лицо его напряглось. Машина неумолимо приближалась к церкви.

— Дэмьен… Торн взглянул на Катерину, не спускавшую глаз с ребенка. Лицо Дэмьена стало совсем каменным, он весь сжался, хотя толпа давно отступила, и перед ними предстал величественный собор.

— Все в порядке, Дэмьен, — шепнула Катерина. — Люди уже ушли… Но взгляд ребенка был по-прежнему устремлен на церковь, а в глазах застыл страх.

— Что с ним случилось? — резко спросил Торн.

— Не знаю.

— Что с тобой, Дэмьен?

— Он перепуган до смерти.

Катерина протянула мальчику руку, и он вцепился в нее, с отчаянием заглядывая в глаза то ей, то Торну.

— Это всего лишь церковь, дорогой, — напряженно выговорила Катерина. Мальчик резко отвернулся. Губы у него пересохли, он начал впадать в панику: дыхание стало прерывистым, кровь отхлынула от лица.

— Боже мой! — ахнула Катерина.

— Ему нехорошо?

— Он весь как лед. Холодный как лед!

Лимузин резко затормозил у церкви, дверца распахнулась: один из шаферов протянул руку Дэмьену, и тот забился в ужасе, вцепившись в платье Катерины.

— Дэмьен! — закричала Катерина. — Дэмьен!

Она пыталась разжать его пальцы, но он держался за платье со все большим отчаянием.

— Джереми! — Катерина теряла самообладание.

— Дэмьен! — крикнул на него Торн.

— Он рвет мое платье!

Торн наклонился к ребенку, но мальчик еще сильнее вцепился в мать, царапая ее по лицу, хватаясь за волосы, отчаянно пытаясь удержаться.

— Помогите! Боже! — взвизгнула Катерина.

— Дэмьен! — заорал Торн, тщетно пытаясь оторвать ребенка. — Дэмьен! Отпусти!

Дэмьен от ужаса пронзительно закричал. Собралась толпа, с любопытством наблюдающая за их схваткой. Гортон, пытаясь как-то помочь, повернулся с переднего сиденья и попытался подтолкнуть его, чтобы вытащить на улицу. Но ребенок превратился в настоящего зверя, он орал, а его пальцы с острыми ногтями вонзились в лицо и голову Катерины. Ему удалось даже вырвать изрядный клок ее волос.

— Уберите его! — закричала Катерина.

В ужасе она начала бить Дэмьена, пытаясь вывернуть руку, вцепившуюся ей в лицо. Резким движением Торн оторвал ребенка, схватил его в охапку и прижал к себе.

— Поехали! — крикнул он, задыхаясь, Гортону. — Поехали отсюда!

Ребенок продолжал биться. Гортон захлопнул двери, лимузин рванулся вперед.

— Боже мой, — всхлипывала Катерина, обхватив голову руками. — Боже… Мой… Лимузин двигался вперед, и судороги ребенка постепенно стихали, его голова запрокинулась в полном изнеможении. Гортон выехал на шоссе, и через несколько минут в машине наступила тишина. Глаза у Дэмьена горели, на лице проступили капельки пота. Торн все еще не отпускал его руки. Рядом сидела потрясенная Катерина, с растрепанными волосами, один ее глаз совсем закрылся. Ехали молча, никто не осмеливался заговорить.

Приехав в Пирфорд, они отвели Дэмьена в его комнату и немного посидели с ним. Лоб ребенка был холодный, и врача вызывать не пришлось. Дэмьен старался не смотреть на них: он, похоже, и сам испугался того, что натворил.

— Я позабочусь о нем, — спокойно сказала миссис Бэйлок, войдя в комнату.

Увидев ее, Дэмьен немного успокоился.

— Он очень перепуган, — сказала Катерина.

— Он не любит церковь, — ответила служанка. — Я же хотела повести его в парк.

— Он стал… Совсем диким, — произнес Торн.

— Он просто рассердился. — Миссис Бэйлок прошла вперед и взяла Дэмьена на руки. Он прижался к ней, а Торны молча наблюдали. Затем медленно вышли из комнаты…

— Здесь что-то не так, — сказал ночью Гортон своей жене.

Она молча выслушала его рассказ о том, что произошло днем.

— Что-то не так с этой миссис Бэйлок, — продолжал он, — и что-то не то с этим мальчиком, и что-то не то во всем этом доме.

— Ты слишком серьезно все воспринимаешь, — ответила она.

— Если бы ты это видела, то поняла бы меня.

— Детская вспышка раздражительности.

— Звериная вспышка.

— Он очень горяч, вот и все.

— С каких это пор?

Она покачала головой и не ответила.

— Ты заглядывала когда-нибудь ему в глаза? — спросил Гортон. — Все равно как на зверя смотришь. Эти глаза наблюдают. Они ждут. Они ведают то, чего не знаешь ты. Они помнят места, в которых мы никогда не бывали.

— Опять ты со своими суеверными страхами.

— Подожди, и увидишь сама, — убеждал ее Гортон. — Здесь происходит что-то дурное.

— Что-то дурное происходит везде.

— Мне все это не нравится, — мрачно сказал он. — Я думаю, нам надо отсюда уехать.

В это время Торны сидели во внутреннем дворике. Было уже поздно. Дэмьен спал. Они молчали и смотрели в ночь. Лицо у Катерины припухло, виднелись кровоподтеки, и она ритмично прижимала к больному месту салфетку, смачивая ее время от времени теплой водой из кувшина, который стоял рядом.

— Ну, — сказала она наконец, — самое лучшее, что можно сделать с плохим днем, это покончить с ним. Я иду спать.

— Я еще немного посижу и приду.

Шаги жены затихли, и Джереми остался наедине со своими мыслями.

Он смотрел на лес, но вместо него видел госпиталь в Риме, себя, стоящим у стеклянной перегородки и давшим согласие на усыновление ребенка. Почему он не расспросил о матери Дэмьена? Кто она? Откуда? Кто отец ребенка, и почему он не пришел? За эти годы он делал некоторые предположения, которые усмиряли его страхи. Возможно, настоящая мать Дэмьена была простой крестьянской девушкой, религиозной, и поэтому пришла рожать в католический госпиталь. Это был дорогой госпиталь, и она, не имея связей, не смогла бы туда попасть. Возможно, она была сиротой, а ребенок родился вне брака, — этим объяснялось и отсутствие отца. Что еще надо было знать? Что еще могло иметь значение? Ребенок родился подвижный, красивый и «совершенно здоровый».

Торн не привык сомневаться в своих поступках и обвинять себя, его мозг упорно настаивал на том, что он все сделал правильно. Тогда он был в отчаянии. Будучи чересчур ранимым и чувствительным, он мог легко поддаться внушению. Возможно, он поступил неправильно. Может быть, следовало узнать побольше?

Ответа на эти вопросы Торн так и не получил.

Только маленькая горстка людей знала их, но теперь они были разбросаны по всему земному шару. Сестра Тереза, отец Спиллетто, отец Тассоне. Только они знали. Лишь на их совести лежала эта тайна. Во мраке той далекой ночи они занимались своим делом, гордые тем, что избрали именно их. За всю историю Земли проделать подобное пытались лишь дважды, но лишь сейчас все должно было получиться. Их было трое, дело продвигалось безукоризненно, и ни одна живая душа не ведала о происходящем здесь. После рождения Дэмьена сестра Тереза подготовила его: вывела депилятором шерсть с рук и лба, припудрила его, чтобы дитя выглядело хорошо к тому моменту, когда появился Торн. Волосы на голове у новорожденного были очень густые, как они и рассчитывали, при помощи фена она распушила их, проверив сначала, есть ли на скальпе родинка. Торн никогда не увидит ни сестру Терезу, ни более мелкую фигуру — отца Тассоне, который тем временем в подвале укладывал в корзины два тела, чтобы увезти их. Первое тело принадлежало ребенку Торна — он замолчал прежде, чем успел закричать, второе — матери того, кто выжил. Снаружи ждал грузовик, готовый увезти трупы в Черветери, где в тишине кладбища Сент-Анджело у гробниц уже ждали могильщики.

План разрабатывался обществом дьяволопоклонников, и Спиллетто был главным. Он выбирал соучастников с большой осторожностью. Сестра Тереза вполне удовлетворяла его, но в последние минуты Спиллетто стал беспокоить отец Тассоне, чья вера рождена была страхом. В последний день он проявил нерешительность, что заставило Спиллетто задуматься. Тассоне был энергичным, но энергия его направлялась на себя самого, он делал все на грани отчаяния. Тассоне забыл о важности их миссии, и вместо этого полностью отдался своей роли. Такое самосознание вело к возбуждению, и Спиллетто хотел вывести Тассоне из игры. Если один из них не выдержит, то отвечать придется всем троим. Но самое главное, это отложится еще на тысячу лет.

В конце концов Тассоне оправдал себя, преданно и усердно выполняя работу, и даже справился со случайностью, которую никто не мог предвидеть. Когда корзину грузили в машину, ребенок не был мертв и издавал звуки. Быстро сняв корзину, Тассоне вернулся с ней в подвал госпиталя и постарался, чтобы ребенок больше никогда не произнес ни звука. Содеянное сильно потрясло его. Но он сделал это, а остальное было неважно.

В ту ночь все вокруг казалось обычным: доктора и сестры выполняли свои ежедневные обязанности, ничуть не подозревая о том, что произошло совсем рядом. Все было сделано с тщательной осторожностью, и никто, в особенности Торн, не смог бы ничего узнать.

Он сидел во внутреннем дворике и смотрел в ночь. Вдруг Торн осознал, что Пирфордский лес больше не вызывает у него дурных предчувствий. Теперь лес казался мирным, а сверчки и лягушки создавали обычный шум, успокаивающий и наводящий на размышление о том, что жизнь везде шла своим естественным путем. Джереми перевел взгляд на дом, на комнату Дэмьена. Там горел ночник, и Торн представил себе лицо спящего мальчика. Сейчас, на исходе этого страшного дня, стоило посмотреть на Дэмьена. Джереми поднялся, погасил лампу и направился в спящий дом.

Внутри было совсем темно, тишина звенела в ушах. Торн ощупью отыскал лестницу и поднялся наверх. Он тщетно попытался нащупать выключатель и прошел дальше. Все вокруг него навевало сон, и Джереми медленно продвигался вдоль стены, затем повернул за угол коридора. Впереди находилась комната Дэмьена, слабый отсвет ночника выползал из-под двери. Торн остановился как вкопанный: ему показалось, что он услышал звук. Этот звук походил на вибрацию или глухой рокот, который сразу же прекратился, прежде чем Торн успел в нем разобраться. Снова воцарилась полная тишина. Торн собрался шагнуть вперед, но звук повторился, на этот раз громче, отчего сердце Джереми чуть не взорвалось от собственного стука. Он глянул вниз и увидел глаза. Дыхание перехватило, и Торн, окаменев, прижался к стене; рычание усилилось, и из тьмы возникла собака, как страж бросившаяся к двери ребенка. Глаза сверкали, уставившись на него, рычание не прекращалось.

— Ну… Ну, — выговорил Торн срывающимся голосом, и от звука его зверь сжался, готовясь к прыжку.

— Спокойно, — сказала миссис Бэйлок, выходя из своей комнаты. — Это хозяин дома.

Собака сразу успокоилась, напряжение рассеялось. Миссис Бэйлок дотронулась до выключателя, и коридор тут же наполнился светом. Торн, уставившись на собаку, затаил дыхание.

— Что… Это? — выдавил он.

— Сэр? — спокойно спросила миссис Бэйлок.

— Эта собака.

— По-моему, овчарка. Красивая? Мы нашли ее в лесу.

— Собака, неожиданно присмирев, легла у ее ног.

— Кто дал вам разрешение…

— Я подумала; что нам может пригодиться сторожевая собака, и мальчик очень любит ее.

Торна, стоявшего в напряжении у стены, еще трясло, и миссис Бэйлок не смогла сдержать своего любопытства.

— Она вас напугала?

— Да.

— Видите, какая она хорошая. В смысле, как сторож. Поверьте, вы будете мне благодарны за нее, когда уедете.

— Куда я уеду? — спросил Торн.

— Разве вы не собираетесь в Саудовскую Аравию?

— Откуда вам известно про Саудовскую Аравию?

Она пожала плечами.

— Я не знала, что это такая тайна.

— Я никому не говорил о поездке.

— Миссис Гортон мне рассказала.

Торн кивнул и снова посмотрел на собаку.

— Она не будет никого беспокоить, — заверила его женщина. — Мы будем кормить ее объедками…

— Я не хочу, чтобы она оставалась, — отрезал Торн.

Миссис Бэйлок посмотрела на него с удивлением.

— Вы не любите собак?

— Когда я захочу иметь собаку, я сам ее выберу.

— Но мальчику она очень нравится, сэр, она ему нужна.

— Я сам решу, какая собака ему нужна.

— Дети считают животных своими защитниками, сэр. Остальное их не интересует.

Она посмотрела на него так, будто собиралась сообщить какую-то очень важную вещь.

— Вы… Хотите еще что-то сообщить?

— Я не осмеливаюсь, сэр.

Но ее вид обеспокоил Торна.

— Если вы что-то хотите сказать, миссис Бэйлок, я с удовольствием вас выслушаю.

— Нет, сэр. У вас и так много дел…

— Я сказал, что выслушаю вас.

— Мне кажется, что ребенок чувствует себя одиноким.

— Почему он должен быть одиноким?

— Его мать не очень благожелательно относится к нему.

Торн застыл при этом замечании.

— Вот видите? — сказала она. — Мне не надо было говорить.

— Не очень благожелательно?

— Мне кажется, она не любит его. И он это чувствует.

Торн промолчал. Он не знал, что сказать.

— Мне иногда кажется, что у Дэмьена никого нет, кроме меня, — добавила женщина.

— Я думаю, что вы ошибаетесь.

— А теперь у него есть собака. Она ему нравится. Ради ребенка не выгоняйте ее.

Торн посмотрел вниз на огромного зверя и покачал головой.

— Мне не нравится эта собака. Завтра же выставите ее.

— Выставить — куда? — в изумлении спросила она. — Отдайте собачникам.

— Но они же УБИВАЮТ их!

— Тогда просто вышвырните. Чтобы завтра ее не было.

Лицо миссис Бэйлок окаменело, и Торн отвернулся. Женщина и собака смотрели ему вслед; в их глазах горела ненависть.