4. Четыре дня спустя

— Во. Зацени, Деловой. — Предательски дрогнувшая рука Крокодила протянула паспорт.

Вот уже третий день Змей откликался на прозвище Деловой. Три дня, как в его персональной тюрьме поменяли матрас на раскладушку с комплектом белья, выдали чистую одежду, эмалированное ведро-парашу и так далее, а в придачу свисток, дабы звать шестерок, что посменно бдят за дверью. Гена Крокодил поинтересовался, как звать-величать «делового», и Змей ответил: «Так и зови — Деловым».

Змей взял краснокожую паспортину, открыл, полюбовался фотографией молодого Геннадия Ивановича, вопросительно вскинул брови и вернул документы владельцу.

— А теперь, во, другой оцени.

В другом паспорте тоже имелось фото Гены, но постарше, в его нынешнем возрасте. И, согласно второму документу, звали владельца Вениамином.

— Оценил ксиву?

— Да, — кивнул Змей. — Второй документ тоже настоящий. На подделку не похож совершенно. Ибо таковым не является.

Общаясь с бригадиром, Змей-Деловой избегал использовать жаргонные выражения. Разговаривал, «как фраер, реально», отчего Гена испытывал дополнительные напряги из разряда фрейдистских. Все мы родом из детства, и бандитский главнокомандующий, «перетирая базары с Деловым», невольно вспоминал, как не мог найти общего языка с директором школы, когда тот его вызывал отчитывать. Очень боялся маленький Гена директора, хоть и гоношился перед сверстниками, мол, мне «все до фени», очень ему хотелось вызвать у директора к себе жалость, а не получалось — они говорили на разных языках. Директор на русском-провинциальном, а маленький Гена на русском-уличном, на котором думал.

— Реальная ксива, без понтов. — Крокодил осторожно забрал свой второй паспорт на другое имя. Он старался взять документ твердой рукой, но пальцы таки дрогнули.

Находясь рядом с человеком на цепи в непосредственной близости, Гена всегда потел. И частенько самопроизвольно вздрагивал от осознания того, что этот цепной человек в любой момент может... Нет! Лучше об этом не думать, бля!.. Лучше, блин, подумать о том, какой охерительный авторитет сверх имеющегося зарабатывает бригадир, сидя вот так, как сейчас, на раскладушке рядом с крутым чувачком. Когда вот после таких, как щас, аудиенций бригадир выходит, дык пацаны за дверью аж едят его восхищенными глазами.

— Расскажи-ка, Геннадий Иванович, откуда у тебя такой правильный второй паспорт?

— В девяностом, блин, нарисовался у нас один гастролер. Реально чмошник. По типу, баклан, из блатных. Сливал, типа, он утек из Приднестровья, где войнушка, и стырил тама пачку чистых ксив. Из паспортного стола, который молдаване разбомбили гранатами, в натуре. Чмошник у нас в Пролетарке не по масти выступал, я его на разбор, а он мне отступного — эти, блин, чистые ксивы. Я в репе почесал — хер знает, как жизнь обернется, и намылился сообразить себе второй, типа, паспорт. В Москву смотался, прошвырнулся по турагентствам, надыбал одно, где все печати реально сбацали за один пустой бланк.

— Механизм понятен: даешь два пустых паспорта и фото, получаешь один по-настоящему оформленный. И у тебя остались еще бланки, как я понял. И ты сделаешь мне такой же настоящий паспорт, да?

— Ну. Реальная ксива за мной, без базаров. Башка фотографа притаранит, ты...

— Нет-нет! Не нужно фотографа. Пусть Башка возьмет у него фотоаппарат и сам меня сфотографирует. Пусть будет рядом, когда фотограф печатает снимки, и негативы изымет. Мне знакомства с лишними людьми ни к чему.

— Э, а как же в турагентстве? Они ж твою фотку позырят.

— Я сказал: «лишними». Кто из твоих меня видел?

— Башка, Васька, Чернобыль... его, Чернобыля, ща пацаны в Хромого перекрестили, прилипло... Значит, Хромой, Гвоздик, Шрам, Боров, ясное дело, и ... — я... А! Еще Костя Фляга, он шоферил, от нас до дурдома.

— Все? Подумай хорошенько.

— Вроде... Еще Арбуз! И Гога с Лохматым... Кажись... А! Еще Чуня и Шишка.. Все вроде. Пацаны, что в сменку на стреме стоят, и кто над ними, со мной вровень.

— Итого, получилось тринадцать человек с экзотическими кличками... Послушай, Геннадий, ты только не обижайся, но почему у тебя кличка такая смешная? Праздный интерес, но хотелось бы узнать, если можно.

— Когда мелким был, я мороженицу обнес. Из кассы целковый внагляг стырил. Сожрать хотели на малолетку, директор школы отмазал, взял, по типу, на поруки. Батя мой выпивал крепко. Батя меня ремешком солдатским так отходил, что я в больничку загремел. Директору меня жалко, блин, стало. Замяли дело. После той заморочки прилипло погоняло.

— Что-то я не понял, какая связь между мороженым и крокодилом?

— Дык кафешка, где, значит, мороженым торговали, она «Чебурашкой» называлась.

— Ха! Забавно!.. Но вернемся, как говорится, к нашим баранам. Итак, Чебураш... Ой, прости! Итак, Крокодил, чертова дюжина ваших меня уже видела. И хорош множить это число, о'кей? Эти же тринадцать, и только они, пускай и далее участвуют в наших планах, договорились?.. Ну вот и отлично! Итак, как и договаривались, сразу после боя с гладиатором от претендентов на район ты вручаешь мне паспорт, деньги, и я исчезаю.

— Ага, все по-честному. Бля буду, вот те крест.

— Верю... Да! Еще одно — ты говорил, что посты наверху замотивированы как охрана потенциального склада для поддельной водки?

— Менты купились, ага.

— А водки-то все нет и нет. Время идет, и менты, поди, нервничают.

— Врубился. Загружу тему Башке, он скумекает, как еще недельку-другую мусорню разводить.

— "Недельку-другую"?.. Что? Самбист уже объявился?

— Человечка евоного вчера засекли. Типа, в разведке. Шарился по району, сучий потрох. Неделька-другая, сам объявится с предъявой.

— Уверен, что он согласится решить ваш спор на кулаках?

— На слабо, — Крокодил сделал ударение на "о", — Самбиста возьмем, купится.

— Тогда гипсуй руку, Гена, и... И последнее — Геннадий Иванович, отдай, пожалуйста, распоряжение, чтобы с меня сняли вериги.

— Чаво сняли?

— Цепь. Я бы и сам смог ее... Ах так! Вижу в твоих глазах недоверие. Смог бы, Гена! Уж поверь. Например, сделал бы насечки на ложке или еще на чем и ночью, когда твои орлы за дверями дремлют, бжик-бжик, как напильником. По принципу: терпение и труд — все перетрут. Или, к примеру... Впрочем, довольно и сказанного. Прочие секреты оставлю при себе. Поверь на слово — могу. Веришь?.. Вот так-то лучше!.. И еще — в рацион попрошу добавить овощей. А то одно мясо-мясо... И соки натуральные вместо пепси, пожалуйста. И еще устрой мне боксерскую грушу. Только набить ее надо заново вишневыми косточками.

— Блин?! Где ж я столько вишни возьму?!

— А ты постарайся, Гена. Постарайся... Вижу, чего-то спросить хочешь? Спрашивай, не стесняйся.

— Может, это... Скажешь, кем ты был, в натуре, а? Ну, типа, где...

— Любопытство — это порок! — перебил Змей. — Борись с пороками, Геннадий Иваныч, мой тебе совет. Здоровее будешь. Я серьезно.

— Ты это... это самое, не наезжай, — почему-то обиделся Гена. — Цепугу, ага, сымем. Но пацаны, реально, на стреме. Я, это... это самое... ну, если ты обдурить нас намылился, ноги сделать, дык пацанам за дверями есть приказ шмалять без базаров, если ты, это... это самое, рыпнешься отсюдова, из этой норы.

— Разумно. — Пленник звякнул цепью, кивнул. — Я бы тоже на твоем месте, Геннадий Иваныч, обеспечил огневой барьер между этой, как ты выразился, «норой» и остальным миром. Сдается мне, и такой вариант, как взятие мною заложника, вы предусмотрели. Учитесь на ошибках, молодцы... Нет! Не бойся, душить тебя цепью я не собираюсь. Ты не Чернобыль, да и я уже другой, уже знаю, зачем и кому нужен, уже на все согласился. Нет, Гена, прорываться с боем из этой «норы» я не собираюсь. Честное благородное. Зачем? Сам посуди — я здесь как в санатории. Реабилитируюсь после «лечения». Да и, если совсем честно, слабоват я пока. Хорохорюсь, а еще окончательно не восстановился. Но к моменту побоища с человечком Самбиста восстановлюсь обязательно на все сто процентов. — Змей улыбнулся и добавил: — За базар отвечаю.

5. Накануне

Снежная крупа отскакивала от стекол. Первый осенний снег стучался в окна, как будто просил пустить его внутрь, в самое престижное заведение Пролетарского района, в кафе «Ласточка».

Гена Крокодил, весь из себя сегодня такой задумчивый, неспешно курил, редко затягивался, забывая стряхивать пепел, повернув голову к окну и наблюдая, как беснуется стихия за стеклами, с философичным безразличием буддийского монаха.

— Ген, а Ген, слышь, завтра там та-акой дубняк будет, ва-аще атас, — высказался Аркаша Башка, разумея под словом «дубняк» — холод, а под словечком «там» — место, где состоится судьбоносная рукопашная схватка за район.

Рукопашное побоище за право контролировать Пролетарку состоится все в той же недоделанной фабрике-кухне, где в подвале тренируется, охаживает боксерский мешок с вишневыми косточками надежда нынешних контролеров.

Спарринг не на жизнь, а на смерть произойдет аккурат над тем подвалом, где прячется до поры сюрприз для гостей из прошлого, романтиков с большой дороги перестройки.

Помещение под ристалище — бетонный пол общей площадью около сотни квадратных метров, бетонная плита-потолок, четыре бетонных стены без проемов под окна, но с прямоугольными провалами для установки дверей. Три из четырех дыр-провалов братки из числа избранной чертовой дюжины завалили битым кирпичом, заделали досками. Они же, братки, которым повезло лицезреть надежду Крокодила, очистили бетонный пол, наладили освещение и соорудили лавки у стен. Две лавки из кирпичей и досок, одна напротив другой. На одну сядет Гена, Аркаша и Василий, напротив — Самбист и пара его приближенных. У единственного входа-выхода, который остался, встанут Боров и человечек экс-Робин Гуда. За бетонными стенами территорию будут охранять исключительно Крокодиловы люди из чертовой дюжины.

— Ген, а Ген, слышь? Коли ихний боец нашего Делового уделает, тады — ой! Нету смысла, ты понимаешь, пальбу открывать. Кончим, ты понимаешь, Самбиста и тех, которые с ним припрутся, а евоные остальные потом на нас, типа, охоту устроят. Хер знает, где евоная гвардия схоронилась. Я ж говорил, что перестрелки нам без мазы, ты вспомни.

Сам бригадир ну ни чуточки, ни капельки не сомневался, что Деловой реально уделает бойца Самбиста. Видал Гена, как он, Деловой, колотит боксерскую грушу. Ваще финиш, как он ее околачивает! Коленями, локтями, кулаками, пятками, тыквой, плечами, атас!.. Однако именно Деловой и сомневался в победе. В том смысле, что за жизнь свою после победы опасался, и серьезно. По типу, хер его знает, Самбиста, вдруг согласился для вида на честный махач, а, в натуре, придумал план, как перестрелять, порешить к чертям собачьим всю бригаду Крокодила.

Не-е, не такой человек Самбист, мотал репой Гена, но червячок в мозгах у Крокодила таки зародился. И велел Крокодил всем своим вооружиться да быть на стреме. И тем тринадцати, себя считая, что будут находиться в эпицентре событий, и остальным, рассеянным по району.

Смех да и только! Комедия, блин! Но Гена расковырял фальшивый гипс на своей левой руке и, в натуре, в нем спрятал кой-какое рыжье. И паспорт номер 2 теперь повсюду таскал в кармане. И с пачкой баксов, перехваченной аптечной резинкой, не расставался. Как юный, бля, пионер, всегда готовый!

Готовый слинять резко из Пролетарки, из Энска, из Подмосковья на хер.

Ясен перец, своими опасениями Гена ни с кем пока не делился. Не хер панику сеять, достаточно и того, что сам в глубине души паникует. Сам Гена. А Деловой спокоен, меня, говорит, в последнюю очередь стрелять будут. Я, говорит, буду безоружный всем напоказ, чего, говорит, на меня сразу пули тратить? Тех, говорит, которые одетые, у которых под одеждой МОГУТ волыны прятаться, тех и пустит Самбист в расход в первую очередь. А я, говорит, пока он вас кончает, попытаюсь уйти.

Честно говорил Деловой и складно. Объяснялся с Геной цензурно, будто какой профессор. И советовал — раз МОГУТ у вас под одеждами пистолеты прятаться, значит, глупо их там не спрятать.

— Ген, а Ген, ты слушай! Раз забились по-честному проблему с Самбистом разруливать, так на кой «пушки» с собой брать, а? У Самбиста глаз-алмаз, срисует «пушки» под...

— Вот-вот! — перебил Гена. — И я про то же. — А про себя подумал: «И Деловой про то же». — Покажется ему, что срисовал «пушки», и кранты! Сечешь? Покажется, померещится, и чо? Реально лучше, если при таком раскладе они у нас, в натуре, будут, нет?

— А я думал, это ты на тот случай, если Делового уделают.

— Мудак. Эт я на всякий пожарный.

— Чего ж ты раньше не сказал, что на всякий пожарный? Я думал...

— И ты молчи, понял?! Пацанам про то, что... Короче, не хер на эту тему лишние базары.

— А я еще думал, что ты имеешь мысль Делового кончить.

— Йоп! Ошизел? На кой его-то кончать? За ксиву евоную заплачено, три косаря бакинских я ему отслюнявлю, и нехай сваливает, куда ему надо.

— Вы так добазарились? Ксиву и башли сразу ему отдашь?

— Я чо? Мудак? Все, чо ему причитается, я дома держу. Если все пучком, дык сходим ко мне, отметим это дело, и гуляй.

— Блин, жалко!

— Чо?

— Нам бы Делового в бригаду, а?

Гена промолчал. Беспонтово Крокодилу, чтоб Деловой оставался. Говно Гена по сравнению с Деловым. А пожать Деловому руку, снабдить деньгами и документами, типа, я тя из дурки вытащил, и ты, по типу, отработал — эт совсем другой коленкор, это бригадира в глазах братвы только поднимет.

6. Мочилово

Боров жег взглядом человека Самбиста. Они — Боров и человек Самбиста — словно два атланта, которым нечего удерживать, стояли по обе стороны дверного проема без дверей. Оба высокие, плечистые, однако Боров все же повыше и поплечистее. Оба одеты во все черное, однако на Борове куртка из натуральной кожи, а не из голимого заменителя.

Оба коротко острижены, однако Боров еще и выбрит гладко, а у его визави топорщится молодая бородка.

— Борода, не замерз? — Самбист подмигнул своему человеку у входа, поерзал на досочке-скамеечке, застегнул длиннополое пальто еще на одну пуговицу, повернул голову и спросил у Аркаши Башки, который сидел на точно такой же примитивной скамейке у противоположной стены, строго напротив: — Сколько можно ждать? — Не дожидаясь ответа, Самбист обратился к своему бойцу, что разминался посередине залы: — Федот, активнее! Грей! Грей мышцу, грей, не жалей.

Боец Федот, голый по пояс, в одних спортивных шароварах да в кроссовках на босу ногу, присел, подпрыгнул, взмахнул руками, попытался в прыжке дотянуться до лампочки под серым потолком, но, разумеется, безуспешно. Высоко источники света, а росту в Федоте, дай бог, метр семьдесят, никак не больше.

Похмельный Вася наблюдал за чужим бойцом и корил себя. За то, что вчера перебрал. И за то, что уселся в метре от Аркаши. Типа, оставил место между собой и Башкой для бригадира Гены. Елозить жопой по доске — как-то не по-взрослому. Надо было в сразу садиться рядом, а придет Крокодил — подвинуться, освободить центровое место. Сидел бы Василий сейчас плечом к плечу с Аркадием, мог бы спросить, шепнуть на ушко Башке вопрос, который мучил похмельный мозг: почему Самбист назначил биться самому низкорослому из своих, а? Сам Самбист — не маленький, и евоный бородатый — бугай, и по бокам у Самбиста сидят два пацана богатырской комплекции, а разминается самый из них всех коротышка, почему? В чем подляна?

Задай Василий вопрос Башке, получил бы ответ, вот ведь обидно. В натуре знал Аркадий все про низкорослую подляну, во как. Наводил справки про ворогов Аркаша Башка и выяснил — Федот реально круче ихних остальных, хотя и ростом не вышел. Сорока на хвосте принесла, мол, в местах заключения этот недомерок уделал как-то один, без всякой подмоги, голыми руками, пятерых «гладиаторов», сиречь — телохранителей смотрящего зоны. После чего надел «косяк» и был обласкан администрацией. И своими знаниями про Федота-бойца, удалого молодца Башка поделился с Крокодилом, а тот, ясен перец, с Деловым.

Василий, терзаемый похмельем и непонятками, прислонился кожаной спиной к бетонной стене... Йоп! Твою мать! Волына под фирменной курткой так херово шевельнулась от этого движения, что едва не вывалилась из-за пояса. Отсутствовал у Василия опыт таскать при себе оружие. А ну как оно бы ща из-за пояса да под ноги?.. Ясно Васе, он-то не сомневается, что и Самбист, и этот с бородкой, и эти два, которые сидят рядом с Самбистом, ясно, что и противная сторона вооружена, но на хер свое-то вооружение светить раньше времени... Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Чтоб не наступило такое время!..

За пустым проемом без дверей послышался шумок приближающихся шагов, и вот уже в залу входят запаздывающие — Гена с Деловым.

Появился Деловой, и Боров глупо заулыбался.

Боров глядел на «своего» бойца с любовью и обожанием. Словно и не было того печального для реально своего братка Чернобыля инцидента, когда громила Боров сатанел от желания растоптать чувака на вонючем матрасе.

Правда, и тот матрас давно на помойке, и наемник Деловой уже совсем не похож на того чувачка из дурки.

Деловой подстрижен, выбрит и пахнет одеколоном. Одет в адидасовские спортивные штаны с тремя лампасами, в адидасовскую майку, белые кроссовки «Пума» и белоснежные теннисные носки.

Войдя в залу для кровавых игрищ, Гена и Деловой разделились. Гена пошел на скамеечку к браткам, а Деловой... Впрочем, довольно называть его временной кличкой. Вернемся к более уместному псевдониму Змей...

Змей направился к центру залы, где перестал прыгать, прекратил разминаться его оппонент по имени Федот.

— Физкульт-привет! — Федот поджидал соперника, уперев руки в пояс и расставив ноги на ширину плеч. — Ты, случайно, не обколотый? — Федот с прищуром рассматривал следы от многочисленных инъекций — память о дурдоме — на коже рук Змея.

— Уже нет. — Змей остановился в двух шагах от полуголого борца.

— Врешь, наркоман. Небось, допинг впрыснул.

— Хочешь, чтобы я сдал кровь для анализа? Или сразу начнем мочилово?

— Начнем, только вначале договоримся о правилах.

— Разве они есть?

— Нету, в том-то и фишка. Все захваты разрешены. По яйцам и по глазам работаем в полную силу. И вообще, можно все.

Говоря о правилах, которых нет, Федот продолжал стоять, как и прежде. Как будто и не собирался драться.

— Договорились. — Змей выдвинул вперед левую ногу, собрался занять боевую стойку, но... — Черт! Шнурок развязался. Можно, завяжу?

— Завязывай.

Змей опустился на правое колено, завозился со шнурком на левой кроссовке.

— Дразнишься? — усмехнулся Федот.

— Чего? — Змей поднял глаза.

— Надеешься, что я воспользуюсь твоей позой и нападу? Ха-а!.. Товарищ Харлампьев, стоя на коленке, доказывал всем желающим, что лучше самбо нету борьбы! И доказал.

— Угу, я читал об этом его показательном выступлении. — Змей вновь опустил глаза, завязал шнурок бантиком. — Изобретатель самбо, если не ошибаюсь, высказывался в том смысле, мол, лучше выжить на коленях, чем умирать стоя. — Змей заправил концы шнурка между носком и боковиной кроссовки. — Хорошая борьба самбо, только знаешь, мы ведь не бороться собираемся, а воевать, да? А на войне можно все. О чем мы только что и договорились, не правда ли? Так что, извини, без обид...

Змей ринулся в бой, будто бегун сорвался на дистанцию с низкого старта. Змей оттолкнулся согнутой левой, подпрыгнул вперед и вверх. Он замахнулся правым кулаком, он бил крюк справа в челюсть борцу, с лету, с прыжка. А точнее — с выпрыгивания.

Беспечного доселе Федота словно подменили, едва Змей сорвался. Федоту понадобилось сделать гораздо меньше телодвижений, а значит, и меньше времени для контратакующих действий.

Разворачиваясь боком к сопернику, Федот присел, вскинул обе руки, пропустил кулак над собой, поймал в захват бьющую руку и, продолжая разворот, подбил бедром налетевшее на него тело.

Ноги Змея потеряли опору, его тело как бы споткнулось о туловище противника, промахнувшуюся руку потянуло вниз... Змей попался на бросок удивительно легко и сразу. Кроссовки «Пума» мелькнули в воздухе, остальное перебросило через покатую спину борца... Конец?..

— Бля! — Гена Крокодил подскочил на доске-скамейке.

Василий зажмурился.

Выпучил глаза Аркаша.

Боров уронил челюсть.

Борода удовлетворенно хмыкнул.

В унисон хмыкнул Самбист и его приближенные, сидевшие по бокам.

А борец с редким именем Федот абсолютно неожиданно для всех, кроме Змея, отпустил захват, освободил правую руку соперника, вместо того, чтобы довести бросок. И брошенный теперь уж в переносном смысле Змей встретился с бетонным полом без всяких чреватых травмами помех.

Федот встрепенулся, как будто по нему пропустили ток высокого напряжения. Выпятил грудь колесом, запрокинул голову.

А Змей выполнил страховку падения, откатился подальше от живой дуги Федота.

А Федот гнулся и гнулся. На прямых, в струнку, ногах, затылком к копчику. Заведя руки за спину. Выворачивая их, руки, пытаясь дотянуться до стеклянной занозы под лопаткой. Полоска вспоротой стеклом кожи наискосок от почки к лопатке медленно наливалась красным, намокала...

Подходящим осколком стекла — не длинным и не коротким, приемлемо толстым, острым и прочным — Змей обзавелся накануне. Якобы случайно уронил и разбил граненый стакан с чаем. Спрятал подходящий хищный осколок под матрасом, чтобы сегодня перепрятать, сунуть между носком и боковиной кроссовки.

Был риск, что борец Федот заметит, как Змей, завозившись со шнурком, вытаскивает стеклянное орудие победы.

Был риск, что борец расшифрует уловку с размашистой атакой и поостережется брать в захват правую конечность, оставляя свободной левую, с осколком.

И наконец, был риск, что Змей не сумеет или не успеет как следует порезать борца.

Но Федот не заметил, не расшифровал, а Змей и успел, и сумел, и даже пальцы себе не порезал...

— Гена! Стреляй! — крикнул Змей, вжимаясь в бетонный пол лицом, грудью, коленями, животом, прикрывая затылок руками.

Простейший психологический этюд удался: и Самбист, и его ребята уверовали, что стали свидетелями вовсе не импровизации Змея, а жертвами коварного плана Крокодила. И Геннадию Ивановичу, и его пацанам оправдываться некогда, приходится действовать, так сказать, сообразно, в меру сил.

Отлетают пуговицы — Самбист рванул лацкан пальто. Его ребята, что по бокам, вскочили, и каждый сунул руку за пазуху. Бородатый у входа уже около Борова, уже взял в захват отвороты фирменной куртки амбала.

Взмокший от пота за долю секунды Крокодил с первой попытки попал правой рукой в боковой карман кожанки. А Василий задрал куртку, и его волына таки вывалилась из-за пояса, стукнулась об пол. Чуть раньше повалился проворно на бетон Башка, лежа кверху пузом, шарит под мышкой.

У Самбиста под пальто был спрятан обрез охотничьей двустволки. Его ребята достали каждый по револьверу с проворством и сноровкой киношных ковбоев. Бородач швырнул тушу Борова через бедро.

Гена Крокодил выстрелил сквозь кожу накладного кармана. Василий оглох от выстрела. Выхватил пистолет Башка, перевернулся на пузо. Эхо множит звук первого выстрела.

Дурная пуля, выпущенная Геной, снесла полчерепа Федоту. Пуля-дура прекратила его мучения. Мертвый боец падает, над ним свистит свинец, это ответил из двух стволов Самбист. Мимо! Высоко взял! Еще раз сквозь карман стреляет наугад Гена. Он попал в Федота нечаянно, так, может быть... Нет! Зря потрачена пуля, напрасно гильза ожгла пальцы.

Матерясь, давит на спуск Аркадий. Пока корчился стоя Федот, он, Аркадий, был вне поля зрения одного из револьверщиков, а сейчас оба револьвера залаяли в ответ... Больно! Плечо Аркаши теряет чувствительность.

Бородатый приложил Борова об пол, вышибает из него дух, навалившись сверху, коленом на жирную грудь. Но Боров еще матюгается. Не так-то просто лишить духа столь массивную тушу.

Аркаша перестает мыслить и тупо опустошает обойму... О чудо! Башка ранил Самбиста!.. Ранило Васю, он вскрикнул, схватился за грудь... Снова в никуда пальнул Крокодил и молча погиб, развалился на полу... Щелчок — кончились патроны в барабане одного из револьверщиков... Выстрел — и нет зарядов в барабане у другого стрелка. Но последняя пуля оставляет во лбу у Аркадия аккуратную дырочку...

Обрез разряжен, револьверы тоже. Башка убит, и Крокодил застрелен. Василий так и не подобрал волыну до того, как его серьезно ранило. Бородач и Боров возятся в партере, оба вооружены, однако обоим не до оружия. Менее минуты тому назад Змей еще мог получить пулю, а сейчас этот риск близок к нулю. Пахнет порохом, и эхо последнего выстрела еще не утихло. Идеальный момент для побега. И Змей побежал.

Из положения лежа перевел себя в вертикальное положение прыжком — подскоком и побежал к выходу.

Рывок к проему, лишенному дверей. Что-то крикнул вдогон Самбист. Змей перепрыгнул два дюжих тела на пороге, свернул и — стремглав на улицу.

На бегу занялся арифметикой: 4 из 13 пацанов Крокодила, и сам Гена в их числе, были за спиной, осталось 9, они контролируют внешние территории. Крокодил отдавал предпочтение парным патрулям, следовательно, по 2 пацана дежурят с каждой из четырех сторон недостроенной фабрики-кухни. 4x2 = 8, и еще пацан ожидает в машине. По дороге из подвала на ристалище Крокодил, помнится, говорил: «Уделаешь ихнего и, хошь, так сразу в тачку и ко мне на хату. Берешь башли и ксиву, и, хошь, Костя-Фляга домчит тя, хошь, до самой Москвы...»

Само собой, и та пара, что дежурила у выхода на воздух, к которому прибежал Змей, тоже слышала выстрелы.

Пацаны возникли из холодного сумрака, точно призраки материализовались. Оба с пушками наголо, оба, как говорится, на взводе. Дураки! Им бы затаиться и контролировать выход из недостроенного здания, а они подставляются.

— Самбист убит, Гена ранен! — выпалил Змей дезу, чуть притормаживая. — Где тачка? — спросил, поравнявшись с парой из внешней охраны. — В тачке есть аптечка? Гену перевязать надо!

В ответ междометия и махи руками, мол, вон там тачка припарковалась. И Змей побежал в сторону «там», скрылся во мгле.

Еще не вечер, но уже стемнело. Поздняя осень — время ранних ночей, период ненастья. С неба моросит какая-то гадость, то ли дождь, то ли снег, не поймешь. Эту гадость гоняет студеный ветер, заставляет прищуриваться. Под ногами слякоть да ископаемый строительный мусор. Короче, приходится замедлять бег в сторону «туда», где за забором тускло сияет маячком подслеповатый фонарь.

А сзади сухо бабахнул выстрел. И еще один. Как будто ветка и потом еще одна с треском сломались. Совершенно иные звуки, не похожие на те, что множились эхом в бетонной коробке.