Паренек ускорил шаг. Он горел одним желанием: как можно быстрее добраться до Добжице. До этого дед не давал ему каких-либо заданий; он только научил его говорить по-польски, рассказывал об истории Польши и происхождении их семьи. Эрвин жил как бы в двух мирах: в школе и дома. Читал только по-немецки, ибо польских книг, кроме библии, дед не держал в доме, имел приятелей, гордившихся фашистскими победами, которым он никогда не радовался. Эрвин знал, что его отец служил в вермахте, а когда пришло официальное извещение о том, что ефрейтор Ганс Томаля пропал без вести, дед шепнул внуку, что Янек, «по-видимому, находится у наших». Отец был одновременно Гансом и Янеком, да и он, Эрвин, по существу, забыл о своем польском происхождении, которое сейчас усложняло ему жизнь. Окружающая его действительность, рассказы деда и польская речь, которую он не всегда понимал, приводили его в изумление и ставили в тупик. Польское происхождение для него было давно минувшим прошлым, историей, какой-то забытой сказкой. В его глазах настоящей силой были немцы, и только сейчас, когда вдруг изменился мир, а вспышки ракет на востоке извещали о приближении настоящей силы и мощи, которая перестала быть сказкой, все, что он видел и слышал, приобрело реальность. Оказалось, что дед, спокойный, престарелый человек, уже многие годы боролся за то, чтобы здесь была настоящая Польша и чтобы он, Эрвин, наконец освободился от своей двойственности и мог говорить и думать на своем родном языке. Он не знал, что теперь будет с теми, кто бежит на запад, с кем он провел вместе столько лет. Шагая по шоссе, Эрвин думал об Эльси, которая вместе с родителями ушла из Осека и, видимо, находится где-то здесь, в этой толпе беженцев.
      Наступали сумерки, Эрвин уже подходил к голове колонны, к повозкам, которые тянули измученные люди, как вдруг ему в глаза ударил ослепительный свет фонарей. Они вырывали из темноты лица идущих людей, упирались в повозки, обшаривали обочины и придорожные кустарники. Сообразил, в чем дело, но было уже поздно. На перекрестке стояли грузовики, жандармы в касках преградили дорогу. Эрвин попытался отскочить в сторону, но луч фонаря настиг его, ослепил. Он почувствовал себя совершенно беспомощным.
      — У меня нет одного легкого! — кричал какой-то мужчина. — Я же не могу носить оружия. Я даже не могу ходить.
      — Мы это проверим! — рассмеялся жандарм и с силой толкнул человека к грузовику.
      Эрвин встал перед жандармом и выбросил руку вперед, приветствуя его.
      — Хайль, — важно ответил ему жандарм. — Этот, кажется, уже в мундире. Как твое имя?
      — Эрвин Томаля.
      — Куда идешь?
      — В Дюберитз, к дяде.
      — Сколько тебе лет?
      — Шестнадцать.
      — Все в порядке. Годишься. Твои ровесники уже давно на фронте.
      — Мой дядя очень больной, — попытался увильнуть Эрвин.
      — В грузовик! — повелительно крикнул жандарм, и паренек послушно полез в кузов.
      «Удастся ли теперь сбежать?» — промелькнуло в его голове.
      Грузовик тронулся вдоль колонны беженцев на восток, миновал Форбург, проехал по мосту через реку и скрылся в лесу.
      — Везут на убой, — вздохнул какой-то мужчина, сидящий рядом в кузове. — На погибель…
      Эрвин думал о Янке. Может быть, ей удастся? Возможно, они не трогают девушек…
      Янка шла в это время в общей толпе беженцев, думая лишь о том, чтобы слиться с этими изнуренными людьми, не торопясь следовать вместе с ними, не вырываться вперед, не обгонять повозок… Сорвала с платья и плаща отличительный знак «П» и пожалела о том, что не прихватила с собой каких-либо вещей или хотя бы рюкзак, потому что все здесь несли чемоданы и узлы, часто останавливаясь передохнуть на обочине дороги. Она мысленно повторяла слова донесения, чтобы, ничего не забыть: «Лес Вейперта занят немцами, высадка невозможна, предлагаю другое место…» Должна добраться с этими указаниями к Гансу Вейсу, Баутзенштрассе, 28. Повернулась назад и увидела яркое зарево на востоке. Еще два часа назад она думала, что вскоре возвратится в свой родной Люблин, а теперь плетется на запад в толпе женщин и детей, которые впервые за годы войны узнали, что такое ужас отступления. Она шла легким, свободным шагом и вдруг почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд… Видимо, она чем-то отличалась от толпы. Какая-то женщина тащили за собой повозку, над которой было сооружено что-то похожее на соломенную крышу.
      — Ты здесь одна, девочка? — спросила она.
      — Мои родственники впереди колонны, — ответила Янка. Она говорила по-немецки с акцентом, но это не возбуждало подозрения.
      — Помогла бы немного!
      Янка впряглась в повозку рядом с женщиной. Теперь она ничем не отличалась от беженцев, и на нее никто не обращал внимания.
      Остановились. Где-то вдали вспыхнули лучи света, на обочине дороги стоял черный грузовик.
      — Давай передохнем, — сказала женщина.
      — Я должна найти своих, — прошептала Янка.
      — Помоги мне еще, — попросила та. — Далеко они не уйдут. Все встретимся там, в Дюберитзе.
      В этот момент из повозки высунулась девочка. Она протерла глаза и, когда луч света на миг вырвал из темноты лица идущих людей, посмотрела на свою мать и на Янку.
      — Мама! — крикнула она. — А что здесь делает эта полька, работавшая у Гинтеров?
      — Полька?! — женщина удивленно посмотрела на Янку. — Ты полька? Поэтому не хочешь помочь мне? Где твой опознавательный знак?
      — Я…
      — Ждешь своих, да? — Усталость и ненависть слышались в голосе этой женщины. — Теперь смотришь на нас и радуешься, что мы погибаем с голода и от усталости?
      С грузовика, стоящего на обочине, соскочил жандарм.
      — Здесь, здесь! — кричала женщина. — Она полька!
      Янка, недолго думая, оттолкнула кричавшую женщин ну, перепрыгнула через кювет и увидела перед собой стену черного леса. На миг ее коснулся луч фонаря; когда до опушки оставалось совсем немного, услышала за собой сухой треск автоматной очереди и пронзительный окрик по-немецки. Она не чувствовала страха, только сильно билось сердце и пот заливал глаза. Ветки кустарника хлестали ее по лицу, ноги увязали в грязи. Жандармы уже приближались к опушке. Они шли развернутой цепью. Янка поскользнулась и упала в яму с сухими листьями. Затаила дыхание. Жандармы прошли мимо и углубились в лес.
      — Проклятая полька! — услышала она.
      Через некоторое время преследователи вернулись к шоссе, так и не обнаружив ее убежища.
      Двинулась в путь, когда предутренний свет вырвал из темноты силуэты деревьев и поблескивающую между ними ленту шоссе. Шла медленно по опушке леса, который был для нее хорошим укрытием. Вдруг лес неожиданно кончился, она вышла на открытую поляну и увидела перед собой Добжице. На шоссе никого не было. И только перед самым городом она заметила двух молодых немецких солдат, но они не обратили на нее внимания, хота после проведенной в лесу ночи вид Янки был далеко не блестящим: грязное, помятое платье, взлохмаченные волосы…
      Вот и Добжице. Шла узкими, безлюдными улочками по мостовой, заваленной обрывками бумаги, пакетами, тряпками, всевозможной рухлядью, выброшенной из домов. Двери некоторых из них были открыты настежь. Она проходила мимо, читая на углах домов названия улиц. Баутзенштрассе! Она не имела понятия, где может быть эта улица.
      Престарелая женщина тащила на плечах узел. Когда Янка попросила ее показать дорогу, она положила свою ношу на землю и внимательно посмотрела на девушку, но все же объяснила, как пройти на Баутзенштрассе.
      Улица лежала в развалинах. Неужели и номер двадцать восьмой тоже?.. К счастью, нет, он уцелел. На втором этаже Янка заметила медную табличку: «Ганс Вейс».
      Наконец добралась! Она поправила прическу, немного передохнув, нажала на кнопку звонка. Так, как ей рекомендовал это сделать старый Томаля: три звонка коротких и один длинный… Открыл ей дверь человек в черном мундире. Она не успела даже подумать, что ей предпринять — войти или убежать, как он втолкнул ее в прихожую. Другой с пистолетом в руках уже ждал их в дверях.
      — Поймали птичку! — разразились они громким смехом и ввели ее в небольшую комнату. На полу, среди выброшенного из гардероба белья, книг и бумаг, сидел пожилой мужчина, по его лицу текла кровь.
      — Ну, господин Вейс, — сказал гестаповец с пистолетом в руке, — теперь будешь говорить. Кто эта девушка?
      Вейс молчал.
      Другой немец, в мундире штурмбанфюрера, подошел к Янке, стволом пистолета приподнял ее голову.
      — Послушай ты, малютка… Меня зовут Кнох. Запомни это имя, и если еще проживешь пару недель, то я буду сниться тебе по ночам. Запомнила? Как тебя зовут? — гаркнул он. — И отвечай сейчас же, кто тебя прислал?!
      Янка закрыла глаза. Ей казалось, что она снова в лесу и падает в яму, которая была очень глубокой. Она даже не почувствовала удара, который отбросил ее на пол.
 
 
      Клос посмотрел на часы: было около одиннадцати утра. По шоссе снова тянулась колонна беженцев, нехотя отступая на обочину, когда появлялись мотоциклисты. Добравшись до леса, Клос свернул в сторону и узкой тропинкой углубился в чащу. Заглушил мотор. Здесь наверняка никто его не увидит. Из внутреннего кармана плаща извлек новый регистрационный номер для своего мотоцикла, укрепил его и возвратился обратно на шоссе. Если теперь кто-нибудь в Добжице и запишет этот номер — не страшно. Он должен быть в Добжице как можно раньше, чтобы отыскать этого Вейса и установить контакт с радистом. Если это будет невозможным, тогда… На этот случай Клос имел особый план, точнее, набросок плана, хотя он понимал всю его рискованность…
      Во-первых, необходимо встретиться с Вейсом. Выяснить, почему Эрвин и Янка не дошли до цели. Может быть, их задержали в пути? Или они не застали Вейса? Клос еще на что-то надеялся, когда в 7:30 утра включил радиоприемник и настроился на нужную волну. Но опять сквозь шум и треск послышались звуки полонеза. Значит, операция не отменена!
      В четыре утра парашютисты высадятся на западной опушке леса Вейперта и неожиданно столкнутся с солдатами гренадерского полка. Немцы взорвут мост. Клос не должен допустить этого! Необходимо что-то предпринять.
      Добжице не входил в полосу действия дивизии, в которой служил Клос, поэтому он должен был придумать какой-то предлог, чтобы выехать в этот прифронтовой городок. В то время, когда Клос размышлял об этом, неожиданно появился фельдфебель и сообщил, что его вызывает генерал.
      В кабинете Пфистера уже находились несколько офицеров, в том числе сияющий от удовольствия Куссау, обер-лейтенант Вальтер и капитан Коэллер, а также командир подразделения охраны моста майор Фогель. Генерал Пфистер склонился над картой.
      — Наступление противника ожидается в ближайшие дни, — объявил он, — а может быть, даже в самые ближайшие часы. Фюрер придает особое значение оборонительной линии по реке Рэга… Мы получили приказ: ни шагу назад! — Он посмотрел на офицеров.
      Они стояли неподвижно, и никто из них не намеревался произнести хотя бы слово. Только Куссау кашлянул одобрительно. Клос смотрел в окно на мост и мучительно искал предлог: как объяснить свой выезд в Дюберитз, где можно было выяснить все вопросы. Но ничего не мог придумать: чувствовал, что генерал вряд ли разрешит ему покинуть штаб. Однако оказалось, что искать какой-либо предлог нет необходимости… Прежде всего Пфистер огласил, или, вернее, повторил, приказ для командира подразделения охраны моста майора Фогеля: «Мост взорвете только по моему личному распоряжению, которое получите, когда наступит непосредственная угроза пригороду со стороны танков противника». Генерал уже больше не верил в возможность удержать линию обороны по реке Рэга. Затем он отпустил Фогеля и приказал то, о чем Клос даже и мечтать не мог: он поручил Вальтеру, Коэллеру, Куссау и ему выехать немедленно в инспекционную поездку по частям дивизии. Клосу был определен гренадерский полк в лесу Вейперта. Лес Вейперта! Западный район Добжице. Он не имел права изменить маршрут, но необходимо было рискнуть.
      Клос забежал в казино позавтракать. Там уже сидел Куссау, допивая поданный ему чай, а Симона стояла около него.
      — Сегодня придешь снова, — сказал Куссау.
      — А что с Рольфом? Вы должны сейчас же пойти к генералу! Вы же обещали.
      Куссау поставил стакан на столик, встал и рассмеялся:
      — Ты прекрасная девушка, Симона… Ты мной недовольна?
      — Да! — вскрикнула Симона. — Вы же обещали…
      Но он уже не слушал ее. Кивнул Клосу и вышел из казино.
      Симона молча подала капитану тарелку супа. Клос торопился, обжигал губы. Она стояла около бара, напряженная и неподвижная. Что он мог ей сказать? Что нет надежды на спасение Рольфа? Что Куссау жестоко обманул ее?..
      Клос, не говоря ни слова, вышел из казино. У него было очень мало времени. Он намеревался еще встретиться с Томалей, потом проехать через лес Вейперта, провести инспекцию гренадерского полка, снова вернуться на шоссе — и в Добжице.
      Томаля ничего не знал об Эрвине и Янке. За эту ночь он постарел на несколько лет.
      — Я не должен был его посылать, — сказал он тихо. — Не должен. Теперь уже никто не сможет мне вернуть внука. — Клос хотел утешить его, но тот только махнул рукой. — Но я не теряю надежды. Меня трудно сломить: жизнь приучила к худшему. Не будем больше говорить об этом. Одно из двух: или Эрвин и Янка не сумели дойти до Добжице, или Вейс не избежал провала…
      — Все это необходимо уточнить. Я обязан немедленно выехать в Добжице, — сказал Клос.
      — Ты? — удивился Томаля.
      — Да. Дай мне пароль и адрес.
      — Ты не должен этого делать.
      — Другого выхода нет. Если я отыщу Вейса и он не провалился, прикажу ему немедленно передать наше донесение командованию. Но если не удастся…
      — Это рискованно, ты можешь попасть в руки гестапо, — предостерегающе проговорил Томаля.
      — Не попаду! — твердо ответил Клос. — Я не могу позволить себе этого. Я вернусь сюда в любом случае. Подготовь хотя бы пять человек из тех поляков, которым ты доверяешь. Ты поддерживаешь связь с этими людьми?
      — Конечно. Что я потом должен делать?
      — Ждать меня здесь. Эти люди должны быть абсолютно надежными: не исключено, что придется открыться перед ними, если Вейс арестован. А теперь прошу — пароль и адрес!
 
 
      Клос приближался к Добжице. Шоссе снова заполнили толпы беженцев и санитарные машины с ранеными. Только изредка навстречу им, в сторону фронта, двигались бронетранспортеры. Клос, лавируя в этой толчее, подъезжал к перекрестку. Уже виден был Добжице, расположенный на плоской равнине; два жандарма с трудом справлялись с напряженным движением. Беженцев оттесняли на обочину дороги, проверяли документы у водителей военных грузовиков. Клос вынул приказ генерала на инспекционную поездку и снизил скорость, когда проезжал мимо жандарма, с которым объяснялся какой-то господин в тирольской шляпе, доказывавший, что у него в Дюберитзе живут родственники.
      — 148-я дивизия! — крикнул Клос.
      Вскоре он затормозил около первых домов городка, который казался вымершим. И только рядом с большим домом стояли грузовики, на которые полицейские и гестаповцы грузили какие-то сундуки.
      «А, бежите! — подумал Клос. — И никогда уже больше не вернетесь». Он подумал также о том, что, может быть, сейчас выполняет последнее свое задание на этой стороне фронта.
      За рыночной площадью начинался лабиринт узких улочек. Которая из них Баутзенштрассе? Увидев паренька в форме гитлерюгенда, он обратился к нему с вопросом.
      Паренек услужливо показал налево.
      Теперь необходимо соблюдать предельную осторожность. Клос был уверен, что если Вейс провалился, то гестаповцы не будут устраивать засады в его квартире. Но надо быть готовым к любой неожиданности.
      Клос еще издали заметил, что нужный ему дом — угловой. Свернул на поперечную улицу и, не выключая мотора, поставил мотоцикл около стены какого-то здания. Осторожно подошел к дому. Ничего подозрительного: безлюдная, выгоревшая улица, на тротуарах брошенные второпях старые вещи, клочья гитлеровских плакатов, содранных со стен. Поднялся на второй этаж; на двери медная табличка: «Ганс Вейс». Вынул из кобуры пистолет, снял с предохранителя. Нажал кнопку звонка: три коротких, один длинный. Быстро прижался к стене. Тот, кто появится в дверях, может заметить его только через несколько секунд. Дверь открылась. Клос увидел молодого гестаповца с пистолетом в руке. Несколько секунд колебался… «Засада! Полный провал!» — мелькнуло в голове.
      Выстрелил. Нажал спусковой крючок именно в тот момент, когда гестаповец заметил его. Тот упал без звука на пороге двери, а Клос мгновенно сбежал вниз по лестнице. Выбежал второй гестаповец, на ходу выстрелил. Пуля просвистела над головой Клоса, со стены посыпалась штукатурка. Клос оглянулся, увидел стрелявшего, — взял его на прицел, но гестаповец с погонами штурмбанфюрера скрылся в проеме двери.
      «Заметил меня», — подумал Клос.
      Он подбежал к мотоциклу, включил на полные обороты мотор и погнал его по безлюдной улице.
      «Теперь только взять себя в руки, успокоиться и как можно быстрее выбраться из города, но только другой дорогой. Штурмбанфюрер, вероятно, уже поднял тревогу. Сколько потребуется ему времени, чтобы выслать своих людей в погоню? Три-четыре минуты… У Вейса наверняка есть телефон. Автомашины уже вышли, а если они имеют в своем распоряжении еще и оперативные… Будем считать, что имеют… Видимо, отдали уже распоряжение всем постам задерживать мотоциклистов. Может быть, бросить мотоцикл? Нет, еще рано», — напряженно размышлял Клос.
      Остановился, закурил, вынул из кармана карту.
      «Отступая, не следует слишком спешить», — вспомнил он незыблемое правило. Торопятся только любители, но не профессионалы. Зачем сказал жандарму на шоссе: «148-я дивизия»? Теперь будут искать в дивизии. Хотя и так искали бы там, ибо других воинских частей в окрестности города нет. Теперь вся надежда на успешное наступление наших войск. А пока необходимо найти дорогу, которая еще не оцеплена жандармами и где «нет полицейских постов. Этим условиям отвечала только одна — проселочная дорога к лесу Вейперта.
      Мотоцикл за несколько минут миновал улицы городка и выехал на широкую аллею с богатыми виллами, уже покинутыми владельцами. Добравшись до лесочка, подступавшего к самому шоссе, Клос почувствовал себя в относительной безопасности и решил проанализировать события, разыгравшиеся несколько минут назад.
      Мотоцикл с жандармом он увидел, когда тот внезапно выскочил из-за поворота; машинально передвинул кобуру поближе под руку, расстегнул — пистолет вынимался свободно. Знает ли о нем этот жандарм? Нет, это мало вероятно, ибо прежде всего гестаповцы предупредили контрольные посты на шоссе, а с жандармами у них нет радиосвязи. Видимо, этому жандарму еще ничего не известно, но если он потребует документы, его придется убрать.
      Немец курил сигарету, автомат был перекинут через плечо. Он заметил встречный мотоцикл в последнюю минуту и не успел даже вскинуть руку, как тот проскочил мимо. Клос видел его еще несколько секунд в зеркальце, потом он скрылся из виду.
      «Можно было бы выстрелить, — подумал Клос, — но если бы я промахнулся, жандарм наверняка погнался бы за мной… А так он почти не видел моего лица и, самое большее, мог только заметить номерной знак мотоцикла… — Клос улыбнулся: — Хорошо, что вовремя заменил регистрационный номер».
      Он выехал на лесную дорогу, ведущую к шоссе, а через несколько минут увидел и само шоссе, по которому беспрерывно тянулась колонна беженцев.
 
 
      Клос поставил мотоцикл во дворе, постучал. В дверях появился Томаля. Вошли в темную прихожую, остановились.
      — Там полный провал, — тихо сказал Клос. — Я не мог этого предотвратить, не имел даже возможности увидеть Вейса.
      Томаля молчал. Теперь, когда Клос немного привык к темноте, он увидел, что старик плакал.
      — Они ждут тебя, — сказал наконец он.
      — Сколько их?
      — Трое. Остальных не удалось разыскать.
      — Надежные?
      — Знаю их около двух месяцев. Выполняли обычные задания, приносили информацию. Один — из Варшавы, двое — из Кельце.
      — Говорил им что-нибудь?
      — Нет. Только то, что их ожидает важное задание. Они готовы ко всему.
      — Ну хорошо, пойдем к ним.
      — Намерен деконспирироваться?
      — Все может быть. Послушай… если вы соединитесь с нашими, а я… останусь еще на этой стороне фронта, то этих троих необходимо будет направить в глубокий тыл немцев, и кто знает… может быть законсервировать до самого конца войны… Это очень важно на будущее, — подчеркнул Клос.
      Томаля открыл дверь в комнату. В косых лучах заходящего солнца Клос увидел троих с буквами «П» на рукавах блуз. Появление немецкого офицера поразило их. Двое словно онемели, а третий в испуге вскочил на подоконник, но его остановил повелительный голос Томали:
      — Куда? — И через минуту: — Закрыть окно! Обсудим подробности операции.
      Клос угостил парней сигаретами. Все они были очень молоды, самому старшему — не более двадцати лет.
      — Эвард Сасик, — представился он. — Из Варшавы.
      — Чем занимался? — спросил его Клос.
      Тот повел плечами, ответил:
      — Немного работал в слесарной мастерской.
      — Был в подполье?
      — Да, десять месяцев. Работал на заводе.
      — На каком?
      — Как на каком? На оружейном.
      Томск Пакуля и Болек Скалка были односельчане. Они не показывали носа за пределы своей Кельчизны и только недавно силой были пригнаны сюда. По их лицам было видно, что они хотели о чем-то спросить Клоса, но не осмеливались, а он не спешил что-либо выяснять…
      — Операция, которая нам предстоит, серьезная и опасная, — начал Клос, — можно погибнуть или попасть в руки врага. Если кто-либо из вас хочет отказаться, можно сделать это сейчас.
      Все молчали.
      — В четыре утра в западном направлении от леса Вейперта высадятся наши парашютисты. Их задача помочь нашим наступающим войскам: не дать немцам взорвать мост через реку Рэга и удержать предмостный плацдарм, пока не будет прорван фронт и не подойдут наши танки. Они должны пробраться незаметно к реке в шестом часу утра. — Клос немного помолчал, а потом решительно закончил: — Вы проведете их через лес Вейперта. В этом лесу расположился немецкий гренадерский полк…
      — Как же мы это сделаем? — спросил Томаля.
      — Существует только один способ: проводить их как группу пленных поляков. Кто из вас знает немецкий? — спросил Клос.
      Кроме Томали немного говорил по-немецки Сасик.
      — Это рискованно, — высказал свое мнение Томаля, — очень рискованно. Но есть ли другой выход? Может быть, капитан и прав? Но кто в прифронтовой полосе сопровождает пленных на передовые линии? Конечно, можно сказать, что их ведут в штаб дивизии. Но поверят ли в это немецкие посты в лесу Вейперта? Не потребуют ли документов? Или какому-нибудь сверхбдительному гестаповцу придет в голову поднять телефонную трубку и справиться!..
      Но Клос избрал путь через вторую линию обороны немцев именно потому, что фашисты считают: никто не отважится на такие неслыханно дерзкие действия.
      — Уверен, что это удастся. Другого такого случая не будет! — твердо сказал Клос.
      — Если бы даже и не было никакой надежды, — ответил за всех Томаля, — то все равно мы пошли бы. А немецкие мундиры? — вдруг спросил он. — Где мы возьмем немецкие мундиры?
      — У тебя есть хотя бы какое-нибудь оружие? — вместо ответа спросил его Клос.
      — Два автомата в тайнике и один пистолет.
      — Не густо, но думаю, что хватит. Мундиры раздобудем на полевом складе дивизии. Еще необходима какая-нибудь повозка, на которой подвезете хотя бы пять комплектов обмундирования к месту высадки парашютистов. Тех, кто из них знает несколько слов по-немецки, переоденете в мундиры.
      — Склад… мундиры… повозка… Когда ты успеешь все это сделать? — спросил Томаля.
      «Действительно, когда?» — подумал Клос. Это был рискованный план, на исполнение которого почти не оставалось времени.
      — Вещевой склад дивизии, — сказал Клос, — находится на окраине города, почти около леса. Охраняет его только один караульный. Главное в том, чтобы не попасть на смену караула.
      Он посмотрел на часы. Сколько еще времени в запасе? Клос был убежден, что гестаповцы из Добжице обязательно появятся в штабе дивизии. Хотя сначала, может быть, будут его искать в полку и в городе. Если придет тот гестаповец, который мог видеть его на лестничной площадке, то возвращение в штаб невозможно.
      «Переход границ дозволенного риска», — как говорят об этом в Центре. Не, несмотря на все это, Клос должен вернуться в штаб. Он подумал о том, что в течение четырех лет службы ни разу не спасался бегством. Необходимо выдержать до конца.
      Клос посмотрел на парней, молча слушавших его. Понимают ли они все трудности предстоящей операции? Как доберутся до западной опушки леса Вейперта? Они должны идти ночью, с повозкой, в которой будет несколько комплектов немецкого обмундирования, и изображать беженцев, а может быть, лучше военный патруль? Потом им надо свернуть в лес, пройти как можно, дальше на запад и ждать…
      Клос встал.
      — Пошли, — сказал он. — В конце Кобургштрассе находится небольшая роща. Вы знаете, где это?
      — Да, — ответил Томаля.
      — Я подъеду на мотоцикле. Тогда вы…
      Вещевой склад дивизии, как обычно в полевых условиях, был временным и представлял собою палатку, окруженную небольшим ограждением из колючей проволоки. К столбу была прибита табличка: «Вход воспрещен». Караульный неторопливо прохаживался по дороге, тянувшейся от Кобургштрассе вдоль леса. Он считал, как и все фронтовики, что служба в тылу — это вроде как отдых.
      Подъезжающего Клоса он увидел значительно раньше, чем успел выплюнуть изо рта сигарету и погасить ее сапогом. Клос притормозил, не заглушая мотора.
      — Курите на посту!.. — крикнул он.
      — Честь имею доложить, господин капитан…
      В это время из-за деревьев показался Сасик. Охранник, стоя навытяжку перед Клосом и глядя ему прямо в глаза, не мог видеть парня. Несколько секунд… Клос прибавил газу — и рев мотора заглушил крик падающего от удара немца.
      В палатке было темно. Фонарик Клоса осветил кипы старательно уложенного обмундирования.
      — Гимнастерки, брюки, шапки, шинели. Не забудьте также пояса! Томаля, найди шинель с погонами фельдфебеля. Такую, которая подходила бы по размеру… Ты будешь командовать. Больше смелости… Идите смелее, на вопросы отвечайте четко негромко… У нас нет времени на то, чтобы подготовить какие-либо документы. Все должно удаться. Помните об этом…
      Примеряли шинели, подбирали по размеру шапки.
      — Быстрее! На складе все должно выглядеть так, как будто бы здесь был грабеж, бандитский налет. А пока об этом узнают в штабе дивизии, пройдет не менее двух часов. Можете быть спокойными — они не успеют предупредить патрулей в лесу Вейперта. Да и навряд ли это им придет в голову.
      Наконец-то! Они пошли сначала по опушке леса в направлении шоссе.
      Клос вскочил на мотоцикл и лугом добрался до улицы, параллельной Кобургштрассе. Уже смеркалось, на востоке стояла тишина; эта тишина казалась более грозной, чем глухой гул орудийной канонады, к которой все привыкли. Завтра рано утром, когда высадится десант на западной опушке леса Вейперта, вновь начнется артиллерийская подготовка, польется стальной дождь, уничтожающий на своем пути все живое, крушащий мощные оборонительные укрепления немцев. Потом ринутся танки, пойдет пехота. Но до завтрашнего утра еще осталось несколько часов, которые необходимо выжить. За это время будет решаться судьба моста через реку Рэга, а следовательно, и успех наступления…
      Клос подъехал к штабу дивизии. Миновал ворота, ведущие во двор особняка, и только тогда вспомнил о регистрационном знаке на мотоцикле. Забыл заменить… Надо же допустить такую непростительную ошибку! Повернуть обратно? Нет, уже поздно. Увидел издалека капитана Коэллера, который соскочил с мотоцикла, махнув ему рукой, и направился к дверям особняка.
      Клос обвел взглядом двор. Увидел черный «мерседес». «Уже успели…» — подумал он. Единственное свободное место было около боковой стены правого крыла особняка; в стене не было окон, только чуть пониже уровня земли виднелись узкие проемы окошек подвального помещения особняка. Казино!
      Нужно было вновь рисковать. Он поставил мотоцикл вплотную к стене, сорвал фальшивый номерной знак. На мгновение задумался. Что с ним сделать? Согнул, закопал недалеко от стены, притоптал землю сапогом.
      Клос не заметил Симоны, которая внимательно наблюдала за ним через узкое окошко казино.
 
 
      Два штурмбанфюрера из Добжице, Кнох и Лехман, прибыли в штаб дивизии несколькими минутами раньше Клоса. За истекшие два часа они сделали все возможное для розыска человека, одетого в мундир вермахта, которому удалось выбраться из засады и убить гестаповца Фрица Шальбе. Они понимали, что напали на след опасного преступника, точнее, на вражеского агента, переодевшегося в немецкий мундир. Следствие в Добжице заняло у них не более часа. Первую информацию, хотя и недостаточно точную, они получили от паренька из гитлерюгенда, на которого Кнох наткнулся на углу Баутзенштрассе.
      — Ты не видел, случайно, мотоциклиста в форме немецкого офицера? — спросил он паренька.
      Тот рассказал все, что знал, но при этом добавил, что не уверен, был ли это офицер, и не обратил внимания на номерной знак его мотоцикла. Но он точно помнил, что мотоциклист проезжал мимо него только один раз.
      Необходимо было опросить все контрольные посты на дорогах, ведущих из города. Кнох и Лехман переговорили не менее чем с десятком жандармов. Но немногие из них выполняли распоряжение о записи регистрационных номеров проходящего автотранспорта. «Приказ был недостаточно точным, — объясняли жандармы. — Речь шла о подозрительных».
      И только сообщения с двух контрольных постов: одного — на шоссе, идущего с востока к Форбургу, другого — на тракте из Дюберитза к лесу Вейперта — содержали, как показалось гестаповцам, более или менее ценную информацию.
      Жандарм с поста восточного шоссе доложил, что он видел мотоциклиста, который издалека показал ему разрешение на проезд и крикнул: «148-я дивизия». Другой жандарм, дежуривший на тракте, также видел немецкого офицера на мотоцикле, который, не задерживаясь, проскочил, на большой скорости мимо него.