Профессор встал. Казалось, он совсем забыл о присутствии Клоса.
      — Курт жив, — шептал он. — Курт жив…
 
 
      Клос сидел в темной каморке на единственном стуле стоявшем около кровати. Барбара плотно закрыла окно, потом подошла к двери и осторожно повернула ключ в замке. В комнатах Гляссов было тихо.
      — Профессор отправился спать, — прошептала Барбара, — он всегда в это время дремлет. Фрау Глясс в столовой.
      Она присела на кровать. Клос не видел ее лица, только заметил, как судорожно сжимают руки девушки металлические прутья, на которых лежал узкий матрац.
      …После разговора с Гляссом Клос вышел на улицу, а потом возвратился обратно. Они условились, что Барбара оставит открытым окно в своей комнатке за кухней.
      — Ну рассказывай, — обратился к ней Клос.
      Барбара говорила очень тихо. Те, на заводе (она не называла их имена), отнеслись к ее сообщению с недоверием. Они приняли это за возможную провокацию, даже ликвидация эсэсовца их ни в чем не убедила. Она долго уговаривала их принять ее предложение. Наконец большинство из них согласились установить контакт. Это был единственный выход. Им действительно нечего было терять. Если они останутся без поддержки, то все равно погибнут, а завод будет уничтожен. Далее Барбара рассказала о плане, разработанном подпольной группой. Он слушал ее внимательно, иногда задавая вопросы, на которые Барбара чаще всего не могла ответить. Кто из немцев, работающих на заводе, имеет оружие? Сколько рабочих насчитывается в подпольной организации? Известна ли им система заводской сигнализации?
      Клос понял, что на успех можно надеяться лишь в том случае, если выступление будет хорошо подготовлено. «Может быть, — подумал он, — это моя последняя операция…»
      — Ты должна пойти на завод еще раз, — сказал он Барбаре.
      Она кивнула, потому что уже договорилась с мастером Кролем, что за полтора часа до начала операции один из них, Кроль или Левон, будет ждать ее в условленном месте.
      — Скажешь им, — медленно проговорил Клос, — что их план в основном принят. Но только в основном. Я постараюсь вовремя прибыть на место и буду лично руководить операцией. Для этого необходимо, чтобы не в два сорок, а ровно в два двадцать пять группа из двух-трех человек сняла охранника у ворот завода. Это необходимо сделать так, чтобы немец не успел выстрелить. В два тридцать мы проникнем на территорию завода. В это время должно начаться выступление рабочих. Передай им также, что я установил связь с нашими. Понимаешь?
      — Да, конечно.
      Клос посмотрел на часы. Он должен еще встретиться с полковником Брохом, а потом пойти на Кайзерштрассе, выслушать донесение Косека и отдать ему распоряжения. Наступление через канал на этом участке должно начаться не позднее чем в два часа. Это была рискованная операция, но другого выбора не было. Клос закурил сигарету. Пламя зажигалки на миг осветило усталое лицо Барбары.
      — Держись, девочка! — подбодрил ее Клос. — Я зайду за тобой в два часа, будь в это время около окна.
      Клос заколебался. Может быть, не брать ее на завод? Нет, она должна пойти с ним. Там, на заводе, его никто не знает.
      — Что было в квартире Глясса после моего ухода? — спросил он.
      — Профессор сказал жене: «Не укладывайся, мы остаемся». Она кричала, протестовала, тогда он положил руки ей на плечи и произнес: «Курт жив. Он в плену». Профессор говорил еще что-то, но я не могла разобрать. Потом фрау Глясс расплакалась, сидя на большом, уже упакованном чемодане, а он возвратился в свой кабинет.
      Они услышали, как кто-то вошел в кухню.
      — Это жена профессора, — шепнула Барбара. — Готовит лекарство для мужа.
      — Помни, — тихо проговорил Клос, — там, на заводе, должны быть готовы точно в указанное время. Пусть ждут меня. Самое важное — бесшумно снять охрану у входа.
      Снова послышались шаги. Клос встал, подошел к окну. В этот момент послышался крик фрау Глясс.
      — Фриц! — звала она. — Фриц!
      Через минуту она снова была на кухне.
      Клос едва успел выпрыгнуть в окно, как фрау Глясс застучала в дверь комнаты прислуги.
      — Открой, — кричала она, — открой немедленно!
      Клос скрылся в темноте сада. Барбара открыла дверь своей комнаты.
      — Зачем запираешься? Кто у тебя был?
      — Никого.
      — Где мой муж?
      — Видимо, господин профессор спит в своем кабинете, — как можно спокойнее сказала Барбара.
      — Его нет! — Фрау Глясс вернулась в кабинет мужа.
      Барбара последовала за ней. Дверь на веранду была открыта, ветер сдул бумаги с письменного стола, около дивана стояли ночные туфли профессора Глясса.
      — Может быть, вышел на минуту? — предположила Барбара.
      — Без туфель? — Фрау Глясс выбежала на веранду, потом в сад. И снова раздался ее крик: — Фриц! Фриц!
      Вскоре она возвратилась в кабинет, ее глаза были полны слез.
      — Боже мой! Боже мой! — причитала она. — Что с ним случилось?
      Фрау Глясс подошла к телефону, с трудом набрала номер.
      — Говорит жена профессора Глясса, — с волнением проговорила она. — Я хотела бы поговорить со штурмбанфюрером…
      Бруннер появился в квартире Глясса буквально через несколько минут. Не снимая фуражки, он прохаживался по кабинету профессора и, казалось, без особого внимания слушал рассказ фрау Глясс. Он взял в руки ночные туфли Глясса, затем покопался в бумагах и в ящиках письменного стола и приказал двум солдатам внимательно осмотреть сад. Затем сел в кресло и вытянул перед собой ноги в начищенных до блеска сапогах.
      — Вы сказали, фрау Глясс, что здесь был капитан Клос?
      — Да, — прошептала она.
      — Это очень интересно. Они разговаривали в кабинете? Случайно, не знаете, о чем?
      — Я не подслушивала, господин штурмбанфюрер.
      — Жаль. Что было дальше?
      — Я уже говорила. — Она приложила к глазам платочек. — Муж сказал мне, чтобы я прекратила сборы.
      — Почему?
      — Не знаю. Я его не спрашивала об этом. Он только сказал мне, что Курт жив. Вы понимаете? Сколько времени мы ничего не знали о нашем сыпе! Хотя он и в плену, но все-таки жив.
      — Откуда ему это известно?!
      Фрау Глясс пожала плечами:
      — Может быть, через Красный Крест?
      — Вы шутите, фрау Глясс?! Вам сказал муж о Курте после ухода Клоса?
      — Да.
      — А что было дальше?
      — Я выбежала на веранду, спустилась в сад, а потом постучала в комнату прислуги. Дверь была заперта. Мне показалось, что я слышала голоса и что у нее кто-то был.
      — Позовите ее! — раздраженно приказал Бруннер.
      Он взял Барбару за подбородок, слегка похлопал ладонью по щеке:
      — Что тебе известно, милочка?
      — Ничего, господин штурмбанфюрер.
      — Не лги. У тебя был твой парень?
      — Нет… Мой парень работает на заводе. Видимо, госпоже Глясс это показалось.
      Бруннер снова похлопал ее по щеке, но уже значительно сильнее.
      — Немцам не может казаться, дубина… Когда последний раз видела профессора?
      — Когда он пошел спать в свой кабинет, — спокойно ответила Барбара.
      — Мы еще проверим, не лжешь ли ты? Скажи мне…
      Бруннер не успел задать вопроса. В кабинет вбежал эсэсовец, что-то шепнул Бруннеру и вышел. Штурмбанфюрер вскочил и снял фуражку…
      — Пошла вон! — приказал он Барбаре и обратился к фрау Глясс: — Мы должны быть мужественными, мы немцы. Ваш муж убит. Только что недалеко от ограды сада найден его труп. Вы должны пойти со мной. Необходимо произвести опознание.
 
 
      Клосс должен был представить Броху доклад о положении на наиболее уязвимом участке обороны вдоль канала. О нем не случайно так беспокоился полковник. На следующий день, а может быть, раньше он намеревался послать туда два батальона фольксштурмовцев, но в то же время надеялся, что противник не начнет наступление с форсирования водной преграды. Нужно было приложить все силы, чтобы еще более уверить полковника в этом. Между каналом и заводом тянулись заливные луга, которые пересекал только противотанковый ров, за ним располагались позиции пехоты с фаустпатронами. Клос считал, что эти препятствия будут преодолены без особых затруднений и, если наступление начнется вовремя, наши войска через час должны выйти к заводу.
      Брох сидел, склонившись над картами, он даже не поднял головы, когда капитан вошел в кабинет.
      Клос доложил:
      — На пятом участке обороны не замечено какого-либо движения противника.
      — Все в порядке, — проговорил полковник, указывая Клосу на стул. — Я думаю, наступление начнется в районе казарм и вокзала. На их месте я поступил бы именно так. Это даст нам возможность удержать порт и завод по крайней мере до вечера следующего дня. А потом…
      Раздался телефонный звонок, полковник снял трубку. По-видимому, донесение, передаваемое по телефону, было весьма важным, ибо Брох не прерывал говорящего, а его лицо принимало все более озабоченное выражение. Может быть, докладывают о Гляссе?
      «Профессора убили? Или похитили? Кто? Для чего? Зачем?» — размышлял Клос, сидя перед Брохом.
      — Хорошо. Все понял… Прошу взять с собой отряд жандармов и взвод солдат. Обо всем докладывать мне лично. — Брох положил телефонную трубку. — Пеленгаторы засекли вражескую радиостанцию, — сказал он. — Она работает здесь, в городе. Просто не верится.
      Клос с трудом сдержался. Самое главное — ничем не выдать себя и успеть на Кайзерштрассе раньше, чем там окажутся немцы. Через полчаса Косек выйдет в эфир, и, если он не успеет передать командованию, что наступление необходимо начать ночью, все может провалиться — немцы опомнятся и предпримут контрмеры.
      — Солдаты через час начнут прочесывать квадрат, в котором обнаружен радиопередатчик противника, — сказал Брох.
      Клос встал:
      — Я должен возвратиться на пятый участок обороны, господин полковник. Я могу идти?
      Брох в знак согласия кивнул головой. Неожиданно я дверях появился Бруннер. Небрежно бросив; «Хайль Гитлер», он сразу же обратился к Клосу:
      — Ты торопишься, Ганс?
      — Да, тороплюсь.
      — Однако тебе придется задержаться. Я хотел бы, — он подошел к письменному столу Броха, — сделать весьма важное сообщение, господин полковник, и задать в вашем присутствии несколько вопросов капитану Клосу.
      Брох устало посмотрел на него:
      — Что еще случилось? Докладывайте. Только я хотел бы вам напомнить, что у нас нет ничего более важного, чем оборона города.
      — Это касается профессора Глясса. — Бруннер кратко доложил о случившемся, особо подчеркнув, что страшно изуродованный труп ученого найден недалеко от ограды сада.
      Брох выслушал сообщение довольно равнодушно, лишь на мгновение выразив недоумение, что сильно задело Бруннера.
      — Вы представляете, что это значит? — кипятился он. — Необходимо об этом немедленно доложить рейхсфюреру.
      — Ну и, докладывайте. Это ваше дело. — Брох явно не хотел вмешиваться. — А какое отношение к этому имеет Клос?
      — Дело в том, что капитан Клос за несколько минут перед смертью Глясса был на вилле у профессора.
      Брох пожал плечами:
      — Ну и что? Господин Клос, вы были там?
      — Да, был, — спокойно ответил Клос. — Возвращаясь с пятого участка обороны, я вспомнил, что еще не успел передать ему нечто важное, и решил это сделать. — Клос был уверен, что фрау Глясс наверняка передала Бруннеру то, что ей сказал муж после его ухода.
      — О чем ты разговаривал с профессором? — спросил Бруннер.
      — Это не имеет никакого отношения к смерти Глясса! — резко оборвал его Клос. Он посмотрел Бруннеру прямо в глаза: — Но если вы находите это важным, я могу сказать. Во время боев за Померанию я встретил одного офицера из 148-й дивизии, который был близким приятелем молодого Глясса. Он рассказал, что сын профессора был ранен и попал в плен. Так как я собирался тогда ехать в Тольберг, он попросил меня передать это старику Гляссу. — Клос придумал эту историю, пока ожидал вызова к полковнику.
      — Почему ты раньше не рассказал об этом профессору? — не унимался Бруннер.
      — Должен признаться, как-то совсем забыл об этом, — сказал Клос, обращаясь к полковнику Броху.
      — После твоего ухода, — медленно проговорил Бруннер, — профессор сказал своей жене, что он отказывается от эвакуации.
      — Мне об этом он ничего не говорил.
      — Неужели? — с насмешкой спросил Бруннер.
      Обстановка накалялась. Необходимо было переходить в наступление.
      — А теперь, Бруннер, я хочу задать тебе несколько вопросов.
      — По какому праву?
      — Господа, — сказал Брох, которому эта история, видимо, начинала надоедать, — не забывайтесь: вы находитесь в кабинете начальника. Выясняйте свои отношения где-нибудь в другом месте.
      Брох дал понять таким образом, что его совершенно не интересует дело Глясса. Клос и Бруннер вышли в адъютантскую.
      — Где обнаружили труп профессора? — спросил Клос.
      — За забором сада. Там, где начинаются луга.
      — Странные убийцы… Они не пожелали убить Глясса в его доме. Что ты на это скажешь, Бруннер? — с иронией спросил Клос.
      — Я не люблю такого тона, Клос.
      — Ты забыл, Бруннер, что сегодня уже один раз упоминал имя профессора Глясса. Тогда он был еще жив.
      — Ты хочешь выступить против меня? — сказал Бруннер.
      — Я хотел бы посмотреть на труп Глясса, — спокойно ответил Клос.
      — Пожалуйста. Ты можешь это сделать в любое время. Труп профессора уже опознан его женой.
      Тело убитого было изуродовано до неузнаваемости. Клос смог только узнать домашнюю куртку профессора, в которой он принимал его в кабинете, и сорочку — темно-синюю, с мягким воротником.
      — Вскрытие трупа, конечно, не сделали? — сухо спросил Клос. — И не провели никакого обстоятельного обследования?
      — Нет.
      — Жена профессора опознала труп мужа только по домашней куртке и сорочке?
      — Да.
      — Ты мог бы избавить ее от этого кошмарного зрелища, Бруннер. Это было излишне. Как ты думаешь, с какой целью профессор надел сорочку наизнанку?
      Они смотрели в упор друг на друга. В глазах Бруннера Клос заметил страх и ненависть.
      — Может быть, ты на это ответишь? — тихо спросил штурмбанфюрер.
      — Может быть, и отвечу, — сказал Клос, — но только не сейчас. У меня нет свободного времени.
      Клос вышел из штаба. Город был погружен во мрак. Кругом царила мертвая тишина. Клос посмотрел на часы: через несколько минут Косек начнет передачу в эфир. Он должен сообщить командованию обстановку в городе, положение на заводе. А это значит, что радиопеленгаторы с абсолютной точностью установят местонахождение радиостанции.
      В подвале разрушенного дома его уже ждал сержант Косек. С трудом переводя дыхание, Клос объяснил создавшуюся ситуацию.
      — Прошу вас, пан капитан, напишите мне текст радиограммы, — сказал сержант, старательно набивая свою трубку.
      — Хорошо, будем передавать. А потом уничтожим все шифры, документы, радиостанцию, — решил Клос, быстро набрасывая на листке бумаги текст. — Вызывай.
      В это время послышался шум моторов грузовиков, проезжающих по Кайзерштрассе.
      — Все, — сказал Клос. — Теперь не успеем.
      — Время передачи наступило, — спокойно сказал сержант и подсел к радиопередатчику. — Прощу вас, пан капитал, не оставайтесь здесь, уходите. Я справлюсь один.
      — Ты что, с ума сошел? Как я могу?..
      — Уходите, и как можно быстрее, — повторил Косек. — Я все передам, а там видно будет. Вам необходимо быть на заводе.
      Снова послышался шум моторов.
      — Бессмысленно погибать двоим, — сказал сержант. — Идите, пан капитан. — Он достал рюкзак и вытащил из него гранаты. Положил около себя автомат. Делал все не спеша, продуманно.
      Клос понимал, что Косек прав. Каждый из них должен до конца выполнить свой долг. Таков закон войны. Но в то же время Клос чувствовал, что не сможет оставить одного этого бесстрашного парня. Косек уже надел наушники и рукой еще раз показал капитану на дверь. И вдруг Клосу пришла невероятная мысль. Шанс на удачу был мал, но все же он решил рискнуть. Сержант уже передавал сообщение в эфир, он даже не обернулся, когда Клос выходил из комнаты. Выйдя в темный длинный коридор, Клос нашел убитого им два часа назад немца и втащил его в комнату.
      Грузовики остановились на Кайзерштрассе, послышались голоса, топот сапог. Клос ударом ноги открыл дверь подвального помещения, где находился Косек. Сержант к этому времени уже закончил радиопередачу.
      — Какого черта вы здесь торчите? — закричал он, не соблюдая уже никакой армейской субординации.
      — Снимай с него мундир и быстро переодевайся! — приказал Клос. Он погасил керосиновую лампу, сорвал штору с окна.
      Немцы были уже во дворе… Клос нажал на спусковой крючок автомата — стрелял прицельно, короткими очередями. Теперь он думал о том, как выиграть этот бой, видел мушку прицела и фигуры бегущих вражеских солдат. Сержант уже застегивал эсэсовский плащ и через минуту встал рядом с капитаном. Немцы залегли во дворе, открыв беспорядочную стрельбу. Пули крошили стену над окном подвала.
      — Хватит! — приказал Клос.
      Немцы продолжали стрелять, короткими перебежками приближаясь к входной двери подвала.
      — Косек, гранаты! — крикнул Клос.
      Они выбежали в коридор. Когда в дверях показался первый немецкий солдат, Клос метнул гранату. Взрыв рванул по каменному перекрытию, обломки ударили по стенам коридора. На какое-то время воцарилась тишина. Немцы отскочили от двери.
      — Теперь бросай ты, — сказал Клос и указал на дверь того помещения, где был передатчик. Только сейчас сержант понял план капитана. Он бросил гранату и припал к земле. В комнате, где они только что находились, раздался взрыв. Немцы, оцепившие двор, увидели клубы дыма, валящего из узкого окна подвала.
      Клос и Косек перебежали в самое дальнее помещение подвала. Прошло несколько минут, прежде чем немцы решились войти в подвал. Как и предвидел Клос, обнаружив разбитую радиостанцию и изуродованный труп, они решили, что радист сам подорвал себя гранатой.
      Клос окинул взглядом сержанта, застегнул пуговицу на его плаще и открыл дверь. В коридоре, заполненном немецкими солдатами, было черно от дыма.
      — Проверить все помещения! — скомандовал Клос.
      «Как хорошо, — подумал он, — что сюда прислали солдат вермахта, а не СС».
      Какой-то унтер-офицер посмотрел на него с удивлением, но встал по стойке «смирно», когда Клос подошел к нему и сказал почти шепотом:
      — Что за балаган? Наведите порядок и доложите по всей форме.
      Они вышли на улицу, не торопясь миновали военные грузовики… Клос устало закрыл глаза и подумал, что ему снова повезло, невозможное стало возможным.
      — Передали сообщение? — спросил он сержанта.
      — Так точно, пан капитан, — ответил Косек. И добавил: — Я думал, что это мой последний выход в эфир. Прошу извинить меня, пан капитан…
      Клос посмотрел на часы. До выступления рабочих на заводе оставалось четыре часа.
 
 
      Инженер Альфред Кроль шел по безлюдным улицам Тольберга. От завода до штаба было не так уж далеко, но сегодня эта дорога казалась ему слишком длинной. Конечно, он мог бы позвонить в штаб, и они немедленно бы приехали. Но он решил пойти лично. По дороге Кроль старался ни о чем не размышлять, ничего не взвешивать, потому что знал: он не сможет изменить своего решения, как не сможет стать другим человеком. Он уже миновал Гинденбургштрассе и на минуту остановился перед гимназией имени Бисмарка. Здесь когда-то он сдавал экзамен на аттестат зрелости, здесь поступил в гитлерюгенд, приходил сюда позже, уже как офицер, чтобы рассказать молодежи о фронтовых испытаниях. За углом, на улице, носящей красивое название Гольденштрассе, раньше жила Инга. Она погибла в Гамбурге во время налета вражеской авиации летом сорок третьего. Они дали друг другу слово, что после войны поселятся здесь, в Тольберге, в уютном домике на берегу моря. Инга верила в победу, уговаривала его вступить в партию. Потом был фронт и снова Тольберг, но уже без Инги… Как может он, фронтовой офицер, инвалид войны, награжденный Железным крестом, в последний день отбросить свое прошлое, забыть все, что было смыслом его жизни, только ради того, чтобы выжить?! Как он может вдруг изменить свои убеждения?! А может быть, утром все-таки пойти к антифашистам, положившись на польское происхождение своих родственников Кролей? Нет! Никогда! Кроль не любил Бруннера, как и других эсэсовцев, которые относились к нему с пренебрежением и, по существу, никогда до конца не доверяли ему. Но они были все же немцами; его связывает с ними общая судьба войны.
      Размышляя так. Кроль все же не мог заглушить голос мучившей его совести. Шестьсот рабочих завода погибнут, и его, инженера Альфреда Кроля, могут привлечь к ответственности за это преступление. А потом сгорит завод, будет разрушен весь Тольберг и все то, что было смыслом его жизни. Да, будет именно так. Фюрер приказал: «Все уничтожать, жечь, оставлять пустыню…» Выживут только крысы. Но он, Альфред Кроль, должен быть твердым до конца. Он не имеет права еще раз поддаться минутной слабости, которая овладела им во время разговора с братом.
      Он вспоминал строгое, напряженное лицо Яна, по прошла для него незамеченной и встреча рабочих, в помещении пульта управления, заметил он и польку, служанку профессора Глясса. Что же намереваются делать те, приговоренные к смерти? Видимо, они не доверяют ему, Альфреду Кролю. Его душила ненависть. Он выдал им военную тайну, а они забыли о нем, отбросили его, как вещь, отслужившую свой срок. И вот теперь он оказался в вакууме. Тех троих, которые встретились у пульта управления с Яном, он знал в лицо, они уже давно работали на заводе — поляк, француз и русский. Не было сомнения в том, что они участвовали в заговоре, а кто, собственно говоря, из рабочих не участвовал в нем? Эта на первый взгляд неорганизованная толпа с опознавательными знаками «П» и «Ост» теперь казалась Альфреду Кролю мощным, организованным коллективом.
      Он уже намеревался возвратиться в дежурное помещение, как вдруг заметил, что Левон, осторожно Оглядываясь, направился к выходу из цеха. Кроль поковылял за ним. На заводском дворе было безлюдно. У погрузочной платформы стояли еще пустые вагоны. Между вагонами мелькнула фигура француза. Он шел в направлении канала. Кроль знал, что на берегу, у стены, ограждающей завод, не было охраны. Не задумал ли француз сбежать? Если это так, то он не будет ему мешать. Пусть даже он и преодолеет стену, по которой тянутся провода с током высокого напряжения… Линию фронта ему перейти не удастся, а в городе его обязательно схватят.
      Левон остановился у стены. Кроль, приблизившись к нему насколько было возможно, заметил в стене пролом; он был настолько мал, что вряд ли через него мог пролезть взрослый человек. Но через пролом можно было разговаривать с тем, кто находился по ту сторону стены. Левон нетерпеливо прохаживался вдоль стены, потом присел на камень. Кроль ждал. Вдруг он услышал женский голос, который показался ему знакомым. Да, ото была служанка Гляссов. Она не знала французского, а Левон, видимо, не говорил по-польски.
      Как и следовало ожидать, они готовили выступление. Девушка объясняла, что рабочим в первую очередь необходимо снять охрану у главного, входа; к 2:30 надо занять склад с оружием и разоружить тех немцев, которые уже вооружены.
      — А твой немецкий офицер надежный человек? — спросил Левон.
      — Да, вполне надежный, — ответила девушка. — Ему можно доверять.
      — Это наша единственная возможность, — проговорил француз, — иначе все погибнем. Надеюсь, ты понимаешь, что будет, если гестапо узнает об этом?
      — Да, я все понимаю, — прошептала она.
      Немецкий офицер! Нашелся немец, который поверил, что можно предательством спасти себе жизнь. А если гестапо об этом уже известно? Может быть, кто-то уже доложил об этом? Эти мысли терзали Кроля все время, пока он шел в штаб.
      Бруннер принял его, стоя посреди кабинета, уже в фуражке и плаще: он куда-то спешил.
      — Ну, в чем дело? — резко спросил он. — Зачем вы покинули завод? Почему не предупредили по телефону? Вам известно о том, что профессор Глясс убит?
      Кроль пошатнулся и, не ожидая приглашения, опустился на стул. Глясс убит? Они его убили. А он еще колебался!
      Кратко, как на фронте перед боем, он докладывал факты. Назвал имена, повторил разговор, услышанный им около заводской стены между французом и девушкой. Никого не щадил. Выдал также и брата. Рассказав все, он вдруг почувствовал себя счастливым и, успокоившись в первый раз за несколько дней, облегченно вздохнул.
      Бруннер слушал не прерывая. Временами на лице его появлялась ироническая улыбка.
      — Вы исполнили свой долг, инженер Кроль, — высокопарно сказал Бруннер, — вы оказались порядочным немцем. — И строго спросил; — Кто сообщил этим людям о подробностях плана эвакуации завода?
      — Я, — ответил Кроль. — Я рассказал об этом своему брату.
      — Ладно, — махнул рукой Бруннер. — Рейх вам это простит. Вы же не могли предположить, что ваш брат окажется предателем?!
      В кабинете у Броха Кролю пришлось повторить свой рассказ.
      — Вы заслужили эвакуацию, — проговорил Брох, — хотя раньше вас не было в списке. — Это прозвучало как издевательство. — А что вы думаете обо всем этом, господин Бруннер?
      — Думаю, что знаю, кто тот немецкий офицер, — ответил штурмбанфюрер. — Вы, господин полковник, также хорошо его знаете.
      — Кто он?
      — Это капитан Клос.
      — У вас есть доказательства?
      — Они у меня будут, — уверенно ответил Бруннер, посмотрел на часы и направился к выходу. — Беру людей и немедленно выезжаю на завод.
      — Прошу вас, задержитесь на минуту… — Полковник хотел что-то сказать, может быть, отдать другой приказ, но воздержался. — А впрочем, можете ехать. — И когда они уже были в дверях, добавил: — Не верю, никак не могу поверить, что это он…
      Эсэсовцы на грузовиках уже ожидали около штаба. Бруннер и Кроль сели в отдельную автомашину; ехали молча. Артиллерия умолкла, улицы были темны и безлюдны. Вот и главные ворота завода.
      Эсэсовцы плотной цепью окружили цех готовой продукции. Кроль услышал голос Бруннера:
      — Немедленно уберите охрану у ворот, всех в засаду. Будьте готовы…
      В главном цехе завода уже раздавались зловещие команды эсэсовцев:
      — К стенам, к стенам! Немцы — на середину цеха, остальные — к стенам.
      Эсэсовцы били рабочих прикладами автоматов, вытаскивали людей, спрятавшихся за станками и оборудованием. Бруннер внимательно наблюдал за действиями солдат. Вдруг он выхватил из кобуры пистолет и дважды выстрелил… Раздался крик, потом наступила тишина.
      Рабочие стояли вдоль стены с заложенными за затылок руками, а посредине цеха в группе немецких мастеров и инженеров Кроль увидел своего брата.
      — Пойдемте! — приказал Бруннер. И добавил: — Покажите тех, кого называли в штабе.
      Первым Кроль увидел поляка Огнивека. Из его щеки, рассеченной ударом приклада, текла кровь.
      — Этот, — показал на него Кроль.
      Потом был француз Левон с мертвенно-бледным лицом, русский Толмаков, плюющий кровью, и, наконец, Воннэ…
      — А где ваш брат? — внезапно спросил Бруннер.
      Альфред Кроль понимал, что, начав выдавать этих людей, он вынужден будет назвать и брата. Он подошел к группе немцев:
      — Вот этот.
      — Какая же ты все-таки дрянь! — проговорил Ян Кроль.
      Бруннер ударил его в лицо. Эсэсовцы прикладами загнали подпольщиков в дежурное помещение. Штурмбанфюрер поставил их к стене и молча прохаживался вдоль шеренги, самодовольно улыбаясь. Остановился перед Огнивеком.
      — Имя? — строго спросил он.
      Огнивек молчал.
      — Я тебя спрашиваю; как твое имя? — повторил раздраженно Бруннер и, не дождавшись ответа, ударил его рукояткой пистолета.
      Огнивек, заливаясь кровью, упал на пол…
      — Облейте его водой, — приказал штурмбанфюрер. Потом он подошел к мастеру Кролю: — Ты знаешь, что тебя ожидает?
      — Знаю.
      — У нас умирают медленной смертью.
      — Не беспокойся, я буду умирать не торопясь.
      — Ничего, мы тебе поможем умереть побыстрее… Как имя офицера, с которым состоишь в заговоре?
      — Я не знаю никакого офицера, — спокойно ответил Кроль.
      Снова удар рукояткой пистолета. Ян Кроль покачнулся, но не упал.
      — Это только для начала, — угрожающе бросил Бруннер, — невинное вступление к драме!
      Потом он подошел к французу Левону:
      — Что тебе сказала полька, работающая у Гляссов?
      — Я не видел никакой польки, — ответил Левой.
      — Инженер Кроль, подойдите поближе и повторите, что вы слышали.
      — Они условились о времени выступления, — начал Кроль. — Девушка должна была вернуться на завод вместе с немецким офицером.
      — Как имя этого офицера?! — гаркнул Бруннер.
      — Не знаю, — прошептал Левой.
      Штурмбанфюрер подошел к Воннэ:
      — Это твоя девушка? Подумай, что я могу с ней сделать, если ты не будешь говорить правду. — Взял Воннэ за подбородок: — Итак, хорошенько подумай, что ее ожидает.
 
 
      Было уже около двух, когда Клос вновь оказался у окна комнатки Барбары. Вилла Гляссов погружена в темноту, на улице безлюдно и спокойно. Сержант Косек, все еще в мундире эсэсовца, остановился около дома.
      Барбара уже ждала их.
      — Все в порядке, — проговорила она. — Я разговаривала с Левоном, передала ему распоряжение. Они будут готовы к 2:30, как договорились.
      — На заводе была? — спросил Клос.
      — Нет. Мы встретились у пролома стены.
      — За вами никто не следил? За тобой никто не шел?
      — Нет. Думаю, что нет.
      Клос посмотрел на часы. Они должны были подойти к заводским воротам ровно в 2:30. Времени было вполне достаточно, даже имелся небольшой резерв.
      — Наши уже должны начать, — тихо проговорил сержант.
      — Надеюсь, что ждать осталось недолго, — успокаивающе ответил Клос и замедлил шаг.
      Хорошо ли они подготовились там, на заводе, к выступлению? Может быть, стоит появиться раньше? Ему вдруг показалось, что он совершил какую-то ошибку, что-то упустил из виду.
      — Кто тебе сообщил, — обратился он к Барбаре, — о плане эвакуации завода?