1

Это было в первые дни мая 1945 года. Долго не наступающая весна внезапно одарила землю теплом, как будто желая вознаградить за продолжавшийся до конца апреля холод.

Солдаты разгромленных немецких дивизий, сбросив с себя уже никому не нужные армейские шинели, беспорядочно брели по дорогам в расстегнутых суконных мундирах. Те, кто еще два дня назад маршировали по улицам города, подавляя в себе бравыми криками охватывающее их сомнение, теперь уже, не договариваясь, готовили белые простыни и повязки.

Хотя кое-где уже были сняты портреты фюрера и убраны с видных мест ярко оформленные издания «Майн Кампф», а артиллерийская канонада слышалась все ближе, в этом небольшом городке на западе Германии еще продолжали действовать многие официальные учреждения третьего рейха.

В красном кирпичном здании около кафедрального собора помещалось гестапо. Флаги с черной свастикой свисали над подъездом, а забор и стены были оклеены плакатами, призывающими к борьбе за каждую улицу, за каждый дом и угрожающими смертью каждому, кто осмелится усомниться в победе великой Германии. Рядом были вывешены списки «проклятых предателей и изменников, врагов немецкого народа» – солдат, которые самовольно сложили оружие, или престарелых больных людей, пытавшихся уклониться от мобилизации в фольксштурм.

…В штабе, размещенном в здании школы, верховодил генерал Вильман, командовавший дивизией, а точнее, остатками дивизии, которой была поручена оборона этого города. Генерал не был похож на фанатика, готового сражаться до конца. Он устало приподнялся с кресла, в котором только что дремал, протер припухшие и покрасневшие от бессонницы глаза и нехотя начал натягивать на себя китель. Клосу стало жалко этого старика. Он отошел от окна и помог генералу надеть мундир.

Клос оказался в штабе случайно. Он прибыл в городок одним из последних самолетов, успевших вылететь из окруженного Берлина. Переполненный офицерами, которым удалось получить фиктивные предписания для следования в не существующие уже в большинстве случаев воинские части, он благополучно приземлился-на аэродроме небольшого городка на западе Германии. На попутной грузовой машине Клос добрался до центра города, где было по-мирному тихо. Клос подумал о том, что хорошо было бы сейчас на автомашине или хотя бы на мотоцикле выехать на-восток, навстречу своим…

На стене, оклеенной объявлениями, его взгляд привлек яркий плакат:

Значит, Вольф находится в этом городе! Это меняло все планы Клоса. Одно из последних заданий Центра в том и состояло, чтобы точно установить местонахождение некоторых военных преступников, которые должны были ответить за свои злодеяния перед польским судом. Вольф занимал в их числе одно из главных мест. «Значит, еще рано снимать немецкий мундир», – подумал Клос. Он должен выполнить последнее задание Центра.

…Клос без труда нашел штаб дивизии и представился генералу Вильману. Тот не задал ему никаких вопросов, а только сказал:

– Мне нужен офицер связи, и вы, господин Клос, останетесь здесь, при штабе.

Всю ночь, объезжая передовые позиции на мотоцикле, управляемом капитаном Клосом, генерал Вильман пытался разобраться, какими силами располагает вверенное ему воинское, соединение, которое по штабным документам числилось дивизией. «Неужели он действительно собирается оборонять этот город?» – подумал Клос.

По данным разведки, американские войска находились в двадцати пяти километрах западнее города. Следовательно, сегодня или завтра они уже будут в городе.

– Куда поедем теперь, господин генерал? – спросил Клос.

Кивком головы Вильман указал направление. Клос включил мотор, мотоцикл резко рванул вперед. Оказавшись на небольшой треугольной площади около почты, генерал приказал остановиться. Вдали стояли несколько танков. Двое танкистов лежали в тени своих машин, окрашенных в зеленый цвет, другие, раздетые до пояса, обливались водой из шланга. Какой-то солдат, сняв нижнюю рубашку, внимательно осматривал ее швы, другой, подложив себе под голову кожаный шлем, грелся на весеннем солнце.

– Что случилось? Какого дьявола вы здесь стоите? – закричал Вильман.

– А тебе-то что, дерьмо ты эдакое, – раздраженно ответил один из танкистов. Но, заметив генеральские погоны, мгновенно поправился: – Извините, господин генерал, – «дерьмо» – это не к вам.

– Клос! – приказал генерал, не оборачиваясь. – Прошу записать имя и звание этого негодяя.

– Ну, капитан, пишите. Полковник Лейтцке, командир танковой бригады, состоящей в данный момент из пяти «тигров», награжденный Железным крестом с «Дубовыми листьями», трижды раненный, – с издевкой засмеялся танкист. – Что же вы не пишете?

– Если вы сейчас же не уберетесь с этого места, – продолжал кипятиться Вильман, – я прикажу расстрелять вас без суда!

– Уберемся, – ответил тот неожиданно спокойно и устало, вытер ладонью лицо, размазывая копоть. – Сейчас прикажу своим людям залить водой баки танков. И если моторы заведутся, то тронемся. У нас нет ни капли бензина…

Вильман понимающе посмотрел на полковника и, не сказав ни слова, направился к мотоциклу.

Выехали на главную улицу и увидели нескольких бегущих подростков в форме гитлерюгенда, каждый из которых держал в руках тяжелый фаустпатрон. Клос проскочил мимо них на полном ходу и въехал на тротуар, преграждая бегущим путь. Старшему пареньку было около шестнадцати лет, остальным не более тринадцати-четырнадцати.

– Куда спешите? – спросил их Клос.

– Получили приказ не допустить американцев к мосту, – вытянувшись, ответил старший. – Кажется, в предместье уже появились американские танки.

– Возвращайтесь обратно, – сказал им спокойно Клос. – Я отменяю полученный вами приказ. Кто вам его отдал?

– Группенфюрер Вольф! – выпалил старший. – Приказано сражаться до последнего солдата.

– Я командующий обороной этого города, – вмешался генерал Вильман, – а вы еще не солдаты, вы только кучка сумасбродных щенков. Ваши фаустпатроны уже не спасут положения. Самое большее, что может случиться, – так это то, что танки противника сделают из вас мармелад. Возвращайтесь немедленно по домам, и чтобы никто из вас не посмел высунуть и носа на улицу!

– Но ведь это приказ фюрера… – запищал маленький очкарик.

– Считаю до трех, – сказал Клос. – Положите фаустпатроны к стене – и быстро по домам. В противном случае, – отцовским жестом он начал расстегивать пряжку ремня, – каждый из вас получит десять ударов по заду.

Пареньки в испуге клали фаустпатроны к стене. Одни это делали с некоторым колебанием, другие – с явным облегчением.

Генерал Вильман смотрел на что-то висящее в разбитой витрине магазина. Потом он резко отвернулся. Клос увидел солдатские ботинки. Переведя взгляд выше, он увидел, что на крюке висел человек в поношенном мундире фельдфебеля. Кто-то содрал с его мундира погоны, оторвал гитлеровского орла над карманом. К грязным ботинкам была прикреплена бирка с надписью: «Повешен по приказу группенфюрера Вольфа. Такая же участь ожидает всех дезертиров».

Клос нажал на педаль – мотоцикл рванулся вперед. Но через несколько секунд мотор начал работать с перебоями и наконец совсем заглох.

– Кончился бензин, господин генерал.

Вильман понимающе кивнул головой, вылез из коляски и медленно побрел к зданию, где располагался штаб.

Когда вошли в кабинет, генерал, не снимая кожаного пальто, бессильно опустился в кресло. Потом взял бутылку спиртного, налил полстакана, залпом выпил и обратился к Клосу:

– Вы знаете этого Вольфа?

– Нет, – ответил Клос. – Видимо, он только вчера прилетел из Берлина.

– Ведь вы тоже прибыли из Берлина, – сказал генерал и, задумавшись, замолчал на некоторое время. Потом, придвинув Клосу бутылку и стакан из толстого стекла, добавил: – Похоже, что он хочет оборонять этот город.

– Американцы находятся не более чем в пятнадцати километрах отсюда, – проговорил Клос, – а если верить тому, что говорили те сорванцы с фаустпатронами, то, по-видимому, уже вскоре появятся их парламентеры. Если в это время раздастся хоть один выстрел…

– Хватит! – крикнул Вильман, неожиданно сорвавшись с места. Он ударил кулаком по столу так, что зазвенело стекло. – Хватит этого свинства! Я сыт по горло!.. Больше не раздастся ни одного выстрела! – Генерал несколько раз прошелся из угла в угол, потом остановился около радиоприемника и машинально повернул ручку включателя.

– Можно ли договориться со штабом армии, Клос? – спросил генерал.

– Радисты со вчерашнего дня пытаются установить связь. На нашей волне работает какая-то русская радиостанция, – ответил Клос.

– Тогда я сам приму решение! – сказал Вильман так твердо, как будто решение уже было принято им давно. Он хотел еще что-то сказать, но внезапно умолк и усилил громкость передачи.

– «Говорит радиостанция „Гамбург“! Внимание! Внимание! Говорит радиостанция „Гамбург“! – услышали они голос, доносившийся из радиоприемника. – Мы обращаемся к Германии, ко всему немецкому народу, к солдатам и всему гражданскому населению. Через минуту будет передано важное правительственное сообщение…»

Грянули барабаны и трубы. Клос узнал первые такты седьмой симфонии Брукнера. На фоне постепенно утихающей музыки опять послышался голос диктора:

– «Сегодня рано утром покончил с собой фюрер немецкого великого рейха Адольф Гитлер. Он погиб на боевом посту, сражаясь до конца против большевизма. Погиб, как подобает солдату, обороняя с оружием в руках столицу Германии – Берлин. Согласно завещанию фюрера, власть принял адмирал Дениц. Гросс-адмирал Дениц с сегодняшнего дня является президентом рейха. Доктор Геббельс назначен канцлером, рейхслейтер Борман стал председателем национал-социалистской партии, а Зейс-Инкварт – министром иностранных дел…»

Треск атмосферных разрядов заглушил слова диктора.

– Ну вот и конец, – проговорил генерал Вильман. – Конец, – повторил он еще раз. – Я приму все условия американцев. Впрочем, они поставят только одно условие: безоговорочную капитуляцию.

– А пока появится их парламентер, группенфюрер Вольф успеет послать на смерть еще несколько сот солдат, – отозвался Клос. – В городе осталось еще достаточно уличных фонарей, на которых можно повесить солдат, уже по горло сытых этим адом.

Вильман не слышал последних слов Клоса.

– Конец. Такой бесславный конец… – прошептал генерал. – Ни один немец, – сказал он, обращаясь уже к Клосу, – не погибнет больше в этом городе. Даю вам, Клос, честное слово. – Подойдя к столику, он наполнил стаканы. – А сейчас, – сказал он, – я хотел бы вас кое о чем попросить. Конечно, я мог бы вам приказать, но хочу, чтобы вы восприняли это как мою просьбу. Прошу вас собрать побольше людей с оружием, всех, кого только можно. Возьмите тех танкистов около почты и саперов, которые расположились перед костелом Святого Себастьяна. Они пойдут с вами, если вы объясните им, в чем дело. Окружите большое красное здание около кафедрального собора – там сейчас находятся все из СД, там должен быть и группенфюрер Вольф. Необходимо сделать все возможное, чтобы не дать им скрыться. Ясно?

– Так точно, – ответил Клос. – Все ясно, но только уже поздно.

Вильман вопросительно посмотрел на него:

– Смерть фюрера освободила нас от присяги. Я подпишу капитуляцию города и выдам их американцам. Я должен помешать Вольфу и дальше творить безумства. Это будет мой личный презент для янки. Рано или поздно они должны будут понять, что вермахт всегда был против этих бешеных гитлеровских псов.

– Всегда ли? – Клос не скрывал уже иронии. – Может быть, только с тех пор, как стало известно, что война проиграна?

2

Они сидели вчетвером в подвале здания гестапо, куда в течение последних одиннадцати лет бросали измученных заключенных, обреченных на смерть или высылку в концентрационный лагерь. Подвал мог быть последним редутом обороны в этом городе. Они понимали, что выбраться из города уже невозможно. Правда, предусмотрительный штурмбанфюрер Олерс спрятал в нише за батареей центрального отопления несколько солдатских мундиров вермахта, хотя понимал, что вряд ли представится возможность воспользоваться ими.

Эсэсовец в клеенчатом плаще с трудом протиснулся сквозь узкую дверь, наполовину заваленную мешками с песком.

– Господин штурмбанфюрер, – обратился он к Фаренвирсту, – честь имею доложить…

– Кончай с этими глупостями и забудь наши прежние звания! Понял?

– Солдаты вермахта окружили здание, – продолжал докладывать эсэсовец. – Они блокировали главный выход.

Вормитц жестом отпустил эсэсовца.

– Что мы предпримем? – обратился Вормитц к своим товарищам.

– Генерал Вильман решил выслужиться перед американцами, – недобро усмехнулся Олерс.

– Это точно, – кивнул в знак согласия Вормитц. – Но как бы там ни было, мы должны немедленно что-то предпринять. Что вы скажете на это, господин фон Любоф?

– Думаю, что мы слишком поспешили с теми пленными. Если Вильман выдаст нас американцам, мы еще поплатимся за это.

– Что вы плетете, Любоф? – с раздражением произнес Вормитц. – Вы же знаете, что это был приказ группенфюрера Вольфа. Что же касается расстрела пленных, то группенфюрер Вольф лично был исполнителем этой акции. Мы к этому не имеем никакого отношения. Вы поняли меня?

– Конечно. Мы выполняли только приказы и не должны отвечать за наших шефов. Пусть ищут Вольфа.

– Пусть ищут! – засмеялся Олерс. – Он у них значится в списках так называемых военных преступников. Суд, а потом смертный приговор.

– Сначала его надо найти, – прервал Вормитц. – А это не так-то просто. Не думаете ли вы, господа, что шофер, который привозил его с аэродрома, – эсэсовец при этом скривил губы в усмешке, – должен бесследно исчезнуть? Американцы могут из него выбить все, что ему известно о группенфюрере Вольфе.

– Я возьму это на себя. – Фон Любоф поднялся с ящика, на котором сидел, вынул из кобуры пистолет и направился к двери. – Дорогие друзья, – добавил он, уходя, – по моему мнению, в данной ситуации сопротивление бессмысленно. Нужно спасаться, другого выхода я не вижу.

– Ты прав, – кивнул Фаренвирст. – Вывесим белые флаги и – никаких геройских жестов. Продемонстрируем американцам свою лояльность, Расскажем им все, что знаем о группенфюрере Вольфе. У нас нет серьезных причин и дальше укрывать его.

3

Клос посмотрел из окна на квадратный двор бывших армейских казарм. Американский офицер стоял на ступеньках своего джипа и принимал «парад» немецких солдат с ведрами и метлами в руках. Он подал рукой сигнал, и они двинулись в его сторону, браво чеканя шаг. Отряд остановился перед машиной американского 1-го лейтенанта.

Клос отвернулся. Вид унижения этих недавних убийц в шинелях не радовал его так, как он этого ожидал. «Очень быстро, – подумал он, – это стало повседневным ритуалом».

Четыре дня назад, выполняя последний приказ генерала Вильмана, Клос с отрядом солдат вермахта окружил красное здание около кафедрального собора, а сегодня… Он невольно мысленно возвратился к тем незабываемым дням.

…Генерал Вильман в окружении своего штаба перед выставленным на середину площади столом ожидал американцев, которые должны были принять у него капитуляцию гарнизона. Встретив офицеров армии-победительницы, он отстегнул ремень с пистолетом и подал их американскому капитану, который не знал, что с ними делать. Началось разоружение гарнизона; на площади рос штабель винтовок и автоматов, фаустпатронов и пистолетов… Солдаты даже не пытались скрыть свою радость, что наконец-то кончилась эта бойня и они остались живы. Но больше всего потряс Клоса тот момент, когда из-за угла дома показался первый американский танк. Как только он появился на площади, как будто по команде из всех окоп показались белые флаги, сделанные из скатертей и простынь, прикрепленных к палкам, удилищам, рукояткам от половых щеток.

«Стоило, – подумал тогда Клос, – пережить войну хотя бы для того, чтобы увидеть сегодняшний позор Германии».

Это было четыре дня назад. Еще позавчера были слышны до поздней ночи радостные крики и песни солдат. Американцы праздновали победу. Не так представлял себе Клос этот день. Он думал, что будет среди своих. Конечно, он мог бы без особого труда избежать плена и в первые же часы после вторжения американцев перебраться на Лабу. Его отделяло от нее всего лишь восемнадцать километров. Хотя Клоса и тянуло к своим, он решил оставаться здесь. Пребывание в этом лагере для военнопленных, где разместили всех, невзирая на ранги, – солдат и офицеров вермахта и СС, а также несколько штатских, в том числе бургомистра и крайслейтера, – предоставляло ему, Клосу, пожалуй, единственный шанс разыскать группенфюрера Вольфа.

Из нескольких случайно услышанных разговоров между Олерсом и Фаренвирстом он понял, что Вольф находится здесь, в лагере. Но странным было то, что, как выяснил Клос, ни один из офицеров никогда не видел группенфюрера.

Клос снова посмотрел в окно.

Он видел, как поднялся шлагбаум главных ворот и негр-часовой в белой каске пропустил во двор автомашину. Из комендатуры выбежал 1-й лейтенант Левис и бросился пожимать руки двум офицерам, вылезавшим из тесной машины.

Клос отошел от окна и направился в зал, где разместились военнопленные немецкие офицеры. Он растянулся на своих нарах, не обращая внимания на приятельское приветствие полковника-танкиста, того самого, который два дня назад так неучтиво обошелся с генералом Вильманом. Старик до сих пор был обижен на него, но полковника Лейтцке это мало трогало.

– Вы не могли бы составить мне партию, господин Клос? – обратился к нему полковник.

– Может быть, но немного попозже, – ответил капитан.

– Хандрите? – спросил полковник. – Лучшее средство против хандры – это сыграть партию в шашки.

Лейтцке в первый же день смастерил доску, на которой нарисовал черно-белые клетки, собрал пуговицы от мундиров (единственное, что можно было найти в избытке в лагере) и теперь мучил всех, приглашая составить ему партию, поскольку играл он неважно, постоянно допуская одни и те же ошибки.

– Нам нельзя поддаваться отчаянию, – сказал он с напыщенным видом, подражая старческому хрипловатому голосу генерала Вильмана. – Мы должны думать о будущем Германии.

– Хорошо, что вы помните об этом, господин Лейтцке, – услышал Клос за спиной. В дверях стоял генерал Вильман, которому американцы возвратили ремень, как только он был назначен ими комендантом лагеря.

– Старый идиот, – проворчал Лейтцке и повернулся спиной к Вильману.

Генерал сделал вид, что не расслышал его слов.

– Капитан Клос, – сказал он, – я хотел бы с вами поговорить, но предпочел бы… – Генерал выразительно посмотрел на отвернувшегося полковника.

– Если речь идет о вашем вчерашнем предложении, господин генерал, то я заранее хочу сказать, что не согласен.

Вильман, когда американский офицер предложил ему принять функции коменданта лагеря, тотчас же обратился к Клосу с предложением быть его офицером связи. Он считал, что ему, немецкому генералу, неловко лично поддерживать связь с каким-то там 1-м лейтенантом, хотя бы даже и армии-победительницы.

Клос сразу же отклонил его предложение, однако Вильман не обиделся на него. Почти два дня он провел в обществе капитана и проникся к нему симпатией.

– Нет, Клос, – сказал он, – я не намерен возвращаться к тому предложению, но был бы весьма рад, если бы вы согласились пойти со мной прогуляться.

– В этом нет надобности. – Лейтцке медленно встал и почесал заросшую грудь. – Можете говорить здесь, я пойду немного проветрюсь. – Он вынул из-под подушки шашечную доску, мешочек с пуговицами и самым неожиданным образом пристукнул каблуками перед Вильманом. – Господин генерал, прошу вас позволить мне отлучиться! – отчеканил он, отдавая честь. Потом хрипло рассмеялся и выбежал.

Вильман тяжело опустился на нары полковника Лейтцке и с грустью покачал головой.

– Поверьте мне, господин Клос, это был отличный офицер. Жаль, что он так теряет голову… Я хотел бы с вами поговорить по весьма серьезному делу, которое не дает мне покоя.

– Я вас слушаю, господин генерал, – ответил Клос.

– Вы, наверное, помните – это было в тот день, за два часа до нашей капитуляции, – я приказал вам окружить здание гестапо? Тогда вы говорили о каких-то военнопленных, которые работали на фабрике по изготовлению армейской амуниции…

– Да, разумеется. – Клос присел рядом с генералом.

– Но в этом лагере кроме русских, поляков и итальянцев были также и англичане… – Генерал внезапно замолчал.

– Это имеет какое-либо значение? – прервал затянувшуюся тишину Клос.

– Да, – ответил генерал. – То, что в этом лагере были англосаксы, усложняет наше положение и представляет нас в невыгодном свете.

Клос вопросительно посмотрел на генерала.

– Разве вам неизвестно, господин капитан, что этих пленных, всех до одного, уничтожили за три часа до прихода американцев? Потом их свалили в общий ров, присыпали тонким слоем земли, таким тонким, что два десятка солдат из нашего лагеря, которых сегодня рано утром доставили туда на грузовиках, сумели за пять часов откопать пятьсот трупов.

– Грубая работа! – сорвался с места Клос. – Как они могли, эти идиоты, поступиться чисто немецкой аккуратностью в этом деле?! Почему они не исключили из группы славян господ англосаксов? Убить, черт их побери, поляков и русских, это еще куда ни шло, а вот англичан!.. Это действительно ставит нас в невыгодное положение.

– Клос, – прервал его Вильман, – вы меня не поняли. Я, наоборот, осуждаю это преступление.

– Вы всегда это осуждали или только сейчас?! – спросил его Клос.

– Я никогда не позволял себе делать то, что противоречило законам войны, и не отдавал, приказов о расстреле военнопленных, – взволнованно проговорил Вильман.

Клос постепенно успокоился. Он был зол на себя за то, что не смог сдержаться и проявил излишние эмоции. Еще минута – и он себя бы выдал. И уж тогда наверняка не смог бы разыскать группенфюрера Вольфа.

– Извините, господин генерал, нервы… Я очень устал.

– У всех нас теперь надорванные нервы, мой мальчик, – по-отечески тепло сказал Вильман и положил руку на его плечо.

– Приказ о расстреле военнопленных отдал группенфюрер Вольф? – спросил Клос.

Генерал в подтверждение кивнул головой.

– Теперь мы должны думать о будущем нашего народа, о будущем Германии, – сказал он.

– Что вы намереваетесь делать, господин генерал? – уже по-деловому спросил Клос.

– Мы скоро будем им нужны, – продолжал философствовать Вильман. – Мы им, а они нам.

– О ком вы говорите? – Клос понимал, кого имеет в виду генерал, но он хотел услышать ответ.

– О них, – пренебрежительно кивнул Вильман на окно, за которым стоял американский военный полицейский в белой каске. – Я говорю об американцах. И поэтому, – добавил генерал, – мы должны выглядеть перед ними как можно чище, лояльней. Нам необходимо отречься от таких, как Вольф. Вермахт, – вдруг заговорил он высокопарным тоном, – не расстреливал военнопленных. Это делали военные преступники, такие, как Вольф…

«Ведь знает, что это не так, – подумал Клос, – но красивыми фразами пытается заглушить угрызения совести».

– Я думаю, нам надо помочь американцам найти группенфюрера Вольфа, который, как я предполагаю, находится в этом лагере. Мы должны им его выдать. Но нужно, чтобы это исходило не только от меня, но было решением всего офицерского корпуса. Что вы скажете на это, Клос?

– Вы когда-нибудь видели Вольфа? Вам известно хотя бы, как он выглядит? – Клосу была необходима любая, даже минимальная, информация о группенфюрере. Для этого он здесь и остался.

– Нет, – ответил генерал, – я никогда его не видел.

– А может быть, вам известно, господин генерал, под каким именем он числится здесь, в лагере, и какой на нем мундир?

– Не имею понятия, – ответил генерал. – Но я думаю, что мы должны вместе его разыскать. И тогда…

Открылась дверь. Полковник Лейтцке возвращался в зал со своей шашечной доской. Ему, видимо, так и не удалось найти партнера.

– Ну и как, господа, обсудили все свои секреты? Быстро же вы договорились выдать их американцам. Приехали какие-то два молокососа, от которых за километр смердит разведкой. Они уже собрали всех офицеров внизу. Мне приказано передать, что они с нетерпением ждут вас. Вызывают по списку – одного уже начали допрашивать. Штурмбанфюрера Фаренвирста, если я не ошибаюсь.

– Пойдемте, Клос, – сказал Вильман, поднимаясь с нар. – Странные манеры у этих американцев. Они должны были начать допрос с меня – я имею высшее офицерское звание в этом лагере.

– Нужно было меня расстрелять там, около почты, – вмешался Лейтцке. – Тогда бы вас, господин генерал, вызвали в первую очередь, так как их прежде всего интересуют военные преступники.

4

Двое американцев, приехавшие на автомашине, – Робертс и Карпинский – были представителями службы безопасности. Об этом они сообщили 1-му лейтенанту Левису, который встречал их у двери комендатуры.

– Нас прежде всего интересуют военные преступники, – подчеркнул цель визита Карпинский.

– О'кей! – понимающе ответил Левис. – Меня предупредили о вашем приезде. Большой зал и прилегающие к нему комнаты в вашем распоряжении.

– Вы приготовили к нашему приезду что-нибудь кроме комнат? – спросил Робертс.

– Найдется пара бутылочек еще из старого запаса, – улыбаясь ответил Левис, но, заметив, что прибывшие офицеры не склонны к шуткам, сразу же переменил тон: – Вам, видимо, уже известно о раскопках в лесу за фабрикой?

– Мы еще поговорим об этом! – оборвал его Карпинский.

– Офицеры размещены в том крыле. В остальных помещениях – солдаты, – докладывал Левис. – Однако не исключено, что среди рядовых могут скрываться и офицеры, которые сменили свои мундиры. Возможно, что это офицеры СС.

– Все может быть, – ответил Карпинский. – Этим мы займемся позднее. Надеюсь, у нас полный комплект местной СД?

– Да. Генерал Вильман сделал из них букет и преподнес его нам в подарок. За это он получил благодарность: мы назначили его немецким комендантом лагеря.

– Начнем со старших офицеров, – сказал Карпинский. – У вас есть список?

– Да. Прошу вас пройти в мою комнату. Кстати, может быть, выпьете по рюмочке?

– Можно, но только по одной, – ответил Карпинский.

– Ты очень спешишь добраться до этих убийц, – с оттенком иронии произнес Робертс.

– Прежде всего меня интересует один из них! – резко бросил Карпинский. – Если только он находится в этом лагере…

– Вы имеете в виду группенфюрера Вольфа? – вмешался Левис. – А не стоит ли объявить в лагере, что тот, кто его укажет, получит вознаграждение?

Но идея Левиса не получила одобрения у прибывших офицеров.

Первым, кого вызвали на допрос, был штурмбанфюрер СД Фаренвирст. Немец вошел в сопровождении солдата военной полиции.

– Фамилия, имя, звание? – отрывисто спросил Робертс.

Он был зол на Карпинского за то, что тот не захотел поддержать предложение Левиса перенести допрос на вечер. После осмотра выкопанных изо рва трупов он имел только одно желание – напиться.

– Фаренвирст Отто, штурмбанфюрер.

– С какого года в партии?

– С 1933-го, в СС – с 1936-го.

– Семейное положение?

– Женат, шестеро детей.

– Прохождение службы?

– В тридцать шестом переведен из СА в СС, в сороковом – в СД. Во время войны находился только в России и Польше.

– Хватит! – прервал его Карпинский. – Скажите, вы знали группенфюрера Вольфа?

– Так точно! – быстро ответил немец, как будто ждал этого вопроса.

– Опишите его наружность!

– Блондин, с вытянутым лицом, худощавый, без особых примет, – охотно докладывал Фаренвирст. – Рост около 180 сантиметров, возраст – не более сорока.

– Он в лагере?

– Не знаю, я его не видел. В лагере находятся сотни людей.

– Ты лжешь! – крикнул Робертс. – Отвечай! Он скрывается под другим именем? В чужом мундире?.

– Не знаю, – ответил тот с безразличным видом.

– Об этом тебе тоже ничего не известно? – Карпинский бросил на стол пачку фотоснимков состоявшейся утром эксгумации трупов военнопленных, расстрелянных фашистами.

– Нет, неизвестно, понятия не имею, – прошептал гестаповец.

– В городе было пятьсот военнопленных. Что с ними случилось?

– Я не занимался рабочими-иностранцами.

– Однако тебе известно, что они работали на фабрике по изготовлению амуниции?

– Могу только еще раз заявить, что лично я не имел никакого отношения к этим иностранцам. Я выполнял только приказы своего непосредственного начальника группенфюрера Вольфа.

– Кто занимался военнопленными? – спросил Карпинский. Слово «занимался» он произнес с особой интонацией.

– Я не смогу ответить на этот вопрос.

– Советую тебе хорошо подумать, Фаренвирст. В твоих же интересах помочь нам найти вашего шефа.

– У него тоже было начальство, – сказал уходя Фаренвирст Карпинскому. – Я заранее знаю, как все будет, когда мы наконец поймаем его. Он также будет говорить, что выполнял приказы.

Когда Фаренвирст скрылся за дверью, Робертс недовольно процедил:

– По-моему, ты слишком увлекаешься розысками этого Вольфа. Может быть, потому, что те, расстрелянные, в большинстве своем поляки и русские?

Карпинский только пожал плечами. Он не чувствовал себя поляком, почти не знал языка своих предков, хотя его отец неплохо говорил по-польски.