2, стр. 124-126). Более того, в этом направлении были проведены вполне практические действия. Вот что пишет об этой в высшей степени агрессивной операции английский исследователь Лен Дейтон: "Было решено просто нанести бомбовый удар по нефтяным месторождениям России (нейтральной), не заботясь о таких мелочах, как объявление войны. Французская воздушная армия выделила пять эскадрилий бомбардировщиков "Мартин Мериленд", которым предстояло вылететь с баз в северо-восточной части Сирии и нанести удары по Батуми и Грозному... Королевским [британским] ВВС предстояло задействовать четыре эскадрильи бомбардировщиков "Бристоль Бленхейм" и эскадрилью допотопных одномоторных "Виккерс Уэллсли", базировавшихся на аэродроме Мосул в Ираке. Для подготовки к ночному налету предстояло произвести аэрофотосъемку целей. 30 марта 1940 года гражданский "Локхид 14 Супер-электра" с опознавательными знаками пассажирской авиации взлетел с аэродрома Королевских ВВС в Хаббании в Ираке. Экипаж был одет в гражданскую одежду и имел при себе фальшивые документы. Это были летчики 224-й эскадрильи Королевских ВВС, на вооружении которых стояли самолеты "Локхид Гудзон", военная версия "Электры". Англичане без труда сфотографировали Баку, но когда 5 апреля разведчики направились, чтобы заснять нефтяные причалы в районе Батуми, советские зенитчики были готовы к встрече. "Электра" вернулась, имея на негативах лишь три четверти потенциальных целей. Все снимки были переправлены в Генеральный штаб сил на Ближнем Востоке в Каире, чтобы составить полетные карты с обозначением целей. "Локхид Электра" возвратился в Великобританию и приземлился на базе Королевских ВВС Хестон 9 мая 1940 г., накануне немецкого наступления на Запад. Вторжение немецких войск во Францию, последовавшие за этим перемирие и общее смятение положили конец планам бомбардировки Советского Союза". (Лен Дейтон, "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери", стр. 556-557).
      Как видим, подготовка велась вполне основательно. Настолько основательно, что англо-французское командование, по счастью, не успело приступить к реализации своих антисоветских планов. В реализации планов по захвату Скандинавии союзники продвинулись значительно дальше. Планы эти составлялись как раз во время "странной войны" - после разгрома Германией Польши (сентябрь 1939 г.) и перед началом вторжения немецких войск на Запад (май 1940 г.). Это был, действительно, очень странный период, когда часть союзного руководства все еще надеялась как-нибудь замириться с Гитлером, а другая часть во главе с Черчиллем - искренне хотела разгромить Германию, но - желательно малыми силами и, по возможности, на чужой территории. Так и возникла идея переноса военных действий в совершенно нейтральную Скандинавию. Идею выдвинул Черчилль, которого сразу после начала войны призвали на пост Первого лорда Адмиралтейства (т.е., военно-морского министра). В записке от 16 декабря 1940 года Черчилль подробно изложил свои доводы в пользу отправки экспедиционных сил... Лиддел Гарт, вообще-то весьма расположенный к Черчиллю, отмечает: "Он, конечно, ни словом не обмолвился о том, какие страдания выпадут на долю народов скандинавских стран, превращенных таким образом в поле боя". (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 63).
      Официальным "прикрытием" вторжения в Норвегию и в шведский железнорудный район Гялливаре должна была служить помощь Финляндии. Однако "подспудная и более важная цель заключалась в установлении контроля над шведскими месторождениями железной руды" (там же, стр. 63). Начать операцию планировалось 20 марта 1940 г., однако капитуляция Финляндии 13 марта приостановила англо-французские планы. Но ненадолго. Вскорости было принято провести операцию в Норвегии и без сколько-нибудь приличного повода. Свидетельство Черчилля: "Было решено, что в Нарвик следует послать английскую бригаду и французские войска, чтобы очистить порт и придвинуться к шведской границе. В Ставангер, Берген и Тронхейм тоже должны были быть посланы войска, чтобы не дать противнику возможности захватить эти базы". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1., стр. 278-286). Оправданием всех этих откровенно агрессивных намерений была напыщенная патетика: "Действуя во имя Устава Лиги Наций и всех ее принципов и фактически являясь ее уполномоченными, мы имеем право, более того, на нас лежит обязанность отклониться в известной мере от некоторых из условностей тех самых законов, которые мы стремимся вновь восстановить и упрочить". (Дж. Батлер, "Большая стратегия", т. 2, стр. 107-108). Разумеется, руководители демократических (говорю об этом совершенно серьезно, без доли иронии) Англии и Франции рассчитывали, что норвежское и шведское правительства "благожелательно" отнесутся к появлению союзнических войск, однако на тот случай, если "в момент высадки их войска встретят сопротивление", войскам директивно предписывалось "это сопротивление без колебаний сломить" (там же, стр. 129).
      Англия и Франция не только запланировали оккупацию Норвегии, но даже выполнили первый этап этого плана - минирование норвежских территориальных вод 8 апреля 1940 года. Собственно, именно потому что английский флот сосредоточенно занимался минированием территориальных вод Норвегии, англичане и прозевали подход немецких десантов, которые смогли 9 апреля захватить норвежские порты и Данию. При этом "одно из самых поразительных послевоенных открытий состояло в том, что Гитлер, несмотря на неразборчивость в средствах, предпочел бы оставить Норвегию нейтральной и не планировал вторжения в нее, однако явные признаки готовящихся враждебных акций союзников в этом районе спровоцировали его на этот шаг". (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 61).
      Говоря о скандинавской кампании, Типпельскирх буквально кипит от возмущения: "Остается непонятным, как могли обе западные державы на Нюрнбергском процессе обвинить руководителей Германии в планировании и проведении агрессии против Норвегии и заставить своих членов трибунала включить это обвинение в приговор". (Курт фон Типпельскирх, "История второй мировой войны", т. 1, стр. 59). Неблаговидные обстоятельства подготовки к абсолютно не спровоцированному вторжению в мирную, нейтральную скандинавскую страну отмечают даже официальные британские историки - Лиддел Гарт ("Вторая мировая война", стр. 67,68) и Дж. Батлер ("Большая стратегия", т. 2, стр. 129).
      3.
      Все эти обстоятельства тщательно и всесторонне изучены. Они давно и хорошо известны. И при этом никто не обзывает инициатора скандинавских проектов Уинстона Черчилля агрессором, никто не обвиняет его в развязывании войны. Напротив, Черчилль справедливо считается одним из величайших британских политиков XX века, одним из самых упорных и последовательных борцов за демократию. И дело тут, разумеется, не в том, что кого-то убедила черчиллевская патетика. Просто все понимают, что за демагогической и напыщенной черчиллевской фразой стоит простая истина: с осени 1939 года Франция и Великобритания вступили в войну с самым страшным противником за всю свою историю. К концу 1940 года германский рейх неимоверно усилился, поглотив Австрию, Чехословакию и Польшу. В этой священной войне на карту были поставлены будущее и свобода человечества. И никто, кроме совершенно оторванных от жизни моралистов, не может упрекнуть Черчилля в том, что он не слишком стеснялся в средствах.
      Ситуация, которая к весне 1941 года сложилась на западных границах нашей страны, была еще серьезней. Гитлер разгромил Францию и выбил Британию с континента. В отдельной главе мы детально рассмотрим причины, по которым Гитлер решил и решился напасть на Советский Союз. Но совершенно ясно одно если бы, как утверждает Суворов, 6 июля 1941 года советские войска действительно нанесли удар по немецким армиям, то это была бы именно превентивная война. Известно, что весной 1941 г. Тимошенко и Жуков предлагали нанести упреждающий удар по немецким войскам, сосредоточившимся у наших границ. И Сталина осуждают (в том числе) именно за то, что такое решение принято не было. Потому что гипотеза о советских планах нападения на Германию существует только в рассуждениях лживого сочинителя Резуна, присвоившего себе фамилию великого полководца Суворова. Что касается германских планов вторжения, то они подтверждаются не только огромным количеством документов, но фактом - конкретным и страшным - 22 июня немецкие войска вероломно, в нарушение торжественно заключенных договоров, напали на Советский Союз.
      Глава 3.
      От Версаля до Мюнхена
      1.
      Кто был виноват в том, что в 1939 году человечество подошло к самой последней роковой черте? У Суворова ответ готов: товарищ Сталин. Именно Сталин, как утверждает Суворов, "подарил Гитлеру Польшу, а с ней и всю Европу". (Виктор Суворов, "Самоубийство", глава "Красноармеец Шикльгрубер"). Интересно, конечно, было бы узнать - каким же это образом была "подарена" Польша? А еще интересней (и гораздо важней) было бы объяснить, как же это Европа дошла до жизни такой, что политики стали за здорово живешь одаривать друг друга "польшами"? Но - увы! - на главный вопрос Суворов не отвечает вовсе, а на второй как будто отвечает, но слишком "общо" - мол, пактом Молотова-Риббентропа Сталин "открыл шлюзы" германской агрессии. Эту идею Суворов повторяет, как заклинание, во всех своих книгах. Но до подробностей, к сожалению, не снисходит. А жаль, потому что с этой суворовской версией совершенно не согласны ни Уинстон Черчилль, ни Базил Лиддел Гарт, ни Шарль де Голль, ни Генри Киссинджер, ни Уильям Ширер, ни многие другие исследователи, очевидцы и непосредственные участники событий. Никто из них не разделяет суворовской идеи о том, что в развязывании Второй мировой войны повинно советское правительство. У них - у исследователей, очевидцев и участников, - совершенно другое мнение по этому поводу. Кто же прав?
      2.
      Главнокомандующий союзными войсками в Первой мировой войне маршал Фош был настолько недоволен Версальским мирным договором, что отказался присутствовать на его торжественном подписании. Фош считал, что договор "не обеспечивает безопасности Франции". "Если нам не будет предоставлена военная граница по Рейну, - пророчествовал маршал, - то Франция и Бельгия останутся открытыми для вторжения, и нас снова ожидает разгром". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр.38).
      Проблема Рейнской области была на конференции одной из самых болезненных. Со времен Бисмарка опасность германского нашествия из-за Рейна была страшным кошмаром французских политиков и военных. Поэтому маршал Фош и премьер-министр Франции Клемансо требовали отделения Рейнских земель от Германии и создания независимого государства. Однако британский премьер Ллойд-Джордж и президент США Вильсон не поддержали столь радикальный проект, фактически отдававший "Рейнландию" под французскую опеку. В конце концов был принят компромиссный вариант, во многом учитывающий принципиальные требования французов. Окончательные условия Версальского договора относительно Рейнской области включали в себя: оккупацию в течение 15 лет левого берега Рейна с правом продления срока оккупации и с правом ее возобновления; нейтрализацию (демилитаризацию) левого берега и 50-километровой зоны на правом берегу; наконец, что было принципиально важным, Великобритания и Соединенные Штаты приняли на себя обязательства в случае конфликта немедленно оказать Франции военную помощь. (Андре Тардье, "Мир", стр. 129-170).
      Французское правительство справедливо считало, что договор создает для Франции более чем солидные гарантии. Не доволен остался только маршал Фош. "Это не мир, - заявил Фош, - это перемирие на 20 лет". Маршал понимал, что никакие гарантии не имеют смысла, если отсутствует политическая воля. Но вряд ли даже Фош мог предвидеть весь тот позорный путь политического и государственного самоубийства, через который провели свою страну и свой народ руководители французской политики - тот путь, который и сделал пророческим мрачное предвидение старого маршала.
      3.
      В том, что Франция досрочно отказалась от права оккупации левого берега Рейна, не было ничего удивительного - Германия эпохи Веймарской республики стремилась быть государством миролюбивым и, в целом, демократическим. В общественном мнении (прежде всего, в Англии) общим местом стало убеждение, что в Версале с Германией сгоряча поступили несправедливо (подробнее об этом см: Г. Никольсон, "Как делался мир в 1919 г."). Поэтому на многое смотрели весьма снисходительно: и на фактический отказ Германии выплачивать долги по репарациям, и на то, что Германия сумела фактически сохранить и Генштаб и кадровую основу армии**.
      Удивительно только то, что приход к власти Гитлера никого особенно не встревожил даже во Франции - и это несмотря на то, что одним из главных лозунгов, на котором Гитлер строил свою агитацию и пропаганду, было требование немедленно сбросить "оковы Версаля" и обещание расквитаться с Францией. Однако, по свидетельству очевидца, в роковые дни в конце января 1933 года французских политиков гораздо больше новостей из Берлина интересовала очередная отставка очередного правительства. (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 181). Один из немногих, кто всерьез задумывался над возникшей германской проблемой, был председатель только что отставленного правительства Поль Бонкур, заявивший: "Правые партии станут теперь благоприятствовать сближению с немецким диктатором! И, конечно, все это будет делаться под предлогом, что Гитлер борется с коммунизмом!" (Там же, стр. 180-181.)
      Как и многие, кто в это мрачное двадцатилетие занимался мрачными прогнозами, Бонкур оказался прав. Правые политики во всем "цивилизованном мире" относились к гитлеровскому режиму более чем просто снисходительно. Французское и английское правительства НИКАК не реагировали на развернутую Гитлером программу модернизации и наращивания вооружений. Первый по-настоящему тревожный звонок прозвучал в марте 1935 года. 9 марта Германия объявила об официальном существовании армии, а 16 марта было объявлено, что германская армия будет впредь базироваться на всеобщей воинской повинности. И то, и другое противоречило Версальскому договору. Под эгидой Лиги Наций была созвана конференция бывших союзников. Все бурно возмущались столь явным нарушением условий мирного договора, однако английские представители (премьер Стенли Болдуин и министр иностранных дел Джон Саймон) дали понять, что не считают возможным применение санкций... "Это, естественно, свело конференцию к одним словопрениям", - резюмирует Черчилль. (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1., стр. 63-64). В том же 1935 году Великобритания фактически признала право Германии на создание полноценного военного флота. Было подписано англо-германское морское соглашение.
      Следующий тревожный звонок раздался через год. 7 марта 1936 года Гитлер ввел войска в демилитаризированную Рейнскую зону. В начале этой главы я уже отмечал, какой яростной была дипломатическая борьба на Версальской конференции по вопросу о Рейнской области. Гарантированная демилитаризация это был предельный компромисс, на который согласились французские представители в 1919 году. Казалось бы, выступление французской армии неминуемо - в этом был уверен весь немецкий генералитет. Однако ничего не произошло. Мучительные сомнения французского правительства так ничем и не завершились. Французский главнокомандующий генерал Гамелен заявил господам министрам, что Франция не должна предпринимать никаких военных контрмер, не проведя всеобщей мобилизации. "И это тогда, - изумленно пишет Генри Киссинджер, - когда общая численность вошедших в Рейнскую демилитаризированную зону германских войск не превышала двадцати тысяч, а постоянная французская армия насчитывала без всякой мобилизации пятьсот тысяч". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 272). Надо сказать, что немецкие генералы вполне отдавали себе отчет в несоразмеримости на тот момент своих сил с силами одной только Франции (а Францию, согласно договору, была обязана поддержать и Англия, не говоря уже о "Малой Антанте" - восточноевропейских союзниках). На тот случай, если бы французы решили воспротивиться введению войск в демилитаризированную зону, германский главнокомандующий генерал фон Бломберг имел в резерве секретный стратегический план. Американский журналист и исследователь Уильям Ширер, все это время находившийся в Германии, пишет: "Через 6 дней я узнал, а позже это подтвердилось показаниями генералов в Нюрнберге, что это были за контрмеры: стремительное отступление за Рейн". (Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1, стр. 331). Сильно рисковал и лично Гитлер. За несколько дней до ввода войск, выслушав сомнения генерала фон Фрича, Гитлер заявил: "Если Франция предпримет ответные действия в тот вечер, когда мы войдем в Рейнскую область, я покончу с собой, и вы сможете отдать приказ об отступлении". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 312-313).
      Трудно переоценить последствия дипломатического поражения, понесенного Францией на Рейне. Гитлер убедился в правильности своих расчетов на неспособность западных демократий оказать ему решительное сопротивление; были посрамлены осторожные немецкие генералы, панически боявшиеся вовлечения Германии в общеевропейскую войну. Очень серьезно задумались руководители стран "Малой Антанты". Румынский министр иностранных дел Титулеску прямо заявил своему французскому коллеге: "Каким же образом Франция будет защищать своих отдаленных союзников... Она не может защитить сама себя!" (Там же, стр. 323).
      Европу Гитлеру подарил Сталин. Так утверждает писатель Виктор Суворов. Я не спорю. Может быть. Но если Сталин и "подарил" Гитлеру Рейнскую область, то он сделал это очень скрытно - руками французского правительства. И очень жаль, что Суворов с его недюжинной фантазией не уточнил, каким образом Иосифу Виссарионовичу удалось оказать такое влияние на французский Кабинет, что министры забыли о своем долге перед народом своей страны и о жизненно важных интересах своего государства. Как пишет Женевьева Табуи: "Впоследствии единственно в чем все сорок миллионов французов будут проявлять почти полное единодушие, так это в том, что они будут жалеть, что Франция не воспользовалась в то время правом вооруженного вмешательства, которым она располагала в силу Версальского договора. (Там же, стр. 320).
      Рейнская область была только началом.
      4.
      В своей монументальной "Дипломатии" Генри Киссинджер пишет: "Французские и британские руководители встретились 29-30 ноября 1937 года, чтобы выработать единый курс. Чемберлен предложил обсудить обязательства Франции, вытекающие из союза с Чехословакией.... Похоже, независимость Австрии вообще не стоила того, чтобы о ней велся разговор". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 276).
      Над Австрийской республикой сгущались тучи. Еще летом 1934 года, при непосредственном содействии германских властей, австрийские нацисты предприняли попытку переворота. Полторы сотни СС-овцев, переодетых в австрийскую военную форму, ворвались в венскую федеральную канцелярию и застрелили канцлера Дольфуса, затем захватили ближайшую радиостанцию и объявили, что канцлер подал в отставку. Но тогда Гитлер слишком поторопился. Англия и Франция хотя и обеспокоились, но вряд ли что-нибудь предприняли бы. В 1934 году независимость Австрии спас Муссолини. Итальянский дуче еще не готов был смириться с ролью младшего партнера немецкого фюрера. Четыре итальянские дивизии были срочно подтянуты к австрийской границе, и Гитлеру пришлось отступить. Именно тогда Советский Союз заявил о готовности поддержать демократические государства, чтобы не допустить нарушения установленных в Европе границ.
      В 1938 году обстановка была гораздо серьезней. Гитлер уже получил согласие Муссолини на "свободу рук" в Австрии в обмен на германскую поддержку итальянской агрессии в Эфиопии. Руководители Англии и Франции, как отмечалось выше, уже смирились с тем, что фашистский Рейх станет больше на целую Австрию. Ранним утром 11 марта германское правительство предъявило Австрии ультиматум. К вечеру все было закончено - после целого дня напряженной борьбы, угроз и запугиваний президент Австрии Миклас принял отставку канцлера Шушинга и назначил главой правительства лидера австрийских нацистов Зейсс-Инкварта, который в тот же день направил в Берлин телеграмму, продиктованную из Берлина же лично Герингом. В телеграмме новый канцлер буквально умолял германских лидеров ввести в Австрию войска. 14 марта Гитлер торжественно вступил в Вену.
      Кто же попытался организовать коллективное сопротивление и положить конец агрессии? Правительство Советского Союза. Да-да! То самое правительство, которое, если верить Резуну-Суворову, только о том и мечтало, чтобы "подарить" Гитлеру всю Европу. Уже 17 марта народный комиссар иностранных дел СССР Максим Литвинов заявил на встрече с представителями прессы, что Советское правительство "готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни..." (Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939, т. 1., стр. 78-79). Текст заявления Литвинова в тот же день был через посольства передано лидерам Великобритании, Франции, Чехословакии и США. В сопроводительных нотах подчеркивалось, что нарком изложил не свою личную точку зрения, но "позицию Советского правительства в отношении актуальных международных проблем" (там же, стр. 77). И ведь нельзя сказать, что никто не ответил. Так, например, министерство иностранных дел Великобритании весьма оперативно (уже 24 марта) передало полномочному представительству СССР в Великобритании ответную ноту. В ноте правительство Его Величества сообщало Советскому правительству, что оно (правительство Его Величества) - "тепло приветствовало бы созыв международной конференции, на которую, как это можно было бы ожидать, все европейские государства согласились бы послать своих представителей и на которой, следовательно, можно было бы обсудить дружеским образом и, возможно, окончательно урегулировать такие вопросы, которые, как это полагают, могли бы более всего представлять угрозу миру". Однако, не без прискорбия отмечало далее правительство Его Величества: "При существующих обстоятельствах такую конференцию, по-видимому, не представляется возможным организовать... Конференция, на которой присутствовали бы лишь некоторые из европейских держав и которая имела бы целью не столько обеспечение урегулирования неразрешенных проблем, сколько принятие согласованных действий против агрессии, не обязательно окажет, по мнению правительства Его Величества, благоприятное воздействие на перспективы европейского мира". (Нота министерства иностранных дел Великобритании полномочному представительству СССР в Великобритании. "Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939", т. 1., стр. 81). В переводе на человеческий язык это означало, что правительство Великобритании не собирается принимать участие в "согласованных действиях против агрессии" и посему не собирается поддерживать созыв международной конференции, на которой бы принимались решения о таких действиях.
      Спокойствие правительства Его Величества понятно и объяснимо. Ведь за несколько месяцев до австрийских событий, в ноябре 1937 года, министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс (в то время - лорд-председатель совета Великобритании) лично встречался с Гитлером и весьма благосклонно выслушал соображения фюрера о перспективах европейского урегулирования. А основой этого урегулирования были, по всей видимости, вот такие гитлеровские мысли: "Два реалистических народа, германский и английский, не должны поддаваться влиянию страха перед катастрофой. Всегда говорят, что если не произойдет того или другого, то Европа пойдет навстречу катастрофе. Единственной катастрофой является большевизм". (Запись беседы А. Гитлера с лордом-председателем совета Великобритании Э. Галифаксом. 19 ноября 1937 г., "Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939", т. 1, стр.45).
      Словом, Австрию Гитлеру тоже "подарили". И конечно, если верить Суворову, этот "подарок" сделал все тот же Сталин. Но на этот раз - руками правительства Его Величества. Правда, британский Кабинет особенно кичился своим антибольшевизмом (но это, конечно же, в целях глубокой конспирации!). Когда-нибудь писатель Виктор Суворов выпустит очередную книжку, в которой разоблачит как тайного агента Коминтерна сиятельного лорда Галифакса со всеми его подельниками - ну, то есть - с его коллегами-министрами. Такая книжка стала бы настоящей сенсацией не то, что повторение геббельсовскиих рассказов про превентивность нападения на Советский Союз!
      Присоединение Австрии означало, что гитлеровская Германия уже готова принять "в подарок" почти всю Европу. Оставались формальности. Приближался Мюнхен.
      Глава 4.
      Мюнхенская Голгофа Чехословакии
      1.
      Пакт Молотова-Риббентропа упоминается в книгах Суворова несчетное количество раз. В одном только "Ледоколе" - не менее тридцати упоминаний. А вот Мюнхенское соглашение сей пытливый исследователь вспомнил только два раза. Подчеркиваю - ТОЛЬКО ДВА РАЗА В ПЯТИ КНИГАХ. Оба раза - нехотя, как бы извиняясь. Когда речь идет про Риббентропа с Молотовым, наш сочинитель предельно категоричен - "этот пакт был ключом к началу Второй мировой войны" ("Самоубийство", глава "Кого бы нам повесить?"). Ну, а Мюнхен? А что Мюнхен? Мюнхенское соглашение Суворов тоже не одобряет. Но так по-доброму, с легкой укоризной: "Дипломатическая стратегия многих стран в 30-х годах сводилась к позиции: вы воюйте с Германией, а я постараюсь остаться в стороне. Мюнхен-38 - это яркий образец такой философии". ("Ледокол", глава "Отчего Сталин не верил Черчиллю?"). Ну, конечно, философия не очень хорошая, но даже непонятно, отчего понятие "Мюнхенский сговор" стало синонимом позора, символом подлого и самоубийственного предательства. Но ведь стало. Потому что в Мюнхене Англия и Франция, лидеры демократической Европы, предали и отдали на растерзание Гитлеру Чехословацкую республику своего верного, преданного и в военном отношении чрезвычайно полезного союзника.
      2.
      Я уже упоминал встречу французских и английских руководителей 29-30 ноября 1937 года, на которой британский премьер-министр Невилль Чемберлен предложил "обсудить обязательства Франции, вытекающие из союза с Чехословакией". Комментируя несколько странную постановку вопроса, Киссинджер уточняет: "такого рода мероприятия дипломаты устраивают тогда, когда ищут лазейки, чтобы уйти от выполнения собственных договорных обещаний". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 276). И действительно: "Французский министр иностранных дел Дельбос ответил: "Этот договор [союзный договор между Францией и Чехословакией - В.З.] накладывает обязательства на Францию в том случае, если Чехословакия станет жертвой агрессии. Если же возникнет восстание среди немецкого населения и оно будет поддержано вооруженной интервенцией Германии, то договор обязывает Францию лишь в той степени, какая будет определена в зависимости от тяжести фактов".
      Похоже, даже Генри Киссинджер, многоопытный дипломат, советник многих американских президентов, поработавший госсекретарем (министром иностранных дел) США, до сих пор, через столько десятков лет, никак не может понять, как можно было ТАК ставить проблему. Киссинджер недоумевает: "Дельбос не обсуждал геополитической важности Чехословакии или того, насколько подорвется вера во Францию, оставившую в беде своего союзника, у других стран Восточной Европы, независимость которых Париж обещал обеспечить. Вместо этого Дельбос подчеркивал, что французские обязательства могут быть как применимы, так и неприменимы к той единственно реально существующей угрозе - беспорядкам среди германского меньшинства в Чехословакии, поддержанным германскими вооруженными силами". (Там же, стр. 276-277).
      Вскоре после этих высокомудрых разговоров Гитлеру была "скормлена" Австрия. Тем не менее, все еще обстояло не так уж и плохо. В конечном счете, и Рейнская область, и Австрия - это были немецкие земли, населенные немцами. Воссоединение ("Аншлюс") Гитлер проводил под лозунгом собирания всех немцев под одной крышей. Население воссоединенных территорий, по многочисленным свидетельствам, в большинстве своем искренне хотело "влиться" в единый Рейх. Совсем другое дело - Чехословакия. Маленькая республика, протянувшаяся узкой полоской через всю Центральную Европу, воссоединяться совсем не хотела. Население там было, главным образом, славянским - чехи, словаки, поляки, закарпатские русины. Кроме того, Чехословакия была, пожалуй, единственным из всех государств Центральной и Восточной Европы, которое можно было без особых натяжек назвать демократическим. Нравы Третьего рейха категорически не соответствовали представлениям граждан Чехословакии о том, как надо строить общественные отношения. Поэтому от Германии Чехословакия предусмотрительно отгородилась мощной линией укреплений, вполне сопоставимой с "линией Мажино". Продукция оружейных заводов "Шкода" славилась во всем мире. Чехословацкая армия была небольшой, но хорошо обученной и прекрасно вооруженной.
      Правительство Франции еще со времен Клемансо прекрасно отдавало себе отчет в стратегическом значении "Чехословацкого бастиона" и рассматривало Чехословакию, как ключевое звено в цепи сопротивления потенциальной германской агрессии. Союз с Францией (а значит, и с союзной Франции Великобританией) гарантировал Чехословакии безусловную защиту. Кроме того, 2 мая 1935 года был подписан советско-французский договор о взаимной помощи, а 16 мая аналогичный советско-чехословацкий договор. Правда, в мощной системе союзов, казалось бы, надежно гарантирующих суверенитет и независимость Чехословакии, было несколько слабых звеньев. Главное из них заключалось в следующем: II статья советско-французского договора предусматривала, что, если СССР или Франция подвергнутся нападению со стороны какого-либо европейского государства, то они окажут "друг другу немедленную помощь и поддержку". ("Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939, т. 1. стр. 282). Однако военное соглашение, которое должно было жестко зафиксировать условия и характер вступления одного из союзников на помощь другому, так и не было подписано. Французы просто-напросто утратили интерес к конкретным переговорам. Министром иностранных дел Франции был в то время Пьер Лаваль, в недалеком будущем - лидер французских коллаборационистов, казненный после войны за измену. Лаваль откровенно заявлял: "Я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 289). Тем не менее, дальнейшие события показали, что, если бы англичане и французы решились дать агрессору решительный отпор, договор был бы вполне эффективен. Однако события развивались совсем по другому сценарию.