Справка 16/3. Тема “ЗНАК” Расшифровка аудиозаписи – лейтенант Дроздова О. Е.

…один, один, два… Кажется, включилось, спасибо, Анна… Детка, будь любезна, оставь меня одного… Нет, ненадолго, я позову… Э-э-э… Здравствуйте, дорогой мой генерал! Во-первых, извините старика за то, что отвечаю вам в устной, так сказать, форме… гм-м… но вы сами виноваты, ибо категорическое требование никого более не посвящать в суть вопроса просто-напросто вынудило меня взять в руки диктофон! Машинописью я, к сожалению, владею плохо, а мой почерк способна распознавать лишь референт Аннушка, и вряд ли кто-либо из ваших, ха, шифровальщиков в силах Анюту в этом деле заменить, да-с!.. М-да, это во-первых, а во-вторых, генерал, пользуясь оказией, спешу поблагодарить вас за месячной давности поздравления по случаю моего дня рождения. Приятно, что не забываете старика. Пусть и не вы лично, никаких обид и ерничания, я все понимаю… пусть и не вы лично сочиняли поздравительный текст, а ваши… ваши адъютанты, все равно отрадно… Только вот что, генерал… не сердитесь, однако текстовка давешней поздравительной телеграммы архиидиотская! Кто ж, сами посудите, желает долгих лет на девяносто шестой день рождения, а? В девяносто шесть, голубчик вы мой, само выражение “день рождения” звучит несколько… гм-м… абсурдно, что ли… Долгих лет впереди у меня нет, и… и я никогда не был почетным профессором Оксфорда, это звание ваши… гм-м… ваши адъютанты сгоряча приписали к моим многочисленным титулам… Впрочем, довольно о пустяках! Посмотрел я присланные вами бумаги, милейший. Пролистал… весьма, знаете ли, интригующе, должен вам доложить. Весьма! Ваш феномен… то есть, разумеется, не ваш лично, а… интересующий вас феномен, вообразите – сподвигнул старика засесть за компьютер и запустить состряпанную на досуге одним моим аспирантом презабавнейшую программку. Представьте, молодой человек ввел в машину все предсказания касательно третьего тысячелетия, каковые ему удалось разыскать, от всевозможных, ха, пророков и кликуш, вплоть до ученых и столпов культуры… Да-с! Презабавнейшая программа получилась, я вам доложу. Мне даже не пришлось придумывать ключевое слово для поиска. Набрал предложенный вами термин “ЗНАК” и… одну секундочку, возьму листок, прочитаю распечатку… где же… сейчас… Ага! Вот… Цитирую: “ЗНАК появится на небе, и ЗНАК появится на земле, тогда хищник оплатит свой долг”… И знаете, кто это сказал? В смысле предсказал? Ни за что не догадаетесь! Я процитировал вам пророчество Григория Ефимовича Распутина, собственной персоной!.. Каково, а?! “ЗНАК появится на небе”, а?! В ваших бумагах я нашел справку, сообщающую, что ЗНАК якобы проявился на фоне звездного неба. Где-то в Бразилии, во время, кажется, всемирного съезда придурков, именующих себя “уфологами”… Да-с … “и ЗНАК появится на земле…” И его, этот самый ЗНАК, умудрились сфотографировать! Таким образом он появился на земле – фотографию ЗНАКА растиражировала сначала желтая пресса, вслед за ней и серьезные информационные агентства удосужились… Хотя к чему это я принялся пересказывать то, о чем вам известно гораздо лучше меня?.. Извините великодушно! Годы берут свое, становлюсь излишне многословен и, ха, подчас, наверное, глупо смешон, да-с!.. Итак, по поводу свойств феномена… Нет! Еще два слова о появлении в небе знамения! Вы, уверен, и без меня прекрасно понимаете, что, скажем, при помощи лазерной светотехники спроецировать в пространстве плоскую светящуюся фигуру не составляет труда… Это так, реплика на всякий случай. Анализировать историю события не в моей компетенции… Теперь по поводу свойств… Они поразительны! Однако… однако лишь на первый взгляд. Все, что понаписали мои коллеги в погонах про неэвклидову геометрию, – чушь собачья! По-настоящему интересны и самоценны лишь выявленные эмпирическим путем соотношения масс и скоростей… Но! Главное; наиглавнейшее и основополагающее “НО” – феномен наблюдается лишь по отношению к биологическому объекту, и не всякому, а только по отношению к человеку – вот в чем соль!.. Я поражен и взбешен, голубчик! Неужели без консультации со мной нельзя было самим догадаться и привлечь к экспериментам специалистов по акупунктуре?! Ежели нет, то мое категорическое заключение – это немедленно, слышите, не-мед-лен-но необходимо сделать, и как можно скорей!.. А ежели подобные специалисты привлекались, но мне, по каким-то соображениям, не представлены результаты их опытов, то… то… Чего ж тогда вы от меня хотите-то, а? Милейший?!. Желаете ради забавы протестировать старого хрыча на предмет общей эрудированности? Ха! Что ж, извольте!.. Гм-м… Помнится, в одна тысяча девятьсот восемьдесят… В общем, в конце восьмидесятых годов прошлого столетия мой племянник увлекся модными в ту пору восточными единоборствами. Ажиотажно модными, заметьте… В составе какой-то спортивной делегации племяш ездил в Китай. Припасть к истокам, так сказать. Приезжает и с восторгом мне рассказывает: дядя, говорит, китайцы божились, дескать, за очень большие деньги готовят для арабских шейхов телохранителей, которых не берет пуля!.. А?! Как я вас, а?! Не в бровь, а в глаз, что называется. Да?.. Уж никак не мне и никак не вам рассказывать о… Погодите, погодите… Знаете, о чем я сейчас подумал? Быть может, обращаясь ко мне за консультацией, вы как раз и надеялись, что… что про экстраординарные достижения мастеров у-шу я слыхом не слыхивал?.. Ну да! Конечно! Ах я, старый осел! Кто бы мог подумать, что эрудиция апологета точных наук выходит за узкопрофессиональные рамки, да?.. Ох, как же я вас подвел-то! Ведь все прочие эксперты, поди ж ты, криком кричали про биополя и иже с ними! И, нате вам, и я туда же! В ту же дуду… Извините, мой генерал, ежели разочаровал. Каюсь… А теперь серьезно. Знаете, генерал, что по-настоящему меня встревожило?.. Статистика! Да-с! Именно статистика. Позвольте спросить: откуда она вообще взялась, эта самая статистика?.. Феномен периодически отсутствует, как здесь написано: “ЗНАК не срабатывает в двух случаях из десяти”… Идиотская формулировка – “не срабатывает”!.. Неужели проводились эксперименты над людьми?! Впрочем, не удивлюсь, ежели так. Доводилось прочесть в свое время опусы, подписанные фамилией… э-э-э… Суворов, если не ошибаюсь… Читал, как сотрудники НКВД отрабатывали приемы рукопашной схватки на так называемых “куклах”… Да-с! Приемы рукопашной схватки… А минуту назад я поминал всуе восточные единоборства!.. М-да… Все это вновь становится архиактуальным, но… но лишь на первый взгляд, мой генерал! Лишь в первом приближении. Однако особенно резвые политиканы способны раздуть из феномена ЗНАКА бог весть что и под старым, много старше даже меня, лозунгом “Цель оправдывает средства” учинить нечто… нечто непотребное, нечто из ряда вон! Ни в коем случае, вы слышите? Ни в коем случае ЗНАК не должен стать СИМВОЛОМ радикальных, я подчеркиваю – радикальных, перемен в обществе! Я настаиваю – ежели немного вдуматься, то становится абсолютно очевидным, что даже в случае повсеместного… то есть поголовного… гм-м… поголовного распространения феномена ничего уж такого особенного само собой с обществом не произойдет!.. Впрочем, я залез совершенно не в свою епархию. Извините. Простите старика за болтливость и за мысли, что называется, “растекающиеся по древу”, за поток сознания, фиксируемый магнитофонной пленкой… Единственное, о чем вас сердечно прошу, – не порите горячки, генерал. Надобно все вдумчиво взвесить и сто раз отмерить, прежде чем единожды отрезать. Да-с!.. Э-э-э… Вот и все, пожалуй… Мои поклоны супруге и детишкам. Прощайте, генерал… Ха! Вежливость требует закончить словосочетанием “до свидания”, но в моем возрасте уместнее на всякий случай сказать “прощайте”… Все… Ай!.. Фу-ты, ну-ты!.. Как же он отключается-то, этот диктофон, а?.. Аня! Анюта! Поди сюда, никак не могу отчего-то магнитофон вык…

Набор текста – лейтенант Дроздова О.Е.

Синтаксис, пунктуация, выделения в тексте, – ст. лейтенант Козловский И.И.

Оригинальная аудиозапись прилагается.

Глава 1

ИСХОД

Женщина проснулась первой. Ее раскосые глаза вдруг открылись, шея вытянулась, женщина прислушалась к шуму леса за бревенчатой стеной хижины, сбросила с себя лосиную шкуру, служившую им одеялом, и резво соскочила с низкого топчана.

Открыл глаза и мужчина. Сморгнул. Повернул голову, посмотрел на женщину с немым вопросом. Она быстро, но без суеты одевалась, совершенно не обращая на него внимания, будто находилась в избушке одна. Она всегда так себя вела. Абсолютно независимо. С тех самых пор, как полтора года назад поселилась рядом с мужчиной. Да, “рядом” – подходящее слово. Не “вместе”, а именно “рядом”. Однажды он вернулся из лесу и застал ее на крылечке. Низкорослая, широкая в кости смуглая женщина сидела на ступеньках крыльца и курила длинную самодельную трубку. При ней не было никаких вещей, кроме этой трубки, кисета с табаком и зажигалки “Zippo”. В ее одеждах причудливо сочеталось тряпье бомжихи с деталями национального одеяния то ли якутов, то ли тунгусов. И тогда, при первой встрече, и позже она молчала. За прошедшие полтора года он вообще один-единственный раз слышал, как женщина разговаривает. Однажды во сне она залопотала на каком-то непонятном гортанном наречии. Они спали вместе. Ели вместе, вместе добывали пищу, хлопотали по дому. Но при этом женщина всегда относилась к мужчине, как бывалый охотник к своей собаке. Без лишних эмоций и интереса. За исключением, пожалуй, тех редких ночей, когда у женщины возникало желание к совокуплению. Бывало, как и сегодня, женщина, проснувшись первой, деловито одевалась и уходила. И пропадала на день, два, а то и на неделю. Куда она исчезала, мужчина не знал. Как-то попробовал идти за ней следом, но, заметив попутчика, женщина остановилась и стояла до тех пор, пока он не повернул обратно, к хижине. Подобные исчезновения женщины зачастую находились в прямой зависимости от наполненности ее кисета табаком. А вот бензин в зажигалке не иссякал, но где женщина его прятала и каковы были стратегические запасы горючего, за восемнадцать месяцев совместного проживания мужчина так и не выяснил. И вчера вечером фитилек зажигалки задорно горел. И кисет с табаком был на две трети полон. Однако утром, ранним-ранним утром, женщина, неожиданно проснувшись, спешно засобиралась уходить. И такое тоже случалось. Гораздо реже, чем походы за табаком, но уже случалось. Женщина умела непостижимым для сожителя образом улавливать флюиды опасности. От опасности она уходила. В буквальном смысле. Растворялась в зелени леса, исчезала, сливалась с тайгой, словно лешачиха из сказки.

Полностью одевшись, сунув широкие стопы в видавшие виды кирзачи, женщина выскользнула за дверь, так и не удосужившись хотя бы раз, хотя бы мельком взглянуть на сожителя. Мужчина глубоко вздохнул. Задержал дыхание, весь обратился в слух. Услышал, как скрипнули ступеньки крыльца, как всхлипнула земля, придавленная подошвой кирзового сапога. И более ничего. Ничего особенного. За бревенчатой стеной обычный легкий утренний бриз лесного океана, именуемого тайгой. Те же звуки, что и всегда на восходе солнца, в час, когда ночные твари уже залегли в норы, а дневные только-только проснулись, когда свежа роса, и воздух хрустально чист, и над болотом тает белый саван тумана, а смола на седых стволах похожа на янтарь. Мужчина помнил, что в этот час даже в городе бетонные коробки домов иногда кажутся красивыми. Даже если на них смотришь сквозь тюремную решетку.

Медленно выдохнув распирающий грудь воздух, мужчина протер глаза кулаками, потянулся всем телом и нехотя слез с топчана, с мягкой медвежьей шкуры, заменявшей матрац. Мужчина был высок, худощав и жилист. Под дубленой кожей перекатывались тугие сплетения мышц. Обветренное лицо до глаз заросло густой черной бородой. Лоб высокий, перечеркнутый тремя глубокими бороздками морщин. Жесткие, прямые волосы зачесаны назад и собраны на затылке, заплетены в толстую косу. Кончик косы щекочет кожу между лопатками. Мужчина передернул плечами, тряхнул головой, прогоняя остатки сонливости, и подошел к лавке, что притулилась подле стены впритык к топчану. На лавке лежала его одежда. Штаны из тщательно выделанной мягкой кожи, удобные и ладные, несмотря на то что шились костяной иглой и тянула та игла отнюдь не нитку. Рядом со штанами валялась увесистая меховая безрукавка, сработанная из одного куска шкуры, вообще без всяких швов, а под лавкой нашлась и обувка. Лыковые лапоточки. Вместо портянок заячьи шкурки, вместо веревок-завязок тонкие, витые кожаные шнурки.

Мужчина оделся, быстро и привычно подвязал лапотки. Привычным движением перебросил косу с голой спины поверх мохнатой безрукавки. Подошел к простецкому столу о четырех ножках посередине квадратного помещения с бревенчатыми стенами. Лучик света, заглянувший в малюсенькое оконце-бойницу, как луч прожектора, освещал гладкие доски столешницы. Посередине стола лежал армейского образца штык-нож в стандартных ножнах, притороченных к солдатскому ремешку с медной пряжкой. Мужчина подхватил ремень, застегнул пряжку, чуть сдвинул ножны ближе к правому боку и нагнулся к стоявшей с краю алюминиевой миске. Зачерпнул ладонями остро пахнущей травами жидкости из миски, плеснул вязкой зеленой жижи на грудь, растер руки, плечи, увлажнил лицо. Все, теперь можно выходить на свежий воздух. Запах настоя по крайней мере до полудня будет отпугивать кровососущих насекомых. Рукоятка ножа под рукой, и алчущие людской крови животные в случае чего получат достойный отпор. Вот только вряд ли узкоглазую женщину напугало животное. Четвероногих она никогда не боялась, иное дело двуногих.

Рядом с дверным косяком, прислонившись к стене, ожидал хозяина неоднократно испытанный в деле короткий, отменно сбалансированный дротик с наконечником из пожелтевшей кости. Гораздо тяжелее, чем костяная игла, наконечник был не менее острым и при этом на редкость прочным. На его изготовление ушло множество вечеров, подчас переходящих в бессонные ночи. Три предыдущие костяные заготовки предательски ломались, как назло, уже в завершающей стадии работы. Зато последняя попытка увенчалась настоящим успехом. День, когда наконечник для дротика был окончательно готов, стал для мужчины, пожалуй, самым радостным и памятным за все годы жизни в лесу. За долгих четыре года.

Левой рукой толкнув дверь, правой мужчина взялся за древко оружия. И, ощутив приятную тяжесть дротика, невольно улыбнулся, прошептал: “Здравствуй, друг, с добрым утром. Хотя утро для нас с тобой, Острый, сегодня, скорее всего, выдалось совсем не доброе. Ну да ничего, сдюжим. Правда, Острый?” Чтобы не забыть язык людей, мужчина иногда разговаривал с оружием, иногда говорил с безмолвной женщиной, а случалось, беседовал и с волками.

Волки ждали его за порогом. Как только мужчина спустился с крыльца, он сразу же заметил две серые тени, мелькнувшие меж стволами деревьев. С парой волков он “познакомился” за полгода до появления женщины. Охотничьи угодья серых располагались рядом с его участком. Хищники в лесу делят территорию с большей тщательностью, чем люди разделяют государства границами. И хищники свои территории метят.

Приспустив штаны, мужчина помочился. Дал понять друзьям-соседям, что он по-прежнему здесь, возле хижины, главный и, если что, готов к драке. Хотя сегодня обычным ритуалом можно было бы и пренебречь. Время выяснения отношений с волками далеко в прошлом. Сегодня они пришли, скорее, просить о помощи, чем ради чего бы то ни было еще. Одинокая, бездетная (да, и с животными такое случается) пара волков ощутимо нервничала. Матерый самец перебегал от дерева к дереву на пределе допустимого звериной вежливостью расстояния. Более мелкая самка держалась чуть дальше, но демонстрировала беспокойство куда выразительнее самца. Нет-нет, да и замирала самочка на открытом пространстве, ловя взгляд человека ярко-желтыми зрачками.

– Да знаю я! Знаю! – крикнул мужчина. – Не переживайте, ребята. Мы их напугаем, и они уйдут. А в случае чего отобьемся, не впервой.

Да уж, не впервой. В последний раз двуногие появлялись весной. Как раз только сошел снег, и в одно прекрасное, солнечное утро женщина, как и сегодня, молча ушла в никуда, а волки встретили мужчину на выходе из избушки. Точно так же, как сейчас. В то чудесное весеннее утро двуногие опять шли через болото. Почему “опять”? А потому что и до того, минувшей зимой, и еще раньше, прошлой осенью, и год, и два года назад люди все время пытались пройти через болото. И сам он, нынешний хозяин избушки, обрел крышу над головой нечаянно и негаданно, едва не погибнув в болотах. Ну, да речь не об этом. Прошлой осенью и позапрошлым летом люди совершенно случайно забредали в гнилые топи. А вот две группы последних визитеров, зимние и весенние, совершенно точно рисковали жизнями ради встречи с ним, Робинзоном тайги, другом волков, сожителем местной женщины. Ну почему людям всегда и всего мало? Кому и, главное, зачем приспичило искать в зеленой вселенной Тайги одинокого отшельника? Кому там неймется в племени отщепенцев? Чего им надо? Живет себе человек отшельником, никого не трогая, и вы его не трогайте, а то… А то пожалеете, ох пожалеете…

Деревья подступали вплотную к избушке. К болотам вела едва заметная тропинка, петляющая меж живой колоннады. Мужчина вспомнил, как брел, не замечая никаких тропинок, весь мокрый, весь в тине, облепленный гнусом, непомерно усталый, брел и радовался, что выбрался из топи, что под ногами твердая земля. И вдруг увидел избушку. Почерневшую от времени хижину. Скособоченную, с просевшей крышей. Поначалу он не поверил своему счастью, решил, что глаза лгут. Подбежал к избушке, огладил влажными ладонями мшистый сруб, прижался щекой к неживому дереву. Он еще не знал, что внутри его ждут настоящие подарки судьбы – железный чайник, алюминиевая миска, кружка, ржавая консервная банка, полная гвоздей. И пошел дождик. Он спрятался под крышей, сквозь прорехи протекала вода, но он нашел железно-алюминиевые сокровища, нашел пристанище и был счастлив. То время сам для себя мужчина называл “временем без ножа”. Штык-нож в ножнах у него появился позже. Фабричное армейское оружие он приобрел в бою с первыми залетными соплеменниками. Они нападали, он защищался. Наверное, перейдя болото и случайно наткнувшись на уже неплохо обихоженную, уже заметно обжитую хижину, нападающие тоже ужасно обрадовались. Но их радость была радостью мародеров, их счастье – счастьем грабителей. Он убил двоих. У одного был штык-нож, что болтался сейчас у мужчины на поясе. Остальные четверо предпочли бегство. Назад к болотам. Пробрались ли обратно через топи? Наверное. А быть может, и сгинули в трясине. Неважно. Важно лишь то, что черепа двух первых пришельцев-агрессоров стали устрашающими знаками на границе твердой земли и болотного мха. Именно тогда трофейным ножом мужчина вырезал на дощечке надпись: “Стой! Дальше смерть! Поворачивай назад!”

Тропинка совсем потерялась в траве, которая по мере приближения к сырым низинам росла гуще и сочнее. Деревья, напротив, поредели. Деревца подлеска, как стайка подростков, группировались кучками, издали напоминая кусты. Бородатый мужчина с дротиком в руке и ножом на поясе замедлил шаг. Невидимая тропинка вела его под горку. Впереди открытое пространство, полянка с одиноко торчащей посередине засохшей корявой березой. Если сравнивать болото с морем (хотя бы с Саргассовым), то полянку справедливо сравнить с полуостровом. Лет через сто болото размягчит, а затем и поглотит узкий перешеек, соединяющий поляну с твердью земли, и она превратится в остров на границе болота. А лет через триста остров зарастет мхом, прогниет лужами, осока вытеснит траву, чахлые деревца источат корнями увлажненную землю, и поляна исчезнет совсем. Но пока она еще не сдалась и пока еще похожа на пришвартованный к берегу плотик с березой-мачтой. Минуя эту полянку, из болота не выбраться. Во всяком случае, даже зимой рискованно идти в обход. Может быть, и есть обходные пути через болота, более того – скорее всего, они, конечно же, есть, но далеко. Так далеко, что пробирающиеся теми путями люди не представляют ни опасности, ни интереса для хозяина затерявшейся в тайге избушки.

Когда до полянки-островка осталось всего ничего, шагов сто, мужчина остановился. Прислушался. Понюхал воздух. Низко присел и следующие пятьдесят три шага передвигался крадучись, то и дело останавливаясь, поглядывая по сторонам. Последние сорок семь метров мужчина предпочел не измерять ногами, а проползти…Сорок семь метров? Ха! Протяженность последнего участка пути крайне сложно поддается замерам, ибо его мужчина прополз на брюхе, зигзагом, от одного скопища молодых деревьев к другому, выбирая маршруты передвижений, сообразуясь с высотой травы. Полз по-пластунски, прячась в растительности от возможных досужих или заинтересованных взглядов пришлых собратьев по биологическому виду.

Аккурат на самом перешейке подрастали молоденькие, но уже кривенькие березки. Даже не деревца-подростки, а скорее, еще деревца-дети, болезненные, со слабенькими бледными листочками. Много, целая миниатюрная рощица на краю небольшого обрыва. Островок лежал как бы ступенькой ниже, и наблюдательный пункт, лучше березовой рощицы, невозможно было придумать. Медленно и аккуратно мужчина пробрался меж деревьев-прутиков, подполз к краешку обрыва-ступеньки, чуть-чуть раздвинул жирные травяные стебли костяным наконечником дротика, и поляна стала видна, что называется, как на ладони.

Под кривыми ветвями мертвого дерева, торчащего в центре поляны, прислонившись спиной к широкому стволу, сидел человек. Среднего роста и возраста тип, абсолютно лысый, с пегой, клочкастой бороденкой, в ношеной гимнастерке устаревшего образца без лычек и без погон, при “офицерском” ремне и в широченных галифе на босу ногу. Рядом сушились хромовые сапожки и хлопчатобумажные портянки. Если бы видимые участки голого тела – кисти рук, икры и стопы лысого – не были испещрены синюшными наколками, то более всего он походил бы на партизана времен Второй мировой. Однако татуировки красноречиво свидетельствовали – лысый прежде всего “блатной”. Притом со стажем. На варикозной голени тюремный шрифтовик наколол банальное “она устала”, на тыльной стороне ладошки правой руки аббревиатуру “СЛОН”, то бишь: “смерть легавым от ножей”, на левой ладони короткое и категорическое “сдачю”, и, само собой, фаланги всех без исключения пальцев обеих рук украшали чернильные перстни.

Голая макушка блатного упиралась в прибитую к стволу драгоценным гвоздем серую дощечку с резным предупреждением: “Стой! Дальше смерть! Поворачивай назад!” Лысый лениво отмахивался от назойливых комаров и демонстративно не обращал внимания на человеческие черепа, что были нанизаны на облезлые, куцые ветки над его головой. Два черепа с дырками в темечках, как две обглоданные косточки на гнутых шампурах.

Откуда-то со стороны болот прилетела сорока. Уселась на сучке подле одного из черепов. Не столько из желания найти что-нибудь вкусненькое, сколько из любопытства, засунула клюв в пустую глазницу. Лысый задрал подбородок, запустил пальцы в редкую растительность на тощей шее, почесал, поскреб ногтями кадык и, собрав губы трубочкой, громко свистнул. Перепуганная сорока сорвалась с сучка, замолотила крыльями по воздуху, ракетой устремилась прочь, подальше от странного существа, издающего непонятные звуки. Лысый обнажил два неполных ряда гнилых зубов, расплылся в глупой, слюнявой улыбке. Но улыбка на его некрасивом лице продержалась недолго. Птица еще не успела перелететь открытое пространство поляны, когда со стороны леса, будто в ответ на посвист блатного, завыли волки. В две глотки. Надрывно и протяжно. Лысый вздрогнул. По лицу блатного пробежала судорога животного страха, и довольная улыбочка мигом преобразилась в злобный оскал. Лысый встрепенулся, вытянулся, потом сгорбился, подтянул, колени к животу, перевалился на бок. Теперь он не сидел, расслабленно прислонившись, к стволу, а прятался за ним, весь напряженный, в любую секунду готовый к бегству или к драке.

– Шаман! – хрипло заорал лысый. – Шаман! Ты здесь?! Где ты?! Покажись! Я один, я без оружия! Шаман, выходи! Базар к тебе есть! Козлом буду, надо побазарить! Без подлянок!..

“Когда человек испуган, он прежде всего хватается за оружие, – думал притаившийся среди молодой лесной поросли мужчина с дротиком, внимательно наблюдая за блатным. – Или ищет поддержки у товарищей, ежели таковые имеются и страхуют его, прячутся где-то рядом. У лысого нет оружия и нет страховки. И правда, он пришел один, с голыми руками… Кого он называет Шаманом? Наверное, меня, кого же еще. Он пришел через болота, остановился на обозначенной мною границе и просит о разговоре… Ну, что ж, можно и поговорить. Отчего бы не поговорить. Поговорим”.

Взявшись за древко с острием на конце обеими руками, как положено браться за короткую палку перед рукопашной схваткой на ближней дистанции, мужчина, названный Шаманом, перекувырнулся через голову, клубком выкатился из своего зеленого укрытия, скатился с обрыва-ступеньки, оттолкнулся плоскими подошвами лаптей от ежика травы на полянке, распрямился, точно пружина, прыгнул вперед и вверх, приземлившись и мелко семеня ногами, пробежал шесть-семь метров, отделяющих его от ствола мертвой березы, и застыл в двух шагах от блатного, который только и успел, что заметить его появление и перевалиться на спину.

– Ты хотел поговорить? Говори. – “Шаман” бесстрастно глядел сверху вниз на лысого. Косматый, в мохнатой безрукавке, он походил сейчас на пса-волкодава, нависшего над облезлым котом-разбойником, замершим в оборонительной позе с четырьмя поджатыми лапами, пузом кверху.

– Ты… ты Шаман? – прошептал лысый, сглатывая слюну.

– Хочешь, зови меня Шаманом. Я не против. Шаман так Шаман. Мне без разницы.

– А меня Психом кличут, – произнес блатной чуть окрепшим голосом. – Кликуха такая – Псих…

– Я понял, – кивнул Шаман. – Расслабься, Псих. Не психуй. Я первым не нападаю. Будешь правильно себя вести, уйдешь живым.

Псих хотел что-то сказать, как-то ответить на скрытую, да что там скрытую, на откровенную угрозу в словах и в голосе Шамана, но передумал, промолчал. Вместо ответа Псих завозился на земле, уселся сначала на корточки, затем встал и, неуютно потоптавшись на одном месте, успокоился, наконец, в позе ноги на ширине плеч, руки по швам.

– Шаман, слышь… Эт самое… Если не в падлу тебе, скажи, откуда ты ваще взялся, а?

– Живу я здесь. – Шаман пристально посмотрел через плечо Психа в сторону болот. Псих перехватил его взгляд, понимающе улыбнулся.

– Один я, Шаман, падлой буду. Один притащился. Кореша на кочках пухнут в трех часах пути отсель, падлой буду… Не, Шаман, в натуре, скажи, а? Откудова ты здесь взялся, а?

– Я же сказал. Живу я здесь.

– Не здесь конкретно, а ваще в тайге, а?

– А ты сам-то как в тайгу попал, Псих?

– Я-то? – Псих оживился. – Я-то как все. Топтал зону в Мордовии, срок мотал, и бах – шухер. Всю зону ночью подняли, прошманали и этапом до ближайшей вэчэ, где бетонка с самолетами. Затолкали всех без разбора в транспортник, полдня, это самое, летели, значит, а как сели, глядь, другая вэчэ, в лесу, в тайге, значит, оттуда я щас и пришел. Неделя пути оттуда, от нас, до тебя.

– А дальше?

– Чего дальше?

– Ну, дальше, после того, как вас в лесу высадили, чего было?

– Чего? Солдатики с автоматами окружили, положили мордой в грязь. Кто башку поднял, тому пулю. Покамест мы лежали, служивые в самолет погрузились, и он улетел, сука. А мы остались. До нас еще два рейса было. Зэков в лес свезли немерено. Бетонка в тайге, это самое, ну, как ее, взлетно-посадочная полоса, казармы пустые, постройки разные пустые и никого, кроме зэков… Дык давно уже это самое было-то. Года четыре, как в тайге чалимся. Одни, значит, без колючки, без охраны, без присмотру… Тама, это самое, склады нашли. У военных, на складах, нашли жрачку. Тушенку, крупы немерено, но за два года все сожрали. Поначалу путево обустроились. Воры и все, которые в авторитете, в офицерских домиках. Мужики в казарме. Черти с петухами при котельной. Авторитеты пайки делили, мужики по хозяйству пахали, черти на подхвате…

– А козлы? – перебил Психа Шаман.

– Козлы? Козлов тоже на самолетах привезли. Были на этапе ссученные, а как же. Но, это самое, как просекли суки, что нас без кумовьев в тайге бросили, всем скопом в лес ломанули, не дожидаясь, пока их чмурить начнут…

Псих неожиданно запнулся. Замолчал. Посмотрел на Шамана с подозрением. В белесых глазах блатного блеснула злая искорка.

– Слышь, Шаман, я чо подумал, а может, ты из тех козлов, что в лес сдернули?

– Ну, и что, ежели так? – улыбнулся Шаман. – Вызовешь на правилок ответ держать, за то, что я, козел ссученный, когда-то снюхался с лагерной администрацией? Или сразу на перо посадишь? Или… ха! Или опустишь меня прямо здесь, под березкой?.. А если я вообще петух? Что тогда?

Псих засопел, опустил глаза. Вопрос, поставленный Шаманом, явно оказался для Психа неразрешимым. Помирать Психу не хотелось, но и нарушить табу, правила той жизни, по которой он жил, Псих не мог.

– Расслабься, деловой, – пожалел блатного Шаман. – Я не ссученный и не опущенный. И не мужик, и не авторитет. Я зэк, конечно, но я вообще без масти. Меня привезли самым первым самолетом. Тогда еще здесь солдатики кольцом стояли, собачки брехали, офицерье в матюгальники орало… Однако я убежал. “Соскочил”, как вы говорите… Живу теперь здесь. Не жалуюсь, но и гостей не очень-то жалую, уж извини.

– Обзовись, что не козел и не петух, – довольно агрессивно и в то же время с заметным облегчением потребовал Псих.

– Уу-ух, какой ты правильный-то у нас, оказывается, ах-ха-ха… – рассмеялся Шаман. – Ну, хорошо. Слушай… Ты Коржика знаешь?

– Как не знать. Вор в законе. В запрошлую зиму помер. От лихорадки.

– Жалко. А я надеялся, Коржик подтвердит, что в его камере, в Крестах, сидел арестант, подследственный по имени… Неважно, как меня звали в прошлой жизни.

– Дык у тя была первая ходка? – ожил, расцвел Псих.

– Угу, – кивнул Шаман. – Месяцев восемь сидел под следствием, дожидаясь суда. Так и не дождался. Погрузили в самолет и…

– Дык все ништяк, земля! Я тоже питерский. С Лиговки! Кресты – дом родной. Пивняк у Таврического сада знаешь?

– “Медведь”?

–Ну! В “Медведе” меня и замели в последний раз. На кармане взяли, мусора поганые!.. Я ж ваще-то так, не ахти какой блатной, я так – приблатненный, но Коржик – авторитет. Был. У него в камере, я знаю, никаких прописок, наездов не по делу. Держал порядок Коржик, царство ему небесное… Слышь, кент, а про тебя тама, – Псих ткнул пальцем себе за плечо, – тама, у нас, всякие страхи рассказывают! Говорят, ты из местных. Два раза в лесу местных видели, когда пытались на Большую Землю выбраться, и тебя, друг, в дикие записали…

– Погоди, Псих. Не части. Давай по порядку, раз уж у нас такой душевный разговор получается… Да расслабься ты. Ясно уже – не трону. Давай сядем вот сюда под дерево, на травку и поговорим обстоятельно, с толком. Давай?

– Говно вопрос! Я за этим-то и пришел, кореш. Садимся базары перетирать, все ништяк!

Они уселись на траву друг напротив друга, и из сбивчивого получасового рассказа Психа Шаман узнал то, что еще вчера вечером, еще сегодня утром его совершенно не интересовало, а сейчас вдруг остро захотелось узнать, понять, осмыслить.

Более четырех лет назад арестантов из питерских Крестов, осужденных с ростовской пересылки и зэков с одной из мордовских зон перевезли на самолетах в богом забытое место, бросили на территории покинутой военной части, затерявшейся в бескрайних просторах тайги. Наладив кое-какой быт, установив иерархию власти, бывшие тюремные, а теперь лесные авторитеты, разумеется, отсылали, по мере сил, хорошо снаряженные экспедиции на поиски путей к воле, к большим городам или, на худой конец, к обжитым местам. Безрезультатно. Военная часть с секретным аэродромом спряталась в дебрях тайги исключительно надежно. Никаких поселений в радиусе многих сотен километров поисковые экспедиции зэков не обнаружили. Да и немного их вернулось, поисковиков. Большинство сгинуло вслед за первой, стихийной, волной беглецов.

Слагались среди затерявшейся в лесу кучки людей мифы и легенды о Большой Земле, мол, она якобы рядом, совсем-совсем близко, но наиболее разумные лесные поселенцы понимали – мифы, они и есть мифы, а легенды те же сказки и к реальности имеют отношение более чем опосредованное.

Особенно много сказок о событиях в Большом мире сложилось после того, как в первую осень таежной ссылки одним хмурым, грозящим дождем утром в небе откуда ни возьмись появились два реактивных истребителя. Самолеты пронеслись низко-низко. Тот истребитель, что мчался сзади, дал залп по лидеру и промазал. Самолет-лидер круто взмыл вверх и исчез за облаками. Самолет-преследователь умчался вслед. И все. И снова тишина, пустота в небе. А в ночь после явления самолетов полыхнуло разноцветное зарево на северо-востоке, похожее на северное сияние. И переливалось всеми цветами радуги, медленно угасая до самого утра. Более никаких знамений ни в небе, ни на горизонте за четыре года никто не видел.

Попал в мифологию таежных поселенцев и Шаман. Присвоенная ему творцами апокрифов кличка говорит сама за себя. По легенде, злобный Белый Шаман знался с диким таежным народом, умел разговаривать с животными и сторожил несметные сокровища, рыжье-золото и брюлики-бриллианты. Казалось бы, к чему золото и драгоценные камни в дремучем лесу? Каши из них не сварить, оружия не изготовить. Ан нет! Даже самые закоренелые скептики и реалисты лелеяли надежду однажды вырваться из таежного плена. И как же сладко было воображать себя выходящим из леей к нормальному человеческому жилью с карманами, полными сокровищ.

Шаман, слушая легенду о самом себе, не сдержался, хмыкнул презрительно. О, люди, люди! Отчего бы вам, люди, не сочинить легенду про то, как страшный Шаман сторожит путь на Большую Землю? По крайней мере, такой вариант мифотворчества был бы логичен и понятен. Почему же, люди, вы все время грезите о богатстве?

Ответ на свое “почему” Шаман получил, дослушав до конца рассказ Психа.

Спустя год таежного заточения, после того как закончились запасы крупы и тушенки, соли и сахара, сухарей и медикаментов, случилась попытка революционного переворота. Восстали мужики, самая многочисленная и работоспособная каста тюремного общества. Верхушка иерархической пирамиды, уголовные авторитеты с примкнувшими к ним авторитетами бандитскими, жестоко подавили восставшие массы трудящихся. У блатных с бандюками нашлось секретное оружие. Оказалось, что в первые же ни после высадки, в каптерке, где валялись кучи устаревшего обмундирования, пронырливые бандитско-уголовные шестерки нашли пару-тройку автоматов Калашникова и с десяток рожков, полных патронов. Дабы усмирить революционеров, пришлось пожертвовать всем боезапасом, но “правящие круги” добились своего, устояли. На какое-то, довольно непродолжительное время в лесном обществе утвердился рабовладельческий строй. Затем его попытались сменить на некое подобие феодальных отношений, но социальный эксперимент потерпел фиаско, и, наконец, все вернулось к привычному :зэкам родоплеменному устройству, где функцию рода выполняли “кентовки” – землячества, а в роли племенных вождей выступали все те же авторитеты. Племя жило охотой и собирательством. Псевдоженщины-петухи разве что не рожали, в остальном заменяли желающим подруг. Мужики заботились о кормежке, урки и бандиты присматривали за порядком.

Между тем от общей истории маленького общества мало-помалу рассказ Психа перешел к частностям. А именно к частной жизни Психа и родной ему питерской “кентовки”. Мазу среди питерских качал некто по кличке Кот. Основной питерский не отличался богатырским здоровьем, зато славился острым умом и поистине дьявольской хитростью. “Точняк быть Коту паханом над всей кодлой, – уверял Шамана Псих, – кабы не простудился”. Пустяковый насморк потенциального всеобщего вождя скачкообразно перерос в тяжелую болезнь. Уже на смертном одре, уже наполовину в бреду, харкая кровью, Кот поведал двум своим приближенным, блатному Психу с Лиговки и бандюку Жоре с “гражданки”, как в первый же день пребывания в тайге, шмоная офицерские домики, нашел самое ценное из того, что вообще возможно было найти. Ценнее, говорил, огнестрельного оружия, ценнее, уверял, рыжья и брюликов, баб, жратвы, водки, наркоты. Кот нашел карту. Огромное, многократно сложенное полотнище, крупномасштабную карту местности. А на карте, в верхнем левом углу, обозначен черно-белым пунктиром железнодорожный путь! Путь к свободе от вековых деревьев вокруг, от необходимости жрать поджаренное на костре пресное мясо без хлеба, от сырых ночей, от лютых зим, от сводящего с ума гнуса. Путь в мир, который снится каждую ночь. Путь в мечту, которая за четыре года превратилась в несбыточную. Отчего Кот раньше не воспользовался картой, он не успел объяснить. Прохрипел просьбу: “Доберетесь до Питера, на Петроградскую зайдите, передайте…” К кому зайти, куда, по какому точному адресу и что передать, Псих с Жорой так и не узнали. Помер Кот, не договорив последней предсмертной просьбы…

– …а фишка в том, Шаман, что реальная дорога до железки одна. Через твое болото. Я сильно подозреваю, что слух за рыжье с брюликами и людоеда-Шамана Кот распустил самолично. Прогнал лажу про богатства, чтоб не родился слушок о Большой Земле за болотами. Верно кумекал Кот – счастье на счастье не бывает, и золотишко с камушками на пути к вольной волюшке лежать никак не могут, не согласно с этим самым людское сердечное понимание.

– Да ты, оказывается, лирик, – ухмыльнулся Шаман.

– Кто? – собрался обидеться Псих.

– Дед Пихто. Остынь, проехали. Я так понимаю, Псих, явился ты, храбрец отчаянный, ко мне на переговоры с просьбой пропустить тебя с корешами через мои земли, ага?

– Нема толпы, понтовался я. Мы, это самое, вдвоем сдернули. Я и Жорик. Он того, Жорик, в болоте припухает. На пару ползти с тобой базарить мы застремались. Кинули на пальцах, кому рисковать, мне и выпало… Рыло на рыло бухтеть, оно вернее, шухера для тебя меньше. Жорик тама, значит, шмотки мои со своими стережет, меня, значит, дожидается и… это самое… Слышь, Шаман, я гляжу, ты грамотный кореш, да еще и кентяра нам с Жоркой. Слышь, это самое, может, с нами двинешь, а? Земляк? Ну ты прикинь, втроем-то мы уже шобла, да? Айда, земеля. Рванули, а?

– Интересное предложение. – задумчиво произнес Шаман. – Очень интересное… Карту покажешь?

– А то! Слетаю за Жориком, познакомлю вас, глянешь на карту.

– Знаешь, чего? Давай тогда ты пока слетай за дружком, а я подумаю, лады?

– Говно вопрос!.. Слышь, Шаман, это самое, прости, не мое дело. Но… В натуре, у тя нема рыжья с брюликами или…

– Ну ты даешь, Псих! Сам же только что сказал: “Счастье на счастье не бывает”. Меня нашел, поговорили толком, живым остался, и нате вам – еще и сказочного богатства ему захотелось!

– Не, я так, к слову! Кот, он, знаешь, хитрющим был, мало ли… Без обид, Шаман, да?.. Это самое, не в падлу тебе, что я все Шаманом тя кличу? Может, обзовешься, или как?

– Или как. Окрестили за глаза Шаманом, им и зовите.

– Без претензий. Твое дело, кореш… Ну, я побежал?

– Сапоги надеть не забудь и беги. Я жду. Только учти, вздумаете с Жорой твоим фокусничать, не обессудь…

– Типун тебе на язык, Шаман! Какие фокусы, в натуре, земеля? Что ж мы, себе враги, в натуре!? А?

Глава 2

АРБАЛЕТЧИКИ

Жорик, и не в падлу те себя каждое утро мучить? – скривился Псих. – Смотреть на тебя больно, в натуре, бр-р-р…

– Пшел на хер, – беззлобно огрызнулся бугай Жора. – Больно, не гляди, я не девка, чтоб на меня пялиться.

Жора осторожно провел подушечкой большого пальца вдоль лезвия перочинного ножика, подумал немного, еще раз плюнул на брусок точильного камешка и, бжик-бжик, заелозил лезвием по огрызку-бруску.

– Это самое, Жор, дык и девок-то сколько лет не видали и когда еще, это самое, увидим. Чего ж, это самое, рожу-то скрести, а? На кой бриться-то каждое утро?

– Кто себя уважает, тот себя держит, – спокойно, в который уже раз пустился в объяснения Жорик. – Правильный пацан должен себя где хочешь правильно поставить и держать. По типу, реально себя держишь, и братва тебя уважает, а…

– Дык, Жора! – перебил Псих азартно. – Дык мы тебя и так уважаем, и небритым будем уважать! Скажи, Шаман, да?

Шаман ничего не ответил. Досужие споры, препирательства и скандалы представителей двух криминальных течений за полтора месяца совместного пути изрядно ему надоели. Шаман не спеша подкармливал сухими веточками притухший за ночь костерок и позевывал. Шаман и Жора проснулись недавно, а Псих дежурил у костра последнюю треть ночи и, как всегда, вместо того, чтобы поддерживать огонь, дремал. Костер практически угас, хорошо хоть угли окончательно не остыли. Конечно, добывать огонь трением дело при определенной сноровке не такое уж и хлопотное, однако долгое и нудное. А завтракать сырым мясом противно. Тем паче что вчера за весь день удалось подбить лишь пару костлявых, мелких птиц и пришлось заночевать почти на голодный желудок. Зато сегодня ночью в расставленные близ к стоянки силки угодили сразу две любопытные белки, и Шаману уже мерещились освежеванные, потрошеные тушки, коричневато-поджаристые, с корочкой, с хрустинкой.

– Слышь, Шаман, это самое, шамать скоро будем?

– Псих, блин! Фильтруй базар. Сам реально костер заспал и что-то еще возбухает, блин, на Шамана наезжает, фуфел, блин!

Жора аккуратно прижал лезвие перочинного ножика к щеке, сморщился, поскреб щетину, тяжело вздохнул, однако занятие свое продолжил.

– Слышь, Жорик, ты, это, на меня не капай, фраер, а то…

–Все! Хорош! – не выдержал, рявкнул Шаман. – Будет собачиться. Не пойму я тебя, Псих. Вроде бы и человек ты немолодой, жизнью битый, а как накатит на тебя, ведешь себя, ну честное слово, словно пацан. Принес бы лучше дровишек. Угольки свежие нужны, чтоб мясо запеклось.

– Чо! Я не понял, Шаман? Ты чо, кореш, чой-то против меня имеешь? Основной, да? Шибко смелый, да? Борзый шибко, как и этот, с бритой рожей…

– Достал! – не выдержал и Жора. Поднялся с пенька, на котором сидел доселе, двинулся к снующему туда-сюда, дабы разогреть затекшие за ночь мышцы, к тусующемуся на небольшом пятачке меж деревьями Психу.

Псих остановился. Сжал кулаки, пригнул колени. Уставился на Жору немигающим, гипнотизирующим взглядом. Смотрел в глаза, намеренно игнорируя нож в медвежьей лапе амбала.

–Блин горелый! – Жора смачно сплюнул под ноги, перебросил нож из правой руки в левую и обратно. – Достал, уркаган. Чисто по жизни достал. Придумал, блин, на Шамана наезжать, блин. Где б ты был без Шамана, чудак? Не будь Шамана, кто б карту читал? Ты?

– До болота я тебя, харя голая…

– Засохни! За “харю” ответишь, а до болота я б и без тебя дорулил, чудо! Кто, блин, потом орал, что влево надо идти? Ты?

– Ну, я! Я! Похиляли прямо, Шамана послушали, а где железка?! Где?!

– Ша! – сидевший на корточках возле костра Шаман вскочил, в два прыжка оказался между спорщиками. – Ша. Угомонитесь быстро! Оба.

– По понятиям надо… – заорал было Жорик.

– По воровскому закону положено… – завопил, перебивая, перекрикивая оппонента, Псих.

– Ша-а-а-а! – взвыл Шаман, резко раскинув руки в стороны.

Оба спорщика рефлекторно отскочили подальше от Шамана. Оба уже знали его силу и сноровку. Обоим не хотелось и лицо потерять, как говорят японцы, и угодить Шаману под горячую руку, как говаривают на Руси.

– Ша, я сказал! Оба хороши. Один весь в наколках, то блатным обзовется, то приблатненным, но при этом по фене ботает, как я по-японски. Вру! Я-то японский лучше знаю, чем Псих блатную музыку… Второй, блин, бандит! Гангстер! Питерский Аль Капоне! Только и умеет, что пальцы веером складывать да про понятия гундосить. Надоели! Оба…

– Ты тоже! Это самое! Поперек горла! – взвигнул истерично Псих, рванув гимнастерку на груди.

– Блин, Шаман! – возмутился от всей души Жора. – Бы-ы-ли-ин! Я ж за тебя выступил, сука! Чисто по совести…

– Стоп, – потребовал тишины Шаман, опуская руки, расслабляя плечи, заговорив вдруг нарочито спокойным, равнодушным голосом. – Минуту внимания, господа. Если мы друг другу не нравимся, если нам втроем тяжело, давайте разойдемся. Мирно. Карту все назубок выучили, мы каждый вечер только и делали, что ее изучали, отныне идем, кто куда считает нужным. Сейчас позавтракаем, я возьму свою торбу, вы похватаете рюкзаки, и расходимся. О'кей?

Не дожидаясь ответа, Шаман вернулся к костру. Присел у огня. Сел так, чтобы не видеть сотоварищей. Подхватил с земли еловую ветку, бросил в костер.

Жора и Псих молча смотрели Шаману в затылок. Немая сцена длилась с минуту. Затем Жора вернулся к облюбованному пеньку, уселся спиной и к Шаману, и к Психу, продолжил прерванное бритье.

Псих проводил глазами Жору. Пробурчал что-то сварливое про пенек, на котором сидел Жора, про дерево, которым еще вчера вечером был этот пенек, про то, что зря вчера всё это самое дерево разом пожгли, не оставили сушняка на сегодня. И Жора, и Шаман пропустили ворчание Психа мимо ушей. Псих выматерился, что, в общем-то, не свойственно для блатных, и, вроде бы по собственной инициативе, вроде бы и не просил его об этом Шаман, поплелся собирать дровишки для костра.

Завтракали молча и сосредоточенно. Жевали в три челюсти разделенное Шаманом поровну, на троих, беличье мясо, не обращая особого внимания на его вкусовые качества. Если не знаешь, когда и чего доведется наворачивать в следующий раз, желудок становится удивительно сговорчивым и готов переварить хоть белку, хоть ежа, а хоть и сырые мышиные лапки.

Поели. Затоптали костер. Шаман первым закинул плетенную из бересты торбу за плечи. Взял в правую руку дротик, в левую палку-клюку. И двинулся в лес, опираясь на палку, раздвигая колючие еловые ветви острием дротика. Шаман шел чуть прихрамывая. В день знакомства Жорик подарил ему, можно сказать “от сердца оторвал”, запасные кирзовые сапоги. Сапожки жали и никак не желали разнашиваться. Однако сапоги все же лучше, чем лапти, пусть и трут пятки, все одно идти, особенно по бурелому, комфортней.

Колючие еловые иголки, паутина меж веток заставляли Шамана щуриться. Он щурился, а под ногами трещали ломкие сучки. Он не оглядывался и не прислушивался к шагам за спиной. И без того знал – дружки топают следом. Не в первый раз полаялись и не в последний, к сожалению. Долгий путь по лесу, почти наугад, почти по наитию, раздражал гораздо больше, чем утомлял. Все трое, оказавшись волею тюремщиков в тайге, давным-давно каждый по-своему, но выдержали экзамен на выживание, проверку на устойчивость к болезням и тест на выносливость. Все трое, опять же – каждый по-своему, безусловно, и порознь сдюжили бы долгий путь до вожделенной железной дороги. Однако Шаман оказался самым опытным лесным ходоком. В самом начале знакомства с Шаманом бандит Жора открыто признал его лидерство, по-ученому говоря – де-юре. А урка Псих, всячески декларируя собственную независимость, подчинялся Шаману де-факто.

Они молча шли гуськом через лес. Как всегда, в хорошем темпе. Как обычно, Шаман впереди, за ним Псих, Жора замыкающим. Спустя час еловый бурелом заметно поредел. Спустя полтора, ноздри Шамана уловили какой-то новый оттенок в привычной гамме лесных запахов. Шаман поднял руку с дротиком, подал знак идущим сзади остановиться, остановился и сам. Прислушался к лесу. Как это делают звери, повел головой из стороны в сторону, нюхая воздух, и, круто повернувшись налево, дал отмашку – пошли, мол, быстрее.

– Чо за шухер? – шепотом спросил Псих, тычась бородатым подбородком в плечо Шаману.

– Река, – коротко ответил Шаман.

– Чего? – громко переспросил Жора.

– Тшш-ш! – шикнул на Жору Псих. – Не ори. Река впереди.

– Какая, блин, река?

– Тш-ш! Тише ты, бычара. Карту вспомни, река тама нарисованная. Вверх по течению, вспомнил, это самое, хилять надо. Она в сторону загнется, а нам все вверх и вверх по карте…

– Блин, братки! Неужто дошли?! А ты, психопат, все каркал, типа, не так идем…

– Да не ори ты, фраер…

– А чо? Чо шептаться-то? Псих, ты чо все шепчешь-то? Белок спугнуть боишься? Эй! Шаман! Серьезно, что ль, до реки дошли?

– Да, – бросил Шаман, не оборачиваясь.

– Ура, братва! Ща, блин, помоемся. Я купание ужас как уважаю.

– Захлопни пасть, фраер! Это самое, не гундось, просил ведь…

– А ты объясни, Псих. Чисто по-человечески. Почему я должен тебя слушаться и…

Но стремительно разгоравшемуся очередному конфликту не суждено было достигнуть всегдашнего скандального уровня. Произнеся союз “и”, Жора застыл лицом, поскольку ельник внезапно закончился и вся троица неожиданно оказалась на лесной опушке. А за опушкой лужок, а за лужком река.

– …и… ии-и-эх, блин! Речка!.. Ши-ирокая, блин, будто Обводной канал в Питере.

Не такой уж и широкий Обводной канал. Но полноводный. Так и открывшаяся взору река радовала глаз мощным течением. И сразу чувствовалось, что это глубокая, полноценная, молодая река, а не широкий старичок-ручей или жалкая протока. Выйдя на опушку, Жора стряхнул с плеч рюкзак и, не останавливаясь, потопал к воде, на ходу снимая с себя одежду. Шаман, сделав несколько шагов по мягкой, выцветшей на солнце луговой травке, остановился. Прищурившись, исследовал взглядом противоположный обрывистый берег, поросший густым ельником. Псих остался на опушке. Неуютно Психу на открытой местности, за множество дней блужданий по лесу он и сам не заметил, как привык постоянно находиться среди деревьев, будто в толпе людей. Отсюда и его желание говорить шепотом, и излишняя осторожность. О нет! Никакие патологические, безотчетные страхи не мучили Психа. Он, калач тертый, все, чего можно и чего нельзя, отбоялся. Но, по уму, сначала надо осмотреться на незнакомом месте. Вона, это самое, Шаман тоже не торопится к речке.

Ну а Жора уже разделся и уже зашел по колено в студеную, прозрачную воду.

– Эге-гей! Земляки! Водичка, блин, сто пудов! Счастливо улыбаясь, как малый ребенок, Жора с гиканьем и улюлюканьем плюхнулся в речку. Заржал оглушительно громко, нырнул, вынырнул и неумело, саженками поплыл вдоль берега.

Шаман воткнул дротик в землю острием вверх, поставил рядом торбу и, прижав ладонь ко лбу, пристроив ее козырьком над глазами, продолжил изучать другой речной берег.

Псих присел на сухие иголки под разлапистой елкой, на кочку, не снимая рюкзака, вытянул ноги. Сидел, как в кресле, отдыхал.

Довольно отфыркиваясь, Жорик вылез из воды. Еще раз крикнув: “Эге-гей!”, помахал рукой землякам, дескать – айда ко мне, сюда, на бережок. Земляки на призывные жесты и крики не прореагировали. Ругнувшись, Жора, как был голый и мокрый, побрел обратно к опушке.

– Вы чего стремаетесь, блин? – обиженно спросил он, подходя к землякам. – Шаман, водичка, блин, ключевая, прикинь. Песочек на дне – ваще атас! Пошлите, помоемся, а то воняет от нас, грязью заросли. Песочком, блин, разотремся, как мылом. Шаман, я чего вспомнил. Дед один мне рассказывал, когда я еще в охранной фирме служил после армии. Дед при Сталине, после войны с немцами, конвоировал на баржах бендеровцев вперемешку с ворьем. Через Сибирь, прикинь. По рекам. Травил, бывало, соскочит какой арестант с баржи и шасть к берегу, а конвойным в беглого стрелять в лом, чего зря патроны тратить. Знали – обратно поплывут, беглый на бережке будет стоять, руками махать и, типа, взад, на баржу под конвой, обратно проситься. В тайге реки по типу дорог, по типу шоссе через лес. Может, свяжем плот и вниз по течению, а? Речка краем карты обрезанная, может, там, внизу, города какие есть, а?

– Плот, говоришь… – Шаман оторвал руку от лба, задумчиво почесал затылок. – Мысль, конечно, интересная, но, когда до железки дней десять пути осталось, к чему рисковать? Риск вообще всегда по возможности надо сводить к минимуму, согласен?

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – выдал подходящую случаю шаблонную фразу Жора.

– Ради шампанского рискуют только идиоты, – ухмыльнулся уголком рта Шаман. – Ну-ка, Жорик, собирай в темпе одежки и пошли отсюда. Торчим, как три тополя на Плющихе, а между тем не нравится мне тот берег. У одной елки ветка обломана, как будто человеком, на земле чего-то блестит, то ли слюда, то ли стекла осколок.

Жора повернул голову, внимательно посмотрел на противоположный лесистый берег, пожал плечами.

– Ни хрена, блин, не вижу.

– Если ты ничего не видишь, Жора, это совсем не значит, что там ничего нет и… и никого…

– Блин! Не въезжаю я, Шаман! Ну, если рядом, типа, люди? Это ж клевяк! Полный кайф, блин! Мы ж идем-то куда? К людям? Нет?

– Оно конечно, Жора. Идем к людям, но люди бывают разные, и лучше, чтобы мы их сначала заметили, а не наоборот. Въезжаешь?

–Шаман дело толкует! – вступил в разговор Псих, завозился, поднялся с земли, поправил рюкзак за плечами. – Это самое, линяем отсюда. Мне тоже это место не нравится.

– Братки! Вы чо? Охренели? – Жора глупо заулыбался, переводя взгляд то с Шамана на Психа, то обратно. – Прикалываете, а?

Жора развернулся спиной к товарищам-зэкам, лицом к реке, оттопырив локти, поднес руки к лицу, собрал ладошки рупором и что было силы заголосил:

– Аа-а-уу-у!!! Лю-ю-юди-и!!. Есть кто-о жи-и-иво-ой!.. Вы-ы-ыходи-и-ии!..

– Сука! – Псих брызнул слюной, скрипнул гнилыми зубами, широко шагнул к голой Жориной спине и влепил по прыщавой заднице смачный пендель мыском кирзового сапога.

От неожиданного пинка Жора потерял равновесие, качнулся, припал на одно колено, глянул назад, через плечо, на Психа и зарычал зверем:

– Пор-р-р-рву, чурку!

– Ша!.. – попытался вмешаться Шаман, но встать между Психом и Жориком, как это получилось сегодня утром, не успел.

Жора ловко для тяжеловеса, к тому же из очень неудобного положения, прыгнул. Словно взбесившийся буйвол на ощетинившегося шакала, налетел Жорик на Психа. Многокилограммовая обнаженная масса опрокинула блатного, бугрясь мускулами, подмяла под себя и покатила по траве. Два тела слились в единый клубок и засопели натужно. Жора пытался задушить Психа в железных объятиях, Псих силился залезть корявым пальцем противнику в глазницу или, по крайней мере, в ноздрю.

– Ох ты, боже мой… – с откровенным презрением Шаман взирал сверху вниз на сцепившихся бандита и уголовника. – Ну, ей-богу, как дети. Уж дрались бы так дрались, а то, честное слово, как школьники на переменке.

Не расстегивая ремня, Шаман распустил тесемки на поясе кожаных штанов, и через пару секунд зажурчала пахучая бледно-желтая струя, дождиком орошая слившиеся воедино тела.

Как бы ни были увлечены друг другом Жора и Псих, однако оба на диво быстро сообразили, что и почему мочит их разгоряченные лица. Точнее, не “что и почему”, а кто и чем. Телесный клубок моментально распался на две смертельно оскорбленные половинки.

– Шаман, блин! Да за такое… да за это… тебе, блин, не жить!.. – задохнувшись от ярости, Жора медленно поднялся с травы, брезгливо утирая лицо.

– Петух драный! – забился в истерике Псих, отплевываясь. – Шаман, падлой буду, опущу на хер!

Жора снова прыгнул. Снова попытался задействовать нехилую массу, опрокинуть противника. На сей раз Шамана. Не тут-то было! Мелкий приставной шажок, и Шаман сместился чуть в сторону, пропуская мимо себя Жору, на манер тореадора, уклоняющегося от атаки разъяренного быка. Вот только на корриде бык таранит рогами безобидную красную тряпку, а Жора со всей дури напоролся носом на оттопыренное предплечье Шамана, будто на шлагбаум. Пока Жорин нос плющило о напряженное предплечье оппонента, остальные телеса по инерции пронеслись под живым шлагбаумом, пятки проскользнули по траве, голую задницу подбросило кверху, и Жорик упал, бухнулся на спину самопроизвольно расслабившимся телом. Нокдаун. Можно, конечно, для порядка сосчитать до десяти, но, один черт, раньше чем через минуту Жора не встанет даже на четвереньки.

Меж тем Жора еще падал, пачкая кровавыми соплями предплечье Шамана, а Псих уже был на ногах, уже выхватывал из-за пояса острую иглу-заточку. Шаман удивительно быстро и легко взмахнул ногой, угодив мыском сапога точнехонько в промежность блатному. Псих забыл обо всем на свете, разжал татуированные пальцы, тискающие рукоять заточки, схватился обеими руками за ушибленную промежность, согнувшись в три погибели, пал на колени у ног Шамана и тихо, по-собачьи заскулил, уткнувшись лбом в примятую траву.

– Уф-ф… – тяжело вздохнул Шаман. – Фу-у… Утомили вы меня, ребятки. Надоели ваши вечные глупости хуже горькой редьки. Все! Лимит долготерпенья исчерпан. Извините, братцы, за компанию, ухожу я. Баста! Поминайте меня лихом, разрабатывайте коварные планы кровавой мести, флаг вам в руки. Уж лучше вы объединитесь в общей ко мне ненависти, чем и дальше будете промеж себя собачиться. Для вас же полезней.

Шаман затянул потуже тесьму на поясе кожаных штанов, выдернул колом торчащий из земли дротик, нагнулся к заплечной торбе… ВЖИК – подле философски спокойного лица Шамана просвистело нечто. Инстинкты среагировали на опасность раньше, чем ее осознал мозг. Согнутое в пояснице тело Шамана сгорбилось еще больше и резко перекатилось через голову. Вовремя! Секунда промедления, и две следующие стрелы непременно вонзились бы под ребра. А так они угодили в плетеную торбу. Пробили бересту, глубоко войдя в нутро торбы, лишь стабилизаторы топорщатся снаружи. Да! То были стрелы. Короткие и толстые, с искусственным, стабилизирующим полет пластмассовым оперением. Фабричного производства стрелы, которые принято называть “болтами”. Боеприпасы для стрельбы из арбалета.

Двое арбалетчиков стояли на противоположной стороне реки и стреляли навскидку. Двое лежали на краю обрыва и тщательно целились, прежде чем выстрелить. Перекувырнувшись через голову, Шаман зафиксировал всю группу, едва взглянув на обрывистый берег над темной водой. Одетые в камуфляжные комбинезоны арбалетчики практически сливались с зеленым еловым фоном. И арбалеты, и болты имели маскирующую окраску. Но Шаман не зря долго и пристально изучал прибрежный ландшафт, и одного беглого взгляда ему хватило, чтобы заметить инородные фигуры.

Зашевелился распластанный на траве Жора. ВЖИК, ВЖИК – два болта один за другим воткнулись в голое тело под левым соском, почти впритирку друг к другу. Жору выгнуло дугой, из мощной груди вырвался предсмертный хрип.

ВЖИК – болт застрял в заплечном мешке коленопреклоненного Психа. ВЖИК – туда же попал еще один болт. Везет Психу, пока везет…

Перекатившись через голову, глянув в сторону, Шаман кинулся к лесу. Буквально – “кинулся”. Оттолкнулся обеими ногами от земли, бросил тело навстречу еловым лапам, благо опушка в трех шагах. ВЖИК, ВЖИК, ВЖИК – запели рядом болты. Телодвижения Шамана отвлекли арбалетчиков от неподвижного Психа. Сообразили стрелки – секунда-другая, и самая подвижная из трех цель скроется среди густых еловых лап.

Ноги толкнули землю, а свободная от дротика рука метнулась к Психу, вцепилась в его продырявленный болтами вещмешок и потянула блатного за собой, под защиту зеленки.

Псих живым якорем тормознул рывок Шамана, и это спасло обоих. Четыре болта, пущенных на опережение, исчезли в зеленой хвое. Арбалетчики перезаряжали оружие с феноменальной скоростью, и все же следующий залп им пришлось произвести наугад. На сей раз стрелы не случайно, а намеренно били по трепещущим еловым веткам, за которыми скрылись обе невредимые цели.

Пригнувшись, спасая глаза от колючих иголок, Шаман продирался сквозь ельник, как мог быстро. Приходилось волоком тащить за собою Психа, и это, конечно, снижало темп передвижения, но незначительно. Река задержит преследователей, ежели, конечно, арбалетчики надумают преследовать ускользнувшие мишени. Однако лучше исходить из того, что надумают. Всегда лучше брать за исходный самый поганый и гадостный вариант. Активно зашевелился Псих, помогая себя тащить, отталкиваясь ногами, перебирая руками по земле. Знать, болевой шок после удара в пах начал помаленьку проходить. Это хорошо.

Шаман остановился, разжал онемевшие пальцы, отпустил брезент вещмешка, склонился над Психом, заглянул ему в лицо.

– Бежать сможешь?

– Шаман, чего это было?

– Нас обстреляли. Из арбалетов. Жора убит.

– Из чего стреляли?..

– Позже объясню. Вставай, побежали… Шаман помог Психу подняться, подтолкнул его вперед, погнал перед собой.

– Беги, Псих. Беги! Убьют!

И Псих побежал на все еще непослушных ногах, до сих пор постанывая от остаточной боли в паховой области, горбясь под тяжестью рюкзака.

“Разумно было бы бежать в ту же сторону, откуда мы пришли, – подумал Шаман, когда они отмахали метров пятьдесят по ельнику и елки сменились соснами, высокими, корабельными, редкостоящими. – Но раньше надо было думать! А теперь вперед и только вперед. И темп! Темп держать!”

Шаман обогнал Психа. Махнул рукой, мол, следуй за мной, не отставай, и побежал быстрее. Псих бежал уже нормально. Если и ныло у Психа в паху, то терпимо, не мешая часто перебирать ногами. А лес впереди все редел. Плохо, чертовски плохо! Просто отвратительно! В таком редколесье беглецов заметят издалека. И в то же время, если арбалетчикам достаточно хорошо знакома прилегающая к реке местность и если они изрядно задержались на переправе, то вряд ли станут искать беглецов в корабельной сосновой роще, скорее решат, что те повернули как раз в другую сторону, стремясь затеряться в буреломе, спрятаться в чащобе. Короче – нет худа без добра. Плюс – подарок судьбы – Шаман не заметил рядом с арбалетчиками собак. Разумеется, можно идти по следу и без собак, однако в этом случае погоня здорово отстанет…

Земля под ногами горбилась пологими холмами. Среди и без того редко растущих сосен все чаще и чаще попадались обширные поляны-пролысины. Шаман на ходу прикидывал в уме плюсы и минусы побега, возможные варианты неудачи и шансы на успех, но опасность явилась нежданно-негаданно и, как это обычно бывает, оттуда, откуда ее совсем не ждешь.

Пятнадцать минут сумасшедшего бега.

Полчаса.

Час.

Пот заливает глаза, стертые в кровь ноги кажутся по два пуда каждая, сердце колотится в висках, воздух обжигает легкие. Когда застрекотало над головой, и Шаман, и Псих, каждый по отдельности, решил, что у него слуховая галлюцинация. Вызванный чрезмерной усталостью, нервным и физическим перенапряжением глюк. Шаман на бегу задрал голову, уверенный, что увидит лишь чистое небо в белых пятнышках туч, и споткнулся, заметив высоко в синеве вертолет. Упал, растянулся на земле во весь рост, царапая щеку о прошлогодние еловые иглы. Бегущий сзади Псих перешел на шаг и, кое-как доковыляв до Шамана, грузно свалился рядом. Псих хотел что-то сказать, но не смог, дышал, как выброшенная волною рыба, по-рыбьи пучил глаза, тыкал пальцем в небо.

– Ви-жу… – заикаясь, прошептал Шаман. – За-аметили на-ас с… с вертуш…ки…

Вертолет плавно, по дуге снижался. Вот он завис над беглецами, над кронами ближайших сосен, вот дернулся, как бы подпрыгнув в воздухе, как бы опасаясь нечаянно уколоться о верхушку дерева, вот медленно начал кружить, то приближаясь, то удаляясь.

Дыхание Шамана слегка успокоилось, и он перестал заикаться.

– Змей-Горыныч ищет площадку для посадки. Встаем, Псих! С вертолета спрыгнет десант. Разбегаемся в разные стороны. Вдруг кому-то из нас опять повезет? Используем последний шанс! Вдруг десантники погонятся сразу за двумя зайцами и ни одного не поймают…

– Не-а… Ты беги… Я спекся… кранты… – Псих подполз к сосне, привалился боком к стволу, заметно трясущимися от изнеможения, от крайней степени общей усталости руками стянул с плеч лямки рюкзака. – Беги, Шаман… Я… это самое, здесь… затаюсь…

– Опомнись, Псих! – опершись о дротик, Шаман встал. – Негде здесь прятаться!

Псих его не слушал, дрожащими пальцами, синими от наколок, развязывал ремешки, стиснувшие горловину вещмешка. “Не терпится, видать, Психу отыскать в рюкзачном нутре флягу с дождевой водой и высосать ее одним махом. Сломался, придурок…” – подумал Шаман и выругался в сердцах:

– Мать твою, Псих! Спятил?.. Ну и черт с тобой! Прощай, придурок… – Продолжая опираться на дротик, пошатываясь, будто пьяный, Шаман поковылял прочь, не оглядываясь, ему тоже зверски хотелось пить, но пить ему было нечего, торба с фляжкой осталась рядом с трупом Жоры, а отнимать флягу у Психа некогда.

“Бегом!