К июлю в сельской местности Англии все расцвело. Необычно долгий дождливый сезон привел к тому, что все притоки Темзы разлились и вызвали к жизни даже засохшие семена. Откликнулись на это и земли Пирфорда: они густо зазеленели и ожили; леса, начинавшиеся сразу за садами, стали непроходимыми от трав и скрывали множество животных. Гортон, боясь, что дикие кролики скоро начнут выходить из леса и грызть тюльпаны, поставил на них ловушки: пронзительные крики попавших в капканы зверьков можно было слышать по ночам. Но скоро все кончилось, и не только потому, что Катерина настояла на этом, но также из-за того, что Гортону самому было неприятно ходить в лес и собирать останки несчастных кроликов. Кроме того, он чувствовал на себе чей-то взгляд, будто следящий за ним из зарослей. Когда он признался в этом своей жене, та рассмеялась и сказала, что это скорее всего призрак короля Генриха Пятого. Но Гортону было не до шуток, он отказался ходить в лес, будучи очень озабочен тем, что новая няня, миссис Бэйлок, часто брала туда Дэмьена и находила там бог знает какие вещи, которые развлекали его часами. Гортон также заметил, помогая жене стирать, что на одежде мальчика было много черных волос, будто он возился с каким-то животным. Но он не смог обнаружить связи между волосками и путешествиями в Пирфордский лес и решил считать это еще одной неприятной загадкой дома Пирфорд, которых становилось все больше.
      Катерина стала уделять все меньше и меньше времени ребенку, ее заменила новая няня. Миссис Бэйлок и в самом деле была прекрасной гувернанткой, и ребенок полюбил ее. Одно только тревожило и казалось даже неестественным: мальчик предпочитал ее общество обществу своей собственной матери. Все слуги замечали и обсуждали это, им было обидно за хозяйку, которую новая няня вытеснила из сердца сына. Им хотелось, чтобы миссис Бэйлок уехала. Но вместо этого ее положение укреплялось с каждым днем, а влияние на хозяев дома усиливалось.
      Катерина чувствовала то же самое, но не могла что-либо изменить. Она не хотела показывать ревность к человеку, которого любил ее ребенок. Она чувствовала себя виноватой в том, что однажды лишила Дэмьена любимого друга, и не хотела, чтобы это повторилось. Когда в конце второй недели миссис Бэйлок попросила перевести ее в комнату напротив спальни Дэмьена, Катерина согласилась. Наверное, у богатых так бывает всегда. Сама Катерина воспитывалась в более скромной семье, и только мать была ее единственным другом и защитником. Но здесь жизнь иная. Она была хозяйкой огромного дома, и, возможно, пришло время для подобных поступков.
      Вновь обретенная свобода использовалась Катериной в полной мере: по утрам она занималась благотворительностью, днем посещала чаепития, на которых велись беседы о политике. Муж одобрял ее занятия. Катерина перестала быть хрупким цветком – она стала львицей, обладающей такими энергией и уверенностью, которых он раньше никогда в ней не замечал. Именно такую жену он мечтал иметь, и, хотя резкая перемена ее характера слегка обеспокоила его, он никоим образом не мешал ей. Даже в постели она стала другой – более возбужденной и страстной. Торн не понимал, что это было скорее выражение отчаяния, чем желания.
      Работа Торна занимала все его время, с назначением в Лондон он стал центральной фигурой по вопросам нефтяного импорта. Президент США очень рассчитывал на результаты его встречи с нефтяными шейхами. Через несколько недель Торн должен был лететь в Саудовскую Аравию, но один, потому что арабы считали присутствие женщин в деловой поездке проявлением мужской слабости.
      – Я не могу понять этого, – сказала Катерина, когда он ей все объяснил.
      – Это часть их культуры, – ответил Торн. – Я еду в их страну и должен считаться с национальными обычаями.
      – А они не должны считаться с тобой?
      – Конечно, должны.
      – Но я ведь тоже часть культуры!
      – Катерина…
      – Я видела этих шейхов. Я видела женщин, которых они покупают. Куда бы они ни шли, вокруг них всегда вертятся проститутки. Может быть, они и от тебя ждут того же?
      – Честно говоря, я не знаю.
      Они разговаривали в спальне, было уже поздно – не самое лучшее время для споров.
      – Что ты имеешь в виду? – тихо спросила Катерина.
      – Это очень важная поездка, Кэти.
      – И если они захотят, чтобы ты спал с проституткой…
      – Если они захотят, чтобы я спал с их евнухом, я буду спать с их евнухом! Ты знаешь, ЧТО поставлено на карту.
      Катерина с трудом нашла в себе силы ответить.
      – А какова моя роль в этом? – тихо спросила она.
      – Ты будешь здесь. То, что делаешь ты, не менее важно.
      – Мне не нужен твой покровительственный тон!
      – Я просто хочу, чтобы ты поняла…
      – Что ты спасешь мир, если будешь делать то, что они захотят?
      – Можно сказать и так.
      Она взглянула на него пристально. С неприязнью.
      – Наверное, все мы проститутки, Джереми. Ты – для них, а я – для тебя. Поэтому пошли в постель.
      Он нарочно пробыл в ванне долгое время, надеясь, что, когда вернется, жена уже будет спать. Но она не спала. Она ждала его, и Торн ощутил в воздухе запах духов. Он сел на кровать и долго смотрел на нее. Наконец она улыбнулась и сказала:
      – Извини меня. Я все понимаю.
      Она взяла его голову и притянула к себе. Потом они стали заниматься любовью, но совершенно по-новому. Катерина отказалась двигаться, но не отпускала мужа, прося, заставляя его довести все до конца. Когда все было закончено, она расслабила руки, и он посмотрел на нее с болью и смятением.
      – Иди и спасай мир, – прошептала Катерина. – И делай все, что они тебе прикажут.
      В эту ночь Торн не мог заснуть, он сидел у застекленной балконной двери и любовался лунной ночью. Он видел лес, онемевший и застывший, словно некое сонное существо.
      Но лес не спал, и Торну вдруг почудилось, будто кто-то смотрит на него. Торн подошел к порогу, взял бинокль и приставил его к глазам. Сначала он не видел ничего, кроме темноты. И вдруг заметил глаза! Два темных светящихся уголька, отражающих свет луны, близко поставленные, темно-желтые. Они были направлены в сторону дома. Торн содрогнулся, опустил бинокль и отступил назад. Он оставался некоторое время в комнате, потрясенный увиденным, а потом босиком спустился по лестнице к входной двери и медленно вышел на улицу. Было совсем тихо, даже сверчки замолчали. Торн снова двинулся вперед, как будто его что-то влекло к лесу. В чаще он остановился. Никого не было. Два светящихся уголька исчезли. Он повернулся и угодил ногой во что-то теплое и мокрое. У Торна перехватило дыхание, он отступил в сторону и склонился над землей. Это был мертвый кролик, только что убитый. Головы у зверька не было…
      На следующее утро Торн встал пораньше и спросил Гортона, продолжает ли тот ставить ловушки на кроликов. Гортон ответил отрицательно, и тогда Торн привел его в лес, к тому месту, где лежали останки животного. Над тельцем кружились мухи. Гортон веткой отогнал их, а потом нагнулся и исследовал трупик.
      – Что вы думаете? – спросил Торн. – У нас завелся хищник?
      – Не могу понять, сэр. Но сомневаюсь.
      Он поднял окоченевшую тушку и с отвращением показал ее Торну.
      – Хищники обычно оставляютголову, а не съедают.Тот, кто убил его, сделал это для развлечения.
      Торн велел Гортону убрать труп и никому не говорить об этом. Они двинулись вперед, но Гортон вдруг остановился.
      – Мне очень не нравится этот лес, сэр. И не нравится, что миссис Бэйлок водит сюда вашего мальчика.
      – Скажите ей, чтобы она больше этого не делала, – ответил Торн. – На лужайке тоже много интересного.
      Гортон исполнил приказание, и Торн впервые заметил, что в доме не все ладно. Миссис Бэйлок отыскала его вечером в кабинете и выразила свое негодование по поводу того, что приказания ей передаются через слуг.
      – Конечно, я все сделаю, – сказала она презрительно, – но считаю, что приказания мне должен давать непосредственно хозяин.
      – Не вижу никакой разницы, – ответил Торн. Его удивила ярость, сверкнувшая в глазах женщины.
      – Это разница между большим домом и маленьким домишкой, мистер Торн. У меня появляется чувство, что здесь нет главного человека.
      Она повернулась на каблуках и вышла, а Торн так и не понял, что она имела в виду. Если она намекала на слуг, то ими командовала Катерина. Кроме того, он часто отсутствовал. Возможно, миссис Бэйлок хотела сказать, что в доме не все так хорошо, как кажется. Что поведение Катерины, возможно, вышло из-под контроля…
      В Челси на третьем этаже своего убогого жилища не спал репортер Габер Дженнингс. Он смотрел на растущую галерею фотографий Торнов, украшавшую стену в темной комнате. Фотографии похорон, темные и унылые: крупным планом собака среди надгробий, крупным планом мальчик. Здесь же фотографии, сделанные на дне рождения: Катерина смотрит на няню, няня в клоунском костюме, совершенно одна. Последняя фотография особенно заинтересовала его, потому что над головой няни темнело пятно. Обычный фотодефект, но сейчас он смотрелся как некое знамение несчастья. Видимо, была повреждена эмульсия, и над головой няни в виде легкого тумана образовался обруч, заходящий на шею. При других обстоятельствах такая испорченная фотография была бы выкинута, но эту стоило оставить. Конечно, при условии, что были известны дальнейшие события, это пятнышко носило символический характер – будто бы над несчастной Чессой нависла тень судьбы. На последней фотографии было запечатлено ее тело, висевшее на веревке, – страшная реальность, которой заканчивалась подборка. Вся эта галерея создавала некую фотозапись кошмара. И это нравилось Дженнингсу. Он изучал Торнов по всем доступным источникам и нашел в их семье нечто необычное, что никто до него еще не находил. Он принялся копаться в истории семьи, для чего завел контакты с американцами.
      Выяснилось, что Катерина происходила из семьи русских эмигрантов, и ее родной отец покончил жизнь самоубийством: статья в «Миннеаполис Таймс» рассказывала, что он бросился с крыши своей конторы в Миннеаполисе. Катерина родилась через месяц после самоубийства, а ее мать вторично вышла замуж и переехала с мужем в Нью-Гэмпшир. Катерина носила его фамилию, и в скудных интервью, данных ею за все эти годы, она никогда не упоминала об отчиме. У репортера росла уверенность в том, что он попал в нужную струю.
      Ему не хватало только фотографии самого посла, и Дженнингс надеялся получить ее на следующий день. В церкви Всех Святых должно было состояться венчание знатных особ, и семья Торнов скорее всего будет на нем присутствовать. Конечно, такое событие было не в стиле Дженнингса, но пока что ему везло, и, может быть, повезет снова.
      …За день до венчания Торн оставил свои обычные субботние дела в посольстве и поехал с Катериной за город. Его очень беспокоил их спор и странная близость, которая последовала за ним, поэтому он хотел побыть с ней наедине и выяснить, что с ней происходит. Впервые за последние несколько месяцев Катерина повеселела, наслаждалась поездкой и держала его за руку, пока они бродили на лоне природы. В полдень они очутились в Стрэтфорде-на-Эвон и пошли на любительский спектакль «Король Лир». Катерина была поглощена пьесой и даже прослезилась. Монолог короля Лира: «Зачем собака, крыса дышит… коль у тебя дыханья нет…» растрогал ее до глубины души; она заплакала уже открыто, и Торн долго успокаивал ее в пустом театре, после того как пьеса закончилась и зрители разошлись.
      Они вернулись в машину и поехали дальше, Катерина продолжала легонько сжимать руку мужа, и всплеск эмоций вернул близость, которая давно исчезла в их отношениях. Теперь она была чувствительна ко всему, и когда они остановились у реки, Катерина снова расплакалась. Она рассказала о своих страхах, о боязни потерять Дэмьена – она не переживет, если с ним что-нибудь случится.
      – Ты не потеряешь его, Кэти, – нежно успокаивал ее Торн. – Жизнь не может быть настолько жестокой.
      Он давно уже не называл ее Кэти, и это слово как бы напомнило о расстоянии, увеличивающемся между ними в последние месяцы. Они сели на траву под огромным дубом, и голос Катерины упал до шепота.
      – Я так боюсь, – сказала она.
      – Бояться совершенно нечего.
      Огромный майский жук полз мимо нее, и она смотрела, как он пробирается между травинок.
      – Чего ты боишься, Катерина?
      – А чего мне не бояться?
      Он смотрел на нее, ожидая продолжения.
      – Я боюсь хорошего, потому что оно уйдет… Я боюсь плохого, потому что я очень слабая… Я боюсь твоих успехов и неудач. И я боюсь, что не имею никакого отношения к ним. Я боюсь, что ты станешь Президентом Соединенных Штатов, Джереми.. и тебе придется терпеть жену, которая тебя недостойна.
      – Ты все делаешь прекрасно, – попытался успокоить ее Торн.
      – Но мне это не нравится!
      Признание было таким простым и как-то успокоило их, кое-что прояснив.
      – Тебя это шокирует? – спросила Катерина.
      – Немного, – ответил Джереми.
      – Ты знаешь, чего я хочу больше всего.
      Он покачал головой.
      – Я хочу, чтобы мы вернулись домой.
      Он лег на траву, уставившись на зеленые листья дуба.
      – Больше всего, Джереми. Уехать туда, где мы будем в безопасности. Туда, где мы родились.
      Последовала долгая пауза. Она легла рядом, и Торн обнял ее.
      – Здесь тоже безопасно. В твоих объятиях.
      – Да.
      Катерина закрыла глаза, и на ее лице появилась мечтательная улыбка.
      – Это Нью-Джерси, правда? – прошептала она. – А там, на том холме, не наша ли маленькая ферма? Та самая, на которой мы работаем?
      – Это очень большой холм, Кэти.
      – Я знаю. Знаю. Нам никогда через него не перейти.
      Поднялся легкий ветерок и зашевелил листву под ними. Торн и Катерина молча наблюдали, как солнечные зайчики бегают по их лицам.
      – Может, Дэмьен сумеет, – прошептал Джереми. – Может быть, он станет процветающим фермером.
      – Вряд ли. Он весь в тебя.
      Торн не ответил.
      – Это правда, – продолжала Катерина. – Как будто я вообще не имею с ним ничего общего.
      Торн приподнялся и посмотрел на ее погрустневшее лицо.
      – Почему ты так говоришь?
      Она пожала плечами, не зная, как это объяснить.
      – Он очень самостоятельный. Похоже, ему вообще никто не нужен.
      – Так только кажется.
      – Он не привязан ко мне, как обычно ребенок привязывается к матери. А ты любил свою мать?
      – Да.
      – А свою жену?
      Их глаза встретились, и он погладил ее по лицу. Катерина поцеловала его руку.
      – Я не хочу уходить отсюда, – прошептала она. – Я хочу лежать так всю жизнь.
      – Знаешь, Кэти, – произнес Торн после долгого молчания, – когда я увидел тебя в первый раз, я подумал, что ты самая красивая женщина на свете.
      Она благодарно улыбнулась.
      – Я до сих пор так думаю, Кэти, – прошептал он. – До сих пор.
      – Я люблю тебя, – сказала Катерина.
      – Я очень люблю тебя, – ответил Джереми.
      Она сжала губы, в глазах заблестели слезы.
      – Я даже хочу, чтобы мы с тобой больше ни о чем не говорили. Я хочу запомнить сказанное только что.
      …Когда она снова открыла глаза, было уже темно.
      Они вернулись в Пирфорд поздно. В доме все спали. Супруги разожгли огонь в камине, налили вина и сели рядом на мягкую, обитую кожей кушетку.
      – А чем мы будем заниматься в Белом Доме? – спросила Катерина.
      – Он очень далеко.
      – А любовью там можно заниматься?
      – Почему бы и нет?
      – А не будет ли это противно в спальне Линкольна?
      – Противно?
      – Что мы такие низменные.
      – В спальне Линкольна?
      – Прямо на его кровати!
      – Ну, он, наверное, подвинется.
      – О, он может к нам присоединиться.
      Торн засмеялся к прижал ее к себе.
      – Придется еще как-то привыкать к туристам, – добавила Катерина. – Они проходят через спальню Линкольна три раза в день.
      – А мы запрем дверь.
      – Нет, так не пойдет. Вот что: будем брать с них дополнительную плату!
      Он опять засмеялся, довольный ее хорошим настроением.
      – Взгляните сюда, – продолжала дурачиться Катерина. – Посмотрите, как Президент трахает свою жену.
      – Кэти!
      – Кэти и Джерри вместе. Старик Линкольн переворачивается в гробу.
      – Что это на тебя нашло? – попытался урезонить жену Торн.
      – Ты.
      Она засмеялась, и Торн присоединился к ней. И этот день, и эта ночь были именно такими, о которых она мечтала всегда.
      Следующий день начался прекрасно. К девяти часам утра Торн был уже одет для посещения венчания и весело спустился в гостиную.
      – Кэти! – позвал он.
      – Еще не готова, – раздался из ванной ее голос.
      – Мы опоздаем.
      – Наверняка.
      – Они будут ждать нас, поэтому поторопись.
      – Я стараюсь.
      – Дэмьен уже одет?
      – Надеюсь, что да.
      – Я не могу опаздывать.
      – Попроси миссис Гортон приготовить тосты.
      – Я не хочу завтракать.
      – Я хочу.
      – Лучше поторопись.
      Гортон уже подал лимузин к подъезду, Торн вышел на улицу и жестом попросил его подождать еще немного, потом быстро вернулся на кухню.
      Катерина вышла из комнаты, на ходу завязывая пояс на белом платье, и направилась в комнату Дэмьена, громко говоря:
      – Пошли, Дэмьен! Все уже готовы!
      В комнате мальчика не было. Она услышала плеск воды в ванной, быстро прошла туда и вскрикнула от негодования: Дэмьен все еще сидел в ванной, а миссис Бэйлок продолжала его мыть.
      – Миссис Бэйлок, – грозно сказала Катерина, – я просила вас, чтобы мальчик был одет не позднее…
      – Если вы не против, мэм, я думаю, что ему лучше пойти погулять в парк.
      – Я сказала, что мы собираемся взять его с собой в церковь!
      – Церковь – неподходящее место для маленького мальчика в такой солнечный день.
      Женщина улыбалась. Очевидно, она не понимала всей серьезности положения.
      – Уж вы простите, – Катерина старалась говорить спокойно, – но нам очень важно быть в церкви.
      – Он еще очень мал для церкви. Он там будет шалить, – настаивала на своем миссис Бэйлок.
      – Вы, кажется, не понимаете меня? – твердо сказала Катерина. – Я хочу, чтобы он поехал с нами в церковь.
      Миссис Бэйлок напряглась, оскорбленная тоном Катерины. Ребенок тоже почувствовал неладное и придвинулся поближе к няне, а та, сидя на полу, смотрела снизу вверх на его мать.
      – Он раньше бывал в церкви? – спросила миссис Бэйлок.
      – Я не понимаю, какое это имеет значение…
      – Кэти! – закричал Торн.
      – Иду! – отозвалась она и строго посмотрела на женщину, но та ответила точно таким же взглядом.
      – Извините, что я высказываю свое мнение, но неужели вы думаете, что четырехлетний ребенок поймет церковный бред церемонии католического венчания?
      У Катерины перехватило дыхание.
      – Я католичка, миссис Бэйлок, и мой муж тоже!
      – Кому-то надо быть католиками, – отпарировала женщина.
      Катерина стояла, окаменев от внезапного нападения.
      – Вам придется одеть моего сына, – произнесла она как можно спокойней, – и привести к машине в течение пяти минут. Или же подыскивайте себе работу в другом месте.
      – Возможно, я так и поступлю.
      – Это ваше дело.
      – Я подумаю.
      – Надеюсь.
      Наступила напряженная тишина, Катерина вдруг повернулась и собралась уходить.
      – Кстати, насчет церкви… – сказала миссис Бэйлок.
      – Да?
      – Вы пожалеете, что взяли его.
      Катерина вышла. Не прошло и пяти минут, как Дэмьен, чистый и одетый, стоял у машины.
      Они поехали через Шеппертон, где строилось новое шоссе, и попали в большую пробку. От этого напряжение, и без того царившее в машине, усилилось.
      – Что-нибудь случилось? – спросил Торн, посмотрев на жену.
      – Ничего особенного.
      – Ты очень сердита.
      – Ерунда.
      – Что случилось?
      – Да так.
      – Ну, ладно. Рассказывай.
      – Миссис Бэйлок, – сказала со вздохом Катерина.
      – Что там у нее?
      – Мы поговорили.
      – О чем?
      – Она хотела погулять с Дэмьеном в парке.
      – Разве это плохо?
      – Вместо церкви.
      – Не могу сказать, что я был бы против этого.
      – Она делала все, чтобы он с нами не поехал.
      – Наверное, ей без него скучно.
      – Я не знаю, хорошо ли это.
      Торн пожал плечами и невидящим взглядом уставился вперед, в то время как они продвигались в рычащей веренице автомобилей.
      – Объехать никак нельзя, Гортон? – спросил он.
      – Нет, сэр, – ответил Гортон, – но если вы не против, я хотел бы сказать кое-что о миссис Бэйлок.
      Торн и Катерина переглянулись, удивившись такому заявлению.
      – Говорите, – сказал Торн.
      – Я не хочу говорить в присутствии малыша.
      Катерина посмотрела на Дэмьена. Он играл шнурками новых ботинок и, очевидно, не прислушивался к разговору.
      – Все в порядке, – сказала Катерина.
      – Мне кажется, она плохо на него влияет, – продолжал Гортон. – Она не уважает правила, заведенные в доме.
      – Какие правила? – спросил Торн.
      – Я не хотел бы вдаваться в подробности, сэр.
      – Пожалуйста.
      – Ну, вот, хотя бы: у нас принято, чтобы слуги ели вместе, а посуду мыли по очереди.
      Торн посмотрел на Катерину. Очевидно, ничего страшного в этом не было.
      – Она с нами никогда не ест, – продолжал Гортон. – Наверное, она спускается после того, как все поедят, и берет еду для себя.
      – Понимаю, – сказал Торн с напускной озабоченностью.
      – И потом оставляет свои тарелки.