Зайцев Валерий
      Возвращённая Победа или Антиледокол
      Hoaxer: одна из серии книг, разоблачающих, как изящно выразился председатель СПУ г-н Мороз (эта книга была выпущена при содействии Социалистической партии Украины), "писания одного из отступников, зарабатывающего на глумлении над святыми могилами". В виду вот-вот включащегося (по состоянию на 12.VI.2004) раздела СУВОРОВ: Pro&contra книга кстати.
      Об авторе: Валерий Зайцев (01.10.1966) - независимый журналист. Беспартийный. По образованию инженер-механик (Киевский институт инженеров Гражданской авиации, 1988 г.). Работал экспертом Киевского Центра Политических исследований и Конфликтологии (1993-96 гг.), экспертом Центра политического анализа еженедельной газеты "День" (1996-98 гг.), первым заместителем главного редактора ежедневной газеты "Вечерние Вести" (1998-99 гг.). Журналистикой занимается с 1994 г. Публиковался в газетах "Украинский обозреватель", "День", "Бизнес", "Зеркало недели", "Грани-плюс" и др. В 1999-2000 г. (но не в 2001 г.) в соавторстве с Д. Джангировым работал сценаристом проекта "Великi перегони" ("Студия 1+1"). Увлечения - история, политика, литература.
      Содержание
      От автора
      Глава 1. Особенности метода: следите за руками!
      Глава 2. Об агрессорах
      Глава 3. От Версаля до Мюнхен
      Глава 4. Мюнхенская голгофа Чехословакии
      Глава 5. Почему Вторая Мировая война стала неизбежной?
      Глава 6. Московские переговоры: ключ к войне и миру
      Глава 7. Польский тупик
      Глава 8. "Превентивная" война доктора Геббельса и писателя Суворова
      Заключение
      Об авторе
      От автора
      "6 июля 1941 года в 3 часа 30 минут по московскому времени десятки тысяч советских орудий разорвали в клочья тишину, возвестив миру о начале великого освободительного похода Красной Армии... Темп стрельбы советской артиллерии стремительно нарастает, превращаясь в адский грохот на тысячекилометровом фронте от Черного моря до Балтики... Тысячи советских самолетов пересекли границу... Поля заполняют массы танков и пехоты...".
      Так писатель-эмигрант Виктор Суворов (настоящее имя - Владимир Резун) описывает коварное нападение Советского Союза на Германию. По его мнению, так должна была начаться "война, которой не было", но которую, как утверждает Виктор Суворов, тщательно планировалась советским руководством.
      Владимир Резун неспроста присвоил себе фамилию великого российского полководца Александра Суворова. Свою "главную" книгу "Ледокол" он начинает с поистине фельдмаршальским апломбом:
      "Я замахнулся на самое святое, что есть у нашего народа, я замахнулся на единственную святыню, которая у народа осталась, - на память о Войне, о так называемой "великой отечественной войне". Это понятие я [то есть, он, гражданин Резун] беру в кавычки и пишу с малой буквы". И далее - "Вторая мировая война - это термин, который коммунисты приучили нас писать с малой буквы. А я пишу этот термин с большой буквы и доказываю, что Советский Союз - главный ее виновник и главный зачинщик... Коммунисты сочинили легенду о том, что на нас напали и с того самого момента началась "великая отечественная война". Эту легенду я вышибаю из-под ног, как палач вышибает табуретку"...
      В Советском Союзе бывшего офицера разведки Владимира Резуна осудили, как перебежчика и предателя Родины. А писатель Виктор Суворов - один из самых издаваемых авторов во всей "Эсэнговии". В чем секрет такого поразительного успеха? Ответ один - мы действительно живем в страшные времена. За минувшие пятнадцать лет мир для советских людей перевернулся. Распался привычный и налаженный жизненный уклад. Высочайше было объявлено, что все, во что мы верили, чему нас учили - неправда. Сегодня мы готовы поверить чему угодно, только не простым и привычным истинам. Мы готовы поверить любым шарлатанам - будь то в медицине, в экономике или даже в истории. Наша готовность принять на веру любые наукообразные (и даже не очень наукообразные) вымыслы - оборотная сторона того бесконечного терпения, которое позволяет нашему народу выносить все то беззаконие, которое творится вокруг нас.
      Летом 2000-го года на одном из наших самых популярных телеканалов был показан "документальный сериал", снятый с учетом суворовских концепций. После показа последней серии прошло "обсуждение". Меня поразило, что вся аудитория хором бросилась разглагольствовать о мере "вселенской вины" Советского Союза и лично товарища Сталина. Никто - ни организаторы этого телешоу, ни его участники, ни ведущий - не пытались разобраться: а есть ли хоть толика правды во всех "ученых" построениях писателя Суворова?
      Разбираться есть с чем. Гипотеза Суворова о предполагаемом сталинском "ударе в спину" в свое время вызвала бешеный резонанс. Готовился ли Советский Союз к внезапной, неспровоцированной агрессии против Германской империи? С военно-исторической точки зрения, тема, вероятно, представляет некоторый интерес. Однако этот вопрос не имеет НИКАКОГО отношения к главным утверждениям Суворова. Книги "Ледокол", "День "М", "Последняя республика" и "Самоубийство" почти целиком посвящены доказательствам подготовки советской агрессии, но главное в них - вовсе не это. Главные утверждения Суворова следующие: Вторую мировую войну начал Иосиф Сталин, взрастивший Адольфа Гитлера в качестве "ледокола революции" - орудия советских планов мирового господства. Именно Сталин, как утверждает Резун-Суворов, спровоцировал Германию начать войну против западных демократий (Франции и Англии), хотя легко мог предотвратить мировую бойню. И, наконец, - именно Сталин, готовясь в День "М" (6 июля 1941 года) начать всеевропейский "освободительный поход", поставил Гитлера перед необходимостью нанести Советскому Союзу упреждающий (превентивный) удар и ввязаться в губительную для Германии войну на два фронта.
      Все это утверждает в своих книгах Резун-Суворов. И все это ложь. Все это вранье в "лучших" традициях геббельсовской пропаганды - "чем больше ложь, тем скорей в нее поверят". Но я не хочу быть голословным. Оппоненты Виктора Суворова потратили массу усилий, опровергая факты наращивания нашей военной мощи и подготовку к войне, в то время как самые лживые положения суворовской теории оставались вне обсуждения и критики. И очень жаль, так как их рассмотрение позволяет вспомнить очень важные вещи, еще недавно общеизвестные, но забытые в этом новом мире, строительство которого мы начали пятнадцать лет назад.
      Глава 1.
      Особенности метода: следите за руками!
      1.
      Главные "научные открытия" Виктора Суворова мы подробно рассмотрим в следующих главах. А для начала изучим "творческие методы" этого плодовитого исследователя.
      Главный "метод" - самое незатейливое вранье. Остальные методы - только вариации главного - передергивание, манипулирование цитатами и использование самых дремучих стереотипов.
      Вот маленький пример. Уже во второй главе своей первой сенсационной книги "Ледокол" Виктор Резун как бы случайно называет Гитлера "Шикльгрубером". И далее, в том же "Ледоколе", говоря о 1918 годе: "времена, когда Гитлера вообще не было, а был только ефрейтор Адольф Шикльгрубер". А в последней своей книге "Самоубийство" господин Суворов-Резун этому самому "Шикльгруберу" посвятил целую главу. Что тут странного? Да только то, что Адольф Гитлер был тираном и кровавым деспотом, виновным во многих чудовищных преступлениях, кроме разве что одного - ни одной минуты своей проклятой жизни он не был "Шикльгрубером". Отец Гитлера, действительно, долгие годы носил фамилию своей матери. Однако еще в 1876 году непутевый дедушка Иоганн Георг Гитлер официально признал свое отцовство, и приходской священник в Деллершейме, получив письменное извещение нотариуса, зачеркнул в церковной книге фамилию Шикльгрубер и записал "Гитлер". Адольф родился в 1889 году, через тринадцать лет после этого, и был, естественно, записан Гитлером. Значительно позже, уже в годы Второй мировой, журналисты раскопали эту историю, а дальше в силу вступили законы психологической войны. Миф об "Адольфе Шикльгрубере" стал одним из элементов антигитлеровской пропаганды, в том числе и в нашей стране.
      Для чего господин Резун-Суворов походя использует эту старую байку? Ответ очевиден. Для того, чтобы расположить к себе СОВЕТСКИХ читателей, Виктор Суворов, этот самозванный боец с "советскими фальсификаторами", с удовольствием использовал старую вполне советскую мифологему.
      2.
      Вот еще один пример. Книга "Последняя республика", глава "У кого союзники лучше". Строго говоря, не так уж сложно доказать, что Соединенные Штаты и Великобритания были для Советского Союза куда более серьезными и полезными союзниками, чем Япония, Италия, Румыния, Венгрия и Финляндия - для фашистской Германии. Но Суворову этого мало. Он упоенно "растекается мыслию по древу", чтобы убедить читателей в том, что Япония (а остальные - тем более) была для Гитлера союзником не просто бесполезным, но очень вредным. В своих выводах "исследователь" Суворов категоричен: "Союз с Японией позитивных последствий для Гитлера не имел. Только негативные. Крайне негативные. Япония практически втянула Гитлера в войну против США. Так что лучше бы Гитлеру Японию в союзниках не иметь".
      Тут тоже все понятно. Не секрет, что в годы "холодной войны" на Западе пытались приуменьшить решительный вклад нашей страны в победу над фашистской Германией. В свою очередь, наши пропагандисты всячески старались игнорировать войну на Тихом океане, тяжесть которой вынесли на своих плечах Великобритания и США. Приуменьшение роли Японии в войне означало уменьшение военного вклада союзников. Вот эту мифологему и использует Суворов.
      Правда, с мнением "ученого" Суворова о роли Японии был категорически не согласен Гитлер. Выступление Японии он расценивал так: "7 декабря 1941 г. когда на нас обрушились зимние метели и натиск русских, т.е. мы оказались "по уши в дерьме", - Япония вступила в войну и тем облегчила наше положение". ("Застольные разговоры Гитлера", с 19 на 20 апреля 1942 г.). И позже Гитлер не переставал воспевать хвалу своим японским союзникам: "...Союз с Японией уже благодаря самому моменту японского вступления в войну совершенно в исключительной мере оказался полезен нам... На всех нас в Германии навалилось удручающее чувство, что США рано или поздно тоже вступят в войну. Разъяснение, что Япония вступила в войну именно в этот момент, чтобы выполнить свои союзнические обязательства, произвело на немецкий народ глубочайшее впечатление". ("Застольные разговоры Гитлера", 17 мая 1942). И еще: "Они подарили нам свое вступление в войну как раз в тот момент, когда русские осуществили различные прорывы на Южном фронте и мы снова потеряли Ростов. Их действия зимой сделали возможным наше широко задуманное летнее наступление. ("Застольные разговоры Гитлера", 4 июля 1942 г.)
      Предположим, мнением Гитлера можно пренебречь. Ну, а каковы факты? Факты свидетельствуют о том, что Япония оказалась очень полезным союзником. Прежде всего, следует помнить, что, обрушившись в декабре 1941 года на американские и английские тихоокеанские базы, японцы выполнили именно то, о чем их исключительно настойчиво просило германское командование. Гитлер надеялся, что удар по тихоокеанским владениям принудит Англию признать, наконец, свое поражение. (Иоахим фон Риббентроп, "Мемуары нацистского дипломата", стр. 250-251; Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т.2, стр. 263-364). Надежды поставить Англию на колени не оправдались, тем не менее в первые же недели японский удар нанес ей чрезвычайно сильный урон. Весьма уважаемый Суворовым британский военный историк Базил Лиддел Гарт (Суворов совершенно справедливо называет его "великим" и "выдающимся") в монографии "Вторая мировая война" приводит следующие цифры: в Малайе англичане потеряли примерно 25 тыс. человек (преимущественно пленными) и большое количество техники (потери японцев - 4.600 человек); потери англичан в бирманской кампании в три раза превысили потери японцев: 13.500 человек против 4.500; наконец, в капитулировавшем гарнизоне Сингапура числилось около 85 тыс. человек. (Б. Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 218-230). Кстати, что касается Сингапура, то более поздний английский исследователь приводит уточненную и еще более внушительную цифру - "не менее 100 000 человек". (Лен Дейтон, "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери", стр. 653-654).
      Но и это еще не все! Весной 1942 года японские самолеты и корабли потопили в Бенгальском заливе английский авианосец, два тяжелых крейсера и торговые суда общим тоннажем 100 тыс. брт. (Курт фон Типпельскирх, "История второй мировой войны", стр. 216-218). А ранее, в декабре 1941 г., японцы уничтожили "Соединение Z", в состав которого входил, в частности, один из сверхсовременных линкоров "Принс-оф-Уэлс", - тот самый "Принс-оф-Уэлс", который за полтора года до того, едва сойдя со стапелей, нанес первые поражения знаменитому линкору "Бисмарк" (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 218-230, 360-361).
      Задаваться вопросом, был ли полезен Гитлеру союзник, который, не требуя никакой помощи взамен, за неполных четыре месяца вывел из строя более ста тысяч британских солдат со всеми их базами, складами и вооружением, может либо дурак, либо на редкость бессовестный жулик. Что касается того, что "Япония практически втянула Гитлера в войну против США", то в этом вопросе Суворов лишь повторяет выдумку немецких генералов, очень любивших порассуждать, как бы лихо они выиграли Вторую мировую войну, если бы им не мешал Гитлер. В частности, в известном сборнике "Роковые решения вермахта" генерал Зигфрид Вестфаль утверждает, что именно из-за того, что Гитлер объявил войну Соединенным Штатам, "поставки предметов снабжения Советскому Союзу вскоре полились бурным потоком", и "каждый здравомыслящий человек поражен был действиями Гитлера". ("Роковые решения вермахта", стр. 128-129). В отличие от Суворова, генерал Вестфаль мог и не знать, что решения об интенсивных американских поставках Советскому Союзу были приняты задолго до Перл-Харбора, еще когда США были "как бы" невоюющей страной. Вот свидетельство Уинстона Черчилля: "2 октября президент [Франклин Делано Рузвельт] сообщил мне об американских планах дальнейшего производства танков и самолетов. С июля 1942 года по январь 1943 года Соединенные Штаты будут выделять ежемесячно 1200 танков для Англии и России, а в течение следующих шести месяцев - 2 тысячи ежемесячно. Американская миссия в Москве получила указание обещать русским 400 танков в месяц с 1 июля... Президент также сообщил мне, что он принял меры для поставки России в период между 1 июля 1942 года и 1 июля 1943 года 3600 самолетов первой линии помимо и сверх того количества, о котором уже была достигнута договоренность." (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 3, стр. 244). Да и "бурный поток" американских поставок нашей стране начался далеко не сразу после объявления Гитлером войны США. Как признал советник госдепартамента США Гартхоф, "большая часть западной техники поступила (в СССР) после решающего поворота в войне, которым были сражения под Сталинградом и Курском" (R. Garthoff, Soviet Military Policy. A Historical Analisis. Washington, 1966, p. 138, цитируется по Б. Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 248).
      Впрочем, невоюющей страной США можно было считать только очень условно. Еще в начале 1941 года командующий ВМФ Германии Редер передал Гитлеру меморандум, в котором выражались сомнения по поводу пользы американского нейтралитета для Германии. Отмечалось, в частности, что американские военные корабли эскортируют американские конвои, следующие в Англию, до самой Исландии. Весной и летом 1941 г. происходили стычки между американскими и немецкими боевыми кораблями (10 апреля американский эсминец "Ниблак" сбросил глубинные бомбы на немецкую подводную лодку). 11 сентября президент Рузвельт объявил, что американскому ВМФ дан приказ "стрелять без предупреждения", и предупредил, что боевые корабли держав оси, входящие в американскую зону обороны [а к ней относилась половина Атлантики - В.З.], делают это "на свой страх и риск". (Иоахим фон Риббентроп, "Мемуары нацистского дипломата", стр. 252-254; У. Ширер "Взлет и падение третьего рейха", т. 2, стр. 269-272). Объявляя Америке войну во исполнение союзнических обязательств перед Японией, Гитлер ничего не терял, потому что масштабы американского участия в европейской войне зависели исключительно от темпов разворачивания американской военной промышленности, а вовсе не от того, было ли официально объявлено состояние войны. В свою очередь Япония, развязав войну на Тихом океане, оттянула на себя весьма значительную часть американских сил (прежде всего, ВМФ), существенно снизив возможности союзников в Европе. В этом, вне всякого сомнения, заключалась одна из причин так раздражавшего Сталина переноса открытия Второго фронта. Другое дело, что и японцы, и Гитлер совершенно не представляли себе реальных возможностей американской промышленности, точно так же, как не представляли реального военного потенциала Советского Союза. Как пишет британский исследователь Лен Дейтон, "теперь нам известно, что нацистская верхушка - Гитлер, Геринг и Геббельс не имела ни малейшего понятия об экономическом потенциале Соединенных Штатов. Знакомясь с точными экономическими данными, которые публиковали сами американцы, они презрительно смеялись" (Лен Дейтон, "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери", стр. 552).
      Разумеется, в 1942 году (а тем более, в 1943 и далее) Гитлер был бы рад, если бы Япония ввязалась бы еще и в войну с нашей страной. В июле 1942 японский Совет по связям правительства со Ставкой детально обсуждал этот вопрос и совершенно справедливо рассудил, что курс "на активную политику в отношении СССР в нынешних условиях приведет к чрезмерному рассеиванию сил империи; существует опасность, что это не только не улучшит общую обстановку, но и значительно ослабит давление Японии на Англию и Америку в Восточной Азии. Это позволит Америке и Англии увеличить свои силы в Европе". Тем не менее, Совет принял решение: "Японская империя, сделав на всякий случай тщательные приготовления в северном направлении, тем самым оттянет силы Советского Союза на Восток". (Такусиро Хаттори, "Япония в войне 1941-1945", стр. 189-291). Иначе говоря, даже самый преданный и полезный союзник не может дать больше того, что имеет.
      Я так детально остановился на вопросе о "бесполезности" для гитлеровской Германии японского союзника, потому что этот пример очень наглядно иллюстрирует главный "творческий метод" автора "Ледокола" беззастенчивое вранье даже там, где в этом нет никакой особенной необходимости - просто так, для красного словца, лишь бы потрафить доверчивому читателю.
      3.
      Впрочем, у Суворова есть и более изощренные образцы лжи и передергиваний. Речь идет о комментарии к книге Габриэля Городецкого "Миф "Ледокола". Вот что пишет Суворов: "Целая книга против нас вот с такими заворотами: "Командиры - 40% шляпы, бесхарактерные, трусы и т.д." Это о командном составе Красной Армии". И далее Суворов патетически восклицает: "Попробуйте в Париже найти книгу о неготовности Франции к войне! Я [то есть он, Суворов] три пары железных сапог истоптал, три железных колпака износил, три железных посоха истер о парижские тротуары - ничего по книжным развалам о неготовности Франции к войне не обнаружил. Все только о нашей неготовности, все - о нашей глупости, о трусости Сталина, его маршалов, генералов, офицеров и солдат. А вот если бы какой-то умник вздумал вычислять процент дураков и трусов среди офицерского состава французской армии, то ему бы быстро ноги выдернули, чтобы не топтал ими французскую землю. А издательство, выпустившее книгу с такими сведениями, свирепая толпа просто сожгла бы". (Виктор Суворов, "Последняя республика", глава "Свидетель найден!").
      Тут вранье все - от первого до последнего слова. Почти все французские политики и военные, так или иначе причастные к позорному разгрому Франции в 1940 году, писали мемуары, в которых объясняли - как же случилось такое, что Франция оказалась не готова к войне. Если говорить только о верхушке, то свои воспоминания оставили Эдуард Эррио, Поль Рейно, Поль-Бонкур, Жорж Боннэ, генералы де Голль, Вейган и Гамелен, французский посол в Германии Франсуа-Понсэ и т. д. И никто им ноги не выдергивал. Некоторые из них (например, Эдуард Эррио и Поль Рейно) продолжали и после войны играть заметную роль во французской политике. А Шарля де Голля, в своих "Военных мемуарах" с небывалой горечью описавшего, как именно Франция НЕ ГОТОВИЛАСЬ к войне, избрали президентом республики, наделив чрезвычайными полномочиями.
      А журналисты и писатели?! Мемуары и монографии, включавшие в себя в том числе и анализ катастрофы 1940 г., написали Андре Моруа, Анри де Кериллис, Андре Жеро (Пертинакс), Жюль Ромен, Александр Верт, Женевьева Табуи и многие другие. И это - только французские авторы! В любой (подчеркиваю - в ЛЮБОЙ!) серьезной работе, посвященной Второй мировой войне (будь-то ее военным, дипломатическим или экономическим аспектам), авторы описывают НЕПОДГОТОВЛЕННОСТЬ Франции и Англии к войне и исследуют причины этой неподготовленности. Вот только несколько самых известных имен - Уинстон Черчилль, Базил Лиддел Гарт, Генри Киссинджер. Если бы господин Суворов, вместо того, чтобы, выдумывая очередную байку, елозить железными сапогами по парижскому асфальту, просто зашел в книжный магазин, - он наверняка нашел бы, что почитать.
      Например, Андре Моруа, который был не только основоположником жанра литературной биографии, но и офицером французской армии. С октября 1939 года Моруа занимал должность французского официального наблюдателя при Генштабе британской армии на французской территории. В своей книге "Трагедия Франции" он так и назвал первую главу - "Почему Франция и Англия были плохо подготовлены к войне?". Факт НЕПОДГОТОВЛЕННОСТИ для автора очевиден и не вызывает сомнений: "Франция была обречена на поражение с самого первого дня. Она была обречена на поражение, потому что у нее было мало самолетов, мало танков, мало зенитных и противотанковых орудий и мало военных заводов". (Андре Моруа, "Надежды и воспоминания", стр. 44). А в следующих главах прославленный французский писатель занимается страшно крамольной (по Суворову) вещью - анализирует, в частности, офицерский состав французской армии. И описывает его, например, так: "Никто не позаботился об обороне Дуэ, Вервена, Абвиля и Амьена... Размещавшимися там подразделениями командовали полковники и генералы, давным-давно вышедшие в отставку. В начале войны их снова призвали... Эти милые старички, добросовестные чиновники, утопающие в кипах деловых бумаг, не задавались вопросом, как они поступят, если вражеские танки или вооруженные пулеметами мотоциклисты окажутся у ворот их цитаделей (там же, стр. 68-69.) Правда, до подсчета процентов Моруа не доходит. Он только отмечает, что "кое-где над морем пошлости возвышались, не давая мелочам обыденщины поглотить себя, островки героизма" (там же, стр.50).
      4.
      Но даже в одном абзаце про "проценты" Суворов врет не только про французов, которые будто бы такие дураки и шовинисты, что у них уже и слова нельзя написать правдивого об истории разгрома Франции. Суворов врет и про злосчастного Городецкого.
      Правда, что ничего особенно умного в своей книге "Миф "Ледокола" Габриэль Городецкий не написал. Но "проценты дураков" он все-таки не подсчитывал! В приведенном Суворовым пассаже про "40% - шляпы, бесхарактерные, трусы" профессор Городецкий честно, со ссылкой, привел цитату из дневника Георгия Димитрова, который, в свою очередь, цитировал выступление Маршала Советского Союза Клима Ворошилова на пленуме ЦК ВКП(б) 28 марта 1940 г. (Г. Городецкий, "Миф "Ледокола", стр. 124-125).
      Чтобы покончить с темой о "процентах", я приведу еще одно высказывание, которое господину Суворову, не сомневаюсь, известно не хуже, чем мне. Я имею в виду знаменитое заявление президента Соединенных Штатов Гарри Трумэна, так объяснившего причину увольнения генерала Мак-Артура: "Я выгнал его со службы потому, что он не проявлял уважения к власти президента. Только поэтому. Я выгнал его вовсе не потому, что он тупой сукин сын, хотя это и правда, но у генералов это не вовсе не считается пороком. Иначе половина, если не три четверти наших генералов оказалось бы в тюрьме". (Цит. по Лен Дейтон, "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери", стр. 613.)
      Глава 2.
      Об агрессорах
      1.
      Теперь, учитывая "исследовательский метод" Виктора Суворова, разберем основные составные части его "теории". Первая из них заключается в следующем: расположение советских войск на западной границе однозначно (по мнению Суворова) свидетельствует о заведомо агрессивных планах. Если исходить из этой логики, то первой виновницей-агрессором следовало бы признать... Польшу! Это не шутка. Одной из причин молниеносного разгрома польской армии было крайне неудачное для оборонительных целей расположение войск в приграничных районах.
      "Польский главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы поставил перед собой неразрешимую с военной точки зрения задачу. Он хотел удержать всю территорию Польши, а против Восточной Пруссии предпринять даже наступательные действия. Если бы он решил действовать совершенно иначе, то есть вести только оборонительные действия, используя водные преграды (реки Нарев, Вислу и Сан), и предотвратить всякую попытку ударами из Восточной Пруссии, Силезии и Словакии окружить польские войска, то тогда, по крайней мере, появилась бы возможность вынудить противника вести позиционную войну. Польская армия смогла бы продержаться до тех пор, пока натиск западных держав не заставил бы германское командование снять значительные силы с востока и перебросить их на запад... Но ничего подобного не произошло... На границе с Восточной Пруссией одна небольшая группировка (две дивизии, две кавбригады) развертывались в районе Сувалки, другая, более крупная (армия "Модлин" в составе четырех дивизий и двух кавбригад) - вдоль южной окраины Восточной Пруссии и третья (армия "Помереллен" - шесть дивизий) - в Польском коридоре. Такое распределение сил указывает на замысел предпринять наступление по сходящимся направлениям против немецких войск, находящихся в Восточной Пруссии... (Курт фон Типпельскирх, "История второй мировой войны", т. 1, стр. 23-25). Предыстория военных планов поляков свидетельствует о еще большей агрессивности. "Польша... слишком долго предавалась мечтам о возможности наступления на Германию. Одни собирались внезапно напасть на изолированную Восточную Пруссию или - как это пропагандировал польский союз инсургентов - на немецкую Верхнюю Силезию, другие даже предпринять марш на Берлин, либо по кратчайшему пути - через Познань и Франкфурт-на-Одере, либо, после захвата Верхней Силезии, путем нанесения удара западнее Одера на столицу империи". (Эрих Манштейн, "Утерянные победы", стр. 39).
      Конечно, Курт Типпельскирх и Эрих Манштейн - враги, коварные немецко-фашистские захватчики. Но о дурацком расположении польских войск писали Лиддел Гарт и Черчилль: "Все польские вооруженные силы были разбросаны вдоль границ Польши". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война, т. 1., стр. 212"). А вот что пишет американский исследователь Хенсон Болдуин, в годы войны работавший военным редактором "Нью-Йорк таймс": "Поляки были горды и слишком самоуверенны, живя прошлым. Многие польские солдаты, пропитанные военным духом своего народа и своей традиционной ненавистью к немцам, говорили и мечтали о "марше на Берлин". Их надежды хорошо отражают слова одной из песен: "...одетые в сталь и броню, ведомые Рыдзом-Смиглы, мы маршем пойдем на Рейн...". (Хенсон Болдуин, "Сражения выигранные и проигранные", стр. 44.)
      Так неужели в сентябре 1939 года Польша собиралась коварно напасть на Германию? А Гитлер, если следовать логике Суворова, вовремя догадался и ударил "превентивно"? Нет! Ни в коем случае! Польское военное руководство переоценило свои силы, их способность выдержать удар немецких армий и рассчитывало, остановив немецкое вторжение, отрезать и уничтожить изолированную группировку немцев в Восточной Пруссии. НАПАДАТЬ на Германию поляки не собирались, несмотря на агрессивно выглядящее расположение войск.
      Второй пример - разгром Франции. Ожидая традиционный немецкий удар через Бельгию, военные руководители англо-французского блока сконцентрировали основные силы на бельгийской границе, готовясь немедленно выступить навстречу. То есть, расположение войск - ну очень агрессивное. Однако армия союзников не напала на Германию, хотя и Англия, и Франция УЖЕ НАХОДИЛИСЬ в состоянии объявленной войны! Это уже тогда называли - "странная война". Заняв полоску приграничной земли, англичане и французы вскорости ВЕРНУЛИСЬ НА СВОИ ПОЗИЦИИ И СТАЛИ ОЖИДАТЬ НЕМЕЦКОГО ГЕНЕРАЛЬНОГО НАСТУПЛЕНИЯ. Дождавшись вступления немецких войск в Бельгию (а заодно - в Голландию и в Люксембург), отборные англо-французские дивизии ринулись наперерез - прямо в ловушку: "При первом же появлении противника солдатам было приказано покинуть доты, которые они строили, не жалея сил, и вступить в чистом поле в опаснейший встречный бой". (Андре Моруа, "Надежды и воспоминания", стр. 69).
      Если так "агрессивно-наступательно" были расположены войска Франции, именно той страны, в которой была сформулирована, тщательно разработана и воплощена в сталь и бетон линии Мажино оборонная военная доктрина, стоит ли удивляться (а тем более возмущаться) наступательному расположению наших войск, воспитанных на ворошиловском принципе "Бить врага на его территории"?
      2.
      Тщательная разработка всевозможных планов на случай войны - одна из главных задач Генштаба любого, даже самого миролюбивого государства. И не зря в любой военной доктрине один из ключевых факторов - определение "вероятного противника". Вопрос об агрессоре может и должен подниматься, исходя из того, до какой степени дошла реализация этих самых штабных разработок.
      В истории Второй мировой войны поразительным примером подготовки, разработки и даже начала реализации планов ничем не спровоцированной агрессии являются планы военных действий Англии и Франции против Норвегии, Швеции и Советского Союза.
      Это не шутка! Действительно, на англо-французских военных совещаниях совершенно серьезно обсуждался вопрос о том, как и каким образом союзникам следует прекратить снабжение Германии нефтью из Советского Союза. В частности, изучались варианты бомбардировок нефтяных месторождений советского Закавказья (Дж. Батлер, "Большая стратегия", т. 2, стр. 124-126). Более того, в этом направлении были проведены вполне практические действия. Вот что пишет об этой в высшей степени агрессивной операции английский исследователь Лен Дейтон: "Было решено просто нанести бомбовый удар по нефтяным месторождениям России (нейтральной), не заботясь о таких мелочах, как объявление войны. Французская воздушная армия выделила пять эскадрилий бомбардировщиков "Мартин Мериленд", которым предстояло вылететь с баз в северо-восточной части Сирии и нанести удары по Батуми и Грозному... Королевским [британским] ВВС предстояло задействовать четыре эскадрильи бомбардировщиков "Бристоль Бленхейм" и эскадрилью допотопных одномоторных "Виккерс Уэллсли", базировавшихся на аэродроме Мосул в Ираке. Для подготовки к ночному налету предстояло произвести аэрофотосъемку целей. 30 марта 1940 года гражданский "Локхид 14 Супер-электра" с опознавательными знаками пассажирской авиации взлетел с аэродрома Королевских ВВС в Хаббании в Ираке. Экипаж был одет в гражданскую одежду и имел при себе фальшивые документы. Это были летчики 224-й эскадрильи Королевских ВВС, на вооружении которых стояли самолеты "Локхид Гудзон", военная версия "Электры". Англичане без труда сфотографировали Баку, но когда 5 апреля разведчики направились, чтобы заснять нефтяные причалы в районе Батуми, советские зенитчики были готовы к встрече. "Электра" вернулась, имея на негативах лишь три четверти потенциальных целей. Все снимки были переправлены в Генеральный штаб сил на Ближнем Востоке в Каире, чтобы составить полетные карты с обозначением целей. "Локхид Электра" возвратился в Великобританию и приземлился на базе Королевских ВВС Хестон 9 мая 1940 г., накануне немецкого наступления на Запад. Вторжение немецких войск во Францию, последовавшие за этим перемирие и общее смятение положили конец планам бомбардировки Советского Союза". (Лен Дейтон, "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери", стр. 556-557).
      Как видим, подготовка велась вполне основательно. Настолько основательно, что англо-французское командование, по счастью, не успело приступить к реализации своих антисоветских планов. В реализации планов по захвату Скандинавии союзники продвинулись значительно дальше. Планы эти составлялись как раз во время "странной войны" - после разгрома Германией Польши (сентябрь 1939 г.) и перед началом вторжения немецких войск на Запад (май 1940 г.). Это был, действительно, очень странный период, когда часть союзного руководства все еще надеялась как-нибудь замириться с Гитлером, а другая часть во главе с Черчиллем - искренне хотела разгромить Германию, но - желательно малыми силами и, по возможности, на чужой территории. Так и возникла идея переноса военных действий в совершенно нейтральную Скандинавию. Идею выдвинул Черчилль, которого сразу после начала войны призвали на пост Первого лорда Адмиралтейства (т.е., военно-морского министра). В записке от 16 декабря 1940 года Черчилль подробно изложил свои доводы в пользу отправки экспедиционных сил... Лиддел Гарт, вообще-то весьма расположенный к Черчиллю, отмечает: "Он, конечно, ни словом не обмолвился о том, какие страдания выпадут на долю народов скандинавских стран, превращенных таким образом в поле боя". (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 63).
      Официальным "прикрытием" вторжения в Норвегию и в шведский железнорудный район Гялливаре должна была служить помощь Финляндии. Однако "подспудная и более важная цель заключалась в установлении контроля над шведскими месторождениями железной руды" (там же, стр. 63). Начать операцию планировалось 20 марта 1940 г., однако капитуляция Финляндии 13 марта приостановила англо-французские планы. Но ненадолго. Вскорости было принято провести операцию в Норвегии и без сколько-нибудь приличного повода. Свидетельство Черчилля: "Было решено, что в Нарвик следует послать английскую бригаду и французские войска, чтобы очистить порт и придвинуться к шведской границе. В Ставангер, Берген и Тронхейм тоже должны были быть посланы войска, чтобы не дать противнику возможности захватить эти базы". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1., стр. 278-286). Оправданием всех этих откровенно агрессивных намерений была напыщенная патетика: "Действуя во имя Устава Лиги Наций и всех ее принципов и фактически являясь ее уполномоченными, мы имеем право, более того, на нас лежит обязанность отклониться в известной мере от некоторых из условностей тех самых законов, которые мы стремимся вновь восстановить и упрочить". (Дж. Батлер, "Большая стратегия", т. 2, стр. 107-108). Разумеется, руководители демократических (говорю об этом совершенно серьезно, без доли иронии) Англии и Франции рассчитывали, что норвежское и шведское правительства "благожелательно" отнесутся к появлению союзнических войск, однако на тот случай, если "в момент высадки их войска встретят сопротивление", войскам директивно предписывалось "это сопротивление без колебаний сломить" (там же, стр. 129).
      Англия и Франция не только запланировали оккупацию Норвегии, но даже выполнили первый этап этого плана - минирование норвежских территориальных вод 8 апреля 1940 года. Собственно, именно потому что английский флот сосредоточенно занимался минированием территориальных вод Норвегии, англичане и прозевали подход немецких десантов, которые смогли 9 апреля захватить норвежские порты и Данию. При этом "одно из самых поразительных послевоенных открытий состояло в том, что Гитлер, несмотря на неразборчивость в средствах, предпочел бы оставить Норвегию нейтральной и не планировал вторжения в нее, однако явные признаки готовящихся враждебных акций союзников в этом районе спровоцировали его на этот шаг". (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 61).
      Говоря о скандинавской кампании, Типпельскирх буквально кипит от возмущения: "Остается непонятным, как могли обе западные державы на Нюрнбергском процессе обвинить руководителей Германии в планировании и проведении агрессии против Норвегии и заставить своих членов трибунала включить это обвинение в приговор". (Курт фон Типпельскирх, "История второй мировой войны", т. 1, стр. 59). Неблаговидные обстоятельства подготовки к абсолютно не спровоцированному вторжению в мирную, нейтральную скандинавскую страну отмечают даже официальные британские историки - Лиддел Гарт ("Вторая мировая война", стр. 67,68) и Дж. Батлер ("Большая стратегия", т. 2, стр. 129).
      3.
      Все эти обстоятельства тщательно и всесторонне изучены. Они давно и хорошо известны. И при этом никто не обзывает инициатора скандинавских проектов Уинстона Черчилля агрессором, никто не обвиняет его в развязывании войны. Напротив, Черчилль справедливо считается одним из величайших британских политиков XX века, одним из самых упорных и последовательных борцов за демократию. И дело тут, разумеется, не в том, что кого-то убедила черчиллевская патетика. Просто все понимают, что за демагогической и напыщенной черчиллевской фразой стоит простая истина: с осени 1939 года Франция и Великобритания вступили в войну с самым страшным противником за всю свою историю. К концу 1940 года германский рейх неимоверно усилился, поглотив Австрию, Чехословакию и Польшу. В этой священной войне на карту были поставлены будущее и свобода человечества. И никто, кроме совершенно оторванных от жизни моралистов, не может упрекнуть Черчилля в том, что он не слишком стеснялся в средствах.
      Ситуация, которая к весне 1941 года сложилась на западных границах нашей страны, была еще серьезней. Гитлер разгромил Францию и выбил Британию с континента. В отдельной главе мы детально рассмотрим причины, по которым Гитлер решил и решился напасть на Советский Союз. Но совершенно ясно одно если бы, как утверждает Суворов, 6 июля 1941 года советские войска действительно нанесли удар по немецким армиям, то это была бы именно превентивная война. Известно, что весной 1941 г. Тимошенко и Жуков предлагали нанести упреждающий удар по немецким войскам, сосредоточившимся у наших границ. И Сталина осуждают (в том числе) именно за то, что такое решение принято не было. Потому что гипотеза о советских планах нападения на Германию существует только в рассуждениях лживого сочинителя Резуна, присвоившего себе фамилию великого полководца Суворова. Что касается германских планов вторжения, то они подтверждаются не только огромным количеством документов, но фактом - конкретным и страшным - 22 июня немецкие войска вероломно, в нарушение торжественно заключенных договоров, напали на Советский Союз.
      Глава 3.
      От Версаля до Мюнхена
      1.
      Кто был виноват в том, что в 1939 году человечество подошло к самой последней роковой черте? У Суворова ответ готов: товарищ Сталин. Именно Сталин, как утверждает Суворов, "подарил Гитлеру Польшу, а с ней и всю Европу". (Виктор Суворов, "Самоубийство", глава "Красноармеец Шикльгрубер"). Интересно, конечно, было бы узнать - каким же это образом была "подарена" Польша? А еще интересней (и гораздо важней) было бы объяснить, как же это Европа дошла до жизни такой, что политики стали за здорово живешь одаривать друг друга "польшами"? Но - увы! - на главный вопрос Суворов не отвечает вовсе, а на второй как будто отвечает, но слишком "общо" - мол, пактом Молотова-Риббентропа Сталин "открыл шлюзы" германской агрессии. Эту идею Суворов повторяет, как заклинание, во всех своих книгах. Но до подробностей, к сожалению, не снисходит. А жаль, потому что с этой суворовской версией совершенно не согласны ни Уинстон Черчилль, ни Базил Лиддел Гарт, ни Шарль де Голль, ни Генри Киссинджер, ни Уильям Ширер, ни многие другие исследователи, очевидцы и непосредственные участники событий. Никто из них не разделяет суворовской идеи о том, что в развязывании Второй мировой войны повинно советское правительство. У них - у исследователей, очевидцев и участников, - совершенно другое мнение по этому поводу. Кто же прав?
      2.
      Главнокомандующий союзными войсками в Первой мировой войне маршал Фош был настолько недоволен Версальским мирным договором, что отказался присутствовать на его торжественном подписании. Фош считал, что договор "не обеспечивает безопасности Франции". "Если нам не будет предоставлена военная граница по Рейну, - пророчествовал маршал, - то Франция и Бельгия останутся открытыми для вторжения, и нас снова ожидает разгром". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр.38).
      Проблема Рейнской области была на конференции одной из самых болезненных. Со времен Бисмарка опасность германского нашествия из-за Рейна была страшным кошмаром французских политиков и военных. Поэтому маршал Фош и премьер-министр Франции Клемансо требовали отделения Рейнских земель от Германии и создания независимого государства. Однако британский премьер Ллойд-Джордж и президент США Вильсон не поддержали столь радикальный проект, фактически отдававший "Рейнландию" под французскую опеку. В конце концов был принят компромиссный вариант, во многом учитывающий принципиальные требования французов. Окончательные условия Версальского договора относительно Рейнской области включали в себя: оккупацию в течение 15 лет левого берега Рейна с правом продления срока оккупации и с правом ее возобновления; нейтрализацию (демилитаризацию) левого берега и 50-километровой зоны на правом берегу; наконец, что было принципиально важным, Великобритания и Соединенные Штаты приняли на себя обязательства в случае конфликта немедленно оказать Франции военную помощь. (Андре Тардье, "Мир", стр. 129-170).
      Французское правительство справедливо считало, что договор создает для Франции более чем солидные гарантии. Не доволен остался только маршал Фош. "Это не мир, - заявил Фош, - это перемирие на 20 лет". Маршал понимал, что никакие гарантии не имеют смысла, если отсутствует политическая воля. Но вряд ли даже Фош мог предвидеть весь тот позорный путь политического и государственного самоубийства, через который провели свою страну и свой народ руководители французской политики - тот путь, который и сделал пророческим мрачное предвидение старого маршала.
      3.
      В том, что Франция досрочно отказалась от права оккупации левого берега Рейна, не было ничего удивительного - Германия эпохи Веймарской республики стремилась быть государством миролюбивым и, в целом, демократическим. В общественном мнении (прежде всего, в Англии) общим местом стало убеждение, что в Версале с Германией сгоряча поступили несправедливо (подробнее об этом см: Г. Никольсон, "Как делался мир в 1919 г."). Поэтому на многое смотрели весьма снисходительно: и на фактический отказ Германии выплачивать долги по репарациям, и на то, что Германия сумела фактически сохранить и Генштаб и кадровую основу армии**.
      Удивительно только то, что приход к власти Гитлера никого особенно не встревожил даже во Франции - и это несмотря на то, что одним из главных лозунгов, на котором Гитлер строил свою агитацию и пропаганду, было требование немедленно сбросить "оковы Версаля" и обещание расквитаться с Францией. Однако, по свидетельству очевидца, в роковые дни в конце января 1933 года французских политиков гораздо больше новостей из Берлина интересовала очередная отставка очередного правительства. (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 181). Один из немногих, кто всерьез задумывался над возникшей германской проблемой, был председатель только что отставленного правительства Поль Бонкур, заявивший: "Правые партии станут теперь благоприятствовать сближению с немецким диктатором! И, конечно, все это будет делаться под предлогом, что Гитлер борется с коммунизмом!" (Там же, стр. 180-181.)
      Как и многие, кто в это мрачное двадцатилетие занимался мрачными прогнозами, Бонкур оказался прав. Правые политики во всем "цивилизованном мире" относились к гитлеровскому режиму более чем просто снисходительно. Французское и английское правительства НИКАК не реагировали на развернутую Гитлером программу модернизации и наращивания вооружений. Первый по-настоящему тревожный звонок прозвучал в марте 1935 года. 9 марта Германия объявила об официальном существовании армии, а 16 марта было объявлено, что германская армия будет впредь базироваться на всеобщей воинской повинности. И то, и другое противоречило Версальскому договору. Под эгидой Лиги Наций была созвана конференция бывших союзников. Все бурно возмущались столь явным нарушением условий мирного договора, однако английские представители (премьер Стенли Болдуин и министр иностранных дел Джон Саймон) дали понять, что не считают возможным применение санкций... "Это, естественно, свело конференцию к одним словопрениям", - резюмирует Черчилль. (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1., стр. 63-64). В том же 1935 году Великобритания фактически признала право Германии на создание полноценного военного флота. Было подписано англо-германское морское соглашение.
      Следующий тревожный звонок раздался через год. 7 марта 1936 года Гитлер ввел войска в демилитаризированную Рейнскую зону. В начале этой главы я уже отмечал, какой яростной была дипломатическая борьба на Версальской конференции по вопросу о Рейнской области. Гарантированная демилитаризация это был предельный компромисс, на который согласились французские представители в 1919 году. Казалось бы, выступление французской армии неминуемо - в этом был уверен весь немецкий генералитет. Однако ничего не произошло. Мучительные сомнения французского правительства так ничем и не завершились. Французский главнокомандующий генерал Гамелен заявил господам министрам, что Франция не должна предпринимать никаких военных контрмер, не проведя всеобщей мобилизации. "И это тогда, - изумленно пишет Генри Киссинджер, - когда общая численность вошедших в Рейнскую демилитаризированную зону германских войск не превышала двадцати тысяч, а постоянная французская армия насчитывала без всякой мобилизации пятьсот тысяч". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 272). Надо сказать, что немецкие генералы вполне отдавали себе отчет в несоразмеримости на тот момент своих сил с силами одной только Франции (а Францию, согласно договору, была обязана поддержать и Англия, не говоря уже о "Малой Антанте" - восточноевропейских союзниках). На тот случай, если бы французы решили воспротивиться введению войск в демилитаризированную зону, германский главнокомандующий генерал фон Бломберг имел в резерве секретный стратегический план. Американский журналист и исследователь Уильям Ширер, все это время находившийся в Германии, пишет: "Через 6 дней я узнал, а позже это подтвердилось показаниями генералов в Нюрнберге, что это были за контрмеры: стремительное отступление за Рейн". (Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1, стр. 331). Сильно рисковал и лично Гитлер. За несколько дней до ввода войск, выслушав сомнения генерала фон Фрича, Гитлер заявил: "Если Франция предпримет ответные действия в тот вечер, когда мы войдем в Рейнскую область, я покончу с собой, и вы сможете отдать приказ об отступлении". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 312-313).
      Трудно переоценить последствия дипломатического поражения, понесенного Францией на Рейне. Гитлер убедился в правильности своих расчетов на неспособность западных демократий оказать ему решительное сопротивление; были посрамлены осторожные немецкие генералы, панически боявшиеся вовлечения Германии в общеевропейскую войну. Очень серьезно задумались руководители стран "Малой Антанты". Румынский министр иностранных дел Титулеску прямо заявил своему французскому коллеге: "Каким же образом Франция будет защищать своих отдаленных союзников... Она не может защитить сама себя!" (Там же, стр. 323).
      Европу Гитлеру подарил Сталин. Так утверждает писатель Виктор Суворов. Я не спорю. Может быть. Но если Сталин и "подарил" Гитлеру Рейнскую область, то он сделал это очень скрытно - руками французского правительства. И очень жаль, что Суворов с его недюжинной фантазией не уточнил, каким образом Иосифу Виссарионовичу удалось оказать такое влияние на французский Кабинет, что министры забыли о своем долге перед народом своей страны и о жизненно важных интересах своего государства. Как пишет Женевьева Табуи: "Впоследствии единственно в чем все сорок миллионов французов будут проявлять почти полное единодушие, так это в том, что они будут жалеть, что Франция не воспользовалась в то время правом вооруженного вмешательства, которым она располагала в силу Версальского договора. (Там же, стр. 320).
      Рейнская область была только началом.
      4.
      В своей монументальной "Дипломатии" Генри Киссинджер пишет: "Французские и британские руководители встретились 29-30 ноября 1937 года, чтобы выработать единый курс. Чемберлен предложил обсудить обязательства Франции, вытекающие из союза с Чехословакией.... Похоже, независимость Австрии вообще не стоила того, чтобы о ней велся разговор". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 276).
      Над Австрийской республикой сгущались тучи. Еще летом 1934 года, при непосредственном содействии германских властей, австрийские нацисты предприняли попытку переворота. Полторы сотни СС-овцев, переодетых в австрийскую военную форму, ворвались в венскую федеральную канцелярию и застрелили канцлера Дольфуса, затем захватили ближайшую радиостанцию и объявили, что канцлер подал в отставку. Но тогда Гитлер слишком поторопился. Англия и Франция хотя и обеспокоились, но вряд ли что-нибудь предприняли бы. В 1934 году независимость Австрии спас Муссолини. Итальянский дуче еще не готов был смириться с ролью младшего партнера немецкого фюрера. Четыре итальянские дивизии были срочно подтянуты к австрийской границе, и Гитлеру пришлось отступить. Именно тогда Советский Союз заявил о готовности поддержать демократические государства, чтобы не допустить нарушения установленных в Европе границ.
      В 1938 году обстановка была гораздо серьезней. Гитлер уже получил согласие Муссолини на "свободу рук" в Австрии в обмен на германскую поддержку итальянской агрессии в Эфиопии. Руководители Англии и Франции, как отмечалось выше, уже смирились с тем, что фашистский Рейх станет больше на целую Австрию. Ранним утром 11 марта германское правительство предъявило Австрии ультиматум. К вечеру все было закончено - после целого дня напряженной борьбы, угроз и запугиваний президент Австрии Миклас принял отставку канцлера Шушинга и назначил главой правительства лидера австрийских нацистов Зейсс-Инкварта, который в тот же день направил в Берлин телеграмму, продиктованную из Берлина же лично Герингом. В телеграмме новый канцлер буквально умолял германских лидеров ввести в Австрию войска. 14 марта Гитлер торжественно вступил в Вену.
      Кто же попытался организовать коллективное сопротивление и положить конец агрессии? Правительство Советского Союза. Да-да! То самое правительство, которое, если верить Резуну-Суворову, только о том и мечтало, чтобы "подарить" Гитлеру всю Европу. Уже 17 марта народный комиссар иностранных дел СССР Максим Литвинов заявил на встрече с представителями прессы, что Советское правительство "готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни..." (Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939, т. 1., стр. 78-79). Текст заявления Литвинова в тот же день был через посольства передано лидерам Великобритании, Франции, Чехословакии и США. В сопроводительных нотах подчеркивалось, что нарком изложил не свою личную точку зрения, но "позицию Советского правительства в отношении актуальных международных проблем" (там же, стр. 77). И ведь нельзя сказать, что никто не ответил. Так, например, министерство иностранных дел Великобритании весьма оперативно (уже 24 марта) передало полномочному представительству СССР в Великобритании ответную ноту. В ноте правительство Его Величества сообщало Советскому правительству, что оно (правительство Его Величества) - "тепло приветствовало бы созыв международной конференции, на которую, как это можно было бы ожидать, все европейские государства согласились бы послать своих представителей и на которой, следовательно, можно было бы обсудить дружеским образом и, возможно, окончательно урегулировать такие вопросы, которые, как это полагают, могли бы более всего представлять угрозу миру". Однако, не без прискорбия отмечало далее правительство Его Величества: "При существующих обстоятельствах такую конференцию, по-видимому, не представляется возможным организовать... Конференция, на которой присутствовали бы лишь некоторые из европейских держав и которая имела бы целью не столько обеспечение урегулирования неразрешенных проблем, сколько принятие согласованных действий против агрессии, не обязательно окажет, по мнению правительства Его Величества, благоприятное воздействие на перспективы европейского мира". (Нота министерства иностранных дел Великобритании полномочному представительству СССР в Великобритании. "Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939", т. 1., стр. 81). В переводе на человеческий язык это означало, что правительство Великобритании не собирается принимать участие в "согласованных действиях против агрессии" и посему не собирается поддерживать созыв международной конференции, на которой бы принимались решения о таких действиях.
      Спокойствие правительства Его Величества понятно и объяснимо. Ведь за несколько месяцев до австрийских событий, в ноябре 1937 года, министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс (в то время - лорд-председатель совета Великобритании) лично встречался с Гитлером и весьма благосклонно выслушал соображения фюрера о перспективах европейского урегулирования. А основой этого урегулирования были, по всей видимости, вот такие гитлеровские мысли: "Два реалистических народа, германский и английский, не должны поддаваться влиянию страха перед катастрофой. Всегда говорят, что если не произойдет того или другого, то Европа пойдет навстречу катастрофе. Единственной катастрофой является большевизм". (Запись беседы А. Гитлера с лордом-председателем совета Великобритании Э. Галифаксом. 19 ноября 1937 г., "Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939", т. 1, стр.45).
      Словом, Австрию Гитлеру тоже "подарили". И конечно, если верить Суворову, этот "подарок" сделал все тот же Сталин. Но на этот раз - руками правительства Его Величества. Правда, британский Кабинет особенно кичился своим антибольшевизмом (но это, конечно же, в целях глубокой конспирации!). Когда-нибудь писатель Виктор Суворов выпустит очередную книжку, в которой разоблачит как тайного агента Коминтерна сиятельного лорда Галифакса со всеми его подельниками - ну, то есть - с его коллегами-министрами. Такая книжка стала бы настоящей сенсацией не то, что повторение геббельсовскиих рассказов про превентивность нападения на Советский Союз!
      Присоединение Австрии означало, что гитлеровская Германия уже готова принять "в подарок" почти всю Европу. Оставались формальности. Приближался Мюнхен.
      Глава 4.
      Мюнхенская Голгофа Чехословакии
      1.
      Пакт Молотова-Риббентропа упоминается в книгах Суворова несчетное количество раз. В одном только "Ледоколе" - не менее тридцати упоминаний. А вот Мюнхенское соглашение сей пытливый исследователь вспомнил только два раза. Подчеркиваю - ТОЛЬКО ДВА РАЗА В ПЯТИ КНИГАХ. Оба раза - нехотя, как бы извиняясь. Когда речь идет про Риббентропа с Молотовым, наш сочинитель предельно категоричен - "этот пакт был ключом к началу Второй мировой войны" ("Самоубийство", глава "Кого бы нам повесить?"). Ну, а Мюнхен? А что Мюнхен? Мюнхенское соглашение Суворов тоже не одобряет. Но так по-доброму, с легкой укоризной: "Дипломатическая стратегия многих стран в 30-х годах сводилась к позиции: вы воюйте с Германией, а я постараюсь остаться в стороне. Мюнхен-38 - это яркий образец такой философии". ("Ледокол", глава "Отчего Сталин не верил Черчиллю?"). Ну, конечно, философия не очень хорошая, но даже непонятно, отчего понятие "Мюнхенский сговор" стало синонимом позора, символом подлого и самоубийственного предательства. Но ведь стало. Потому что в Мюнхене Англия и Франция, лидеры демократической Европы, предали и отдали на растерзание Гитлеру Чехословацкую республику своего верного, преданного и в военном отношении чрезвычайно полезного союзника.
      2.
      Я уже упоминал встречу французских и английских руководителей 29-30 ноября 1937 года, на которой британский премьер-министр Невилль Чемберлен предложил "обсудить обязательства Франции, вытекающие из союза с Чехословакией". Комментируя несколько странную постановку вопроса, Киссинджер уточняет: "такого рода мероприятия дипломаты устраивают тогда, когда ищут лазейки, чтобы уйти от выполнения собственных договорных обещаний". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 276). И действительно: "Французский министр иностранных дел Дельбос ответил: "Этот договор [союзный договор между Францией и Чехословакией - В.З.] накладывает обязательства на Францию в том случае, если Чехословакия станет жертвой агрессии. Если же возникнет восстание среди немецкого населения и оно будет поддержано вооруженной интервенцией Германии, то договор обязывает Францию лишь в той степени, какая будет определена в зависимости от тяжести фактов".
      Похоже, даже Генри Киссинджер, многоопытный дипломат, советник многих американских президентов, поработавший госсекретарем (министром иностранных дел) США, до сих пор, через столько десятков лет, никак не может понять, как можно было ТАК ставить проблему. Киссинджер недоумевает: "Дельбос не обсуждал геополитической важности Чехословакии или того, насколько подорвется вера во Францию, оставившую в беде своего союзника, у других стран Восточной Европы, независимость которых Париж обещал обеспечить. Вместо этого Дельбос подчеркивал, что французские обязательства могут быть как применимы, так и неприменимы к той единственно реально существующей угрозе - беспорядкам среди германского меньшинства в Чехословакии, поддержанным германскими вооруженными силами". (Там же, стр. 276-277).
      Вскоре после этих высокомудрых разговоров Гитлеру была "скормлена" Австрия. Тем не менее, все еще обстояло не так уж и плохо. В конечном счете, и Рейнская область, и Австрия - это были немецкие земли, населенные немцами. Воссоединение ("Аншлюс") Гитлер проводил под лозунгом собирания всех немцев под одной крышей. Население воссоединенных территорий, по многочисленным свидетельствам, в большинстве своем искренне хотело "влиться" в единый Рейх. Совсем другое дело - Чехословакия. Маленькая республика, протянувшаяся узкой полоской через всю Центральную Европу, воссоединяться совсем не хотела. Население там было, главным образом, славянским - чехи, словаки, поляки, закарпатские русины. Кроме того, Чехословакия была, пожалуй, единственным из всех государств Центральной и Восточной Европы, которое можно было без особых натяжек назвать демократическим. Нравы Третьего рейха категорически не соответствовали представлениям граждан Чехословакии о том, как надо строить общественные отношения. Поэтому от Германии Чехословакия предусмотрительно отгородилась мощной линией укреплений, вполне сопоставимой с "линией Мажино". Продукция оружейных заводов "Шкода" славилась во всем мире. Чехословацкая армия была небольшой, но хорошо обученной и прекрасно вооруженной.
      Правительство Франции еще со времен Клемансо прекрасно отдавало себе отчет в стратегическом значении "Чехословацкого бастиона" и рассматривало Чехословакию, как ключевое звено в цепи сопротивления потенциальной германской агрессии. Союз с Францией (а значит, и с союзной Франции Великобританией) гарантировал Чехословакии безусловную защиту. Кроме того, 2 мая 1935 года был подписан советско-французский договор о взаимной помощи, а 16 мая аналогичный советско-чехословацкий договор. Правда, в мощной системе союзов, казалось бы, надежно гарантирующих суверенитет и независимость Чехословакии, было несколько слабых звеньев. Главное из них заключалось в следующем: II статья советско-французского договора предусматривала, что, если СССР или Франция подвергнутся нападению со стороны какого-либо европейского государства, то они окажут "друг другу немедленную помощь и поддержку". ("Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939, т. 1. стр. 282). Однако военное соглашение, которое должно было жестко зафиксировать условия и характер вступления одного из союзников на помощь другому, так и не было подписано. Французы просто-напросто утратили интерес к конкретным переговорам. Министром иностранных дел Франции был в то время Пьер Лаваль, в недалеком будущем - лидер французских коллаборационистов, казненный после войны за измену. Лаваль откровенно заявлял: "Я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 289). Тем не менее, дальнейшие события показали, что, если бы англичане и французы решились дать агрессору решительный отпор, договор был бы вполне эффективен. Однако события развивались совсем по другому сценарию.
      Партия судетских немцев, напрямую руководившаяся из Берлина, наращивала демонстрации против "жестоких притеснений немецкого меньшинства". Геббельсовская пропаганда трубила о "чехословацких зверствах" против "мирного немецкого населения" и о "чехословацких провокациях" против "мирного Третьего рейха". В мае 1938 года ситуация подошла к самой грани кризиса, однако совместное дипломатическое выступление Англии и Франции на некоторое время охладило Гитлера. Однако, несмотря на вполне, казалось бы, благоприятный исход, выявились весьма странные обстоятельства. На переговорах в Лондоне 28 апреля английские руководители, в первую очередь премьер Чемберлен, ясно дали понять своим французским союзникам, что дипломатическая акция - это предел их союзнической верности и дальше этого они не пойдут. Кроме того, ценой совместной англо-французской декларации стал "компромисс" - совместное же обращение Парижа и Лондона к чехословацкому правительству с "просьбой" рассмотреть требования судетских немцев и решить эту проблему путем переговоров.
      Под давлением Англии и Франции в июле чехословацкое правительство согласилось принять комиссию лорда Рансимена, назначенного осуществлять "посредничество" между Прагой и судетскими немцами. Вернувшись, лорд Рансимен в своих рекомендациях предлагал чисто английский способ решения проблемы - передать Судетскую область Германии. Но ведь именно через Судеты пролегала линия сверхмощной чехословацкой обороны! Благородного лорда такие мелочи не интересовали. Геббельсовская пропаганда неистовствовала, расписывая совсем уже фантастические "зверства", Гитлер громогласно объявлял, что не потерпит более "провокаций". В сентябре Европа вновь оказалась на грани войны.
      3.
      Еще раз напоминаю - во Франции вполне отдавали себе отчет в стратегическом значении Чехословакии. 9 сентября начальник Генерального штаба французской армии Гамелен составил для своего правительства записку, в которой довольно подробно освещал эту проблему: "Чехословакия - препятствие для "Drang nach Osten" [натиск на Восток (нем.)]. Оккупация Германской Богемии и Моравии привела бы к весьма значительному увеличению германского военного потенциала (захват заводов Шкода, заводов в Брно т.д.).... Чехословацкая армия... - единственная армия в Центральной Европе, которая заслуживает наименования "армия Запада"; она располагает как подготовленным личным составом, так и современным вооружением, созданным на отечественной территории. Имея 17 пехотных дивизий, число которых может быть быстро удвоено, и 4 механизированные дивизии, она может вынудить ввести в действие на военном театре Богемия-Моравия минимум 15-20 германских дивизий..." ("Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. 1, стр. 151).
      Вероятнее всего, если не из верности долгу, то из простого чувства самосохранения Франция все-таки решилась бы на защиту своего союзника. Но тут вмешался "великий миротворец" - британский премьер Невилль Чемберлен. 15 сентября он лично прибыл на самолете в Германию побеседовать с Гитлером. После этого началась "челночная дипломатия": престарелый премьер мотался между Англией и Германией, с каждым разом принимая все новые требования фюрера.
      Но был еще один фактор - Советский Союз. Тот самый Советский Союз, всевластный лидер которого Сталин, как утверждает Суворов, больше всего на свете стремился поскорей отдать Гитлеру всю Европу. 19 сентября президент Чехословакии Бенеш пригласил к себе советского полпреда Александровского. Бенеш сообщил, что англичане и французы внесли очередное "мирное предложение" о решении судето-немецкого вопроса путем прямой уступки Германии тех округов, в которых немцы составляют больше 50% населения. "Предложение" сопровождалось подчеркиванием, что даже просто задержка чехословацкого правительства с ответом может привести к роковым последствиям. Бенеш заявил советскому полпреду, что Чехословакии не останется никакого другого выхода, как защищаться при всех условиях. Французскому правительству послан прямой запрос: обозначает ли "предложение", что Франция намерена отказаться от выполнения своих союзнических обязательств? В этой связи чехословацкий президент просил правительство СССР дать как можно быстрее ответ на следующие вопросы: 1. Окажет ли СССР согласно договору немедленную действительную помощь, если Франция останется верной и тоже окажет помощь. 2. В случае нападения Бенеш немедленно обратится телеграммой в совет Лиги наций с просьбой привести в действие ст. 16 и 17 (относительно экономических и военных санкций в отношении агрессора). В связи с этим просит помощи в Лиге наций и просит от Советского правительства такого же срочного ответа о том, поможет ли СССР в качестве члена Лиги наций на основании упомянутых статей. (Телеграмма полпреда СССР в Чехословакии С. С. Александровского в Наркомат иностранных дел СССР, "Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. 1, стр. 151). Аналогичный запрос чехословацкое правительство передало в Наркоминдел СССР через свое посольство в Москве.
      Уже 20 сентября советское правительство рассмотрело вопросы правительства Чехословакии и в тот же день передало официальный ответ: "На вопрос Бенеша, окажет ли СССР согласно договору немедленную и действительную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной и также окажет помощь, можете дать от имени правительства Советского Союза утвердительный ответ. Такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша поможет ли СССР Чехословакии, как член Лиги наций, на основании ст. 16 и 17, если в случае нападения Германии Бенеш обратится в совет Лиги наций с просьбой о применении упомянутых статей". (Телеграмма заместителя наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкина полпреду СССР в Чехословакии С. С. Александровскому, "Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. 1, стр. 182). Более того, советское правительство предприняло вполне конкретные шаги, готовясь выполнить свои обязательства перед Чехословакией. Были приведены в боевую готовность части Белорусского особого и Калининского военных округов. В боевую готовность были приведены: 1 танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых бригад, 1 мотострелковая бригада, 12 авиационных бригад, части ПВО и ряд других соединений. ("Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. 1, стр. 285).
      Сознавая ответственность нашего государства за грозящее рухнуть европейское равновесие, нарком иностранных дел Литвинов 21 сентября с трибуны Лиги наций сообщил и о запросе французского и чехословацкого правительств, и об ответе советского правительства. Литвинов предупреждал: "Избежать проблематической войны сегодня и получить верную и всеобъемлющую войну завтра, да еще ценою удовлетворения аппетитов ненасытных агрессоров и уничтожения и изуродования суверенных государств, не значит действовать в духе пакта Лиги наций". ("Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. 1, стр. 287). С этим честным и предельно ясным прогнозом наркома был вполне солидарен Уинстон Черчилль - один из немногих британских политиков, сознававший страшную опасность набирающего силы гитлеризма. Черчилль писал: "Поистине поразительно, что это публичное и недвусмысленное заявление одной из величайших заинтересованных держав не оказало влияния на переговоры Чемберлена или на поведение Франции в данном кризисе. Мне приходилось слышать, что в силу географических условий Россия не имела возможности послать войска в Чехословакию и что помощь России в случае войны была бы ограничена скромной поддержкой с воздуха. Согласие Румынии, а также в меньшей степени Венгрии на пропуск русских войск через их территорию было, конечно, необходимо. Такого согласия вполне можно было бы добиться, по крайней мере, от Румынии... с помощью нажима и гарантий великого союза под эгидой Лиги Наций... В качестве фактора сохранения мира эти возможности оказали бы серьезное сдерживающее влияние на Гитлера... Советские предложения фактически игнорировали. Эти предложения не были использованы для влияния на Гитлера, к ним относились с равнодушием, чтобы не сказать презрением, которое запомнилось Сталину. События шли своим чередом так, будто Советской России не существовало". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1, стр. 144-145).
      Что бы там ни писал гражданин Резун-Суворов о "вероломстве" Кремля и о "коварстве" лично товарища Сталина, якобы "подарившего" Гитлеру всю Европу, безусловным фактом является следующее: советское правительство было ЕДИНСТВЕННЫМ, последовательно и упорно боровшимся за нерушимость европейского равновесия всеми доступными дипломатическими мерами и готовым поддержать свою миролюбивую политику и защитить союзников силой оружия.
      Голос советского правительства был полностью проигнорирован. В тот самый день, когда Литвинов выступал в женевском дворце Лиги наций (21 сентября), английский и французский послы в Чехословакии - Б. Ньютон и де Лакруа - посетили президента Бенеша. От имени своего правительства, связанного с Чехословакией союзническим договором, посол Франции де Лакруа заявил: "Французское правительство считает, что, отвергая предложения, Чехословакия берет на себя риск войны. Правительство Франции в этих обстоятельствах не сможет вступить в войну... Не настаивайте на своем ответе и подумайте о способе, как принять англо-французское предложение, что является единственной возможностью предотвратить непосредственную агрессию Германии". Отказ Англии и Франции защитить своего верного союзника не только означал, что англичане и французы не будут воевать с Гитлером. Это означало и блокирование механизма военных и экономических санкций Лиги Наций.
      После очередного визита Чемберлена в Германию стороны, в конце концов, сошлись на "компромиссе" - по предложению Муссолини, руководители правительства Великобритании, Франции и Германии приняли решение 29 сентября собраться на конференцию, где и "обсудить" все вопросы. Местом конференции был избран Мюнхен. Представители Советского Союза на конференцию приглашены не были. Представителям Чехословакии Мастному и Массаржику было предложено обождать в приемной, пока "взрослые" решали судьбу их страны, их народа. Было бы несправедливо утверждать, что чехословаки вовсе не принимали участия в конференции. Когда Гитлер и Чемберлен при поддержке Дададье и Муссолини все решили, то Мастного и Масаржика пригласили и сообщили им "высочайшую волю" - Чехословакия должна была в течение нескольких дней передать Германии Судеты. То есть, отдать с таким трудом возведенную линию обороны и остаться беззащитной перед агрессором. Вообще-то лидеры четырех "великих держав" обязались еще гарантировать целостность оставшегося обрубка Чехословакии, но Гитлера это не смущало. Киссинджер пишет по этому поводу: "Великобритания и Франция тешили свою больную совесть, предложив гарантии тому, что осталось от Чехословакии, - нелепый жест, исходящий от наций, которые отказались с уважением отнестись к гарантии, выданной целостной, хорошо вооруженной братской демократической стране. Само собой разумеется, эти гарантии так и не были реализованы". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 281).
      4.
      Дальнейшее хорошо известно. Сэр Невилль Чемберлен, вернувшись из Германии в Лондон, вышел из самолета, размахивая договором и громогласно провозгласил: "Я привез мир для нашего поколения". Общественное мнение во Франции и в Англии ликовало. Но не дождавшись, пока на мюнхенском протоколе просохнут подписи представителей "высоких договаривающихся сторон", в полночь с 30 сентября на 1 октября Польша, а затем и Венгрия, поощряемые Германией, предъявили Чехословакии ультиматум о передаче территорий, населенных польским и венгерским национальными меньшинствами. Уже на следующий день польские части вошли на территорию Тешинской области Чехословакии и в первые же два дня заняли территорию, на которой проживало 80 тысяч поляков и 125 тысяч чехов. ("Год кризиса 1938-1939". Документы и материалы. т. 1, стр. 316-317). Впрочем, роль польских руководителей и степень их ответственности за события предвоенного периода мы рассмотрим в отдельной главе. В марте 1939 года Гитлер спровоцировал дальнейший раскол Чехословакии, и 15 марта немецкие войска вошли в Прагу. Последние остатки Чехословакии, переименованные в "Протекторат Богемия и Моравия", были присоединены к Германскому Рейху.
      Мрачные итоги политики "умиротворения", которую с непостижимым упорством на протяжении нескольких лет проводили Франция и Великобритания, подвел Уинстон Черчилль: "Оглянемся назад и посмотрим, с чем мы последовательно мирились или от чего отказались: разоружение Германии на основании торжественно заключенного договора; перевооружение Германии в нарушение торжественно заключенного договора; ликвидация превосходства или даже равенства сил в воздухе; насильственная оккупация Рейнской области и строительство или начало строительства линии Зигфрида; создание оси Берлин-Рим; растерзанная и поглощенная рейхом Австрия; покинутая и загубленная мюнхенским сговором Чехословакия; переход ее линии крепостей в руки Германии; ее мощный арсенал "Шкода" выпускает отныне вооружение для германских армий; с одной стороны отвергнутая попытка президента Рузвельта стабилизировать положение в Европе вмешательством США, а с другой игнорирование несомненного желания Советской России присоединиться к западным державами принять любые меры для спасения Чехословакии; отказ от помощи 35 чехословацких дивизий против еще не созревшей немецкой армии, когда сама Великобритания для укрепления фронта во Франции могла послать только две дивизии". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1, стр. 162-163.)
      Все это вместе и называется - "подарить Гитлеру Европу". Советский Союз в "дарении" не участвовал. Советский Союз был единственной из великих держав, который оказывал упорное сопротивление этому "дарению".
      Мюнхен полностью изменил карту Европы. Германский рейх существенно расширил свои границы, занял стратегически важные рубежи и, кроме того, приобрел около 10 миллионов новых подданных (т.е. около миллиона потенциальных солдат). За счет австрийских и особенно чехословацких заводов вырос военно-промышленный потенциал Германии. Гитлер укрепил свою власть в стране и добился если не уважения, то, как минимум, покорности генералитета. Но важно не только это. Как признает Черчилль, "Мюнхен и многое другое убедили Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в этом случае от них будет мало проку... Россия должна была позаботиться о себе". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1, стр. 173-174).
      Мюнхен стал переломной точкой. Плохо было не только то, что у советского руководства возникли очень серьезные подозрения в том, что Запад вряд ли будет препятствовать Гитлеру в его экспансионистских планах. Хуже было другое - после Мюнхена стало очевидно, что, даже решившись, наконец, дать Гитлеру отпор, Англия и Франция могут уже не совладать с этой задачей. После Мюнхена Сталин просто обязан был быть готовым рассматривать альтернативные варианты. Россия, действительно, должна была позаботиться о себе.
      Глава 5.
      Почему Вторая Мировая война стала неизбежной?
      1.
      Суворов утверждает, что Вторую мировую войну развязал Сталин. Как же это удалось "кремлевскому горцу"? Тут - довольно редкий случай! - Суворов снисходит до разъяснений. Оказывается, "сталинский замысел прост: заставить Францию и Британию объявить войну Германии... или спровоцировать Германию на такие действия, которые вынудят Францию и Британию объявить Германии войну... Делегации Франции и Британии [на московских переговорах летом 1939 г.], желая доказать серьезность своих намерений, сообщили советской стороне сведения чрезвычайной важности: если Германия нападет на Польшу, Британия и Франция объявят войну Германии. Это была та информация, которую так ждал Сталин. Гитлер считал, что нападение на Польшу пройдет безнаказно, как захват Чехословакии. А Сталин теперь знал, что Гитлера за это накажут. Так ключ от начала Второй мировой войны попал на сталинский стол. Сталину оставалось только дать зеленый свет Гитлеру: нападай на Польшу, я тебе мешать не буду... (Виктор Суворов, "День 'М'", глава "Пролог на Халхин-Голе").
      Суворов и здесь использует свой излюбленный метод - наглое вранье. Как говорил в таких случаях товарищ Сталин - "Нэ так все было. Савсем нэ так".
      2.
      Вскоре после Мюнхена нарком иностранных дел Максим Литвинов принимал французского посла Кулондра. Литвинов, в частности, сказал: "Мы считаем случившееся катастрофой для всего мира. Одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера и последний получит господство над всей Европой, над колониями, и он на некоторое время успокоится, чтобы переварить проглоченное, либо же Англия и Франция осознают опасность и начнут искать пути для противодействия дальнейшему гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам и заговорят с нами другим языком". (Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР М.М. Литвинова с послом Франции в СССР Р. Кулондром. 16 октября 1938 г., "Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. 1, стр. 248).
      Прогноз наркома оказался верным не во всем и сбываться начал не сразу. Поначалу англичане и французы были вполне удовлетворены своей замечательной дипломатической победой. Ну, может быть, только премьер-министр Франции Даладье чуть-чуть ревновал Гитлера к Чемберлену. Ведь британский премьер там же, на мюнхенской конференции, успел вместе с немецким фюрером подписать англо-германскую декларацию про то, что все вопросы отныне они будут решать без войны и непременно путем консультаций. Однако французы страдали недолго. В декабре в Париж прибыл Риббентроп и ко всеобщей радости подмахнул аналогичную франко-германскую декларацию.
      Не то, чтобы Гитлер вовсе не тревожил Чемберлена и Даладье. Но по совершенно непонятной причине руководители западных стран были уверены (или надеялись?), что дальнейшая экспансия Гитлера развернется в направлении СССР. Невероятно популярными на некоторое время стали рассуждения о Закарпатской Украине. Временный поверенный в делах СССР в Германии Г. Астахов в декабре сообщал в Наркомат иностранных дел: "По уверению корреспондентов "Таймс" и "Нью-Йорк геральд трибюн", тема об Украине является сейчас одной из самых модных в Берлине". ("Год кризиса 1938-1939". Документы и материалы. Т.1., стр. 144.) Тогда же французский временный поверенный Ю. де Монба доносил в Париж: "Согласно некоторым иностранным источникам, план Гитлера в отношении Украины состоит в том, чтобы попытаться создать, по возможности, при помощи Польши, которой будет предложен своего рода кондоминиум, что-то вроде европейского Манчжоу-Го, поставленного в более-менее тесную вассальную зависимость". (Там же, стр. 137).
      Совершенно не задаваясь вопросом о степени реализуемости "карпатскоукраинских" планов (хотя бы с точки зрения географии!), вполне официальные лица упорно развивали эту тему в беседах с советскими дипломатами. Так, например, главный советник правительства Великобритании по вопросам промышленности (и доверенный политический советник Чемберлена) сэр Горацио Вильсон заявил несколько ошарашенному советскому полпреду Ивану Майскому: "Гитлер взял сейчас в качестве ближайшего этапа линию удара на восток, в сторону Украины... Он рассчитывает вызвать на Украине большое сепаратистское движение и разыграть эту карту примерно в том же духе, как была разыграна чехословацкая карта. Опять будет пущен в ход лозунг "самоопределения". В таком плане Гитлер рассчитывает получить Украину без большой войны". (Там же, стр. 119-120).
      Майский, конечно, высмеял сэра Горацио. Зададимся, однако, вопросом что должны были думать в Москве о подобных рассуждениях западных дипломатов? Вывод напрашивался очевидный - имеет место масштабная провокация Англии и Франции, которые, не беря на себя никаких обязательств, хотят втянуть СССР в конфликт с Германией. Именно с такой оценкой "украинской темы" 10 марта 1939 года выступил Сталин. Выступил с самой высокой трибуны, уделив этой теме несколько слов в Отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVIII съезду. Сталин, в частности, сказал: "Характерен шум, который подняла англо-французская и северо-американская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований..." (Там же, стр. 261-262.)
      Парадокс заключается в том, что Сталин был не вполне прав. Сейчас, после изучения документов, становится ясно, что, во-первых, Гитлер, действительно, обдумывал различные планы, связанные с Закарпатской Украиной - прежде всего, имея в виду получить рычаг давления на Польшу (польские политики ужасно боялись создания "независимой" Закарпатской Украины, зная, что это вызовет волнения в захваченных Польшей украинских областях). А, во-вторых, становится совершенно очевидно, что политики Запада настолько страстно желали возникновения советско-немецкого конфликта, что старательно обманывали сами себя. В высшей степени характерна телеграмма посла Великобритании в Германии Гендерсона министру иностранных дел Великобритании Галифаксу. Сэр Невилль Гендерсон писал лорду Галифаксу: "Что касается Украины, то хотя я и считаю идею завоевания невероятной, мне кажется, тем не менее, неизбежным, что Германия проявит желание попытаться отторгнуть эту богатую страну от обширного государства, которое она считает своим основным врагом. В своих собственных интересах она предпочла бы, естественно, чтобы Украина была независимой и служила бы буферным государством между ней и этим врагом, и совершенно очевидно, что она хотела бы пользоваться там преобладающим экономическим и политическим влиянием. Я не думаю, чтобы СССР покорно подчинился германским интригам до такой степени, и мне кажется, что чем меньше мы будем принимать чью-либо сторону в этом конфликте, тем лучше... Гитлер указал в "Майн кампф" совершенно ясно, что "жизненное пространство" для Германии может быть найдено только в экспансии на Восток, а экспансия на Восток означает, что рано или поздно весьма вероятно столкновение между Германией и Россией". (Documents on British Foreign Policy...Third series. Vol. IV. P. 213-217., цит. по "Год кризиса 1938-1939". Документы и материалы. Т.1., стр. 257-258).
      Самое примечательное в этой телеграмме - не наивные надежды британского дипломата на "столкновение между Германией и Россией", а дата (9 марта 1939 г.) и постскриптум: "телеграмма была написана до обострения теперешнего кризиса в Чехословакии и, следовательно, в данный момент представляет академический интерес".
      Действительно, не успел сэр Невилль отправить свой многомудрый анализ в британский МИД, а финансируемые и руководимые Берлином словацкие сепаратисты начали изображать что-то вроде "массовых беспорядков". Изображали, правда, не очень убедительно. Как отмечал Кулондр, перемещенный к тому времени на должность французского посла в Германии, "если исключить Братиславу, где беспорядки разжигались службой самозащиты немцев и гвардейцами Глинки, получавшими оружие из Германии, порядок не был никоим образом нарушен ни в Словакии, ни в Богемии, ни в Моравии. Например, английский консул в донесении своему посланнику в Праге констатировал, что в Брюнне, где, по сообщениям германской прессы, рекой текла немецкая кровь, царило абсолютное спокойствие". (Письмо Кулондра министру иностранных дел Франции Ж. Бонне., "Год кризиса 1938-1939". Документы и материалы. Т. 1., стр. 284). Тем не менее: "Начиная с 12 [марта] тон берлинской прессы сделался еще более неистовым... В течение 24 часов акценты сместились. Берлинские газеты отодвинули на второй план муки, которым подвергались словаки, и с самым решительным возмущением принялись клеймить позором жестокости, жертвами которых якобы становились чехословацкие немцы (выходцы из рейха) или представители этнического меньшинства. Если верить газетам рейха, заговорившим не только тем же языком, но и теми же выражениями, что и в сентябре 1938 г., то над жизнью 500 тыс. чехословацких немцев нависла самая страшная опасность". (Там же, стр. 284).
      15 марта, в нарушение всех клятвенных заверений в Мюнхене, немецкие войска вошли в Прагу.
      3.
      Когда в Лондон пришли срочные донесения о чехословацких событиях, премьер-министр Чемберлен заявил, выступая в парламенте: "Оккупация Богемии [Чехии] германскими вооруженными силами началась сегодня в шесть часов утра... Словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство его величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством". Британский премьер официально объявил недействующей ту самую гарантию, которой он оправдывал мюнхенский сговор. И все. Чемберлен посчитал на этом тему исчерпанной. Свидетельство Черчилля: "Чемберлен должен был выступать в Бирмингеме двумя днями позже... Получив энергичные представления насчет мнения палаты, общественности и доминионов, он отложил в сторону давно написанную речь по внутренним вопросам и социальному обслуживанию и взял быка за рога... "Нам теперь говорят, что этот захват территории был продиктован беспорядками в Чехословакии... Если и были беспорядки, то разве они не были инспирированы извне?.." (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война" т. 1., стр. 160-161).
      Иначе говоря - отнюдь не выполнение долга гаранта территориальной целостности Чехословакии и не осознание реальной и близкой опасности гитлеровской агрессии, но только общественное мнение, возмущенное трагическими результатами затянувшейся политики "умиротворения", заставили Невилля Чемберлена решительно осудить оккупацию Чехословакии и задуматься, как положить предел гитлеровскому нашествию? О том, что гнев Чемберлена был рассчитан, главным образом, на публику, свидетельствует то спокойствие, с которым британские (и французские, разумеется) лидеры отнеслись к последовавшему буквально через несколько дней еще одному маленькому захвату Гитлера. 20 марта германское правительство ультимативно потребовало от Литвы передачи Германии Мемельской области (Клайпедский край). Статус Мемеля, как составной части Литвы, был закреплен в Клайпедской конвенции 1924 года. Британия и Франция являлись гарантами конвенции, однако никакой реакции от них не последовало. Точнее - не последовало реакции отпора агрессору. Как сообщал временный поверенный в делах СССР в Литве Н. Поздняков, в частной беседе начальник канцелярии литовского кабинета рассказал ему, что английский посол "открыто возмутился, когда литовское правительство намекнуло на сопротивление в Клайпеде". ("Год кризиса 1938-1939". Документы и материалы. Т. 1, стр. 319).
      В это время в Москве находился британский представитель - министр по делам заморской торговли Великобритании Р. Хадсон. Миссия Хадсона была двоякой: с одной стороны, он вел торговые переговоры с наркомом внешней торговли Микояном, а с другой зондировал почву на предмет совместных действий по обузданию Гитлера. В беседе с Максимом Литвиновым Хадсон поведал, что "приехал с "открытой душой" и готов выслушать, как мы [СССР] мыслим себе сотрудничество и какие пути для этого мы предлагаем". (Запись беседы наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова с министром по делам заморской торговли Великобритании Р. Хадсоном, "Год кризиса 1938-1939". Т. 1, стр. 319). "Второго Мюнхена не будет", - заверял британский министр. Это было 23 марта - в тот самый день, когда, лишившись какой-либо поддержки и помощи англо-британских "гарантов", литовское правительство было вынужденно капитулировать. В этот же самый день Гитлер вошел в Мемельский порт на борту линкора "Дойчланд".
      Все происходящее очень мало содействовало серьезному отношению советского правительства к начинавшейся "новой эпохе" британской дипломатии - попыткам остановить гангрену гитлеризма с помощью системы коллективной безопасности.
      4.
      И все-таки "новая эпоха", действительно, начиналась. Даже до Чемберлена, наконец, дошло, что Гитлер совершенно серьезно относится к теоретическим построениям своего труда "Майн кампф". А там очень ясно сформулировано, что, прежде чем приступить к освоению "жизненного пространства" на Востоке, необходимо сначала уничтожить Францию и лишить Англию всякого влияния на континенте. После захвата Чехословакии понимание пришло ко многим западным политикам и дипломатам. 19 марта 1939 года об этом писал своему министру французский посол в Германии Кулондр. "Впрочем, меланхолично уточнял Кулондр, - концепция автора "Майн кампф" идентична классической доктрине немецкого Генштаба". ("Год кризиса 1938-1939". Документы и материалы. Стр. 301).
      Словом, как и предполагал советский нарком Литвинов, у руководителей Англии и Франции было только два выхода. Первый отдать свои страны и народы своих стран в жертву Гитлеру во исполнение теоретических доктрин "Майн кампфа" и стратегических разработок немецкого Генштаба. Второй - оказать сопротивление агрессору. По крайней мере, попытаться. Однако времени на маневр оставалось очень мало. Гитлер был глубоко убежден в том, что возраст его драгоценной персоны - определяющий фактор военных действий, и поэтому очень торопился. Пришлось поторопиться и Чемберлену. 31 марта 1939 г. премьер-министр выступил в палате общин с заявлением о том, что Великобритания предоставляет гарантии Польше. 13 апреля было объявлено о британских гарантиях Греции и Румынии, а также о французских - Греции, Румынии и Польше.
      Суворов утверждает: на московских переговорах представители Франции и Англии предоставили товарищу Сталину "сведения чрезвычайной важности". И уточняет, какие: "если Германия нападет на Польшу, Британия и Франция объявят войну Германии". Это - небывалое открытие! Ну, просто "Протоколы сионских мудрецов"! Очень странно, что господин Суворов, этот "великий диссидент" по классу военной истории, почему-то не знает, что эти самые "сведения чрезвычайной важности" были объявлены громогласно с трибуны британского парламента! Про английскую и французскую гарантию Польше знал весь мир! И товарищ Сталин знал, и Гитлер. Гитлер даже, узнав про объявление гарантии, ужасно расстроился. По свидетельству адмирала Канариса, Гитлер метался по комнате, стучал кулаками по мраморной крышке стола, лицо его перекосилось от злости, он постоянно выкрикивал угрозы в адрес англичан: "Я приготовлю им такое жаркое, что они подавятся!" (Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1., стр. 502).
      Проблема заключалась в том, что Сталин (и Гитлер тоже) отнеслись к англо-французской гарантии с ба-альшим недоверием. К тому были серьезные основания. И не только "Мюнхен и многое другое", как деликатно выразился Черчилль. После "Мюнхена" тоже было "многое". Так, например, в конце июля 1939 года в Англии разразился страшный скандал. Оказалось, что с 18 по 21 июля, в самый разгар московских переговоров, в Лондоне шли другие переговоры - неофициальные, но очень интенсивные. Обсуждалось ни много ни мало, как разграничении сфер интересов Германии и Британской Империи. Переговоры велись сотрудником германского ведомства по осуществлению четырехлетнего плана К. Вольтатом и весьма значительными персонами британской политики - доверенным советником Чемберлена Вильсоном и министром внешней торговли Хадсоном. Да-да, с тем самым Хадсоном, который за четыре месяца до того находился в Москве и так торжественно заявлял Литвинову: "Второго Мюнхена не будет!" Причем инициатива переговоров исходила именно от англичан. У Горация Вильсона даже оказался заготовленным проект соглашения, целью которого, как разъяснил сэр Гораций, является "широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам". При этом "Вильсон определенно сказал г. Вольтату, что заключение пакта о ненападении дало бы Англии возможность освободиться от обязательств в отношении Польши", докладывал в Берлин германский посол Дирксен. Может, все эти переговоры были самостоятельно затеяны "отдельными британскими политиками" на свой страх и риск? Ни в коем случае. Дирксен уточняет: "Сэр Горас Вильсон дал совершенно ясно понять, что Чемберлен одобряет эту программу; Вильсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом - для того, чтобы Вольтат получил от него подтверждение сказанного Вильсоном. Однако Вольтат, ввиду неофициального характера своих переговоров, счел неуместной для себя такую беседу с Чемберленом". (Записка посла Германии в Великобритании Г. Дирксена, 24 июля 1939 г., цит. по "Год кризиса 1938-1939". Документы и материалы, т. 2, Стр. 113-117).
      Переговоры Вольтата с Хадсоном и Вильсоном прервались, поскольку конфиденциальность была нарушена (журналисты раскопали и опубликовали). Скандал вышел грандиозный. Но ведь, помимо "неофициальных" переговоров, британские дипломаты вели и вполне открытые. 24 июля 1939 года было официально обнародовано совместное заявление правительств Великобритании и Японии ("Соглашение Арита-Крейги"). В этом документе английское правительство объявляло, что вторгшиеся в Китай японские войска "имеют специальные нужды в целях обеспечения их собственной безопасности и поддержания общественного порядка в районах, находящихся под их контролем". (Documents on British Foreign Policy... Third Series, vol.IX, p. 313, цит. по "Год кризиса 1938-1939"., т. 2., Стр. 122). Отдавая должное специфическому английскому юмору (японские войска должны находится в Китае, чтобы обеспечить собственную безопасность), приходится отметить, что это была все та же "мюнхенская" политика, только не в Европе, а на Дальнем Востоке. И это происходило в то время, когда британские представители вели напряженные переговоры с СССР, который, верный союзническому долгу, сражался с японскими войсками в Монголии!
      Совершенно обоснованными были сомнения Сталина в том, что англичане и французы (фактически подчинившие свою дипломатию английской) действительно намерены оказать действенный отпор агрессору. А Гитлер, побуянив сначала, на тех же самых основаниях уверовал в то, что сражаться они не будут. Позже, за неделю до нападения на Польшу, Гитлер не поверил ни британскому премьеру Чемберлену (который в официальном послании предупреждал его, что в случае агрессии, Англия будет вынуждена "применить без промедления все имеющиеся в ее распоряжении силы"), ни французскому послу Кулондру, который заверил фюрера своим честным словом старого солдата, что "в случае нападения на Польшу Франция будет на стороне Польши со всеми своими силами". (Послание премьер-министра Великобритании Н. Чемберлена рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру, цит. по "Год кризиса 1938-1939"., т. 2, Стр. 313-314; Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1, стр. 582).
      Гитлер не поверил ни официальным декларациям, ни личному посланию Чемберлена, ни честному слову Кулондра. Задаваясь вопросом, - "Как же получилось, что Гитлер оказался вовлеченным в "большую войну", которой так хотел избежать?", британский военный историк Лиддел Гарт (тот самый Базил Лиддел Гарт, которого Суворов признает "великим" и "выдающимся военным историком") отвечает предельно ясно: "Ответ следует искать в той поддержке, которую ему [Гитлеру] так долго оказывали западные державы своей уступчивой позицией, и в их неожиданном "повороте" весной 1939 года. "Поворот" был столь резким и неожиданным, что война стала неизбежной". (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 21).
      Глава 6.
      Московские переговоры: ключ к войне и миру
      1.
      Суворов утверждает, что в ходе московских переговоров "ключ" от мировой войны попал "на сталинский стол". Мы уже убедились в том, что "делегации Англии и Франции" не сообщили ровно ничего такого, о чем не знал бы весь мир. Но Гитлер, имея опыт Рейнской области, Австрии, Мюнхена и Мемеля, решил не воспринимать англо-французскую гарантию Польше всерьез. Как же мог Сталин поверить прибывшим в Москву третьестепенным дипломатическим и военным чиновникам? К сожалению, ход переговоров и все, что вокруг переговоров происходило, совершенно не располагало к доверию.
      Московские переговоры - действительно, один из принципиальных, ключевых моментов предвоенного периода. Для того, чтобы правильно оценить всю "ценность" суворовского открытия про "ключ на сталинском столе", надо посмотреть, что же, на самом-то деле, происходило на переговорах и вокруг них.
      2.
      Переговоры между СССР и англо-французским альянсом шли совсем не просто. Вообще, очень странно, что Суворов пишет о переговорах, как о некой разовой акции. На самом деле, это был долгий процесс. Началом его можно считать 14 апреля, когда британское правительство обратилось к советскому правительству с запросом, не мог бы Кремль дать гарантию Польше, Румынии, а также, "может быть, и некоторым другим государствам"? (Телеграмма полпреда СССР в Великобритании И. М. Майского в Наркомат иностранных дел СССР, "Год кризиса 1938-1939", т. 1, Стр. 379-380). Когда в октябре после Мюнхена Литвинов говорил, что, решив оказать сопротивление "гитлеровскому динамизму", англичане и французы "неизбежно обратятся к нам", он был уверен, что заговорят они "другим языком". Вероятно, с точки зрения британского МИДа, запрос от 14 апреля был "другим языком", ведь теперь СССР не игнорировали, а, наоборот, - предлагали принять на себя бремя защиты Польши, Румынии и "некоторых других государств".
      В следующей главе мы увидим, что именно одностороннюю, безусловную и безоговорочную советскую гарантию Польше Суворов называет тем спасительным средством, которое могло бы спасти мир от Второй мировой войны. Вопрос о Польше и о том, почему такое решение было совершенно невозможно, мы рассмотрим отдельно. Пока же отметим, что уже 17 апреля СССР передал англичанам и французам встречное предложение: "1. Англия, Франция, СССР заключают между собой соглашение сроком на 5-10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств. 2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств. 3. Англия, Франция и СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение п.п. 1 и 2". ("Год кризиса 1938-1939", т. 1, стр. 386-387).
      Черчилль пишет: "Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: "Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею" или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил, Сталин бы понял, и история могла бы пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла... Вместо этого длилось молчание" (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1, стр. 172-173). Черчилль не прав, называя "молчанием" затянувшийся обмен предложениями и контрпредложениями.
      Поначалу Англия и Франция упорно отказывались от признания взаимности обязательств. Это - дипломатический жаргон. Говоря проще, в тех проектах договора, которые представлялись советской стороне, отмечалось, что СССР должен будет воевать с Германией, если та нападет на Англию и Францию, или на одну из стран, которые Англия и Франция обязались защищать. Но защищать СССР англичане и французы предполагали только в том случае, если бы СССР оказался втянутым войну с Германией из-за той помощи, которую он оказал Англии и Франции. А вот если бы Германия напала на СССР - либо в союзе с Польшей (к чему, как мы увидим дальше, очень стремилось польское руководство), либо минуя Польшу (через страны Прибалтики), - то в этом случае воевать с Германией Англия и Франция не собирались. Поэтому СССР настаивал на том, чтобы тройственные советско-английско-французские гарантии распространялись, помимо Польши и Румынии, также и на Латвию, Эстонию и Финляндию. И еще. Помня печальный опыт "Мюнхена", Советское правительство настаивало на том, чтобы одновременно с подписанием тройственного дипломатического соглашения было подписано и соглашение о военных мероприятиях - о конкретных военных действиях, которые СССР, Англия и Франция предпримут в случае германской агрессии. Посол Франции в СССР Наджиар докладывал своему министру: "СССР... предложил пункты, которые он считает самыми конкретными и эффективными, упрекая нас в то же время в том, что наши пункты расплывчаты и слабы". (Телеграмма посла Франции в СССР П. Наджиара министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 22 июня 1939 г., цит. по "Год кризиса 1938-1939"., т. 2, стр. 50-51).
      3.
      Серьезным камнем преткновения стал вопрос об определении "косвенной агрессии". По этому поводу Суворов иронизирует: "Что есть "косвенная агрессия" известно только товарищу Сталину и его дипломатам. Если бы предложения советской делегации были приняты, то Сталин (совершенно справедливо) мог требовать от Британии и Франции выступления против Германии в ответ на любой внешнеполитический акт Германии". (Суворов, "День 'М'", глава "Пролог на Халхин-голе").
      Ни у кого не должно вызывать удивления, что в данном случае (и во многих других случаях) писатель Виктор Суворов солидаризируется с точкой зрения британского МИДа эпохи правления там лорда Галифакса. Нельзя забывать, что присвоивший себе фамилию российского генералиссимуса гражданин Владимир Резун проживает в Великобритании и работает там "в одном весьма знатном и в военном мире известном учебном заведении". Так что писатель Суворов очень хорошо помнит, чей хлеб кушает Владимир Резун. Но надо же иметь хоть каплю совести! Или, по крайней мере, - чувство реальности! После Австрии, Судет, Чехословакии и Мемеля рассуждать про "выступления против Германии в ответ на любой внешнеполитический акт Германии" может только совершенно бессовестный лжец. Внешнеполитическими актами Германии (уже после Мюнхена) были ультиматум, предъявленный Румынии с требованием подчинить свою экономику интересам Германии; ультиматум, предъявленный Литве с требованием Мемеля и навязывание литовскому правительству договора о "протекторате"; домогательство от Польши Данцига (Гданьска) и "коридора" между Восточной Пруссией и остальной Германией. Было и многое другое в подобном же роде. Сопротивление введению в договор понятия "косвенная агрессия" лежало в общем русле тактики британской делегации на переговорах. Уже даже тогда, когда переговорный процесс дошел до стадии обсуждения военной конвенции, британское правительство снабдило своих представителей инструкцией, в которой было сказано: "Британское правительство не желает быть втянутым в какое бы то ни было определенное обязательство, которое могло бы связать нам руки при любых обстоятельствах. Поэтому в отношении военного соглашения следует стремиться к тому, чтобы ограничиться сколь возможно более общими формулировками". ("Альтернативы 1939 года". Документы и материалы, стр. 229-231). Иначе говоря, Чемберлен и Галифакс очень хотели получить в свои руки тот самый "ключ" - ключ, который давал бы возможность именно им, руководителям правительства Его Величества, единолично принимать решение начать ли обуздание Гитлера или опять поторговаться, как это было в эпоху Мюнхена.
      Собственно, англичане торговались с Гитлером в самый разгар московских переговоров. Задушевные беседы германского представителя Вольтата с британским министром Хадсоном и доверенным советником Чемберлена Вильсоном происходили в то время, когда британский кабинет решал вопрос о направлении в Москву делегации военных экспертов для заключения военной конвенции. "В этих условиях мы не должны удивляться недоверию со стороны советских участников переговоров", - отмечал французский посол в Москве Наджиар. (Телеграмма П. Наджиара министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 31 июля 1939 г., Documents diplomatiques francais... 2 serie. T. XVII. P. 607, цит. по "Год кризиса 1938-1939", т. 2, стр. 146-147).
      В этих конкретных, навязанных британской дипломатией условиях Сталин не имел права не учитывать альтернативные варианты. Начиная с апреля германский МИД начал зондаж о возможностях коренного улучшения отношений с СССР. В мае "заигрывания со стороны немцев" (как докладывал в Москву временный поверенный Г. Астахов) стали уже навязчивыми. "Западные демократии испытывали судьбу, полагаясь на непримиримость идеологического конфликта между Сталиным и Гитлером", - пишет по этому поводу Киссинджер, - "они рисковали, поддразнивая Сталина пактом с Францией, не предусматривавшим военного сотрудничества, отстраняя Советский Союз от участия в Мюнхенской конференции, а затем в весьма двусмысленной форме вступая с советским лидером в военные переговоры... Лидеры демократических стран не могли уразуметь, что за тяжеловесными, несколько теологическими по построению речами Сталина кроется целенаправленная жестокость мысли и действия. И все же эта жестокость... не мешала ему проявлять, где необходимо, исключительную тактическую гибкость". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 287-289). 3 мая с должности Наркома иностранных дел был смещен категорический сторонник соглашения с Англией и Францией Максим Литвинов. Его место по совместительству занял Председатель Совнаркома Вячеслав Молотов. Нейтральный. Германские "заигрывания" советской стороной не принимались, но уже и не отвергались.
      Тем не менее, советское правительство все еще надеялось, что удастся договориться с англичанами и французами о действенной системе коллективной безопасности. Именно это и ставилось первостепенной задачей. Постепенно (но непростительно медленно) позиции сторон сближались. Точнее - Чемберлен и Галифакс крайне неохотно постепенно признавали обоснованность точки зрения Кремля. Что касается французов, то они к тому времени уже совершенно ясно сознавали, что ожидает их страну в случае, если соглашение с СССР не будет достигнуто. Французская дипломатическая переписка этого периода - сплошное уговаривание англичан не валять дурака. В мае министр иностранных дел Франции Бонне писал французскому послу в Великобритании: "Обратите внимание лорда Галифакса на опасения, которые испытывает французское правительство, видя, как в нынешних обстоятельствах продолжаются англо-советские недоразумения... Чем более недостаточными, фиктивными или недосказанными будут казаться правительству СССР предложения западных стран, тем оно будет все более склонно негативно оценивать нашу деятельность. Практические последствия таких подходов были бы очень серьезны". (Телеграмма Ж. Бонне послу Франции в Великобритании Ш. Корбену. 15 мая 1939 г., цит. по "Год кризиса 1938-1939"., т. 1, стр. 466).
      4.
      Наконец, 8 июня англичане решили направить в Москву заведующего центральноевропейским департаментом Форин офиса (британский МИД) Стрэнга. Вообще-то поначалу подумывал о том, не съездить ли на переговоры, сам лорд Галифакс. Молотов, сменивший к тому времени Литвинова на посту Наркома иностранных дел, ответил: "Что касается заявления Галифакса о том, что кто-то советовал ему съездить в Москву, то можете ему намекнуть, что в Москве приветствовали бы его приезд". (Телеграмма наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова полпреду СССР в Великобритании И.М. Майскому. 10 июня 1939 г., "Год кризиса 1938-1939", т. 2, стр. 17). Однако лорду Галифаксу оказалось недосуг, и в Москву послали заведующего департаментом Стрэнга. Вообще-то вести переговоры с Молотовым Стрэнгу было явно "не по чину", но Молотов был человек прагматичный: прислали Стрэнга, будем говорить со Стрэнгом - лишь бы достичь результата. 15 июня Стрэнг впервые принял участие в переговорах вместе с послами Великобритании и Франции Сидсом и Наджиаром. С этого, собственно, и начались "московские переговоры".
      И вновь потянулась дипломатическая канитель. Спорными вопросами оставались тройственные гарантии Эстонии, Латвии и Финляндии, определение "косвенной агрессии" и одновременность подписания дипломатического "пакта трех" и военной конвенции.
      Еще раз подчеркну - скорейшее начало военных переговоров было одним из настоятельных требований советской стороны. Впрочем, французские дипломаты были уже к тому времени в состоянии, близком к панике. Министр иностранных дел Франции Жорж Бонне, один из творцов "Мюнхена", очень боялся, что в скором времени Франции придется пожинать плоды его "дальновидной" политики. 24 июля он писал послу в Лондоне: "Настойчивость, с которой народный комиссар [Молотов] подчеркнул срочность и необходимость этих [военных] переговоров, совпадает со взглядами, которые я Вам неоднократно излагал". Бонне был счастлив поскорей направить в Москву военную делегацию и настоятельно просил у посла "убедиться, что британское правительство готово действовать таким же образом". (Телеграмма министра иностранных дел Франции Ж. Бонне послу Франции в Великобритании Ш. Корбену. 24 июля 1939 г. цит. по "Год кризиса 1938-1939", т. 2, стр. 124-125). Неуверенность француза в своих британских союзниках была, к сожалению, оправдана.
      Когда британская военная миссия во главе с адмиралом Драксом добралась, наконец, в Москву, выяснилось, что адмирал прибыл на переговоры без формального мандата на ведение этих самых переговоров и без полномочий подписывать итоговые документы. ("Год кризиса 1938-1939", стр. 192). И это не было просто забывчивостью немолодого уже моряка. В упоминавшейся уже инструкции, составленной для британской делегации, недвусмысленно отмечалось: "Вести переговоры весьма медленно". ("Альтернативы 1939 года". Документы и материалы, стр. 229-231). Что конкретно означало это самое "весьма медленно" уточняется в донесении американского временного поверенного в делах США в Великобритании Х. Джонсона государственному секретарю США К. Хэллу: "Военной миссии, которая в настоящее время отправилась в Москву, было дано указание предпринять все усилия, чтобы продлить ее переговоры до 1 октября" (там же, стр 242-243).
      Французские представители, узнав о содержании британских инструкций, пришли в отчаяние. Посол Франции в СССР был, судя по всему, просто в бешенстве: "Прежде всего, инструкции адмирала противоречат тому, о чем было договорено между тремя правительствами... Они могут очень навредить, если только британское правительство не намерено аннулировать уже достигнутые столь важные результаты и тайно не хочет провала переговоров". (Телеграмма посла Франции в СССР П. Наджиара министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 12 августа 1939 г., цит. по "Год кризиса 1938-1939", т. 2, стр. 190). Впрочем, как пишет далее Наджиар, "генерал Думенк [глава французской военной миссии] сообщил мне, что он убедил адмирала сообразовать его позицию со своей. Мой коллега подтвердил мне, что у последнего действительно такое намерение, несмотря на его инструкции" (там же). Попытаемся представить себе возникшую ситуацию: Европа уже стоит на грани самой страшной войны за всю свою историю, а британское правительство снабжает своего представителя на чрезвычайно важных, судьбоносных переговорах инструкцией, самонадеянный идиотизм которой очевиден настолько, что британский представитель, движимый "независимостью и патриотизмом" (так у Наджиара), решается вести переговоры ВСЕРЬЕЗ, действуя ВОПРЕКИ ИНСТРУКЦИЯМ СВОЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВА!
      Однако было уже слишком поздно. Оставалась еще одна проблема, о которой знали и упоминать которую очень не хотели английские и французские участники переговоров. Эта проблема называлась - Польша.
      Глава 7.
      Польский тупик
      1.
      Переговоры военных миссий СССР, Великобритании и Франции начались в Москве 12 августа 1939 г. И уже на следующий день глава советской миссии Ворошилов задал вопрос, которого так боялись представители Англии и Франции: "Как себе представляют английская и французская миссии наши совместные действия против агрессора или блока агрессоров в случае их выступления против нас?.. Правильно ли понят мой вопрос? Советский Союз, как известно, не имеет общей границы ни с Англией, ни с Францией. Поэтому наше участие в войне возможно только на территории соседних с нами государств, в частности Польши и Румынии". (Запись вечернего заседания военных миссий СССР, Великобритании и Франции. 13 августа 1939 г., "Год кризиса 1938-1939", т. 2, стр. 207) Вопрос был принципиально важным - речь шла о том, пропустят ли Польша и Румыния через "коридоры" на своей территории советские войска, чтобы они могли войти в непосредственное соприкосновение с немецкой армией? Румыния и, особенно, Польша пропускать наши войска не хотели - даже для их собственной защиты от германской агрессии. Польские руководители вообще не хотели ни обсуждать военное сотрудничество, ни вести какие-либо переговоры с Москвой. Было два варианта решения этой проблемы. О первом внятно сказал Дэвид Ллойд Джордж, выступая 3 апреля в парламентских дебатах по поводу гарантии, которую Чемберлен дал Польше. Бывший премьер, вынесший на своих плечах руководство британской политикой в годы Первой мировой войны заявил: "Я не могу понять, почему перед тем, как взять на себя такое обязательство, мы не обеспечили заранее участия России... Если Россию не привлекли только из-за определенных чувств поляков, которые не хотят мириться с присутствием русских у себя в стране, мы должны поставить такое присутствие в качестве условия, и если поляки не готовы принять это единственное условие, при котором мы сможем оказать им результативную помощь, то они должны нести за это ответственность". (Цит. по Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т.1, стр. 569). Был и второй подход - тянуть время. Этот подход был взят на вооружение правительством Чемберлена. В инструкции для военной делегации на московских переговорах было сказано: "Если русские потребуют, чтобы французское и британское правительство сделали Польше, Румынии или Прибалтийским государствам предложения, которые повлекли бы за собой сотрудничество с Советским правительством или его Генеральным штабом, делегация не должна брать на себя каких-либо обязательств, а должна доложить об этом в Лондон". ("Альтернативы 1939 года". Документы и материалы, стр. 229-231).
      Но был, оказывается, еще и третий вариант. Его сочинил писатель Виктор Суворов. Суворов придумал, как Сталин мог предотвратить всю Вторую мировую войну. Рецепт простой: Сталин должен был "независимо от позиции Британии, Франции или Польши официально объявить, что Советский Союз будет защищать польскую территорию как свою собственную". (Суворов, "День 'М'", глава "Пролог на Халхин-голе"). А что? Сталин ведь любил называть себя "русским человеком грузинского происхождения". Вот и проявил бы с грузинской щедростью широту русской души...
      Суворовский проект - настоящее чудо! Не просто - "вариант", а настоящий "вариантище"! Правда, не слишком оригинальный. Как уже отмечалось, именно таким было самое первое британское предложение Советскому Союзу, сделанное еще в апреле - мол, не хотел бы СССР заявить про свои гарантии Польше, Румынии "и некоторым другим государствам"? Но мы уже условились не слишком удивляться, когда суворовские "открытия" совпадают с позицией Форин офис английского министерства иностранных дел. Но весной 1939 года англичане не настаивали на своем "замечательном" плане и к отказу Советского Союза этот план обсуждать отнеслись с пониманием. Для того, чтобы осознать всю политическую смелость "спасительного рецепта Суворова-Галифакса", надо вспомнить, чем была в то время Польша и ее руководители, а также отдавать себе отчет в, мягко скажем, непростом характере советско-польских отношений.
      2.
      Уильям Ширер называет Польшу конца 30-х годов "восточной страной, управляемой горсткой незрелых в политическом отношении полковников". Одним из таких полковников был министр иностранных дел Юзеф Бек. В январе 1933 года полковник Бек в статусе специального представителя польского диктатора маршала Пилсудского привез в Париж предложение о превентивной войне Англии, Франции и Польши против интенсивно вооружающейся Германии. Французский МИД (возможно ошибочно) счел польское предложение провокацией и, вероятно, в назидание, "слил" в прессу любопытный эпизод из жизни полковника. Оказалось, что в 1921-23 гг., когда Бек служил военным атташе Польши в Париже, французская контрразведка получила информацию неблагонадежности этого тогда еще молодого человека. Дальше последовала хрестоматийная операция, всем хорошо знакомая по шпионским кинофильмам: сначала один агент, представляясь итальянским шпионом, предложил польскому атташе солидное вознаграждение за французские секретные документы; затем Беку дали возможность такие документы увидеть; ну и, в конце концов, Бек передал эти самые "секретные документы" мнимому итальянскому шпиону, а на самом деле - сотруднику французской контрразведки. Как пишет Женевьева Табуи, "французское правительство... ограничилось лишь тем, что попросило председателя Совета министров Польши в то время им был генерал Сикорский - отозвать своего военного атташе, но оно не сообщило о действительной причине отзыва, давая таким образом повод предполагать, что речь идет об увлечениях женщинами, азартными играми и спиртными напитками, ибо полковник Бек отдавал дань своей природе". (Женевьева Табуи, "20 лет дипломатической борьбы", стр. 176-177.)
      И вот теперь именно этот человек руководил внешней политикой Польши и волею судьбы (а точней будет сказать - злого рока) оказался одной из ключевых фигур европейской истории. Под мудрым правлением полковника Бека польская дипломатия успела многое. Уже летом 1933 года (вскоре после того, как французы проигнорировали предложение Пилсудского начать "превентивную" войну против Германии) Варшава заключила пакт о ненападении с Берлином, таким образом фактически выйдя из созданной Францией системы антигерманских союзов; в 1934 году Польша и лично министр Бек блокировали переговоры по созданию Восточного пакта - системы коллективной безопасности с участием СССР. Но "звездный час" дипломатии полковника Бека настал в 1938 году.
      В период мюнхенского кризиса польское руководство сыграло самую подлую роль. "Польша... с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства". (Черчилль. "Вторая мировая война" т.1, стр 311-312). Этот образ "гиены" для характеристики действий польского руководства использовали также Уильям Ширер и Базил Лиддел Гарт.
      Юзеф Бек считал себя большим политиком. Еще накануне Мюнхена, инструктируя своего посла в Берлине для предстоящей беседы с Гитлером, он отправил ему следующую директиву: "1. Правительство Польской Республики констатирует, что оно, благодаря занимаемой им позиции, парализовало возможность интервенции Советов в чешском вопросе в самом широком значении...; 2. Польша считает вмешательство Советов в европейские дела недопустимым...; 4. В течение прошлого года польское правительство четыре раза отвергало предложение присоединиться к международному вмешательству в защиту Чехословакии. 5. Непосредственные претензии Польши по данному вопросу ограничиваются районом Тешинской Силезии". (Письмо министра иностранных дел Польши Ю. Бека послу Польши в Германии Ю. Липскому. 19 сентября 1938 г., "Документы и материалы кануна второй мировой войны 1937-1939", т. 1, стр.173-174). К этой "директиве" Бек сделал интересное примечание: "Прошу помнить, что исключительная серьезность положения позволяет смело ставить проблемы, значительно энергичнее, чем при нормальных переговорах".
      С этой точкой зрения (что пришла пора "смело ставить проблемы") Гитлер был вполне солидарен. Его вполне устраивало и "обгрызание" Чехословакии по-гиеньи ведущим себя соседом, и тот факт, что такие бесчеловечные приемы дипломатии существенно ослабят международные позиции самой Польши. Выступив с ультиматумом Чехословакии (30 сентября 1938 г.) и введя войска в Тешинский район, польский министр сыграл на руку Гитлеру. Посол Польши в Германии Ю. Липский доносил Беку: "Из высказываний Геринга было видно, что он на 100% разделяет позицию польского правительства... Охарактеризовал наш шаг как "исключительно смелую акцию, проведенную в блестящем стиле"... Риббентроп сообщил мне, что канцлер [Гитлер] дал высокую оценку политике Польши". (Письмо посла Польши в Германии Ю. Липского министру иностранных дел Польши Ю. Беку. 1 октября 1938 г., "Год кризиса 1938-1939", стр. 39).
      Юзеф Бек очень собой гордился и считал себя достойным партнером Адольфа Гитлера. И собирался идти вместе с ним. Куда? В ходе своего визита в Берлин он этого нисколько не скрывал. Свидетельство Риббентропа: "Я спросил Бека, не отказались ли они от честолюбивых устремления маршала Пилсудского, т.е. от претензий на Украину. На это он, улыбаясь, ответил мне, что они уже были в самом Киеве и что эти устремления, несомненно, все еще живы и сегодня". (Из записи беседы министра иностранных дел Германии И. Риббентропа с министром иностранных дел Польши Ю. Беком. 6 января 1939 г., "Год кризиса 1938-1939", стр. 175-176.) А когда Риббентроп вскоре прибыл в Варшаву, Бек был еще более откровенен: "Г-н Бек не скрывал, что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю". (Запись беседы Риббентропа с Беком. 26 января 1939 г., "Год кризиса", стр. 195). Правда, к тому времени польские дипломаты уже были несколько обеспокоены домогательствами Гитлера относительно Данцига и "коридора". Поэтому высказав "претензию на Советскую Украину", Бек "тут же указал на якобы существующие опасности, которые, по мнению польской стороны, повлечет за собою для Польши договор с Германией, направленный против Советского Союза". Аналогичную позицию поляки занимали за три месяца до этого, когда обсуждался вопрос о судьбе Закарпатской Украины. В разговоре с советником посольства Германии в Польше Шелией вице-директор политического департамента польского МИДа М. Кобыляньский, специально оговорив, что выскажется более открыто, чем это может себе позволить пан министр, заявил: "Вопрос о Карпатской Руси имеет для нас решающее значение. Вы видите, какое беспокойство вызывает этот вопрос в наших украинских областях. Мы подавляли и будем подавлять это беспокойство. Не делайте для нас невозможным проведение нашей политики. Если Карпатская Русь отойдет к Венгрии, то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину". (Запись беседы Р. Шелии с М. Кобыляньским. 18 ноября 1938 г., "Год кризиса 1938-1939", стр. 105). Весьма характерно, что в обоих случаях той ценой, которую хотели заплатить польские руководители за соглашение с Германией, было - вместе с Германией отправиться в поход на СССР.
      3.
      Советское руководство совершенно справедливо рассматривало Польшу, как потенциального противника. В стратегическом плане обороны, составленным в марте 1938 года начальником Генштаба маршалом Шапошниковым, наиболее вероятными противниками называются "фашистский блок - Германия, Италия, поддержанные Японией и Польшей". (Цит. по Лев Безыменский, "Гитлер и Сталин перед схваткой", стр. 495). Чтобы допустить, что в этих условиях Советское правительство могло принять на себя односторонние обязательства по защите Польши, надо считать Сталина, по меньшей мере, идиотом. Или ангелом. Буквально - с нимбом и крылышками. Ни идиотом, ни, тем более, ангелом, Сталин, мягко говоря, не был. Несмотря на крайнюю натянутость польско-советских отношений, он готов был выступить на помощь полякам, однако требовал четких и внятных гарантий военного сотрудничества - как от англичан и французов, так и от правительства самой Польши. И эта позиция была совершенно понятна не только руководителям приехавших в Москву военных миссий генералу Думенку и адмиралу Драксу, но и Чемберлену с Даладье. Франция и Англия, наконец, попытались оказать на Польшу дипломатическое давление. Французский министр иностранных дел Бонне требовал от посла в Варшаве: "Необходимо, чтобы Вы лично решительно поставили перед г-ном Беком вопрос о необходимости для польского правительства принять русскую помощь... Вы добавите, что мы не можем предполагать, что, отказываясь обсуждать стратегические условия ввода русских войск, Польша приняла бы на себя ответственность за возможный провал военных переговоров в Москве и за все вытекающие из этого последствия". (Телеграмма Бонне послу Франции в Польше Л. Ноэлю. 16 августа 1939 г., "Год кризиса 1938-1939", стр. 255-265). Аналогично действовали и британские дипломаты. Однако ответ Бека был категоричен: "У нас нет военного договора с СССР; мы не хотим его иметь... Мы не допустим, что в какой-либо форме можно обсуждать использование части нашей территории иностранными войсками". (Телеграмма посла Франции в Польше Л. Ноэля министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 19 августа 1939 г., Там же, стр. 278-279.)
      Можно только поражаться долготерпению Сталина. Ведь, начиная с 13 августа, германское правительство настойчиво (точнее назойливо) ежедневно уговаривало Кремль дать согласие на приезд в Москву Риббентропа, чтобы быстренько обсудить все вопросы и подписать по ним все решения. Однако Сталин до последней минуты ждал. Он ждал ответа английской и французской миссий по вопросу о пропуске советских войск через Польшу. И хотя, получив категорическое "нет" Бека, англичане и французы решили скрыть польский ответ, но Сталин о нем, вне всякого сомнения, узнал. 21 августа Риббентропу было дано разрешение приехать. Сталину пришлось договориться с Гитлером. Черчилль отнесся к пакту Молотова-Риббентропа с большим огорчением, но был вынужден признать: "Если политика русских и была холодно-расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной". (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1, стр. 189). В меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября 1939 г., Черчилль поясняет свою мысль: "Требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были занять Вильнюс и Львов, были вполне целесообразным военным требованием... В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, которые она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг... Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии..". (Там же, стр. 217-218). С оценкой Черчилля солидаризируется и Киссинджер: "Целью Сталина [секретный протокол], конечно, было создать дополнительный буфер для Ленинграда. И, похоже, он не видел нужды маскировать эти свои геостратегические маневры каким-либо оправданием, кроме потребностей безопасности Советского Союза...". (Генри Киссинджер, "Дипломатия", стр. 303)
      4.
      С трагедией Польши связано еще одно "открытие" Виктора Суворова. То есть, он это "открытие" не сделал, он его только озвучил. Оказывается, "германский блицкриг в Польше провалился. 15 сентября 1939 года, через две недели после начала Второй мировой войны, резко снизилась активность германской авиации и началась массовая остановка германских танковых и автомобильных колонн. Мне посчастливилось беседовать с польскими военными историками, которые показывали совершенно потрясающие документы: в германской армии иссяк бензин. Я не вхожу подробно в этот вопрос потому, что в Польше над этой темой давно и упорно работают мои польские коллеги, которым я всей душой желаю успеха. Считаю, что разработка этой темы открывает нам совершенно новую перспективу на всю Вторую мировую войну: вторжение Красной Армии в Польшу 17 сентября 1939 года - это сталинская рука помощи бесноватому другу. Без этого весь блицкриг захлебнулся бы еще на второй неделе войны". (Суворов, "Самоубийство", глава "Про боевой опыт").
      Я тоже от души желаю успеха польским коллегам гражданина Резуна-Суворова. Я даже не сомневаюсь в том, что они доведут до успешного результата свои замечательные исследования и непременно докажут, что, дескать, если бы советские войска не вошли на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, то мудрый польский главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы и его храбрый министр полковник Бек непременно бы победили Гитлера. Да что там мелочиться! Если я правильно понял Суворова, то к 15 сентября Бек и Рыдз-Смиглы уже практически победили! Изысканиям "польских коллег" я нисколько не удивляюсь, потому что с детства твердо знаю: Вторую мировую войну выиграли три танкиста вместе с собакой и капитаном Клоссом. Про это даже стишок есть. Детский. "Когда Берлин поляки брали, им русские немножко помогали".
      Тут я хочу сделать небольшое отступление. В своей книге "1806 год" великий военный историк и теоретик Карл Клаузевиц подробно разбирает "двойное сражение" Йена-Ауэрштедт. И если разгром части прусской армии основными силами Наполеона (Йена) Клаузевиц считает закономерным, то разгром под Ауэрштедтом армии Гогенлоэ (45 тысяч) одним только корпусом Даву (27 тысяч) ученый считает полным бредом, поскольку соотношение сил и, особенно, их расположение "сулило блестящую победу". Однако на основании бездарности поражения, Клаузевицу и в голову не приходит объявлять, будто под Ауэрштедтом пруссаки победили французов.
      Теперь вернемся к нашим баранам. Очень может быть, что в сентябре 1939 года немецкий блицкриг захлебнулся. Еще чуть-чуть, и польские дивизии уже двинулись бы победным маршем. И не на Кенигсберг, как собирались в начале кампании, а прямо на Берлин, или даже дальше, как в солдатской песне: "Одетые в сталь и броню, ведомые Рыдзом-Смиглы, мы маршем пойдем на Рейн". Если "коллеги" Суворова вполне овладели его творческими методами, то, скорей всего, именно такие "открытия" они и сделают. И останется только сожалеть, что всех этих замечательных новостей тогда, в сентябре 1939 года, не знали и не дождались ни полковник Бек, ни маршал Рыдз-Смиглы. Потому что (цитирую Типпельскирха): "Когда польское правительство поняло, что приближается его конец, оно 6 сентября бежало из Варшавы в Люблин, оттуда оно выехало 9 сентября в Кременец, а 13 сентября - в Залещики - город у самой румынской границы. 16 сентября польское правительство перешло границу. Народ и армия, которая в то время еще вела последние ожесточенные бои, были брошены на произвол судьбы". (Курт фон Типпельскирх, "История второй мировой войны", т. 1, стр. 23-25). Ситуация, хорошо знакомая из нашей собственной истории: "Гетман сегодня около четырех часов утра, позорно бросив нас на произвол судьбы, бежал! Бежал, как последняя каналья и трус! Сегодня же, через час после гетмана, бежал и командующий нашей армией генерал от кавалерии Белоруков". (Михаил Булгаков, "Белая гвардия").
      Историки называют разные даты бегства польского руководства в Румынию. Лиддел Гарт, например, считает, что это произошло еще 12 сентября. Точно известно только то, что советские войска вступили на территорию Польши 17 числа - то есть после того, как польская армия была фактически разгромлена, а маршал Рыдз-Смиглы, полковник Юзеф Бек и президент Игнаций Мосцицький, вместе со всем правительством и верховным командованием бежали из страны и навсегда исчезли из истории и европейской политики.
      Глава 8.
      "Превентивная" война доктора Геббельса и писателя Суворова
      1.
      Самый главный вопрос, на который, якобы, отвечает Суворов в своих книгах, это - "Почему Гитлер напал на Советский Союз?". И сам же Суворов дает на этот вопрос целых два совершенно разных ответа. Первый ответ излагается в "Ледоколе", "Дне 'М'" и в "Последней республике". В общих чертах этот ответ можно сформулировать приблизительно так: Сталин стремился к мировому господству коммунизма и с этой целью подготовил могучую военную машину и собрал огромную армию. 6 июля 1941 года Сталин планировал напасть на Германию и осуществить коммунистический поход, как говорится, "к последнему морю". Но Гитлер осознал угрозу "сталинского топора" и напал первым. Так сказать, "превентивно". Второй суворовский ответ излагается в последней (хотелось бы верить!) книге "Самоубийство". Почти вся эта книга про то, как Гитлер был не готов ко Второй мировой войне, которую практически проиграл, еще не успев начать. А на СССР Гитлер напал "самоубийственно" просто потому, что был он бесноватый дурак, а "действия дурака предсказать нельзя" и "дурак непредсказуем". Впрочем, ближе к концу книги Суворов вновь сворачивает на любимую тему: мол, Гитлер-то, конечно, был бездарь и дурак, но в 1941 году он все-таки сообразил про "сталинский топор"... Ну и так далее, плюс красоты стиля.
      Версии интересные. Трудно сказать, какая лучше. Тут самое точное определение - "обе хуже". Начать приходится с гитлеровской глупости. Хотя господин Суворов повернул эту тему так умело, что сам Геббельс мог бы позавидовать. Ведь только попытайся разобраться, что же происходило на самом деле, а у Суворова уже выстроена поза "патриотического негодования", - "Ах ты... такой-сякой! Гитлера защищать вздумал!" Вообще-то наблюдать такие всплески "патриотизма" (пусть даже только в книжках) у перебежчика и предателя Родины - занятие, признаюсь, не для слабонервных. Но я Гитлера защищать не собираюсь. Тем более что про этого ублюдка у Суворова все написано в общем-то правильно. И про то, что фюрер был "бесноватый" и регулярно закатывал истерики с грызением ковров, и про то, что он обожал собирать толпу личных историографов и стенографисток и устраивать бесконечные лекции на такие абсурдно-фантастические темы, от которых увяли бы уши у самого Николая Гавриловича Чернышевского вместе с его Верой Павловной. И то, что Гитлер еще в начале Второй мировой войны полностью утратил чувство реальности и ввязывался во все новые военные кампании, а войну с Советским Союзом начал, совершенно к ней не подготовившись, - это все у Суворова описано верно. Остается один вопрос - как же этот "псих ненормальный" сумел подмять под себя всю Европу? А ведь сумел. И Суворов, конечно, может разобрать все гитлеровские "победы" и очень убедительно (вообще-то, на самом деле, не очень убедительно) разобъяснить, что и покорение Польши, и захват Дании и Норвегии, и разгром Франции и оккупация Греции и Югославии - это все победы "неправильные". Наверное, десятки миллионов людей в этих странах могли бы здорово утешиться - их разгромили, покорили, захватили и оккупировали совршенно "неправильно". Как говорят дети - "это не считается!". А что? Сам Суворов доказал! Ну, не Суворов, конечно, а просто - сочинитель Резун, и не доказал, а только написал... Не верю я, что от этих рассуждений Резуна-Суворова легче стало прошедшим страшную войну ветеранам или детям и внукам расстрелянных, повешенных, угнанных в концлагеря...
      И еще - непонятно мне, почему Резун-Суворов "анализирует" только военные "победы" Гитлера. А "дипломатические победы"? Молчаливое согласие Англии и Франции на возрождение и перевооружение немецкой армии, англо-германский морской договор, Рейнская область, Австрия, Судеты, Чехословакия, Мемель? Там уж точно все было совершенно "неправильно". Да по Версальскому договору французы имели полное право, а по соображениям своей собственной государственной безопасности были просто обязаны так шугануть несколько немецких батальонов, переправившихся на левый берег Рейна в марте 1936 года, чтобы от этих батальонов и места мокрого не осталось, а Гитлеру точно пришлось бы застрелиться! А Мюнхен?! Тогда, летом 1938 года, немецкие генералы во главе с начальником Генштаба Францем Гальдером и мысли допустить не могли, что Франция и Англия "самоубийственно" подарят Гитлеру Чехословакию. Они так перепугались безумного гитлеровского авантюризма и грядущей войны со всем миром, что подготовили переворот. За сорок восемь часов до начала военных действий они собирались арестовать Гитлера и предать его суду. Но тут, как чертик из табакерки, объявился британский премьер Чемберлен собственной персоной и объявил: "Не хочу биться, а хочу мириться".
      Обо всех завоеваниях Гитлера, совершенных с 1936 по 1941 год, можно сказать то же самое, что говорил Смок Белью из романа Джека Лондона: "У меня не совсем обыкновенная система. Вряд ли это даже можно назвать системой. Но у нее то преимущество, что она дает практические результаты". Вот такой же была и военно-политическая система Гитлера. Она была безумной, авантюристичной и (прав Суворов) просто-напросто дурацкой. Но она давала практические результаты. К сожалению.
      2.
      Теперь разберемся с суворовской идеей "превентивной войны". Эта тема у гражданина Резуна - любимая. Собрал товарищ Сталин на западной границе войск немеряные тысячи, и "Гитлеру оставался только один шанс - спасать себя превентивным ударом". (Суворов, "Ледокол", "День 'М'", стр. 567). Аргументов "превентивности" нападения на нашу страну у Суворова не густо. И самый "убойный" из них - а почему же еще? Почему Гитлер решился вести кампанию на Востоке, сознавая фатальную опасность войны на два фронта? Почему рискнул воевать с Советским Союзом, не проведя соответствующей подготовки, без зимнего обмундирования, без зимних оружейных смазок и т. д.? А чего удивляться? Гитлер же был псих. Французские исследователи Жак Бержье и Луи Повел, изучавшие оккультные доктрины нацизма писали: "Сейчас это кажется удивительным, но Гитлер был убежден, что мороз отступит перед его войсками". ("Утро магов", стр. 48).
      Все же разберемся подробней. Для доказательства своей теории Суворов любит ссылаться на фельдмаршала Кейтеля, который в своих показаниях на Нюрнбергском процессе категорически настаивал на том, что война против СССР была войной "превентивной". С Кейтеля и начнем. В ожидании приговора он составлял что-то вроде мемуаров, где также говорил о "превентивности": "После начала нашего превентивного нападения я вынужден был признать, что он [Гитлер] в оценке предстоящего русского наступления оказался прав". (Вильгельм Кейтель, "Размышления перед казнью", стр. 224). И далее, там же "наше превентивное нападение в 1941 г. доказало уровень русских агрессивных намерений" (там же, стр. 231). И еще фельдмаршал говорит, что были у него с фюрером какие-то разногласия в общей оценке ситуации. Он (Кейтель) даже составил аналитическую записку, в которой предостерегал своего хозяина от нападения на СССР, но "разговор свелся к весьма односторонней нотации Гитлера, заявившего, что мои соображения его никоим образом не убедили, а моя оценка стратегической обстановки - неправильна" (Там же, стр. 222-232). В чем проблема? По всей видимости, Гитлер, "осознавший" ужасную опасность "сталинского топора", настаивал на войне - на "последнем шансе", а глупый фельдмаршал пытался его успокоить, мол, "советская угроза" - чистый миф? Никак нет. Вильгельм Кейтель считал, что фюрер совершенно недостаточно оценивает русский военный потенциал и воевать с СССР опасно, но Гитлер "постоянно исходил из того, что Россия находится в состоянии построения собственной военной промышленности и еще отнюдь не справилась с ним, а также из того, что Сталин уничтожил в 1937 г. весь первый эшелон высших военачальников... Он был одержим идеей: столкновение так или иначе, но обязательно произойдет, и было бы ошибкой ждать, когда противник изготовится и нападет на нас". (Там же, стр. 224). А когда же фюрер ожидал коварное нападение? "Как только Сталин через год-два оказался бы готовым к нападению на нас, тут же наверняка последовали бы дальнейшие требования со стороны России" (там же, стр. 231). А начальнику Генерального штаба вермахта Францу Гальдеру гитлеровская оценка представлялась несколько иначе: "Через два года Англия будет иметь 40 дивизий. Это может побудить Россию к сближению с ней". (Ф. Гальдер, "Военный дневник", т. 2, запись от 16 января 1941 г., стр. 319). Я понимаю, что, с точки зрения бесноватого немецкого фюрера, Советский Союз поступил бы очень нехорошо, если бы "через два года" решил "сблизиться" с Англией, но достаточный ли это повод для "превентивного" нападения? Отдельно надо отметить, что в своих прогнозах относительно сталинской угрозы "через два года" Гитлер не был особенно уверен. В арифметике он был не силен, и цифры зависели исключительно от настроения. Вот, например, 22 июня 1942 года Гитлер предается таким рассуждениям: "Чем больше мы знакомимся с советскими условиями жизни, тем больше радуемся тому, что вовремя нанесли решительный удар. Ведь в ближайшие десять лет в СССР возникло бы множество индустриальных центров, которые постепенно становились бы все более недосягаемыми [для авиации] и создали бы Советам просто невероятное вооружение, в то время как Европа деградировала бы до уровня объекта советских планов мирового господства." ("Застольные разговоры Гитлера", стр. 451.)
      Европа и Англия упоминаются не случайно. Еще только разгромив Францию (май-июнь 1940 г.) и не начав еще "битву в воздухе" за Англию, Гитлер терзался вопросом - почему же англичане не признают свое поражение? Запись в дневнике Гальдера 31 июля 1940 г.: "Фюрер: Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению... Надежда Англии - Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии... Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду... Вывод: В соответствие с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок - весна 1941 года". (Ф. Гальдер, "Военный дневник", т. 2, стр. 80). Главное обоснование необходимости уничтожить Россию, навязчиво внушаемое Гитлером своим генералам: Россия последняя надежда Англии. Второй довод - пока что Россия слаба, и нет нужды дожидаться (год-два), когда она станет сильной. Многих фюрер убедил. Но не всех. Так, например, "танковый король" Гудериан сомневался: "Он [Гитлер] сказал, что не может разгромить Англию. Поэтому, чтобы прийти к миру, он должен добиться победоносного окончания войны на материке... Подробно изложенные им причины, вынудившие его на превентивную войну с Россией, были неубедительны. Ссылка на обострение международного положения... так же мало могла оправдать столь ответственное решение, как не могли его оправдать идеологические основы национал-социалистического учения и некоторые сведения о военных приготовлениях русских". (Гейнц Гудериан, "Воспоминания солдата", стр. 203-204). Другие немецкие генералы так же сдержанны в своих оценках "русской угрозы". "К 22 июня 1941 года советские войска были, бесспорно, так глубоко эшелонированы, что при таком их расположении они были готовы только для ведения обороны... Конечно, летом 1941 года Сталин не стал бы еще воевать с Германией". (Эрих Манштейн, "Утерянные победы", стр 191); "То, что Советский Союз в скором будущем будет сам стремиться к вооруженному конфликту с Германией, представлялось в высшей степени невероятным по политическим и военным соображениям". (Курт фон Типпельскирх, "История второй мировой войны", т. 1., стр. 166).
      3.
      Суворов утверждает, что Германия напала на Советский Союз, потому что Гитлер "вдруг" осознал, что вот еще чуть-чуть (две недели) и "коварный" Сталин обрушится на "мирную" Германию всей своей ужасной силой и установит коммунизм во всем мире, вплоть до "последней республики". А все немецкие генералы и министры утверждают, что Гитлер решил напасть на СССР, потому что считал нашу страну ужасно слабой. Такой слабой, что разгромить нас можно буквально за пару недель или, в крайнем случае, за пару месяцев. Более того, сам Резун-Суворов, не стесняясь противоречий, приводит тому массу примеров. Берет и цитирует вдруг записи в дневнике Геббельса: "Он [Гитлер] вновь констатирует катастрофическое состояние русской армии. Ее едва ли можно использовать для боевых действий". ("Последняя республика", стр. 224). Вот и вся "превентивность". А все, что высказывалось относительно "упреждающего" удара, сочинялось (и то далеко не всеми) уже потом, после нападения на Советский Союз, когда в ходе боев выяснилось, что Красная Армия вовсе не так слаба, как представлялось Гитлеру. Лучше всех эту незатейливую мысль высказал Риббентроп, который тоже перед казнью составил "мемуары". Гитлеровский министр иностранных дел так прямо и написал: "Трагизм того, что мы войну проиграли, усугубляется тем, что мы могли ее выиграть. Первой причиной проигрыша войны несомненно была неожиданно большая сила сопротивления Красной Армии". (Иоахим фон Риббентроп, "Мемуары нацистского дипломата", стр. 271). Ну, "трагизм" проигрыша гитлеровцами войны навеки останется на совести Риббентропа, но главная мысль ясна - уж мы бы их всех (т.е. - нас) победили, но они (то есть - мы) стали сопротивляться "неожиданно сильно".
      Похоже, понемногу придя в себя после потрясений от суворовской наглости и вранья, историки опомнились и стали с этим враньем спорить. В том числе, ссылаясь на немецких генералов. И так сильно замучили этим "великого исследователя" Суворова, что в "Самоубийстве" он бросился в схватку с генеральскими мемуарами, попутно сочинив еще одну "смелую" гипотезу. Оказывается, и генерал Гудериан, и фельдмаршал Манштейн (им от Суворова достается особенно) в своих воспоминаниях лгали, выгораживая преступный замысел сталинской агрессии. Лгали, потому что запугал их Сталин.
      "Они писали воспоминания с ясным ощущением прохлады, которая веяла от занесенного над ними топора. Они знали: на каждого заведено дело, и, если потребуется, советские товарищи выставят свидетелей сотнями. А свидетели подтвердят все, что им прикажут. Поэтому германские генералы писали мемуары так, чтобы советским идеологам (а также следователям МГБ и палачам) не досаждать". (Суворов, "Самоубийство", глава "Нюрнбергский выбор"). И далее там же: "А мы в данном вопросе на этих господ ссылаться не будем. Мы пойдем другим путем. Мы скажем так: перепачканный кровью и перепуганный до смерти мерзавец Гудериан в угоду советским исполнителям приговоров писал то-то и то-то; спасая свою шкуру и задницу, трусливый садист и палач Манштейн по подсказке коммунистов умолчал о некоторых подробностях и кое-что, мягко говоря, извратил". Еще за участие в Нюрнбергском процессе досталось от Суворова "на орехи" Паулюсу: "За какие заслуги фашиста наряжаем? Какие такие подвиги во славу советской Родины совершил военнопленный Паулюс, что ему штаны новые выписали? А заодно и пиджак. За какую доблесть военнопленный Паулюс сверкающими штиблетами поскрипывает?... "Военно-исторический журнал" описывает не стесняясь, как после судебного заседания главный советский обвинитель на Нюрнбергском процессе, будущий Генеральный прокурор СССР товарищ Руденко Роман Андреевич в своем рабочем кормит Паулюса обедом: жри, сука, заслужил!".
      Про "жрущую заслужившую суку" в новых штанах, пиджаке и штиблетах, это у Суворова, похоже, очень интимное, навеянное его собственными глубокими личными переживаниями предателя и перебежчика. А что касается Манштейна с Гудерианом... Если бы вопрос стоял кому верить - этим немецким военным или Владимиру Резуну, то, "при прочих равных условиях", Гудериан, Манштейн и Типпельскирх вызывают значительно больше доверия. Уже хотя бы потому, что книги свои выпускали под собственными фамилиями, а не пытались присвоить себе имена Мольтке или Клаузевица. Но "прочих равных условий" не получается. О каком "ощущении топора" можно говорить у Манштейна, если фельдмаршал издал свои "Утраченные победы" в 1955 году - не только после смерти Сталина, но и после того, как отсидел срок, осужденный за военные преступления. Причем отсидел Манштейн только три года (1950-53 гг.), хотя присудили его к 18 годам. ("Энциклопедия третьего рейха, стр. 301"). Через три года его отпустили именно потому, что шла "холодная война" и англичане (нынешние соотечественники Резуна-Суворова) стали ужасно лояльными к бывшим гитлеровцам. После Фултоновской речи Черчилля и разделения Европы "железным занавесом" ни о каком новом "процессе со свидетелями" над Манштейном и речи быть не могло. И Суворов прекрасно это знает. Знает он и то, что генерал-полковник Гейнц Гудериан помимо своих "Воспоминаний солдата" вместе с другими бывшими гитлеровскими военными и политиками (в их числе и Курт фон Типпельскирх) принял активное участие в написании очень известного сборника "Итоги Второй мировой войны". Сидели бывшие генералы, дипломаты и министры и писали свой обобщающий труд про "итоги". Для эпохи "холодной войны" получилось очень характерное произведение - о том, что Советский Союз ("моторизированный Чингиз-хан") угрожает всему демократическому человечеству, там же и рекомендации - как правильно вести войну в будущем. Гудериан в этих "итогах" написал статью, которая так и называется - "Опыт войны с Россией", третья глава в статье - "Как возникло решение Гитлера о нападении на Советский Союз". Вот, казалось бы, и врезать всю правду-матку мол, "моторизированный Чингиз-хан" угрожал Европе еще в 1941 году! Люди, будьте бдительны! Но нет, пишет генерал-полковник совсем другое: "Гитлер, увлеченный своими победами 1939-1940 годов, был абсолютно уверен в удаче и сумел убедить и себя и других, что покончит с этой "призрачной" восточной опасностью так же быстро, как и с западной". ("Итоги Второй мировой войны", стр. 117).
      Но и это еще не все! Типпельскирх, Гудериан, Гот, Манштейн, Мантейфель и многие другие писали свои труды уже после войны. Но Гитлер наговаривал свои "застольные беседы" в режиме, как это сейчас модно говорить, "реального времени". И в этом же "реальном времени" делали записи в своих дневниках Франц Гальдер, Йозеф Геббельс и Альфред Розенберг. И там - в дневниках и беседах - все то же самое: твердая уверенность Гитлера, что только года через два (или больше) Советский Союз наберется ужасных сил и станет опасным для "миролюбивого" Гитлера, строителя третьего рейха и "нового порядка".
      4.
      Но были герои! - пишет Суворов. "После разгрома Германии Сталин объявил, что Советский Союз - невинная жертва, что никакой агрессии против Германии не замышлялось. Возразили трое: один германский министр, один фельдмаршал и один генерал. И были повешены". (Суворов, "Самоубийство", глава "Нюрнбергский выбор").
      Трое "героев" - это министр иностранных дел Риббентроп, фельдмаршал Кейтель и генерал Йодль. Про Йодля, каюсь, подробностей не знаю. Знаю, что вдова генерала добилась пару лет назад реабилитации покойного супруга в немецком суде низшей инстанции. Вскоре после этого мне довелось побывать в Нюрнберге. И зашел я, естественно, в здание суда. Там и сейчас земельный суд. Только в вестибюле на втором этаже - несколько стендов, посвященных знаменитому процессу. И я попенял сопровождавшему судейскому работнику из службы по связям с прессой - как же так? Бедная вдова Йодля добилась реабилитации супруга, а на стенде об этом ни словечка. Осужден, казнен, и все. И сказал мне судейский - не будет никогда никакой реабилитации генерал-полковнику Йодлю, уж больно много очень гнусных бумаг он своей собственной рукой наподписывал.
      А теперь об оставшихся "героях" - Риббентропе с Кейтелем. На следствии они повторяли измышления Гитлера с Геббельсом "и примкнувшего к ним" Суворова: война против Советского Союза была вынужденная, превентивная, ради спасения Германии от неизбежной советской агрессии. Сам бы Суворов в таком случае написал просто - на суде Кейтель и Риббентроп врали, надеясь спасти свою шкуру. Но я так говорить не буду. Потому что в ожидании казни оба оставили предсмертные записки. Кейтеля я уже цитировал - он написал то же самое, что и Гальдер, Гудериан и Манштейн. Но ведь и Риббентроп писал о том же: "Я со всей серьезностью заявил фюреру, что, по моему убеждению, ожидать нападения со стороны Сталина нельзя. Я предостерегал фюрера от каких-либо превентивных действий против России... Фюрер вновь высказал подозрение насчет возможности еврейского влияния на Сталина в Москве и, несмотря на все мои возражения, выражал решимость принять хотя бы военные меры предосторожности". (Иоахим фон Риббентроп, "Мемуары нацистского дипломата", стр. 232-233). Кстати и о Японии. Риббентроп пишет: "Летом 1941 г. я пытался склонить Японию к вступлению в войну против России... Фюрер отверг это мое мнение... Он заявил мне, что надеется справиться с Россией один и что было бы лучше, если Япония атакует британские владения". (Там же, стр. 250-251). То есть "Ах, оставьте, Риббентроп! Не верьте пропаганде доктора Геббельса. Нет никакой "русской угрозы". Зачем делиться с японцами лаврами? За пару недель сами справимся".
      А еще оказывается, что ту самую аналитическую записку, о которой писал в мемуарах Кейтель, они с Риббентропом вместе готовили. Они об этом оба пишут, как изо всех сил отговаривали Гитлера воевать с СССР, пытались доказать, что не такой Советский Союз слабый, как думает "великий фюрер"! Гитлер им не поверил. Он их отчитал и напал на СССР. Кто же мог ожидать, что сопротивление Красной Армии окажется "неожиданно сильным"?!
      22 июня 1941 года Гитлер, действительно, обратился к германскому народу и объявил, что война против Советского Союза вынужденная, превентивная, ради спасения Германии от неизбежной советской агрессии. Правда, по свидетельству Варлимонта, еще в июле Гитлер заявил казненному "за правду" Йодлю, что решил "раз и навсегда" избавить мир от большевизма. И даже пояснил, почему собирается начать приготовления прямо сейчас: "Фюрер боится, что после победы над Англией настроение германского народа не позволит ему начать войну с Россией". (Лен Дейтон, "Вторая мировая: ошибки, промахи, потери", стр. 490-491).
      А 21 июня, то есть накануне своего обращения к немецкому народу, Гитлер направил письмо своему другу - итальянскому дуче Бенито Муссолини. В письме Гитлер был гораздо откровенней. Начал он с того, что "дальнейшее выжидание приведет самое позднее в этом или в следующем году к гибельным, последствиям". Еще Гитлер писал о том, что Англия, как всегда, уже практически "проиграла эту войну" и надеется только на СССР и США. Но он, Гитлер, собирается разгромить Англию на ее собственных островах и обязательно сделает это, "если, не говоря о всех прочих предпосылках, буду по меньшей мере застрахован от внезапного нападения с Востока или даже от угрозы такого нападения". ("СССР - ГЕРМАНИЯ 1939-1941". Документы и материалы, т. 2, стр. 170-173). Так что на Советский Союз Гитлер решил напасть на всякий случай - просто подстраховаться.
      Заключение
      1.
      С "концепциями" Резуна-Суворова спорили много. После "Ледокола" каждая его очередная книжка чуть не наполовину состоит из ответов на замечания оппонентов. Как отвечает Суворов, я уже показал в главе про "особенности" суворовского метода на примере того, сколько вранья умудрился накрутить Суворов вокруг одной только цитаты из "Мифа "Ледокола" Габриэля Городецкого.
      Мне кажется, что главная ошибка всех, кто вступал в дискуссию с господином Владимиром Резуном, заключается в том, что они до сих пор пытаются спорить с ним, как с ученым, как с историком, в конце концов, просто как с порядочным человеком. А Резун-Суворов не является ни первым, ни вторым, ни, особенно, третьим. Ему не надо рассказывать, что в тридцатых-сороковых годах прошлого века происходило в СССР, в Европе и в мире. Он и сам прекрасно это знает. Когда я работал над этой книжкой, то просто поражался - у Суворова ссылки на многих из авторов, которых читал и я. Он штудировал и мемуары Манштейна и Риббентропа, и дневники Геббельса и Гальдера, и "Застольные беседы" Гитлера. Суворов любит цитировать Базила Лиддел Гарта. Поверьте, его не в чем убеждать, он и так все знает. Об этом свидетельствует все построение его книг - он все время обещает доказать одни вещи, а рассказывает совершенно о других. Суворов навязывает своим оппонентам совершенно бессмысленную дискуссию по своим правилам. Он гордо заявляет: "Я разработал для себя систему и готов перед телевизионной камерой, перед миллионами зрителей отвечать на вопросы типа: ну-ка, кто был правее 3-го стрелкового батальона 142-го стрелкового полка 5-й Витебской Краснознаменной имени Чехословацкого пролетариата стрелковой дивизии 16-го стрелкового корпуса 11-й армии? Немного подумав, постараюсь ответить: правее был 3-й стрелковый батальон 328-го стрелкового полка 48-й имени Калинина стрелковой дивизии 11-го стрелкового корпуса 8-й армии". (Суворов, "Последняя республика", глава "Про 38-тонные танки"). Я охотно верю, что Владимир-Виктор Резун-Суворов знает ответы и на куда более заковыристые вопросы. Однако расположение "Витебской Краснознаменной имени Чехословацкого пролетариата стрелковой дивизии" НЕ ИМЕЕТ АБСОЛЮТНО НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ к тому, что он обещает доказать, - к тому, что Сталин бредил идеями "мировой революции" и развязал Вторую мировую войну; к тому, что Сталин "подарил" Гитлеру Германию, а потом всю Европу; к тому, что Советский Союз собирался завоевать весь Евроазиатский континент и ко всем остальным суворовским измышлениям. Во всех своих книгах он реально, а не на словах доказывает один и тот же факт: правительство Советского Союза, в отличие от польского, британского и французского, сознавало всю опасность надвигающейся войны и готовилось к ней. Для этого "великого открытия" вовсе не надо было сочинять почти полдюжины "сенсационных" книг. Это "открытие" автоматически вытекает из результатов страшной войны. Потому что, если бы Советский Союз к ней не готовился, то проиграл бы - как Польша и как Франция. А наш народ сумел выстоять после страшных поражений первых месяцев и - победить. И вот Суворов начинает свою "ледокольную эпопею" с того, что гордо заявляет: "Я замахнулся на самое святое, что есть у нашего народа, я замахнулся на единственную святыню, которая у народа осталась, - на память о Войне". Суворов не зря сравнивает себя с "палачом, вышибающим табуретку". Сходство у них одно, но принципиально важное - обоим нет дела до ПРАВДЫ. Оба просто зарабатывают деньги.
      2.
      Виктор Суворов начал свою литературную деятельность на излете "холодной войны", как один из последних антисоветских "проектов". Потом война закончилась, проект в целом закрылся, а господин Суворов - остался. Как быть этому человеку-проекту? Ведь ему уже понравилось быть известным, популярным, "раскрученным". Он кушать хочет, в конце концов. Вот так он и пишет свои книжки. Ему не до поиска исторической истины, ему главное, чтобы получше раскупалось. А обычные истины сейчас не в ходу. Сейчас в моде эпатаж. Очень странно, что еще никто не обратил внимание на сходство писателя Суворова с политиками типа Владимира Жириновского и Натальи Витренко. У них есть даже общий любимый "технологический" прием. Точно так же, как Жириновский в качестве главного аргумента вопит: "Я - юрист!" (а Витренко, соответственно: "Я - экономист!"), так и Суворов любит подчеркивать, что он - разведчик. Не какой-нибудь, а настоящий кадровый - выпускник Академии. И, что характерно, во всех трех случаях это "ноу-хау" не имеет никакого отношения к нынешней деятельности. Но это так, к слову.
      Сегодня бал на рынке правит эпатаж. Вот Суворов и старается соответствовать. А сейчас даже подлинными разоблачениями сталинских изуверств никого не удивишь. Приходится додумывать. В последнем суворовском "Самоубийстве" Иосиф Сталин предстает уже не просто расчетливым, циничным и совершенно безжалостным политиком (каким он и был на самом деле), а каким-то супер-монстром, гением злодейства. Если верить Суворову, то перед Иосифом Виссарионовичем трепетали и английские, и французские судьи Нюрнбергского трибунала, и президент США Франклин Делано Рузвельт. И вообще - еще бы чуть-чуть, и весь мир под гусеницами советских сверхтяжелых танков превратился бы в один большой Союз Советских Республик. Наверное, так суворовские книжки лучше расходятся. А для полноты впечатления Суворов добавляет Сталину еще и супер-злодейства: это Сталин "спровоцировал" миролюбивого Гитлера начать "превентивную" войну против СССР, а еще раньше Сталин "подарил" Гитлеру Европу и организовал мировую войну, и, наконец, именно Сталин привел к власти самого Адольфа Гитлера - "Ледокол революции". На последнем суворовском "изобретении" я, напоследок, остановлюсь чуть подробнее. Потому что вся гипотеза про "Ледокол" - это такое наглое вранье, по сравнению с которым все предыдущие враки совершенно меркнут.
      3.
      Как Сталин привел Гитлера к власти, Суворов описывает довольно подробно. С цифрами. Выглядит это так. "На выборах 1933 года Гитлер получил 43% голосов, социал-демократы и коммунисты - 49%. Но Тельман не пожелал выступить с социал-демократами единым блоком. Поэтому победил Гитлер". ("Последняя республика", стр. 112-115).
      Про такую арифметику еще Марк Твен писал: "Он оперировал цифрами - это очень хорошо. Он пользовался формулой "дважды два четырнадцать, из десяти вычесть два будет тридцать пять". Цифры действуют неотразимо, с их помощью всегда можно убедить образованную публику". Вот так же "убедительно" считает и Суворов. Он, как и во многих других случаях, применяет свой излюбленный прием - использование старых советских формул. Еще в школе нас учили - если бы социал-демократы объединились с коммунистами, то Гитлер бы не прошел. Суворов говорит то же самое, только меняет местами слова - если бы коммунисты объединились с социал-демократами... На самом деле, неверно и то, и другое. С той разницей, что уровень обобщения, приемлемый для школьного учебника, совершенно недопустим в научном исследовании. В своем описании политической ситуации в Германии в 1932-33 гг. Суворов занимается даже не передергиванием фактов, а привычно нагло врет. В его изложении начисто отсутствуют все политические силы, кроме нацистов, социал-демократов и коммунистов. Суворов "забыл" весьма влиятельную католическую партию "Центр", он "забыл" партию традиционных националистов, но самое важное: он начисто "забыл" упомянуть ключевую фигуру дофашистской Германии - бывшего кайзеровского фельдмаршала Гинденбурга.
      Результаты выборов в Рейхстаг 5 марта 1933 г. выглядели совершенно иначе, чем это излагает завравшийся Суворов. Расклад был такой: Национал-социалисты - 17.277.180 миллионов голосов (44%); Социал-демократы 7.181 629; Коммунисты - 4.848.058; "Центр" 4.422.900; Националисты 3.136.760. (Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1, стр. 231-232).
      Суворов верно описывает опасное положение НСДАП в 1932 году, когда партия распадалась на глазах, стремительно приближаясь к долговой яме. И ей действительно помогли. Но не коммунисты и не Сталин. Франц фон Папен, уволенный с поста канцлера, затеял интригу против переигравшего его Шлейхера и включил Гитлера в свою игру. 4 января 1933 года в доме кельнского банкира Курта фон Шредера состоялась встреча Гитлера с фон Папеном, где и было ко взаимному удовольствию достигнуто соглашение: Гитлер согласился возглавить "коалиционное" правительство (националисты плюс нацисты), а группа поддержавших Папена финансистов взяла на себя долги НСДАП. Уже 16 января Геббельс отметил в дневнике - финансовое положение партии "коренным образом улучшилось". (Там же, стр. 213-215).
      Надо отдать должное престарелому президенту - почти год он упорно сопротивлялся многочисленным ходатаям за Гитлера. Свое впечатление от личной встречи (в августе 1932 г.) фельдмаршал выразил очень точно, заявив, что "ввиду напряженного положения, он не может с чистой совестью рисковать передачей власти новой партии, каковой является партия национал-социалистов, которая не располагает большинством и которая так нетерпима, криклива и недисциплинированна". (Там же, стр. 202-203). Однако президент был стар, а за то, что Гитлер будет "ручным", ручались влиятельнейшие германские промышленники и финансисты, личный друг Гинденбурга Франц фон Папен, а также собственный сын фельдмаршала Оскар. Ни Тельман, ни Сталин за Гитлера перед Гинденбургом не ходатайствовали.
      Гинденбург назначил Гитлера канцлером 30 января 1933 года. А всю полноту власти Гитлер получил 23 марта - после поджога Рейхстага, когда новоизбранный парламент проголосовал за "Закон о ликвидации бедственного положения народа и государства". Закон предусматривал передачу правительству ключевых полномочий законодательных функций, контроля за бюджетом, утверждения договоров с иностранными государствами и право внесения поправок в конституцию. Предусматривалось, что законы, принимаемые кабинетом, разрабатываются канцлером и "могут допускать отклонения от конституции". Основные положения "Закона о ликвидации..." очень совпадают с "народной инициативой", реализованной в Украине в марте 2000 года, хотя Гитлер и обошелся без фальсифицированного референдума. Он решил проблему проще депутатов, которые могли бы проголосовать "против" (коммунистов и социал-демократов), просто не пустили в зал заседаний. За "Закон о ликвидации..." проголосовали нацисты, националисты и "Центр". Так начинался Третий рейх.
      4.
      23 мая 1941 года, за месяц до нападения Германии на СССР, Геббельс сделал в дневнике запись: "Россия разлетится вдребезги, как запал. А наша пропаганда сработает мастерски". (Йозеф Геббельс, "Из дневников. Октябрь 1939 г. - май 1941 г.", цит. по "Откровения и признания"). То-то порадовался бы хромой черт, если бы увидел, как его "мастерскую пропаганду" уже в новом тысячелетии несет по миру бывший советский гражданин Владимир Резун, ставший на гостеприимной британской земле писателем Виктором Суворовым... Геббельс бы им, наверное, гордился. А уж за изобретение про то, что именно Сталин привел Гитлера к власти, Геббельс наверняка признал бы Суворова своим самым лучшим учеником.
      Послесловие
      Наш народ по праву гордится тем, что именно советский солдат сломал хребет фашистскому зверю, определив демократическое развитие европейских государств, в т.ч. Германии. Народ в своем сердце с заглавной буквы прописал: Великая Отечественная война. А победа в ней, это и нас, нынешних, Великая Победа.
      Недавно я видел, как идут восстановительные работы на мемориале в Трептов-парке. Их проводит муниципальная власть Берлина. Дети искупают моральную вину отцов, уважая память о солдате и народе, понесшем неисчислимые жертвы во имя жизни.
      Они - погибшие, ушедшие и оставшиеся в живых - сами по себе и как представители своего народа - неподсудные и неотделимые от Победы. Такое чувство сохраняется у моего поколения - детей войны. Его мы обязаны воспитать у своих детей и внуков. Ибо есть истины, посягать на которые не позволено никому.
      Противодействуя мутному валу лжи и клеветы, Социалистическая партия Украины поддержала издание этой книги, которая убедительно развенчивает писания одного из отступников, зарабатывающего на глумлении над святыми могилами. Такие, как он, пытаются украсть у нас Великую Победу. Недалеко от него ушли и те, кто, торгуя совестью, предает память своих отцов. Защитим эту память - защитим себя, нашу историю и наше будущее.
      Эта книга - скромный вклад в отстаивание правды. Сердечное спасибо Валерию Зайцеву за блестящую работу.
      Александр Мороз,
      председатель Социалистической партии Украины